Ей хотелось рассмеяться, но получился совсем другой, болезненный звук.

– Смотря что под этим понимать.

Пристально посмотрев в ее пылающее лицо, расширенные зрачки, Уэбб начал пальцем ласкать ей губы.

– Успокойся. Я уже получил то, что хотел. – Его хриплый голос подсказал, что это правда.

Уэбб ласкал ее так, словно больше ничего не хотел от нее, словно ему был нужен всего лишь один поцелуй. От этом мысли Мэри Фрэнсис стало не по себе. Он склонился над ней, словно собирался прикоснуться губами к ее лбу, но тело Мэри Фрэнсис кричало «нет». Его нежность только разжигала желание. Она подняла лицо ему навстречу, их губы сомкнулись.

Неутоленное желание!.. Когда тело до боли жаждет мужчины. Оно охватило Мэри Фрэнсис с такой стремительностью, что она едва не задохнулась. Страсть, о которой она всегда мечтала, бушевала в ней с неукротимой силой.

Желание захватило их обоих, и уже невозможно было повернуть назад.

Мэри Фрэнсис обняла Уэбба и забыла обо всем на свете. Одежда полетела на пол; два обнаженных тела сплелись на кровати, разметав белый полог. Уэбб осторожно входил в нее, и Мэри Фрэнсис с наслаждением раскрывалась навстречу этому таинству, впуская в себя другого человека – Уэбба. Ощущения были столь необычны и сильны, что Мэри Фрэнсис боялась не выдержать.

Низкий, наэлектризованный желанием голос Уэбба прервал ее мысли.

– Теперь держи меня, – прошептал он. – Крепко. Я не хочу причинять тебе боль.

Тело его придавило ее с такой сладкой силой, что ей отчаянно захотелось раствориться в нем. Она на все была готова, лишь бы Уэбб облегчил ей эту пытку, но от внезапного болезненного ощущения вскрикнула.

Глаза ее наполнились слезами, но не от боли, а от отчаяния. Ее тело не отвечало У эббу, не помогало ему.

– Я сделал тебе больно, – произнес он – Боже…

– Нет, прошу тебя! Все в порядке. Со мной все в порядке! – Она храбро умоляла его не останавливаться, но он не хотел продолжать.

Уэбб вздохнул.

– Ирландка, тебе вовсе не обязательно должно быть так больно. Я могу избавить тебя от боли.

– Нет, Уэбб. Я хочу испытать эту боль. Очень хочу! – Дыхание было учащенным, голос звучал прерывисто. Мэри Фрэнсис понимала, что со стороны, должно быть, это звучит весьма странно. – Я хочу пройти через все, и через эту боль тоже. Прошу тебя…

Мэри Фрэнсис боялась, что Уэбб не дойдет до конца, как в прошлый раз. Она с мольбой посмотрела ему в глаза.

– Чш-ш-ш… – Он коснулся ее губ своими, стараясь унять смятение, охватившее ее. – Не спеши, любовь моя. Ты двигаешься слишком быстро, тело твое не поспевает.

Уэбб вздохнул и, опираясь на локти, навис над Мэри Фрэнсис, лаская ее волосы. Его неспешные движения должны были успокоить ее, но ощущение его твердого естества, почти вошедшего в нее, оказывало обратное действие. Мэри Фрэнсис изнемогала от счастья, чувствуя, что Уэбб так близко, обдает ее своим жаром, что его твердая плоть продолжает упираться в естественный барьер, воздвигнутый природой. Она была переполнена Уэббом… И совершенно пуста.

Сила собственного желания потрясла Мэри Фрэнсие. Мимолетная боль, которую он неизбежно причинил ей, не шла ни в какое сравнение с глубокой болью, вызванной желанием. Один вид Уэбба, нависшего над ней, энергия его крепкого тела разжигали это желание. Она уже начинала думать, что так и не познает полной любви, если Уэбб будет играть в благородство и дальше…

Неужели он не понимает, что, жалея ее, только больше наказывает? Она готова немного потерпеть, если он доведет начатое до конца. Она готова стерпеть все.

– Твое тело еще не готово принять меня, – сказал он, проведя ладонью по ее шее с нежностью, от которой Мэри Фрэнсис едва не расплакалась. – Калитка в твой сад закрыта и не распахнется для первого встречного.

– Как это возможно? – Дерзость, которую она ощутила, удивила Мэри Фрэнсис. – Посмотри на меня, я вся горю и дрожу, мне трудно дышать, груди мои набухли от возбуждения, соски отвердели. Я знаю внешние признаки возбуждения: мы проходили это.

– Не сомневаюсь, ты получала одни отличные оценки. – Глаза Уэбба горели. Он не отводил взгляда от ее груди. – Ты права насчет сосков и груди. Их нельзя не принимать во внимание.

– Ну, если уж говорить о внимании, то все остальное у меня тоже крайне возбуждено и, жаждет твоего внимания.

Искорки, блеснувшие у него в глазах, перешли в хитрую улыбку.

– Можешь выписать мне направление на физиотерапию. Сначала соски, потом остальное. Можем, поработать даже над Г-зоной, если хочешь.

– Зона Графенберга? – Мэри Фрэнсис была заинтригована. – Это мы не проходили на курсах медсестер, но Дженни Джоунд посвятила этому предмету целое шоу. Одна женщина даже потеряла сознание, открыв злополучную зону на своем теле.

– Прямо во время шоу?

– Нет, это случилось в комнате смеха на Кони-Айленд.

Уэбб уставился на Мэри Фрэнсис, потом покачал головой, решив не связываться с зоной Графенберга.

– Ладно, обойдемся без этого. Нам есть чем заняться. Не хватало еще, чтобы ты теряла сознание.

– А может, она потеряла сознание от американских горок?..

Он мягко, но решительно прикрыл ей рот пальцами, не давая говорить. Это не смутило Мэри Фрэнсис: она начала ритмично двигать бедрами, надеясь языком тела вызвать в нем ответ. Она не ошиблась. Уэбб заскрежетал зубами, мышцы живота У него быстро сжимались и разжимались. Движение их было нежно и приятно, словно волны, набегающие на скалы.

– Мэри Фрэнсис… – усмехнулся Уэбб, не переставая ласкать ей висок, – не надо меня убеждать, что ты хочешь меня. Беда в том, что ты никак не хочешь довериться мне, и твое тело инстинктивно помогает тебе защититься.

– Я доверяю тебе, – пролепетала она сквозь его ладонь. Потом отодвинула руку Уэбба и спросила: – Почему ты считаешь, что не доверяю?

– Не потому, что не хочешь. Просто тебя всю жизнь – пичкали добродетелями. Послушание и подчинение занимали среди них важное место – ты скорее уступишь, чем будешь сопротивляться. Но какую-то часть себя ты не уступишь никогда, это происходит и сейчас.

– Откуда ты все это знаешь? – Было бы значительно легче, если бы она могла просто спокойно лежать.

Уэбб посмотрел на Мэри Фрэнсис, уже не улыбаясь.

Я знаю все это от тебя самой, твое тело говорит мне об этом. Твои глаза зовут меня, твои губы мгновенно отвечают мне, но твой – «тайный сад» закрыт для меня. – Туда меня не пускают потому, что, если я туда попаду, я могу узнать – о тебе слишком многое в пылу страсти. Могу узнать тебя настоящую, пойму, почему тебе необходимо скрываться. Как только ты впустишь меня туда, тебе больше негде будет укрыться.

Она отвела глаза. Уэбб все знал. Никому и никогда, не было дела до Мэри Фрэнсис, она была на редкость хрупка, и сломалась бы, как яичная скорлупка, окажись в чьей-то грубой власти. С детских лет отец давал ей понять, что будет любить ее только в том случае, если она сохранит чистоту и непорочность. Заподозри он ее тайные мечтания или зависть к смелости Брайаны, он возненавидел бы дочь. Он хотел, чтобы Мэри Фрэнсис была святой. Потому-то она и окружила себя стеной чтобы сохранить его любовь и уберечься от его ненависти. Она так надежно упрятала свое подлинное «я», что никто и не подозревал о нем… до этого мгновения.

Мэри Фрэнсис кивнула.

– Это вполне естественно, Ирландка. – Он ласково провел ладонью по ее щеке. – у тебя нет причин доверять мне, но и не доверять – тоже-. Я обманул тебя, использовал как приманку, похитил тебя и принудил к браку с собой. Я плохо обращался с тобой. Тому, что я сделал, нет оправдания. Я был не прав. Мы встретились как враги, если помнишь. И ты вела себя не лучшим образом. – Это правда. Она едва не убила Уэбба. – Но это не значит, что все должно так и остаться, – сказал он. – В наших силах изменить все, но ты должна сделать выбор. Если ты хочешь, чтобы мы были вместе, ты должна отдаться мне полностью, довериться мне.

Она открыла глаза и увидела, что льдинки в его глазах почти растаяли.

– Но как? – прошептала она.

– Я могу сделать так, что ты не почувствуешь никакой боли. Могу доставить наслаждение, которого ты еще не знала. Ты познаешь высшее блаженство, но для этого ты должна сделать все, что я скажу. Все, не задавая вопросов.

– И тогда, – спросила она, вспоминая историю, рассказанную Африкой, – я испытаю неземное блаженство? Но как же я смогу жить дальше, ведь, познав такое блаженство, я уже не удовольствуюсь меньшим.

Буду хотеть большего.

– Возможно, – улыбнулся Уэбб, – но с этим проблем не будет.

– Если только ты не решишь запереть меня в комнате и сделать пленницей удовольствий, как поступал Синяя Борода со своими юными непокорными женами. – Она поежилась от этой мысли, на минуту дав волю воображению.

– Мне бы очень хотелось этого, Мэри Фрэнсис, но ты не будешь моей пленницей. Я ничего не сделаю с тобой против твоего желания.

Мэри Фрэнсис подсознательно чувствовала, что он способен заставить ее захотеть всего, чего хочет сам, и, коль скоро дойдет до этого, у нее не останется своей воли. Поразительно, но это правда. У Мэри Фрэнсис почему-то возникло ощущение, что он предлагает нечто очень опасное. Не потеряет ли она себя?

Алекс Кордес нажал на кнопку крошечного устройства дистанционного управления. Его обнаженное тело, еще мокрое после купания в бассейне, натирали кокосовым маслом. Автоответчик, стоявший на кафельной кромке бассейна, умолк. Но еще не придумали такую кнопку, которая могла бы отключить анонимный мужской голос, продолжавший звучать у него в голове…

Алекс собирался весь день проваляться У бассейна, потягивая коктейли и хрустя морскими деликатесами.

Ему было что отметить. Несмотря на неудачу с той женщиной, его гости очень торопились заключить сделку, они согласились на все его условия. Успех был просто потрясающий, и теперь Алекс хотел насладиться им сполна, прежде чем отправить сообщение на базу поддержки в Сан-Карлос. Теперь у него в руках экономические рычаги, которые помогут его стране выйти из нищеты. Следующим решительным жестом будет отстранение от власти его отца. Но поскольку Рубен никогда добровольно от власти не откажется, остается только один выход. Пульт дистанционного управления с негромким стуком опустился на столик из кованого чугуна рядом с шезлонгом. Алекс нащупал на плетеной бамбуковой подставке стакан с коктейлем, поднес его к губам и порадовался собственной ловкости.

Он сделал большой глоток и довольно расслабился.

С этого мгновения все изменится, он знал это точно. От радости кружилась голова. Нужно время, чтобы привыкнуть к новому положению, хочется насладиться победой, посмаковать будущее, в котором каждое произнесенное им слово будет иметь вес, и значение каждого жеста будет обсуждаться окружающими.

Он сделал еще глоток и вздохнул. Потом, поставив стакан на столик, откинул голову на пушистое белое полотенце. Наверное, самое большое удовольствие он получит, отомстив всем, кто когда-либо использовал его, а потом отворачивался. Но телефонный звонок перечеркнул все его планы.

– Пот струйками стекал по вискам. Алекс смахнул его тыльной стороной ладони, чувствуя, как потеет все больше и больше. Он рассеянно опустил руку, чтобы почесать низ живота, ощутил разгоряченную плоть И был приятно удивлен реакцией.

Кальдерон сейчас не главное. Такие, как он, в мертвецах долго не залеживаются, хотя история Мэри Фрэнсис Мерфи звучала куда как убедительно. Этот торговец антиквариатом объявлен в розыск, и, не только со стороны закона, хотя уже одно это значительно осложняло его жизнь. Представители мафии еще не получили деньги за микросхему – они, в виде бесценной статуэтки, все еще были у Алекса. Нет, Алекс имел все основания считать, что он сумеет заключить сделку. У него есть то, что нужно Кальдерону, включая и оригинал статуэтки. Кроме того, Алексу было крайне любопытно, кто так упорно сталкивает его с Кальдероном. И почему в качестве приманки воспользовались этой женщиной.

Ощущения в паху становились все приятнее, Алекс продолжал поглаживать себя. Как странно, он не – помнит, когда последний раз вот так возбуждал себя. Секс как таковой мало интересовал его. Он наслаждался игрой во власть, и учитель у него был – лучше не придумать: любовница отца, хищная интриганка, волчица, обожавшая унижать подростка, выставляя его полным идиотом.

Рука Алекса замерла, и тяжесть в паху пропала.

– Шлюха!.. – хрипло пробормотал он от одного воспоминания об этой проститутке он становился импотентом.

Алекс часто задумывался, знает ли отец о страсти Шахин к подросткам. Он смутно помнил белокурого мальчика, который однажды провел с ним лето на вилле дель Маре. Шахин вовсю пользовалась мальчиком, пока между ней и отцом не вспыхнула отвратительная ссора. В ту же ночь подросток исчез, и Алекс о нем больше никогда не слышал.

В смуглой красавице Шахин перемешалась французская и карибская кровь. Она не стала дожидаться, пока Алекс созреет, ему исполнилось всего одиннадцать, когда она начала просвещать его. Несколько раз она искусными руками и губами возбуждала мальчика, доводила его до боли, но вскоре прогнала, вынеся ему свой приговор: «Этот трус неспособен даже щенка задушить».

Спустя несколько, лет Шахин наконец позволила ему овладеть собой, но Алекс кончил слишком быстро, и она, не успев получить удовольствие, в отместку отхлестала его по щекам. Почти четыре года он терпел издевательства, пока однажды случайно не обнаружил, что стал значительно сильнее своей мучительницы. В тот раз он ударил ее в ответ. От мощного удара Шахин почти потеряла сознание и Алекс грубо овладел ею. Он испытал тогда такое острое наслаждение, что позднее ему уже трудно было достичь оргазма без насилия над партнершей. С тех пор у него появилось пристрастие к грубому сексу, которое придавало своеобразный колорит его отношениям с женщинами.

Он научился мгновенно распознавать в женщине тайную тягу к насилию и чувствовал, когда женщина хочет, чтобы ею овладели силой, хочет полностью подчиниться его воле и позволить делать с собой все что угодно. В конце концов все они хотели одного – получить наивысшее наслаждение. А он был рад доставить им это наслаждение. Мало у кого из них хватало решимости противостоять его восхитительной, но мертвой хватке. На ум ему приходила лишь одна, которая, пожалуй, устояла бы, но проверить он не успел.

«Именно Кальдерон выкрал эту женщину из под самого вашего носа. Она там с ним…»

Мэри Фрэнсис Мерфи! Ее мерцающие зеленые глаза пронзили темноту под защитным козырьком, прикрывавшим его глаза от солнечного света. Алекс не был склонен анализировать чужие характеры, но эта женщина заинтересовала его как ни одна другая, включая даже ее сестру Селесту, точнее, как оказалось, Брайану. Селеста не боялась его, он даже невольно начал испытывать к ней уважение, но скрыться от него Селесте не удалось. А Мэри Фрэнсис удалось дважды:. Но даже не это изумило его больше всего. В ней была какая-то неведомая сила. А силу Алекс уважал. Ничего подобного он раньше не встречал.

Силой Мэри Фрэнсис было то, что большинство посчитало бы слабостью. Она не сопротивлялась. А точнее – подчинялась чужой воле. Как можно бороться с тем, кто не оказывает сопротивления? Сражение быстро заканчивалось, и такие, как Мэри Фрэнсис, побеждали. Они лишали противника возможности нанести поражение, их дух оставался не сломлен.

Мэри Фрэнсис – с ее изумрудно-зелеными глазами, веснушками и несгибаемым духом – вызывала у мужчин желание покорить девушку. Сделать своей собственностью. Завладеть ее душой. Этого жаждал и Алекс. Ему нужна была душа этой гордячки. Горячая волна поднялась откуда-то изнутри, вернув мысли и руку к паху. Из его груди вырвался сдавленный стон удовлетворения, когда он опять ощутил твердеющую плоть. Жар наслаждения разливался по всему телу.

Успех с микросхемой превзошел все его ожидания. Вообще-то Мэри Фрэисис ему не нужна, да и Кальдерон тоже. Он нашел бесценную королевскую жемчужину и все же возможность захватить то, что ускользает из рук, притягивала. В это утро ему определенно везло.

Мэри Фрэнсис лежала на атласных простынях и со смущением и интересом наблюдала, как Уэбб раздвигает полог. Он брал в руки одно полотно за другим, и тончайшая ткань превращалась в облачка, снимаемые с неба. Раздвинув полог, Уэбб натянул на себя пижамные штаны цвета кофе. Глядя на него, Мэри Фрэнсис решила, что он похож на одного из мифологических героев древних римлян с молниями вместо волос и алмазами в глазах – эдакий полубог, играющий в космосе.

– Зачем ты это делаешь? – спросила она. Сердце у нее то бешено колотилось, то замирало.

Уэбб, перекрутил полотна, сделав из них несколько шелковистых жгутов.

– Это для тебя, – отозвался он. – Если ты решишься на то, что я тебе предложил, обязательно будут мгновения, когда ты подумаешь, что хочешь, – чтобы я прекратил.

– Я подумаю – что? – Она еще ни на что не согласилась, а он уже начал подготовку, так ничего и не объяснив. – Почему ты не говоришь, что собираешься сделать? Тогда я точно буду знать, захочу ли, чтобы ты остановился, или нет. А может, мне даже не захочется, чтобы ты начинал.

Уэбб приподнял одну бровь и насмешливо посмотрел на нее.

– Потому, что все дело в доверии. Если ты решишься на это приключение, то будешь действовать вслепую, ничего не сможешь утаить, придется полностью положиться на меня. Обряд силен соблюдением правил: чем он древнее, тем важнее эти правила и их соблюдение. Если правила не соблюдаются или нарушаются, обряд теряет свою силу.

– Как это?

Он не ответил, и Мэри Фрэнсис восприняла это как дурной знак. Уж кто-кто, а она хорошо знала силу обрядов и важность соблюдения правил. Они составляют существенную часть религии, в которой она воспитана, да и в любой другой.

– Откуда тебе столько известно о древних обрядах?

Он положил жгуты В изножье кровати – шесть штук параллельно.

– Я же имею дело с антиквариатом, – отозвался он, окидывая ее взглядом, словно примериваясь. – Моя работа связана со стариной, арканами Таро, их тайной властью. Очень многое из этого использовалось в тех или иных культах.

Рядом с кроватью стоял плетеный буфет. Продолжая говорить, Уэбб взял с него поднос, потом что-то достал из ящика. Мэри Фрэнсис увидела свечи и небольшую бронзовую ступку, напоминавшую урну для благовоний. Уэбб положил на поднос что-то еще, но Мэри Фрэнсис не удалось рассмотреть, что именно.

– У каждой иконы – свое происхождение, объяснял Уэбб, – у каждой статуи плодородия своя легенда. Я обязан знать все эти легенды, а не только, в чьих руках побывали вещи.

– Так… ты занимаешься этим часто? – спросила Мэри Фрэнсис, не удержавшись. – Часто совершаешь обряды?

Стоя к ней Спиной, Уэбб что-то насыпал в бронзовую урну и зажег под ней огонь. Небольшая заминка подсказала ей, что он улыбается.

– Не часто, – ответил он. – Только если подвернется девственница.

Она накрылась простыней. Воздух в комнате уже начал наполняться сильным ароматом, напоминающим запах сандалового дерева, у Мэри Фрэнсис закружилась голова.

– Ты сказал, что я, возможно, захочу, чтобы ты остановился, полагаю – это из-за боли. Что случится, если я попрошу тебя остановиться?

– Такой боли, как ты думаешь, не будет, обещаю. – Ты испытаешь совершенно новые ощущения, очень острые. Они принесут наслаждение, которое невозможно описать. Неземное блаженство. Но выдержать его нелегко, ты вполне можешь начать сопротивляться, а это уже опасно.

– Опасно?

– Помнишь «Цин Куэй»? Тот самый, который ты применила ко мне? В смеси с другими травами его используют как наркотическое вещество, он вызывает приятные ощущения. Мне понадобится совсем немного этой смеси, только чтобы обработать вот этот кончик.

Теперь Мэри Фрэнсис разглядела предмет, который не увидела раньше. Это был обрядовый кинжал в ножнах. Уэбб поднял кинжал, чтобы она могла лучше разглядеть его. У Мэри Фрэнсис перехватило дыхание. Это был тот самый кинжал, который она покрыла восточным снадобьем и оставила на полу, чтобы он увидел его и дотронулся. Тот самый, который он называл «Змеиный глаз».

– О Боже! – тихо вырвалось у нее. Дыхание перехватило, она впилась глазами в Уэбба. Да, он самый красивый и опасный мужчина, воплощение зла. Он сам признался в этом. Она до сих пор не знает, какое отношение он имеет к смерти Брайаны, не знает, почему он упустил свой шанс у Кордеса, чтобы спасти ее. Уэбб сказал, что у него не было выбора, и Мэри Фрэнсис поверила этому. И все же в нем еще много темного, что вызывает у нее страх, не дает почувствовать себя в безопасности. Это похоже на исследование пещеры с факелом в руках: красота ослепляет, но кто знает, что ждет за поворотом.

Уэбб Кальдерон – последний, кому следовало доверять свою девственность или жизнь. Однако он единственный, кто дает ей возможность испытать новые ощущения. Они связаны непонятными узами, он и она, на плохое и хорошее, навеки, до последнего вздоха.

Мэри Фрэнсис знала это.

Яркий солнечный луч коснулся Уэбба, на лице заиграли блики.

– Прежде чем мы начнем, я должен узнать кое что о тебе.

– Что именно?

– Каким грехом ты запятнала себя? Я должен знать, что ты совершила.

Мэри Фрэнсис не знала, как объяснить. Она предчувствовала, что он обязательно спросит об этом, но от этого объяснение не становилось легче. Она никогда и ни с кем не говорила об этом по одной простой причине: ее слова наверняка истолковали бы неверно. Люди гораздо нетерпимее к другим, чем к себе.

– Поцелуй. Это был всего-навсего невинный поцелуй.

– Твои поцелуи далеко не невинны, Ирландка, несмотря на то что я сам когда-то думал иначе.

Резкость его тона подсказала ей, что он уже мысленно выстроил предположение в голове, и это предположение совершенно расходится с действительностью.

Голос Уэбба прозвучал жестко, и она мудро решила не поднимать на него глаз. Предстояло и так не легкое объяснение, не хватает еще, чтобы он слушал ее глазами.

– Это не то, что ты думаешь, – заговорила она. – Это случилось в монастырской больнице.

– В монастырской больнице?

Она кивнула и продолжила, зная, что если остановится, будет еще труднее.

– Те из нас, кто осваивал профессию медсестры, дежурили в больнице. Это была однообразная работа, у меня оставалось много времени на занятия. Однажды ночью одна из новеньких послушниц попыталась сбежать. Она не ушла дальше монастырской ограды и где-то спряталась. Ночь была ужасно холодной. К тому времени, когда ее нашли, она посинела от холода. Ее оставили со мной в больнице, но я не знала, как ей помочь. Она была такая худенькая!.. Я испугалась, что она умрет, и…

– Ты прижалась к ней? – опередил он Мэри Фрэнсис.

– Да, я обняла бедняжку, попыталась согреть ее и унять дрожь. Она расплакалась, прильнула ко мне, – о думаю, прежде всего из благодарности. Все бы ничего, но мы так и уснули вдвоем, обнявшись, а монахиня нас увидела.

– И неправильно истолковала увиденное?

– Да. Она заявила преподобной матери настоятельнице, что мы занимались непристойным делом, совершили страшный грех в глазах божьих. Меня вызвали, и хотя я отрицала, что мы занимались чем-то непристойным, я не могла отрицать того, что почувствовала.

Молчание. Шуршание атласных простыней.

– А что ты почувствовала?

– Страсть – это самое подходящее слово, – невероятную жажду близости с другим человеком, чужого тепла, любви. Мне так не хватало всего этого, что я никак не могла отпустить бедное, замерзшее дитя. Нас всех предостерегали против физических контактов, запрещали иметь привязанности среди послушниц. Не поощрялись уединения вдвоем, дружба. Я никогда не ставила эти требования под сомнение, я знала, что в монастырь уходят не ради дружбы. Но я совершенно не понимала, чего была лишена во имя высшей цели. Мне не хватало человеческого тепла, заботы. Я почувствовала все это, только когда обняла бедняжку. Это принесло больше утешения, чем все молитвы и покаяния… А это, я знала, непростительный грех.

– Ты упомянула поцелуи.

Об этом она еще никому не рассказывала, потому что знала: ее не поймут. Она и сама толком не понимала, почему тогда повела себя именно так.

– Мама умерла, когда я была совсем маленькая.

Нас с Брайаной вырастил отец. Спасибо тете Селесте, она всегда была рядом в трудные минуты. Если я болела, она всегда прижималась губами к моему лбу – проверить, нет ли температуры. Так вот, когда У той бедняжки начался озноб, я сделала то же самое, без всякой задней мысли. Она тогда не смотрела на меня, отвернулась, я, должно быть, испугала ее, потому что, прежде чем успела отодвинуться, она повернулась ко мне, и наши губы встретились. Мы стукнулись носами и подбородками, но это уже не имело значения.

– Судя по твоему рассказу, это произошло случайно?

– Вот именно. Теперь я в этом уверена, а тогда такой уверенности не было. У меня сердце чуть не выскочило из груди. Я пришла в ужас, решила, что обязана покинуть монастырь. Не из-за того, что я поцеловала другого человека, но из-за того, кем я хотела быть.

Уэбб вопросительно посмотрел на нее.

– Меня влекло к таинственному, запретному, призналась она. – Я хотела стать фантомом, который обратил бы мои мечтания в действительность.

– Ты расскажешь мне о своих мечтаниях?

– В них только ты.

Он пронзил ее взглядом насквозь, изучая. Взгляд его глаз был острым, как кинжал, и таким же опасным. Эти глаза обещали все, чего она хотела. Они обещали высшее… только вот блаженство или боль? Чутье досказало ей то, чего не сказал он: чтобы познать высшее блаженство, прежде надо пройти через боль, она познает и то, и другое.

Мэри Фрэнсис посмотрела на него, ища поддержки. Ей было необходимо услышать от него, что он не сделает ей ничего плохого, не заставит страдать, но Уэбб оставался странно замкнутым, словно ему было необходимо отстраниться от всего, чтобы довести дело до конца. Когда Мэри Фрэнсис призналась ему в своих опасениях, он дал ей выпить успокоительное, какой-то коктейль, очень приятный на вкус, напоминающий «Ангельскую воду». Когда же она попросила поподробнее рассказать, что он задумал, Уэбб напомнил ей, что у всех обрядов есть свои правила, у того, что ожидает ее, правил всего два: первое – полное доверие, второе – преданность. И если в сердце ее есть сомнения, они должны принять меры предосторожности.

– Пойми, останавливаться будет нельзя, – сказал он. – Если ты начнешь сопротивляться, мне придется связать тебя.

Он положил кинжал на постель рядом со жгутами.

В его глазах светился вопрос, ответить на который могла только она. Мэри Фрэнсис задрожала всем телом. Она протянула ему сложенные вместе руки.

– Сделай это сразу. Я не доверяю себе.

Уэбб наклонился за жгутом, а Мэри Фрэнсис вспомнила другое время и другое место, когда она вот так же протянула руки и поняла, что этот жест всего лишь подготовка. Вся ее жизнь была подготовкой к этому мгновению. Она еще не испытывала то, что требовалось от нее сейчас. Она никому никогда полностью не доверялась, и ничему не была предана всем сердцем.

Это было связано с огромным риском, правда, сейчас она не могла вспомнить почему. Но это уже не важно. Сейчас важно одно: она готова пойти на риск, здесь, сейчас, с Уэббом.