Леди и горец

— Так мы и сделаем.

Отыскав глазами стоявшего в дальнем конце зала лэрда Лохви, граф Аргилл пальцем поманил его к себе.

Ангус Кэмпбелл подошел и встал рядом с сыном. Роб старался не смотреть в его сторону. Не дай Бог, Аргилл подумает, что они с отцом вошли в сговор; между тем жизнь и свобода Роба напрямую зависели от чувства чести Ангуса Кэмпбелла и его толкования понятия преданности и долга.

— Лохви, — сказал Аргилл, откидываясь на спинку кресла, чтобы лучше видеть лицо своего вассала, — я хочу поручить тебе одно важное дело. Твоя преданность мне известна и сомнению не подлежит. Ведь ты доставил на мой суд собственного сына и его так называемую супругу.

— Да, я всегда верно тебе служил, — сказал Ангус с волнением. — Но ты никогда не поручал мне ничего такого, что противоречило бы моей чести.

— Это правда. К тому же я всегда был к тебе щедр. Хочу еще раз выразить тебе свою благодарность за похищение маленькой наследницы клана Каддел. Это воистину бесценная услуга; столь же бесценны и многие, многие другие, которые ты мне оказывал. Но сейчас мне снова требуется твоя помощь. — Аргилл сделал паузу и посмотрел сначала на Роба, а потом на Ангуса.

— Я к твоим услугам, — быстро ответил Ангус. Другого ответа ни Аргилл, ни Роб от него и не ожидали.

Наклонившись вперед, Аргилл произнес:

— У Гленлиона хранится один важный документ. Фальшивка, но отлично сработанная, и ее обнародование может причинить мне много неприятностей. Так вот, я хочу, чтобы ты мне ее привез.

Роб выгнул бровь, дивясь предусмотрительности Аргилла. Хитроумный граф решил отмести возможные подозрения Ангуса насчет этого документа, назвав его фальшивкой. Роб это понимал, но поймет ли сэр Ангус Лохви? Ведь от этого зависела жизнь Роба. Если Лохви исполнит распоряжение графа, не вдаваясь в детали и не задавая себе лишних вопросов, Робу конец.

В зале установилась тишина. Наконец Лохви сказал:

— Я привезу этот документ, граф, если таково твое требование.

— Отлично. — Граф на мгновение прикрыл глаза, чтобы скрыть их радостный блеск, и повернулся к Робу: — Итак, куда ты спрятал эти бумаги, Гленлион?

— Сначала подпиши грамоты об освобождении леди Линдсей. — Краем глаза Роб видел, как Ангус метнул в его сторону удивленный взгляд. — А мой отец поставит на них свою подпись как свидетель.

Аргилл недовольно поморщился. Но только Роб это заметил. Кивнув в знак того, что все происходит в полном соответствии с его планами, граф достал чернильницу, песочницу, очинил перо и подписал два экземпляра послания, обеспечивавшего беспрепятственный переезд леди Джудит во владения ее отца графа Уэйкфилда. Когда бумаги были подписаны, заверены подписью Лохви и посыпаны мелким речным песочком из песочницы, Роб с облегчением перевел дух. Хотя бы такую малость он сделал для Джудит. Теперь граф не сможет утверждать, что сделка недействительна и леди уехала в Англию против его воли.

— Что ж, — резко сказал Аргилл, откладывая перо, — я свое слово сдержал, Гленлион. Теперь дело за тобой!

Когда лэрд Лохви поднял на сына глаза, в которых мелькнуло смятение, Роб с едва заметной улыбкой произнес:

— Документ, который так стремится заполучить граф Аргилл, хранится в ногах у моей матери.

Лохви нахмурился. Аргилл рассердился.

— Чтоб тебя черти взяли, Гленлион! Тебя — и твои шуточки.

— Я и не думал шутить, — сказал Роб, не сводя глаз с лэрда Лохви. — Моя мать заботится о своих чадах и хранит их тайны даже после смерти. — Этот намек предназначался Ангусу на тот случай, если он забыл, что в каменном изображении болонки, вырезанном у ног леди Лохви на ее надгробии, существует тайник — небольшое углубление, где Роб прятал обличавший графа Аргилла документ. Интересно, задался вопросом Роб, о чем подумает его отец, когда спустится в родовой склеп Кэмпбеллов? Охватит ли его грусть при виде каменного изваяния супруги и надгробий их семерых сыновей? Поймет ли он, что его собачья верность Аргиллу ничто по сравнению с любовью и преданностью к людям одной с ним крови? Ответа на этот вопрос Роб не знал, а поскольку в этом деле от него ничего больше не зависело, ему оставалось лишь ждать и мучиться сознанием собственного бессилия.

Прошла минута, показавшаяся Робу вечностью. Наконец Ангус повернулся к Аргиллу.

— Я знаю, где хранится этот документ. Я достану его из тайника и лично прослежу за тем, чтобы ты своевременно его получил.

Когда Лохви вышел из зала, Аргилл залился смехом.

— Похоже, Гленлион, твоя козырная карта бита. Роб мрачно кивнул в ответ.

— Да, сэр, похоже на то.

Джудит поплотнее завернулась в плед и всмотрелась в расстилавшийся перед ней темный водный простор. В воде по ходу судна отражались горевшие на мачте сигнальные огни. Путешествие затягивалось, и Джудит не могла отделаться от ощущения, что они будут плыть вечно и никогда не достигнут пункта назначения. Она никуда не хотела ехать, отказывалась подняться на галеру, рыдала, даже пыталась сопротивляться — все бесполезно. Теперь она стояла на борту галеры, которая несла ее вдоль западных берегов Шотландии в сторону Дамбартона, где за нее должны были внести выкуп. Сопровождал ее сам Аргилл — худшего спутника трудно было себе представить. Казалось, он следил за каждым ее движением, не давая ей ни минуты покоя.

— В твоем молчании, леди Линдсей, кроется некий укор, — сказал граф, и она, чтобы не показаться невежливой, была вынуждена к нему повернуться.

— Разве я что-нибудь сказала? Пожаловалась?

— Нет, ты все больше помалкиваешь, но именно это мне и не нравится. Неужели ты и вправду думаешь, что я его убил?

Эта граничившая с цинизмом откровенность заставила ее поежиться.

— Так ты не велел с ним расправиться?

— Ну нет. — Аргилл негромко рассмеялся. — Хотя, не скрою, искушение было велико. Этот Гленлион давно сидит у меня в печенках, еще до того, как стал любимчиком короля, который возвел его в рыцарское достоинство и дал ему золотые шпоры.

— Вряд ли за это можно держать благородного человека в тюрьме и покушаться на его жизнь.

— Согласен. Скажем так: у меня есть для этого особые причины. Скажи, ты знала о том, что в свое время он был моим вассалом?

Джудит, опасаясь причинить вред Робу необдуманным ответом, заколебалась. Но надо было что-то ответить, и она сказала:

— Да, что-то в этом роде я слышала.

— Так я и знал. Наверняка ты слышала и о том, что он отказался от данной мне вассальной присяги… Слышала, слышала — иначе не отвела бы глаз. Не понимаю только, чего ты боишься? Ну отказался — и Бог с ним! С меня достаточно услуг его отца Ангуса Лохви и остальных Кэмпбеллов, которые были и остаются преданными мне слугами.

— Не понимаю, милорд, зачем ты мне все это говоришь? Если не ошибаюсь, наша поездка не имеет ничего общего с вассальной присягой Роберта Кэмпбелла, данной твоей милости.

— Разумеется. Нас связывает соглашение, которого мы, между прочим, обязаны придерживаться. Признаться, я завидую Гленлиону. Ты предана ему всей душой, а такая преданность по нынешним временам редкость.

Джудит скривила губы в горькой улыбке.

— Мне ничего не оставалось, как согласиться. Откажись я, ты ни за что не выпустил бы его из застенка.

— Это точно. Не выпустил бы. — Он коснулся ее щеки. Содрогнувшись, она отпрянула. Его прикосновение было ей отвратительно, а его пальцы холодны, как когти ястреба. Опустив руку, Аргилл с иронией в голосе произнес: — Но Бог с ним, с Гленлионом. Ты только подумай, как счастлив будет твой брат, когда увидит тебя после стольких лет разлуки. Кстати, он знает, что ты сожительствовала с Гленлионом?

— Мы не сожительствовали. Мы вступили в брак по согласию. — Джудит покраснела до корней волос.

Аргилл щелкнул пальцами, как бы давая ей понять, что все это пустые слова, отговорки.

— Такой брак дает определенные права. Но только на год и один день. Уверен, Гленлион забыл тебе об этом сказать.

— Я это знала.

— Знала? И тем не менее продолжаешь его защищать? Как это трогательно. Уж не влюбилась ли ты в него?

Поскольку она никак не отреагировала на его слова, Аргилл залился ехидным смехом. Как она ненавидела этого негодяя. Она с трудом сдержалась, чтобы не наговорить графу всяческих пакостей по поводу составленного им соглашения. Ведь он мог передумать. А между тем он поклялся освободить Роба, в случае если она подпишет письмо, адресованное ее отцу. Она подписала бы что угодно, только бы Роба освободили. Она до сих пор не могла забыть, каким несчастным он выглядел, когда они встретились в тюремном дворе. Как жаль, что ей так и не удалось увидеться с ним или хотя бы взглянуть на него перед отъездом.

Когда галера вошла в устье реки Клайд и проскользнула под нависавшими над головой огромными базальтовыми глыбами к Дамбартону, было уже довольно темно. Миновав высокие прибрежные скалы, судно направилось в бухту, откуда открывался вид на порт и мощный замок, долгое время находившийся в руках англичан и лишь недавно отвоеванный шотландцами. Джудит была бесконечно утомлена долгим морским переездом. Не говоря уже о том, что от качки ее все время подташнивало. Ей хотелось лишь одного: оказаться подальше от инфернального графа, лечь в постель и забыться сном. Но до этого еще далеко. Ей предстоит встреча с отцом или братом, а возможно, с обоими. Интересно, как они отреагируют, узнав, что она намерена остаться в Шотландии? Обнаружив, что за ней приехал только брат, она никак не могла взять в толк, хорошо это для нее или плохо. Когда она вошла в большой зал замка, сэр Пейтон, дожидавшийся ее в одной из боковушек, вышел ей навстречу.

— Пейтон…

— Сестричка! — Он сжал ее руку в своих ладонях и улыбнулся.

Он показался ей таким большим, взрослым, настоящим мужчиной. Ничего удивительного: в последний раз она видела его семь лет назад, когда он был еще желторотым юнцом. Теперь он стал высоким, широкоплечим, с такими же, как у нее, светлыми волосами, в которых проглядывали каштановые прядки. Он носил аккуратно подстриженные усы и бородку более темного, нежели волосы, оттенка с редкими золотистыми вкраплениями.

— Как… как же ты вырос! — после минутного замешательства воскликнула она, и оба рассмеялись.

— М-да… действительно… А ты за то время, что мы не виделись, стала еще краше.

— Глаза у нас с тобой одинаковые, материнские. Пейтон кивнул.

— Отец говорит, что все дети пошли в мать.

— Как его здоровье?

— Он здоров, но очень за тебя беспокоится. Так же, как и все мы. Мы с Мэттью после смерти твоего мужа хотели увезти тебя в Англию, но… тогда это было невозможно. — Он легонько сжал ей руку и отпустил. — Аргилл сразу согласился с нами сотрудничать. А люди из замка Каддел твоей судьбой особенно не интересовались.

— Да, Аргилл мне рассказывал. — Джудит сделала паузу, решив отзываться об Аргилле с большой осторожностью. Пока Гленлион не окажется на свободе, лучше не раздражать графа.

Граф Аргилл возник из темноты словно по волшебству, как только Джудит упомянула его имя. Он появился в зале не один, а в сопровождении кастеляна замка Дамбартон.

С хозяйским видом указав на стол и стоявшие рядом стулья, Аргилл произнес:

— Присядьте, прошу вас. Сэр Вальтер уже послал за вином и пирожными. Нам с вами надо кое о чем поговорить.

Сэр Пейтон нахмурился.

— Да о чем тут говорить? Условия сделки выеденного яйца не стоят. Ты, милорд, получаешь две тысячи фунтов, а моя сестра — свободу и право вернуться в Англию.

Джудит с шумом втянула в себя воздух. Две тысячи фунтов? Невероятно! Она тут же подумала о Саймоне — о том, сколько всего он мог бы построить на эти деньги в Гленлионе. Воистину сумма выкупа превосходила все мыслимые пределы.

Аргилл пожал плечами, исподтишка бросил взгляд на Джудит и ухмыльнулся.

— Действительно, на первый взгляд кажется, что все очень просто. Между тем в этом деле есть один пикантный момент, который следует обсудить.

— Мы, конечно же, все обсудим, — нетерпеливо сказал сэр Пейтон. — Но не сегодня. Я и мои люди весь день не слезали с седел и очень устали. Я уже не говорю о леди Джудит. После долгого переезда она нуждается в отдыхе еще больше нас. Так что отложим разговор на завтра, милорд.

— Увы, это невозможно. Утром я должен уехать по неотложному делу. — Аргилл бросил в сторону Джудит еще один ироничный взгляд, заставивший ее вздрогнуть. — Прежде всего я хотел бы выразить свою глубокую печаль по поводу того, что мне не удалось оградить леди Джудит от оскорблений и грубых посягательств со стороны одного моего вассала.

— Насколько я понимаю, милорд, наследницу клана Каддел и леди Линдсей похитили именно твои люди, — нахмурившись, сказал сэр Пейтон. Аргилл плотно сжал губы.

— Да, это верно. Но я строго-настрого запретил своим людям обижать пленников или каким-либо образом ущемлять их права.

Джудит, которая уже опустилась на стул, любезно пододвинутый ей сэром Вальтером, вскочила.

— Я отлично понимаю, к чему клонит граф, а потому избавлю его от необходимости говорить намеками и расскажу все, как есть, сама. Во-первых, упомянутый графом вассал вовсе меня не оскорблял, напротив, был со мной очень мил. Ну и во-вторых, я не собираюсь уезжать из Шотландии. Извини, Пейтон, что пришлось сказать тебе об этом не с глазу на глаз, а при свидетелях, но у меня не было выбора.

От злости глаза Пейтона превратились в две узкие зеленые льдинки, и Джудит невольно подумала, не происходит ли то же самое с ее собственными глазами, когда она гневается.

— Это невозможно. Выкуп за тебя уплачен, и завтра же я увезу тебя в Англию.

— Я полагался на твое слово и заключенное между нами соглашение, сэр, — сказал Аргилл, обращаясь к Пейтону. — Но хочу тебя заверить, что, если леди в нарушение договора все-таки решит остаться в Шотландии, твои деньги не будут конфискованы.

— Они не будут конфискованы, — жестко сказал Пей-тон, — потому что все пункты договора будут соблюдены и леди завтра же отправится домой, где ее ждут отец и сестры.

— Я никуда не поеду. — Джудит говорила, не повышая голоса, но ее намерения и так были ясны. — Я остаюсь в Гленлионе.

Граф Аргилл негромко рассмеялся.

— Похоже, сэр, твоя сестра чрезвычайно упряма.

— Эта упрямая леди, — произнес сэр Пейтон, — будет находиться под стражей до тех пор, пока мы не пересечем английскую границу.

В голосе Пейтона зазвенел металл, и Джудит поняла, что он своего решения не изменит. Ах, если бы только она могла побеседовать с братом наедине, без свидетелей… Она рассказала бы ему всю правду о предательстве графа и об отчаянном положении Гленлиона. Но кто знает, поверил бы он ей или нет? Особенно после того, что ему наговорил Аргилл. Как бы то ни было, убедить Пейтона в своей правоте необходимо. Но как это сделать? Роб никогда не отличался терпением, а потому ожидание превратилось для него в настоящую пытку. Конечно, будь на то воля Аргилла, он обрек бы своего неверного вассала на более жестокие, кровавые муки, но для Роба в его нынешнем состоянии ума и нервов ничего хуже в нравственном отношении придумать было нельзя. Чувство обреченности неожиданно сменялось надеждой, после чего он снова погружался в бездну отчаяния. Он метался по камере словно дикий зверь в клетке. Временами поднимал голову к крохотному зарешечённому оконцу, сквозь которое проглядывало солнце, позволявшее ему определять движение времени. Но и солнце, казалось, было на стороне Аргилла, поскольку, по мнению Роба, положение его в небе почти не менялось. От смертного греха — уныния — его спасало одно: мысли о Джудит. Стоило ему прикрыть глаза, и перед его мысленным взором возникала ее хрупкая стройная фигурка, замершая посреди замкового двора, и ее ангельское личико, обрамленное золотистыми волосами. В ее глазах светились любовь и сочувствие, а губы беззвучно шевелились, произнося слова надежды и ободрения. Это были волшебство, мираж, наваждение… И именно они придавали Робу бодрость и силы и внушали ему желание жить дальше, чтобы дождаться их с Джудит венчания, а потом ждать очередного чуда — появления на свет их ребенка. Прошло шесть дней, Роб определил это по положению на небе солнца, чередованию света и тьмы, а также по тяжелым шагам в коридоре, знаменовавшим смену караула. Все это время Роб мучился неразрешимым вопросом: передаст лэрд Лохви хозяину замка изобличающие его документы или не передаст? Робу казалось, что за эти шесть дней Лохви мог уже несколько раз доехать до семейной усыпальницы Кэмпбеллов, достать бумагу из тайника и вернуться в замок Иннисконнел. Наконец утром седьмого дня неопределенности пришел конец. Появилась стража, которая отвела Роба в большой зал замка, где его поджидали граф Аргилл и лэрд Лохви. Когда Роб вошел в зал, Лохви быстро отвел глаза. Аргилл, напротив, сразу же вонзился в него взглядом. Роба охватило чувство тревоги.

— Подойди поближе, рыцарь, — властно произнес Аргилл, указывая ему на место рядом со своим столом, где он должен был встать. — Я хочу, чтобы это дело раз и навсегда разрешилось — и как можно быстрее. — Переведя взгляд своих светлых, с поволокой глаз на лэрда Лохви, он добавил: — Как я и обещал, при этом будет присутствовать твой отец. Ну а теперь я был бы не прочь увидеть наконец эту бумагу.

Роб с замирающим сердцем наблюдал за тем, как Лохви доставал из-за пазухи сафьяновую сумку для хранения ценных бумаг. Это была, вне всякого сомнения, та самая сумка, где Роб держал изобличавший Аргилла документ. А это означало, что игра проиграна. Напрасно Роб надеялся, что семейная, родовая честь заставит Лохви спасти своего единственного оставшегося в живых сына, вырвать его из лап Аргилла. Опять победила традиция слепой преданности сеньору, которой Кэмпбеллы неукоснительно придерживались. В душе у Роба — там, где еще несколько минут назад теплилась надежда, — поселилась горечь.

Лохви швырнул сумку на стол — как раз между графом Аргиллом и Робом — и густым басом произнес:

— Вот он, этот документ. Фальшивка, как ты утверждаешь, милорд.

— Да, фальшивка. И весьма искусно сделанная. Взгляни: печать точь-в-точь как моя собственная. — Аргилл накрыл сумку ладонью и потянул к себе. На его тонких губах змеилась улыбка.

— Ты послал меня, милорд, за доказательством бесчестья и измены моего сына, а я обнаружил, что все это ложь, — сказал Лохви с совершенно несвойственной ему дрожью в голосе.

— Все верно: ложь, фальшивка… Именно это я тебе и сказал, — с раздражением произнес Аргилл, развязывая шнурки и заглядывая в сумку. — Впрочем, ложь вдвойне, поскольку… Поскольку здесь ничего нет. — Он прищурился и несколько раз тряхнул сумкой над столом. — Она пуста!

— Так оно и есть.

— А где же документ, старый осел? Или ты мне положишь на стол бумагу, или и часа не пройдет, как голова твоего сына скатится с плеч, после чего ее насадят на копье и выставят на позор!

— Ложь, значит, — словно не слыша графа, произнес Лохви, покачав головой. — Да, милорд, вся твоя жизнь — одна большая ложь. Время от времени я оглядываюсь на прошлое и думаю, что более преданных людей, чем Кэмпбеллы из Лохви, у тебя никогда не было. А что ты дал им взамен? Чем расплатился со мной за гибель семерых сыновей, защищавших предназначавшуюся тебе добычу? Чем?

— Ты лжешь, старик! Я прислал тебе кошель с золотом. Жертвы Кэмпбеллов из Лохви хорошо оплачены…

— Семь сыновей! — взревел Лохви, пронзив Аргилла яростным взглядом. — Между тем ты не стоишь и волоса с их головы. Что там волоса? Ты не стоишь даже куска железа, которое снесет голову с твоих плеч, если Роберт Брюс прочитает бумагу, найденную мной в этой сумке.

Аргилл побледнел, руки у него задрожали.

— Я играл с тобой честно, старик…

— Черта с два! Ты с самого начала вел со мной фальшивую игру.

Лохви с шумом втянул в себя воздух, отошел от стола и задумчиво провел рукой по голове, взлохматив свои ярко-рыжие, с сединой волосы.

— Гленлион был прав, — негромко произнес он. — Только я не слушал его. И не перечь мне, Джордж Кэмпбелл, граф Аргилл. Теперь-то я знаю, кто ты и чего стоишь. Ты не только не заслуживаешь чести носить славное имя Кэмпбеллов, но не достоин даже облизать пыль с сапог своего отца — да пребудет душа его с миром. — Аргилл попытался вскочить из-за стола, но Лохви сделал предупреждающий жест, вскинув вверх руку. — Сиди, милорд, и слушай меня внимательно, ибо от того, поймешь ты сказанное или нет, зависит твоя жизнь.

Это была не просто угроза. Роберт Брюс не щадил изменников. Роб почувствовал, как в его измученную душу, капля за каплей вливается новая надежда.

В светлых глазах Аргилла полыхнула ярость, но он промолчал, лишь сжал лежавшую на столе сафьяновую сумку. Лохви кивнул.

— Написанное, подписанное и запечатанное твоей печатью письмо сейчас в надежном месте, и в случае моего пленения или насильственной смерти его немедленно перешлют Роберту Брюсу. Перешлют его и в том случае, если мой сын или кто-либо из моих родственников будет убит или ранен тобой или же по твоему наущению. Я не шучу. Сантименты мне чужды, и я не премину при малейшей угрозе для себя и своих близких дать письму ход — недаром я прозываюсь Рыжим Дьяволом Лохви! Запомни: эта бумага является гарантом твоей и моей безопасности. Если перестанешь строить моему семейству козни, письмо останется в тайнике. А только затеешь очередную интригу — жестоко раскаешься.

Лохви умолк, и в зале наступила зловещая тишина. Роб и Лохви ждали, какое решение примет Аргилл. Графу ничего не стоило приказать своей многочисленной челяди схватить обоих и заточить в темницу на вечные времена. Отец и сын сильно рисковали, но при сложившихся обстоятельствах другого выхода у них не было.

Наконец Аргилл снова заговорил:

— Гленлион нарушил указ короля и должен предстать перед судом.

— Этот указ — очередная фальшивка. Роберт Брюс занят делами своей страны, и ему недосуг разбираться в спорах, возникших из-за какой-то заложницы. — Ангус подался всем телом вперед. — Говорят, англичане запросили мира. А это значит, милорд, что Брюс скоро вернется на родину и займется изменниками, пустившими корни в шотландской почве. Давай договоримся — ты отпустишь моего сына, а я не стану подавать на тебя встречный иск.

— Согласен — чтоб вас обоих черти взяли!

— В таком случае я составлю бумагу, где ты откажешься от всех обвинений в адрес моего сына — и ты, милорд, ее подпишешь!

— Составляй! — нетерпеливо крикнул Аргилл. — Одной бумагой больше, одной меньше — не все ли равно?

— А леди? — выступил вперед Роб, все это время хранивший молчание. — Что произошло с леди?

Аргилл одарил его ироническим взглядом.

— Согласно договору, родичи ее выкупили.

— Вот черт! Когда?

— Четыре дня назад. По моим расчетам, они уже пересекли границу, и их тебе не догнать. — Аргилл ехидно ухмыльнулся. — Помнится, сэру Пейтону очень хотелось побыстрее покинуть пределы Шотландии. Все кончено! Теперь Джудит в руках Уэйкфилда, и граф вряд ли отдаст ее Робу. Зародившаяся было в груди Роба надежда на успешный исход дела таяла как снег под лучами весеннего солнца. Счастье ускользало от него, и он не знал, как его удержать.

Когда они оказались на свободе, отец догнал Роба и, придержав коня, сказал:

— До Лохви путь неблизкий. Особенно пешком.

— Да, далековато, — согласился Роб, шагая по поросшей травой тропе.

Лохви пустил коня шагом и поехал с ним рядом.

— За ведьмой своей отправился? — с минуту помолчав, спросил он.

Роб остановился и поднял на него глаза.

— За женой.

Лохви поиграл желваками на скулах и кивнул.

— Ясное дело…

С озера подул холодный влажный ветер; его порывы напоминали о скором приходе зимы. Должно быть, уже октябрь наступил, подумал Роб. Сколько же он просидел в темнице замка Иннисконнел? Две недели, три — месяц?

Отвернувшись от отца, он снова двинулся в путь. Через некоторое время Лохви последовал за ним. Копыта его коня едва слышно ступали по мягкой пожухлой траве.

— Тебе бы следовало окунуться в озеро, парень. От тебя воняет. Я это чувствую, даже сидя на коне.

— Не нравится — езжай себе с Богом. Лохви тяжело вздохнул.

— Знаешь, парень, у меня и в мыслях не было, что Аргилл задумал тебя повесить. Мне казалось, худшее, что тебе грозит, — это кратковременное тюремное заключение.

— Ты ошибался.

— Да. И не только в этом.

— Верно, не только в этом, — согласился Роб. Он шел, высоко подняв голову, и свежий холодный ветер с озера овевал его лицо. Это было приятное чувство; ветер принес с собой запах сосновой хвои, но Робу чудился в нем запах вереска. Он думал о веточке белого вереска, которую Джудит подарила ему на удачу.

Ангус ехал то рядом с ним, то немного опережая его. Затем, повернув коня, преградил ему путь и протянул руку с толстыми короткими пальцами, поросшими рыжими волосами.

— Садись вместе со мной, упрямец. Так мы доберемся до Лохвисайда гораздо быстрее.

Роб посмотрел на протянутую ему отцом руку и перевел взгляд на его изборожденное морщинами лицо. Годы, проведенные во взаимной вражде, оставили в их душах глубокий, незаживающий след. Робу и в голову не могло прийти, что отец когда-нибудь вот так запросто, по-дружески протянет ему руку. И все-таки, несмотря на то что между ними произошло, Роб не мог не признать, что отец — человек порядочный и понятие чести ему не чуждо, хоть он его и толкует по-своему. Ангус Лохви жесток, но не вероломен. И это, как осознал теперь Роб, часть давней родовой традиции Кэмпбеллов. Стиснув руку Лохви, Роб вскочил на лошадь и расположился у нее на крупе за спиной у отца.

— Господь всемогущий! — фыркнул Ангус. — Да от тебя воняет, как от борова в хлеву.

— Тогда давай поедем быстрее, чтобы запах относило ветром.

Ангус рассмеялся и дал коню шпоры.

На расстоянии лиги от замка Лохви они увидели спускавшихся с холма кавалеристов. Роб их узнал и попросил отца придержать лошадь.

Всадники подъехали и взяли их в полукольцо. Ехавший во главе отряда Арчи Маккаллум некоторое время с недоумением взирал на сидевших на одной лошади Роба и лэрда Лохви. Позади Арчи виднелись разгоряченные скачкой лица Макгрегоров и Макнэшей. Объединенные общей целью — стремлением спасти хозяина, они прекратили на время свои вечные перебранки и ссоры.

— В Гленлионе хоть кто-нибудь остался? — спросил Роб. Арчи кивнул:

— Все Маккаллумы там. Так что не беспокойся. Один из Макнэшей пренебрежительно фыркнул, но на него не обратили внимания. Откашлявшись, Арчи сказал:

— Мы это… Собрались, значит, чтобы вырвать тебя из лап палача.

— Как видите, я уже на свободе. Но работенка для вас найдется. Надеюсь, вы не прочь немного поразмяться?

— Не прочь! — воскликнули они хором, и их голоса еще долго разносились эхом над горным озером.

— В таком случае едем, — сказал Ангус и, дав коню шпоры, послал его вперед.

Глава 26

Влажный ветер, завывавший уныло, как злой дух вод Келпи, кружил в воздухе упавшие листья. Лошадь путалась этих крохотных смерчей, прядала ушами, ржала и сбивалась с шага. Джудит успокаивала животное, ласково похлопывая его по крутой шее. В скором времени кавалькада должна была пересечь шотландскую границу и оказаться на территории Англии. Джудит решила бежать, но такая возможность ей не представилась. Сэр Пейтон догадывался о ее намерениях и приставил к ней надежных людей, днем и ночью они не спускали с нее глаз. Джудит, однако, не теряла надежды осуществить свой план и дожидалась удобного случая. Пошел холодный дождь. Джудит накинула капюшон шотландской шерстяной накидки брейд, которую продолжала носить назло брату, и окинула взглядом окаймлявшие дорогу холмы и поросшие вереском торфяные болота. Впереди, на расстоянии нескольких миль от того места, мимо которого они проезжали, виднелась выстроенная в незапамятные времена невысокая каменная стена, отделявшая Англию от Шотландии. Джудит подумала, что преодолеть эту полуразрушенную стену на лошади не составит никакого труда; куда сложнее преодолеть взаимную ненависть и предрассудки, разделявшие эти две нации. Потом она подумала о Робе; она думала о нем постоянно с того самого дня, как уехала из замка Иннисконнел. Что с ним? Жив ли он? Отпустил ли его Аргилл на свободу, как обещал? С недавних пор ко всем ее мыслям о любимом человеке примешивалось сильнейшее беспокойство, усугублявшееся отсутствием каких-либо известий о нем, а также неопределенностью ее собственного положения, которое она остро ощущала. Какой-то всадник догнал Джудит и поехал с ней рядом. Даже не повернув головы, она поняла, что это не охранник. Приставленные к ней стражники, устав от ее бесконечных едких насмешек, старались держаться от нее подальше и неспешно трусили за ней на расстоянии полсотни ярдов.

— Все еще печалишься о своем горце? — осведомился сэр Пейтон — а это был он, — стряхивая затянутой в кольчужную перчатку рукой дождевые капли со своих усов и бородки.

— Этого горца зовут Роберт Кэмпбелл Гленлион, — сказала Джудит, упорно продолжая созерцать дорогу прямо перед собой. Смотреть на брата у нее не было ни малейшего желания.

Справедливости ради надо признать, что ссору затеяла Джудит. Сэр Пейтон не ожидал, что Джудит откажется возвращаться в Англию, и поначалу был настроен весьма миролюбиво. Зато потом, когда она объявила о своем намерении остаться в Шотландии, он вспылил и наговорил ей дерзостей. Отпор, который дала ему Джудит, был не менее яростным и эмоциональным, так что граф Аргилл, еще не уехавший в Иннисконнел, позабавился, выслушивая их взаимные упреки.

— Да знаю я, как его зовут, — пробормотал сэр Пейтон, у которого с наносника шлема постоянно капала вода, мешая ему говорить. — Успел лично с ним познакомиться.

От Джудит не ускользнуло, что при этих словах Пейтон помрачнел.

— Я так и поняла, — сказала она.

— Он тебе рассказал?

— О том, как ты босиком брел к своим? Да, он.

Сэр Пейтон вполголоса выругался. Джудит усмехнулась.

— Кстати, он вполне мог взять тебя в заложники, и ты оказался бы в таком же положении, что и я.

— Ну не совсем в таком, учитывая кое-какие обстоятельства. — Дождь усилился; ветер завывал с такой силой, что некоторое время они были вынуждены хранить молчание. Когда шквал миновал, Пейтон подъехал к ней ближе. — Он мне сказал, что у тебя все хорошо.