Леди и горец

Роб вернулся с зажженной лампой, бросавшей на его лицо розовые отсветы.

— Кроватей здесь пока нет, но завтра я велю рабочим сколотить из досок какой-нибудь топчан, — сказал он и повел ее в комнату, где уже была навешена дубовая, с медными засовами и петлями дверь.

Джудит так и подмывало спросить о том, что он собирается с ней делать. Быть может, он хочет получить за нее выкуп и уже написал ее отцу письмо? Интересно, что бы он сказал, сообщи она ему, что не прочь остаться в Гленлионе навсегда?

— Саймон пошел за женщиной, которая поможет тебе здесь устроиться, — сказал Роб, пересекая комнату и ставя лампу рядом с очагом. — Она же принесет тебе поесть. Саймон не соврал насчет говядины, и жена одного из плотников уже готовит мясо.

— А где будешь спать ты? — спросила она и лишь в следующее мгновение поняла, что ее вопрос прозвучал несколько двусмысленно.

Он повернулся и внимательно на нее посмотрел.

— В зале.

Джудит подошла к сваленной у стены груде соломы. Поверх соломы было небрежно брошено грубое шерстяное одеяло. В изголовье этой импровизированной постели стоял пустой кувшин, еще хранивший запах вина. Окно в комнате было непривычно широкое, с массивным каменным подоконником. Оконный проем закрывался не деревянными, как у горцев, а сплошными железными ставнями.

— Я хочу вставить здесь стекло, — сказал Роб, подходя к стоявшей у окна Джудит. — Стекольщик скоро его привезет. Оно обошлось мне в кругленькую сумму, но я не жалею. Помнится, моя мать всегда мечтала о стекле в спальне, и я подумал, что было бы неплохо сделать все так, как она хотела.

— Значит, ей так и не довелось полюбоваться на окно со стеклом? — спросила Джудит, присаживаясь на подоконник.

— Ты же видела лэрда Лохви и не можешь не понимать, что ему это было не нужно. «Напрасная трата денег», — заявил он. И был по-своему прав, поскольку в замковом хозяйстве всегда существует множество дыр, которые срочно требуется заткнуть. К примеру, расплатиться с плотниками, кузнецами, каменщиками… Да мало ли какие траты могут возникнуть у владельца замка? — Роб с минуту помолчал и, невесело улыбнувшись, произнес: — Иногда я думаю, что зря связался со строительством замка. Куда проще было бы построить саманный или деревянный домик.

— Зато ты будешь гордиться своим замком.

— Верно, буду. Но огородившись каменными стенами я останусь совершенно без денег. Особенно если фермеры опоздают с арендной платой. — Роб потер рукой подбородок и снова одарил ее печальной улыбкой. — Но не хочу утомлять тебя своими расчетами. Ты и без того в полном изнеможении. Так что выспись как следует, и завтра жизнь снова заиграет для тебя всеми цветами радуги.

Она хотела, но так и не смогла ему сказать, что жизнь ее снова станет прекрасной, лишь когда определится ее будущее. Когда он ушел, она подумала, что если бы он решил потребовать за нее выкуп, то непременно сказал бы ей об этом. До сих пор у нее не было причин ему не доверять; он относится к ней заботливо и с уважением и вряд ли захочет ее отослать.

Через некоторое время после ухода Роба в комнату вошла женщина с подносом, на котором стояли тарелки с вареной говядиной и неизменной овсяной кашей. Женщина оказалась улыбчивой и словоохотливой, и они с Джудит разговорились.

— Еда уже немного остыла, миледи, — сказала она, — но все равно вкусная. Так что ты сможешь неплохо утолить голод. А в этом кувшине — молодой эль, и тебе будет чем прополоскать горло. Еще что-нибудь нужно?

— Нет, то есть да. Завтра я собираюсь прибрать в доме, и мне нужен платок, чтобы повязать голову. Это во-первых. Во-вторых — всех женщин, которые привычны к готовке и уборке, прошу завтра собраться на кухне с первыми лучами солнца.

С минуту поколебавшись, женщина кивнула.

— Как тебе будет угодно, миледи.

— Кстати, как твое имя и какое положение ты здесь занимаешь?

— Моего мужа зовут Шимкин. Он — лудильщик. А мое имя — Мораг.

— Что ж, Мораг, надеюсь, мы с тобой подружимся и общими усилиями приведем хозяйство лэрда в порядок.

— Как скажешь, миледи. Но… — Она сделала паузу и выпалила: — Но что сказать лэрду, если он поручит распоряжаться на кухне мне?

— Не поручит — если дело будет поставлено хорошо.

— Тысяча извинений, миледи, но мне сказали, что ты заложница Дьявольского Отродья, а значит, не имеешь здесь никаких прав.

На сердце у Джудит стало холодно и пусто. Тем не менее она спросила:

— Это лэрд тебе так сказал?

— Нет, миледи.

— Ну так вот, пока лэрд не запретит, распоряжаться на кухне буду я.

Когда Мораг вышла, Джудит погрузилась в невеселые размышления и к еде даже не притронулась. Стоявшая перед ней на подносе пища остыла. Недаром говорят, подумала Джудит, что ожидание беды во сто крат хуже самой беды. Когда огонек в лампе стал гореть совсем тускло и Джудит со всех сторон обступили гигантские тени, она приняла наконец решение. Что бы там ни было, завтра она обязательно спросит у Роба, как он намеревается с ней поступить — отослать в замок Каддел или оставить при себе.

Глава 15

При дневном свете Робу удалось рассмотреть те особенности в конструкции замка, которые он не заметил в сумерках. Прогулявшись по внутреннему дворику и проверив принесенную ему Саймоном расчетную книгу, Роб поднялся на башню и стал наблюдать за тем, как каменщики выкладывали из больших каменных блоков третий этаж. Стук молотков плотников, возводивших новые строительные леса, и звяканье мастерков, которыми каменщики наносили на каменные глыбы известковый раствор, сливались в его ушах в торжественный гимн созиданию.

— Камень в основном местный, — сказал Саймон, стоявший рядом с Робом. — Это позволяет значительно сократить затраты. Что же касается строителей, то старшина каменщиков получает четыре шиллинга в неделю, а подсобный рабочий — всего шесть пенсов.

— А как продвигается строительство наружных стен? — поинтересовался Роб. — Надеюсь, к концу августа они будут готовы?

— Обязательно. Там и работы-то осталось всего ничего, — ответил Саймон, нахмурившись. — Ты что, ожидаешь нападения?

— Разве нападения на замок такая редкость?

— Мирный договор вроде бы еще действует. Или у тебя другие сведения?

— Умер граф Ольстер, известный под прозвищем Рыжий Граф, и король уехал в Ирландию. В Англии, насколько я знаю, тоже неспокойно.

— Это все регент воду мутит.

— Несомненно. И стягивает к Йорку наемников. Но если Эдуард двинется на север, Брюс вернется в Шотландию и преградит ему путь.

— Что ты намерен делать в случае войны? — спросил Саймон.

— Если я понадоблюсь, мне дадут знать.

— А что будет с леди?

Роберт повернулся к Саймону и сказал:

— Леди будет находиться здесь до тех пор, пока я не решу, как с ней поступить.

— Ты вернешь ее Аргиллу?

Роб и сам не раз задавался этим вопросом. Хотя такой выход представлялся ему наиболее разумным, он не хотел вновь обрекать вдову Линдсей на тяжкие испытания. Так что по собственной воле он бы ее не отдал. Чтобы ее заполучить, графу Аргиллу пришлось бы явиться под стены Гленлиона во главе войска. Но Роб считал, что это маловероятно. У Аргилла много других, куда более важных забот.

— Или ты собираешься вернуть ее семье? — снова спросил Саймон, так и не дождавшись ответа на первый вопрос. — Уэйкфилд наверняка заплатит за нее хороший выкуп.

Роб тихонько выругался.

— Ты, Саймон, задаешь слишком много вопросов.

— А ты в последнее время слишком много ворчишь. — Опершись о строительные леса, Саймон укоризненно посмотрел на Роба. — Кстати, ты мне не рассказал, почему у тебя с Аргиллом так испортились отношения. Говорят, он тебя предал и ты попал в плен к англичанам. Но точно мне ничего не известно. Думаю, ожесточился ты неспроста.

— Вот именно. Неспроста… — Об этом Роб еще никогда никому не говорил. Поскольку человек, узнавший его тайну, разделил бы связанную с этой тайной опасность. Ар-гилл, безжалостный и упорный в достижении своей цели, желая уничтожить свидетельства своего предательства, был способен на любое злодейство. Но эти свидетельства, другими словами, улики преступления, находились в надежном месте, и предъявить их суду следовало, по мнению Роба, лишь когда для этого настанет подходящий момент.

Послышался громкий крик; Роб и Саймон одновременно повернулись на звук и увидели лежавшего на земле каменщика, который, вмуровывая в стену каменный блок, сорвался с лесов и едва не был раздавлен рухнувшим вслед за ним огромным камнем.

— Тысяча извинений, — бормотал он как заведенный, пытаясь подняться с земли. — Тысяча извинений…

— Отнесите его в тень, — сказал Роб его товарищам, — и налейте ему кружку эля.

Пока каменщика поили элем, старшина отдал указание своим помощникам вытесать новый блок взамен поврежденного. Саймон недовольно поджал губы: опять хозяйству убыток! Надо сказать, этот человек был опытным управляющим и строителем и служил еще Найджелу, брату короля Брюса. Но после того как сэр Найджел умер в английском плену, он перебрался в принадлежавший его кузену Гленлион — эту, как ему казалось, тихую гавань, откуда уже не придется уезжать. Порой он вспоминал добрым словом своего прежнего хозяина сэра Найджела и скорбел о его безвременной кончине. Роб отлично понимал Саймона, поскольку чувство утраты было хорошо знакомо и ему. За годы не прекращавшихся междоусобиц и войн с Англией он потерял множество друзей и родственников, не говоря уже о самой тяжелой для него утрате — гибели братьев. Между тем на горизонте собирались тучи новой войны. Королева Изабелла и ее фаворит лорд Мортимер, действуя от имени малолетнего короля Эдуарда III, снова стремились навязать Шотландии английское правление. Господь свидетель, Роб давно уже устал от войн, запаха крови и воплей погибавших на поле боя. Но войны следовали одна за другой почти без перерыва, и казалось, кровавой круговерти не будет конца. Чтобы не думать о грустном, Роб сосредоточил свои помыслы на вдове Линдсей, которая занимала теперь комнату на втором этаже башни. По странному совпадению, это была та самая комната, которую Роб в память о матери собирался застеклить. Бывшая заложница графа Аргилла, вдова, стала теперь заложницей Гленлиона, правда, весьма необычной. За заложников всегда стремились получить выкуп и побыстрее, но Роб никаких усилий в этом направлении не предпринимал, поскольку после внесения выкупа заложника следовало отпустить на все четыре стороны, а этого ему не хотелось. Поначалу — что греха таить? — он был не прочь получить за вдову кругленькую сумму, но теперь о деньгах и не помышлял. Когда он думал об этой женщине, перед его мысленным взором представали ее изумрудные глаза, чувственная улыбка и белое, пахнувшее вереском тело. После встречи с ней в уединенном покое замка Лохви во время грозы он окончательно утвердился в мысли, что вдова видит в нем не просто тюремщика, а еще и мужчину, не равнодушного к ее прелестям. Роб не раз давал ей это понять. Спускаясь по винтовой лестнице в главный зал, Роб размышлял над тем, совместимо ли чувство долга с теми чувствами, которые он испытывал к вдове. Конечно, похитив заложницу у лэрда Лохви и графа Аргилла, он поступил вопреки бытовавшим тогда правилам. Но это лишь на первый взгляд, ибо лэрд после смерти сыновей страшно ожесточился и мечтал о мщении, потеряв всякое представление о справедливости. Без сомнения, оставить вдову в его руках было все равно что обречь ее на верную смерть. Однако, привезя ее в Гленлион, он подверг смертельной опасности собственную жизнь. Конечно, в случае нападения Роб всегда мог позвать на помощь Макгрегоров, Маккаллумов и Макнэшей, но долго сопротивляться Аргиллу, приди тому в голову блажь вернуть себе заложницу, он бы не смог, поскольку воинов у графа было раз в двадцать больше. Не говоря уже о том, что Роб не очень-то был уверен в преданности своих новых вассалов, поскольку лэрдом стал недавно и заслужить уважение воинственных обитателей здешних мест еще не успел. Словом, Роб ни в чем не был сейчас уверен — за исключением того, что окончательно испортил отношения с отцом и могущественным графом Аргиллом, который при желании мог бы раздавить его, как муху. И самое поразительное, что сделал он это ради женщины, чего прежде никто от него не мог ожидать. Он был уверен, что рыцарские подвиги во имя прекрасной дамы выдумали менестрели, и ни разу не встречал женщины, способной подвигнуть мужчину на геройство и самоотречение. И тем не менее… И тем не менее он сам не заметил, как стал защитником, покровителем и в определенном смысле даже сообщником вдовы Линдсей. Но как это ни странно, никакой награды от нее до сих пор не получил — даже обычных слов благодарности не услышал. Вспоминая, как он увозил вдову из замка Лохви, Роб подчас дивился собственной опрометчивости. Ведь наверняка имелись другие способы спасти женщину. К примеру, он мог написать графу Аргаллу — даже королю, если уж на то пошло. Вряд ли в их намерения входило ссориться с воинственным графом Уэйкфилдом. Но вместо этого он привез вдову в Гленлион — недостроенный замок, который в случае нападения не выдержал бы не только осады, но и одного-единственного штурма. Не иначе как у него помутился рассудок. Кажется, она рассказывала, что скучает по Англии? Вот и отлично — пускай отправляется к своим английским родичам.

— Привет тебе, рыцарь, — проворковал у него за спиной нежный голос, который он с некоторых пор так часто слышал в своих снах. Смутившись, Роб повернулся и увидел, как в зал вплыла вдова Линдсей. На ней было перетянутое поясом в талии шафранового цвета льняное платье, на голове — простой крестьянский платок, скрывавший ее золотистые волосы.

— Там на столе кувшин с элем, — произнес Роб, чтобы хоть что-нибудь сказать.

Она улыбнулась.

— Действительно, кувшин. И что интересно, стоит на том самом месте, куда я его утром поставила.

— Неужели? — Он не сдержал своей обаятельной улыбки. — Впрочем, чему тут удивляться? Ты ведь всегда была любительницей наводить порядок и возиться по хозяйству.

— В детстве меня учили, что безделье — источник греха. Мама говорила, что, прежде чем командовать слугами, настоящая леди должна научиться все делать собственными руками.

— Может, ты и сапоги умеешь чистить?

— Никогда не пробовала. Зато знаю, как варить гуталин. — Продолжая улыбаться, она прошла к очагу, огонь горел ровным, бездымным пламенем. — В домашнем хозяйстве множество секретов. К примеру, правильно растопить очаг — это целая наука. Но вот хорошая тяга — целиком на совести каменщика, складывавшего очаг. Если он не знает своего дела, очаг всегда будет дымить — как его ни растапливай.

Несмотря на улыбку и нарочитый, показной оптимизм, она ужасно волновалась. Это было видно по ее избыточной жестикуляции и по тому, как подрагивали у нее руки, когда она поправляла на голове платок. Роб был наблюдательным и сделал соответствующие выводы.

— Не беспокойся, я не отошлю тебя к Аргиллу, — сказал он.

Джудит замерла на месте.

— Правда, не отошлешь?

— Правда. Ведь от тебя немало пользы.

— Пользы? — переспросила она, округлив от удивления глаза.

— Ну да. Вряд ли в замке кто-нибудь знает, как варить гуталин или растапливать очаг на английский манер.

Он ожидал, что она улыбнется, но вместо этого щеки у нее вспыхнули, а на лице появилось какое-то странное выражение.

— И это все, что ты можешь обо мне сказать, лэрд Гленлион, — что от меня немало пользы?

В ее глазах полыхнул гнев, и Роб нахмурился.

— А что, по-твоему, я должен был сказать? Что решил отослать тебя к отцу?

— Решил, значит?

— Да, это мне не раз приходило в голову. Разве ты не хочешь домой? Помнится, ты именно об этом говорила мне в Лохви. Или уже передумала? Боже правый, да ты изменчива, как весенний ветер!

— Напротив, я отлично знаю, чего хочу. И очень постоянна в своих желаниях, — сказала она, подходя к Гленлиону и пронзая его взглядом, исполненным такой ярости, какой он, признаться, увидеть в ее глазах никак не ожидал. — Я хочу сейчас того же, что и семь лет назад. Роб отвел глаза и покачал головой.

— Я не обязан знать, чего ты хочешь, и ты не вправе требовать от меня исполнения своих желаний.

— Вот-вот, все так говорили. Мои желания никогда не принимались в расчет. Зато я обязана была исполнять требования других. Всю жизнь меня поучали — что я должна делать, что говорить, даже что я должна думать или чувствовать! Господь свидетель, до чего я устала быть игрушкой в руках тупых, безответственных мужчин! Похоже, я в тебе ошиблась, Роберт Гленлион. Ты увез меня из Лохви не для того, чтобы спасти, а из каких-то своих соображений, не имеющих ничего общего с моими желаниями.

Ее слова были до того несправедливы, что Роб от гнева не сразу нашелся, что сказать. А когда заговорил, Джудит невольно попятилась, такой разъяренный был у него вид.

— Это верно, леди. Ты и впрямь во мне ошиблась, если думала, что я готов выслушивать необоснованные обвинения.

— То есть как это «необоснованные»?

То, что она отступила на шаг, он принял за раскаяние. Но это было заблуждение. Потому что она снова ринулась в атаку.

— Разве кто-нибудь спрашивал меня о моих желаниях, увозя меня в замок Лохви? Да ничего подобного. А когда меня обвинили в колдовстве и бросили в каменный мешок из-за наветов какой-то старой дуры, разве кто-нибудь поинтересовался, что я обо всем этом думаю…

— Я тут совершенно ни при чем.

— Вот как? Но я что-то не припомню, чтобы ты спрашивал у меня, хочу ли я бежать из замка Лохви, оставив Мейри в одиночестве.

— Выходит, перспектива утонуть или сгореть на костре тебя больше устраивала? — спросил он, вздернув подбородок. — Извини, не знал. Но если ты предпочитаешь смерть моему обществу, скажи — и я отвезу тебя обратно.

Наступило молчание, наконец Джудит негромко произнесла:

— Я бы предпочла остаться с тобой, Роберт Гленлион. Ее откровенность поразила Роба словно удар грома, и некоторое время он стоял, не двигаясь, словно оцепенел. Потом до его слуха донеслось какое-то шушуканье, и он, повернувшись, увидел группку забредших на кухню в поисках эля рабочих, ставших невольными свидетелями его объяснения с Джудит. Желая выяснить все до конца, Роб схватил ее за руку и потащил к винтовой лестнице.

— Боже правый, да здесь, кажется, назревает скандал! — воскликнул Саймон, входя на кухню вслед за строителями.

— Нет, Саймон, никакого скандала, — проворчал Роб, увлекая Джудит за собой. — Просто нам с леди нужно кое-что обсудить наедине.

Пока он тащил ее вверх по лестнице, она всем своим видом старалась показать, что подобное неуважительное обращение с его стороны ничего, кроме презрения, не заслуживает. Но при этом она не произнесла ни слова, понимая, что взывать к его рассудку в данную минуту бессмысленно.

В коридоре второго этажа было холодно, пустынно и тихо — лишь потрескивали полыхавшие в железных держателях факелы. Однако в комнату, куда Роб ее привел, проникали солнечные лучи и долетал дувший с долины легкий бриз. При свете дня Джудит удалось рассмотреть вырезанных на облицовочных плитах очага львов и в испуге бегущих ланей — единственных свидетелей предстоявшего решительного объяснения Роба и Джудит. Здесь по крайней мере можно было уединиться — строительство шло полным ходом и народа в башне толклось предостаточно.

Когда они вошли в комнату, Роб отпустил ее руку — гнев и волнение в его душе стали постепенно стихать.

— Итак, леди Линдсей, объясни, что ты имела в виду.

Она упрямо вздернула подбородок.

— Я хотела сказать, что ты навязываешь мне свою волю, даже не поинтересовавшись моими желаниями.

— Нет, леди, ты говорила совсем другое.

Она густо покраснела и, избегая его взгляда, едва слышно прошептала:

— Я сказала, что предпочитаю остаться с тобой.

— Да, — негромко произнес он, — именно это ты и сказала. — Его затопило незнакомое ему прежде чувство, ничего общего не имеющее с вожделением, но способное породить в душе сумятицу. Роб услышал то, что хотел, но, к несчастью, не знал, что ответить.

Ему захотелось коснуться ее щеки, ощутить ее тепло, сорвать у нее с головы крестьянский платок, скрывавший волосы, и распустить их, чтобы они золотистым каскадом рассыпались у нее по плечам. Захотелось прижать ее к груди и до конца дней с ней не разлучаться. Жизнь тяжела, непредсказуема, полна насилия и жестокости; понимая все это, Роб тем острее осознавал, какой драгоценный дар преподнесла ему судьба в лице этой прекрасной и такой хрупкой на первый взгляд женщины. И он не мог этот дар отвергнуть. Он протянул ей руку, и, поколебавшись какую-то долю секунды, она вложила в нее свою узкую ладонь. Он медленно, почти торжественно поднес ее к губам и поцеловал. Она ощущала его дыхание, когда он скользнул губами по голубым жилкам под нежной белой кожей ее запястья. Исходивший от нее запах вереска пьянил его, наполняя невыразимым блаженством. Боясь спугнуть ее торопливым движением или чересчур резким жестом, Роб сдержал нахлынувшие на него эмоции и, приблизив губы к ее нежному ушку, прошептал:

— Ты пахнешь как горный вереск весной.

— Пару месяцев назад я положила несколько пучков вереска в свой сундук, чтобы… — начала было Джудит и замолчала, поскольку его губы отправились в путешествие вверх по ее руке. Дойдя до локтя, где начинался мешавший ему рукав, Роб остановился и поднял на Джудит глаза. — Чтобы защитить свою одежду от моли, — закончила Джудит фразу и тоже на него посмотрела. Сгорая от желания, Роб пожирал взглядом ее приоткрывшиеся от волнения алые губы, изумрудно-зеленые глаза и сливочную шею, где под нежной кожей пульсировала жилка. Он так сильно хотел ее, что титаническим усилием воли преодолел искушение взять ее прямо там, у стены, где они стояли. Приподняв ее лицо, он сказал, отчеканивая каждое слово:

— Если ты, леди, сейчас мне уступишь, то будешь скомпрометирована и твой отец откажется платить за тебя выкуп.

— А для тебя самое главное — выкуп? — прошептала Джудит.

— Ну уж нет. — Он снял у нее с головы платок и вытащил из прически шпильки, и волосы рассыпались у нее по плечам. — С меня достаточно того сокровища, которое я сейчас сжимаю в своих объятиях.

Глава 16

Слова Роба эхом отозвались у нее в ушах. Ни один мужчина не называл ее сокровищем. У нее перехватило дыхание и на какой-то миг, показавшийся ей вечностью, она утратила способность говорить. Простые, казалось бы, слова лэрда всколыхнули у нее в душе целую бурю самых противоречивых чувств.

По спине у Джудит побежали мурашки, когда он посмотрел на нее. Проникавший в комнату сквозь распахнутое окно солнечный свет отражался в его серых глазах.

— Не спеши с ответом, женщина, — нарушил он тягостное молчание. — Хорошенько подумай, то ли это, чего ты хочешь.

Она накрыла своей ладонью его сильную руку, которая лежала у нее на щеке. Ее бросило в жар, а дыхание стало прерывистым.

— Откуда мне знать? В верности ты мне не клялся, обетов никаких не давал. Кто знает, что у тебя на уме?

— Я спас тебя от неминуемой смерти. Неужели тебе этого мало?

Сердце у нее, казалось, остановилось.

— Мало. Мне нужно что-то определенное. — Почувствовав разочарование, она отвернулась. Неужели он промолчит, не выскажет ей своих чувств? Тогда она не сможет отдаться ему всем своим существом. Тело, быть может, отдаст, а душу и сердце — ни за что.

— Если для тебя так уж важно, миледи, — тихо, но взволнованно произнес он, — я готов дать тебе клятву, что буду защищать тебя от врагов, оберегать от всяческих неприятностей и достойно с тобой обращаться. Но уверяю тебя, твое семейство не обрадуется, если я возьму на себя более серьезные обязательства по отношению к тебе.

— Мое семейство меня не интересует. — Она снова перевела на него глаза и подумала, что это ставшее ей таким дорогим лицо является ей даже во сне.

Роб удивленно изогнул бровь.

— Может быть, тебе нужно церковное благословение? Но разве ты не знаешь, что папа римский особым эдиктом запретил католическим священникам совершать в Шотландии обряд венчания и даже отпевать мертвых?

— Мне не нужно ни родительского, ни церковного благословения. Я просто хочу знать, каковы твои чувства ко мне.

По выражению его лица Джудит поняла, что в душе у него происходит нешуточная борьба. Все понятно! Он желает ее, но любить не может, и именно это заставляет его держать рот на замке. Ах, до чего же она была глупа, надеясь, что найдет в сердце этого горного лэрда любовь!

— Послушай, миледи, я мало что могу тебе предложить. Все, что у меня есть, — это недостроенный замок да горстка арендаторов, чьи деньги позволяют мне кое-как сводить концы с концами. Я ничего не могу тебе обещать, кроме тяжелого, изматывающего труда и нескончаемых набегов и войн, которые в любой момент могут уничтожить даже тот скромный достаток, который со временем, возможно, у меня будет.

— Ты в самом деле считаешь, что я могу предпочесть твои земли данным тобой клятвам верности? — Она вопросительно на него посмотрела и медленно покачала головой. — Как же плохо ты меня знаешь. Кстати, у меня тоже есть земли — и в Англии, и в Шотландии, так что не твои владения привлекают меня, Гленлион. — Она положила руку ему на предплечье, почувствовав, как напряглись у него мышцы, и увидела собравшиеся у него на лбу морщины. Нет, он совершенно ее не понимает. — Земли, несомненно, представляют определенную ценность. Я хорошо это знаю. В свое время моя собственная ценность как раз и определялась стоимостью принадлежавших мне земель. Но совсем недавно я поняла, что на свете есть другие ценности и они для меня гораздо важнее.

— Легко рассуждать, когда владеешь землями, — с горечью произнес Роб. — Мне такое и в голову не приходило, потому что я бился за каждый клочок земли, за каждый пучок клевера.

— Тем не менее кое-что от благ земных ты все-таки урвал. К примеру, добыл с помощью своей храбрости и меча эту долину. Уверена, ты в силах удержать то, что с таким трудом приобрел.

Роб невесело рассмеялся.

— Интересно, что ты скажешь, когда я всего этого лишусь и нам придется жить в пещере и одеваться в шкуры?

Джудит понимала, что рискует, открывая ему свое сердце и не зная, какие мысли бродят у него в голове, но другого выхода не было.

— Я скажу, — прошептала она, — что, любя такого мужчину, как ты, считала бы себя богатейшей женщиной в мире.

Его серые глаза были полузакрыты и осенены ресницами, тем не менее она заметила, что в них полыхнул огонь. Взяв ее лицо в ладони, он, глядя ей в глаза, прошептал:

— До чего же ты смелая… — и, проведя губами по ее губам, добавил: — и до чего наивная… Не понимаешь, что отныне нам остается уповать лишь на Божью милость.

Он выпустил ее из объятий, отступил на шаг и с шумом втянул в себя воздух.

— Священника поблизости нет. Да если бы и был, не смог бы из-за папского запрета совершить обряд венчания. Но в соответствии с шотландским законом мы имеем право принести брачные обеты сами, без священника, имея в качестве свидетелей одного только Господа Бога и птах небесных. Ты понимаешь, о чем я говорю?

Она кивнула:

— Понимаю. Это называется союзом скрещенных рук или браком по взаимному согласию.

— Совершенно верно. — Он снова протянул к ней руку, коснулся пальцами ее нежной щеки и севшим от волнения голосом произнес: — И этот брак будет таким же нерушимым и прочным, как если бы мы дали брачные обеты в церкви перед лицом священника. Но чтобы этот брак нельзя было оспорить, необходимы два свидетеля. Кроме того, брак нужно подтвердить актом любви на брачном ложе.

Брак по согласию… Такого рода церемония в Шотландии была сопряжена с выплатой жениху определенной суммы — так называемых невестиных денег. Но ей нечего было ему дать, кроме собственного сердца.

Когда Роб заговорил снова, у него на губах появилась едва заметная улыбка.

— Я готов пройти с тобой через эту церемонию только для того, чтобы дать тебе возможность сказать «нет». Но предупреждаю: если ты скажешь «да», обязательно затащу тебя в постель, чтобы убедиться в искренности твоих слов.

Для окончательного решения ей понадобилось не больше секунды. Из того, что произошло дальше, у нее в памяти запечатлелись лишь несколько мгновений; все остальное словно затянуло туманной дымкой. Лэрд Гленлион крепко держал ее за руку и не сводил с нее глаз. Они стояли в главном зале замка перед ярко полыхавшим очагом; рядом с ними — приглашенные в качестве свидетелей Саймон Маккаллум и жена лудильщика Мораг. Лэрд Гленлион громким голосом произносил торжественные слова брачного обета:

— Я, Роберт Кэмпбелл, перед лицом Господа и в присутствии этих добрых людей беру в жены Джудит Линдсей. Этот брак заключается по обоюдному согласию сторон и в соответствии с законами Шотландии, что я, Роберт Кэмпбелл, подтверждаю своим рыцарским словом…

Джудит произносила слова брачного обета прерывающимся от волнения голосом. Пути назад не было: чтобы она потом не пошла на попятную и не отказалась от данного ею слова, Роб пригласил свидетелей, чье присутствие в случае брака по согласию было, в общем, необязательным. Когда все необходимые клятвы и обеты были даны, не привыкший к подобным торжественным церемониям Саймон с облегчением перевел дух, расплылся в улыбке и громким голосом потребовал, чтобы в зал принесли вина и пирогов. Мораг, напротив, внимала словам ритуала как завороженная, и в глазах у нее блестели слезы. Когда в зал повалил простой люд, дожидавшийся окончания церемонии на улице, Мораг подошла к Джудит.

— Ох, неладно это — играть свадьбу в мае. Уж больно примета плохая, — сказала она.

— Настоящую свадьбу мы справим в День всех святых, — сказал Роб. — То, что происходило сегодня, — скорее обручение, хотя и считается законным браком.

— Не считается. Пока вы с молодой женой не легли в постель, — со знанием дела заметила Мораг, даже не покраснев.

— Прежде чем наступит утро, брак получит необходимое подтверждение, — ответил Роб. Джудит, услышав его слова, вспыхнула словно маков цвет.

Когда они поднялись из-за стола, на улице уже сгустилась ночная тьма, но зал был по-прежнему ярко освещен факелами, а свадебное пиршество продолжалось. Поднявшись на второй этаж, они вошли в комнату, где горел очаг и одна-единственная масляная лампа. После того как Роб закрыл дверь, ими овладело странное смущение, и некоторое время они стояли посреди комнаты в полном молчании, не решаясь произнести ни слова. Роб не сводил с Джудит глаз, и сердце у нее замирало от волнения.