Следуя за викингом, Фиона с горечью размышляла о своей судьбе. Ей никак не удавалось понять, кого из братьев она больше боялась. Сигурд хотя и казался холодным, равнодушным, но зато порой проявлял больше здравомыслия; в то время как отношение к ней Дага менялось едва ли не каждую минуту. А теперь еще появилась эта женщина, около которой вертелись двое подростков; нетрудно было предположить, что она являлась женой Сигурда, хотя и не слишком стремилась подчеркнуть это. Фиона знала, чего стоят подобные браки. Если бы она вышла замуж за Сивни, то, наверное, даже под страхом смерти не смогла бы изображать страстную любовь к нему.
      Когда они миновали невысокую стену, сложенную из торфяных кирпичей, за ней обнаружилось несколько деревянных строений. Какое пустынное, неуютное для жизни место! – подумала Фиона. Хотя лето было в самом разгаре и видневшиеся за поселением холмы покрывала густая зелень, весь этот пейзаж показался ей холодным и недружелюбным. Девушка тут же представила себе, как это поселение будет выглядеть зимой, когда над ним яростно засвистит несущийся с севера ветер, а склоны холмов заблестят от снега. Никогда больше ей не увидеть мягкости ирландского пейзажа, прозрачных туманов, спускающихся со склонов и залегающих в долинах, чистых древних лесов…
      Вспомнив про жестоких, воинственных богов, которым, как она слышала, поклоняются норманны, Фиона вздрогнула. Хотя края эти были совершенно чужды ее душе, она должна принять их, если хочет сохранить хоть какую-то надежду вернуться домой, в Ирландию. Ускорив шаги, она поспешила догнать шагавшего впереди викинга. Пусть он полностью перевернул ее жизнь, все же она привыкла к его присутствию, и теперь оно даже несколько успокаивало ее.
      Словно почувствовав беспокойство своей спутницы, Даг обернулся, но Фиона уже успела вернуть на лицо привычное бесстрастное выражение. Может быть, будет даже лучше, если он продаст ее другому воину, которого она сможет ненавидеть от всей души.
      Викинг остановился, поджидая пленницу. Фиона заколебалась, но потом все же приблизилась к нему. Когда она подошла, он взял ее за руку, и она не посмела ее вырвать. Теперь она была рабыней, а непокорный раб может рассчитывать только на жестокое обхождение.
      Все так же, взявшись за руки, они подошли к большому деревянному строению, похожему на корабль, перевернутый вверх килем. Повинуясь знаку викинга, девушка вошла сквозь открытую резную дверь внутрь. Громадный зал, занимавший большую часть помещения, был полон викингов: все они говорили разом, а похожий на свод пещеры потолок еще больше усиливал звуки слов их резкого языка.
      Лишь несколько человек обернулись при их появлении, большинство же не обратили на них никакого внимания. Фиона заметила, что женщины сидели за столом вместе с воинами, а вокруг них резвились их дети, светлые волосы и розовые щечки которых делали их похожими на ангелочков. Воины снисходительно позволяли своим отпрыскам взбираться на себя и рассматривать добычу, которую привезли из похода.
      Один малыш с перепачканными грязью щеками, зажав обеими ручонками тяжелый бронзовый кинжал, грозил им громадному викингу; тот смеялся и, нагнувшись к ребенку, поправлял оружие в его руках, показывая, как надо правильно держать его. Фиона отвернулась, чувствуя, как к горлу ее подступает тошнота, – она узнала этот кинжал по богато инкрустированной золотом рукояти. Когда-то он принадлежал Этайну, и кровь, следы которой все еще были заметны на клинке, была кровью ее двоюродного брата.
      Тряхнув головой, девушка попыталась отогнать мрачные мысли. Викинги играли со своими детьми и ласкали жен, как самые обычные люди. Она перевела глаза на Дага, но тот ответил ей беспристрастным взглядом и, подведя к очагу, горевшему в центре ила, помог сесть на одну из скамей, установленных вокруг огня.
      Пленница с облегчением перевела дух и несколько минут просто сидела неподвижно, пытаясь прийти в себя. Потом рядом с ней раздался чей-то голос: рыжеволосая девушка протягивала ей чашу с пивом. Волна горьких воспоминаний захлестнула Фиону: незнакомка до боли напоминала Дювессу.
      На девушке было надето грубое коричневое платье, волосы стягивал на лбу простой кожаный ремешок. Скромное одеяние свидетельствовало о том, что девушка занимала невысокое положение в обществе, скорее всего она была рабыней. Мысль эта заставила Фиону приободриться: рыжеволосая служанка тоже могла быть похищена у себя на родине и привезена сюда ненавистными викингами.
      Поискав взглядом Сигурда и убедившись, что он стоит далеко от них, Фиона заговорила на родном языке.
      – Добрый день, милая, – сказала она.
      Голубые глаза девушки несколько расширились, потом выражение настороженности в них пропало. Тем не менее, пристально взглянув на Фиону, она поспешила отойти.
      Может быть, девушка узнала звуки гэльского языка, но не поняла слов? В этом не было бы ничего удивительного: она могла быть похищена на одном из сотен островов, мимо которых викинги водили свои суда и где говорили на разных диалектах.
      Фиона закусила губу. Если бы только она могла общаться с кем-нибудь из присутствовавших здесь людей, кроме Сигурда, на родном языке! В противном случае ей придется выучить норвежский, чтобы иметь возможность разговаривать с другими рабами: тогда, возможно, они смогут научить ее, как ей вернуться в Ирландию.
      Она сделала глоток пива, раздумывая о том, с чего ей начать налаживание нужных контактов.
      Неожиданно ее взгляд остановился на Даге, но она тут же выругала себя за глупость. Ее похититель итак старался как можно меньше общаться с ней; вряд ли он согласится тратить время на то, чтобы учить ее своему языку. Уж скорее она сможет выучить его с помощью одной из женщин. Неожиданно Фиона испытала странное чувство неловкости. Она совершенно не была похожа на женщин викингов. По-видимому, все в ней должно было представляться норманнам странным, если не забавным.
      Светловолосая женщина, перед этим довольно долго разговаривавшая с Дагом, отошла от него и, приблизившись к печи, стала перекладывать на деревянный поднос плоские коричневые пирожки. Она была одета в простое шерстяное платье с вырезом для шеи, поверх которого на ней было еще некое подобие туники, сшитое из ткани зеленого цвета и украшенное вышивкой из красных и желтых цветов; его держали на плечах две большие овальные броши.
      Довольно безвкусно, но ничего ужасного, решила про себя Фиона. Как хорошо, что ей вернули голубое платье Дювессы; хотя оно было ей несколько тесновато в груди и бедрах, но зато очень удобно, в то время как одежда жен викингов выглядела грубой и тяжелой.
      Любопытство, которое испытывала Фиона по отношению к местным женщинам, еще больше усилилось, когда одна из них – кажется, это была жена Сигурда – подошла и заговорила с Дагом. Они стояли всего в нескольких футах от нее, так что девушка получила возможность не торопясь рассмотреть ее наряд. Платье и туника были примерно того же покроя, что и у светловолосой женщины, зато броши, держащие платье на плечах, хотя казались куда меньше, зато были сделаны из золота, а не из серебра.
      Переведя взгляд на Дага, Фиона была поражена тем, каким обескураженным выглядело его лицо. Она пыталась понять, что случилось, но тут к ее хозяину подошел пожилой викинг, и взгляд Дага снова стал непроницаемым.
      Девушка отпила из своей чаши, а когда подняла глаза, то увидела, что пожилой викинг, только что разговаривавший с Дагом, смотрит прямо на нее. Неужели Даг хочет продать ее? Она обратила внимание на морщинистую, обветренную кожу лица старого викинга, дряблые мускулы его обнаженных рук и почувствовала невольное отвращение. Даже брак с Сивни Длиннобородым теперь казался для нее лучшей долей.
      Чувствуя подступающую дурноту, Фиона снова сделала глоток из своей чаши. Совершенно обессиленная событиями столь бурного дня, она наклонилась вперед и упала бы со скамьи, если бы сильная рука не поддержала ее. Она мгновенно выпрямилась, готовясь оказать сопротивление, но когда в ушах ее зазвучал голос Дага, тут же расслабилась. Хотя девушка не поняла ни одного из произнесенных им слов, инстинкт все же подсказывал ей, что сейчас самое лучшее для нее – покориться; поэтому она нисколько не сопротивлялась, когда, слегка приподняв, викинг перекинул ее себе через плечо.
      Без сомнения, они представляли собой комичное зрелище, но Фионе было уже все равно. Однако пока Даг быстро шагал через наполненный народом зал, таща ее с поднятым вверх задом, болтающимися руками и волочащимися по полу волосами, дух непокорности вернулся к ней, и она изо всех сил лягнула викинга ногой в грудь. Тут же его карающая рука взлетела вверх и с силой опустилась на ее воздетые вверх ягодицы. Девушка стиснула зубы. Когда-нибудь она сразится с ним и одержит верх! В один прекрасный день она отомстит этому грубому зверю за все.
      Пройдя по коридору, Даг, пригнувшись, протиснулся в низенькую дверь, а затем наклонился и опустил пленницу на высокую, похожую на сбитый из досок ящик кровать. Только теперь Фиона смогла сесть и привести в порядок дыхание. Маленькая тесная комнатка, в которую ее доставили так бесцеремонно, оказалась холодной и темной. Девушка с опаской посмотрела на викинга, пытаясь попять, что он намеревается сделать с ней. Если бы они могли говорить, спорить или даже ругаться друг с другом – все это было бы куда лучше, чем безмолвная, изматывающая борьба.
      Даг стоял неподвижно, дыхание его было тяжелым, ему все никак не удавалось овладеть собой. Почему эта ирландка все время пытается с ним сражаться? Неужели она не видит, что он хочет защитить ее? Викинг повернулся к двери, не желая больше оставаться в спальне: место это пробуждало в нем слишком много воспоминаний. Здесь Ульви будила его по утрам, облизывая ему лицо своим влажным горячим языком. Она всегда спала рядом с его кроватью, охраняя его, и терпеливо дожидалась по утрам его пробуждения. Теперь Ульви мертва, и он никогда больше не увидит ее.
      Если бы Мина сообщила об этом сразу, когда он поднялся на причал, вряд ли ему удалось бы скрыть свое отчаяние.
      Но Мина понимала его. Даг видел, как слезы навернулись ей на глаза, когда она рассказывала ему о несчастье. Ульви сдохла, наевшись испорченного мяса, но сперва она какое-то время болела, а его не было рядом, чтобы как-то облегчить ее страдания, посмотреть в ее темные глаза и ободрить.
      Он тяжело вздохнул, собираясь вернуться в переполненный людьми зал, как вдруг женщина за его спиной что-то негромко произнесла. Что бы она подумала о нем, если бы знала, как он страдает из-за собаки?
      Но воин не может позволить себе быть мягким и чувствительным, он не должен показывать своего горя никому – этому его учили с детского возраста.
      Отчего-то ему захотелось оглянуться. В сумраке комнаты маленькая фигурка женщины, распластавшаяся на кровати, была еле заметна. При виде ее темного силуэта в чреслах Дага взыграло желание. Он вспомнил прикосновение ее шелковистой кожи, тепло ее плоти, вкус ее губ.
      И все же он не мог себе этого позволить. Ирландка ненавидит его, а у него может не хватить сил вынести новый поток ее оскорблений. К тому же она изрядно устала. Ему следует оставить ее, чтобы она выспалась; здесь она будет в безопасности. Когда закончится праздничный ужин, он и себе отыщет какое-нибудь теплое местечко, чтобы поспать.
      Повернувшись, Даг поспешно покинул комнату. Когда он шипел в зал, шум и свет оглушили и ослепили его. Он на мгновение остановился и поискал глазами брата. Сидя за столом на возвышении, Сигурд был погружен в разговор с Кнорри, эрлом Энгваккирстеда, который приходился им дядей. При приближении Дага они подняли роги с пивом, приветствуя его. Даг жестом приказал одной из служанок принести ему пива и тоже уселся за стол. И тут же ему стало не по себе, так как именно в этот момент Сигурд приступил к рассказу о том как его брат попал в плен. Однако он ни словом не упомянул о женщине, и Даг мысленно поблагодарил брата за эту мудрость: если бы Кнорри узнал, что женщина предала своих соплеменников, то скорее всего тут же велел бы продать ее куда-нибудь подальше.
      Сигурд продолжал свое повествование, но мысли Дага были уже далеко. Он не мог не волноваться за ирландку. Как объяснить им, почему он привез ее на свою родину? Если бы он сделал ее своей наложницей, ни один викинг не усомнился бы в его праве прихватить с чужбины хорошенькую девчонку для постельных утех; но он вовсе не предполагал делить с ней ложе. Ирландка ясно дала понять, что не сделает этого по доброй воле, а брать ее силой ему не хотелось.
      – Вы взяли всего одного раба? – Скрипучий голос Кнорри снова заставил его насторожиться. – Почему не больше?
      Ответ Сигурда прозвучал спокойно и рассудительно.
      – Мы взяли столько трофеев, что на корабле не оставалось свободного места, да, по правде говоря, я не видел там стоящих женщин или молодых парней, пригодных для того, чтобы обратить их в рабство.
      – Нам бы пригодились крепкие руки для работ на полях, – заметил Кнорри.
      – С теми сокровищами, что нам достались, мы легко сможем купить рабов, если весной они нам понадобятся, – невозмутимо ответил Сигурд. – Брать рабов всегда рискованно, пусть этим занимаются другие, если это их устраивает.
      Кнорри что-то пробурчал себе под нос; как показалось Дагу, он счел осторожность Сигурда признаком трусости. Однако им обоим вряд ли стоило обращать на это внимание: Кнорри мог править Энгваккирстедом, но на корабле люди признавали своим вожаком только Сигурда.
      – То темноволосое создание, которое попалось мне на глаза, и есть рабыня, которую вы взяли?
      Сигурд кивнул. Даг затаил дыхание, ожидая, что он скажет.
      – Эта женщина принадлежит моему брату, – произнес Сигурд так громко, словно хотел напомнить об этом всем сидящим поблизости. – Она является его долей в добыче.
      Кнорри нахмурил мохнатые брови.
      – Как можно сравнивать эту худышку с золотом и серебром, которое досталось остальным?
      Даг облизнул губы, собираясь ответить, но Сигурд опередил его.
      – Она очень красива. Бродир уже предлагал за нее хорошую цену.
      Кнорри обвел зал затуманенным взором:
      – Черт бы побрал мои стареющие глаза. Мне бы тоже хотелось полюбоваться ее красотой, пока Бродир не изуродовал эту крошку.
      – Я не собираюсь продавать ее!
      Даг выкрикнул эти слова куда резче, чем следовало. Сигурд и Кнорри в удивлении воззрились на него.
      – Это просто глупо – отдавать ее такому грубому зверю. Да от его обращения она через пару дней умрет, не успев поработать нам на пользу.
      – А что она умеет делать? – недоверчиво спросил Кнорри.
      – Она знает целебные травы; к тому же, будучи принцессой в своей стране, она должна понимать толк в шитье. Уверен, Мине не помешает помощь женщины благородного происхождения: незадолго до нашего похода она как-то жаловалась мне, что вся женская прислуга чересчур неуклюжа, чтобы шить одежду.
      По правде говоря, Мина высказала все это отнюдь не ему, а Ингеборг, жене кузнеца, однако Даг подумал, что такое свидетельство добавит веса его словам.
      Внутренне Даг ожидал, что Сигурд запротестует против его плана, но тот лишь бросил на брата внимательный взгляд и не произнес ни слова.
      – Ладно, делай со своей женщиной что хочешь, – хмыкнул Кнорри, которому, очевидно, надоело бесконечно обсуждать одну и ту же тему. – Меня это не касается, коль скоро из-за девчонки не возникает свары. Но я не потерплю, если братство моих воинов распадется из-за грызни вокруг одной сучки, – преданность роду куда важнее всего остального. Кстати, если уж мы об этом заговорили: полагаю, вы уже наслышаны о вражде между Торвальдсами и Агирссонами?
      – Нет, расскажи нам, – торопливо проговорил Даг, от души благодаря всех богов за то, что ярл не хочет больше упоминать о Фионе.
      – Все это пошло с нескольких набегов, – неторопливо начал Кнорри. – Ничего серьезного – украли сколько-то там овец, изнасиловали девчонку-рабыню и бросили ее умирать. Но вот неделю назад кто-то сжег поместье Торвальдсов.
      – Были жертвы? – поинтересовался Даг.
      Кнорри кивнул.
      – Да, жена Торвальдса и его младший сын; остальные успели забраться на чердак, потом пробили потолок над хлевом и так спаслись.
      – Но кто мог решиться на подобное?
      Сигурд пожал плечами.
      – Между Торвальдсами и ярлом Агирссоном уже довольно давно идет кровавая свара. Правда, какое-то время всем казалось, что вражда затихнет, но память живет долго.
      – Теперь уже не хватит никакой земли, чтобы загладить обиды, – угрюмо сказал Кнорри. – Это только повод для оправдания убийств.
      – Семья Торвальдс собирается вынести это дело на тинг?
      Кнорри досадливо фыркнул:
      – Надо бы поступить так: пусть совет определит штраф за убийство и настоит на том, чтобы Агирссоны заплатили его. Но вряд ли это произойдет. Торвальдс поклялся отомстить кровью за кровь. Если он сделает это, то запылает половина норвежских фьордов, потому что одно убийство влечет за собой другое.
      Даг вздохнул. Когда-то разговоры о набегах воодушевляли его, но теперь он был по горло сыт кровопролитием и мечтал провести тихую скучную зиму, уютно сидя у огня с рогом пива в руке.
      – Что это? Мой младший брат не вскакивает при возможности отомстить за своих товарищей по оружию?
      При этих словах Даг вскинул голову, а Сигурд, расхохотавшись, продолжил.
      – Торвальдсы приходятся нам родней, пусть и дальней; никто не сочтет странным, если мы пустимся в набег вместе с ними.
      – Мне не по вкусу мысль, что я могу проснуться от того, что над моей головой горит крыша, – буркнул Даг. – А у тебя, Сигурд, есть дети, о которых тебе не следует забывать. Дети первыми гибнут в таких передрягах, когда все сходят с ума от запаха крови.
      – Неужели ты утратил свой воинственный дух, братец? – воскликнул Сигурд. – Я начинаю подозревать, что эта маленькая ирландка просто-таки околдовала тебя.
      – Довольно! – Вскочив на ноги, Даг опустил руку на пояс, готовясь обнажить оружие, но все же невероятным усилием воли пересилил себя и, глубоко вздохнув, снова опустился на скамью. Это было так похоже на Сигурда: найти у человека чувствительную точку и уколоть. Ну уж нет, больше он не попадется на приманку брата!
      Кнорри поднял взгляд своих выцветших глаз на братьев.
      – Вы, ребята, всегда понимали друг друга, словно появились на этот свет, держась за руки. – Он тяжело вздохнул. – И теперь тоже не должны позволить женщине встать между вами. Красавицы приходят и уходят, а настоящий викинг может рассчитывать только на помощь товарища по оружию.
      Даг кивнул. Хотя стычка с братом вывела его из себя, ссориться с ним он не собирался. Лучше уж отправиться спать, пока его снова кто-нибудь не разозлил.
      Выйдя из-за стола, викинг быстро направился в свой спальный закуток, но тут же остановился. Ирландка – из-за нее он не может спать там. Надо найти какое-нибудь местечко в хлеву: охапка сена будет все же мягче, чем жесткий палубный настил «Девы бури».
      Покинув шумный зал, Даг остановился. В летнее время на дальнем севере небо никогда не бывает совершенно темным; поэтому ночью звезды проглядывают на нем как туманные пятнышки. Он вздохнул полной грудью, стараясь утешиться тем, что наконец-таки вернулся домой.
      Но неужели ирландка и в самом деле так изменила его? Он взглянул на правую руку: все еще немного побаливает, но рана полностью зажила. Теперь уже недолго ждать окончательного выздоровления.
      – Клянусь молотом Тора, до чего же хорошо дома, – произнес рядом с ним знакомый голос.
      Даг повернулся и увидел Рорига, младшего из дружинников, присягнувших Кнорри, – это он тогда на корабле предложил ирландке кусок рыбы. Даг лишь позже понял, что юноша сделал это без всякой задней мысли, и даже проникся чувством благодарности к нему.
      – Прости меня за то, что случилось во время нашего возвращения, – сказал он Роригу. – Я рассердился на женщину, а не на тебя.
      Рориг пожал плечами и протянул Дагу мех с вином.
      – Ничего особенного. Если бы у меня была такая женщина, я, наверное, и сам вел бы себя как собака, охраняющая вкусную кость.
      Даг поднес к губам мех и не спеша сделал глоток сладкой тягучей жидкости, выигрывая время для ответа. Не будет ли он выглядеть еще большим глупцом, если станет отрицать, что девушка для него что-то значит?
      Рориг вздохнул.
      – Я рад, что ты спас эту женщину. Тебе я, пожалуй, могу признаться: когда мы предавали все огню и мечу во время набега, я не переставал жалеть ирландцев.
      Услышав свои собственные мысли из уст молодого воина, Даг почувствовал смущение. И все же ответ его прозвучал довольно жестко:
      – Вряд ли это разумно – воин не может позволить себе испытывать чувство жалости к врагу. Любое твое колебание – лишний шанс быть убитым. Лежа на земле и истекая кровью, ты забудешь про всякое снисхождение, но будет уже поздно.
      Рориг икнул и протянул руку к меху с вином.
      – Я слышу мудрость в твоих словах, Даг, но не чувствую ее. В жизни должно быть что-то помимо бесконечных убийств. Я младший из шести сыновей моего отца и был обречен, покинув родной дом только с мечом в руке, отправиться на поиски могущественного ярла, которому бы смог принести клятву верности. Но теперь я понял, что мне не нравится идти дорогой воина.
      – А какую бы жизнь ты предпочел?
      – Возделывать свою собственную землю, разумеется. Если бы я мог выбирать, то стал бы земледельцем, а не солдатом.