ГЛАВА 21

Джада застыла на сиденье рядом с Мишель. Она была совершенно неподвижна, если не считать сложенных на коленях, мелко дрожащих рук. Руки жили своей жизнью, а тело словно превратилось в камень, холодный и тяжелый. Джада не удивилась бы, если бы под ней лопнули пружи­ны, когда она рухнула на переднее сиденье машины Ми­шель. Рухнула – и застыла каменным идолом с трясущи­мися руками. Мишель же все это время щебетала без умол­ку в бесплодной попытке отвлечь ее и успокоить.

– Говорю тебе, так будет лучше! Ты ведь уже попробо­вала с Брузманом – и что? Клинтон разбил тебя наголову. А там наверняка все про женщин знают. В смысле… у них ведь даже в названии это слово есть, верно? Интересно, туда только женщины обращаются? Интересно, а юристы у них тоже одни только женщины?

Мишель отлично понимала, что тараторит, как сорока, но не знала, как иначе вывести Джаду из того ступора, в который подруга впала, увидев судебные документы. Ми­шель старалась изо всех сил. Отвела Джаду в копироваль­ную комнату, повесила табличку «Не работает» и заперла дверь, что было запрещено правилами, после чего сделала по просьбе Джады и от ее имени несколько деловых звон­ков. В данный момент она везла оцепеневшую подругу в какой-то Центр, где, по слухам, попавшим в беду женщи­нам предлагали юридическую помощь.

– Ладно, неважно. В любом случае они должны знать, что делать, потому что наверняка с таким миллион раз встречались. Они подскажут, к кому обратиться вместо прохиндея Брузмана. Да и платить этот безумный гонорар не придется.

Джада молча кивнула. Ответить не было сил. Как не было сил поверить в то, что Клинтон зашел так далеко. Джаде казалось, что она прекрасно знает человека, за ко­торого когда-то вышла замуж, но его нынешнее поведение стало для нее сюрпризом. Пугающим, леденящим душу сюрпризом. На что он еще способен?..

Джада очень старалась успокоиться и взять себя в ру­ки – даже достала проклятые документы и положила на колени. Ее тошнило от их вида, но и не смотреть она не могла. Сейчас на коленях лежало ее будущее. Фразы пры­гали у нее перед глазами, вонзаясь в мозг раскаленными иглами: «Будучи основным кормильцем…», «отсутствует целый день и большую часть вечера», «с детьми практически не общается», «одержима работой», «делает карьеру, ман­кируя обязанностями жены и матери».

Смятые листы казались Джаде белесыми тарантулами, нацелившими на нее свои смертельные жала. Ей хотелось завизжать, сбросить с колен эту лживую, убийственную мерзость и растереть каблуками прямо здесь, на полу ма­шины Мишель, но она знала, что, подобно головам мифи­ческой гидры, листы-тарантулы будут возрождаться вновь и вновь. Джада невольно застонала.

– Все будет в порядке, вот увидишь! – сочувственно шепнула Мишель, словно утешала Фрэнки или Дженну.

Господи, если бы отвести от Джады несчастье было так же просто, как подуть на разбитую коленку!

– Ты что, не понимаешь, о чем здесь идет речь? – резче, чем хотела, произнесла Джада. – Что будет в поряд­ке? Ничего не будет в порядке! Он же пытается доказать, что я никудышная мать. Что работа мешала мне занимать­ся детьми. Что я стала в семье кормильцем потому, что ценю работу выше семьи, а значит, должна содержать его и детей даже теперь, когда он их у меня отнял.

– Чушь! – звенящим от возмущения голосом вос­кликнула Мишель, резко выворачивая руль вправо. – Ты замечательная мать, Джада! Ты одна за ними ухаживала, воспитывала их, все для них делала. Я это знаю. И они это знают. Произошла ошибка, какой-то сбой в этой дурацкой юридической машине. Но мы все исправим, вот увидишь! В Центре все сделают, как надо.

Джада недоверчиво покачала головой. Пожалуй, она была рада тому, что больше не увидит Рика Брузмана, но что ей предложат в неведомом Центре? И вообще – что может во всем этом понимать Мишель? Откуда белой ку­колке, живущей за мужем как за каменной стеной, знать, насколько жестокой бывает жизнь к другим? Способна ли хоть одна белая женщина проникнуться напряжением, в котором вечно живет она, ее унаследованным от родите­лей-иммигрантов страхом перед юристами, властями, су­дами?.. Джада искоса взглянула на подругу. Да, Мишель пытается помочь, но в иные минуты Джаде казалось, что разделяющая их пропасть слишком широка, чтобы пере­прыгнуть, и слишком велика, чтобы обойти вокруг.

Словно прочитав ее мысли, Мишель легко сжала коле­но Джады и шепнула умоляюще:

– Ну, хоть попробуй, ладно? – Она свернула на стоян­ку. – Рут Адамс рассказывала, что ее сестре здесь очень помогли, вытащили из большой беды.

Мишель заглушила мотор, и в наступившей тишине са­лона Джаде захотелось ткнуться лбом в приборную доску и зарыдать в голос. Но вместо этого она расправила плечи, собрала груду бледных тарантулов и выбралась из машины вслед за подругой.

– «Юридическая помощь для женщин», – прочла Мишель вывеску у входа. – Неплохо придумано, правда?

Не обнаружив указателя, Мишель узнала у дежурного, где находится офис Кризисного центра, и пару минут спустя они добрались до цели.

В приемной Джаде досталось место рядом с миниатюр­ной азиаткой в китайском халате, которая лихорадочно и без остановки потирала сухонькие желтые ладони. Ми­шель пристроилась справа от пожилой женщины с сине-багровым кровоподтеком вокруг глаза. «Превосходно! – сказала себе Джада. – Самая подходящая для тебя компа­ния – психопатки и жены садистов. Боже всемогущий, прости мне гордыню и научи состраданию к ним! Если я здесь, значит, на то твоя воля, господи…» Все ее усилия, вся ее борьба за семью пошли прахом. Она проиграла. Она точно такая же, как эти несчастные, напуганные, забитые женщины.

Обмякнув на скамье, Джада застывшим взором устави­лась в пространство. После того как темный узкий коридор в противоположном конце приемной поглотил первых двух посетительниц, она услышала свое имя и вздрогнула.

Ей захотелось попросить Мишель подождать в приемной, но она решила, что это было бы глупо. Как ни противно скулить в присутствии подруги, растекаясь перед неведо­мым адвокатом лужей сплошного несчастья, Джада дога­дывалась, что без Мишель ей все-таки не обойтись. Хоть кто-нибудь близкий должен быть рядом – не только для того, чтобы поддержать, но главным образом для того, что­бы подтвердить ее правоту. Снисходительно-презритель­ного отношения в стиле Рика Брузмана она больше не вы­держит.

Поднявшись со скамьи, Джада взяла Мишель за руку, и они вместе пошли вслед за секретаршей по коридору.

Комната, в которой оказались женщины, была крохот­ной и до предела загроможденной. Вокруг двух свободных стульев прямо на полу высились горы папок, а за малень­ким, заваленным бумагами письменным столом сидела со­всем юная женщина, на вид куда моложе и Мишель, и Джады. При их появлении адвокатесса поднялась и с протянутой рукой перегнулась через стол:

– Привет. Меня зовут Энджи Ромаззано-Уэйкфилд. Затуманенное горем сознание Джады все же отметило и буйство каштановых кудрей, и сияние круглых глаз в опушке длинных ресниц, и странный желто-розовый отте­нок помады на пухлых губах. Рукопожатие, однако, Джада не приняла. Не до обмена любезностями ей было сейчас, не до соблюдения правил приличия. Сунув в ладонь кудря­вой крошки кипу белых тарантулов, которая давно жгла ей руку, она без сил опустилась на ближайший стул. Мишель, заняв второй, сразу бросилась в атаку.

– Такой несправедливости свет не видывал, – звеня­ще и с придыханием, словно после марафона, воскликнула она. – Последние пять лет моя подруга трудилась не покладая рук, чтобы обеспечить семью, а ее муж, не зарабо­тавший за это время ни цента, взял и сбежал вместе с ма­лышами. К любовнице! Да еще и требует алименты на себя и детей! Он ведь не имеет на это права, верно?

Барышня с немыслимой двойной фамилией положила ядовитую бумажную мерзость перед собой.

– Похоже, что такого права он добился, – медленно произнесла она, просмотрев все листы-тарантулы до пос­леднего. – Хуже того – здесь содержится требование вре­менной опеки и намек… нет, скорее обвинение в вашей не­состоятельности как матери. В то время как сам он пред­ставлен образцом отца и источником стабильности в семье. Это правда?

Глаза Джады наполнились слезами ярости. Прежде чем ей удалось выдавить хоть слово, Мишель разразилась тира­дой в защиту подруги:

– Послушайте! Мы с Джадой соседи, так что я знаю, о чем говорю. Раньше ее малыши неделями ничего не виде­ли, кроме пустых макарон. Потом Джада устроилась в банк, согласилась на место кассира, работала за гроши, лишь бы на молоко и зелень детям хватало. За пять лет она дослужилась до начальника отделения. Сама! Без чьей-либо помощи! На каждом шагу ей вставляли палки в коле­са, но она заставила себя уважать. И при этом везла на себе всю семью. На ее детей любо-дорого посмотреть: всегда чистенькие, наглаженные, причесанные… – Мишель за­пнулась. В комнатке повисло молчание. Сердце Джады было переполнено благодарностью к подруге – хоть один человек встал с ней плечом к плечу. – А ее муж, этот тру­тень, полеживал себе на диване день-деньской… если, ко­нечно, не кувыркался в чужой постели. И что же потом? Украл у нее детей – и был таков! С тех пор Джада даже не видела своих малышей. Лично я умерла бы, честное слово! Но она сильнее, поэтому просто сходит с ума. Вот вы бы… скажите, вы бы не умерли?

– Я даже вообразить себе такого не могу.

Не сами слова, а искреннее сострадание, прозвучавшее в голосе молоденькой адвокатши, пробило брешь в плоти­не выдержки Джады. Она сделала вдох, второй… на третий ее уже не хватило; из глаз потоками хлынули слезы, грудь разрывало от стонов, кашля, икоты. Она не умела плакать, потому что не плакала никогда, и теперь уткнулась лицом в ладони, пряча от Мишель и Энджи терзающие ее гнев, страх, стыд.

Девочка-юрист снова вскочила и схватила руку Джады своей на удивление цепкой и сильной рукой.

– Послушайте меня! Вы не сделали ничего дурного. Это он сначала поступил бесчестно по отношению к вам, а потом сумел первым нанять умелого и не слишком щепетильного адвоката. Но мы все уладим. Ваш брак мне спас­ти не удастся, но детей мы вам вернем и справедливость восстановим.

Джада резко подняла голову.

– Понятно. Все можно уладить, но сейчас мне своих детей видеть нельзя, так? Сейчас мне нужно о них забыть, бросить моих малышей. – Она протянула руку к листам-тарантулам. – А как же с деньгами? Ведь он требует почти все, что я зарабатываю. Негодяй. Никчемный, подлый мерзавец. Пока он развлекается со своей кралей, я должна пахать, как вол, на семью, которую он у меня отнял!

Адвокатша еще сильнее сжала ее руку. Странное дело, но это почти болезненное рукопожатие было Джаде нужно, как будто возвращало ее в мир, где она сможет жить.

– Все эти обвинения голословны и лживы, – глядя Джаде прямо в глаза, сказала Энджи. – Гадко, конечно, но особой опасности они не представляют. Собственно, в нашем деле это обычная практика. Мы и сами можем кое-что выдвинуть. Единственная проблема в том, что он стар­товал раньше, а значит, ушел вперед. Но хорошая лошадь, как известно, с места в карьер не берет, – с усмешкой до­бавила она. – Первым делом я устрою вам свидания с детьми. Возможно, удастся добиться первого уже завтра. Я поговорю с судьей, задействую все связи Центра, орга­низую встречу с адвокатом вашего супруга… В общем, при­дется поработать, но мы своего добьемся. Направим про­шение об опеке, получим свидетельские показания о том, что устроиться на работу вас заставило бедственное материальное положение семьи и так далее. Возможно, пригла­сим детских психологов. Кроме того, поищем, кто бы мог засвидетельствовать связь вашего супруга с… – она заглянула в бумаги, —…с Тоней Грин.

Энджи подняла глаза, и Джада вдруг увидела перед собой не легкомысленную девчонку, а компетентного юриста, серьезного и вдумчивого профессионала. Она поняла, что прониклась доверием к этой совсем юной жен­щине – хотя, возможно, и напрасно. Слова, как известно, немного стоят.

– Каждое из этих действий – лишь маленький шаг, – продолжала Энджи, – зато шаг вперед, приближающий нас к цели.

Джада затаила дыхание. Она так хладнокровна, так уве­рена в своих силах. Господи, неужто ты послал мне эту де­вочку, чтобы она вырвала меня из кошмара последних дней?

– Прошение на встречу с детьми я подам сегодня же, – вновь зазвучал голос Энджи. – Обещаю вернуть их вам.

– Значит, вы беретесь за мое дело? Беретесь? – Джада с изумлением услышала в собственном голосе жалобные, какие-то по-детски скулящие нотки.

– В обязанности Центра входит представлять все по­ступившие к нам дела к рассмотрению. Тогда уже решается его дальнейшая судьба, в том числе назначается и адвокат.

– Я не хочу никого другого! – воскликнула Джада. – Только вас!

– Но… у нас есть и более опытные…

– Неважно. Зато вы самая внимательная.

Легко толкнув Джаду носком туфли в щиколотку, Ми­шель что-то беззвучно изобразила губами. Джада недо­уменно уставилась на подругу, и Мишель пришлось вмешаться самой:

– А как насчет оплаты? Сколько это будет стоить?

– Ах да! – ахнула Джада, вспомнив Брузмана с его «предварительным гонораром». – Я понимаю, вы не мо­жете работать даром…

– В Центре действует скользящая шкала тарифов, од­нако основные судебные расходы, должна признать, несут на себе клиенты. Впрочем, у нас есть и некоторый фонд для… особых случаев. – Энджи улыбнулась, пытаясь под­бодрить Джаду. – Послушайте-ка, сейчас у вас и без того масса проблем. Заплатите, сколько можете, а если ничего не можете – мы все равно будем вас представлять. Бес­платно. – Она с улыбкой поднялась из-за стола. – Не вы­пьете ли со мной по чашечке кофе?

Джада тоже встала и схватила за руку молоденькую ад­вокатессу.

– Спасибо вам! – пылко сказала она. – Спасибо, спа­сибо, спасибо!

В полный рост Энджи выглядела еще моложе, но Джа­да уже не думала о ее юном возрасте. Эта девочка была полна энергии и сострадания, а больше ничего и не нужно. Исполненная благодарности к Мишель за то, что привезла ее сюда, Джада устыдилась своих недавних мыслей о «бе­лых куколках».

– Так пойдемте? – повторила Энджи. – Сегодня у нас вкуснейшие датские булочки. Обожаю обсуждать военную стратегию за кофе со свежей сдобой. На мой взгляд, нет такой ситуации, которая не прояснилась бы от доброй порции калорий.

Они уже подошли к двери, но Энджи неожиданно оста­новилась.

– Кроме шуток, миссис Джексон, – добавила она, – в ближайшие сорок восемь часов вы непременно увидите своих детей.

Покидая комнатушку, Джада впервые за много дней смогла улыбнуться по-настоящему.

ГЛАВА 22

Энджи окончательно поняла, что пора подыскать себе отдельное жилье. Ленч с Джоанн Метцер и все увеличива­ющийся поток клиентов убедили ее, что она очень скром­но, но сможет прожить на жалованье, которое обеспечива­ла работа в Центре. Вопрос лишь в том – где жить. И как.

По сути, Энджи никогда не жила в одиночестве. Все годы в колледже, а затем и в юридической школе она дели­ла жилье с подругами, несколько месяцев после выпуска снимала комнатку в квартире с хозяйкой, а потом уж и к Рэйду перебралась. Теперь же… Она точно знала, что от отца нужно съезжать, но знакомых, к которым можно было бы попроситься на время, у нее не имелось. В деле съема квартиры Энджи, увы, была новичком и понятия не имела, с какого боку к нему подступиться. Более того, она не совсем представляла, где хотела бы жить и что за жилье может себе позволить. Однако она точно знала, что отныне хочет жить одна и что страшно соскучилась по своим вещам. Прибывшие из Марблхеда коробки по-прежнему хранились на складе, где за каждое место ей – точнее, отцу – приходилось платить. Довольно. Назад пути нет, в Марблхеде ноги ее больше не будет, а значит, пора начи­нать новую жизнь.

Билл сочувственно отнесся к намерениям Энджи и даже перечислил газеты, где стоило поискать варианты. Дождавшись ленча, она купила одну из списка Билла, уст­роилась за столиком в «Синей птице» и открыла страницу «Сдать – снять».

«Солнечная, уютная квартира с одной спальней, – со­общало первое объявление. – Великолепный вид из окна. Комм. усл. включены в оплату. $1200 в м-ц».

У Энджи глаза полезли на лоб. Это еще что?! Тысяча двести баксов за небольшую квартирку? Ее взгляд скольз­нул вниз по длинной колонке. «Уютная студия на первом этаже. Тихо. Вид во двор. Есть небол. патио. С собаками просьба не беспокоить. $600».

Энджи обводила ручкой это объявление, когда у нее за спиной раздался голос.

– И не думайте даже! – произнес приятный баритон. Обернувшись, Энджи встретила приветливый взгляд коллеги из Центра, Майкла Раиса.

– Подыскиваете квартиру?

Она кивнула без особого энтузиазма, сама не зная, приятен ей интерес Майкла или тяготит.

– За первый вариант, который вы отметили, просят слишком дорого, а второй наверняка окажется у черта на рогах.

Он кивнул на свободный стул за столиком и вопроси­тельно приподнял брови. Энджи так же молча чуть развер­нула стул к нему. Устроившись, Майкл склонился над га­зетой.

– Я сам недавно переехал, так что арго подобных объ­явлений мне теперь известно, уж поверьте. – Он постучал пальцем по второму из отмеченных Энджи объявлений. – Перевожу на нормальный язык: Уютная – значит, с гулькин нос. Первый этаж в паре с Тихо означает кромешный мрак. Бывает и по-другому, но только в том случае, если Первый этаж сочетается с Окнами на юг или Солнечной стороной. Добавлю, что если цена такая низкая, то вы на­верняка придете в ужас от окрестностей и соседей. Уловили? Энджи улыбнулась, позабавленная и в то же время сби­тая с толку.

– Не скажу, чтобы вникла во все тонкости… К приме­ру, как насчет этого: «Изумительная квартира. Пятый этаж. Солнечно. Великолепный вид. Гладильная, гимн, зал. Столовую можно использовать как доп. спальню»?

Майкл покачал головой.

– Приманка для приезжающих на день-два. Дом, как пить дать, у самой железной дороги. Большинство жиль­цов – из тех, кто работает в Нью-Йорке, а здесь проводит только выходные. Да и цена наверняка заоблачная, иначе она была бы указана.

– Гм-м-м… А вы в прошлом не в брокерской фирме работали?

– Разве что в прошлой жизни, – усмехнулся Майкл. – Сочинял объявления типа: «Роскошный пентхауз в двух шагах от Нила. Потряс, обзор пирамид. Спешите видеть».

Энджи тоже рассмеялась:

– Нелегкий труд!

– Читать объявления куда тяжелее, – возразил он. – Такой выбор, что глаза разбегаются, но стоит приехать по адресу, как понимаешь, этот вариант исключен из-за страшного неудобства, а тот из-за дороговизны. В резуль­тате начинаешь тонуть в море недвижимости, обращаешь­ся к хорошему брокеру и… что-нибудь подходящее да вы­плывет.

Энджи наконец дождалась своего заказа.

– Вас послушать – все так легко и просто, – с улыб­кой сказала она, разворачивая горячий сандвич с сыром.

– О да! – хохотнул Майкл. – В жизни вообще все легко и просто! – Поднявшись из-за столика, он шагнул к стойке буфета. – Возьму что-нибудь, перекушу в кабине­те. Одно дело горит, а то я бы к вам присоединился. Кста­ти, могу посоветовать своего брокера, Эстер Андерсон. На мой вкус, не в меру болтлива, но зато профессионал отличный. Номер в телефонном справочнике. Позвоните. – Он махнул Энджи на прощанье и вышел с пакетом сандвичей в руке.

Энджи неожиданно ощутила укол разочарования. «Эй, девочка, да он наверняка женат!» – тут же прошипел внутренний голос. «Ну и что? – беззвучно возразила Энд­жи. – Я ведь не интрижку завязать собралась, а пообе­дать в кафе в приятной компании. Угу, Лиза тебя поддер­жала бы».

Энджи принялась было за сандвич и капустный салат, но ее вдруг с такой силой замутило, что она ринулась через зал в туалет и едва успела добежать до кабинки.

Итак, у Энджи появилось занятие: в конце каждого ра­бочего дня она встречалась с одним из брокеров, и они вместе отправлялись на осмотр местных «достопримечательностей». Чтобы это дело не выглядело в ее собствен­ных глазах нудной обязанностью или, еще хуже, лихора­дочными поисками нового смысла жизни отчаявшейся женщины, Энджи решила превратить его в развлечение. Чем не театр, в конце концов, где декорациями служили попеременно квартиры, студии, и даже небольшие доми­ки, сдававшиеся внаем? Актеры встречались невырази­тельные, встречались скучноватые, но время от времени попадались истинные бриллианты.

Однако Майкл оказался прав: его протеже Эстер Ан­дерсон была вне конкуренции. В болтливости ей и впрямь не было равных, но Энджи покорили ее профессионализм и честность. «Вы достойны лучшего, дорогая», – могла за­явить она по поводу своего же варианта. Или по поводу другого: «Здесь слишком маленькая кладовка. Куда вы, скажите на милость, денете вещи? Только не надо об ан­тресолях, умоляю. Кто теперь пользуется антресолями? Там же ничего не найдешь!»

В этой-то пресловутой квартире с неподходящей кла­довкой у Энджи снова случился приступ тошноты. Госпо­ди, да что с ней такое?! На нервной почве, что ли, желудок взбунтовался? Озноба нет, на грипп не похоже… но к врачу, пожалуй, сходить придется.

Энджи метнулась в ванную, где ее в который раз за пос­ледние дни стошнило. С горящими от стыда щеками – миссис Андерсон наверняка распознала доносившиеся из-за двери звуки – Энджи несколько раз спустила воду, про­полоскала рот и вернулась на кухню, где миссис Андерсон изучала узкий шкафчик у самого окна.

– Отличное место для вина, – сообщила Эстер. – От батареи такое тепло идет! Месяц – и уксус готов. – Она поднялась с корточек. – Что-нибудь не то съели, дорогая?

– Даже не знаю…

– Нервы, должно быть, – выдала заключение Эс­тер. – Одно хорошо – вы точно знаете, что это не утрен­няя тошнота. Дело-то скорее к вечеру, верно?

В машине, по дороге к дому отца, Энджи опять стало нехорошо, – на этот раз от предположения, так диплома­тично высказанного миссис Андерсон. Мысль о том, что она может быть беременна, повергла Энджи в панику. Она копалась в памяти, пытаясь вычислить, когда в последний раз занималась с Рэйдом любовью. В ночь перед юбилеем? Или в предыдущую? А месячные когда были?.. Она честно пыталась подсчитать. Но не смогла.

Ты просто перенервничала. Пережила шок. Причина для задержки более чем очевидна. Чего проще – притормози у первой попавшейся аптеки и купи тест на беременность.

Но Энджи продолжала давить на газ, стараясь отогнать от себя эти мысли. Ведь если… ЧТО ей тогда делать?

ГЛАВА 23

Высадив Джаду у ее машины на стоянке перед банком, Мишель по пути домой решила заскочить в магазин за со­бачьим печеньем для Поуки, молоком и овощами. Вспом­нив, что давно не приближалась к духовке и не заглядывала в кондитерскую, она в последний момент бросила на движущуюся к кассе ленту несколько пачек «Ореос». По­лезной эту пищу не назовешь, лучше было бы взять что-нибудь не такое сладкое, но уж очень захотелось побало­вать ребят.

Весь остаток пути стрелка спидометра прыгала за пре­дельно допустимую цифру, зато Мишель успела попасть в дом прежде, чем автобус подвез к воротам детей. Она как раз достала салфетки и выложила печенье на любимую та­релку Фрэнки – ту, что с Братцем Кроликом в центре, – когда ребята появились на пороге. Поуки, как обычно, за­шелся счастливым визгом, извиваясь всем своим рыжим тельцем, и в результате изобразил приветственную пляску. Сердце Мишель вдруг наполнилось такой радостью от встречи с детьми, что она и сама готова была исполнить со­бачий вальс, но ограничилась тем, что обняла Дженну крепче обычного.

– Ну, ма-а-а-ам! – протянула дочь отрепетированным тоном «взрослого» возмущения и отпихнула Мишель, но тут же добавила в качестве компенсации за грубость: – А я получила четверку по диктанту.

«Почему не «пять»?» – чуть не спросила Мишель, но вовремя прикусила язык.

– Здорово! – Наградив Дженну улыбкой, она помогла Фрэнки стащить со спины рюкзачок. – А у тебя как дела в школе, солнышко?

– Завтрак был вкусный. – Малыш пожал плечами, за­шагал прямиком к столу и вскарабкался на свой стульчик. Штанишки, судя по всему, остались сухими. Что ж, и на том спасибо. – О-о! «Ореос»! Клаш-шно! – прошамкал он уже с полным ртом печенья.

Мишель не сдержала улыбки. В такие моменты бледне­ют любые неприятности, через которые они уже прошли, и трудности, которые им еще предстоят. Дети с ней, муж рядом, вместе они выстоят, какие бы юридические бури их ни ожидали.

– А знаешь, какой сегодня ужас случился? – вдруг спросила Дженна, устраиваясь за столом.

Мишель едва не подавилась печеньем. Господи, неужто опять ее девочку терроризировали в классе или в автобу­се? Страсти ведь, казалось, улеглись. Память человечес­кая, к счастью, коротка: газетчики переключились на но­вый скандал, обвинение Фрэнку так и не выдвинули… Так почему же дети продолжают страдать?!

– Н-нет, – выдохнула Мишель. Какой ужас ждет ее на этот раз?

– Математичка, миссис Блэкуэлл, задала нам целую кучу заданий на выходные. И почти все, представляешь, по проблемам мировой экономики! Терпеть не могу мировую экономику! А ты, мам?

– Я тоже, – с облегченным вздохом призналась Ми­шель. – Но ваш папуля в ней разбирается.

Дженна кивнула, довольная, что помощник нашелся, и занялась печеньем, первым делом, как обычно, разделив слепленные кружочки и слизав шоколадную помадку в середине. Сладкоежка Фрэнки к этому времени успел унич­тожить свою пачку и взялся за долю сестры.

– Довольно, – остановила его Мишель. Сын уставился на нее блестящими глазенками.

– Можно я пойду поиграть с Кевоном?

– Нет, солнышко. – Мишель покачала головой. Ну как объяснить малышу, куда исчез его приятель? – Зато сегодня я разрешу тебе посмотреть любой мультик по видео, а потом ты поиграешь с папулей. Сегодня он рано вернулся домой.

Только тут Мишель с удивлением отметила, что Фрэнк не вышел к ним навстречу, хотя машина стояла во дворе. Обычно присутствие Фрэнка не проходит незамеченным; о нем волей-неволей узнают все домашние: то он музы­кальный центр или телевизор на полную мощь включит, то молотком орудует, то по телефону беседует, опять же на повышенных тонах.

Приказав дочери немедленно садиться за уроки и включив сыну видео, Мишель в сопровождении преданно­го Поуки отправилась на поиски мужа.

Мастерская, которую Фрэнк сам оборудовал позади га­ража, была пуста. Заглянув в кабинет, где царили темнота и тишина, Мишель решила, что и там тоже никого нет. Но тут Поуки дружелюбно фыркнул и прошлепал в самый дальний и темный угол. Глаза Мишель привыкли к темно­те, и она увидела Фрэнка, застывшего совершенно непо­движно за письменным столом, в своем любимом старом кресле.

Мишель стало нехорошо при виде мужа – безмолвно­го, отрешенного, почти неподвижного, если не считать ла­дони, машинально поглаживающей собаку. Он ведь так хорошо держался! Неужели напряжение последних дней все-таки сломило его? Не поднялся, хотя не мог не заме­тить, что она пришла; даже не поздоровался…

– Фрэнк, – шепнула Мишель чуть слышно, чтобы не напугать мужа, – он, казалось, впал в транс или грезил наяву. – Фрэнк! – чуть громче повторила она.