Воздухоплаватели

      Итак, середина лета - пора белых ночей. На потертом грузовике ЗИС-5 я еду в отряд Крючкова, в кузове глухо постукивают баллоны с водородом, которые мы везем для него. И вот в белесой тишине ночи выезжаем на Международный проспект (ныне Московский). Кто из ленинградцев не знает его! Почти десятикилометровая магистраль пролегает точно по Пулковскому меридиану с севера, от Сенной площади, на юг - до поворота на Московское шоссе.
      Куда ни глянешь по дороге - всюду следы бомбежек и артобстрелов. И чем ближе к южной окраине города, тем гуще баррикады, надолбы. Вот и дом № 98. Мой дом. Прошу шофера чуть тормознуть, а сам жадно всматриваюсь в томное, облицованное серыми плитами семиэтажное здание с магазинами на первом этаже. Зрительная память машинально фиксирует каждую приметную его деталь. Витрины заколочены досками, но магазины, судя по всему, работают. На стене взывает к вниманию голубое пятно предостережения: "Граждане! При артобстреле эта сторона улицы наиболее опасна".
      А вот и окна моей квартиры. Одно сиротливо зияет чернотой, стекла второго, на удивление, целы. Балкон соседей разрушен, стены в осколочных выбоинах...
      Но какой бы ни была в ночи угрюмая неприветливость дома - на меня веет полузабытым домашним уютом, чем-то дорогим, близким.
      "До скорой встречи", - мысленно прощаюсь я с ним, оглядываясь назад, и кажется, будто уцелевшее окно тускло подмигивает мне - признает...
      А машина уже объезжает баррикаду на площади у бывших Московских ворот. Здесь - один из рубежей обороны. У заставы нас останавливают: проверка документов, пропуска в прифронтовую полосу.
      - Везет вам, товарищ майор, - говорит начальник заставы. - Фашист сегодня тихо себя ведет, может, и доберетесь спокойно.
      Дома кончаются, и лишь на мглистых пустырях невдалеке простираются массивные стены Чесменского дворца да монументальное здание мясокомбината имени С. М. Кирова.
      Сергей Миронович Киров. Давно ли не в военной форме в кабине ЗИСа, а на стройке у Средней Рогатки, где было выбрано место для мясного гиганта, стояли мы по колено в раскисшей вязкой глине с начальником строительства Георгием Михайловичем Алексеевым. Строители спорила в проектировщиками дело обычное, - и никто не заметил двух легковых машин, приткнувшихся неподалеку.
      Но вдруг кто-то произнес:
      - Киров!..
      Широко улыбаясь (по всей видимости, мы, увязшие в грязном месиве, сердитые друг на друга, распаленные спором, да к тому же с внушительными рулонами ватмана в руках и под мышками, смотрелись со стороны довольно комично), Сергей Миронович поздоровался с нами и кивнул Алексееву:
      - Ну, Георгий Михайлович, показывай свое строительство...
      Алексеев рассказывал, Киров внимательно слушал, задавал вопросы. По разговору, по манере ставить к месту тот или иной вопрос чувствовалась кровная заинтересованность настоящего хозяина города, будущее которого и заботило, и беспокоило.
      С Сергеем Мироновичем я встретился тогда уже вторично.
      Годом раньше, в 1930 году, я работал нештатным техником-смотрителем по ремонту жилых домов на улице Чайковского. Вдруг рабочие, ремонтирующие фасады, окликают меня, энергично машут руками - скорее, мол. Я спускаюсь со строительных лесов:
      - В чем дело?
      - Да вас там... Киров спрашивает.
      - Киров?!
      Надо сказать, что Сергей Миронович часто ходил в Смольный пешком по улицам Воинова, Каляева и Чайковского. И вот его внимание, должно быть, насторожило то, как рабочие варварски сбивали на старинных домах украшения пилонов и карнизов. Я вышел на тротуар.
      - Здравствуйте, Сергей Миронович! Филиппов - техник-смотритель, представляюсь взволнованно.
      - А не кажется ли вам, товарищ Филиппов, что, уничтожая украшения старинных домов, вы уродуете лицо нашего города? - опрашивает Сергей Миронович. - Штукатурите под правило, занимаетесь упрощенчеством. В конце концов и превратите прекрасный дом в сарай!
      - Но ведь карнизы наполовину порушены, и по проекту после ремонта они должны быть простых форм. Хотя, честно говоря, жаль рубить лепку... виновато оправдываюсь я.
      - Вот и хорошо, что жаль. Так и договоримся: уродовать фасад прекратите, а в шестнадцать часов зайдите в архитектурное управление получите соответствующие указания. И я распоряжусь, чтобы подобных вещей больше не допускали. Всего хорошего. - Киров протянул мне руку и ушел в сторону Таврического сада.
      А я, взволнованный встречей с таким человеком, взлетел на леса и гаркнул что было сил:
      - Прекратить "отделочные" работы!..
      Ох, спасибо Сергею Мироновичу... Сколько потом раз вспоминался нам, строителям, этот наш секретарь...
      - С благополучным прибытием, товарищ майор! - бодрый голос шофера Васи Козуба вмиг водворил меня с лесов в кабину грузовика. Навстречу - командир отряда Крючков.
      Михаил Павлович Крючков до войны был школьным учителем. Отсюда, наверное, и ясность суждений, и мягкое, уважительное отношение к подчиненным. Конечно, опыта пока маловато, но я уверен - он быстро освоится с новыми обязанностями. Проходим с ним в землянку, уточняем детали предстоящей работы по уничтожению орудийных группировок осадной артиллерии противника, но - звонок. Крючков подходит к телефону:
      - Да, товарищ Девятый. Так точно. Оболочку уже ремонтируем. Газ есть только что майор Филиппов привез в баллонах.
      Крючков передает, что Михалкин требует меня к нему на НП.
      Спешу к башне мясокомбината и докладываю о прибытии.
      - Майор, - говорит генерал, - ты получил приказание Жданова о переводе своего КП из Манушкино? Так постарайся расположиться поближе к моему ЗКП будешь пользоваться коммутатором. Главное - надежная связь.
      Я даже вздрагиваю от неожиданности. Вот так случай! Ведь запасный КП Михалкина в подвале дома № 98 по Международному проспекту. Это же мой дом! В горле першит хрипотца.
      - Товарищ генерал, я перемещу КП в свою квартиру. Она на пятом этаже все равно пустует. На крыше наблюдательный пункт развернем.
      - Как? - удивляется Михалкин.
      Я объясняю ситуацию. Генерал и штабисты хохочут.
      - Ну, майор! Хочешь воевать, не выходя из квартиры - с комфортом? веселится Михалкин, потом серьезно: - А впрочем, резон здесь есть. Только... может, повыше забраться?
      - Дом-то семиэтажный. Да неудобно забираться в чужую квартиру. Ведь после войны соседи с меня деньги за ремонт потребуют! А моя квартира на углу. Тут и восток, и запад, я юг для наблюдения открыты. Потолки высокие сам строил и проектировал. Да еще ваша связь с ЗКП. Лучшего не пожелаешь...
      Мои слова обретали все большую уверенность. Воодушевленно убеждая Михалкина, я все больше и больше убеждался сам в целесообразности этого неожиданного варианта. В самом деле, из окон в бинокль видны Автово - отряд Шестакова, Пулково - отряд Крючкова, Колпино - отряд Карчина. А главное, рядом запасный КП Михалкина - надежная связь. Как это ни парадоксально воевать в собственной квартире, - а лучше не придумать!
      - Добро, - улыбаясь соглашается Михалкин. - Убедил. Давай-ка заезжай на обратном ходу в свою хату да на месте убедись во всем. Коль решишь окончательно, то я звоню Жданову и сообщаю о твоем выборе. Не будем терять времени.
      И вот я вновь у своего дома. Нахожу бывшего старшего инженера-электрика Сергея Васильевича Васильева. Сейчас он здесь и комендант, и хранитель. У него ключи от моей квартиры.
      Оставляю во дворе шофера, а сам поднимаюсь на пятый этаж. Гулкими кажутся в проеме мои шаги, а может, просто волнуюсь и это кровь стучит в висках? Вот и знакомая дверь. Машинальный когда-то, а теперь осторожный поворот ключа...
      "Ну, здравствуй", - переступаю порог своего дома. На полу стекла, куски штукатурки. Из комнаты в комнату гуляет ветер, бередит запыленные шторы. В стенах торчат черные зазубрины осколков.
      Подхожу к одному окну, ко второму, вглядываюсь в горизонт. Да отсюда хоть время засекай, которое уходит в отрядах на выполнение приказа "В воздух!".
      Через дня два моя квартира - КП, именуется просто и ясно: "Арбуз". Это наш позывной. В спальне сооружены нары в два этажа, в гостиной размещаются связисты и техники. Иовов, Васин и Просянников сразу же проводят кабель к ЗКП и налаживают рацию. Оборудуется и оперативный зал. Там размещаем огневой планшет, телефоны, карты, приборы... На кухне, засучив рукава, хозяйничает наш повар Гога Сохашвили.
      Теперь можно звонить Михалкину:
      - На проводе "Арбуз". Все в порядке.
      - Ну жди, скоро заеду, посмотрю, - обещает генерал.
      Рация и телефонный коммутатор обеспечивают нам надежную связь с отрядами, артчастями, контрбатарейным корпусом и штабом фронта. А фельдъегерскую связь обеспечивает лихой мотоциклист Василий Васин.
      "Арбуз" становится в центре действия отрядов на южном направлении. И этот командный пункт будет держаться до конца сорок третьего...
      Теперь, спустя сорок лет, я по-прежнему живу в этой квартире, но даже и мне порой трудно представить, что вот здесь, в этих домашних стенах, был командный пункт моего дивизиона. Одно лишь бурое пятно обгорелого паркета от печки-"буржуйки", обогревавшей нас в холода, напоминает о прошлом.
      А за окнами - иной вид. Новые кварталы жилых домов, корпуса предприятий. Шумит за окнами, плещет через край мирная жизнь, только память и стережет те давние огневые дни нашей молодости. Да вот друзья-однополчане, заезжая ко мне на огонек, все так же именуют мою квартиру по-боевому: "Арбуз".
      В сентябре сорок третьего на нашем фронте был создан 3-й контрбатарейный артиллерийский корпус (3 ЛКАК) под командованием генерала Н. Н. Жданова. В этот корпус вместе с пятью артполками, пушечным дивизионом, артиллерией ПОГа, частями инструментальной разведки и корректировочной эскадрильей входит и наш дивизион.
      Так что на "Арбузе" нередко появляется начальство. А приезжает оно в последнее время в основном для того, чтобы ознакомиться с предложенным мною новым методом корректировки огня артиллерии несколькими аэростатами сразу, с помощью радиальных сеток.
      - У нас есть кое-какие соображения по этому поводу, - докладываю я. Метод корректировки огня с двух аэростатов, который мы применяем, конечно, дает свой эффект. Но сейчас, когда мы перебросили отряд капитана Кирикова в Приморскую оперативную группу, есть возможность корректировать огонь с трех аэростатов одновременно. Вот здесь мы и будем использовать радиальные сетки.
      - Что это за радиальные сетки? В чем их смысл? - интересуется генерал Жданов.
      И я поясняю, как на расчерченные на планшете радиальные сетки для трех аэростатов наносятся точки нахождения аэростатов и цели, а также линии, соответствующие угловым расстояниям. Здесь наблюдателю нет необходимости определять перелеты и недолеты снарядов, а надо лишь следить за отклонениями их вправо или влево. Если наложить сетки одна на другую от всех трех аэростатов, то отклонения разрывов определяются с высокой точностью на расстоянии по дальности до двадцати пяти километров, то есть до места сосредоточения осадной вражеской артиллерии. А это значит, что огнем артиллерии с ораниенбаумского плацдарма можно не только подавлять, но и уничтожать ее.
      Генерал Жданов внимательно выслушивает и советует для начала детально разработать варианты по трем целям.
      Цель № 203 беззаботинской группировки врага регулярно нарушает ритм работы Кировского завода. Цели 373 и 373-а пушкинско-слуцкой группировки действуют по заводам "Ижорский" и "Большевик", а также по 5-й ГЭС. Мы готовим необходимые по этим целям материалы, генерал Жданов изучает их и дает "добро".
      - Создайте фотопанораму местности, - говорит он. - Стрельбу на полное уничтожение двести третьей цели назначим на середину, а двух других - конец октября. Готовьте самых опытных воздухоплавателей.
      И начинается подготовительная работа. Два экипажа каждого отряда отрабатывают свои действия.
      Пользуясь радиальной сеткой, я указываю на планшете место предполагаемого разрыва снарядов, а Крючков, Можаев, Кириков, Ферцев, Иняев, Бишоков, Битюк, Шестаков называют "отклонения". Затем я, выполняющий роль оперативного, "сообщаю" артиллеристам разброс снарядов, занося его одновременно в специально заготовленные таблицы. Наши тренировки идут с азартом - наблюдателям по душе новый метод. Тут же уточняем и ориентиры. Для 203-й выбираем неказистый лесок у окраин поселков Настолово и Красино. 373-я, по нашим данным, - невдалеке от двух домиков. Они хорошо видны из гондолы.
      Наконец докладываем Жданову о готовности к работе.
      И настает день...
      Погода, помню, была как по заказу. Видимость, как говорится, до горизонта. По команде с КП в воздух сдали сразу три аэростата. В первой гондоле - Крючков, во второй - Битюк, в третьей - Кириков.
      Из окна штаб-квартиры мне хорошо были видны устремляющиеся ввысь оболочки-сигары. И вот слышу:
      - "Арбуз"! Первый к корректировке готов!
      - Второй готов!
      - Третий готов!
      И тут же другое:
      - Батареи к стрельбе готовы!
      Оперативный надсадно кричит артиллеристам в трубку!
      - Залп! - и чуть погодя заносит в таблицы первые данные корректировщиков.
      - Данные принял! - Мы тут же пересчитываем полученные результаты и выдаем их артиллеристам: - Юг - сто метров! Запад - тридцать пять!
      И снова залп. Снова корректировка. Потом третий, четвертый...
      Фашисты спохватились, начали бить по подъемным полям. Поздно!
      Слышу от Кирикова долгожданное:
      - Товарищ майор! Товарищ майор! В районе цели двести три наблюдаю взрыв!
      То же повторяют Крючков и Битюк. Цель уничтожена! Аэрофотосъемки на другой день подтвердили это.
      Полный успех! Вот что значит продуманная подготовка. Но каким бы радостным ни был первый день боевой работы по новому методу, мы не забываем о том, что еще две цели ждут своего часа. И конечно, дождутся. В конце октября будут уничтожены и они.
      Третья цель навсегда замолчит при непосредственном участии в стрельбе генерала Жданова. Вот как много лет спустя он расскажет об этом в книге "Огневой щит Ленинграда":
      "Запомнились мужество и отвага, находчивость и искусство наблюдателей-корректировщиков 1-го воздухоплавательного дивизиона капитана М. П. Крючкова, старших лейтенантов Е. А. Кирикова и А. К. Ферцева, лейтенанта Ф. Е. Иняева. С ними связано у меня воспоминание об одной стрельбе на уничтожение вражеской батареи, чрезвычайно активной в обстреле Ленинграда...
      Для корректирования огня сначала предполагалось использовать самолет и аэростат артиллерийского наблюдения 1-го воздухоплавательного дивизиона. Но, как оказалось, самолет не мог обеспечить надежное корректирование из-за сильного зенитного огня противника и активных действий его истребителей...
      Вот тогда-то и родилась мысль использовать для корректирования огня три аэростата, организовав с них своего рода сопряженное наблюдение. Определять отклонения разрывов от цели было решено с помощью радиальных сеток".
      Генерал припомнит тот день, 27 октября 1943 года. Он подробно расскажет, как наши корректировщики готовились к работе, как на командном пункте воздухоплавательного дивизиона мы получили первые сигналы, как результаты наблюдений наносились на радиальные сетки, с помощью которых было определено положение разрывов, наконец, как батареи 73-го артполка одновременно обрушились на врага и мощным огневым ударом заставили вражескую цель замолчать навсегда.
      "Большое значение, - напомнит генерал, - имело для успешного решения огневых задач тесное боевое содружество и полное взаимопонимание артиллеристов-огневиков и наблюдателей-корректировщиков 1-го воздухоплавательного дивизиона и подразделений корректировочной авиации.
      Своей отличной работой они внесли большой вклад в борьбу с артиллерией противника".
      Вот так расчищался путь к полному освобождению Ленинграда от блокады, так уничтожалось все, что могло стать помехой, преградой в наступлении наших войск.
      И мы ждали этого наступления.
      Разгром врага у Ленинграда
      Подготовка к наступлению. Полное снятие блокады. Бои под Псковом. Передислокация дивизиона
      В канун Нового года у нас вновь "новоселье". Штаб 3-го артиллерийского корпуса, куда придан наш дивизион, размещается в здании школы в Володарке, и по приказанию генерала Жданова туда перебираемся и мы со своим КП. Фронт готовится к прорыву мощной вражеской обороны с ораниенбаумского плацдарма, и в корпусном штабе у нас идет подготовка к наступлению с командирами и начальниками штабов частей корпуса.
      В конце декабря ложная наступательная операция. Направление - Красное Село. Задача - отвлечь противника от предполагаемого удара и выявить как действующие, так и новые огневые средства.
      ...После артподготовки наши части пошли в атаку. Фашисты действительно сочли, что началось наступление, и ввели в бой свою основную артиллерию. Наземная разведка и два наших аэростата зафиксировали больше десяти новых батарей - до этого они ни разу не проявляли себя. Замысел ложного наступления был оправдан.
      Скоро наступать по-настоящему. Командиры отрядов и политработники разъясняют бойцам характер предстоящих боев. За два с лишним года стабильной обороны воздухоплаватели конечно же успели узнать чуть ли не каждый холмик, каждый куст на занятой врагом территории, не хуже своих знают его батареи и когда стреляют, и как стреляют.
      Но в то же время за эти два долгих года в отрядах привыкли к оседлой жизни. А ведь в наступлении не то что каждый час - каждая минута может явить свой сюрприз. И это надо довести до сознания каждого.
      31 декабря на своем КП я провожу последнее в минувшем году совещание с комсоставом и политработниками отрядов и дивизиона. И вот в ясную морозную ночь, незадолго до Нового, 1944 года, поздравляем друг друга, горячо желаем боевых успехов. Затем все офицеры разъезжаются по своим отрядам.
      Забот с подготовкой отрядов хватает и после Нового года. Связисты готовят свою технику - основной упор на радиосвязь. Капитан Бауров хлопочет, чтоб во всех отрядах и на КП были рации, их питание. Майор Иванов озабочен обеспечением отрядов газом. С химического завода до Красного Села и Гатчины газ будет доставляться в газгольдерах. Но в отрядах надо иметь запас баллонов, с тем чтобы в них доставлять газ далее, уже по прямому назначению. В дальнейшем продвижении зампотех части капитан Торба должен организовать добычу газа полевыми заводами ВУГ-120.
      Притопывая на снегу ногами, скорее, больше от нетерпения, чем от мороза, меня окружают, обдавая парком дыхания, краснощекие девчата аэростатчицы. Узнаю Еремееву, Мартынову, Иванову, Лисицыну...
      - Что стряслось, девушки?
      Взволнованно перебивая друг дружку, сетуют, что трудно, мол, с транспортировкой газгольдеров на далекие расстояния. А ведь на каждый аэростат их надо четыре-пять.
      - Не то что до Гатчины, нам и до Красного Села их не дотянуть, уверяет Шура Еремеева. - Мы его и мешками с балластом загружаем, но чуть посильнее ветерок - газгольдер так и норовит из стороны в сторону, так и рвется из рук, особенно на открытом месте. Девчата прямо виснут на поясных все равно тащит и тащит... невесть куда.
      - Конечно же, поможем, девчата, - заверяю я и поручаю зампотеху Торбе облегчить им труд.
      Сообразительные механики Забелин и Шакин приспосабливают для газгольдеров обыкновенную лебедку. Получилось просто и надежно.
      С парашютами сложнее. Ведь через строго определенный инструкцией срок парашют должен быть проверен, просушен, переложен от слеживания. Работа, что и говорить, ответственная, требует не только знаний, но и большого практического опыта, точности и любви к делу, к своим товарищам, которые доверяют тебе жизнь.
      Доверенное лицо у нас по этой работе - парашютоукладчик Илья Тарасов. Воздухоплаватели знают: не было и не будет случая, чтобы уложенный им парашют не сработал. Но для большей уверенности и спокойствия в воздухе мы, посоветовавшись с Тарасовым и Торбой, решаем, что лучше укладывать парашюты в тылах дивизиона - на Яшумовом переулке, в бывшем музыкальном техникуме, куда мы переехали с тылами. А для доставки их в отряды выделить машину.
      Хозяйственники капитана Шальопы изготавливают удобный передвижной командный пункт (ПКП) на шасси автомобиля ЗИС-5. Плотники Миронов и Панов отделывают его изнутри. На ПКП есть все необходимое для оперативной работы и телефонная, и радиосвязь, и планшеты, и документация. Даже электрическое освещение провели. Здесь же хранится и наше Боевое Знамя.
      Этот ПКП пройдет с нами от Невы до самых берегов Эльбы.
      * * *
      И вот генерал Жданов ставит нашему дивизиону боевую задачу:
      - Двумя отрядами и одним звеном работать с двенадцатым и четырнадцатым гвардейскими и семьдесят третьим артполками. Они нанесут удар в направлении Красного Села, Рошпи и Пушкина. Одним отрядом и звеном обеспечить наступление второй ударной армии с ораниенбаумского плацдарма на Ропшу, Дятлицы. Командному пункту передвигаться вместе с КП корпуса...
      Близи гея, близится долгожданный день. Это заметно даже по настроению, какой-то особой подтянутости людей. Многие воздухоплаватели дивизиона вступают в ряды Коммунистической партии. Членами ВКП(б) становятся моторист Лещенко, связист Шувалов, воздухоплаватели Ферцев, Грановский, Крючков. Вступают в комсомол связист Васин, шоферы Разгуляев, Королев и многие другие.
      И все-таки на душе беспокойно: вдруг что упустил, недоглядел, не проверил?.. Ведь какие события подступают! Решаю съездить в отряд Кирикова. Заодно прихватываю с собой запасную оболочку и газ в баллонах.
      По льду Финского залива добираться приходится ночью, с затемненными фарами, и потому очень осторожно - можно угодить с машиной в воронку от снаряда. А воронок этих и справа, и слева - тут уж гляди в оба...
      В отряде Кирикова, как обычно, порядок. И люди, и техника в полной боевой готовности. Все ждут сигнала к бою.
      И тут мне на ум приходит, что ведь где-то здесь, в районе 2-й ударной армии, корпус генерала П. А. Зайцева. А что, если повидаться с ним? Поговорить о завтрашнем дне...
      По рации выхожу на связь со своим штабом. И. Карчин, вновь назначенный начальник штаба, сообщает, что все отряды специальным донесением доложили о готовности. Уверенный, деловитый его голос сквозь легкие потрескивания эфира приглушает мое беспокойство. Все вроде складывается так, как и должно быть. Но к генералу Зайцеву ехать я все-таки не решаюсь - как-нибудь потом...
      Не доведется мне повидаться с генералом. В самых жестоких, самых отчаянных боях на Невском пятачке ни одна пуля не задела Пантелеймона Александровича, а вот под Нарвой погибнет генерал смертью храбрых.
      Много лет спустя мы придем отдать долг нашему командиру, и я спрошу у служащей Александро-Невской лавры:
      - А где захоронен генерал Зайцев?
      - Вот там, на пятачке, - ответит она, и я даже вздрогну от этого слова "пятачок". И действительно, рядом с собором, где захоронены прославленные русские полководцы и герои нашей истории, отведен среди деревьев пятачок там покоятся герои недавнего прошлого.
      За оградой трехметровый обелиск, на нем надпись:
      Генерал-майор
      ЗАЙЦЕВ Пантелеймон Александрович,
      1898 года рождения.
      Убит - 1 марта 1944 года.
      Сорок шесть лет было нашему генералу. Не дожил он до Дня Победы.
      ...Но пока еще январь сорок четвертого. Утром 14 января тысячи орудий и минометов начнут артподготовку с ораниенбаумского плацдарма, а мы, как при прорыве в январе сорок третьего, вступим в боевую работу чуть позже. Кромешная снежная пелена, ветер - погода для аэростатов негодная. Не работала первый день и авиация.
      15 января в 9 часов 25 минут - огневой удар артиллерии 3-го арткорпуса и 42-й армии со стороны Пулкова. 2300 орудий и минометов работают на семнадцатикилометровом участке. Сто минут они крушат вражеские укрепления, доты и дзоты.
      Погода здесь, в отличие от других районов города, сносная, работать можно и воздухоплавателям, и тут мы на высоте! Особенно перед фронтом, где наступает прославленный 30-й гвардейский корпус генерала Н. П. Симоняка.
      Артиллерийский удар настолько эффективен, что стрелковые части к исходу дня продвигаются на пять километров.
      16 и 17 января наши части штурмуют опорные пункты в направлении на Пушкин. Разрушать дворцовую часть города артиллеристы не хотят, а наблюдатели с аэростатов приходят на помощь - переносят огонь в необходимое направление. Они непрерывно находятся в воздухе, спускаются на землю лишь для смены экипажей.
      А мне приходит приказ о передислокации отряда Шестакова на аэродром у Пулковских высот. Срочно выезжаю в штаб артиллеристов, который расположен в конце проспекта Стачек. Вижу там аэростат в воздухе. Фашисты бьют по батареям, которые в городе, бьют по аэростату из дальнобойных орудий. Здесь и там, в дыму и грохоте, рвутся снаряды, разрушая дома, сея по проспекту осколки и смерть. Цепочка бойцов невдалеке жмется к стене дома. Я тоже вылезаю из машины и спешу в ближайшее укрытие.
      И тут из-за угла не спеша, по-деловому, гляжу, выходит человек с метлой. На нем фирменный фартук, на груди - бляха. Ба, да это дворник!
      Усердно помахивая метлой как ни в чем не бывало, он основательно сметает осколки и прочий мусор. И удивительное дело, сколько же сразу уверенности придает он всем нам таким вроде бы неприметным своим подвигом! Именно подвигом - ведь никто ему не приказывал мести под обстрелом. Казалось бы, сиди себе на здоровье в бомбоубежище, зачем понапрасну рисковать жизнью?
      Но нет, если подумать, то совсем уже не таким напрасным и неоправданным окажется риск этого неизвестного труженика, ленинградца...
      18 января 12-му гвардейскому артполку приказано обеспечить штурм Вороньей горы, той самой горы, откуда гитлеровцы руководили обстрелом Ленинграда из дальнобойных орудий. Командир полка Потифоров выдвигает вперед два передвижных артдивизиона с аэростатом Шестакова. В воздухе поочередно Битюк, Ольшанский, Гречаный. И на рассвете другого дня гвардейская дивизия полковника Щеглова поднимает над Вороньей горой красный флаг.
      Мы наблюдали работу артиллеристов-гвардейцев с нашей корректировкой: прямые попадания в орудия противника и в склады с боеприпасами - это не такая уж плохая работа! За нее и нашим воздухоплавателям была объявлена благодарность. Лучших наградили орденами и медалями.
      ,20 января соединились в Ропше части 42-й и 2-й ударной армий. Петергофско-стрельнинская группировка противника была отрезана и уничтожена.
      Но борьба за Ленинград еще продолжалась. Шли бои у 12-го гвардейского артполка - у деревни Долговка. Там помогал вести огонь В. Битюк. А передвижная группа этого полка с аэростатом В. Шестакова буквально сопровождала пехоту.
      Каждый день теперь приносит нам новые освобожденные от врага города, населенные пункты. 22 января противнику в последний раз удалось обстрелять Ленинград восемью снарядами из Пушкина. 24 января этот город был освобожден.
      В этот же день Иняев и Ферцев просто блестяще корректируют огонь по дотам противника западнее Гатчины. Фашисты здесь принесли немало беды нашим наступающим частям. И вот решительный налет двух артдивизионов 12-го гвардейского полка - и доты разрушены.
      26 января освобождены Гатчина и Тосно.
      На машинах не столько по снегу, сколько по обугленным обломкам мы продвигаемся по освобожденной земле. Куда ни глянь - взорванные доты, дзоты, исковерканные орудия, разбитые обгорелые машины, повозки, глыбы вывороченных камней. Такова дорога в Гатчину.
      Во что же фашисты превратили старинный русский город!.. Горят дома, взрываются фугасы, догорают почерневшие стены дворца. Два с половиной года варварского хозяйничанья, и вместо города - прифронтовой кабак. Взывают к мести, вознеся свои обугленные остовы, печные трубы. И мы продолжаем громить врага...
      А 27 января все заслушали приказ Военного совета фронта. Он гласил:
      "В итоге двенадцатидневных напряженных боев войсками... решена задача исторической важности: город Ленинград полностью освобожден от вражеской блокады..."
      В тот день вечером Ленинград салютовал доблестным войскам фронта двадцатью четырьмя залпами из трехсот двадцати четырех орудий. Такого мощного салюта в Ленинграде еще не было. Радостно встретили мы и другой приказ, которым наш 1-й воздухоплавательный дивизион аэростатов артиллерийского наблюдения был награжден орденом Красной Звезды.
      * * *
      В конце января полностью очищается от врага Октябрьская железная дорога - путь на Москву открыт! А наши войска все преследуют и преследуют противника. Наступление настолько стремительно, что у нас получается заминка: одно звено из отряда Крючкова, поддерживая наступление на Вырицу, оказывается оторванным от КП дивизиона. К нему на подмогу я назначаю командиром Скачкова, который так рвался в бой. И это подразделение показывает себя во всем мастерстве при взятии городов Толмачева, Луги. Там блестяще проводится корректировка огня старшим лейтенантом А. А. Можаевым: наши артиллеристы уничтожают батареи противника, мешающие продвижению пехоты в боях за Толмачево.
      Луга... Стоит ли говорить, с какой болью встретил я город своей юности, как много было связано у меня с этим тихим, уютным в своей зелени местом на земле! Там служил и работал до войны мой брат, там когда-то начинал знакомство с воздухоплаванием и я. Кажется, будто прошла целая вечность, будто все происходило в иной жизни...
      * * *
      42-я армия уже наступала на Псков. Тяжело шло это наступление. Разбитые дороги, незамерзшие болота... Зачастую к батареям просто нельзя было подвезти снаряды. Порой приходилось передавать их по цепочке - из рук в руки - от намертво севших в грязь тягачей к орудиям.
      По непролазной топи тащили тягачи и наши лебедки, газозаводы, прочее хозяйство. И аэростаты разведки не прерывали. Больше того, они в том положении оказались чуть ли не единственным для этого средством.
      Через полтора месяца непрерывных боев уже под Псковом наш КП обрел временную "прописку" в поселке Елизарово. Впервые появилась возможность подвести итоги боевой и политической работы.
      Командующий артиллерией фронта генерал Г. Ф. Одинцов приказал изучить все артиллерийские позиции противника, с которых обстреливался город во время блокады, и определить их истинные координаты. И выявилось, к немалой гордости всех разведчиков, что расхождения в данных всего-то пять - десять метров. Работали разведчики, как говорится, на совесть.