Стандартная информация – полные имена детей, даты рождения, образование Джады, ее годовой доход и т.д. – заняла немного времени. Услышав сумму дохода, миссис Элрой вскинула брови, и Джада, вместо того чтобы испытать заслуженную гордость за свои успехи, готова была залезть под стол от смущения. Она прикинула, сколько может зарабатывать ее визави. Значительно меньше. А что, если эта дама от природы завистлива?
– Сколько было вашим детям, миссис Джексон, когда вы приняли решение заняться карьерой?
Назвав возраст детей, Джада добавила:
– Шерили, конечно, еще не было.
– Так-с. Сколько же часов в день вы отсутствовали, занимаясь карьерой, пока дети были в школе и дома… без вас?
Что за постановка вопроса?!
– Миссис Элрой, я зарабатывала, а не делала карьеру. Тогда я, правда, зарабатывала гроши, но ведь муж вообще ничего в дом не приносил. Мы были по уши в долгах. Даже спагетти и овощи приходилось покупать в кредит. Я боялась потерять дом. Поймите, я вовсе не хотела идти на работу – мне пришлось!
Элрой проигнорировала все сказанное, не сделав ни единой записи.
– Подняться по служебной лестнице до главы отделения вам тоже пришлось! – Ответ ее не интересовал. – Давайте-ка придерживаться сути моих вопросов.
С каким удовольствием Джада сейчас опустила бы что-нибудь потяжелей на макушку этой садистки! Наверняка дрожь в руках сразу исчезла бы. Она сдержалась только ради детей.
– Сначала я работала только до трех часов. Когда меня повысили, рабочий день стал длиннее, но дома всегда был Клинтон… – Джада запнулась, подыскивая правильные слова, чтобы не представлять Клинтона идеальной домохозяйкой. – Правда, он ими особенно не занимался, но дети все же были под присмотром. Мне пришлось согласиться на повышение, потому что прежнего заработка на жизнь не хватало.
– И когда же вы получили очередное повышение? – Если бы Элрой спросила, когда Джада получила очередной приговор, ее тон не мог бы быть более неприязненным и жестким.
Внешне спокойно, внутри содрогаясь от бессильной ярости, Джада пересказала историю своей «карьеры».
– Итак, – подвела итог Элрой, – за последние два года, несмотря на беременность и рождение третьего ребенка, вы работали от пятидесяти до шестидесяти часов в неделю.
– К сожалению, да. Кроме того, я закупала продукты, готовила и убирала в доме. Уроки с детьми делала тоже я. Следила, чтобы они не сидели часами перед телевизором, ходила на родительские собрания… Я была детям и матерью, и отцом.
Эту тираду миссис Элрой тоже пропустила мимо ушей.
– Зачем же при всех трудностях, с которыми вы сталкивались, вам понадобилось рожать третьего ребенка? Ведь вы знали, что не сможете его воспитывать лично!
Джада едва не ахнула в голос. Да какое она имеет право?! Или имеет? Как можно описать совершенно чужому человеку через что ей пришлось пройти, прежде чем Шерили появилась на свет? Как рассказать о том, что втайне от мужа она записалась на аборт – и в назначенный день не появилась в больнице? Как объяснить, что потом ни разу, умирая от усталости и бессонных ночей, она не пожалела о своем решении? Улыбчивое, солнечное, счастливое дитя, Шерили стала настоящей наградой для матери. Что мог наговорить этой женщине Клинтон, чтобы так восстановить против своей жены?
– Я люблю свою малышку, – сморгнув слезы, ответила она. – Я всех своих ребят люблю. И они меня очень любят. Поговорите с ними – сами поймете. Я была им хорошей матерью. Я им нужна.
– Уже говорила, миссис Джексон. И с детьми, и с их няней. Свои обязанности я исполняю добросовестно. Кроме того, я беседовала и с вашим мужем, и с вашей свекровью. Я видела, в каких ужасных условиях вынуждены находиться дети, в то время как здесь пустуют семь комнат.
– Но я же… я и хочу, чтобы они вернулись! Хочу, чтобы они жили здесь, в этих самых комнатах!
– Однако не желаете отдать дом мужу и детям.
– Что?! – Джада задохнулась от возмущения. – А почему они не могут жить здесь со мной?
Этот вопрос инспекторша проигнорировала.
– Правда ли, что вы поддерживаете отношения с известными наркоторгрвцами и позволяли своим детям посещать их дом?
– Неправда! Дети моей лучшей подруги приблизительно такого же возраста, что и мои старшие. Ребята уже много лет дружат. Недавно мужа подруги обвинили – но не осудили! – в распространении наркотиков. С тех пор как ему было предъявлено обвинение, мои дети с его детьми не встречались. Хотя лично я не верю обвинениям в его адрес и совершенно убеждена в невиновности его жены.
– Сами вы наркотики не принимаете?
– Что?! – опять воскликнула Джада. – Нет! Разумеется, нет.
– И чтобы подтвердить свои слова, не станете возражать против анализа мочи?
У Джады голова пошла кругом от таких неслыханных предположений.
– Так вот, значит, в чем дело? Клинтон сказал, что я наркоманка?
– Вопросы задаю я, миссис Джексон. Так вы готовы сдать анализ мочи?
– Да. Думаю, да. Элрой заглянула в анкету.
– Как долго вы лечились у психиатра?
– У психи… Что значит – как долго? Я вообще не лечилась у психиатров.
– Никогда?
Джада не сразу ответила. Что ж ты творишь, Клинтон? До чего же все это низко… и хитро!
– Много лет назад я обращалась к психоаналитику, консультанту по семейным вопросам. Просила и Клинтона пойти, но он отказался. – Джада снова сделала паузу, услышав в своем голосе извиняющиеся нотки, словно ее поймали на лжи. – Это было очень давно, я встретилась с доктором два или три раза, но поняла, что Клинтону это не нужно, и отказалась от сеансов.
Инспекторша, вскинув брови, что-то черкнула в блокноте.
– Имя врача? Его адрес?
– Не помню. Слишком много времени прошло.
– Иными словами, вы отказываетесь сообщить мне информацию о своем враче?
– Я не помню! – повторила Джада. – Но постараюсь найти.
– Очень хорошо. – Покопавшись в своем холщовом мешке, миссис Элрой достала небольшой, наглухо закрытый пластиковой «липучкой» пакет и протянула Джаде. – Сначала проставьте вот здесь, на этикетке, свое имя и распишитесь. Затем помочитесь в резервуар, аккуратно поставьте в пакет и верните мне.
– Прямо сейчас? – растерялась Джада.
– Вы что-то имеете против? – Элрой поднялась, и Джада, неохотно взяв пакет, отправилась в туалет.
Только заперев дверь Джада вспомнила о ксанаксе – тех оранжевых пилюлях «от нервов», что дала ей Мишель. А вдруг анализ покажет присутствие… чего? Кто знает, как ксанакс отражается на крови и моче? Да и рецепта у нее нет. Может, принимать подобные лекарства без ведома врача противозаконно? Трудно представить, как она будет объяснять миссис Элрой или даже судье, что взяла таблетки у подруги, чей муж находится под следствием за распространение наркотиков.
Руки затряслись с такой силой, что пластиковый пузырек в пакете затарахтел, как детская погремушка.
– Я рядом! – раздался из-за двери ледяной голос инспекторши.
Все! Нет больше моих сил! Джада распахнула дверь и сунула пустой, нетронутый пакет в руку миссис Элрой.
– Не могу. Слишком волнуюсь. Ничего не получается.
– Я подожду. – Миссис Элрой улыбнулась в первый раз за весь визит.
– Не выйдет. Ваше время истекло.
– Я срезалась, – сказала Джада в трубку: сразу же после ухода «мучительницы» она бросилась к телефону и набрала номер Энджи Ромаззано. – Из-за меня все полетело к чертям.
– Уверена, что все не так плохо, как тебе кажется. Дело это неприятное, любой чувствовал бы себя не в своей тарелке. Ты хорошая мать, Джада, и мы это докажем.
– Но… меня волнует этот анализ на наркотики. – От дрожи в пальцах Джада едва не выронила трубку.
– Что за анализ? Ты о чем? – переспросила Энджи и надолго замолчала, выслушав историю с пакетом.
– Я дала маху, да? – не выдержала Джада.
– Пока не знаю. Очень может быть, это я дала маху. Вот что, Джада: попозже вечерком я кое с кем проконсультируюсь и тогда смогу ответить конкретнее. Давай встретимся завтра утром, перед работой.
– Перед работой у меня прогулка. Не хотелось бы пропускать, Мишель и так из дому не выходит. Помнится, ты обещала присоединиться. Почему бы не начать завтра?
– Ладно, – после недолгих раздумий согласилась Энджи. – Итак, до завтра. В котором часу? Без четверти шесть? Боже, – простонала она, – я не встану!..
ГЛАВА 28
Вечером Энджи пыталась разыскать маму, но это ей не удалось. Не зная, к кому еще можно обратиться, она рискнула набрать номер Майкла Раиса, специалиста по бракоразводным процессам. Он снял трубку после первого же звонка, и Энджи, тысячу раз извинившись, рассказала о неудачной встрече Джады Джексон с соцработником.
– Что это еще за тест на наркотики, Майкл? Это стандартная процедура?
– Нет, нужен серьезный повод. Плохи дела у твоей клиентки, Энджи. Ее муж и Джордж Крескин пошли ва-банк. Я бы сказал, ситуация патовая. Она не обязана соглашаться на анализ, но ей это запишут в минус. Скажи-ка, а почему она, собственно, отказалась? Унизительно, конечно, но…
– Пока не знаю. В шесть утра я с ней встречаюсь и обязательно выясню.
– Ничего себе! – хмыкнул коллега. – Ни сна, ни отдыха? Хочешь совет? Не юридический?
Без «неюридических» советов Энджи обошлась бы, но ей понравилась тактичность Майкла, который предоставил ей возможность отказаться.
– Слушаю.
– Эта работа запросто может накрыть тебя с головой. Нужно научиться быть преданной делу, но слегка отстраненной. Держать, так сказать, дистанцию. Сам знаю, это звучит противоречиво, и тем не менее по-другому нельзя. Такие клиенты, как в нашем Центре, могут разбить тебе сердце и разрушить личную жизнь.
– Насчет этого не волнуйся. У меня ее нет.
Когда на следующее утро у нее над ухом зазвенел будильник, Энджи решила, что никакая сила не вытащит ее из постели. За окном царила непроглядная тьма. И все же она поднялась, натянула отцовский свитер, его же тренировочные штаны с начесом и две пары носков под кроссовки.
Упакованная, как полярник, она семенила по улице Вязов и размышляла над вчерашним разговором с Майклом. Он хотел как лучше и, наверное, счел ее неблагодарной стервой, но ведь это правда. Нет у нее никакой личной жизни, даже позвонить некому, потому что вместе с мужем она потеряла и единственную близкую подругу. А сообщать о своей катастрофе приятелям по колледжу и юридической школе у нее не было ни малейшего желания. Большинство из них и так наверняка уже в курсе – плохие новости быстро разносятся.
Энджи вдруг поняла, что на холод в такую рань ее выгнало желание приобщиться к тому теплу, которое она ощутила между Джадой и Мишель. Хороший друг и ей бы не помешал… Возможно, эта прогулка и не самая лучшая идея, ну да ладно. Утренний моцион в любом случае пойдет на пользу.
С Джадой и Мишель она встретилась где-то посередине улицы Вязов, недалеко от их домов, и все трое, следуя привычному маршруту, двинулись туда, откуда она пришла.
– Мы можем встречаться у твоего дома, – предложила Джада.
– Точно, – согласилась Мишель. – Джада всегда меня вытаскивает, чтобы я не лентяйничала. А теперь, если хочешь, мы будем заходить за тобой.
Энджи даже теплее стало от дружелюбия подруг. «Да ты совсем растаяла, девочка, – сказала она себе. – Так не годится. Следи за собой, пока не начала скулить, выпрашивать подачки, а на прощание лизать руки».
Когда Джада, явный лидер в компании, задала темп, Энджи решила приступить к делу.
– Расскажи-ка поподробнее о вчерашней встрече. Джада тяжело вздохнула:
– Это было что-то! Я бы подумала, что миссис Элрой ненавидит все человечество, если бы к Клинтону она не относилась с явной симпатией.
– Стерва! – выпалила Мишель. – Другого слова для таких не придумали.
Джада в деталях описала интервью, пока они шагали вверх по крутому холму. Энджи задыхалась, но старалась не отставать.
– Я этим занимаюсь, не волнуйся, – сказала она Джаде. – Думаю, нам удастся пригласить другого инспектора. А можно узнать… э-э-э… почему ты отказалась сдать анализ?
Джада и Мишель переглянулись, и Мишель, не открывшая рта после замечания о «стерве», заговорила первой:
– Это я во всем виновата! Видишь ли, я сейчас тоже нервничаю, и доктор прописал мне таблетки от стресса.
– Ну? И что в этом плохого?
Мишель бросила быстрый взгляд на подругу. Та пожала плечами:
– Энджи – мой адвокат. Я обязана делиться с ней всем. В рот больше не возьму эти таблетки!
Теперь уже и Энджи занервничала. О чем речь? Неужто проблемы с наркотиками? Боже милостивый! Взяться защищать клиентку и обнаружить, что все обвинения против нее – чистая правда?
– Джада так переживала… вот я и предложила ей эти таблетки, – неловко пробормотала Мишель. – А потом она испугалась, что анализ что-нибудь не то покажет. Мы ведь их состава не знаем.
– А название? Не «экстази» часом?
– Ксанакс, – без тени улыбки ответила Мишель.
– Тьфу ты! – Энджи облегченно вздохнула. – Большое дело! В таком состоянии кто угодно прибегнет к успокаивающим, хотя лучше все же сходить к врачу за рецептом. А мне не дашь? – пошутила она, взглянув на Мишель.
Та бледно улыбнулась.
– Я чувствовала себя такой виноватой! Думала, что все испортила своими дурацкими таблетками. По-твоему, мы зря так испугались?
– Всем известно, что половине американских женщин ксанакс или валиум прописывает врач, а второй половине одалживают подруги без всякого рецепта. Так что рано падать духом. Я постараюсь вызвать другого инспектора соцслужб. Первый визит это, конечно, не отменит, но, надеюсь, добавит положительных моментов.
Джада улыбнулась – впервые за утро.
– Спасибо! Надо же, ты такая молоденькая, а все понимаешь. Тебе бы не с нашими проблемами возиться, а на свидания бегать, жизни радоваться.
Энджи расхохоталась, запрокинув голову.
– О да! Кому и радоваться жизни, как не мне! Хотите послушать, девочки, о самом романтическом юбилее свадьбы в истории человечества? – И она рассказала обо всем – от ресторана до знаменательной встречи с Рэйдом и Лизой в Марблхеде. Словом, обо всем, кроме своей великой маленькой тайны. О ее беременности пока не знала ни одна живая душа.
– Не могу поверить! – выдохнула Мишель.
– А я так запросто, – фыркнула Джада.
У обеих нашлись «ласковые» слова и в адрес Рэйда, и в адрес предательницы Лизы. Шагая в ногу с подругами и слушая их прочувствованные речи, Энджи вдруг поняла, что ей… хорошо. Просто хорошо с ними. Ей очень нравились обе, хотя Мишель казалась немножко отстраненной, и Энджи была благодарна им за то, что ее приняли в компанию.
В конце проулка, уже повернув назад, Джада вдруг остановилась.
– А как же столб, Мишель? Не похлопаешь?
Энджи недоуменна взглянула на Мишель, а та сгорбилась и замотала головой.
– Да что с тобой такое, подруга? – Энджи округлила глаза. – Ты всегда хлопала этот дурацкий столб! Переживаешь из-за банка? Или из-за репортеров? Достали тебя, да?
Энджи вся обратилась в слух, но рот решила держать на замке.
– В доме все не так, в семье все не так… – В больших синих глазах Мишель стояли слезы. – Наверное, я сама во всем виновата. Что, если я, как дура, верила каждому его слову, а он меня обманывал?
Щелк! Картинка в голове Энджи сложилась. Читала ведь газеты, да и отец рассказывал об обыске на другом конце улицы, а с Мишель весь этот скандал не связала. Так все-таки наркотики? Не потому ли Джада отказалась сдать анализ? Нет! На этот раз интуиция ее не подводит. Кто угодно, только не Джада. И не Мишель.
– Послушай… – Джада взяла подругу за руку. – Ошибиться может любой, но почему тебе пришло это в голову? Заметила что-нибудь? Есть причины сомневаться?
– Не знаю! Я чувствую, что от меня что-то скрывают. Брузман сказал, что я должна свидетельствовать в пользу Фрэнка, а я… почему-то не хочу. – Слезы уже катились по ее щекам. – Я сама не знаю, чего хочу! Боюсь сказать Фрэнку, боюсь сказать Брузману… – Мишель всхлипнула.
Энджи воспользовалась паузой, чтобы присоединиться к разговору и немного разрядить обстановку.
– Не будет ли нахальством с моей стороны напомнить, что вы имеете дело с профессиональным юристом, и предложить свою помощь? – Подруги как по команде повернули к ней головы. – Я не твой адвокат, Мишель, но позволь спросить: ты слышала о Четвертой поправке к конституции? Обыск в нашей стране возможен лишь при наличии очень веских доказательств вины.
– Но они ничего не нашли, хотя и старались, – возразила Мишель.
– Весь дом перевернули, мебель изуродовали! – добавила Джада.
– Дело-то все в том, что они не могли обыскивать дом просто так. Они знали, что именно ищут!
– Ты хочешь сказать, что у полиции есть доказательства вины Фрэнка?
Энджи чуть не сказала «да», но вовремя остановилась.
– Я ничего не могу утверждать, однако Четвертая поправка – штука серьезная.
Почти три квартала они прошагали молча. Энджи уже хотела извиниться, что наговорила лишнего, когда Джада прервала молчание:
– Знаешь, что мне пришло в голову, Мишель? Тебе нужен адвокат. Твой личный адвокат. Не Брузман.
Отчаяние и боль исказили лицо Мишель.
– Да как ты не понимаешь?! Я должна поддерживать Фрэнка, иначе нашему браку конец!
– Если Фрэнк виновен, вашему браку определенно конец, дорогая.
ГЛАВА 29
Мишель наводила чистоту. Речь шла не о еженедельной уборке дома и даже не о генеральной. Мишель находилась в постоянном процессе наведения чистоты. Нормальные люди так не поступают, но ситуация была далека от нормы, и Мишель справлялась с ней как могла. Уж лучше мыть, чем пить.
Она вымыла стены мастерской Фрэнка, перебрала и разложила все инструменты и даже выдраила цементный пол. Открыв для себя новое великолепное чистящее средство и испытав его в мастерской, она не удержалась и использовала остатки, чтобы до блеска оттереть крашеный пол в гараже. Сегодня ей предстояла работа во встроенных шкафах Дженны и Фрэнки. Нужно оттуда все вынести, перебрать одежду и обувь, затем отмыть стены и потолок, пропылесосить ковровое покрытие и оттереть грязь – у детей на полу всегда грязь – жидкостью для ковров.
Встроенный шкаф Фрэнки отнял немногим более часа. Еще один час прожит если и не в покое, то по крайней мере в согласии с самой собой, без мучительных мыслей о Брузмане, судебном процессе, школе-пансионе для Дженны, хорошего детского психолога для Фрэнки… Кроме всего прочего, Мишель обеспокоило, что они с Фрэнком не занимались любовью уже недели две, если не больше. Вчера ночью она вдруг открыла глаза – и утонула в глубоком карем взгляде мужа, который смотрел на нее, приподнявшись на локте. Мишель тут же придвинулась к нему, но Фрэнк молча отвернулся. Такой долгий перерыв в их супружестве случился лишь однажды, после рождения Фрэнки: роды были тяжелыми, и Мишель не скоро оправилась. Сейчас она не сказала бы наверняка, что тому виной – усталость ли, стресс или возникшее отчуждение, которого они не желают признавать…
Вздохнув, Мишель закашлялась от едких испарений и тут же до отказа раздвинула дверцы, чтобы проветрилось. Одежду Фрэнки сразу обратно не повесишь – пропахнет химикатами. Придется подождать. Она собрала выбившиеся пряди, поправила шпильку в пучке и, взглянув на часы (почти одиннадцать), окликнула Поуки:
– Пойдем, приятель, займемся другой детской.
Со шкафом дочери пришлось повозиться. Ее гардероб ломился от платьев, жакетов, юбок, туфель, сумок, поясков и прочей мелочовки, засунутых куда и как попало. Свалив все это добро на кровать, Мишель оглядела пустой шкаф. Откуда, спрашивается, на стенах столько жирных пятен? Не пропустить бы ни одного. Она вспомнила дом, где росла, и то, как мама любую неприятность – пятно ли, разбитую чашку или сломанный стул – «исправляла» выпивкой. Мишель давным-давно уже решила, что такого себе не позволит. Никогда!
Встроенный шкаф Дженны был не только гораздо больше, но и куда запущеннее шкафа Фрэнки, а в одном из дальних углов несущая балка образовала своеобразную узкую нишу. Фрэнк-старший, помнится, устроил взбучку рабочему, когда тот начал заделывать этот закоулок досками – ни к чему, мол, уничтожать лишнее пространство в доме. Фрэнк все делал на совесть. Как и сама Мишель.
Она приступила к самой грязной работе – чистке ниши и тогда обнаружила, что ковер в этом уголке отошел от пола и слегка загибается. «Господи, сколько же там, наверное, пыли накопилось!» – со вздохом подумала Мишель. Она отогнула ковер и с удивлением увидела, что квадрат досок под ним совершенно чист. Более того, несколько досок не набегали друг на друга, как на паркетном полу в гостиной, а просто соприкасались краями. Мишель машинально протянула руку в резиновой перчатке и с легкостью вынула одну из досок.
Все остальное происходило словно во сне. Под досками обнаружились четыре прямоугольные, завернутые в газету, пакета, туго притиснутые друг к другу. Один из них Мишель достала, осторожно отогнула уголок газеты – и увидела пачки стодолларовых купюр в банковской упаковке.
Сама не своя от шока, Мишель поднялась, прошла в комнату и рухнула на кровать лицом вниз. Еще совсем недавно она была банковским работником, и ей не составляло труда прикинуть сумму, спрятанную в платяном шкафу ее одиннадцатилетней дочери. Полмиллиона! Почти полмиллиона долларов хранятся под стоптанными кроссовками и новенькими лаковыми туфельками «на выход»…
Перед ней замелькали кадры жизни с Фрэнком и детьми. Какой она была, эта жизнь? Удобной. Легкой. Рост цен, инфляция, экономические кризисы, сказавшиеся на всех, кого она знала, ее семью не затронули. Бизнес Клинтона рухнул, а дело Фрэнка по-прежнему процветало. Мишель покупала себе все, что понравится, и Фрэнк ее только поощрял. Он дарил ей драгоценности, возил всю семью на море. Регулярно пополнял ее счет, и она спокойно оплачивала квитанции. Месяц за месяцем. Месяц за месяцем.
Она вспомнила обыск. И встречи с Брузманом. И заверения Фрэнка, что он ни в чем не виновен…
– Дура, – произнесла она вслух. – Дура!
Мама была права. Я действительно дура. И Фрэнк тоже принимает меня за дуру.
Но даже круглая дура понимает, откуда берутся такие деньги.
ГЛАВА 30
Едва открыв глаза, Энджи ринулась в ванную. Каждое утро, прежде чем пройти с Джадой и Мишель обычный маршрут, она должна была сначала пройти через эту пытку, а потом целый день бороться с тошнотой, накатывающей от любого запаха. Беременность и обоняние развивались в едином темпе, причем любое мясо отдавало падалью. Собственно, она теперь питалась только хлебом. Библейское «не хлебом единым жив человек» следовало бы дополнить: если этот человек – не беременная женщина. «Вот вам и еще одна разница между полами», – с горечью подумала Энджи, по кусочку отламывая от горбушки, и представила крохотную жизнь, растущую внутри ее. К врачу пора сходить… А зачем?
Она все еще сомневалась, стоит ли продлевать муки хоть на один день; но мысль об аборте, об уничтожении маленького человечка и о том, чтобы принять такое решение в одиночку, была невыносима. Она так любила Рэйда, так мечтала всегда быть рядом с ним… Одним махом убить свою мечту, пусть ей и не суждено осуществиться? Немыслимо.
Но и оставаться со своей тайной один на один становилось все тяжелее. До сих пор Энджи удавалось скрывать от отца приступы рвоты, а Энтони, бизнес которого требовал частых отлучек, пока не замечал округлившейся талии дочери. И слава богу. Ничем он ей сейчас не поможет, только разразится угрозами в адрес Рэйда и, конечно, заплатит за операцию, приняв за нее решение, которое вправе принимать только женщина.
Сегодня Энджи уехала на работу рано, оставив Энтони записку на кухонном столе – струсила сообщить ему лично о том, что нашла подходящий вариант и завтра переезжает. Хватит с нее маминых советов насчет мебели, расспросов о цене, соседях, планировке…
В своем кабинете Энджи налила чашку цветочного чая – о кофе давно речь не шла – и опустилась в кресло за столом. Она хваталась за любое дело, потому что только работа избавляла от мыслей о собственных проблемах. Но сколько ни откладывай… Не только каждый день и час – каждая секунда приближала тот момент, когда решение будет принято. Если не ею самой, то природой.
Энджи была одна – и не одна. Спала она крепче и вместе с тем тревожнее, чем когда-либо в жизни, и просыпалась уставшей. Объем работы и переживания за клиенток вкупе с растущей внутри тайной выжимали из нее все силы. К середине рабочего дня Энджи уже едва держалась на ногах, а дважды даже задремала за столом, уронив голову прямо на папки, и проснулась с затекшей шеей и струйкой слюны в уголке рта. На папке с делом Джады так и осталось темное пятно – след дневного отдыха адвоката.
Энджи придвинула к себе папку и перелистала страницы. Джорджу Крескину правдами и неправдами удалось добиться срочного слушания дела об опекунстве, так что сроки поджимали. Интересно, есть ли способ оттянуть начало процесса?.. Энджи решила посоветоваться с Майклом Райсом. Дел у него тоже по горло, но он всегда готов помочь, а ей сейчас любая помощь ох как нужна.
Майкл был у себя, в комнатушке не больше кабинета Энджи, где царил, однако, безукоризненный порядок. Оторвав взгляд от папки с делом, он педантично завернул колпачок ручки.
– Кого я вижу! Уже на работе – и бодрствуешь! – Поймав виноватый взгляд Энджи, он рассмеялся и кивнул на стул. – Присаживайся. Я вчера заглянул к тебе, а ты почиваешь. Я ведь предупреждал, что наша работа затягивает и выматывает!
Энджи не смогла не улыбнуться в ответ. Хороший он все-таки, Майкл. Симпатичный и на удивление доброжедательный для провинциального, обремененного семьей «белого воротничка».
– Не взглянешь ли вот на это? – Она протянула только что полученную копию отчета миссис Элрой. – На мой взгляд, хуже и быть не может. Или у страха глаза велики? Джада будет в шоке.
Майкл вскинул брови:
– Джада? Вы перешли на «ты»?
Энджи лишь пожала плечами. Она очень надеялась, что преувеличивает опасность, однако Майкл ничем ее не утешил.
– Ну и ну! – протянул он задумчиво, откладывая листы. – Похоже, без показаний лояльного специалиста не обойтись.
– Ты такого знаешь?
– А как же! Лучше доктора Полласки из Йеля не найти. Мы с ней давно дружим. Но прежде чем тратить деньги на эксперта со стороны, скажи-ка вот что: ты напрочь отбрасываешь возможность, что миссис Джексон… – он сверился с отчетом, —…действительно является неуравновешенной особой, с возможной склонностью к наркотикам – и далее по тексту? – Не успела Энджи ответить, Майкл воскликнул: – Боже правый, да они сюда втиснули вырезки из газет и часть показаний против Руссо и его жены! Это та самая подруга? Дети действительно дружили?
– Стоп-стоп! Не надо делать поспешных выводов. Очень может быть, что Мишель сама окажется среди наших клиенток. Обвинение ей не предъявлено, да и муж пока только обвинен, а не осужден. Мы живем в Америке, Майкл!
– Ха! Скажи это судье. Я его знаю как облупленного. То, что выглядит как крыса, он без колебаний крысой и назовет.
Энджи вскочила на ноги.
– Но ведь это же бесстыжая, беспросветная несправедливость! Джада из кожи вон лезла, чтобы сохранить семью, пока этот тип развлекался в свое удовольствие. Неслыханно!
Майкл улыбнулся, и Энджи вдруг рассвирепела:
– Надо мной смеешься? Ну, если тебе так смешно, обойдусь и без твоей помощи. Я выиграю это дело, вот увидишь!
– Ты мне нравишься, Энджи, вот я и улыбаюсь, – без тени обиды отозвался Майкл. – Я и сам был таким же: увлеченным, страстным. В профессиональном смысле, – быстро добавил он при виде заалевших щек Энджи. – Ну что ты вскочила? Садись. Наша задача сейчас – выработать стратегию не хуже, чем у Крескина. Надо отдать ему должное – пока он нас переиграл. Не станешь же ты толкать речи о справедливости в надежде на понимание судьи, верно? Следовательно, мы должны найти других свидетелей, другого инспектора соцслужбы. Можно попробовать и с детьми поработать.
– Джада об этом и слышать не желает.
– Я ее понимаю. Однако судья, скорее всего, изъявит желание увидеть старших детей и задать им кое-какие вопросы. Крескин, будь уверена, миндальничать не станет и подготовит ребят соответственно.
– Они обожают мать и хотят вернуться домой. Пусть судья это от них и услышит.
– Малыши с ожогами по всему телу тоже твердят, что они очень любят маму, которая тушила о них сигареты, – возразил Майкл. – Все дети любят своих матерей, это нормально, Энджи.
На Энджи внезапно накатила такая мощная волна усталости, что она опустила голову и бессильно прикрыла глаза. Сколько всего предстоит сделать, сколькому научиться… А времени совсем мало, и она так устала! Не выиграть ей, наверное, этот процесс… Разозлившись на себя за малодушие, Энджи резко вскинула голову и встретила пристальный взгляд старшего коллеги.
– Нужно как-то изворачиваться, – сказал Майкл. – Думаю, стоит провести собственное расследование и, например, покопаться в прошлом Тони Грин. Кстати, что там, интересно, за свекровь? Чиста как стеклышко? А муж? Не видел ли кто-нибудь его с косячком? Не нагрузился ли он хоть разок сильнее, чем положено достойному папаше? Не поднял ли на жену руку? Важна каждая мелочь, Энджи, – и то, что ты уже собрала, и то, что еще можно выудить. Иначе Крескина не одолеть. Придется, правда, раскошелиться… У твоей Джады деньги есть?
Энджи молча закатила глаза. Майкл пожал плечами и скорчил забавную мину: «Кто бы сомневался?» Пробежав глазами последнюю страницу, он отложил папку.