Сэм покачал головой, прохаживаясь взад-вперед и презрительно поглядывая на Мэйсона.
— Наверное, тут не обошлось без Мэрфи! С ним всегда что-то случается! Ты же это знал, дурья башка! Но нет! Вам обязательно надо было заниматься самодеятельностью, это с вашими-то куриными мозгами! Тебе с Мэрфи на этот раз удалось спастись,
потому что здесь нет, черт побери, понижений в звании! Мэйсон стоял как монумент, уставившись в какую-то далекую точку.
Во время короткой паузы вошла Светлана Детова.
— Извините, — сказала она и повернулась, чтобы уйти.
— Нет, останься. Этот монумент с куриными мозгами сейчас покинет нас, чтобы поразмыслить над своими грехами. Разве я не прав, мистер?
— Да, сэр! — Мэйсон откозырял, повернулся на каблуках и пулей вылетел из дверей.
Сэм глубоко вздохнул и опустился на стул, улыбаясь Светлане мальчишеской улыбкой.
— Дисциплина, сама понимаешь. Надо держать эти безмозглые отбросы в кулаке. Чуть расслабишься, такая вонь пойдет!
— Я стою перед выбором. Либо вернуться на Землю на “Призраке”, либо остаться здесь и работать над коммуникационными системами Пашти и Шисти, держа связь с кораблем. Так как ты собираешься возглавить людей, остающихся на Тахааке, интересно, что ты думаешь по этому поводу?
— Может быть, то, что я думаю, не так важно. Важнее, что думаешь ты… и как будет лучше для человечества. — Даниэлс взглянул в голубые озера ее глаз.
Она тряхнула головой чисто по-женски, отбрасывая тяжелую блестящую гриву волос за плечи.
— Если нам с тобой придется работать вместе как партнерам, мне хотелось бы знать, получится у нас что-то или мы будем бодаться, как упрямые мулы, стараясь одержать победу.
— А ты собираешься вручить мне пятнадцать миллионов как завербованному?
— У меня нет с собой таких денег.
Он улыбнулся.
— Знаешь, майор, мне нравятся твои манеры. И к тому же я многому научился за время нашего путешествия, черт побери. Я буду скучать по Виктору. Мы с ним здорово сработались. А ты, я просто не знаю ничего о тебе. Ты опасная женщина.
— И ты опасный мужчина.
— Но, кроме этого, ты чертовски привлекательна. Я поймал себя на том, что слишком часто думаю о тебе — это меня беспокоит.
— Да? — Светлана изогнула брови. — Сэм, я буду откровенна. Ты нравишься мне. Ты первый человек, который, узнав обо мне все, не распсиховался. Ты просто принял все как есть и протянул мне руку. Никто еще не поступал так со мной. — Она смотрела в сторону. — Знаешь, всю жизнь я рисковала, каждый день. Я жила в постоянном страхе разоблачения, пыток и убийства — с обеих сторон. Тому, кто поймает меня или убьет, был обещан миллион долларов. Но такая жизнь меньше пугала меня, чем мое теперешнее состояние.
— Ладно, послушай. Мы попали в совсем новый, опасный мир, да? Если он начнет доставать тебя и ты почувствуешь, что сбиваешься с пути, приходи ко мне. Мы все обсудим, побузим, поскандалим.
Детова задумчиво смотрела на него.
— Значит, ты хочешь, чтобы я осталась?
Он пожал плечами.
— Ага, хочу, по двум причинам. Во-первых, мне бы хотелось иметь в моей команде сообразительного человека. Я получил огромное удовольствие в те короткие часы, что мы провели вместе. А самое главное, — он широко улыбнулся, — я уже привык находиться в окружении красивых женщин.
— Очень хорошо, капитан, я останусь. Кто знает, куда заведет нас будущее. — Она замешкалась. — Понимаешь, ты не такой, как все.
Сэм кивнул.
— Верно, черт побери. Такой, каким ты меня видишь.
* * *
— Что ты думаешь делать с Толстяком? — спросил Виктор, отрывая взгляд от своего списка.
Шейла отпила глоток кофе — презренная новая привычка, но чай больше не помогал ей бороться со сном.
— Заберем его отсюда. Запрем в маленькой комнате. Он все еще в спячке, да?
Виктор кивнул.
— Моше просит, чтобы ты оставила с ним Риву Томпсон, — Стукалов улыбнулся. — Он сказал мне, что смотрел и вверх, и вниз, но так и не увидел раввина. Он хотел бы оставаться добропорядочным евреем, и хотя ты не раввин, им бы хотелось, чтобы ты, как командир, возглавила брачную церемонию.
Собственный хриплый смех Шейлу напугал.
— Почему бы и нет? Чего только, черт побери, мне не приходилось делать! Но брак? Кто бы мог предположить?
— Еетак собирается взять с собой большую часть своей “семьи”. Я выяснил у него, какие дополнительные удобства необходимо соорудить в его помещениях. А вот Сэму практически ничего не нужно. Он чувствует себя вполне способным защитить станцию Тахаак. Моше оборудует корабли Пашти стрелковым вооружением. Восемьдесят процентов производственных мощностей корабля Ахимса работают для этой цели, и Клякса сообщает, что плавильная система задействована на сто процентов для выполнения нужд Моше.
Она боролась с зевотой, чувствуя, что мозг не справляется с новой информацией. Сколько времени она провела без сна? Два дня? Три? Как корабль ухитряется производить металл из водородного газа? Она не понимала. Они солдаты, а не ученые!
— А как там Чиилла? — спросила Шейла, стараясь запомнить все детали.
— Все еще сидит в Совещательной Палате. Раштак соорудил что-то наподобие изоляционного бокса вокруг него, чтобы вибрации его не беспокоили. Он все еще размышляет над шахматной проблемой. Кто знает, когда он решит эту задачу? — задумчиво сказал Виктор.
— Это все? — проведя рукой по лицу, спросила Шейла. То ли соринка попала в глаза, то ли они настолько устали — глаза болезненно слезились.
— Нет, не все. У меня есть просьба личного характера.
— Кто же собирается прийти в такой час?
— Никто. Это
мояличная просьба. Просто я хочу, чтобы ты легла и поспала пару часов. Тебе больше не о чем волноваться. Я все контролирую.
— Виктор, мало ли что может еще случиться? Что мы упустили? Мы не имеем права ошибиться. Любая упущенная мелочь может убить всех нас.
— Разве командиры с истощенной нервной системой непобедимы? — Его холодные голубые глаза слегка потеплели. Он уставился на свои руки. — Я сказал тебе, это моя личная просьба. Мне не нравится, как ты выглядишь. Ты устала, Шейла. Послушай, ты все взвалила на свои плечи. Ты сделала невозможное. Посмотри на себя. Ты потеряла килограмм пять. Только кожа да кости. Твои глаза потускнели. — Он кивнул самому себе и встал на ноги. — Да. Я беспокоюсь. И это до смерти пугает меня.
— Виктор? — она смотрела пристально. — Извини. Я и в самом деле устала. Знаешь, как мне хочется отдохнуть пару деньков и поехать куда-нибудь. Поужинать при свечах, сходить в театр, погулять где-нибудь по песчаному пляжу и поболтать. Только ты и я. Мы могли бы смотреть на облака, пить кофе на террасе. Вообще делать все что угодно, только бы забыть о сегодняшних заботах.
Плечи его ссутулились.
— Это было бы замечательно. Может быть, однажды так и будет, когда всему этому придет конец. Я знаю отличную бухту на Черном море. Вода там как бирюзовый хрусталь.
Шейла улыбнулась и подошла к нему поближе, обвивая его руками.
— Обещай мне, Виктор. Давай так и сделаем. Пусть это будет символом для нас с тобой. Мы будем сражаться не только за планету, а и за этот песчаный пляж, за то время, которое мы будем проводить вместе с тобой.
— Обещаю.
Она улыбнулась ему, теперь ей стало легче.
— А теперь поспи, — сказал он.
Она согласилась.
— Я попытаюсь. По крайней мере, до тех пор, пока кошмары меня не разбудят. Мне постоянно чудится, что все на Земле рушится. Земные пейзажи становятся похожими на какие-то фантастические пустоши. По речкам сплавляется пепел, окруженный перевернутыми тушами мертвой рыбы, с костей мертвецов, как теплая жижа, сползает плоть. Дома в руинах, везде зияют черные дверные и оконные проемы. Обугленные деревья — ни единого листочка. И воздух — тяжелый, дымный, безжизненный. В серой траве лежат лоскутки крыльев бабочек, и солнце светит тускло-желтым светом.
Он крепко обнял ее.
— Мы этого не допустим.
— Останься со мной. Виктор. Ты это сделаешь? Останешься со мной? Будешь обнимать меня, пока я сплю?
Она услышала, как он тяжело вздохнул.
— Да. Если это поможет тебе отдохнуть, я останусь и буду обнимать тебя.
* * *
— Эй, парень, а ты когда-нибудь спишь? — глядя на Кляксу, спросил Мэрфи.
— Во всей вселенной спят только люди, — пропищал Клякса. Мэрфи оглянулся посмотреть на крепко спящую Катю. Она свернулась клубком в одном из командных кресел. Она совсем измучилась от долгого наблюдения за мониторами. Он поборол желание приблизиться и погладить ее манящее тело.
Мэрфи подумал о новом капитанском мостике, который все еще строился в одном из отсеков корабля. Кляксе он покажется баскетбольным кортом.
— И сексом Ахимса никогда не занимаются? — поинтересовался Мэрфи, пораженный этой мыслью.
— Никогда, — заверил его Клякса, перекатываясь с боку на бок, образовывая манипуляторы и проверяя мониторы “Призрака”.
— Странное дерьмо, парень, — Мэрфи покачал головой. — А как же вы делаете новых Ахимса?
— Это произошло в океанах моей родной планеты, Мэрфи. Когда Ахимса принимал решение умереть, он становился плоским — как Толстяк. Потом, если его мозг приходил к решению, что нет смысла в реставрации круглой формы, он распадался окончательно, и его клетки свободно расплывались в водах океана. У каждой клетки появлялась возможность вырасти в нового Ахимса. У нас тоже была эволюция, со временем мы менялись, присоединяя к себе клетки других Ахимса. Может быть, клетки также менялись под влиянием радиации. Но этот процесс был очень медленным.
— А где же родина Ахимса? Если бы мы знали, где она находится, мы могли бы вычислить Оверонов и оценить размеры угрозы, которую они представляют для Земли.
— Конечно, Мэрфи, но нашей родной планеты больше не существует. Ты видел большую карту в навигационной комнате? На ней можно увидеть нашу родную галактику. Вы называете ее Скульптор, она расположена на расстоянии почти в полмиллиона световых лет от этой галактики Млечного Пути. Еще до того, как образовалась ваша галактика, наше солнце взорвалось.
Мэрфи тревожно взглянул на Кляксу.
— Так сколько же тебе лет, малыш?
Клякса зашипел, запищал, сплющиваясь, загружая информацию в компьютер. Через минуту он ответил:
По вашим меркам, около семи миллиардов лет, но из-за искривления времени…
— Ни фига себе, парень! — поразился Мэрфи. Катя испуганно заморгала, что-то пробормотала в полудреме и опять свернулась в клубок.
Мэрфи воскликнул:
—И что же, ты никогда не умрешь?
Клякса ласково пропищал:
— Если захочу — умру. Может быть, сделаю то же самое, что делает сейчас Толстяк. Но большинство из нас ждут до тех пор, пока не сойдут с ума, потом умирают.
— Но… но… — Мэрфи старался сформулировать мысль. — Как ты все помнишь? Вы должны быть чертовски сообразительными ребятами! То есть… Иисусе!
Клякса перекатывался с боку на бок.
— Я многое позабыл. А что делать? Случается, что молекулы памяти разрушаются, и тогда все путается. Далекое прошлое обычно забывается. Мы ведь не Шисти! Нет, воспоминания все живы, просто они движутся туда-сюда; чтобы вспомнить что-то, мы меняем направление потоков в теле. Некоторые Ахимса заявяют, что наступит день, когда мы станем такими же, как Шисти. Именно к этому стремятся Овероны, за исключением Толстяка и парочки других Ахимса.
Нам на смену придут Пашти. На смену Пашти придут люди. Я думаю, этот процесс вечен. На сегодняшний день вы встретили три племени: Ахимса, Пашти и Шисти. Но ведь в космосе очень много других существ. Некоторые запрещены. Некоторые старше нас. Некоторые моложе вас. А некоторые настолько другие, что с ними невозможно общаться.
Мэрфи нахмурился.
— Ладно, ты знаешь людей больше, чем кого бы то ни было, что ты о нас думаешь?
Клякса запищал, похудел и сплющился. Шло время, терпение Мэрфи истощалось. Он попробовал опять задать тот же вопрос, но вспомнил, что Кляксе, по его словам, около семи миллиардов лет. Разве мог он прервать размышления существа такого почтенного возраста?
— Думаю, вам потребуется время, — наконец проверещал Клякса. — Вы не так уж плохи, просто не обучены. Вы слишком долго были дикими. Никто не учил вас, как вести себя в цивилизованном мире. В то же время вам это и не было нужно. В вашем мире плохое поведение всегда влекло за собой еще худшее поведение и награждалось. Если бы вы убили Пашти, выполняя приказ Толстяка, я бы несомненно уничтожил ваш род.
Мэрфи почувствовал, как сердце его забилось быстрее. Оказывается, этот безвредный крошка Ахимса не так уж безвреден, черт побери! Его рука бессознательно потянулась к ножу.
— Ладно, и что же ты собираешься делать с нами? — спросил Мэрфи, стараясь, чтобы голос его звучал ровно.
Клякса сплющился, покатался взад-вперед и уставился на него своим черным глазом-стеблем:
— Я собираюсь обучать вас, Мэрфи! Если я смогу окультурить вас, я докажу всем, что имею право называть себя Овероном. У вас будет будущее и космос. Только там можно будет доказать Оверонам свою правоту, только таким путем Ахимса могут возвыситься.
— А если ты потерпишь поражение? — вяло поинтересовался Мэрфи.
— О, тогда все мы умрем, — чирикнул Клякса.
ГЛАВА 31
Они назвали это прощальным вечером. Когда они встретятся снова, если им суждено будет встретиться, то это произойдет или во мраке после гибели их планеты, или в сиянии ослепительного будущего. Танцы, выпивка, закуска, смех — ничто не могло заглушить горечи разлуки. Пары разлучались, может быть, в последний раз наслаждаясь близостью. Слезы мешались с шампанским. То, что осталось от КГБ, спецназа, ЦРУ, МОССАДа и американских десантников, объединилось в отряд Призраков — последнюю опору племени, известного под названием гомосапиенсов, в последнюю надежду маленькой планеты-изгоя, называемой Землей.
В середине вечера состоялась торжественная брачная церемония, обставленная с помпезной роскошью, — поженились Моше Габи и Рива Томпсон. Это очень позабавило Пашти, которые, понимая всю важность события, сгрудились в кучу и так толпой и ходили по пятам счастливой пары, ожидая, что Моше вот-вот загонит Риву в угол и пронзит ее шипом. Пашти заметно разочаровались, когда Моше произвел быстрый обманный маневр и исчез вместе со своей нареченной.
Мэрфи, Мэйсон, Катя, Барбара Дикс и Маленков чуть-чуть перебрали и чуть не силком вытащили Мику Габания потанцевать: их танец был смесью западных подергунчиков с чинными движениями вальса. Единственный раз за все время в космосе Габания оставила его затаенная враждебность, она просто растворилась в вихре отчаянной надежды.
— Шейла?
Она повернулась и увидела Сэма Даниэлса с рюмкой в руке.
— У тебя есть минутка?
— Конечно, Сэм. — Она прошла за ним сквозь толпу скрежещущих, щелкающих Пашти в один из коридоров.
Они направились в кабину наблюдения. Сквозь прозрачные овальные окна сияли звезды галактического ядра, освещая кабину ярко-оранжевым мерцающим светом.
Даниэлс полюбовался пейзажем и медленно покачал головой.
— Кто бы поверил?
Она кивнула, его удивление и восхищение передавались ей.
— Мы на самом деле здесь.
— Угу. — Он повернулся, кроткая улыбка тронула его губы. — Послушай, хочу, чтобы ты знала, что я… ладно, мне не следовало так круто брать поначалу. Вроде как я был здоровый негр, а ты — цыпленок у меня на плече. Ты оказалась чертовски хорошим командиром, майор. Можешь записать, я готов идти за тобой хоть в ад.
— Знаешь, Сэм, а я ведь многим обязана именно тебе. Как вспомню Вайт-базу и тот взгляд, которым ты меня наградил… Я никогда не осуждала тебя за то, что ты испытываешь меня. — Казалось, звезды мигают, пульсируют, так же как их хрупкие жизни. — Забавно. Мы поддразнивали друг друга, постоянно кидали друг другу вызов. Я не раз терялась, впадала в панику и каждый раз спрашивала себя: а что скажет Даниэлс? Смогу ли я устоять перед его взглядом? И тогда силы возвращались ко мне, и я работала в два раза упорней, чтобы уверить себя, что все идет нормально.
Он посмотрел на свои руки и сцепил пальцы.
— Хочу, чтобы ты знала: я никогда бы не смог сделать то, что сделала ты. Я не знаю, что случится, когда вы вернетесь домой. Как там воспримут ваше появление. Но, черт побери, если они причинят тебе страдания, если случится что-то плохое, мы придем тебя выручать.
— Сэм, зачем преувеличивать опасность этой миссии?
— Со всем уважением к точке зрения майора, все-таки мы не допустим, чтобы вы попались в ловушку Ахимса. Это верно. Но хотя мы и уверяли Пашти, что все будет в порядке, люди удивительно тупы. Конечно, Ахимса хотят избавиться от нас. А сама ты уверена в том, что парни на Земле не ударят тебя ножом промеж ребер, стоит тебе зазеваться? Если они сделают что-то подобное, мы явимся, и пусть поможет им бог. Я не уверен, что смогу удержать своих ребят, даже если и попытаюсь.
Она почувствовала какую-то тяжесть в груди, что-то теплое подступало к горлу.
— Спасибо тебе, Сэм. Но помни, держи все это при себе, это крайний случай.
— Ты заслужила уважение многих, майор, — он покачал головой, глубокое чувство отражалось на его лице. — Знаешь,
как правило,мне приходилось чуть ли не разбивать Мэрфи башку, чтобы заставить его козырять старшему чину. Но когда дело касается тебя, он не только вытягивается в струнку и салютует, он всегда говорит: “Да, мэм”, и скажет то же самое, если ты прикажешь ему перерезать мне глотку.
Она рассмеялась.
— Я думаю, ты недооцениваешь способностей своего лейтенанта. Он гораздо умнее, чем думает сам о себе, но сейчас, мне кажется, он начал догадываться о собственной сообразительности.
— Может быть. Но вот что. У меня появилось странное ощущение, странное предчувствие. Близятся неприятности. Мы ничего не упустили? Бог знает, но слишком уж легко все получилось. Как бы нам не пришлось расплачиваться за эту легкость.
— Я разделяю твои опасения,
— Ну, может, у тебя есть мысли и получше о том, во что мы влипли. Но я хотел бы, чтобы ты взяла кое-что на заметку. Может, это спасет тебя однажды. Виктор — чертовски хороший офицер. Он проницателен, он ловок, и он вовсе не дурак. Я очень уважаю Виктора, я даже не мог предположить, что буду так восхищаться им, но его блестящие способности особенно проявляются в умении приспосабливать стратегию и тактику к ситуации. Помни об этом, майор. Потому что я знаю, что ты влюблена в Виктора…
— Капитан Даниэлс!
— Дослушай меня. Не важно, что ты там думаешь о Викторе, но если ты попадешь в затруднительное положение, зови Мэрфи. Конечно, с ним всегда немного хлопотно, но все-таки, пока Виктор обдумывает стратегию, Мэрфи уже действует. Он импульсивен, у него дьявольская интуиция. И в каком бы сражении мы ни были вместе с ним, в критической ситуации он никогда не ошибался. Доверься ему.
Она перевела дыхание, стараясь успокоить бешеный стук сердца.
— Очень хорошо. Спасибо тебе, Сэм. Я подумаю над твоими словами. Пора сменить тему. Раштак уже приходит в себя?
— Пятьдесят на пятьдесят — как и всякое существо, у которого выбили почву из-под ног. Привычная жизнь рухнула, превратилась в пыль под его вибраторами. Он приспосабливается, старается нащупать верный путь в том кошмаре, в котором оказался. Он страшно обрадовался, узнав, что мы не поедаем своих мертвецов. Ему не очень-то нравится наше присутствие, но он рад, что остался жив, что мы не хрюкаем и не испражняемся в коридорах. Лучше всего то, что люди и Пашти отлично уживаются друг с другом. Но советники все еще чувствуют себя неловко. Они искренне расположены к нам, но все-таки именно мы принесли с собой несчастье и еще…
— Что?
— Мы устанавливаем машины-убийцы на кораблях Пашти. Раштак понимает почему и разумом сочувствует этой мере, но на уровне эмоций ему это противно. — Сэм стукнул ногой по полу. — Честно говоря, я не осуждаю его за это. Пока мы не явились, у них была просто райская жизнь. Нет войн, нет сражений, просто каждые семьсот шестьдесят лет легкое сумасшествие.
— Но если Овероны смягчатся…
— Не смягчатся. Мы с Раштаком долго говорили об этом. Он не представляет себе другого выхода, но мы поставили его в трудное положение. Из этических соображений он не мог выгнать нас: если бы он сделал так, это было бы еще хуже, чем замысел Толстяка в отношении Пашти. Ведь Ахимса не смущены, не охвачены отвращением, они мыслят категориями геноцида. Но больше всего он страдает от мысли о том, что Ахимса лгут. Его драгоценный идол свалился с пьедестала — и когда он упал на пол и разбился, Пашти увидели, что он набит песком.
Она прикусила нижнюю губу, глядя на звезды,
— Ладно, заботься о них, Сэм. Старайся, чем можешь, облегчить их страдания.
Он кивнул.
-Однако я тебе не завидую. Что будет, когда вся галактика увидит, как люди ненормальны? Ты уверена, что галактика с радостью примет в свои объятия правоверных исламских фундаменталистов? А твердолобых политиков с их улыбочками и двурушничеством? А продавцов подержанных автомобилей? А, кроме этих, есть ведь еще адвокаты с туго набитыми портфелями и телевизионные пророки, которые рыщут в поисках новых способов потуже набить карманы? Какой подарочек для звезд! Сливки человеческого общества! Все будут знать, какие мы психи. А что ты скажешь о тех людях, которые в бакалейных лавках покупают журналы со статейками вроде “Родился малыш с мозгом шимпанзе”? Ты хочешь, чтобы Пашти узнали, что мы позволяем таким людям запросто разгуливать по улицам?
Она подняла руки и бессильно уронила их.
— Знаешь, как подумаешь об этом, начинаешь понимать, почему они хотят держать нас взаперти. С ними трудно спорить — их аргументы кажутся разумными.
— Если уж мы заговорили о психах, что там с Толстяком?
— Ничего нового. — Она кинула на него укоризненный взгляд. — Разве так уж необходимо было посылать его в ведре?
Он усмехнулся и хихикнул.
— Казалось, что это удобно. — После продолжительного молчания Сэм произнес: — Прости, что я говорил так о Викторе.
— Что заставляет тебя думать…
— Я всегда играю в покер с белыми ребятами. Если у них хорошая карта, их уши слегка краснеют. Видишь ли, это ваша проблема, проблема белых людей. Кожа такая бледная, всегда вас выдает. Черный ученик многое может прочитать в ваших голубых глазах. В изменении цвета кожи, в расширении зрачков, в разных других вещах, конечно, ты никак не показывала, что ты выделяешь его среди других; но, когда появлялся Виктор, ты менялась. Почти неуловимо, но менялась. Ты подолгу смотришь на него, задумавшись. Ты переживаешь из-за него.
Она признала свое поражение.
— Кажется, у тебя все схвачено.
Сэм кивнул, возвращаясь взглядом к звездам.
— Да. Он тоже очень увлечен тобой, ты знаешь. Не знаю, что случилось, но тем не менее он боится тебя как огня. На самом-то деле он боится самого себя.
Она вздохнула и наклонилась к нему поближе, не отрывая глаз от звезд.
— Ну и что же мне делать? — она невесело рассмеялась.
—Я могу спланировать военную операцию, свергнуть звездную империю, я пытаюсь спасти Землю, но когда дело касается Виктора, я…
— Это все призраки, майор. Черт побери, и все-таки Созерцаталь и другие Овероны не правы. Понимаешь, может быть, мы все ненормальные. Посмотри, что мы делаем друг с другом во имя дешевой политической ереси. Подумай, неужели Брежнев хоть чуточку беспокоился о том, какие страшные шрамы оставит в душах людей его маленькая война с афганцами? Все эти политики — ублюдки.
— А Виктор?
— Тебе придется покопаться в его кошмарах, майор. Он участвовал в пакостной, ублюдочной войне, еще более несправедливой, чем вьетнамская. Пришлось хлебнуть грязи — а ведь Виктор в душе порядочный человек. Тебе нужно выслушать его, поверить ему, понять его всей душой. Тебе нужно помочь ему забыть самого себя.
Она кивнула.
— При том условии, что Ахимса дадут мне достаточно времени для этого.
Сэм вздрогнул, его глаза затуманились.
— Да. Но если нам придется поохотиться за этими Ахимса Оверонами, они здорово поплатятся. Черт побери, может быть, мы и в самом деле сумасшедшие. Убийцы-психопаты, прорвавшиеся к звездам.
* * *
Тишина стала такой густой, что казалось, будто барабанные перепонки заткнули ватой. Алексей Наседкин тяжело сглотнул, казалось, на расстоянии нескольких метров слышались даже мысли. Стоило задуматься, как кровь в его венах начинала стучать, как барабан из свиной кожи. Он слышал дыхание Бориса Томского. Человек всегда чутко реагирует на обстановку.
Алексей не видел, что произошло. Иван повернулся, чтобы удобнее устроиться в своем кресле. То ли он ударился локтем о стол, то ли гаечный ключ был плохо укреплен в своем пазу — никто не знал, как это вышло. Но тяжелый гаечный ключ упал на поверхность стола с таким оглушительным грохотом, что казалось, звук эхом отозвался в небесных воротах и эти ворота захлопнулись.
Секунду все были в шоке, никто не пошевелился. Даже сердца, казалось, перестали биться. Услышала ли американская субмарина-убийца этот грохот?
Алексей снова сглотнул, адреналин заструился в крови, и сердце яростно застучало меж ребер.
Иван страшно покраснел, поднимая гаечный ключ, в его взгляде зажегся страх: неслышными шагами в отсек вошел лейтенант, его горящие глаза впились в перепуганных подводников.
Иван закрыл глаза, качая головой. Когда он вновь открыл их, указательный палец лейтенанта, направленный на него, означал неумолимый приговор. Иван задрожал, но взял себя в руки и встал на нетвердых ногах.
Алексей не поднимал глаз, когда его сосед по койке прошел мимо него. Страх! Он переполнял человека, проникал в самую душу того, кто служил на подлодках. Боялись американского флота, боялись отлично технически оснащенных противолодочных служб, боялись офицеров — присутствие смерти ощущалось постоянно, ее отвратительный запах забивался в ноздри.
Советские наземные войска опять наступали, отбрасывая силы НАТО назад в Восточную Европу, сокрушая одну дивизию за другой: Растиневский проводил операцию “Наполеон”. Согласно последним официальным сводкам, потери НАТО исчислялись миллионами. По слухам, в Вене и Варшаве уже невозможно найти и двух целых кирпичей.
Американский морской флот старался компенсировать неудачи сухопутных войск на западном фронте, и военные действия в океанах активизировались. “Онега”, подлодка Алексея, уже потопила три грузовых транспорта, плывущих в Европу с подкреплением. Среди них баржа, начиненная взрывчатыми веществами: Алексей никогда раньше не видел такого ужасного зрелища дыма и пламени на фоне ночного неба.
Теперь за ними охотились. Здесь, в тишине Северной Атлантики, на глубине двухсот метров, они играли в смертельную игру с американцами, вслушиваясь во тьме, маскируясь в глубинах в ожидании того, что противник обнаружит свое местонахождение первым.
Почему так пугающе плохо?Он постарался успокоить дыхание, осторожно поднял руку и вытер струившийся по лицу пот. Вентиляторы не работали, воздух загустел, потяжелел — фортуна отвернулась от советского подводного флота. Он слышал, что три четверти его коллег-подводников погибли. Смерть поджидала на глубинах, во тьме. На что она похожа? На вспышку? Будет ли краткий миг понимания того, что происходит — перед тем, как холодная черная вода отнимет у него жизнь?
Он поработал руками, сжимая и разжимая кулаки. У сухопутных войск смерть все-таки легче. У тебя есть ружье — ты все-таки можешь выстрелить первым, до того, как тебя убьют. А здесь можно только ждать, зная, что смерть рыщет где-то рядом, безмолвная, зловещая.
Он не знал, что гидрофон засек звук упавшего гаечного ключа. Он даже не успел ничего понять. Американская торпеда взорвалась прямо над его головой.
* * *
Мэрфи ничуть не волновало, что все видят слезы, текущие из его глаз. Он крепко обнял Круза, чуть не задушив его.
— Будь осторожен, приятель. И не наложи в штаны при виде надувных шариков, ладно?
— Счастливого пути, Мэрф. Выбери денек для охотничьей вылазки в окрестностях Тринидада. Когда подойдешь к дому, позови маму. Скажи ей, что у меня все отлично, — и постарайся сделать так, чтобы лепешки были теплыми.
— Хорошо, парень. Я постараюсь повидаться с ней.
— Обязательно. Они хорошо отнесутся к тебе.
Мэрфи кивнул, поворачиваясь к Мэйсону, хватая его в охапку, чувствуя, как затрещали его собственные кости, когда Тед обнял его.
— Будь осторожен, Мэрф.
— Пока меня нет, не подводи электричества к Шисти, ладно?
— А ты не давай Кате улизнуть.
—На твоей жизни этого не случится, дружище. И пусть кэп не зубоскалит по этому поводу.
— И не забудь о моем магнитофоне. Хотя, черт побери, хватит ли у тебя денег, чтобы купить такой же чертовски хороший.
— Что мне сказать Памеле?
Тед пожал плечами, улыбка его стала ласковой.
— Да, точно. Она, конечно, уже будет в разводе, но ты скажи, что я понимаю ее. Что я ее не осуждаю. Скажи ей, ладно, что я желаю ей добра, чтобы жизнь ее сложилась счастливо.
— Хорошо, скажу.
Следующим был Маленков.
— Никогда не думал, что буду лить слезы, прощаясь с проклятым комми.
— С комми-капиталистом, друг. Держись подальше от кухонь и присматривай за Микой. Он не забыл.
— Постараюсь не попадаться ему на глаза. Твой закупочный заказ у меня в кармане. Я здорово обчищу первый попавшийся магазин.
Маленков подмигнул.
— Вспоминай меня каждый раз, когда будешь пить апельсиновый сок.
— Нет, когда буду пить крепкое пиво.
