Глава 6

По пути домой Терри два раза просил таксиста остановить машину для того, чтобы позвонить в мастерскую Веры Мэтьюс. К телефону никто не подходил. Выйдя из второго по счету телефона-автомата, он сел в поджидающее его такси.

— Постойте здесь минутку, — сказал Терри таксисту, откидываясь на спинку сиденья.

Шофер пытливо посмотрел на него:

— Прямо здесь, у тротуара?

— Да.

— Мотор выключить?

— Нет.

Терри устремил взгляд на блестящую металлическую стойку бокового зеркала и, вспомнив полученные на Востоке уроки, попытался достичь состояния концентрации.

Однако он обнаружил, что не способен полностью отрешиться от окружающего его мира. Навязчивый рокот мотора, назойливый стук каблуков спешащих прохожих, пронзительные звуки автомобильных гудков, рев мчащихся мимо машин — все это отвлекало его. И когда он усилием воли постарался все-таки сосредоточиться на тех фактах, которые ему хотелось проанализировать, он вдруг почувствовал, что шум улицы властно уводит его внимание от главного, задерживая мысли на второстепенном, постороннем. А ведь на Востоке его не раз предупреждали, что именно рассеянность внимания является основной помехой в достижении состояния концентрации.

В его сознании вдруг возникли картины прошлого: унылые стены монастыря, безжизненные, покрытые снегом горные вершины, обрушивающиеся вниз, на камни, водопады, сумрак кельи, чашка вареного риса, сушеная рыба, хрупкая тоненькая девушка-славянка, чьи смеющиеся глаза и алые губы будоражили его воображение, подобно смутному, едва уловимому запаху благовоний, принесенному внезапным порывом ветра.

Он вспомнил, как узнал о сокровищах древнего города, как отправился на их поиски, как по дороге туда на него напали бандиты, как после долгих мытарств добрался до монастыря. Наконец он вспомнил о том, как познакомился со своим будущим Наставником, этой удивительной, непостижимой личностью: просветленное лицо, внимательный сосредоточенный взгляд, покой и вместе с тем необычайная внутренняя сила, исходившие от него, навевали мысль о заснеженных пиках гор на рассвете и медленно плывущих над ними облаках. Терри вспомнил слова учителя, который всегда говорил тихим, размеренным голосом, как человек, который полагается на логику в уверенности, что не нуждается в сложных словесных формах, чтобы донести свои мысли до сознания ученика.

«Ум — хороший слуга, но плохой наставник. Когда он недисциплинирован, он похож на капризного и непослушного ребенка. Память должна быть слугой сознания. Слишком часто она становится его хозяином. Недисциплинированный ум отказывается сосредоточиться на какой-либо одной мысли, он распыляется на сотни других, посторонних мыслей. Эти мысли удерживаются в памяти. Будучи не в состоянии избавиться от них, человек теряет часть своей скрытой силы, их можно уподобить специально вырытым для орошения полей канавам, которые отбирают воду у рек. Ум человека, которому за сорок и который живет в условиях современной цивилизации, засорен таким количеством паразитических мыслей, что не может использовать свою природную способность к сосредоточению более чем на тридцать процентов — мысли о работе, о домашних неурядицах проделывают в его сознании дырочки, через которые тонкими струйками убывает мыслительная энергия, лишая ум человека изначальной силы».

Терри не знал о прошлом этого загадочного Наставника, даже не знал, сколько ему лет. Этот человек прекрасно говорил по-английски и мог с равной легкостью изъясняться на нескольких китайских диалектах. Было очевидно, что он на собственном опыте познал цивилизацию и научился презирать ее. Всегда безмятежно спокойный, он жил скромно и уединенно, иногда посвящая свое время ученикам, которые в неудержимом стремлении к истинному знанию совершили столь долгое и трудное паломничество в монастырь.

Шофер такси слегка развернулся на своем сиденье и изумленно уставился на отчужденное хмурое лицо Клейна.

Внезапно Терри рассмеялся.

— Что это вы? — спросил шофер с явным облегчением, убедившись, что смех у Терри самый обыкновенный, как у всех людей.

— Да просто увидел вдруг свое лицо в зеркале заднего вида, — объяснил Терри. — Увидел и испугался.

Шофер такси кивнул:

— Я было подумал… даже слова не подберу… У вас был такой бессмысленный взгляд, ну прямо как у идиота. Вы уж не обижайтесь, мистер!

— Как вас зовут? — спросил Терри. — Сэм Лебовиц.

— Ладно, Сэм, — сказал Терри, — если у вас когда-нибудь возникнет желание научиться сосредоточивать свое внимание на каком-то одном предмете, вспомните о хмуром сердитом взгляде, который, правда, является не признаком глубокой внутренней сосредоточенности, а проявлением слабости. Достичь состояния концентрации можно только в том случае, если человек абсолютно уравновешен — и умственно, и физически. Хмурое выражение на лице свидетельствует о том, что разум пребывает в смятении. Впрочем, все это, Сэмми, жуть как сложно!

— Ладно, приятель, если ты все-таки хочешь, чтобы я отвез тебя к доктору… — Таксист вновь насторожился. Терри сдавленно прыснул.

— Это, наверное, из-за вчерашней вечеринки. Похоже, лишнего хватил. — Терри с удовлетворением отметил, что лицо водителя тотчас же смягчилось. — Постоим еще минутку, Сэмми, я попробую собраться с мыслями.

Лебовиц поудобнее расположился на сиденье, достал из кармана пачку сигарет, с довольным видом взглянул на включенный счетчик и вежливо сказал:

— Как прикажете, босс! — Ему не раз приходилось возить людей, которые туго соображают с похмелья.

Терри поднял глаза и вновь посмотрел в боковое зеркало. На сей раз на его лице не было и следа хмурости. Казалось, он спит с открытыми глазами — настолько мускулы его лица были расслаблены.

Он дышал спокойно и размеренно, не предпринимая никаких усилий сосредоточить внимание, пока не достиг состояния полного спокойствия и безмятежности. Потом, когда внешние раздражители угасли сами собой и он перестал воспринимать и замечать несущиеся мимо машины, спешащих пешеходов, водителя такси, ему наконец удалось выстроить цепочку из событий и фактов, которые он принялся анализировать с методичностью биолога, рассматривающего под микроскопом срезы живых тканей.

Сначала надо было по порядку разобраться, кто реально имел доступ к его квартире, а следовательно, и к «слив-гану»: Ят Той, чья преданность была вне всяких сомнений и который не остановился бы даже перед убийством, если бы кто-нибудь попытался обидеть Терри или любого дорогого ему человека; Леверинг, который в своей неприязни к Терри, граничащей с ненавистью, мог пойти на что угодно; Соу Ха, которая пожертвовала бы собственной жизнью, чтобы защитить его, но которая вследствие какого-то непредвиденного поворота событий, вероятно, оказалась во власти Мандры. Соу Ха, несмотря на ее вполне американские манеры и образ жизни, была все же уроженкой Востока и превыше всего ценила понятие «честь». Если бы Мандра стремился использовать свою власть над Соу Ха для того, чтобы оказывать давление на ее отца, вполне можно допустить, что девушка отправилась к Мандре прямо домой, внешне сдержанная и любезная, но исполненная решимости отомстить ему.

Далее — Альма Рентон, которая решилась бы на любой шаг, только бы оградить свою сестру, Синтию, от необходимости расплачиваться с жизнью той ценой, какую жизнь так непреклонно требует от людей, имеющих обыкновение относиться к ней чересчур легко.

Наконец, сама Синтия Рентон, эмоциональная свободолюбивая натура, которая всем своим существом не приемлет никакой зависимости, тем более власти над собой, и ведет себя подобно ежу, который, стоит к нему прикоснуться, тотчас выпускает иголки.

Размышляя обо всех этих людях, Терри обнаружил, что во всех пяти случаях имеются веские логические основания для подозрения: стараясь сохранить объективность и забыть про все свои симпатии и антипатии, он, однако, понял, что в данный момент не в состоянии ответить на волнующий его вопрос; он понял также, что ответить на этот вопрос сможет только тогда, когда подробнее познакомится с жизнью Мандры, который так или иначе был связан с каждым из перечисленных выше лиц.

Как справедливо заметил Мэллоу, Мандра умел четко определять слабости того или иного человека и потом их эксплуатировал; свои коварные планы он осуществлял при помощи некоего Уильяма Шилда, весьма темной и загадочной личности, главным образом благодаря ему он оказывал давление на Синтию.

Клейн попытался сосредоточиться на следующем вопросе: каким образом Мандра обрел власть над Синтией? Синтия Рентон темпераментна, импульсивна, нервозна, но она не глупа, а Мандра был слишком умен, чтобы не понимать этого.

Трудно предположить, что эта детально разработанная система была предназначена лишь для того, чтобы обрести власть только над одной, пусть даже и очаровавшей Мандру, женщиной. Это была система, которая предполагала четко действующую организацию и явно была рассчитана не на одну операцию. Наверняка должен существовать какой-то мужчина с поврежденным позвоночником, ибо Синтии показали этого человека и, если бы она потребовала, чтобы его обследовал ее домашний врач, ей бы вряд ли в этом отказали.

Вряд ли, однако, мужчина с такой серьезной травмой мог выскочить на проезжую часть дороги и выполнить поистине потрясающий акробатический трюк прямо перед движущимся на него автомобилем. То, что врач так удачно оказался на месте происшествия, подобрал «пострадавшего» и предоставил водителю, совершившему наезд, возможность скрыться, свидетельствует о существовании плана, тщательно продуманного и выверенного даже в мельчайших деталях.

Эта система предполагает соучастие какого-то врача с извращенными представлениями о профессиональной этике. Врач этот, вероятно, поддерживает постоянную связь с «жертвой». Итак, существуют некий мужчина, который когда-то действительно сильно повредил позвоночник, ловкий акробат, способный без всякого риска для своей жизни прыгнуть под колеса мчащегося на большой скорости автомобиля, и врач, умный, но с подмоченной репутацией.

Врач и трюкач, вероятно, люди отнюдь не случайные в этой компании, поскольку, помимо всего прочего, они должны обладать злым умом, необходимым для того, чтобы выкачивать деньги из своих жертв. Мужчину с поврежденным позвоночником Мандра специально не искал, они, по-видимому, встретились случайно, волею судеб. Поэтому скорее всего калека и является самым слабым интеллектуальным звеном в этой системе шантажа и жульничества.

Придя к заключению, что все это должно выглядеть именно так, Терри набросал в голове примерный план действий. Он наклонился вперед и попросил Сэма Лебовица подъехать к кварталу 18—100 на Ховард-стрит. Когда машина остановилась у перекрестка, он велел водителю подождать его, вылез из такси и быстрым шагом двинулся по улице. На расстоянии нескольких домов от перекрестка стоял табачный киоск. Терри подошел к нему и, покупая сигареты, как бы между прочим сказал киоскеру:

— Я ищу Шилда, Уильяма Шилда.

— Не знаю такого, — угрюмо ответил киоскер и протянул Терри сдачу.

— Он калека, живет где-то здесь, в этом квартале.

— А-а, кажется, я знаю парня, который вам нужен. Попробуйте поискать его вон в том доме. — Он указал на другую сторону улицы.

Терри поблагодарил его, еще некоторое время постоял у киоска, чтобы наполнить портсигар только что купленными сигаретами и заодно внимательно оглядеть жилой дом, на который указал ему киоскер. Затем Терри неторопливой походкой направился к зданию. Оказавшись в затхлом коридоре, он постучал в дверь с табличкой «Управляющий». Дверь отворилась дюйма на два, и в образовавшейся щели Терри увидел широкоплечую дородную женщину с жидкими бесцветными волосами, которая придерживала крупными дряблыми руками засаленный пеньюар, прикрывая им свою объемистую грудь.

— У вас здесь живет некто Уильям Шилд?

— Зачем он вам?

— Хочу поговорить с ним.

— О чем?

— О делах.

— О каких делах?

— У меня есть хорошие новости для него.

— Какие хорошие новости?

— К сожалению, этого я сказать вам не могу, новости касаются лично мистера Шилда.

— Прямо так и не можете?

— Так мистер Шилд дома?

— Нет.

— Где же он?

— Понятия не имею.

— Речь идет о деньгах, — наугад ляпнул Терри.

— О деньгах? Не про его ли лотерейные билеты вы говорите?

Терри пожал плечами.

Дверь приоткрылась чуть шире. Женщина внимательно изучила Терри своими блестящими глазками и сказала:

— Он здесь больше не квартирует. Поищите его на Третьей улице, в доме Шэмрока.

Дверь захлопнулась.

Он доехал до дома Шэмрока, где ему сказали, что Уильям Шилд прожил в этом доме всего две недели и потом перебрался на другую квартиру, не оставив своего адреса.

Терри задумался. Поскольку Шилда ему найти не удалось, он решил заняться врачом, адрес которого, по словам Синтии, значится в телефонном справочнике.

После каждой операции Уильям Шилд меняет место жительства, что же касается доктора Седлера, он вряд ли станет это делать, так как является практикующим врачом. Судя по всему, доктор Седлер очень умен и с ним нужно быть исключительно осторожным. Что ж, то обстоятельство, что его легко разыскать, можно воспринимать как подарок судьбы, если к тому же учесть, что человек этот в любой момент рискует оказаться за решеткой.

Терри Клейн расплатился с таксистом перед трехэтажным домом, который когда-то был, вероятно, дворцом, но с годами утратил былое великолепие и пришел почти в полное запустение. О его прежней красоте говорили отдельные архитектурные элементы на фасаде, однако близость ремонтных мастерских и продуктовых лавок еще больше довершала атмосферу неприкрытой запущенности, которая теперь окружала его.

Под огромными окнами, за которыми некогда располагалась гостиная, висела вывеска, на ней крупными буквами было написано: «Доктор Седлер, хирург». Кроме того, на лужайке перед домом на металлическом штыре красовался указатель.

Терри Клейн быстро взбежал по ступенькам лестницы, ведущей к входу, открыл дверь и прошел внутрь. Как только он переступил порог, раздался резкий звонок, возвещающий о приходе посетителя.

Приемная была достаточно просторной, вдоль стен тесными рядами стояли стулья для пациентов. В этой большой комнате находилось, однако, всего два человека: две девушки почти одинаковой наружности — молодые, тоненькие, привлекательные. Они сидели в противоположных углах, каждая держала в руках журнал. Как только в приемной появился Терри, они как-то испуганно взглянули на него и тут же вновь уткнулись в свои журналы, будто там было что-то такое, от чего нельзя оторваться. Клейн подошел к столику в центре комнаты, остановился около него и стал ждать. Девушки так больше на него и не посмотрели. Дверь с табличкой «Без вызова не входить» в самом конце приемной распахнулась, и на пороге показался высокий костлявый мужчина лет сорока пяти с рефлекторной лампой на лбу. На нем был чистый белый халат с короткими рукавами, его обнаженные тощие руки сильно пахли эфиром. Лампа освещала впалые щеки, хищный рот и массивную челюсть.

— Доктор Седлер? — спросил Терри.

— Да.

— Я очень спешу, — мельком взглянув на девушек, сказал Терри, — и мне срочно надо переговорить с вами по одному делу.

— Вам нужна медицинская консультация? — спросил доктор Седлер холодным размеренным тоном.

— И да, и нет, — ответил Терри.

— Проходите, — пригласил доктор Седлер. Клейн прошел в кабинет Седлера. Вдоль одной из стен стояли высокие металлические шкафы с многочисленными папками. Дверь в операционную, сияющую кафелем, была приоткрыта, и Терри обратил внимание на то, что операционный стол ярко освещен свисающими с потолка лампами. Доктор Седлер опустился в кресло рядом с письменным столом, указав Терри Клейну на другое, и уставился на гостя холодным пронзительным взглядом. Клейн постарался напустить на себя нервозность.

— Рассказывайте, — сказал доктор Седлер, — мы одни.

— Вероятно, вы не помните меня, доктор? — начал Клейн.

Седлер внимательно посмотрел на Терри:

— Простите, как вас зовут?

— Мое имя все равно ничего не скажет вам, доктор, однако уверен, что вы не забыли ту ночь, когда какой-то мужчина оказался под колесами моей машины. Вы ехали тогда вслед за мной, и, когда это случилось, вы подобрали пострадавшего и доставили его сюда, чтобы оказать ему необходимую помощь. Вы велели мне следовать за вами, но я… я…

Седлер презрительно усмехнулся, его губы вытянулись в длинную тонкую линию. Он так пристально смотрел на Клейна, словно выискивал на его лице какую-то болячку, чтобы немедленно приступить к ее удалению хирургическим путем.

— Вы были пьяны, — сказал он.

— Нет, я не был пьян, — возразил Клейн.

— Я явственно чувствовал запах алкоголя, которым несло от вас даже на расстоянии. Не надо, молодой человек, не убеждайте меня в том, что вы не были пьяны. Я врач, хирург. И я уже слишком долго занимаюсь своей профессией — мне достаточно один раз посмотреть на человека, чтобы определить, пьян он или нет. Вам ни в коем случае нельзя было садиться за руль. Вы даже не могли следовать за моей машиной. А теперь вот являетесь и, смею предположить, намерены рассыпаться в извинениях и объяснениях. Я не желаю их выслушивать.

Терри сокрушенно покачал головой и произнес:

— Я только хотел убедиться, что с этим человеком все в порядке. Понимаете, доктор, вы все-таки ошиблись относительно моего состояния, и потом, знаете, вернувшись к машине, я тщательно осмотрел ее: на ней не было никаких следов от удара — ни одной царапины, тем более вмятины. Возможно, удар был все-таки несильным. Этот человек возник внезапно прямо перед моим капотом. Я резко свернул в сторону и попытался объехать его. Он отскочил, и мне показалось, что он в безопасности, но вдруг я ощутил неприятный толчок, обернулся и увидел, что он катится по проезжей части. Наверное, он потерял равновесие, когда пытался отпрыгнуть, и я крылом чуть задел его. Не может быть, чтобы он получил серьезную травму.

Доктор Седлер смотрел на Терри теперь уже с нескрываемым презрением и отвращением.

— Не получил, значит, никакой серьезной травмы, говорите? — язвительно заметил он.

— Серьезной — нет. Не мог получить.

Доктор достал из кармана связку ключей, выбрал нужный ему, отпер ящик письменного стола и достал оттуда три рентгеновских снимка.

— Подойдите сюда и посмотрите на свет.

Терри подошел и через плечо доктора стал разглядывать снимки.

— Видите вот это? Это позвонки. А это видите? — Седлер указал на темную линию кончиком карандаша. — Это смещение. Вы знаете, что это значит?

— Вы хотите сказать, это…

— Именно, — доктор Седлер вздохнул. — Я хочу сказать, что это перелом позвоночника. И вам нужно благодарить судьбу, что перелом пришелся не на третий позвонок, иначе был бы нарушен диафрагмальный нерв, что привело бы к полному параличу дыхательных путей и удушью вследствие неспособности осуществлять моторные рефлексы диафрагмы. Молодой человек, вы сейчас находитесь в крайне незавидном положении. То, что вы не последовали тогда за мной в клинику и не сообщили об этом дорожном происшествии в полицию, только усугубляет вашу вину.

— Но у меня страхование…

— К черту ваше страхование! — грубо перебил его Седлер. — Я не бухгалтер, меня не интересуют доллары и центы, для меня самое главное — жизнь и здоровье людей. Вы знаете, что значит для человека до самой своей кончины быть прикованным к постели? С парализованными ногами, которыми не пошевельнуть, с головой на мягкой подпорке, которую ни на сантиметр нельзя повернуть в сторону? Что значит лишиться способности самостоятельно пить, есть, спать, вообще делать все, что так естественно и привычно для нас с вами, для любого человека? Меня с души воротит, когда приезжают такие, как вы, и начинают толковать о страховании! Я оказал этому человеку необходимую медицинскую помощь, потому что как врач не мог поступить иначе. Но вы-то, молодой человек, несете уголовную ответственность. Еще неизвестно, чем все это кончится. В случае смертельного исхода вам будет предъявлено обвинение в наезде. В любом случае вы превысили скорость и сбили человека, к тому же были пьяны при этом… Так как ваше имя?