Непорочность

– Перед встречей с мужчиной? – спросила она тихим грудным голосом.

Он не ответил. Слишком опасно для нее.

– Я не тот, на кого ты можешь так смотреть, – предостерег он.

– А как я смотрю на тебя?

– Так, будто я могу тебя спасти. «Так, будто я нужен тебе – сейчас, завтра, всегда», – добавил он про себя. Что-то изменилось в глубине ее глаз. Он почувствовал, что и сам задыхается, что ему не хватает воздуха. Они попали в чрезвычайные обстоятельства, но по сути своей все равно оставались просто мужчиной и женщиной.

– Разве это не так? – с трудом проговорила Мэри Фрэнсис.

Власть. Что делает мужчина, когда знает, что имеет власть над женщиной? Та, что перед ним, беспомощна без своего медальона, думает так, во всяком случае. Очень заманчиво! Если бы он захотел овладеть ею сейчас, она отдалась бы ему целиком – своей девственной плотью, своим неискушенным разумом, даже той частью души, куда никого не впускает. Именно это ему и нужно – ее душа. Но если она отдастся ему и душой, и телом, он пропал. Уэбб инстинктивно чувствовал это. Почему? Потому что тогда он полюбит ее, а любовь его уничтожит.

Уэбб крепче сжал кулак с медальоном, и боль пронзила его. Желанная, острая боль.

– Разве ты не спасешь меня? – Она дышала неровно и горячо. Тело ее качнулось ему навстречу.

«Сейчас наделает глупостей», – подумал Уэбб и почувствовал, как стальная пружина внутри него сжалась до предела.

На секунду замешкавшись, Мэри Фрэнсис протянула к нему руки, и желание огнем обожгло Уэбба, хлынуло, заполняя пустоту многих одиноких лет и грозя поглотить его.

С детства он не желал ничего, кроме крови Рубена Кордеса. Но то, что испытывал сейчас, было естественным, все сметающим на своем пути желанием мужчины, обладать женщиной. Оно вернуло его к жизни, воскресило умершие чувства. Это было настолько неожиданно больно, что Уэбб не знал, как поступить.

Пальцы ее словно шелковистые крылышки коснулись его щеки и отпрянули. «Муха собирается соблазнить паука». – Он пристально посмотрел ей в лицо и задумался: знает ли она, что делает и что ей грозит?

Каюту заполнял негромкий рокот двигателя. В воздухе перемешались запахи моря, шампанского и дизельного топлива.

Мэри Фрэнсис дышала так глубоко и часто, что у нее закружилась голова. Каждой своей клеточкой она чувствовала, что происходит с Уэббом. Нельзя было отвечать на его чувства, но Мэри Фрэнсис не могла совладать с собой. Он притягивал ее необоримо, как затягивает морская лучина. Несмотря ни на что, а может быть, благодаря всему, вместе взятому, она не могла избавиться от ощущения, что именно этого ждала всю свою жизнь, что наконец встретила своего мужчину.

Он посмотрел на нее так; словно ему была открыта тайная жизнь ее души. То же чувствовала и Мэри Фрэнсис. Мужчина не может всецело отдаться женщине и не открыть при этом своего внутреннего «я». Были мгновения, как сейчас, когда она видела в его глазах печаль святого, фанатизм мученика. Он тоже плакал? Эта мысль пронзила ее.

Он наклонился к ней, и она не отпрянула, а подалась ему навстречу. Мэри Фрэнсис сделала это непроизвольно. Она не принимала осознанного решения поцеловать Уэбба, казалось, ей просто ничего другого не оставалось. Она должна вкусить сладость его поцелуя, должна позволить ему ощугить вкус своих губ, коснуться его и испытать трепет его прикосновения. Должна узнать.. Узнать так много! Даже если это опасно. Даже если он не любит ее. Даже если он убьет ее.

Любит ее? О чем она? Мэри Фрэнсис уже не понимала, откуда появилась эта мысль, но возникла она так же уверено и естественно, как река прокладывает себе русло. Внезапно она почувствовала, как что-то оттянуло ее голову назад, и догадалась —, что он привлек ее к себе самым древним и символическим способом – потянув за волосы на затылке. И уже не отпускал. Губы его приоткрылись, но ни единого звука не вырвалось из них, он только тяжело дышал, наполняя ее жаром своего желания. Его губы были уже у самого лица Мэри Фрэнсис. Она оказалась теперь пленницей не только У эбба, но и обрушившихся на нее неизведанных ощущений. А ведь он еще не поцеловал ее, и где-то в самом дальнем уголке сознания жила мысль, что выбор еще есть, что она еще не ответила на вопрос: готова ли отдаться на волю волн? Чтобы они сомкнулись над ней и поглотили?

Уэбб тоже безнадежно тонул. Тонул. В чувствах. В ее голосе, запахе, шелковистости кожи. Все это нахлынуло, возбуждая и пробуждая в нем хищника. Он нежно перебирал пальцами ее волосы, которые почему-то напомнили ему золоченый имбирный пряник. От них исходил тонкий травяной аромат. Что-то похожее на корицу? Что бы это ни было, этот запах сводил его с ума.

Коснувшись ее губ своими, Уэбб едва не задохнулся. Они были именно такими, как он себе представлял.

Даже лучше. Нежные, сочные губы. Ничего подобного он еще не встречал. Так бы и съел ее. Он был охвачен безумным, страстным желанием. Мгновение – и губы Мэри Фрэнсис стали мягкими, как воск, распухли и порозовели от возбуждения. Он покрывал ее щеки, шею, роскошные плечи плотоядными поцелуями и, охваченный первобытным голодом, до боли жаждал удовлетворения. Тело его молило об этом удовлетворении.

Паук пожирает муху кусочек за кусочком.

– Нежная добыча, – прошептал он ей в самое ухо. – Я поймал тебя. Ты вся моя.

Яхту по-прежнему качало из стороны в сторону, прижимая их тела друг к другу. Мэри Фрэнсис таяла от прикосновений Уэбба, ее бедра касались его при каждом ударе волн. Ей казалось, что она летает на этих волнах. Его сильная рука по-прежнему держала ее за волосы, и звук, вырвавшийся из ее груди, был нежнейшим призывом самки.

Он потянул слишком сильно, она застонала и попыталась освободиться, но потом вздохнула и прошептала:

– Люби меня. – Любить ее? Не ослышался ли он? Могла ли она произнести эти слова? Но мало-помалу до него дошло, что ничего ему не послышалось, что она действительно просит: – Люби меня.

Когда же до него дошло, его мозг на мгновение словно парализовало. Он не понимал, почему она сказала это, что значили ее слова, как он сам относится к ним. Ему показалось непостижимым, что кто-то может полюбить его таким, какой он есть. Даже если она была настолько святой, что смогла отыскать в нем что-то достойное любви, он не мог полюбить ее в ответ.

Он не мог любить ничего и никого, утратив эту способность еще в детстве. Казалось, он получил мощный удар в пах. Уэбб стоял неподвижно, стараясь осознать, что происходит. Боль сделала из него лжеца. Мучительная боль. Он такой же, как все, уязвим и беззащитен. Даже больше других. Много больше! Сердце его разрывалось.

Он опустил руки, понимая, что она не сводит с него глаз. Острые края медальона глубоко врезались ему в ладонь, чуть не до самой кости. Появилась кровь.

Он вскрикнул И не узнал свой голос. Боль. Изрезанная плоть. Искромсанные тела и пение маленькой девочки. Как он мог забыть? Вот что бывает, когда позволяешь себе чувствовать. Истекаешь кровью.

– Ты в порядке?

Она коснулась его, пытаясь про никнуть в душу, но Уэбб уже погрузился в страшные воспоминания. Всю жизнь они жили В его сознании, отделенные толстой стеной, и он был в состоянии контролировать их. Когда же он хотел вспомнить, подпитать свой дремлющий гнев, то вынимал их по одному из этого надежного хранилища и рассматривал, будто на расстоянии, сквозь призму времени. Но сейчас все было иначе. Стена рухнула. Воспоминания обступили, как леденящие душу привидения, угрожая поглотить его.

– Я знаю, откуда у тебя этот шрам, – тихо сказала она. – Знаю все. Если хочешь поговорить… – Он отвернулся и жестом показал, что хочет, чтобы она замолчала. – …Это помогло бы, – не сдавалась Мэри Фрэнсис из самых лучших побуждений. – Уэбб, я знаю, что случилось, что произошло с твоей семьей, знаю про пытки.

– Нет!.. – закричал Уэбб не только Мэри Фрэнсис, но и видениям прошлого. С безжалостной четкостью он видел, как прямо у него на глазах стреляют в голову его отчима, как срывают одежду с его матери, как банда убийц – один за другим – насилует ее, обезумев от похоти и жажды крови. Прежде чем Люсинду Кальдерон повалили и надругались над ней, подобно стае озверевших псов, она успела передать в руки своего девятилетнего сына старинный рубиновый крестик. Когда же все насытились, ей всадили пулю между глаз – самое милосердное из всего, что они с ней сделали, и она воссоединилась с мужем.

Тогда Уэбб сжал крестик с такой силой, что он пропорол кожу ладони и ушел в тело. Годы спустя, когда, он бежал из тюрьмы, крестик пришлось вынимать из под кожи хирургическим путем.

– Тебя заставили смотреть на все это, – произнесла Мэри Фрэнсис, опять врываясь в его мысли.

Я знаю, что с тобой стало…

«Нет не знаешь! – мысленно прокричал он. – Как ты можешь знать?»

– Твоя мать, твой отчим…

«Моя сестра, – мысленно добавил он. – Изабелла». Ее имя принесло с собой невыразимую боль. Ничто не шло в сравнение с воспоминаниями о мужестве его восьмилетней сестренки. Все время, пока у нее перед глазами творились ужасы, эта тоненькая, перепуганная девочка пела церковный гимн, чтобы не сойти с ума от того, что делали с ее родителями. Она не перестала петь даже тогда, когда очередь дошла до нее.

А когда насильники поняли, что дух ее не сломить, когда увидели, что глаза ее сухи и она поет, они проткнули ей горло и оставили умирать медленной, мучительной смертью. Уэбб знал, что она промучается много-много часов, прежде чем обретет избавление в смерти. В слепой ярости он набросился на одного из солдат, пришедших за ним, выхватил у него пистолет и избавил сестру от мучений, но пение ее навсегда врезалось ему в сознание и преследовало постоянно. Он не помнил слов гимна. Память сохранила лишь пронзительную чистоту тоненького голоса, который ночь за ночью звучал у него в голове, пока он не придумал, как избавиться от этого голоса, как избавиться от всех воспоминаний.

– Уэбб! Уэбб, пожалуйста! Что случилось?

Он почувствовал на своей руке ее руку и вдруг понял, что стоит, словно окаменев, в дальнем конце каюты. Он не помнил, как оказался здесь.

– Все в порядке, – проговорил он мертвым голосом. – Все просто прекрасно.

Мэри Фрэнсис молча стояла рядом, и у него мелькнула мысль, что его общество никогда еще не было так опасно для нее, как сейчас. В таком состоянии он способен на все, может причинить боль кому угодно. Сейчас он опасен для всех без исключения.

– Если бы ты только позволил мне помочь. Я умею, меня учили утешать и помогать. Я знаю, что смогу помочь тебе.

– Мне нельзя помочь. – Он раскрыл ладонь, посмотрел на кровь, текущую из порезов на медальон – Господи, ее надо остановить! Обязательно.

– Тогда позволь хотя бы перевязать рану. Смотри, как хлещет кровь… Я знаю, откуда у тебя шрамы на ладони. Я все знаю.

Он внезапно повернулся к ней и воскликнул:

– Откуда ты знаешь о шраме? Откуда ты вообще обо всем знаешь? Кто ты, черт побери?

– Я выкрала твои данные в агентстве. – Она помолчала, потом привычным жестом подняла руку к горлу, чтобы коснуться медальона. Мэри Фрэнси знала, что его там нет, но ничего не могла поделать с собой. Ей была нужна защита. Она солгала. – Что бы ни случилось с тобой, У эбб, нельзя думать о мщении через столько лет…

– Да что ты знаешь о мщении?

– У меня умерла сестра.

– Вот именно: ты здесь потому, что уверена в моей виновности.

– Но я не собираюсь мстить. Просто хочу понять. Ищу правосудия. Не хочу, чтобы ее смерть была бессмысленной.

От ее набожности ему стало не по себе. Она хочет, ч тобы он свел кровавую резню, в которой погибла вся его семья, к поиску понимания? В Сан-Карлосе не существует правосудия, а ни в каком другом месте Кордеса нельзя привлечь к ответственности.

Уэбб зажал медальон в кулаке, один в целом мире с навсегда застывшей душой. Замерзли все чувства, им уже никогда не оттаять. Боль – это не дар. Боль – враг. И Мэри Фрэнсис – враг.

К черту правосудие! Его не существует. Знает ли эта девчонка, как страстно ему хочется убить кого-нибудь, – все равно кого, лишь бы ощутить вкус крови. Знает ли она, что любой, кто помешает ему свершить праведную месть на этот раз, погибнет тоже. Сейчас на его пути стоит Мэри Фрэнсис. Понимает ли она хоть что-нибудь?

Что ж, скоро поймет.

Глава 20

Мэри Фрэнсис знала, что надо остановиться, нельзя провоцировать его дальше. Ни слова больше! Ни единого слова. Но она чувствовала его боль настолько остро, словно это она истекает кровью. Сострадательная по натуре своей, она всегда старалась помочь, чем только была в силах. Она ушла из монастыря, но утешение страждущих и помощь тем, кто попал в беду, – ее призвание. Это два из семи актов милосердия, а мужчина, стоявший перед ней, просто взывает к милосердию и состраданию.

Яхта застонала под напором тяжелой волны. Было в этом низком, скрипучем звуке что-то печальное и похоронное.

Совсем тихо, так, что даже она сама не была уверена, что он ее слышит, Мэри Фрэнсис сказала:

– Ты прав, я не знаю, через что ты прошел. Могу только представить. Но это еще не значит, что мне нечего предложить тебе.

– Что тебе известно о моем прошлом? – требовательно спросил он. – и откуда ты узнала обо мне?

Она опустила руки, скрестив пальцы, и задумалась. Когда лжешь, чтобы уберечь кого-то, – это такое же серьезное прегрешение, как если лжешь, чтобы уберечь себя. Так же теряешь часть души в расплату. Возможно, Уэбб уже знает о роли Блю и просто проверяет Мэри Фрэнсис. Тогда ее ложь потеряет смысл. Но рисковать нельзя.

– Я выкрала твое досье в агентстве, – сказала она. – Хотела узнать о тебе как можно больше, надеялась выяснить твое прошлое.

– Ну и как, выяснила?

– Да. – Мэри Фрэнсис с трудом верила своим глазам. Человек, стоявший перед ней, мгновенно изменился. Казалось невозможным, что он – тот самый мужчина, от поцелуя которого она только что забыла обо всем на свете, едва держась на ногах. Еще звучал в ушах его горячий шепот, обжигая, словно огнем. Теперь все изменилось. Его голос стал ледяным и сердце заледенело. Она не знала, как пробиться через этот ледяной панцирь, но была готова попробовать.

– Я прочитала в досье, что твоя семья была казнена во время военного путча в Сан-Карлосе и все это произошло на твоих глазах.

– Что еще? – Спокойствие, с которым он поправил кожаный ремешок своих часов, встревожило ее. До этого в его глазах была сплошная мука, но сейчас она исчезла. Даже если его и мучило что-то, внешних признаков не было.

– Тебя бросили в тюрьму, страшно пытали, едва не убили, пропуская электрический ток через воду.

Она вздрогнула от ужаса.

– А подробности о смерти моих родственников там были? – бесстрастно спросил он. – Там написано, что моего отчима убили выстрелом в голову, а мать зверски изнасиловали, прежде чем убить?

– Да, но я бы не хотела…

Он слишком сильно затянул ремешок. Кожа вокруг побелела.

– Там написано, что они сделали с моей сестрой?

Ледяной панцирь треснул, боль с шумом вырвалась наружу. Мэри Фрэнсис поняла это по его задрожавшему голосу. Вот она – незаживающая рана. Мэри Фрэнсис знала, что девочка разделила судьбу родителей. В досье говорилось еще что-то о милосердном убийце, но чтоб Уэбб… Нет, не может быть, он неспособен на такое! Не в девять же лет!..

В образовании полученном Мэри Фрэнсис в монастыре, мрачной теме пыток отводилось немалое место. Большинство католических великомучеников и святых подвергались страшным преследованиям, но это никак не пересекалось с личным опытом девушки. То, что пережил Уэбб, было для нее такой явью, будто она присутствовала там вместе с ним. Девятилетний мальчик был вынужден смотреть, как расправляются с его семьей, и Бог знает, на что еще.

Она очень надеялась, что он раскроется перед ней, выговориться и освободится от кошмарных пут, которые мешали ему жить. Уже не одно десятилетие он был пленником своих страшных воспоминании. И еще Мэри Фрэнсис лелеяла надежду, что он все-таки переменит свое решение относительно нее и Алекса Кордеса, надеялась, что ее и Уэбба соединит что-то общее. Но вместо, этого возвратила его в кошмар прошлого.

Не спуская глаз с медальона, лежащего на ладони, Уэбб пересек каюту и подошел к подносу, на котором стояло ведерко со льдом. Мэри Фрэнсис с нескрываемой тревогой следила за его действиями. Как она мечтала заполучить свой талисман обратно! Хоть бы он вернул медальон!

– Они убили ее, – сказал он ровным, безжизненным голосом, – перерезали ей горло, чтобы заставить замолчать.

Медальон с резким стуком упал на поднос, Уэбб взял салфетку и зажал ее в ладони. «Чтобы промокнуть кровь», – отметила про себя Мэри Фрэнсис. Она чувствовала, что не стоит сейчас ждать объяснении. Воля Уэбба, сила этой воли были огромны, подобно великим плотинам. Но, как ни парадоксально это звучит, огромные сооружения всегда хрупки: мельчайшая трещина может сыграть роковую роль. Именно это и происходило сейчас. В плотине появилась брешь.

Он стоял в тени, и Мэри Фрэнсис не знала, как подойти к нему.

– Ты не думаешь, что пора отпустить прошлое? – поинтересовалась она, понимая, как упрощенно это звучит, больше она ничего не успела сказать. Он обрушился на нее С яростью снежной лавины. Губы его скривились в страшной гримасе.

– Отпустить прошлое? Господи, вспомни еще золотое правило! Прочитала досье и, думаешь, стала знатоком моего прошлого?

Она попыталась отступить назад, но почувствовала за спиной стену. Глаза Уэбба горели ледяным огнем. Взгляд этот, казалось, был способен заморозить ее.

– Я знаю, что месть ничего не решает. Страдает только больше людей. Я знаю, что исцеление только в прощении и забвении…

– Прощении? Ты в своем уме? Да я сначала с собой покончу. Скорее сердце себе вырву, чем прощу этих зверей!

Мэри Фрэнсис молчала, она была потрясена. Слова презрения били наотмашь, но больше всего ее пугала происшедшая с ним перемена. Мэри Фрэнсис казалось, что она буквально видит исходящую от него разрушительную энергию. Казалось, даже выгоревшие на солнце пряди волос искрились от напряжения. Мгновение было взрывоопасное. Но Мэри Фрэнсис ничего не могла поделать с собой. Она действительно верила в прощение, в милосердие, даже если преступление было таким страшным.

– Ты уже ничем не поможешь ни матери, ни сестре. Ты не можешь быть Богом.

– Почему? – Голос его упал до наводящего ужас шепота. – Я делаю это каждый день.

Яхта снова жалобно застонала. Это был стон душ, попавших в чистилище. А невидящий взгляд Уэбба Кальдерона нес в себе смерть.

Мэри Фрэнсис С ужасом поняла, что все испортила. Она чувствовала это. Своей отчаянной попыткой помочь она завела его слишком далеко и выпустила на волю смертельную ярость. Крошечными шажками она начала пробираться к двери, потом стремглав бросилась к выходу, но поскользнулась на коврике и едва не упала.

Наконец пальцы ее уцепились за дверную ручку. Она у двери! Мэри Фрэнсис повернула ручку и еще не успела выпустить ее из рук, как Уэбб с силой захлопнул дверь и оттащил девушку в глубь каюты. Она еле устояла на своих шпильках. Попыталась высвободиться из его рук, но каблуки все время подворачивались.

Дико зарычав, он подхватил ее на руки, поднял и швырнул на койку. Постель смягчила падение, но от неожиданности У нее все поплыло перед г лазами.

Уэбб встал на колени над девушкой и наклонился к ней. Волны враждебности исходили от него.

– А теперь давай поговорим о прощении, – сказал он. – Давай поговорим о том, как эти свиньи по очереди насиловали на моих глазах мою мать и сестренку. Ты знаешь, каково это? Тебя когда-нибудь насиловали?

Мэри Фрэнсис не могла вымолвить ни слова, да он бы и не стал слушать. Он видел, какой страх охватил девушку, но не думал об этом, а просто с тихим стоном припал к ее губам. Он прижал ее к постели так, что она не могла пошевелиться. Поцелуй Уэбба обжег ее. Уэбб был беспощаден в своем зверином голоде. Он использовал свой поцелуй как орудие наказания за то, что она бездушно вскрыла его раны.

«Я не понимала глубины твоей боли! – мысленно прокричала Мэри Фрэнсис, моля его о снисхождении – Я только хотела помочь».

Она попыталась высвободиться, понимая, что это бесполезно. Он искал любого правосудия, даже такого.

Слепая жажда уничтожения охватила его разум, и Мэри Фрэнсис превратилась в символ врага. Ей было не по силам бороться с ним. А он хотел именно этого. Хотел чтобы она сопротивлялась, это оправдало бы его. Уэббу требовался противник, равный ему по силе, так же сходящий с ума от боли. Он хотел одолеть и сокрушить в себе все человеческое.

«Так верши его, свое правосудие, – подумала Мэри Фрэнсис. – Верши его надо мной, если тебе от этого станет легче. Может ли принести радость безоговорочная капитуляция противника?» – спросила себя Мэри Фрэнсис. Она лишит его радости победы. Он не сможет победить, если она капитулирует. Она отдаст себя в его руки, подобно великомученицам, принесет себя в жертву, чтобы он совершил наконец свое проклятое правосудие. Ослепленные, обезглавленные за свои убеждения, эти женщины одерживали победу над своими гонителями. Их можно было убить, но нельзя сломить. Рита Каскерийская, покровительница невозможного, сама таким образом одержала победу над тираном-мужем.

Мэри Фрэнсис преисполнилась решимости. Пусть он разрывает ее на части. Пусть изранит и бросит истекать кровью. Наверное, ничем другим их отношения и не могли закончиться – жгучая ненависть и разбитое сердце. Глаза ее наполнились слезами. Она вздохнула и почувствовала, как Уэбб вздрогнул всем телом.

– Не делай этого, – сказал он. – Не заставляй меня волноваться за тебя, особенно сейчас, когда я хочу одного – чтобы ты навсегда исчезла из моей жизни.

– Но тебе уже не все равно, что со мной будет, – сказала Мэри Фрэнсис дрожащим голосом. – Не все равно, поэтому ты и целуешь меня.

Она не могла справиться ни с ним, ни со слезами.

Слезы текли по ее лицу, по губам Уэбба – соленые и горькие..

Сдавленный стон вырвался из его груди. Он яростно прижал ее к постели. Казалось, Уэбб решил уничтожить последние остатки чувств, даже если для этого пришлось бы покончить С Мэри Фрэнсис. Но плоть его говорила о другом, она дрожала от избытка ощущений, и Уэбб был бессилен перед этим.

– А это ты можешь простить? – Он губами впился в ее губы, язык, как копье, пронзил ей рот и заметался внутри. Руки его безжалостно вцепились ей в волосы и больно потянули. Его сильные колени раздвинули ей ноги так, чтобы ему было удобнее войти в нее. Он с силой прижался пахом к ее лобку, самому сокровенному уголку ее тела, и опять впился в нее губами. Грубо. Жадно. Дрожа от страсти.

Сила этой страсти обожгла Мэри Фрэнсис.

– А это? – прошептал он, бесстыдно сжимая ладонями ее груди. Он действовал так, словно она была его собственностью, особенно не церемонясь. Но голос Уэбба зазвучал по-новому. В нем появилась боль. Она шла из глубины его души.

– Тебя тискали вот так грязные свиньи?

Шок, который испытывала Мэри Фрэнсис, укрыл ее словно покрывало. Разумом она хотела отстраниться от всего происходящего, но тело ее отвечало на грубые ласки Уэбба независимо от ее воли. Мышцы напряглись, нервы затрепетали, озарив ее изнутри будто вспышкой молнии. Страждущее тело мешало разуму отстраниться, человек, преисполненный решимости заставить ее почувствовать свою боль, не безразличен ей, она любит его.

Он приподнялся над ней и разорвал платье от груди до самого низа. Черные брызги перламутровых пуговиц разлетелись в разные стороны. Мэри Фрэнсис осталась обнаженной, грудь ее дрожала, но вместо того, чтобы накинуться на нее, Уэбб отпрянул. «Все, на этом он остановится», – поняла Мэри Фрэнсис. Он оставит ее лежать вот так: нагой и униженной. В этом заключался его замысел, но довести его сейчас до конца он не был способен. Он не мог оторвать от нее глаз.

– Боже!.. – прошептал он.

Теперь им двигала другая сила. Не протест, а потребность. Он наклонился и прижался губами к ее груди, втягивая ее вместе с соском глубоко в рот. Удивительная нежность охватила его, но от этого он разбушевался еще больше. Он не хотел попадать в зависимость от Мэри Фрэнсис, ненавидел себя за это.

У Мэри Фрэнсис закружилась голова. Она стала падать куда-то вниз по спирали, боясь, что потеряет сознание. Внезапно смятение и возбуждение были слишком сильны. Окружающее куда-то отступило, остались только его губы. Они были так нежны! Ей хотелось, чтобы его прикосновение длилось вечно. Но Уэбб вдруг разжал губы, оставив сосок набухшим и твердым, и распрямился, стоя на коленях у нее между раздвинутых ног.

Она с трудом понимала, что он делает. Он стоял, словно в молитве, только одна его рука прижималась к паху. Теперь Мэри Фрэнсис увидела почему. Возбужденная плоть Уэбба рвалась наружу, распирая ткань брюк. В нем бушевали желание и боль, которые смешно было бы отрицать.

– Расстегни брюки! – Голос его прозвучал резко и холодно. – Быстрее!

Однажды он уже обвинял ее в сумасшествии. Отказаться – подтвердить его правоту. Но не по этой причине Мэри Фрэнсис поступила так, как он просил.

Она не думала ни о каком выборе, не принимала никаких решений. И страх здесь был ни при чем. Мэри Фрэнсис изумилась, как ее тело сразу отозвалось непроизвольной дрожью в руках и в кончиках пальцев, когда она почувствовала живое, пульсирующее существо под прохладной тканью брюк, проведя по ним рукой. Уэбб вздрогнул от ее прикосновения, мужская плоть его окаменела. Зато теперь появился страх – страх перед неизвестностью. И смятение. Мэри Фрэнсис впервые столкнулась с силой, которая сейчас преображала его тело.

Она никак не могла справиться с «молнией»: пальцы не слушались. Господи, сколько еще? Со стоном отчаяния он остановил ее руку и расстегнул брюки сам. Мужское естество вырвалось наружу из заточения. Уэбб упал на нее сверху, еще шире раздвигая ей ноги, окутывая своей страстью. Теперь только тончайшая ткань трусиков мешала ему овладеть ею.

– Ты можешь простить это? – Он прижался к ней, за него говорило тело. – Можешь?

Мэри Фрэнсис беспомощно покачала головой. Стараясь отогнать слезы, приподняла голову. Коснувшись дрожащей рукой его лица она неожиданно для себя обнаружила, что оно мокрое. В его глазах тоже блестели слезы. Но разве алмазы плачут? Сердце ее сжалось. Как глубоки, должно быть, отчаяние и боль этого человека, если он плачет!

И все же Уэбб был беспощаден в своем насилии над ней. От потрясения она была не в состоянии кричать, не могла даже слова вымолвить. Руки Уэбба жадно изучали ее тело. Убрав последнюю преграду, его пальцы скользнули между ее ног. Если она не остановит его, он разрушит все границы.

Она прошептала ему это, умоляя остановиться, но все напрасно. Он не слышал ее, но, что было намного хуже, Мэри Фрэнсис сама не могла остановиться, всем телом отвечая на его страсть, всей душой откликаясь на его неизбывную боль. Тело сотрясалось, сердце бешено колотилось, желудок свело.

«Это больше, чем боль, – поняла Мэри Фрэнсис, – Я нужна ему. Он не хочет мучить меня. Он хочет, любить меня, но боится». Она поняла это так же отчетливо, как и то, что он ей тоже нужен. Она не могла этого более отрицать. Не хотела. Может, она и впрямь сошла с ума, но у нее было такое чувство, что она сейчас здесь именно для того, чтобы соединиться с этим человеком и превратить ненависть в любовь, вернуть жизнь туда, где так долго царила смерть.

– Пожалуйста, – прошептала она, – осторожнее. Я никогда не была с мужчиной.

Он опять содрогнулся всем телом, больно потянув ее за волосы. Оба понимали, что ни о какой осторожности сейчас не может быть и речи. Но оказалось, что-то человеческое в нем сохранилось. Обнаружив, что она говорит правду, он остановился. Те самые пальцы, которые уже исследовали все уголки ее тела, внезапно натолкнулись на естественную преграду, которая неожиданно защитила ее тогда, когда она сама не смогла сделать этого.

– Господи!.. – вырвалось у него. Он всмотрелся в ее лицо, коснулся губ, словно проверяя, не снится ли она ему. – Так ты правда девственница!

В глазах у него стояли слезы, неровные удары, сердца отдавались в кончиках пальцев. Он смотрел на нее так, словно хотел исправить все причиненное зло, молить о прощении. Лицо его исказилось гримасой ужаса от едва не совершенного непоправимого зла.

Еще мгновение – и Уэбб опять переменился. Ему в голову пришла жуткая, грязная мысль. Он спрыгнул, с койки и заметался по каюте, как зверь в клетке. Голос его звучал одной открытой раной.

– Кордес очень обрадуется, – . сказал он. – Черт побери этот ублюдок будет просто счастлив!..

– Кордес? – На секунду Мэри Фрэнсис решила, что она ослышалась, потом замолчала, пытаясь осмыслить услышанное. Так он не отказался от своего плана?

Он бросит ее на растерзание волкам даже после всего, что случилось? Это невозможно. Он шутит! А если нет, значит, она ошиблась – ошиблась ужасно. Он не любит ее. Ничем не ответил на ее чувство. Все, что они пережили только что, не было вызвано страстью к ней, Это в нем бушевало прошлое.

Мэри Фрэнсис поджала колени к подбородку и прикрылась разорванным платьем. Она слышала, как Уэбб что-то сказал, возможно, окликнул ее по имени, но не ответила. Сделала вид, что не замечает, как он уходит. Однако как только щелкнул замок, она вскочила и бросилась к серебряному подносу. Но медальона там не было. Уэбб забрал его.

* * *

Алекс Кордес стоял на балконе своей виллы на острове Парадиз, держа в руках бокал с шампанским, и наслаждался нежными красками наступающих сумерек. «Природа щедро наградила этот уголок земли», – подумал он Багамы всегда напоминали ему сундук, полный сокровищ: сапфиров, изумрудов, золота.

Уединенная бухточка, на которой располагалась его вилла, затерялась среди коралловых рифов. Вода в ней была чиста, как бирюза, золотисто-розовые берега утопали в изумрудных зарослях баньяна, бенгальской смаковницы. Все здесь было раскошно ярким, полным жизненных соков и застовляло забыть утопавшие в дымке испарений джунгли Сан-Карлоса, равно как отдельные кабинеты в ресторане «Тиффани». Он молча поднял бокал, поздравляя себя, и, коснувшись золоченой кромки губами, не спеша отпил. Отец обязательно сказал бы, что праздновать преждевременно, но Рубену Кордесу всегда не хватало широты взглядов.