Непорочность

Она подняла к нему лицо и легко коснулась его губ своими, и сердце ее пронзила боль прозрения.

– Боже правый, – простонала она в отчаянии, я тебя люблю!

– Нет, не говори этого. – Он на мгновение откинул голову назад, потом закрыл глаза. По его телу волной прошла дрожь. И в этот миг Блю поняла, что он готов уступить тому, что происходит в нем, отдаться на волю бушующей страсти. Эта боль не просто боль желания. Это смертельная мука. Желание обладать ею убивало его. И в конце концов уничтожит полностью.

Ей безумно захотелось прикоснуться к нему – один только раз! – да связаны руки.

– Подожди, пожалуйста, – попросила она, когда он склонился поцеловать ее.

– Почему? – Он растерянно заморгал.

– Нельзя нам делать этого. Это неправильно. Слезы опять наполнили ее глаза, жаля, как рассерженные стрелы. – Я люблю тебя, слишком люблю, чтобы допустить такое.

– Ты о чем?

– Потом ты будешь ненавидеть себя. Я знаю. Мужчины всегда так говорят, и это правда. И меня возненавидишь.

Рик бесконечно грустно улыбнулся.

Слезы блестели в глазах Блю, она уже не могла сдерживать их.

– Нельзя, понимаешь? Просто нельзя. «Еще не поздно, – сказала она себе, – даже сейчас еще не поздно воспользоваться положением».

Тело ее трепетало, изнывая от неудовлетворенной страсти. Ей казалось, Рик хотел, чтобы она соблазнила его. Но она была права в своей догадке: если он уступит соблазну, он пропал. Блю не допускала и мысли об этом. Лучше уж умереть. Рик – порядочный достойный человек.

Надежда… Блю, конечно, хлюпик, но всегда расцветала с первым проблеском надежды. Сердце ее жило надеждой, хотя разум должен был бы охладить к этому времени пыл. Уступая своим порывам, она взамен всегда получала одну лишь боль. Горло у Блю горело, в глазах стояли слезы. И все же она понимала, что поступает правильно, и от этого испытывала хоть и маленькое, но удовлетворение. Это лучший поступок в ее жизни. Не удерживать Рика, отпустить его.

А нестерпимо больно – оттого, что она любит его. Любит страстно и глубоко. Ее чувство свободно от грязи, ничего чище в ее жизни не случалось. Пусть хоть это послужит утешением. Она всегда будет помнить, что в ее жизни был человек, которого она любила больше, чем себя, и это поможет ей выжить. Это первый в ее жизни самоотверженный поступок. Урок, который она никогда не забудет. В жизни есть нечто поважнее, чем желания Блю Бранденбург.

В глазах Рика читались непонимание и растерянность, он сам стал жертвой надежды.

– Чего ты хочешь, Блю? Ради Бога, скажи, чего ты добиваешься?

– Я хочу добраться до тех садовых ножниц, хрипло произнесла она. Не так-то легко улыбаться, когда сердце разрывается на части, но Блю отважно решилась: – Так мы ползем или катимся?

* * *

Останься она в монастыре, свадьба у Мэри Фрэнсис была бы совершенно иной. Она надела бы белоснежное платье, фату из старинного ирландского кружева и несла бы в руках красную розу – символ своей покровительницы. Она стала бы невестой Христа, краснея от смущения, составила бы пару идеальному жениху. Но вместо этого выходит замуж за Люцифера, воплощение зла.

Что ж, хоть одеяние, подходящее для такого случая.

Его выбрал жених – скромное черное платье, которое больше подходило для коктейля или поминок. Туфли на высоких шпильках в случае необходимости могли бы стать отличным оружием защиты. В таких же она отправилась на встречу с Алехандро Кордесом. Хорошо еще, что дали новые чулки, естественно, черные. А вот с волосами справиться Мэри Фрэнсис так и не удалось – они никак не хотели слушаться.

Она не сумела повторить прическу, которую ей сделала Блю, но и прежняя никак не выходила. Получилось нечто невообразимое, даже сиротка Энни натянула бы себе на голову мешок, лишь бы не позориться. Возможно, волосы не слушались из-за высокой влажности.

А может, из-за вмешательства небес? Она ведь бросила им вызов.

«Брак – самое святое из всех обязательств между двумя людьми. Его следует чтить, оберегать и уважать…»

«Да как же это возможно?» – подумала Мэри Фрэнсис, неподвижно стоя рядом С Уэббом Кальдероном.

Церемонию проводил капитан яхты в кают-компании. С самого начала яхту нещадно болтало, но что значит эта болтанка по сравнению с заговором высших сил, не знающих милосердия, который и привел к этому печальному концу: Майкл Бенжамин Мерфи, ее многострадальный отец, преданный Господу до последнего вздоха, наверное, в гробу перевернулся бы, узнай о случившемся. Как и все остальные ее предки. Перевернулись бы и застонали от возмущения. Ее ужасно мучило чувство вины из-за того, что семейное проклятие пало на Брайану.

«Конец страданиям, Мэри Фрэнсис Мерфи, еще немного, и ты станешь миссис Кальдерон, – подумала она. – Вот оно, проклятие в действии, оно все-таки настигло тебя».

– Вы берете эту женщину?..

Моложавый, почерневший от загара капитан поднял глаза, чтобы увидеть, как кивнет Уэбб, потом торопливо добормотал положенные слова до конца, переводя взгляд с одного на другого, когда задавал вопросы, которые соединяют их в семью. Он совсем не ждал ответов Мэри Фрэнсис. Торопливость капитана заставила ее задуматься, понимает ли он, что, совершая эту грязную церемонию, он отдает девственную заложницу, только что покинувшую монастырские стены, самому большому негодяю на свете по гнуснейшей из причин? Конечно ему достаточно заплатили за равнодушие. И стой на ее месте тринадцатилетняя девочка с хвостиками и леденцом в руке, он бы и глазом не моргнул.

Другими участниками спектакля были две женщины, наверное, с камбуза, хотя, вполне возможно, в другое время они могли и управлять яхтой, когда не стояли свидетелями и не глазели на Уэбба Кальдерона. У него был действительно потрясающий вид в молочно-белой рубашке, полотняных брюках и сандалиях. Конечно, не вполне свадебный наряд, скорее он подходил для поездки по Испании, но, глядя в умиленно-коровьи глаза двух кумушек, можно было подумать, что он – любимец фотографов-профессионалов, снимающих для обложек модных журналов.

– Данной мне властью…

Яхта взмыла вверх и тотчас устремилась вниз, а вместе ней и желудок Мэри Фрэнсис. Она качнулась в перед, но Уэбб Кальдерон схватил ее за руку и потянул к себе. Она попыталась сопротивляться, но, когда яхта качнулась опять, совсем потеряла равновесие и от головокружения упала прямо в его протянутые руки. От слабости Мэри Фрэнсис не могла пошевелиться.

– С тобой все в порядке? – спросил он своим звучным, красивым голосом, от которого ей стало еще хуже.

– Нет, не все! Меня сейчас стошнит! О Господи! – простонала Мэри Фрэнсис. В душе она бы была рада этому. – «Пусть меня вырвет, – подумала она. —

Прямо здесь. Сейчас. На него! Очень подходящее завершение отвратительной церемонии. Я испачкаю ему праздничную рубашку, от него будет вонять».

Яхту ужасно качало, но Уэбба не смутили угрозы Мэри Фрэнсис. Он крепко держал ее, словно не собираясь никогда больше выпускать из рук, и прошептал в самое ухо, предостерегая:

– Ты – дитя в грубых мужских играх, Ирландка. Брось! Ты никогда не выиграешь.

Все в ней кричало «нет», но пол ускользал из-под ног, а он был единственной опорой, единственным якорем. Ноги перестали ее слушаться, а мышцы на шее ужасно напряглись, когда Уэбб, лаская, запустил пальцы в ее роскошные волосы. Она зачесала их кверху, и теперь казалась ужасно беззащитной. Наверное, потому – то мужчины и любят женщин с длинными волосами, что есть в этом некая тайна. А если собрать их в узел тайна исчезает, словно женщина раздета.

– Пожените нас! – рявкнул Уэбб на капитана. – Немедленно!

Его грубость испугала Мэри Фрэнсис. По-настоящему испугала. В ее желудке воцарилось нечто невообразимое. Она обхватила себя руками, но это не помогло. Что-то было в его жестком требовании, – что – неожиданно для самой Мэри Фрэнсис – произвело на нее огромное впечатление, хотя ей было стыдно признаться себе в этом. Похоже, остальные испытывали такие же чувства.

Капитан, расставив ноги, прижался спиной к переборке, а женщины изо всех сил вцепились в буфет, едва удерживаясь на ногах.

– Объявляю вас мужем и женой!.. – выпалил капитан и кивнул молодоженам: – Можете идти.

Мэри Фрэнсис сжалась, Уэбб не спешил выполнять распоряжение капитана. Кальдерон повернулся к женщине, которую только что поклялся чтить, оберегать и уважать, и взглядом, задержавшимся на ее губах, дал понять, что не собирается делать ничего из вышеперечисленного. А вот что точно собирается сделать – так это поцеловать ее.

– И поцелую, – тихо произнес он, – но не сей час, позже.

Позже? По тому, как прижалось к ней его тело, она поняла: то, что он откладывал на потом, пришло слишком быстро и неожиданно для нее. Ее новоиспеченный муж готов к медовому месяцу на волнах океана.

– Шампанское? – Уэбб поднял бутылку «Дом Периньона» И хрустальный бокал, от которого по каюте разбежались маленькие радуги. Они все еще оставались в кают-компании, где, судя по всему, и должно начаться празднество по случаю их бракосочетания. Либо это, либо ее опять подвергнут пыткам.

«Какая разница! – подумала Мэри Фрэнсис и удрученно улыбнулась. – Только бы удалось стукнуть жениха по голове», – еле слышно пробормотала она себе под нос. Она взглянула на Уэбба и, с трудом скрывая презрение, взяла У него из рук бутылку. Новобрачная не собиралась отказываться от прекрасного вина только из духа противоречия. Мэри Фрэнсис научилась ценить хорошие вина в монастыре, особенно сливовое из одуванчиков. А если ей удастся напиться, быть может, это кончится большим конфузом…

Она поежилась, удивляясь, что эта мысль никак не выходит у нее из головы. Вот уж точно: новоиспеченный супруг вытаскивает из ее души на свет божий все худшее, что в ней есть.

– Я ошибся, выбрав черное, – сказал Уэбб, очевидно, имея В виду платье. – Выглядит чересчур аскетично.

– Хорошо, что я не монахиня, – пробормотала она.

– Да, правда.

Она поправила глубокий V-образный вырез, сбившийся в сторону. Черные пуговицы с жемчужным отливом украшали изящный лиф платья плоскогрудые супермодели выглядели бы грудастыми. Мэри Фрэнсис, которая никогда не считала себя обладательницей пышной груди, только удивлялась: откуда что взялось. «Годится на все случаи жизни, – с усмешкой подумала она. – Невеста с румянцем смущения на щеках может надеть его и на свадебный пир, и на похороны, несомненно, свои собственные, особенно если это невеста Уэбба Кальдерона. Идеальный наряд для жены Синей Бороды», – решила девушка.

Уэбб улыбнулся и произнес тост за нее. Шампанское весело искрилось в хрустальном фужере, притягивая так же, как его взгляд.

– Я говорю серьезно. Ты слишком хрупка для черного. У тебя кожа гладкая, как яичная скорлупка. Она прекрасна, – добавил он очень тихо.

«Но не так, как прекрасен ты», – вдруг подумала Мэри Фрэнсис, сразу же возненавидев себя за такое признание. Она никак не могла решить, на кого он больше похож: на святого или мученика. Но, глядя на чувственный изгиб его губ, она чувствовала, что отвечает ему странным, непонятным ей самой образом, как медленно входящее в воду весло. Трудно поверить, что она испытывала подобное чувство, что в ней боролись отвращение к нему и одновременно влечение. К несчастью, влечения в этой адской смеси было намного больше.

Он был одет совершенно неподобающе для свадебной церемонии. Эта вольная одежда делала его похожим на европейца и подчеркивала почти шоколадный загар, на фоне которого неожиданно выделялись золотистые волосы. Они выгорели на солнце, особенно виски.

К этим контрастам она уже успела привыкнуть, но больше всего ее очаровывало лицо, двойственность его черт. Необычайная чувственность в изгибе губ – и не сразу заметная жестокость. Мэри Фрэнсис невольно подумала, что именно в этом и кроется секрет его обаяния.

Ее сердце учащенно забилось. Он уже показал ей свою жестокость. Коснулся Мэри Фрэнсис этой стороной своей души. Если теперь коснется другой – она пропала.

Внезапно она почувствовала боль и поняла, что изо всех сил сжимает фужер с шампанским и его резные грани впиваются ей в пальцы. Он знает, что пока она разрывается между чувствами к нему, пока она борется с ними, она в его власти. Но если ей удастся укрыться в своем «тайном саду», он не сможет достать ее, и тогда она спасена.

«Что сильнее всего на свете?» Вопрос этот вдруг возник У нее в голове. «Тайный сад» сознания, где можно укрыться?

Глава 19

Уэбб скептически отметил, что Мэри Фрэнсис, очевидно, собралась расправиться с шампанским в одиночку. Его молодая женушка не только расправлялась с третьим фужером, но и бутылку из рук не выпускала. Она зажала ее горлышко в своей мраморной ручке и, казалось, прикончив фужер, примется пить шампанское прямо из бутылки. «Ну прямо Жанна д'Арк во время попойки», – подумал он, поражаясь, что ей удалось напиться и все равно сохранить непорочный вид.

– Еще шампанского? – спросил он, не удержавшись. Он не без основания опасался, что она скорее сломала бы руку, чем позволила, как джентльмену, наполнить фужер. Горе тому, кто попытается отнять у нее бутылку!

Мэри Фрэнсис посмотрела на него так, будто говорила: «Ты что, парень, хочешь напоить меня?» – но вслух добавила:

– Спасибо, я выпила уже достаточно, – что не помешало ей тотчас продолжить поглощать шипучий нкинапиток.

Уэбб почувствовал, что с трудом сдерживает улыбку. Очень лакомый кусочек. Он уже три четверти часа наблюдает за ней, забавляясь тем, с какой решимостью, она мало-помалу осушает бутылку. Она ведет себя так с того самого мгновения, как он предложил ей удалиться в ее каюту и там поднять бокалы за их бракосочетание. Сейчас Уэбб не испытывал ничего, кроме сильнейшего любопытства, – он ждал, когда она напьется окончательно и стукнется об стол своим прелестным вздернутым носиком.

Он понимал, что она делает это нарочно, и потому не вмешивался. Смотреть, как кто-то роет себе могилу, всегда интереснее, чем копать за него. Достаточно беглого взгляда на Мэри Фрэнсис, чтобы увидеть мысленным взором, как мелькает вверх-вниз ее лопата. Она ищет возможности улизнуть от него, уйти туда, где он ее не достанет, укрыться в своем «тайном саду», только вот, на беду, входная калитка заперта. Мэри Фрэнсис выскользнула оттуда, чтобы посмотреть на большой, погрязший в грехах мир, а калитка-то за ней возьми и захлопнись. И ключа нет – не вернуться. Она – в его власти.

– Все твои жены надевали такой бандаж? – проворчала она, одергивая подскочивший подол платья.

– Мои жены? – Она говорит загадками. Чуть раньше она спросила у него, что на свете сильнее всего. И еще почему-то помянула Синюю Бороду и его склонность к женоубийству, но была явно не в настроении объяснять свои слова. Да, она очень странная. Уэбб никак не мог решить для себя, пробыла ли она в монастыре слишком долго или недостаточно долго.

Несмотря на ранний час и включенный кондиционер, в каюте было душно и влажно. Уэбб чувствовал, как покрывается испариной, но на Мэри Фрэнсис духота действовала намного интереснее. Темные тугие локоны выбились из-под заколок, щеки пылали, словно алые розы. Бисеринки пота над верхней губой очаровали его безвозвратно.

– Выйти замуж за багамского маркиза де Сада в поношенном, мокром костюме. Как же! Мечта всякой девчонки, – протянула Мэри Фрэнсис с забавной язвительностью.

Уэбб с большим трудом удержался от улыбки. Он не спеша, смакуя каждое мгновение, наблюдал за ней, подобно хищному зверю на охоте… или пауку, который следит, как трепещет и с каждым взмахом крылышек все больше запутывается в паутине муха.

«Муха, – подумал он. – Изящная мушка, дрожащая в ужасе, ожидая мертвой хватки паука». Черное платье, которое он выбрал для нее, было совсем простое, но на ней смотрелось очень женственно. С глубоким вырезом на груди, оно едва держалось на мраморных плечах, зато длинные рукава прикрывали тонкие руки до самых запястий. Глубокое декольте обнажало грудь, нежными облачками открывавшуюся глазу и выступавшую из него, словно два сугроба.

«Черт!» – От одного ее вида у него слюнки потекли. Он опустил свои фужер на серебряный поднос рядом с ведерком, полным льда, и почувствовал, как теплеют у него пальцы. Ему нет нужды в шампанском, его кровь уже играет. Он вспомнил, как однажды, залпом осушив шампанское, поставил пустой фужер рядом с камином, и фужер лопнул от жара. От звона осколков холодок пробежал по спине, напоминая, что нервная система у него еще не атрофировалась.

Но ничто не действовало на него так, как она. Что-то дрогнуло у Кальдерона внутри, когда вовремя церемонии он коснулся ее шеи и ощутил, как бешено бьется ее сердце. В нем словно пробудился дремлющий аппетит к жизни, а его плоть тотчас же, совершенно непроизвольно, отозвалась, налилась силой, мышцы напряглись, живя своей, неподвластной ему жизнью. Вот почему он должен соблюдать осторожность. Голод опасен – он выдвигает собственные требования, которые должны быть выполнены. Голод заставляет действовать, подвергаться опасности.

– Тебе лучше поесть немного. – Он хотел сказать совсем другое. В голове у него крутился и не давал покоя вопрос: «Ты действительно так невинна, как выглядишь?»

То ли из-за веснушек, то ли из-за ее неуверенной походки на шпильках, но Мэри Фрэнсис напоминала девочку-подростка на первом в ее жизни свидании.

Агентство предоставляло биографии девушек, однако в них было больше выдумки, чем правды. Судя по биографии Мэри Фрэнсис, ей, было около двадцати пяти лет. Большинство женщин к этому возрасту уже теряют невинность. Но она никогда не работала в агентстве, а монастырь покинула меньше года назад. Уэбб был склонен поверить, что она еще ни разу не была с мужчиной.

– Почему немного? Много. Спасибо, – пробормотала она.

Уэбб не понял, о чем она говорит. Много чего? Съесть? Им принесли целый поднос с закусками. Он поднял его и подошел к ней. Она покачала головой, на секунду взглянув ему в лицо. Так, мимолетный взгляд, чтобы оценить степень собственной безопасности. Надо же, паук угощает жертву! Что бы это значило?

Он вполне мог бы проявить настойчивость и заставить ее поесть, но сейчас ему просто был нужен предлог подойти к ней ближе и не вспугнуть. Она перестала пить и уставилась на лопающиеся в фужере пузырьки. «Интересно, внутри у нее тоже лопаются пузырьки, разрушая ее? Ее волнение – это ответ на его? Или просто сдают нервы: страх и отвращение?» Ему вдруг стало очень важно знать, какие чувства она испытывает. Ненавидит ли она его?

Позади нее, у стены, находился столик. Еще до того, как Уэбб опустил на него поднос, она отвернулась – и стала еще соблазнительнее. «Где же коснуться ее? – Все его мысли сосредоточились на этом. – Можно руки, конечно, но куда привлекательнее затылок». Мэри Фрэнсис положила голову на стол. Кожа на спине и шее натянулась, обрисовывая хрупкие позвонки. Шея тоже манила, но касаться той же пульсирующей жилки небезопасно для них обоих.

Яхту опять сильно качнуло. Уэбб схватил девушку за руку, не давая упасть, но она испуганно вздрогнула и выронила бутылку. Шампанское вырвалось из покатившейся бутылки, подобно струе из пожарного шланга.

Мэри Фрэнсис горестно застонала.

– Отдай мне фужер, – сказал он, пытаясь заполучить его. Но она прижала хрустальный фужер к груди, словно это был ее ребенок, а он – похититель. В фужере оставалось еще немного шампанского. От резкого толчка оно выплеснулось ей на грудь, и кожа заискрилась огоньками.

Яхта вернулась в устойчивое положение почти сразу же, но Уэбб не отходил от девушки. Что-что, а отпускать ее он не собирался. Похоже, что и она не хотела этого. Грудь ее покрылась мелкими капельками и сверкала, как хрусталь, вздымаясь с каждым вздохом. Самоцветы тускнели рядом с блеском ее глаз. Она подняла их на Уэбба, и он увидел в них звезды.

В глубине этого беззащитного взгляда он прочитал истину без прикрас. «Тайный сад» Мэри Фрэнсис был Эдемом, райским чувственным уголком, вечнозеленым и плодородным. Сама природа наполнила Мэри Фрэнсис чувственностью, которая теперь искала выхода, чтобы облегчить нарастающее давление. Ее сдерживал только страх – страх и стыд.

Каким же все-таки грехом она себя запятнала?

Она молила его о чем-то – и боялась, что он поймет ее мольбу. Он в жизни не видел ничего подобного. Эта внутренняя борьба вызывала сочувствие, так необходимое сейчас Мэри Фрэнсис. Она боялась – и имела на то основания. Знай она, что происходит с Уэббом, почувствуй его нарастающий голод, вкуси его желания, она задрожала бы от ужаса.

– Ты раздавишь фужер, – предостерег он. Она прижала фужер к груди с такой силой, что казалось, еще немного, и ножка переломится. – Дай мне его, – спокойно, но настойчиво сказал он. Но Мэри Фрэнсис отказалась. Уэбб представил, как острые осколки впиваются в нежное тело девушки, и ему стало не по себе.

Она упрямо качала головой. Уэбб потянулся к фужеру, но она вцепилась в него так крепко, что ему пришлось силой разжать ей пальцы и при этом коснуться ее груди. Тело девушки отозвалось на это прикосновение самым волшебным образом. Сердце ее забилось как сумасшедшее. Грудь вздымалась, набухая под его пальцами, а вырвавшийся стон сказал Уэббу все, что он хотел узнать.

Она принадлежит ему.

Муха увязла так, что обратно уже не выбраться. Все, что она предпринимала, чтобы оградить себя, только глубже затягивало ее в паутину. Борьба с зовом собственной плоти все дальше и дальше уводила ее от «тайного сада», где она могла бы укрыться. Шампанское, не только не принесло желанного забытья, но, напротив сделало ее совсем безоружной и смело все внутренние преграды. Мэри Фрэнсис пропала.

Обними ее сейчас Уэбб, она не станет противиться. Погладь он ее шею, поцелуй в губы, она лишь беспомощно ответит. Ее тело было податливым и послушным под его рукой, словно его собственное тело. Так оно и есть. Она принадлежит ему.

Уэбб понял все это чутьем охотника. «Ну и хорошо, ну и хватит пока», – сказал он себе. Как бы он ни жаждал ее – еще не время. Он заметил ужас в глазах Мэри Фрэнсис, что придавало ей своеобразное очарование и едва не сводило Уэбба с ума, но все же он хотел совсем другого.

Страх жертвы подстегивает хищника к действию. Запах страха пробуждает голод, а от Мэри Фрэнсис прямо-таки веяло страхом. Все первобытные инстинкты разом проснулись В нем под действием этого запаха, а некоторые из них, возможно, были чисто звериными. Беззащитность Мэри Фрэнсис, несомненно, возбуждала, кружила Уэббу голову, чего с ним не случалось уже давно. Но только покорности ему было мало. Он хотел прочесть в ее глазах ответное желание, огненную страсть. Хотел, чтобы эта страсть вытеснила все остальные чувства, даже страх, и поглотила бы ее без остатка.

– Дай мне. – Голос его звучал сипло.

Пальцы ее разжались, фужер скользнул вниз.

Уэбб успел подхватить его, прежде чем тот коснулся пола. Фужер хранил тепло груди Мэри Фрэнсис. Уэбб вернул фужер на поднос – и с удивлением обнаружил, что не может оторвать от девушки глаз даже на мгновение.

– Хочешь, я закажу кофе? – . предложил он, обращаясь к ней. – Или продолжим наш медовый месяц? – При этих словах Мэри Фрэнсис побледнела так будто ей вот-вот станет дурно, и отпрянула от Уэбба. Он удивился, насколько такая реакция расстроила его. – Кажется, ты не слишком хочешь продолжать медовый месяц? Такое впечатление, что я для тебя какое-то чудовище.

– Разве нет?

– Кое у кого есть основания так говорить.

Она потянулась к шее, словно пытаясь найти что-то, но, не отыскав, сжала руку в кулак.

– Я знаю, что ты сделал, – сказала она. – Я читала дневник Брайаны.

– Дневник сестры? – Значит, она все-таки отыскала его в компьютере.

– Ты развратил ее, превратил в настоящую распутницу. – Голос Мэри Фрэнсис задрожал от гнева. – Она не писала ни о чем другом, кроме как, о «плотских желаниях», о том, что ты полностью подчинил ее своей воле, Что, она ни о чем не может думать, кроме плотских утех и наслаждений, которые ты ей доставляешь. Это почти точные, ее слова.

– По-моему, ничего преступного в этом нет. – Ему захотелось улыбнуться, в то время как у Мэри Фрэнсис от гнева побелели скулы.

– Ты стегал ее хлыстом, привязывал за руки из ноги, Бог знает, что еще делал! – почти прошипела Мэри Фрэнсис. – «Тонкие шелковые плетки, которые жалят, как пчелы, наполняют тело сладким медом, от которого разгорается желание». Моя сестра даже забывала, кто она, когда была с тобой.

«Интересно, она знает дневник почти дословно», – подумал Уэбб. Да, ее разрывали противоречивые чувства, но дрожь в голосе говорила ему больше, чем хотела бы сказать она сама. Мэри Фрэнсис говорила не столько о чувствах сестры, сколько о собственных.

– Тебя огорчает, что сестре нравились такие удовольствия? Или ты боишься, что они могут понравиться тебе? – Его взгляд был прикован к ее руке, сжатой в кулак у горла. «Кажется, это ее любимый жест. Оно и понятно», – подумал Уэбб.

Куда менее понятно, что происходит с ним. Ее замечание о распутстве недалеко от истины. Он никак не мог оторвать глаз от покрасневшей кожи там, где был прижат, ее кулак. Но еще труднее было не спуститься ниже, с пуговки на пуговку. Уэбб начинал чувствовать, как его мужское естество ведет себя все требовательнее, словно внутри сжимается пружина, сильнее и сильнее. Желание.

– Я до сих пор не могу смириться с ее гибелью. – Глаза Мэри Фрэнсис уже не были задумчиво отстраненными, они горели праведным огнем, обвиняя его во всем, начиная с чувственного порабощения сестры и кончая ее убийством.

Он глубоко вздохнул.

– Если бы я сказал тебе, что не имею отношения к смерти твоей сестры, ты бы поверила?

– Нет!

Яхту опять швырнуло с одного борта на другой.

Мэри Фрэнсис ухватилась за столик, лишь бы не касаться Уэбба.

Вся вибрируя, яхта неслась по неспокойным волнам. Когда Уэбб поправлял ремешок часов, он заметил, что даже пальцы у него дрожат в унисон вибрации.

– А если я скажу, что ничего не знаю ни о дневнике, ни о том, как он попал в мой компьютер, что я случайно обнаружил этот дневник после того, как у меня в доме побывал якобы мастер по ремонту компьютеров, которого я не вызывал?

Она с подозрением уставилась на него.

– Кому это могло понадобиться?

– Может, кто-то хотел, чтобы подозрение пало на меня?

– Но ведь дело было закрыто! Постановили, что это несчастный случай.

– Т ем не менее ты в это не веришь, не так ли?

– Да, не верю. Я по-прежнему думаю, это твоих рук дело. Мотивы преступления мне известны. Брайана нашла в чемодане, который должна была доставить тебе, кулон доколумбовой эпохи.

– Клиенты «Вишенок» входят в число наиболее влиятельных деловых людей в мире. Им незачем связываться с курьерами, которые крадут контрабанду. За этим строго следит агентство. Ты пошла по неверному следу, Мэри Фрэнсис, – заключил Уэбб. – «Как она ни старается скрыть, – подумал он, – у нее все написано на лице: сомнение, тревога, отчаяние. Совершенно растерялась, не знает, чему верить».

– Так, говоришь, она пишет не о тебе и никакого отношения к смерти Брайаны ты не имеешь?

– Никакого. – Хорошо, что его не мучают угрызения совести из-за лжи. Кулак Мэри Фрэнсис все еще был прижат к груди, когда он понял, что ей нужно, и как волшебник достал из кармана брюк ее медальон. Цепочка свисала у него между пальцев, а сам медальон лежал на ладони. – Ты ведь это ищешь?

– Мой медальон! – Лицо девушки озарилось счастливой улыбкой. Он хорошо понимал, почему так важен для нее этот символ. Он – ее защита, ключ, который отопрет калитку в ее «тайный сад». – Спасибо, – сказала она и направилась к нему, пошатываясь, когда яхта кренилась. На лице Мэри Фрэнсис были написаны искренняя радость и замешательство.

Уэбб вдруг принял неожиданное решение: он не отдаст ей талисман. Пока не от даст. Она нужна ему именно такая беззащитная, уязвимая. Если она попадет в свой «тайный сад», она уже никогда не вернется.

Он зажал медальон в кулак, и она в растерянности остановилась футах в двух от него.

– Разве ты не отдашь мне медальон?

«Ирландка, Ирландка, – подумал он почти с грустью, – неужели ты забыла? Я всегда играю не по правилам. Можешь забыть все, но никогда не забывай этого. Не забывай, что я негодяй».

Он перебирал цепочку пальцами, вспоминая, с какой страстью она прикоснулась к медальону дрожащими губами. Тогда он подумал, что умер бы счастливым, если бы она когда-нибудь коснулась его губ с такой же испепеляющей душу страстью.

– Возможно, – медленно отозвался Уэбб. – Что он для тебя?

Она покраснела и покачала головой так, что черные пряди разметались по плечам. Он стоял настолько близко, что мог легко коснуться ее и хотел этого до боли.

Господи, он не испытывал ничего подобного с детства, когда, еще не уничтожили его семью. До личного холокоста Уэбба Кальдерона. Мэри Фрэнсис опустила голову; тени от ресниц тончайшим узором легли на щеки.

Золотые веснушки маленькими солнечными зайчиками танцевали на ее переносице, подчеркивая прозрачность Кожи. Он рассматривал ее профиль и вдруг вспомнил другую женщину.

– Господи, как ты на нее похожа – Он взял Мэри Фрэнсис за подбородок и поднял ее лицо.

Смятение, потом слабый вздох.

– …На Брайану?

– Нет, на одну из моих картин. – В действительности Мэри Фрэнсис ничуть не походила на женщину с того портрета, но в отдельные случайные моменты он замечал вдруг необыкновенное сходство двух женщин.

– На картине?

– Да, женщина… целует собственное отражение в зеркале.

– Как странно – целует собственное отражение?

– Мне всегда казалось, что она репетирует.

Взгляд Мэри Фрэнсис потемнел, стал очень чувственным. Уэбб словно получил удар под дых.