Она не обижалась, когда он улыбался другим так же, как и ей. В конце концов его поведение было естественным для всех мужчин. Ланкастеров, в частности.
      Более того! Диана в какой-то степени даже гордилась тем, что он имел репутацию дамского любимца. Она знала, что на свадьбе ее с Хэлом все будут завистливо коситься на них, а девчонки, с которыми он был знаком и не знаком, станут шептаться:
      – Повезло же Диане!
      Поэтому Диана чувствовала себя родившейся под счастливой звездой. Она радовалась, что у нее есть неоспоримая привилегия перед остальными девушками – выйти замуж за Хэла.
      Впрочем, ее робость перед ним не ослабевала. Она никак не могла привыкнуть к обществу Хэла, особенно когда они оставались наедине. Наоборот, когда она видела, как он приближается к ней, у нее тотчас приливала краска к лицу, язык становился неповоротливым. На нее нападала невероятная робость и смущение. Он брал ее за руку, иногда обнимал, что бывает всегда с людьми, когда они знают, что обречены быть вместе в силу традиций и обычаев. В таких случаях она и вовсе терялась.
      Диана очень надеялась на то, что она будет для него достаточно хороша, но далеко не была в этом уверена. И осознание этой неуверенности страшно пугало ее. Ведь сам Хэл был такой красивый, такой мужественный, словом, настоящая находка для девушки с самыми большими претензиями. Когда они оставались вместе, она боялась, что ему скучно в ее компании – хотя он никогда даже не намекал на это – и что он никогда не полюбит ее, потому что независимости его духа претило то, что она свалилась на него, словно снег на голову, из-за каких-то там родительских обычаев.
      Ко времени своего возвращения из Женевы Диана была уже взрослой, хорошо воспитанной девушкой. Ее называли «статуэткой с белоснежными волосами». На белокурую красавицу постоянно оборачивались мужчины. Все восхищались ее острым умом. Она могла уничтожить любую соперницу одним лишь взглядом, одним лишь коротким, но исполненным сарказма замечанием. Если она хотела, Диана могла быть душой любой компании. Считалось, что она чуть диковата, но все равно она всем казалась милой.
      Что касается правил хорошего тона и норм поведения в высшем обществе, то тут ей не было равных.
      И, однако, все это не мешало ей теряться и краснеть в присутствии Хэла. Она пыталась произвести на него впечатление своей общительностью и тонким чувством юмора, оставаясь при этом по-женски мягкой и нежной. Однако, похоже, эта стратегия полностью провалилась. С одной стороны, она робела, как школьница, когда они оставались наедине. С другой – она боялась, что ее хорошие манеры, подмеченные им на каком-нибудь приеме, покажутся ему поверхностными и искусственными.
      Она даже боялась продемонстрировать ему свою отличную атлетическую подготовку, когда дело доходило до плавания, игры в теннис или охоты верхом с собаками. Ей самой это казалось смешным, но ее пугало, что он сочтет ее мужеподобной и агрессивной.
      Между тем, несмотря на все ее страхи, Хэл никогда ни словом, ни жестом не давал понять, что презирает ее или что ему с ней скучно. Он всегда был внимателен к ней, предупредителен, безукоризненно вежлив и даже нежен.
      Но она почему-то подозревала, что вся эта нежность лишь от жалости к ней. Он был добрым человеком, он мог и пожалеть. Она казалась самой себе пустышкой рядом с ним. Возможно, он в глубине души уже сто раз проклинал свою судьбу за то, что она намертво связана с ее судьбой!..
      А она не хотела, чтобы ему было плохо. Она отчаянно пыталась быть достойной его, стать женщиной, которую бы он смог полюбить. Когда он с нежностью смотрел на нее, она молилась Богу, чтобы этот взгляд был знаком его действительной привязанности к ней. Она тайком наблюдала за ним, каждый раз подмечая в нем все новые и новые достоинства. Кто знает, возможно, эти его мягкие взгляды, это ослепительное чувство юмора, эта теплота улыбки озарят радугой всю ее дальнейшую жизнь, превратив ее в нечто божественное, сказочное и торжественное.
      Но ей было тяжело находить основания для надежды. Потому что Хэл был полубогом – юношей, одаренным невероятными талантами и мужской красотой, от которой кружилась голова у любой девушки. А Диана была всего лишь рядовой дочерью богатых родителей, испорченным ребенком, с хорошим воспитанием и манерами, которыми обладают все ее подруги.
      Она могла без единой ошибки накрыть обеденный стол на двадцать персон, могла подискутировать об Аскоте, Диоре, Матиссе или Флобере. Она умела носить наряды, словно настоящая модель. Модные наряды делались ей на заказ в «Вог» и «Харпер Базаре» с того времени, как ей исполнилось восемнадцать. Она могла сыграть на пианино пьеску Моцарта, управлять яхтой, охотиться верхом с собаками или организовать бенефис «Джуниор Лиг». Она делала все эти вещи с легкостью, изяществом и не особенно-то радуясь им. Ибо таковы были традиции бомонда. Девушка из приличной семьи должна была уметь делать все, и при этом не отдаваться полностью какому-нибудь одному увлечению.
      Она не считала это своими уникальными достоинствами. Она знала, что любая девушка ее круга умеет делать то же самое. Хуже или лучше – разница все равно была невелика, чтобы на этом фоне Диана как-нибудь выделялась. Она боялась, что все вышеперечисленные ее таланты только оттолкнут Хэла, который подумает, что все это лишь поверхностная манерность. Она никак не могла отыскать в себе то хорошее, чего не было в ее сверстницах из высшего света, хотя и отчаянно пыталась это сделать.
      В какой-то момент она решила: если не удастся найти что-то свое, уникальное и неповторимое, что бы выделило ее из общего ряда – она погибла.
      Вот поэтому-то она так и пеклась о сохранении своей девственности. Оберегая свое целомудрие, она считала, что это и будет ее подарком Хэлу к свадьбе, это и будет тем качеством, которое сделает ее достойной столь блестящего мужа.
      Подобные жертвы были явлением неожиданным и редким. Как говорится: «Где это видано, где это слыхано?» В высшем свете девственность имела, конечно, ценность, но сравнимую примерно с первым балом девушки. Оттанцевала и все. Вещь хорошая, но уже не вернешь. Не стоит и жалеть. А за первым балом следует второй, а там и третий… Фамилия невесты, ее возможное наследство значили гораздо больше, чем целостность девственной плевы. Ни одна из ближайших подруг Дианы не была девственницей. Можно было даже сказать, что процент девственниц среди девиц ее круга был очень мал. Это было старомодно, как говорят французы, fin de siecle. Современные девушки считали, что в их время сохранять невинность просто неуместно.
      Но Диана упорно оставалась девственницей и хранила верность Хэлу. Хотя она прекрасно понимала, что это его ни к чему не обязывает и что в этом смысле взаимностью он ей точно не ответит. Она боялась только одного, что в его глазах этот ее дар не будет иметь ровным счетом никакой ценности.
      Поэтому в такие дни, как этот, когда она встречалась с молодыми людьми, и они разгорались неуемной страстью к прелестям ее тела, поощряемые той явной тенью возбуждения, которую они чувствовали в ее ответных поцелуях, они приходили в недоумение и раздражение при ее решительном отказе «идти дальше».
      В конце концов ни одна другая девушка из окружения Дианы не вела себя подобным образом, столь непонятно и странно. Всем было хорошо известно, что брак Дианы – это отнюдь не любовное дело, а прихоть родителей жениха и невесты. Поэтому-то ее и логично было считать «доступной птичкой». В обществе было широко распространено мнение о том, что жизнь сексуальная и семейная всегда располагаются близко одна от другой, как соседние комнаты, однако, дополняя одна другую, никогда не совмещаются полностью.
      Всем также была хорошо известна репутация Хэла, как искателя приключений. От того Диана казалась еще доступнее. Какого черта? Для кого она хочет сохранить невинность?
      Никто ее не понимал.
      Позиция «обороны» была совершенно неуместна для Дианы. Тем не менее, она отчаянно цеплялась за нее, не уступая ни на шаг. Хотя и чувствовала, что находится на грани. Она ведь тоже была человеком.
      – Мм… Ну, прошу тебя, Диана!.. Ты не пожалеешь, клянусь!..
      Ласкающие движения его рук становились все более и более смелыми. Его ловкие пальцы уже подбирались к внутренней поверхности ее бедер, а соблазняющий баритон звучал нежно у самого уха.
      – Нет! – рассердилась она.
      Диана вынуждена была говорить шепотом. Она хотела крикнуть во всю силу своих легких, чтобы Клиф наконец отвязался, но боялась спугнуть этим свою соседку по комнате и ее парня, которые расположились на задних сиденьях. Впрочем, ее рассерженный шепот, подкрепленный горящим взглядом, тоже прозвучал убедительно.
      – Клиф, я сказала нет!
      Она оттолкнула его изо всех сил от себя и сунула руку в сумочку. Она торопливо выхватила оттуда сигарету, зажигалку и прикурила.
      У нее была красивая зажигалка «Данхилл» с монограммой. Вдохнув дым, она почувствовала себя спокойнее, а спустя несколько секунд облегченно выдохнула его. Всем было хорошо известно, что вовремя зажженная сигарета, является последним эффективным оружием девушки против чрезмерно возбужденного, горящего неуемной страстью самца. Неписанные правила ее колледжа гласили: «Кури их одну за другой».
      Он неохотно отпустил ее и со вздохом сел обратно на свое место. Лицо его раздраженно подергивалось, в глазах застыли возмущение и обида.
      – Поехали, Дуг, – проговорил он, догадываясь – не понятно только как – о том, что у парочки на задних сиденьях дела идут не лучше, чем у него с Дианой. – Мне уже пора возвращаться в студгородок.
      Сзади послышался какой-то то ли судорожный вздох, то ли стон, который был воспринят Клифом, как знак согласия. Он повернул ключ, вставленный в зажигание, и огромный «Паккард» 1947 года ожил.
      Спустя пару минут машина, вся сотрясаясь и скрипя покрышками по гравиевой дорожке, вырулила на шоссе.
      На обратном пути в студгородок разговоров почти не велось. Оба парня в мрачном молчании проводили девушек до самого крыльца дома Парсонов. Вокруг здания кипела жизнь влюбленных, освещенная светом, лившимся из фойе. Тут и там видны были парочки, обменивающиеся прощальными поцелуями. Во всем этом была какая-то наигранность. Чувствовалось, что представление устроено в основном для тех девчонок, которые глазели па него из окон своих комнат. Искренности было мало.
      – Если ты будешь и дальше продолжать в том же духе… Не надо, Диана, – тихо проговорил Клиф, когда их губы разомкнулись после поцелуя. – Это уже смешно. Честное слово, это уже ни на что не похоже.
      На его красивом лице лежал горячечный румянец. Несмотря на недавние обильные возлияния, он был совершенно трезв. Глаза его блестели гневом и разочарованием. Ни тени пьяного равнодушия в них не было.
      Диана подивилась его собранности. Ведь они так много выпили! Диана не отставала в этом от других. Пока что употребление спиртных напитков ассоциировалось у нее в мозгу исключительно с приятным ощущением. Во время свиданий нервы у нее были напряжены, а выпивка позволяла ей расслабиться и ощутить приятное головокружение, казавшееся романтическим на фоне поцелуев и объятий!
      – Ничего не могу поделать, – еле слышно пробормотала она. – Ты слишком давишь на меня. У меня создается такое впечатление, будто нечем дышать. Я… Я не могу выдержать этот натиск.
      На это он ничего не ответил.
      Глядя через его плечо, она видела свою соседку по комнате Линду в объятиях ее дружка. Длинные руки, вылезавшие из рукавов темного пиджака «Брукс Бразерс», крепко охватывали ее стройное тело. Великолепные черные волосы струились по узкой спине девушки.
      Диана еще раз чмокнула Клифа и ласково хлопнула его по шее. Ей было его жаль. Она чувствовала себя виноватой. Он был красив, черт возьми, и, возможно, бесподобен в постели.
      Но… она этого никогда не узнает. Не судьба.
      Когда она всерьез задумывалась об этом, то очень жалела. У Клифа было бог знает, сколько девчонок вокруг. Однако, через каждые две-три недели он обязательно возвращался к Диане. Так сказать, прозондировать почву. Не изменилась ли? И хотя она с завидным постоянством останавливала его в самый пламенный момент, он, очевидно, решил не сдаваться. Он был убежден в том, что в конце концов его красота и обаяние пересилят ее стойкую оборону и чувство долга по отношению к Хэлу, которого Клиф знал лично по Чоту, что рано или поздно, но она поймет, что жить без забав – это значит впустую прожигать драгоценное время, которого и так не столь уж много отмерено человеку Господом.
      Правда, Клифу ничего не было известно о секрете Дианы, о том, какого рода подарок она намеревается подарить Хэлу.
      Зато он понял самое важное: то, что он, Клиф Хатчинсон, как раз и был таким мужчиной, для которого должна была быть предназначена Диана. Не особенно блестящий, не особенно оригинальный, но с амбициями, с хорошими связями, красивый, отменного сложения и прочее. Обычный веселый парень, с которым и должна была бы провести свою жизнь Диана. Он подходил ей во всем. И по происхождению, и по характеру.
      И сама Диана также порой с внутренней болью чувствовала, что у нее гораздо больше общего с Клифом, чем с Хэлом. Они с Клифом были словно два персика, упавших с одного дерева. Идентичны в воспитании и поведении. Когда она ходила к нему на свидания, ее подчас посещало горькое чувство того, что судьба совершила роковую ошибку, толкая ее к алтарю с Хэлом. С парнем, которого она любила, но который был совсем другим. И она, бедняжка изо всех сил цеплялась за эту ошибку богов, рассчитывая на то, что она все-таки сможет стать Хэлу хорошей женой.
      Таким образом, отказывая Клифу и другим вроде него, она отказывала себе в будущем, которое ей предназначалось, ради другого будущего, которое, вероятно, было не для нее.
      Это была тяжелая борьба, сопровождавшаяся болью одиночества. Ведь в конце концов Диана была женщиной. Она нуждалась в том же, в чем и все ее подруги. Она соглашалась на свидания с Клифом, потому что хотела, чтобы к ней прикасались мужские руки, чтобы ее обнимали и за ней ухаживали. Она хотела знать, что нужна кому-то. Даже если это оборачивалось не совсем приятным результатом – отрицательными эмоциями в момент наивысшего возбуждения, – который все дальше и дальше уводил ее с проторенной, знакомой жизненной дороги.
      Она упиралась руками Клифу в грудь и останавливала все его поползновения, причиняя этим боль не столько ему, сколько самой себе.

* * *

      – Ну, как?
      Девушки поднимались вместе по лестнице. Диана следовала за Линдой, любуясь ее стройным и крепким телом – подруга увлекалась теннисом – глядя ласково на блестящие черные волосы, вьющиеся вокруг маленького воротничка плаща «Барберри».
      – Как обычно, – вздохнула Диана. – Работал больше руками, чем головой. И вообще Клиффорд сегодня был очень груб.
      – Отбивалась, как от взбесившегося козла? – со смехом спросила Линда.
      У нее был чудесный, чуть с хрипотцой голос, и ее слова всегда воспринимались Дианой, как нечто мудрое и печальное.
      – Впрочем, мне можно не беспокоиться, – проговорила Диана, когда они преодолевали последние ступени. – Все равно из этого ничего не выйдет.
      Их комната была на самом верху, под козырьком крыши дома. В этом коридоре была еще только одна дверь. Диана и Линда прошли мимо нее на цыпочках. Они уже не в первый раз возвращались вместе со «спаренных» свиданий. Когда Диана не хотела оставаться наедине со своим красавчиком, боясь его ретивости, она всегда могла рассчитывать на подругу, которая тащила с собой Дугласа Ван Аллена.
      – А у тебя? – спросила Диана.
      – Ничего из того, о чем можно было бы рассказать с интересом, – ответила Линда. – Наш дорогуша Дуглас не тянет все-таки на настоящего мужчину.
      Они часто подтрунивали над Дугласом, который был настолько робок, что, стоило ему почувствовать, как у девушки напрягаются плечи, как он тут же рассыпался в извинениях, проклиная себя за неуклюжесть.
      – Он, наверно, специально завел для своих яиц банковский депозитный сейф, – говорила со смехом Линда. – А член держит у отца в мошне. Там безопаснее.
      Таким образом она довольно цинично намекала на богатство семьи Ван Алленов и на своих собственных родственничков-сводников, которые упорно пытались сосватать ей беднягу Дугласа.
      Никто так и не мог понять, какого черта она ходит с ним на гулянки. Было общеизвестно, что в собеседники он не годится, а в любовники и подавно. Их провожали недоуменными взглядами, и в головах возникало одно-единственное логичное объяснение этому нонсенсу. Таким образом Линда хоть берегла свою честь, зная, что Дуг не осмелится и не способен покуситься на нее.
      Линда была красивой девушкой. Она славилась своими темными глазами, в которых светился живой ум, и чувством юмора, настолько острым, что ее язычок очень походил на жало змеи. У нее были прямые плечи, великолепная фигура, маленькие высокие скулы и нежная белая кожа. С раннего детства она занималась теннисом и часто торчала на кортах. Весенний семестр в Смите прошел без нее, так как она принимала участие в очередном турнире.
      Когда Диана поступила в колледж, Линда застряла на втором курсе. Теперь подруга догнала ее и они учились вместе. Два года они прожили в одной комнате, проводя вечерние часы в нескончаемых разговорах о семье, школе и противоположном поле. В результате этих бесед они так сблизились, что стали настоящими подругами.
      Линда отлично умела слушать собеседницу и была очень нетребовательна к Диане, как к подруге, и как к соседке по комнате. О себе она говорила в общем довольно скупо. За два года общения с ней Диана уяснила для себя только несколько главных вещей: Линда не любит обоих своих родителей, ненавидит школу, до сих пор не нашла мужчину, который бы ей не наскучил после первой же встречи, а в теннис играет только для того, чтобы хоть как-то развеяться от давящей скуки.
      Она была известной теннисисткой среди местных студентов. В прошлом году на турнире в Форест-Хиллс она дошла до четвертьфинала. Она играла легко и изящно, однако без тени воодушевления и азарта. Диана никогда не наблюдала за тем, как она тренируется. Просто, просыпаясь по утрам, она порой видела, как Линда, схватив ракетку, куда-то убегает.
      Шло время, дружба их становилась все крепче и крепче, и девушки навестили родительские дома друг друга. Престоны, которые сколотили себе состояние на издательской деятельности, жили на Лонг-Айленде. Они были заняты исключительно друг другом и почти не заметили присутствия своей дочери и ее подруги.
      Что касается родителей Дианы, то Линда им очень понравилась. Они даже стали помогать ей в ее теннисной карьере.
      Линда была холодна, язвительна и агрессивна. Это надежно защищало ее от опасностей внешнего мира. Она не выдвигала претензий относительно личного счастья, не делала ни в чем крупные ставки, поэтому и относилась к жизни бесстрастно. Диана считала, что за спокойным цинизмом подруга скрывает внутренние переживания. Обе соседки с удовольствием любили поболтать относительно абсурдности жизни, в которую их втолкнули не по доброй воле, а в результате случая. Однако, внутренне Диана чувствовала, что имеет крепкие узы с печалью Линды, поэтому всегда может рассчитывать на ее сочувствие в том или ином деле.
      Наконец они подошли к двери их комнаты. Диана оглянулась через коридор на другую дверь. В комнате Ивонны и Присциллы стояла тишина. Давно уже спят. Это были самые тупые и некрасивые студентки во всем доме. Они не вписывались в местное молодежное сообщество и поэтому довольно быстро отыскали друг друга.
      Линда вошла в комнату первой, но не включила настольную лампу. Занавески на окне были отдернуты, и в комнату проникал слабый свет уличных фонарей, горевших внизу, а также серебристый отсвет луны.
      Диана прерывисто вздохнула, осторожно вошла в темноту и прикрыла за собой дверь.
      Замок еще не успел защелкнуться, а девушки уже были в объятиях друг друга.
      Диана стянула с себя шерстяную куртку и бросила ее на пол, где стояла, затем она позволила рукам Линды Престон обвить ее талию.
      Диана вся замерла в ожидании. Дыхание ее стало судорожным и прерывистым. Мучительное возбуждение, которое росло в ней весь вечер под влиянием ласк Клифа, достигло теперь своего пика. Тишина, стоявшая в комнате, только добавляла торжественности и тайного восторга.
      Руки подруги стали неторопливо подниматься от талии Дианы по бокам ее тела. Губы Линды в темноте коснулись полураскрытых губ Дианы, и девушки слились в поцелуе.
      Ничего не менялось в течение нескольких долгих минут. Диана стояла неподвижно, безвольно опустив руки по швам, а знакомые губы и руки нежно приветствовали ее горящее тело. Наконец, смутная женская тень приблизилась к ней вплотную и Диана ощутила, как к ее бедрам прижались бедра подруги. Соски грудей обеих девушек, прикрытые тонкими тканями блузок, ласково терлись друг о друга. Это вызвало у Дианы новый прилив возбуждения, который прокатился по всему ее телу от головы к животу, спустился ниже и, пройдя между ног, вышел к позвоночнику. Это было похоже на сильный электрический разряд.
      У них всегда это начиналось таким образом. Сначала дискомфорт и неудовлетворенность от свидания, озлобление и раздражение на весь вечер, а потом… взаимные объятия и ласки. Когда у них не было «спаренных» свиданий, они встречались вечером в библиотеке, которая примыкала к солярию, и вместе поднимались к себе. Порой Диана задерживалась и приходила домой очень поздно. Но Линда никогда не засыпала без подруги. Она терпеливо ждала ее, лежа в своей кровати в пижаме и с книгой в руках. Диана поворачивалась к двери, чтобы повесить на нее свою куртку – там была прибита вешалка – и с истомой ждала того момента, когда раздастся шорох простыней и она ощутит прикосновение к своей талии теплых рук.
      За ужином, который проходил внизу, сидя за столом с другими девчонками, Диана вдруг иногда вся замирала, когда чувствовала, как ее ноги под столом нежно касается другая, чужая нога в тонком чулке. Затаив дыхание, Диана прислушивалась к пробуждающимся внутри нее чувствам по мере того, как эта нога в чулке нежно ласкала ее, подбираясь все выше и выше и наконец прикасаясь к самому чувствительному у Дианы месту под коленками. Она не смела оглядываться на Линду, сидевшую рядом с ней, но знала, что та, как ни в чем не бывало, болтает с кем-то о пустяках и даже, казалось бы, не замечает своей подруги и ее состояния. Диана дрожала от страха и смущения, но в то же время чувствовала, как по ее телу разливается сладкая истома, ибо понимала, что эта тайная ласка говорит о том, что она желанна и что нужно скорей покинуть это шумное место и уединиться в комнате.
      Поначалу Диана пребывала в полнейшем шоке от того, чем они занимались с Линдой. Подобные действия были немыслимы для порядочной девушки, тем более для девушки такого происхождения. Встревоженная Диана мучилась вопросами, на которые у нее не было ответа. Уж не лесбиянка ли она? Не сошла ли она с ума? Не влюбилась ли она в Линду?
      Она пыталась объяснить себе это неудовлетворенностью, которая переполняла ее всякий раз по окончании очередного свидания с парнями. Штормовые волны желания, умело пробуждаемые в ней мужчинами, утолялись осторожными и нежными руками Линды, ищущими губами и ловким язычком. В общем это было еще не самое ужасное для девушки, для которой исключались всякие половые сношения с противоположным полом в силу данного ей самой себе торжественного обета.
      Но Диана понимала также, что то, чем она занимается с Линдой, содержит в себе нечто большее. Она нуждалась в Линде не только физически. С возрастом одиночество, в котором пребывала Диана, становилось все более несносным. Ее попытки оценить то, чего от нее ждали родители, Хэл, то, чего требовало от нее будущее, – все это было слишком тяжким бременем для ее хрупких плеч.
      Она заранее знала, что подведет всех и вся. Разочарует. Она считала, что как женщина и как человек она отнюдь не подарок. Заглядывая глубоко в себя, она полагала, что видит там лишь манерность и убожество. И все это несмотря на ее неоспоримую внешнюю красоту и безупречное воспитание.
      Она была в конце концов обычным человеком. Хотела любви. Что в этом плохого? Она хотела, чтобы ее любили и принимали такой, какая она есть. Не из-за ее фамилии или состоятельности семьи, не в силу родовой предопределенности.
      И поэтому она считала Линду Престон своим ангелом-хранителем, благодатью Божьей. Господь сжалился над ее страданиями и подарил ей Линду. Соседка по комнате, ближайшая подруга и… любовница плевала на жизненные условности и сложности, на несправедливость реагировала бесстрастным пожиманием плеч, принуждала себя бегать на ежедневные тренировки на корты и изматывала себя играми в том виде спорта, который ненавидела. Линда желала ее. Диана была глубоко благодарна ей за это. В ее обществе Диана наконец-то могла почувствовать себя женщиной.
      Поэтому, стоя на середине комнаты в объятиях своей подруги в тот вечер, Диана испытывала только положительные эмоции: возбуждение, облегчение, сладкое ожидание и гигантскую признательность. Она чувствовала теплые руки Линды, которые скользили по ее трепетавшему телу, чувствовала прикосновение сосков ее грудей к себе, восторгалась ее юрким язычком, который, раздвинув ее губы, проникал к ней в рот и чувствовал себя там хозяином.
      Ласки подруги были неторопливы, последовательны и с каждой минутой они все больше и больше зажигали Диану.
      Они были тихими любовницами. В такие моменты они не говорили друг другу ни слова и никогда потом не вспоминали об этом удовольствии, не смаковали его в разговорах, а только… повторяли снова. У них был негласный уговор: во время каникул не расставаться надолго и не уезжать домой на уикенды, не договорившись предварительно о времени и месте следующей встречи.
      Они были уверены друг в друге. Диана знала, что Линда не подведет ее, а Линда знала, что Диана ее не разочарует. Они не давали друг другу обещаний, ничего друг от друга не требовали, кроме одного: уверенности в том, что после краткой разлуки они снова встретятся в этой комнате и еще раз познают любовь.
      Они продолжали целоваться, замерев в темноте. С неторопливым изяществом, таким характерным для Линды и абсолютно не свойственным неистовым и агрессивным мужчинам, она ласкала Диану своими руками, проводя ими по всем нежным изгибам девичьего тела, целовала ее в шею, в щеки, откидывала ее волосы со лба и закрывала ей глаза мягким пальчиком.
      Она продолжала ласкать стройное и нежное тело Дианы, замеревшей в предвкушении экстаза. И вот чудо! Чего бы ни касались руки Линды, эта часть одежды тут же раскрывалась и падала на пол. Диана совершенно не чувствовала, что ее раздевают, она только видела это и изумлялась ловкости пальцев подруги. Сначала блузка Дианы сползла с ее плеч, к ногам упала юбка, соскользнул вниз расстегнутый бюстгальтер. Груди Дианы, поблескивая в лунном мягком свете, обнажились и тут же стали объектом ласк и поцелуев Линды. Ее губы и энергичный язычок скользили по нежной коже грудей и Диану словно пронзало током.
      Она вся трепетала, когда почувствовала, что на пол упало последнее: чулки, нижняя юбка и трусики. Теперь она была полностью обнаженной, а Линда стояла перед ней совершенно одетая.
      И это также была важная составная часть той игры, в которую они играли. И если говорить по правде, то Диана особенно высоко ценила именно подобные моменты. Не было ничего приятнее стоять полностью нагой в куче одежды, забытой и погруженной в темноту, видеть перед собой одетую подругу, которая нежно касалась ее тела, отыскивая чувствительные точки – уже хорошо ей известные – и ощущать сладостную истому, прокатывавшуюся по всем ее нервам. Мягкие ладошки Линды скользили по ее грудям, спускались к впалому животу. А в это же время нежные губы покрывали все лицо Дианы поцелуями. Осторожный пальчик проникал между бедер девушки и погружался в припухшее от возбуждения лоно. В такие секунды Диана чувствовала неожиданную слабость в коленях.
      Линда неторопливо и мягко продолжала в том же духе до тех пор, пока не появлялись очевидные знаки того, что Диана уже давно готова к любви и больше уже не в силах ждать. Тогда Линда помогала подруге добраться до постели и начинала раздеваться сама.
      Диана, затаив дыхание и широко раскрыв глаза, наблюдала за тем, как из-под темных покровов выступают белые прямые плечи, округлые груди, как серебрятся в лунном свете бедра, накачанные многолетними теннисными тренировками и оттого крепкие и широкие. Линда обнажала и свою улыбку, которая отражала неземной свет за окном. Диана, прерывисто дышала, жадно вглядываясь в обнаженные контуры фигуры подруги.
      Затем Линда подходила к кровати и ложилась верхом на Диану, клала руки на трепетавшие груди подруги и ласково смотрела на нее, горящую от желания, сверху вниз.
      Линда с самого начала знала, что Диана любит быть цветком, находиться в зависимом, беззащитном положении, видеть активность красивого тела подруги, чувствовать себя загнанной в угол жертвой Линды, улыбчивой искусительницы; любит, чтобы с ней играли, как с игрушкой, как с ребенком, любит наслаждаться своей подчиненностью.
      Поэтому Линда всегда была наверху. Она видела, как Диана, находившаяся под ней, выгибает от наслаждения спину дугой, приподнимает голову, чтобы осыпать тело подруги жаркими поцелуями. Линда тоже не отставала, поддразнивая Диану своим ловким язычком до тех гор, пока та уже не могла дольше терпеть пытку лаской. Тогда Линда становилась более активной, падала в объятия Дианы, которая с нетерпением ждала ее, и через пару минут обе девушки уже кончали, не забывая при этом глушить свои стоны наслаждения, чтобы их не слышали.
      После этого они еще долго оставались в объятиях друг друга. Линда клала голову на руку Диане, игралась с ее вьющимися волосами, скользила пальчиком в ложбинке меж грудей, вниз, к пупку. При этом она продолжала ласково улыбаться своей подруге и молчала.
      Вскоре на них нападало сонливое состояние, ибо вокруг них уже сгущалась ночная тьма. Они расставались очень неохотно, но расставались, ибо не хотели рисковать: что скажет любопытная горничная, которая заглянет к ним утром без стука, открыв дверь своим ключом? Диана ложилась к себе в постель и тут же отдавалась снам, все еще продолжая чувствовать на своем теле ласковые прикосновения подруги, вспоминая ее поцелуи и ласки в самых укромных уголках.