НИТОЧКА ПАМЯТИ Сборник фантастических произведений

      Андерсон ничем не мог помочь. Судно продолжало падать на Нептун,
      Для Силы расстояние не столь важно. Имеет значение количество людей.
      Нереида не оправдала надежд. Глубинный радар проник в нее, как через искривленное оконное стекла, но ничего не обнаружил. Кзанол махнул рукой и стал следить за полуспящим рабом. Его крошечное пламя смело пылало в ночи Нептуна.
      Кзанол был в плохом расположении духа. По-видимому его судно проскочило не только Нептун, но и два этих спутника. Может, что-то произошло с Мозгом? Возможно он не был рассчитан на эксплуатацию свыше трехсот лет. Но какой-то глубинной частью ума он знал причину промаха. Мозг проскочил мимо цели намеренно. Кзанол приказал ему совершить самоубийство, не понимая того, чего требовал. Мозг — будучи машиной, а не рабом, то есть не подчиняясь Силе, — ослушался его. Корабль пронесся через солнечную систему и ушел в межзвездное пространство на 0,97 световой скорости. И теперь он далеко за пределами изгиба вселенной.
      Он чувствовал, что мускулы натянулись у его рта, распрямив вкусовые щупальца вдоль щек, словно защищая их. Он раскрыл челюсти так широко, как мог, и еще шире, сворачивая губы назад, пока они едва не разорвались. Это была непроизвольная реакция, реакция страха и ярости, автоматически готовившая тринтанина к битве со смертью. Но здесь некого было бояться. Вскоре челюсти Кзанола захлопнулись, и его голова вжалась в массивные плечи.
      Единственным удовольствием было теперь следить, как последнее судно обшаривает Нептун в третий раз. Он увидел, как его яркое пламя внезапно удлинилось и тут же стало короче. Спящий раб сдался.
      Кзанол знал, что он тоже летит на Тритон. Чувство великодушной жалости вкралось в него, и он вспомнил о традиции, по которой семейство Рейкарлива никогда не вздевалось над рабами. Кзанол решил встретить спящего раба на Тритоне.
      — Один… два… Я не могу найти корабля Гарнера. Должно быть, он куда-то сел или отключил двигатель. Другие вращаются на орбите.
      — Забавно, почему он нам не доложил. Надеюсь, с ним ничего не случилось.
      — Мы бы увидели вспышку, Смоки. Так или иначе, он пошел на Нереиду, а затем отключил двигатель. Если это так, мы обнаружим его позже.
      Когда Кзанол оказался поближе, он ПРИКАЗАЛ спящему рабу повернуть корабль и присоединиться к нему. Через час военный корабль и "Золотое Кольцо" были рядом.
      Пилот и штурман Кзанола беспокоились о горючем, поэтому, как только судно спящего раба приблизилось, Кзанол ПРИКАЗАЛ ему перелить свое топливо в "Золотое Кольцо". Он ждал каких-то звонких звуков, хлопков, производимых кораблями, К счастью, карты отвлекли его и кольцом привязали к креслу. Он следил за движениями своих трех рабов лишь частью ума: спящий был в хвостовой части судна, нилот и штурман неподвижно сидели в рубке управления. Он не хотел рисковать их жизнью, позволив помогать спящему.
      И конечно он подпрыгнул, как испуганная газель, когда дверь воздушного тамбура, покачнувшись, раскрылась и вошел раб.
      У раба был умственный щит.
      — Эй! — непонятно заговорил он на английском. — Я хочу спросить, нам нужен переводчик?
      Он невозмутимо прошел в рубку управления. У двери остановился и махнул рукой — в руке был дезинтегратор Кзанола.
      Человек с талантом и образованием Лимана мог бы никогда не оказаться на такой скучной работе. Лиман знал: этого ни за что не случилось бы на Поясе. Когда-нибудь он переселится туда, где его оценят по достоинству.
      Итак, Джеффрей Лиман был старшим обслуживающей команды корабля ЛЕНИВАЯ ВОСЬМЕРКА 3.
      Лиман завидовал команде другого подразделения по планированию полета, которая размещалась в Гамбурге. Проныры с добрыми намерениями постоянно вносили какие-то незначительные изменения в траекторию звездолета, ожидая, что политики позволят наконец запустить корабль. Но систему жизнеобеспечения ЛЕНИВОЙ ВОСЬМЕРКИ 3 нельзя было переделать и за два года.
      По крайней мере на сегодняшний день.
      Теперь Лиман и трое его подчиненных следили за шайкой техников, которые превращали три каюты во что-то странное. Целый рулон тонкой проволочной сетки был натянут на стены, пол и потолок. Сложное оборудование приварили к тому, что прежде было полом судна, а теперь вдруг стало внешней переборкой. От силовой установки провели отводы. Лиман и его люди стали мальчиками на побегушках, они гоняли по кольцеобразным коридорам, принося кофе, бутерброды, схемы узлов, инструменты, проверочную аппаратуру и сигареты. У них и понятия не было, что происходит. Вновь прибывших заставляли отвечать на вопросы, но ответы были какой-то тарабарщиной. Например:
      — Мы сможем утроить количество пассажиров! — говорил мужчина, голова которого была похожа на коричневое пятнистое яйцо. Он тряс амперметром, подчеркивая слова. — Утроить!
      — Как?
      Мужчина, размахивая амперметром, указал на комнату.
      — Мы поставим их здесь как на эскалаторе метро в час пик, — сообщил он по секрету.
      Когда Лиман обвинил его в легкомыслии, тот смертельно обиделся и вообще отказался разговаривать.
      Под конец дня Лиман чувствовал себя плоским червем в четырехмерном лабиринте.
      Ему как-то удалось отправить сразу всю группу на обед, сыграв на общем складе ума. Во время обеда вещи стали проясняться. Лиман навострил уши. когда услышал фразу "замедляющее поле".
      Обед превратился в прием гостей. Было почти 14.00, когда Лиману удалось позвонить по видеофону. Другой человек едва не повесил трубку, но Лиман знал слова, которыми можно было остановить его.
      Первый медовый месяц Линг провел в Рено, штат Невада, тридцать лет назад. Затем Линг Ву разбогател на оптовой торговле фармацевтикой. Недавно Комиссия по рождаемости подарила одной супружеской паре привилегию иметь более двух детей. Это была его семья.
      Здесь, перед кристаллической стеной Большого танцевального пузыря, раскрывалась панорама окольцованной, полосатой планеты. Они не слышали музыки позади себя. Здесь была космическая музыка, звук воображения, вызванный к жизни диким пустынным очарованием, раскрывавшимся перед ними. Мягкие извивы льда тянулись от горизонта до выступа ближайшего обрыва, а выше него висела игрушка, декорация — эстетическое чудо, которого не знал ни один обитаемый мир.
      Спросите астронома-любителя о Сатурне. Он не просто расскажет вам о нем, он вытащит свой телескоп и покажет вам его. Он выкрутит вам руки, но покажет.
      Линг Дороти, из четвертого поколения обитателей Сан-Франциско, прижала ладони к кристаллической стене, словно хотела, чтобы они прошли сквозь нее.
      — Ах, я надеюсь, — говорила она, — я надеюсь, что он никогда не вернется за нами!
      — О чем ты, Дот? — Линг Ву улыбнулся, приподняв голову. Она была на дюйм выше его.
      — О ЗОЛОТОМ КОЛЬЦЕ.
      — Прошло уже пять дней. Мне тоже нравится здесь, но мне неловко думать, что люди погибли только ради того, чтобы позволить нам остаться здесь немного подольше.
      — Разве ты не слышал, Ву? Миссис Вилинг только что рассказала мне, что кто-то похитил "Золотое Кольцо" прямо с космодрома!
      — Миссис Вилинг очень романтична.
      — Дайттт мне эттт, дайттт мне эттт, — пародировал Чарли. — Сначала Лэрри, потом Гаррнерр, Время, вот что мы получили. Неужели они хотят все звезды только для себя?
      — Мне кажется, ты недооцениваешь их, — сказал старый дельфин.
      — Наверное хватило бы места и для нас и для них в каком-то мире. — Чарли не слушал его. — Они практически не знают, что мы появились здесь совсем недавно. Мы могли бы быть полезными, я знаю, могли бы.
      — Почему у нас нет времени? Ты знаешь, сколько времени понадобилось им самим?
      — Что ты хочешь сказать?
      — Первой истории ходоков о полете на луну несколько тысяч лет. А они оказались там только сто пятьдесят лет назад. Имей немного терпения, — проговорил тип с изношенными зубами и покрытой шрамами челюстью.
      — У меня нет тысячи лет. Неужели я должен провести всю жизнь, рассматривая небо, пока мои глаза не высохнут?
      — Ты в этом не будешь первым. Не будешь первым даже среди пловцов.
      Дейл Снидер прошел в холл, как завоеватель, планирующий новые победы. Когда он проходил мимо пациентов, то улыбался и кивал, но его проворная походка отбивала охоту к беседе. Он достиг двери комнаты отдыха дежурного персонала и открыл ее.
      Ему потребовалось секунд пятнадцать, чтобы подойти к кофейному стенду. К этому времени Дейл Снидер постарел лет на сорок; его тело обвисло, плечи опали, щеки сползли на дюйм книзу, оставив маску уныния, с усталыми, припухшими глазами. Он налил черный кофе в чашку из пенопластика, коснулся ее оттопыренной губой и выпил до дна. После момента нерешительности он вновь налил чашку из другого крана. Тоже дрянь порядочная! Но, по крайней мере, вкус был другим.
      Ну вот. Он мягко опустился в кресло и уставился в окно; чашка согревала его руки. Снаружи виднелись деревья, трава и то, что выглядело кирпичными дорожками. Меннинджер был лабиринтом строений, каждое из которых имело не больше четырех этажей. Небоскреб в милю высотой для нужд миллионов жителей был окружен жизненно необходимым ландшафтом; и большинство женщин-пациенток бежали сюда, визжа от сексуальных проблем, которые находили разрешение в этой одинокой вытянутой башне.
      Дейл встряхнул и отхлебнул варева. На десять минут он может забыть о пациентах.
      Пациенты. Пациенты с "шоком пришельца". Они одурачили его скачала, его и других, своим сходным поведением. Лишь теперь стало ясно, что их проблемы отличаются так же, как отличаются кончики пальцев. Когда чужак дал себе волю, каждый получил какой-то шок. Дейл и его коллеги пытались вылечить их как группу. И это оказалось абсолютно невозможным.
      Каждый получил из вспышки раздражительности пришельца только то, чего хотел: ярость, потрясение, горе или страх. Каждый нашел то, чего хотел или боялся. Одиночество, синдром кастрации, страх изнасилования, ксенофобию, клаустрофобию — и даже то, что не входило в каталог заболеваний.
      Докторов не хватало. Не хватало комнат для того количества докторов, которое удалось собрать. Дейл был измучен — как и остальные его коллеги. Но они не показывали этого.
      Чашка опустела.
      — На ноги, солдат! — вслух приказал Дейл сам себе.
      В дверях он столкнулся с Херриет Самсинг, опрятной толстой женщиной, которая выглядела как чья-то мать. В его уме осталось воспоминание о ее улыбке, и он удивился, как она еще на это способна. Он не видел, как улыбка сползла с ее лица, потому что отвернулся.
      — Это детали, — сказал Лит. — Дважды чертовы детали. Как они могли предусмотреть такое множество деталей?
      — Мне кажется, он сказал тебе правду! — решительно заявила Мадра.
      Лит с удивлением посмотрел на жену. Она всегда была слишком медлительной и вдруг — такая решительность.
      — Ты не так меня поняла, — заметил он. — Силы могли позаботиться обо всем этом — здесь нет ничего сложного. Меня беспокоит только работа, которую они проделали. Спрятать Гринберга. Натренировать ею жену. Нарушить систему жизнеобеспечения звездолета. Они могли конечно все потом вернуть на место, но вообразить это трудно! А беспорядки в Меннинджере? Боже мой, как им удалось? Обучить всех этих пациентов! Но они не могли по-другому присвоить "Золотое Кольцо". Девяносто миллионеров в Титан Отеле! Это же вопящие убийцы, которые не могут вовремя вернуться домой. Еще тридцать на Земле пропускают зря свое свадебное путешествие. Титан бы никогда не позволил этому случиться! Силы должны были выкрасть это судно.
      — Бритва Оккама, — сказала Мадра.
      — Оккама? О нет. В любом случае я сделал слишком много предположений.
      — Лит, разве можно здесь рисковать? Если Гарнер не лжет, вся солнечная система в опасности. Если он лжет, то какие у него мотивы?
      — Ты что? Действительно ему веришь?
      Мадра энергично тряхнула головой.
      — Да, ты права. Мы не можем рисковать.
      Выходя из будки видеофона, он объяснил:
      — Я только что передал флоту запись моего разговора с Гарнером. Весь проклятый час разговора. Я бы хотел сделать еще кое-что, но Гарнер услышит все, что я скажу. На таком расстоянии он попадает в границы пучка мазерного луча.
      — И теперь они будут готовы?
      — Хотел бы я это знать. Мне бы предупредить их о шлеме. В голову лезет самое худшее — что Гарнер может получить в свои руки эту проклятую штуку. Но Лев, светлая голова, додумается до этого сам.
      Позже он позвонил на Цереру, чтобы узнать о последствиях возникшей ситуации. Более двух недель все корабли Пояса были задействованы, обыскивая наугад корабли Земли. Если запутанная погоня Гарнера будет попыткой замаскировать какую-то пакость, это не пройдет! Ко Церера рапортовала, что все безрезультатно.
      Церера была неправа. Тактика обыска я захвата имела по крайней мере один результат. Никогда напряженность между Землей и Поясом не была настолько высокой.
      Штурман сипела неподвижно, выслушивая только ту часть беседы, которую вел Кзанол-Гринберг. Она не понимала языка инопланетянина, но его понимал Кзанол-Гринберг; а Кзанол слушал защищенного раба через мозг штурмана.
      — Я должен избавиться от тебя без промедления, — размышлял Кзанол. — Рабу, которым невозможно управлять, доверять нельзя.
      — Ты даже не представляешь, как это верно. — В голосе Кзанола-Гринберга послышался оттенок горечи. — Но пока ты не должен меня убивать. У меня есть некоторая информация, которая очень необходима тебе.
      — Да? Какая информация?
      — Я знаю, где второй костюм. И я знаю, почему нас не нашли. Я понял, где теперь каша раса.
      Кзанол сказал:
      — Мне кажется, я тоже знаю, где второй костюм. Но из-за того, что ты можешь знать что-то еще, я не убью тебя.
      — Великодушно с твоей стороны. — Кзанол-Гринберг небрежно помахал дезинтегратором. — Пока я расскажу тебе то, что ты не сможешь использовать сразу, но это докажет мою осведомленность. Ты знал, что белковые разумны?
      — Белковые — дерьмо.
      — Люди обнаружили их на Сириусе А-3-1. И это точно белковые. Но они оказались разумными существами. Ты можешь как-нибудь объяснить, почему им удалось развить разум?
      — Нет.
      — Конечно нет. Если какая-то форма жизни и была неуязвима для мутации, то только белковые. Кроме того, что делать с разумом травоядным животным без манипуляторных придатков, без естественной защиты, если не считать пастухов, которые убивали их природных врагов? Нет, тнуктипы сделали их разумными с самого начала. Создание мозга-деликатеса было только оправданием для того, чтобы сделать его большим.
      Кзанол сел. Его вкусовые щупальца встали дыбом, словно он что-то обнюхивал ими.
      — Зачем они это сделали?
      Его зацепило.
      — Позволь подать тебе это все в одном мотке, — сказал Кзанол-Гринберг. Он снял свой шлем и сел, нашел и зажег сигарету, оттягивая время, пока Кзанол молча, но вполне очевидно, приходил в ярость. А почему бы тринтанину и не посердиться, подумал Кзанол-Гринберг, лишь бы он не стал слишком гневным.
      — Итак, — начал он. — Во-первых, белковые оказались разумными. Во-вторых, ты должен помнить, какая депрессия началась, когда тнуктипы Плорна додумались до антигравитации.
      — О Бессилие, да! — с жаром выпалил Кзанол и довольно нетактично заметил: — Тебя надо было убить немедленно.
      — Причем здесь я? Это все тнуктипы. Не понимаешь? Они сражались в необъявленной войне уже тогда. За ними все время стояли свободные тнуктипы. Когда Тринтан захватил систему тнуктипов, их флот был рассеян в пространстве. Они не убежали на Андромеду. Они наверняка остались среди звезд, куда никто никогда… не летал. Несколько окультуренных тнуктипов принимали их распоряжения. Белковые были их шпионами; каждый титулованный владыка в галактике, — любой, кто мог позволить себе, — разводил белковых на своей земле.
      — Ты глупый птавв. Ты построил все эти предположения на идиотской идее, что белковые разумны. Это чушь! Мы бы чувствовали это.
      — Нет. Спроси у Меснея, если не веришь мне. Тнуктипы развили мозг белковых так, что он не был подвержен Силе. И один этот факт свидетельствует о том, что уловка была умышленной. Белковые были шпионами. Антигравитация вызвала депрессию. Могли быть и другие идеи. Раса мутантов-випринов появилась за несколько лет до антигравитации. Они нарушили все законное випринное скотоводство. Это вызвало экономический спад, а антигравитация ускорила его. Подсолнечники обычно служили только защитой для плантаций, и тот, кто имел участок, заводил их на границах. Землевладельцы использовали их для изоляции и независимости, но из-за них же они не могли бы объединиться во время войны. По всей вероятности, у тнуктипов было средство, чтобы уничтожить подсолнечники. Когда кризис был в полном разгаре, они нанесли удар.
      Кзанол молчал. Было трудно понять выражение его лица.
      — Это не только предположение. У меня есть солидные факты. Во-первых, бандерснейзы, а для нас белковые, были разумными. Люди не глупы. Они не делают ошибок, подобных этой. Во-вторых, имеется факт, что тебя не нашли, когда ты врезался в Ф124. Почему?
      — Это действительно хороший вопрос. Почему?
      То была начальная точка — та беда, которая мучила нутро Кзанола-Гринберга все шестнадцать дней размышлений о прошлом, шестнадцать дней самоанализа, во время которых он ничего не делал и только иногда присматривал за Меснеем, тяготясь своим дурным везением. Его ум отследил весь путь, который начинался с размышлений о молчаливых бандерснейзах и заканчивался боевыми сражениями, происшедшими много веков назад. Но он мог бы отбросить все это, мог обойтись без всех этих мук и опасностей, если бы только тот глупец-смотритель заметил вспышку. А он не заметил, и здесь могла быть лишь одна причина.
      — Потому что на Луне никого не было. Либо смотрителя убили при мятеже, либо он где-то сражался. Вероятно, он погиб. Тнуктипы вообще должны были отсечь наши пищевые ресурсы.
      — Но зачем? — Кзанол явно был растерян. Тринтане никогда не воевали: ни с кем-либо, ни с другими тринтанами, а последняя война проходила еще до звездных перелетов. Кзанол ничего не знал о войне.
      Тринтанин попытался вернуться к исходному пункту:
      — Ты говорил, что можешь рассказать мне, где теперь тринтане.
      — Там же, где и тнуктипы. Они погибли или вымерли. А если и не погибли, то достигли Земли. Сюда же устремились и другие существа, которые служили нам. Они, должно быть, все погибли в войне.
      — Но это бред. Кто-то же выиграл сражение!
      Он произнес это так искренне, что Кзанол-Гринберг засмеялся:
      — Не совсем так. Расспроси любого человека. Спроси русского или китайца. Они подумают, что ты глупец, если расспрашиваешь их об этом, но они расскажут тебе о Пирровой победе. Хочешь, я расскажу тебе о том, что могло произойти?
      Он не ждал ответа.
      — Это чистая догадка, но она имеет для меня смысл, и у меня было две недели, чтобы обдумать ее. Мы наверно проиграли войну. Если это так, некоторые трааргх — извини! — некоторые представители кашей расы решили взять всех рабов с собой. Как на похоронной церемонии Деда, но в больших масштабах. Они создали мощный усилитель, который мог охватить всю галактику. И потом они приказали каждому, кто был в зоне досягаемости, совершить самоубийство.
      — Но это ужасно! — Кзанол ощетинился от морального оскорбления. — Зачем тринтанину делать такие вещи?
      — Спроси у человека. Он знает, на что способны мыслящие существа, когда кто-то мучает их до смерти. Сначала они взывают и кричат, что такое аморально, что немыслимо, чтобы такие муки можно было выносить. Затем они понимают, что лелеют такие же планы, немногим лучшие в каком-то отношении, что они вынашивали их годами, десятилетиями, веками. Ты допускаешь, что Большой усилитель технически возможен?
      — Конечно.
      — Неужели ты сомневаешься, что мятежная раса достойна чего-то другого, чем полного уничтожения?
      Щупальца по уголкам рта Кзанола скорчились для битвы. Наконец он заговорил:
      — Я не сомневаюсь в этом.
      — Тогда…
      — Наверное, мы взяли их с собой для полного уничтожения! Подлые, они хуже белковых, они использовали каши уступки в свободе и истребили нас! Я бы хотел только одного — увести их всех с собой.
      Кзанол-Гринберг усмехнулся:
      — Мы должны были сделать это. Как еще можно объяснить, что ни один из наших рабов не обнаружил никого, кроме белковых? Вспомни: белковые были невосприимчивы к Силе… Теперь поговорим о другом. Ты ищешь свой второй костюм?
      Кзанол вернулся к настоящему.
      — Да, на этих спутниках, Ты обследовал Нептун, Я бы знал, если бы Месней нашел его, И все же осталось одно место, где я буду искать.
      — Ну что ж, продолжай. И дай мне знать, когда закончишь.
      Гироскоп слабо зажужжал, когда "Золотое Кольцо-" развернулось вокруг оси. Кзанол смотрел прямо перед собой, его ВНИМАНИЕ охватывало рубку управления. Кзанол-Гринберг зажег сигарету и приготовился ждать.
      Если Кзанол научился терпению, то это была лишь слабая имитация человеческого качества. Иначе он бы не сделал такой глупости, радостно вступив во владение Меснеем, его собственным, личным рабом. Он мог бы убить тринтанина, воспользовавшись своим телом — телом, украденным Кзанолом-Гринбергом, — что показала бы любая проверка памяти. Попытка общения с Кзанолом показала ему его собственное лицо!
      Однако у него не было выбора.
      Как ни удивительно, но он достиг цели. Он встретился с тринтанином на собственной территории тринтанина. Он прошел длинный путь, чтобы заставить Кзанола принять себя как другой тринтанский разум, по крайней мере как разум птавва. Кзанол по-прежнему хочет убить его; и ему хотелось, чтобы тринтанин больше обращал внимания на дезинтегратор! Но он поступил совсем иначе. И был горд этим, так как все пошло на пользу. Чувство собственного достоинства у Кзанола-Гринберга не было особенно обостренным.
      Теперь делать больше нечего. И ему лучше сойти с пути Кзанола.
      Первым побуждением того было просветить радаром судно Кзанола-Гринберга. Когда найти костюм не удалось, Кзанол снова занялся Меснеем и заставил его облазить весь корабль от радарного конуса вплоть до отработанных сопел, предположив, что защищенный раб каким-то образом мог выкрасть костюм и хранить его на корабле, отключив поле стазиса. Но раб ничего не нашел.
      Этот защищенный раб казался таким самоуверенным! Почему, если у него нет костюма?
      Они снова обыскали весь Тритон. Кзанол-Гринберг видел растущее недоумение и неуверенность Кзанола, пока велись поиски. Костюма на Нептуне не было, не было его и на спутниках, определенно не было и на другом корабле, который не мог долго оставаться на орбите. Где же он?
      Двигатель отключился. Кзанол повернулся лицом к своему мучителю и вдруг почувствовал, что его мозг сжимается и становится плоским. Кзанол направил в него все, что имел: вопящее чувство, тарабарщину, приказы, ярость, неприкрашенную дикую ненависть и вопросы, вопросы, вопросы. Пилот застонал и схватился за голову. Штурман, завизжав, вскочила, повернулась наполовину и умерла с пеной на губах. Мертвая, она по-прежнему стояла у игрового стола; ее удерживали от падения только магниты в сандалиях. Кзанол-Гринберг смотрел на тринтанина как на торнадо.
      Ментальное торнадо закончилось.
      — Где он? — спросил Кзанол.
      — Давай договоримся. — Кзанол-Гринберг повысил голос, чтобы было слышно и пилоту. Уголком глаза он увидел, что тринтанин сделал перестановку: пилот вышел из кабины и занял место штурмана в качестве транслятора.
      Кзанол вынул свой разъемный нож. Он рассматривал дезинтегратор с крайним пренебрежением. Возможно, он не считал его оружием. В любом случае никто не применял оружие против тринтанина, разве что другой тринтанин. Он раскрыл лезвие на восемь футов и был готов одним махом раскроить мятежное тело этой разумной твари.
      — Я не боюсь тебя, — сказал Кзанол-Гринберг. Он не спешил поднимать дезинтегратор.
      — ВЫЙДИ, — сказал Кзанол пилоту.
      Кзанол-Гринберг мог бы закричать от радости. Он выиграл! Рабы не имеют право присутствовать во время сражения или ссоры между двумя тринтанинами.
      Пилот медленно двинулся в воздушный тамбур. Слишком медленно. Неужели какая-то моторная зона выгорела при умственном шоке, или раб был нерасположен уходить. Кзанол прозондировал его.
      — ВСЕ НОРМАЛЬНО. НО ПОТОРОПИСЬ.
      Пилот быстро влез в скафандр, чтобы выйти. Семья Рейкарливов никогда не обращалась дурно с рабами…
      Дверь воздушного тамбура повернулась и закрылась. Кзанол спросил:
      — Как договоримся?
      Он не понял ответа. Чувствуя отвращение к самому себе, он произнес:
      — Мы должны включить радио. Ага, вот оно.
      И повернулся к стене. Пара вкусовых щупалец дотянулась до ниши и щелкнула выключателем. Теперь пилот через динамики скафандра мог слышать, что говорил Кзанол-Гринберг.
      Никому и в голову не приходило, что они двигаются по кругам Робин Гуда. Раба невозможно представить личностью.
      — Я повторяю, — произнес Кзанол. — Как договоримся?
      — Я хочу быть твоим партнером по контролю над Землей. Наше соглашение будет действительным даже тогда, если мы найдем других существ, подобных тебе или правительство тебе подобных. Половина твоя, половина моя, и плюс твоя полная поддержка в создании для меня усилителя. Первый шлем пусть будет твоим; он может не подойти для моего мозга. Я хочу, чтобы ты поклялся… Подожди минуту. Я не могу этого произнести. — Он нашел лист для бриджа и написал точками и завитушками чужого языка слово "пртуувл". — Я хочу, чтобы ты поклялся защищать мою половину владений изо всех сил, никогда не подвергать опасности мою жизнь или здоровье, а взамен я доставлю тебя туда, где ты можешь найти второй костюм. Поклянись, что мы заставим людей сделать мне другой усилитель, когда вернемся.
      Кзанол думал целую минуту. Его умственный щит был таким же твердым, как двери лунного форта, но Кзанол-Гринберг прекрасно разбирался в его мыслях. Тот тянул с ответом, чтобы произвести впечатление. Конечно, он решит дать клятву, поскольку клятва "пртуувл" обязывала тринтанина перед тринтанином. А Кзанол считал его только рабом…
      — Хорошо, — произнес Кзанол. И он дал клятву "пртуувл", не пропустив ни единого слова.
      — Прекрасно, — похвалил Кзанол-Гринберг. — Теперь поклянись на тех же условиях, но по этой клятве. — Он вытащил лист для бриджа из грудного кармана и передал ему. Кзанол взял его и вгляделся.
      — Ты хочешь, чтобы я поклялся еще и клятвой "кпитлитхтулм"?
      — Да. — Не было нужды читать ее Кзанолу или скрывать свою дельфинью усмешку. Клятва "кпитлитх-тулм" заключалась между тринтанином и рабом. Если он произнесет ее в дополнение к клятве "пртуувл", он будет вынужден придерживаться их, пока не решит считать Кзанола-Гринберга растением или бессловесной тварью. Но это будет уже бесчестием.
      Кзанол отбросил бумагу. Его умственный щит почти мерцал, настолько он был жестким. Его челюсти широко раскрылись, губы оттянулись назад с игольчатых клыков в улыбке, которая была ужаснее, чем у тирранозаврус рекс, который выслеживал палеонтолога, или чем у Лукаса Гарнера, когда тот выслушивал хорошую шутку. Посмотрев на Кзанола, вряд ли кто усомнился бы в его плотоядной натуре. Изголодавшийся хищник, готовый сожрать вас в любой момент. Можно было забыть, что Кзанол наполовину легче человека, и вместо этого помнить о том, что он опаснее ста скорпионов, трех диких котов, стаи муравьев или пираний.
      Но Кзанол-Гринберг принял это за улыбку печального восхищения, веселый отказ в пользу превосходящей напасти, за улыбку потерявшего. Через свои тринтанские воспоминания он видел кое-что еще. Улыбка Кзанола была такой же фальшивой, как и медный транзистор.
      Кзанол повторил клятву четыре раза и сделал четыре сводящие ритуал на нет технические ошибки. На пятый раз он сдался и поклялся по правилам.
      — Теперь правильно, — сказал Кзанол-Грннберг. — Пусть шест доставит нас на Плутон.
      — Ладно, пусть кто-нибудь развернет корабль и возьмет курс три, восемьдесят четыре, двадцать один. — Мужчина в ведущем корабле говорил с терпеливой усталостью в голосе. — Не знаю, что это за игра, но мы можем играть в нее не хуже, чем ребенок в кубики.
      — Плутон, — сказал кто-то. — Они вдут на Плутон! — Казалось, что он воспринимает это как личное оскорбление.
      Старина Смоки Петропоулос забухтел в передатчик:
      — Лев, может, кому-нибудь из нас остановиться и посмотреть, что там с двумя другими кораблями?
      — Хм-м. Ну да, Смоки, давай, сработай. Ты потом отыщешь нас мазером?
      — Конечно, босс. Без всяких секретов?
      — Дьявол, они знают, что мы преследуем их. Передавай нам все, что может пригодиться. И найди, где Гарнер! Если он на новобрачнике, я должен это знать. А лучше дай сигнал Вуди на шестой номер, пусть он идет туда, где Гарнер.
      — Конечно, Плутон. Ты все еще не понимаешь? — Кзанол-Гринберг не в первый раз испытывал сомнения по поведу разумности своего прежнего "я". Сомнения были вполне обоснованными, чтобы от них отвязаться. А он еще боялся, что Кзанол догадается об этом. Однако…?
      — Нет, — раскаляясь, прошипел Кзанол.
      — Корабль врезался в один из спутников Нептуна, — терпеливо объяснял Кзанол-Гринберг, — врезался так сильно, что спутник с треском вышибло с орбиты. Корабль двигался почти со скоростью света. Спутник получил энергию, достаточную, чтобы стать планетой, но у него осталась эксцентричная орбита, которая иногда по-прежнему проходит внутри зоны влияния Нептуна. Естественно, что по этим признакам мы можем легко обнаружить его.
      — Мне говорили, что Плутон пришел из другой солнечной системы.
      — И мне говорили. Ко это абсурд. Если такая масса прошла в систему извне, почему она не вернулась назад, завершая гиперболу? Что ее могло остановить? Ладно, я раскрываю карты… Есть одна вещь, которая действительно беспокоит меня. Плутон не очень велик. Как думаешь, мог ли костюм быть отброшен в пространство при взрыве, когда произошло столкновение?
      — Если это так, я убью тебя, — сказал Кзанол.
      — Не говори мне ничего, дай догадаться, — попросил Гарнер. — Ага! Понял, Смоки Петропоулос. Как дела, старина?
      — Не так хорошо, как с твоей памятью. Прошло добрых двадцать два года. — Смоки стоял за двумя креслами в проеме воздушного тамбура и ухмылялся размытому отражению двух лиц на лобовом стекле. Чтобы сделать что-то еще, не хватало места. — Какого дьявола, Гарнер? Почему бы тебе не повернуться и не пожать лапу старому приятелю?