27 октября 1954 года
      Диана Столворт стояла перед зеркалом в своем будуаре. Она наносила последние штрихи на свой вечерний туалет, который она наденет сегодня вечером на бал у Шерри Нетерленд.
      Бал давался международным комитетом Лиги женщин-избирателей в честь французского посла. Будет присутствовать мэр и несколько сенаторов штата и большое число членов ООН. Диана была активным членом Комитета – она вступила в него, когда Хэл был назначен президентом Эйзенхауэром посланником в НАТО – и она будет замечена сегодня вечером. Днем фотограф должен был заснять ее с послом, а на балу будет присутствовать, конечно, самое модное общество и пресса.
      Специально для этого вечера она заказала туалет от Джекес Фэт. Это было замечательное длинное, до пола, платье без бретелек, сшитое из белого шелка. Аксессуары, включая ожерелье с изумрудами и бриллиантами, браслет с изумрудами и серьгами в тон, были выписаны от Лейлы Коффи специально для этого случая. Этот ансамбль должен был как можно более выразительно подчеркнуть статную красоту Дианы, так как она должна была представлять солидарность американского женского общества с послевоенным европейским альянсом.
      Рядом с ней была Джой Арендт, ее личная косметичка, которая только что закончила накладывать краску на природно золотистые щеки Дианы, чтобы они соответствовали белому цвету ее платья.
      – Ну как я выгляжу? – спросила Диана.
      – Сенсационно, – ответила Джой, причесывая Диану маленькой круглой щеткой. – Я думаю, вы произведете фурор.
      – Надеюсь.
      Диана не могла не согласиться, что отражение в зеркале выглядело идеально. Ее постоянные занятия спортом, включая езду верхом, плавание, теннис и гольф, оправдывали себя также, как и ее забота о цвете своего лица. Она выглядела молодой, подвижной и чувственной.
      И все-таки эта женщина в зеркале волновала ее. Конечно, она прекрасно подходила для торжества у Шерри Нетерленд, окруженная сановниками в черных галстуках и фраках. Но была ли она такой же подходящей парой для Хэла?
      Диана подумала, что она выглядела слишком холеной, слишком заученной, слишком неестественной. У нее была такая прекрасная фигура, что если бы она захотела, то могла стать профессиональной манекенщицей. Но ей не удавалось избавиться от ощущения, что выглядит недостаточно женственной. И, хотя благодаря своей вежливости, Хэл говорил много комплиментов по поводу ее внешности, она чувствовала, что оставляет его равнодушным. Вопреки самой себе она была рада, что в этот вечер Хэл был в Париже, и не мог увидеть ее среди всех этих посторонних людей.
      Она вздохнула, пока Джой поправляла выпавший локон ее волос.
      – Мне не совсем нравится, как я выгляжу в последнее время, – пожаловалась она.
      – Что же здесь может не нравиться? – прямо спросила Джой. – Ради Бога, Диана. Вы же любимица Америки, у вас самая красивая фигура в городе и самый красивый мужчина, не говоря уже о парочке миллионов долларов в банке на булавки. Как же при всем этом вы можете жаловаться?
      Диана нахмурилась.
      – Этого я не могу объяснить, – сказала она. – Я просто больше не чувствую себя естественной. Я покупаю вещи у известных модельеров, и они заставляют меня выглядеть хорошо, но я не чувствую себя… ну, самой собой.
      Большая часть одежды Дианы была выписана из Парижа от таких модельеров, как Фэт, Тридже, Диор и Баленсиага, а с недавних пор она стала пользоваться услугами Гивенчи. Она всегда хорошо выглядела, и все ее считали законодательницей мод. Но ее холеный вид и светлые волосы делали ее слишком стереотипной. Глядя в зеркало, она не находила в себе ничего индивидуального.
      – Диана, не глупите, – сказала Джой, сосредоточенная больше на своей работе, чем на жалобах ее привилегированной модели. – Вы это вы. Вы прекрасны.
      – Я серьезно, – сказала Диана. – Во мне есть что-то ненастоящее, по крайней мере, когда я в этой модной одежде и на фотографиях. Мне просто кажется, что я больше не принадлежу сама себе. Возможно, мне надо спуститься на землю.
      – Вы знаете… хотя, ничего, – вдруг произнесла Джой.
      – Что? – спросила Диана.
      – Ну, это чересчур далеко от того, к чему вы привыкли, – сказала Джой, подкрашивая Диане брови. – Но я слышала о новом дизайнере. Совершенно секретно, вы понимаете. Вам нельзя упоминать ее имя ни в одном из больших магазинов и никому говорить, что вы о ней слышали. Но многие мои знакомые упоминали ее имя. Очевидно, она делает что-то необычное. Отличное от высокой моды, совершенно особенное. Говорят, она может подобрать вам одежду, независимо от вашего размера, и открыть в вас такое, о чем вы и не подозревали. У меня есть клиенты, которые на нее молятся. Заинтригованная, Диана спросила:
      – Как ее имя?
      – Дайте подумать. Лаура… Лаура… Не помню ее фамилии. Но не думаю, что она ей пользуется. Ее предприятие называется «Лаура, Лимитед». Это где-то в нижнем Виллидж. Вы могли бы обратиться к ней.
      – Я подумаю об этом.
      Диана задумалась. Она потеряла всякий интерес к изображению в зеркале. И не могла не подозревать, что Хэл тоже потерял к ней всякий интерес. Есть ли в ней что-нибудь такое, что смог бы выявить новый глаз? В любом случае, она ничего не потеряет, если выяснит это.
      Лаура…

       «Мода», 15 января 1955 года
      «Знакомьтесь – Диана Столворт
      Если вы еще не знаете самую умную и красивую девушку, то должно быть, вы проспали все эти годы, по крайней мере двадцать один год. Так как практически с самого рождения Диана была знаменитостью.
      Дочь Гарри М. Столворта и его жены, в девичестве Зельды Гейнз, Диана блестяще училась в школе Регины Кольберт в Женеве, и была признана первой красавицей в 1948 году, а ее первый бал в Гросвенор стал настоящей сенсацией в обществе.
      Сейчас блестящая, талантливая выпускница колледжа, Диана является предполагаемой невестой Хэйдона Ланкастера, истинного американского героя (Медаль Чести лишний раз доказывает это) и, по единодушному согласию, самого обожаемого молодого сердцееда, который когда-либо появлялся в обществе.
      В двадцать четыре года Диана по-прежнему остается живой легендой своего времени. Пока ее возлюбленный продолжает работать чрезвычайным посланником страны в НАТО, Диана работает в нескольких благотворительных организациях и пишет серию статей для «Таймс».
      Диана не однажды появлялась на страницах нашего журнала, демонстрируя одежду таких мастеров, как Диор, Баленсиага, Шипарелли. Но в этом месяце она приготовила нам сюрприз. Всегда неустанная искательница, яркая внешность которой отличает ее от всех женщин высшего общества, Диана открыла нового дизайнера, который вытеснил из ее сердца великие парижские имена.
      Имя этого чуда Лаура Блэйк. До настоящего момента ее работы держались в строжайшем секрете несколькими передовыми светскими львицами, среди которых встречаются очень известные в обществе.
      Но и до тех пор, пока Диана не открыла мисс Блэйк и не стала приверженцем ее стиля, карьера блестящего модельера не стояла на месте. Уже сейчас на Лауру большой спрос, и с этого момента ее звезда засияет еще ярче.
      На сто двадцать четвертой странице мы видим Диану в потрясающем спортивном костюме от Лауры, в который входят красные шерстяные брюки, соответствующие жакету, шелковая блузка кремового цвета, туфли от Элиад и сумочка от Райнера. На странице сто двадцать пять на Диане поражающий воображение вечерний туалет, сшитый из шелка персикового цвета с ожерельем от Зиты Вильерс. На сто двадцать шестой странице Диана представляет весеннее твидовое пальто с меховыми нарукавниками и воротником, застежка по всей длине обшита светло-серым джерси. (Фотографии Сесиль Битон.)
      Мы думаем, наши читатели согласятся, что такие впечатляющие модели Лауры Блэйк, которые нам представила Диана Столворт, это нечто особенное, достойное признания».
      Диана оставила журнал лежать открытым у себя на коленях и посмотрела в окно на Пятую авеню. То, что журнал так пространно написал о Лауре, наполняло ее гордостью не только потому, что это она привлекла к Лауре внимание широкой аудитории, но и потому, что в моделях, представленных в журнале, она выглядела совершенно другой женщиной.
      Первый раз Диана решила посетить салон Лауры смеха ради. Хотя платья в витрине были действительно хорошо сшиты и привлекательны, она была готова поверить, что «Лаура, Лимитед» всего лишь причуда кучки неутомимых светских жеманниц.
      Но когда она встретила Лауру, все изменилось. Не только потому, что Лаура была невероятным талантом, что она доказала за полчаса, снимая с Дианы мерки и набросав несколько эскизов одежды, которые легко можно было себе представить в готовом виде. Лаура также была замечательным человеком. Она довольно спокойно отнеслась к снобистскому поведению Дианы и к тому, что та несколько раз обронила имена виднейших парижских кутюрье, услугами которых обычно пользовалась. Почти сразу она поняла, что за таким поведением Дианы скрывалось беспокойство, и своей манерой держаться заставила ее успокоиться.
      К концу этого первого визита они стали друзьями. Лаура держалась так мило и естественно, что невозможно было перед ней устоять. Она очаровательно просто и скромно относилась к своему таланту, заботясь лишь о нуждах клиентов. В ней не было ничего от модной примадонны, как в других знакомых модельерах Дианы.
      И когда, наконец, Диана примерила одну из трех вещей, которые создала для нее Лаура через месяц после ее первого визита, она совершенно убедилась, что наконец-то нашла для себя идеального дизайнера. Это были изделия изумительной красоты, и каждая делала личность Дианы просто неотразимой. Они были больше похожи на произведения искусства, чем на предметы одежды.
      Лауре как-то удалось разрушить холодный, статичный образ Дианы, который культивировали другие дизайнеры, и обнажить ее внутреннюю уязвимость. Эти платья делали ее молодой женщиной с надеждами, чувствами, с сильными и слабыми сторонами, а не испорченной надменной богачкой. И все это Лаура сделала таким образом, что Диана не могла смотреть на себя в зеркало без слез благодарности. Впервые с тех пор, как она себя помнила, Диана могла взглянуть в зеркало и почувствовать себя обычным человеком, не испытывая при этом чувства стыда.
      Диана решила поддерживать Лауру всеми своими силами. Она гордилась своей славой законодательницы мод среди светских дам и чувствовала, что идеально подходит для того, чтобы представить Лауру в наилучшем виде.
      Она принесла эти изделия прямо в журнал «Мода» и показала их издателям. К ее удивлению, она, казалось, сразу не убедила их, и они напомнили ей, что на страницах журнала могут публиковаться работы только самых известных дизайнеров. Но потом по каким-то причинам они согласились принять эту рекламу «Лаура, Лимитед», если она будет предварительно оплачена.
      Диана была рассержена их сопротивлением. Она напомнила редакторам о том, сколько историй написал о ней журнал в прошлом. Но еще больше появится в будущем, так как ее помолвка и женитьба с Хэлом уже стали реальностью. Она ясно дала им понять, что если она будет ими недовольна, то эксклюзивное право публиковать информацию о ее будущем с Хэлом она предоставит журналу «Базар».
      Страх потерять «любимцев Америки» и еще больший от того, что о них будет писать главный противник – убедил редакторов. Они согласились опубликовать модели Лауры Блэйк, представляемые прекрасной Дианой Столворт.
      И вот они появились. Это был поразительный материал. Не только потому, что он показывал, насколько гениальным дизайнером была Лаура, но и раскрывал неподозреваемые и потому невидимые черты Дианы, которые удалось обнажить Лауре.
      Диана редко когда так гордилась тем, что она сделала. Да и польза была много больше, чем просто сверкающая обложка журнала. Диана была взволнована, что сумела помочь кому-то, кто того заслуживал, как Лаура. Но в то же самое время она была уверена, что помогла и себе тоже.
      Сегодня днем она пошлет копию журнала Хэлу в Париж. В следующий раз, когда он приедет домой, она предстанет перед ним в одежде, созданной для нее Лаурой. Теперь, когда она познакомилась с Лаурой и чувствовала себя намного уверенней, она сможет храбро встретить его. Она очень надеялась, что те дни, когда она была напряженным, запуганным спутником Хэла, наконец-то проходят.
      Благодаря Лауре Блэйк, Диана начинала чувствовать себя женщиной.

       22 января 1955 года
      Уинтроп Эллис Бонд IV в свои шестьдесят четыре года был вполне довольным жизнью человеком. Он был председателем правления «У. У. Бонд», третьего самого большого конгломерата, основанного в США, и одной из десяти самых больших корпораций в мире. Так как компания начала свою деятельность со строительства железных дорог еще в девятнадцатом веке и росла вместе с Америкой, то в настоящий момент Уинтроп Бонд был одним из самых богатых людей в мире.
      Он был всецело занят своей работой. К тому времени, как он унаследовал компанию, она уже выросла из железнодорожного и угольного концерна в спрутовидного монстра с капиталовложениями во всех отраслях промышленности, науки, связи и банках. Две мировые войны завершили этот процесс и «У. У. Бонд» была сегодня фактически расчетной палатой, которая заставляла функционировать американский бизнес.
      Довольно странно, но Уинтроп Бонд – или Уин, как называли его родственники и друзья – в душе не был бизнесменом. Он никогда не был движущей силой роста своей компании. Он унаследовал дело отца, но не его деловой характер. Эта черта, казалось, переходила из поколение в поколение.
      Первый Уинтроп Бонд, дедушка Уина, построил компанию из сети почти обанкротившихся фирм, превратив ее в собственность великой баронской династии. Но дедушка Уинтроп II был неуверенным распорядителем, пока его сын Уинтроп III не принял от него управление, будучи еще двадцатилетним выпускником Йеля, и не увеличил размеры корпорации в десять раз.
      В течение трех десятилетий Уинтроп III стоял у руля управления, не давая покоя своей кроткой семье так же, как и конкурентам. Потом он умер от сердечного приступа – врожденная болезнь Бондов, неспокойная жизнь которых несомненно ускоряла ее процесс – и компания перешла к Уинтропу IV.
      К тому времени «У. У. Бонд» была уже слишком большим чудовищем, чтобы можно было остановить ее рост. Уин Бонд, у которого был довольно консервативный характер и врожденный страх перед ненужным риском, умудрялся удерживать рост компании в разумных пределах, и в довольно безопасном финансовом положении. Благодаря его предосторожностям и заботе о финансовом управлении, корпорация выжила в годы Великой Депрессии, ни разу не оступившись, и продолжала проникать в международные финансовые центры, которые сначала привели мир ко второй мировой войне, а затем вывели из нее.
      За время своей долгой карьеры Уин избегал большой оригинальности, но в то же время и больших глупостей.
      Уин, возможно, мог бы делать свою работу лучше. Он знал, что «У. У. Бонд» в более деятельных руках могла бы стать крупнейшей корпорацией в мире. На сегодня она была одной из самых уважаемых. Уин, несомненно, работал неважно.
      У самого Уина было двадцать шесть процентов акций компании. Его личный капитал превышал триста пятьдесят миллионов. Он, по сути, всю свою жизнь жил как король, окруженный беспокойными советниками, телефонными звонками и ответственностью, наигранной и настоящей.
      И, подобно королю, он был одинок. Количество близких друзей, которым можно было доверять, не увеличивалось с приходом к власти. Человек, который наследует такое положение, должен советоваться сам с собой. Такой образ жизни не подходил Уину, который по своей природе был человеком скорее мягким, чем смелым, рожденным любить и быть любимым и избегать жестокостей жизни.
      Но Уин прекрасно понимал, кем и чем он являлся, чтобы определить свое место в мире. Он делал это, забиваясь в один из самых крошечных и укромнейших уголков своей личной жизни. Его жена – наследница одной из процветающих химических фирм, которая, выйдя замуж за Бонда, объединила богатство своей семьи с «У. У. Бонд», в то же время завладев сердцем Уина, – помогала ему в этом.
      Они занимали единственный этаж особняка на Мэдисон-авеню, где устроили себе небольшую квартирку. Эйлин любила готовить, и Уин научился помогать ей делать салаты на кухне, которую они оборудовали наверху. Они редко посещали свои дома в Нью-Порте и Шоколадной бухте, делая это в основном ради детей. Они спокойно жили в своих комнатах, слушая по вечерам радио, Уин, читая финансовые новости и вестерны, его жена, занятая вязанием для него свитера или носков.
      Их единственным настоящим «домом далеко от дома» была вилла, построенная Уином на скалистом побережье Напили. Два-три раза в год он удалялся туда вместе с женой на пару недель, чтобы глотнуть тропического воздуха. Плеск моря, песок и замечательная растительность, казалось, расслабляли Уина, восстанавливая его силы, и в этом экзотическом месте, таком далеком от шумных улиц Манхэттена, он как нигде чувствовал себя ближе к Эйлин.
      Уин не считал себя слишком оригинальным или одаренным человеком. Он получал удовольствие от игры в гольф, катания на свой яхте – он не был сильным пловцом и никогда бы не рискнул сам управлять яхтой – и от вечеров с Эйлин.
      Его единственной страстью были картины импрессионистов. Бонды, благодаря бабушке Ханне, оказывали покровительство Ренуару и Моне, когда те были живы. В коллекции семьи были некоторые самые значительные их работы, также как и работы Дега, Писсаро и несравненного Мане.
      Уин полюбил эти полотна, будучи еще ребенком, когда он бегал по залам особняка на Мэдисон авеню. Радужные пейзажи наполняли его чувством умиротворенности и безопасности, а женщины Ренуара, такие румяные и мягкие, напоминали ему его мать и бабушку.
      Когда он вырос, то проявил активный интерес к приобретению новых картин. Они медленно поднимались в цене в двадцатых и тридцатых годах, но для человека с чековой книжкой Бонда они не дорожали. Уин купил Ренуара за пятнадцать тысяч долларов, поля и лилии Моне за двадцать тысяч, танцовщиц Дега за семь с половиной и портреты Мане едва ли за большую сумму.
      Живопись была для Уина радостью и страстью. Сегодня коллекция импрессионистов Бонда оценивалась почти в семьдесят миллионов долларов и дорожала с каждым днем, так как работы французских мастеров штурмом брали мир.
      Уин окружил себя картинами. Иногда, закрывая шторы на окнах, он включал подсветку и наблюдал, как маленькие лампочки освещали дам Ренуара на стенах его кабинета. Он сидел так часами после обеда, ощущая томление своей юности, которая рисовала жизнь в розовом свете.
      Теперь Уин остался один. Эйлин, его единственный настоящий друг во всем мире, умерла от рака семь лет назад после длительной борьбы с болезнью. Ее потеря опустошила Уина. У него больше ни на что не осталось сил, кроме как на заседания правления, чтение романов и на спокойные размышления.
      Его двое детей, сын Уинтроп V (которого называли Тони, чтобы избежать путаницы в связи с чрезмерным обилием Уинтропов в семье) и дочь Гей никогда не были особенно близки со своими родителями. Они прошли через жизнь Уина как привидения, не оставив почти никакого следа, кроме волнений о поврежденных коленках, разбитых лодыжках, школьных соревнованиях, уроках музыки, слезах из-за мальчишек и скандалов из-за поздних свиданий. Сейчас Тони был членом правления, секретарем исполнительного комитета, а Гей вышла замуж в семью коммерсантов Конуэй.
      Уин привык проводить время вдвоем с Эйлин, и когда она умерла, в мире не осталось ничего, что бы он ценил. Остаток жизни виделся ему как постоянная потеря его необходимости и незаменимости, так как Тони все больше вникал в дела; как еще большая поглощенность его художественной коллекцией и проведение все большего времени в Напили, где мягко катящиеся волны напоминали ему об Эйлин и о его разбитой мечте провести остаток дней с ней.
      У него был небольшой сердечный приступ три года назад, недостаточно серьезный, чтобы изменить его образ жизни. Но врачи предупредили его, что пора проще относиться к вещам. Они не могли знать, как он примет этот совет.
      Конечно, Уину было только шестьдесят четыре. В семье его поддразнивали, ведь он был самым желанным вдовцом на всем американском континенте, а его товарищи по клубу в Нью-Йорке всегда отпускали шуточки по поводу его счастливой холостяцкой жизни и о том, как прекрасно он, должно быть, проводит время. Но его друзья уже давно перестали представлять ему женщин. Все видели, что он не может забыть Эйлин, что он слишком стар и слишком устал для романтики и целиком ушел в свое одиночество и воспоминания.
      Его внуки вносили желанный беспорядок в его жизнь во время приездов в Напили, что бывало не часто, так как туда было трудно добираться и дорога отнимала много времени. Уин помнил об их днях рождения и звонил им, но не считал необходимым прилетать, чтобы обнять их, так как не очень любил собственных детей и их супругов, которых он утомлял. Вполне довольный жизнью Уин понимал, что переживал не только Эйлин, но и себя. Ему давно уже пора было уйти на пенсию, но не хватало духу оставить «У. У. Бонд» и передать компанию в другие руки. Чувство уважения к покойному отцу и дедушке не позволяло ему оставить работу.
      Он жил в другом эмоциональном мире, далеком от реальной жизни. В глубине души он готовился к спокойному концу, который не будет нежеланным, когда придет. Он существовал только в прошлом, которое рисовало ему воображение. Там он чувствовал себя дома, там он и останется.
      Если только что-нибудь не возвратит его к реальной жизни.
      Это был большой вечер. Он давался в республиканском клубе на Шестьдесят третьей улице для членов Ассоциации лидеров американского бизнеса, организации бизнесменов с большими доходами, благотворительные пожертвования которых были огромными.
      Все это в целом приводило к неплохим налоговым вычетам и было хорошо для всех. Подобный вечер проводился каждый год, и десяткам лидеров корпораций с плохими манерами и громкими голосами приходилось соседствовать в закрытом помещении с людьми, подобными Уину, для которых близость этих голодных акул была тяжким испытанием.
      Сама по себе встреча была ужасной. Повестка дня была длинной, а участники беспокойными, так как члены правления и исполнительные директора скорее станут красть деньги у народа, чем отдавать. И, наконец, вечер был скучным, наполненным табачным дымом, шампанским и пустыми разговорами.
      Уинтроп Бонд пожал столько рук, сколько смог, перед тем, как удалиться в библиотеку на восьмом этаже, где он теперь и сидел в своем любимом кресле, уставясь в окно и борясь с сонливостью. Он пил чай – больше он не притрагивался к коктейлям, так как от них у него возникало лишь расстройство желудка, – и его совсем не смущало безразличное отношение к нему его старых товарищей, чей разговор и смех доносились до него снизу неясным бормотанием.
      Его глаза уже наполовину закрылись, когда он вдруг заметил за высокой спинкой кожаной банкетки, стоящей перед камином, две маленькие ручки. Это были женские ручки, сложенные так, будто хотели прикрыть зевок после долгого сна. Кремовая кожа этих рук виднелась в смутном свете настольной лампы.
      Заинтригованный, Уин пошире открыл глаза. Он услышал тихий вздох и музыкальное почмокивание. Потом он услышал скрип банкетки. Две ножки в чулках появились, свешиваясь с банкетки. Руки исчезли, а на их месте появилась рыжеволосая головка, поднимаясь из-за спинки как что-то неправдоподобное и детское.
      – М-м-м, – послышался зевок, когда руки опять вытянулись вверх. Потом как-то сразу молодая женщина встала, глядя на камин, распрямляя ноги и глубоко вдыхая воздух.
      Ее волосы немного растрепались ото сна, но стали от этого только еще прекрасней. Деловые юбка и жакет, которые на ней были надеты, выглядели слишком консервативно для ее гибкого тела. Она выглядела похожей на девочку, такой юной и счастливой, что просто осветила эту темную старую комнату.
      Она потрясла головой, чтобы убрать волосы с глаз, и повернулась к окну. Она собиралась заколоть волосы, когда увидела Уинтропа Бонда, наблюдающего за ней со своего места.
      – О, извините, – сказала она. – Я не думала, что здесь кто-то есть. Я пришла сюда отдохнуть, и следующее, что я помню, это как я проснулась. Надеюсь, я не храпела?
      Уин улыбнулся в ответ и покачал головой, но ничего не сказал. Он не привык разговаривать с незнакомыми людьми. И за тридцать лет своего членства в клубе он ни разу не видел в этой комнате женщину.
      Она посмотрела на свой костюм, который помялся, пока она спала.
      – Не очень-то презентабельно я выгляжу, да? – спросила она. – Я люблю поспать. Я могу заснуть даже посреди улицы, если мне предоставится такая возможность. Вы не подскажете, который час?
      Уин взглянул на часы.
      – Десять сорок пять, – сказал он.
      – О, боже, – произнесла она, дотрагиваясь пальчиком до своих губ. – Неужели так поздно? Я хотела позвонить в гостиницу до девяти. – Она пожала плечами, улыбаясь ему. – Это еще один из моих недостатков. Я не могу вести счет времени. Иногда мне кажется, что оно проходит мимо меня.
      Она нагнулась, чтобы надеть туфли. Когда она делала это, волны рыжих волос упали вперед, напомнив Уину одну из его любимых картин Ренуара.
      Или она воплощала самую прекрасную танцовщицу Дега, надевая туфли? У нее была фигура танцовщицы, с прекрасными плечами, длинными руками и ногами, прямой спиной и округлой грудью под блузкой и жакетом.
      Ее естественная грация очаровала его, она была такой юной и свежей. Конечно, он был далек от того, чтобы увлечься ею. Он смотрел на нее как пенсионер восхищенно смотрит на школьницу, играющую в парке.
      Она села на банкетку, чтобы было удобней надевать туфли.
      – Извините, что одеваюсь в вашем присутствии, – сказала она. – Я думаю, что вообще не должна находиться здесь.
      Уин улыбнулся.
      – Я никому не скажу, – сказал он с юмором.
      – Я, возможно, должна была бы сейчас ехать в гостиницу… Не знаю почему, но эти встречи выбивают меня из колеи…
      Уин кивнул, очарованный ее прямотой.
      – Поэтому и я прячусь здесь, – сказал он. – Конечно, я уже не молод, как вы. Но кому может понравиться встреча с Ассоциацией лидеров бизнеса. Это противоестественно.
      Очевидно, почувствовав облегчение от его слов, она подошла к нему, поправляя юбку, и уселась на стул напротив. Она смотрела на его чай.
      – О, – сказала она. – Неплохо. Мне кажется, что чашка чая привела бы меня сейчас в норму.