Воздухоплаватели

      - Понимаешь, - с гордостью заканчивает он свои воспоминания, - меня, Тимохина, Судакова, Басалаева в Кремль вызывали. Сам товарищ Михаил Иванович орден давал. Веришь, мы очень рады были...
      Так, день за днем, я узнавал не только своих товарищей, с которыми предстояло идти через войну, но постепенно начал определяться в деталях и круг моих обязанностей. Я все увереннее стал разбираться в оперативной работе, знакопился со всеми премудростями вспомогательных служб.
      Поначалу, понятно, захватывала впечатляющая деятельность самих воздухоплавателей. Я проявлял повышенный интерес к подъемам аэростатов, к отработке взаимодействий с артиллеристами, к слаживанию расчетов, научился умело пользоваться приборами артиллерийской разведки, но очень скоро заявила о своей значимости кропотливая и нелегкая работа по обеспечению самих подъемов. Выяснилось, что одно просто немыслимо без другого. Здесь даже самый малый сбой в одном-единственном звене неизбежно сказывался на всей системе. А ведь было дело, на первых порах такая повседневная и малоэффективная вроде бы работа, как газодобывание, ремонт оболочек, укладка парашютов, не удосуживалась моего внимания, просто не замечалась.
      * * *
      К концу июня сорок второго командный состав воздухоплавательной части укомплектован полностью.
      Секретарем партийной организации избран Владимир Сергеевич Белов, комсомольской - Аркадий Зиновьевич Карлик. Есть у нас и свой штатный агитатор - Иван Григорьевич Панин. Есть и начальник клуба, библиотекарь, киномеханик с передвижной установкой. А вот младших командиров и красноармейцев у нас пока маловато.
      Но вот в дивизион приезжает вновь назначенный начальник разведки артиллерии фронта полковник Н. П. Витте. Ему впредь мы и должны подчиняться. До этого Николай Петрович, командуя 14-м гвардейским артиллерийским полком, лично проводил корректировку огня своих батарей с легкой руки воздухоплавателей и на собственном опыте познал, на что способна наша служба. Вавилонов докладывает полковнику, что так, мол, и так - никуда не денешься без~ младших специалистов. Нет лебедчиков, газодобывателей, аэростатчиков. И действительно, получается, что есть на чем подниматься, есть кому подниматься, а вот снарядить аэростат и обеспечить подъем некому.
      Полковник, конечно, все понимает, сочувствует, обещает помочь, но замечает, что больно уж сейчас тяжело на всем фронте с людьми.
      - А это значит, - начальник разведки артиллерии фронта выкладывает из загашника и свои требования, - что вам надо искать и искать самые эффективные методы борьбы с осадной артиллерией. Советуйтесь с артиллеристами, придумывайте, изобретайте, хватко держите любую возможность. Вот ваша задача.
      Так и заканчивается первое знакомство с этим человеком. Стройный, подтянутый наш непосредственный начальник разведки артиллерии фронта. Деловит и немногословен  - уверенный в себе я в правоте своего дела командир. Эта уверенность передается нам.
      Вскоре мы получаем новую технику. Вопрос о комплектовании отрядов младшим командным и красноармейским составом ставится, как говорится, впритык. Вавилонов в который раз сидят на телефоне штаба фронта:
      - Прошу сто человек. И хотя бы десяток-полтора из них должны иметь хоть мало-мальский опыт в обслуживании аэростатов. - Пауза, командир дивизиона терпеливо слушает кого-то и вновь твердит: - Как "где взять"? Я же писал в рапорте, докладывал полковнику Витте. Сейчас авианалетов на город вроде поменьше, вот и снимите людей с аэростатов заграждения, давайте их нам...
      Вавилонов кладет трубку и вздыхает с устатку.
      - Ну, кажется, доконал я их, - кивает с улыбкой на телефонную трубку. Будут люди. Давай, капитан, - глядит на Черкасова, - готовься принимать пополнение. Наберется тебе хлопот с помещениями, а паче... - здесь Вавилонов улыбается уже хитро, - с обмундированием. Девушек придется приодеть, девушек! И много - комсомольский призыв. Там толкуют, - вновь кивок на телефон, - что они защищали город, дежурили в отрядах МПВО, тушили зажигалки. Вот так-то! Да сами знаете - кто в Ленинграде не воин?! Но учить их придется. Назначай людей.
      Еще день до вечера не добрался, а Черкасов и Скачков уже побывали на распредпункте и возвращаются довольные. Добровольцы-то наши почти все со средним образованием, жить можно. Ну а коль еще и опытных сержантов подкинут - быстро научим воевать.
      И заволновались мы, забеспокоились. Как разместить девушек в отрядах? Каково должно быть политическое и воинское воспитание? Каков должен быть, наконец, их быт? Но проходят день, другой, и все вроде готово к приему. Казармы оборудуются тут же, в бывших сараях. Разве что название остается от их былого вида. Начальником карантина назначается девятнадцатилетний лейтенант Володя Грановский. Лишь месяц назад он стал командиром аэростатного взвода. Остряки шутят: козла в огород... и все такое прочее.
      - Чтоб все было чин чином, - нагоняет на себя суровость Черкасов. Учти, это девушки... Блокадницы!
      - А мне, товарищ капитан, как-то все равно, - успокаивает его Грановский. - Красноармеец, он что? Он должен быть красноармейцем, верно? А кто он там - парень или девушка, - неважно. - И тут же спешит насупить брови от непосильной вроде заботы. - Я, товарищ капитан, пот в размерах женского специфического обмундирования как-то не очень... Может, вы, как старший командир, поопытнее?
      - Ничего, Володя, - с воодушевлением советует старший командир, женишься после войны - разберешься!
      И вот Михаил Скачков уходит в распредпункт, что на проспекте Карла Маркса, 62. Мы обеспокоенно ждем. Часа через четыре звонок:
      - Выходим! Готовьте обед, да побольше. Уж очень наши бойцы худющие...
      Долго идет колонна новобранцев к Поклонной горе. Вот девушки во главе со Скачковым сворачивают с Выборгского шоссе, у здания поликлиники видят обломки сбитого зенитчиками "юнкерса". Скачков усматривает в этих обломках искореженного, обгоревшего металла подходящий повод для воспитания и начинает подробно растолковывать, как был уничтожен в бою стервятник.
      Наконец подходят к казармам, где с заждавшимся любопытством девчат поджидает почти весь наш дивизион. Какие огромные у всех глаза!.. Непогрешимо ясны, они словно озарены блеском - глаза девушек из блокадного Ленинграда. Никогда не забыть мне той первой встречи...
      Однако замешательство наше вскоре сменяется оживлением, шумным знакомством, ободряющими репликами, смехом. Тотчас же устраивается небольшой митинг. Старший политрук И. Панин торжественно приветствует девушек, желает им успехов в боевой работе. Затем выступает с приветствием и комсомольский вожак, Аркадий Карлик.
      Но вот приближается, можно сказать, кульминационный момент встречи: начинается обед. Девушки еще не подозревают, что их ждет, но за столы рассаживаются с охотой, ждать их не приходится. Шумливый говор, сдержанные смешки тому не помеха. Вдруг над столами зависает изумительная тишина - это дневальный по кухне выносит на большом подносе обеденные порции хлеба. Девушки ошарашенно таращатся то на дневального, то друг на друга: они еще никак не могут сообразить, что весь этот хлеб только для них, и ни для кого больше!..
      Три недели начальник карантина и старший политрук Панин "выколачивают гражданку" из новобранцев: строевая подготовка, изучение уставов, материальная часть винтовки, политзанятия... Преображаются наши подопечные все заметнее и заметнее. Уходят в небытие гражданское, все прочнее занимает в их лексиконе необходимое в армии "есть", а вместе с ним приходит настоящее ощущение того, что ты боец.
      Мы зорко подмечаем, как каждая из девушек выполняет поручения, приглядываемся, где вон та, расторопная, иль та, сдержанная в своем старании, может обрести именно свое место в дивизионе. Но мы молоды. Многие из нас, может, непроизвольно, но пристально приглядываются к девушкам не только из соображений военно-тактического, так сказать, характера. Впоследствии выяснится, что не один холостяк вынашивал в те дни и планы своей личной послевоенной жизни...
      Но пока - день торжественного принятия присяги. Мы стоим и наблюдаем, как заметно окрепшие бойцы четко и уверенно выполняют строевые приемы, лихо представляются своему юному командиру - в каждом движении девчат улавливается какая-то азартная бравада.
      Быстро осваивается в армейской среде новое пополнение. Исполнительность, дисциплинированность, аккуратность присущи девушкам в не меньшей степени, чем нам. Мы успеваем привыкнуть к ним, но замечаем, что появление девчат в дивизионе облагораживающе действует на боевой коллектив. Они не терпят проявлений грубости, цинизма, хотя на справедливые замечания, если те звучат даже в резкой форме, реагируют правильно.
      Большинство из молодых бойцов выказывают по-настоящему деловой интерес в постижении своей военной специальности. Среди них - Аня Кириевская, Нина Кочешкова, Муся Мосалева, Клава Тосич. А разве можно не заметить старательного упорства Шуры Еремеевой, Нины Лисицыной, Оли Мартыновой, Зои Шарагиной и многих, многих других!..
      Вскоре капитан Черкасов зачитывает приказ о распределении девушек в отряды. И вот отъезжают машины - одни на Черную Речку, что западнее Шлиссельбурга, другие к деревне Манушкино, на Лисий Нос. Достается девичье пополнение и тому отряду, что в Лемболово, и тому, что в районе Автово и Мясокомбината. Никто не обделен, но мы и себя не забываем - оставляем несколько человек при штабе.
      И тут неожиданно совсем чуть ли не бабий бунт! Не желают, оказывается, девушки корпеть, как они считают, над канцелярщиной, требуют немедленной отправки в отряды. В этой требовательности, настойчивости чувствуется настоящий боевой дух. Мы понимаем девушек и радуемся таким их боевитым настроениям. От этого, похоже, притихают понемногу ваши скептики, которые ничего хорошего от женского воинства не ждут.
      Что ж, по-своему правы и они. Совсем не женское это дело - война. Пройдет, однако, немного времени, и эти хрупкие, беспомощные на первый взгляд, наши девчата будут днем и ночью - в зной и в стужу - переводить огромные аэростаты, снаряжать их, подключать связь, сдавать технику в воздух. Чтобы закончить рассказ о формировании дивизиона, его ветеранах-воздухоплавателях и молодых бойцах, я назову еще одно имя. Дорог мне стал тот красноармеец - так уж вышло...
      Как-то по делам был я в Ленинграде и на трамвайной остановке заметил девушку, чей румянец на щеках не вязался с изможденными лицами ленинградцев. Нам оказалось по пути, и я вскоре узнал, что моя попутчица, Зина Ословская, недавно приехала из Новосибирска, куда ее эвакуировали из Ленинграда еще в начале войны. Там, в Сибири, без отрыва от производства она окончила курсы медсестер. Очень хотелось Зинаиде на фронт, да вот выпускников курса направили в блокадный Ленинград, где и распределили по больницам и поликлиникам. Это совсем расходилось с желанием медсестры Ословской - быть на фронте. Тогда я, не долго думая, и предложил ей перевестись к нам, в воздухоплавательный дивизион. Зина с недоверием, но уважительно посмотрела на мою летную форму и, поняв, что предложение серьезное, по-детски обрадовалась: "Согласна!.."
      Вскоре переводом через Смольнинский райвоенкомат красноармеец Зинаида Ословская прибыла в наш дивизион. Так с тех пор и шагаем вместе дорогой жизни...
      1 ВДААН шестиотрядного состава был полностью укомплектован.
      Прорыв
      Маневры с ложными аэростатами при защите города. Назначен начальником штаба дивизиона. Создание оперативной группы. Приказ о наступлении. Прорыв блокады
      Оборону Ленинграда военные историки иногда называют артиллерийской войной, и если вы сегодня проедете по Невскому проспекту, то обратите внимание на надпись, которая появилась на постаменте одной из клодтовских конных групп, что на Аничковой мосту. Рядом с выщербленным гранитом слова:
      ЭТО СЛЕДЫ ОДНОГО ИЗ 148478 СНАРЯДОВ, ВЫПУЩЕННЫХ ФАШИСТАМИ ПО ЛЕНИНГРАДУ В 1941-44 гг.
      В осажденном Ленинграде создается такая обстановка, которая требует от командования фронтом решительных мер по защите города от варварских обстрелов. И Военный совет фронта ставит задачу организовать контрбатарейную борьбу с вражеской артиллерией.
      Спустя годы генерал Н. Н. Жданов в своей книге "Огневой щит Ленинграда" напишет:
      "Для решения поставленных задач штаб артиллерии фронта прежде всего установил тесную связь со всеми звеньями сложной контрбатарейной машины. Была установлена связь с каждым артиллерийским полком, огневыми подразделениями Краснознаменного Балтийского флота, отдельными разведывательными артиллерийскими дивизионами (орад), с эскадрильями корректировочной авиации, воздухоплавательным дивизионом и с основными наблюдательными пунктами"{1}.
      С весны сорок второго года наша артиллерия уже не ждет, когда противник начнет артобстрел города. Имея разведданные о его батареях, контрбатарейщики сами открывают по ним огонь и не на подавление, а на уничтожение. Управление контрбатарейной борьбой ведет штаб командующего артиллерийским фронтом. По его решению, чтобы обеспечить артиллерию разведывательными средствами, все шесть отрядов нашего дивизиона распределяются по армиям.
      Один отряд придается КБФ, другой - 23-й армии, третий - Невской оперативной группе, а остальные три отряда, дислоцирующиеся на направлении Пулково, Колпино, закрепляются за 42-й и 55-й армиями.
      Оперативные направленцы отдела фронта В. А. Огурцов, Н. А. Чохонелидзе и Ю. П. Харитонов проводят с нами занятия, на которых присутствуют и командиры отрядов. Штабу дивизиона выдаются оперативные карты с нанесенными на них огневыми средствами противника. Теперь и я свободно могу готовить каждому отряду оперативные карты боевой работы его района.
      В то же время начальник штаба артиллерии фронта Н. Н. Жданов проводит совещание с командирами артиллерийских частей, инструментальной разведки, корректировочной эскадрильи и воздухоплавателей. Мы знакомимся с первоочередными задачами, которые намечает фронт в борьбе с вражеской артиллерией.
      Вместе с Вавилоновым на таком совещании впервые присутствую и я. Это дает возможность установить личные контакты с разведотделом фронта, командирами артчастей, А у себя в дивизионе командирами отрядов мы имели самых опытных воздухоплавателей - С. Джилкишиева, В. Судакова, П. Степушкина, П. Осадчего, А. Шальопу и Г. Галата.
      По просьбе артиллеристов из двух отрядов нам пришлось выделить экипажи с аэростатами для работы на отдельных особо важных направлениях. То есть практически на фронте начинают работать восемь наших отрядов. Но вот обеспечение отрядов материальной частью и газом оказывается не таким уж и простым делом. Если раньше в трех отрядах с большим обслуживающим составом хватало и транспорта, и газоводов "Окселит-ЗИС-12" большой производительности, то теперь для отрядов с сокращенными штатами принимается на вооружение новый аэростат АН-540, а оболочек для этих аэростатов при наших потерях не хватает.
      А тут и помогающий нам химический завод, что называется, режет нас без ножа - из-за нехватки электроэнергии и сырья ощутимо убавляет выработку водорода, просто необходимого в нашем деле! Приходится добывать газ на полевых газоводах, производительность которых чрезвычайно мала. Где выход?..
      Узнав, что на складе дивизиона залежались оболочки снятого с вооружения аэростата АН-350 - объемом триста пятьдесят кубических метров, - я предложил использовать его. Пусть вынужденный, но все же выход. А вынужденный он потому, что этот аэростат может осилить высоту не больше семисот метров и поднять лишь одного наблюдателя. Двоих не тянет - силенки маловато. Это очень ограничивает нашу работу, к тому же сам аэростат при мало-мальски крепком ветре неустойчив в воздухе. А еще оказалось, что работа на АН-350 таит и свои секреты, открываются которые поначалу далеко не каждому.
      Шальопа, к примеру, однажды оторопел в воздухе от неожиданного финта, который выкинул его аэростат. Резкий порыв ветра натянул трос, и аэростат, приняв отрицательный угол атаки, стремительно пошел к земле. Ударившись носом о стену разрушенного здания, он как мячик отскочил от него и как ни в чем не бывало занял отведенное ему в поднебесье место. Воздухоплаватель опомнился, только и успев изумленно покачать головой. Работать дальше в этот день он, конечно, не смог.
      Судаков до войны тоже поднимался на таком аэростате, с готовностью поддержал меня:
      - Работать можно! А коль шквалом бросит этого воздушного змея в пике, главное - лови момент касания с землей. Тут не теряйся. Покрепче хватайся за трапецию и мигом подтягивайся на руках. Гондола, естественно, принимает на себя удар, ну а потом спокойно уносит тебя опять вверх. Вот и все.
      Все-то оно вроде все, да только в отрядах нетерпеливо ждали другие аэростаты - АН-540. И вскоре мы получили их. По душе пришлись они воздухоплавателям. Без особых потуг поднимал аэростат в корзине двух человек. В воздухе вел себя пристойно, не шарахался туда-сюда на ветру. А подъем и спуск занимали каких-нибудь четыре-пять минут. Лебедка была смонтирована на шасси знаменитой, исколесившей всю войну полуторки. Если противник обстреливал подъемное поле, машина сноровисто начинала лавировать со скоростью до двадцати пяти километров в час, увертливо уходя от снарядов, - за ней послушно тянулся в небе и аэростат.
      А требования к корректировке и разведке с каждым днем повышались. Враг набирался опыта, становился хитрее, изворотливее, коварнее. И конечно же, мы не имели права работать по-вчерашнему. Мы должны были упреждать его, чтобы в конечном счете победить. Ведь боеприпасов у артиллеристов не хватало. Их ежедневная норма доходила порой до трех-четырех снарядов на орудие.
      Решаем точнее учитывать отклонение снарядов. Я предлагаю с этой целью график определения цены деления бинокля по дальности в зависимости от высоты подъема аэростата и на расстояниях до цели от пяти до двадцати километров. Этот график пришелся по душе всем наблюдателям, он быстро помогал улавливать отклонения снарядов. Теперь еще как-то учесть бы изменения погоды, научиться вносить поправки на метеоусловия.
      Советуюсь с майором П. Г. Осадчим. Он подхватывает идею, и вот вместе с лейтенантом С. Тимошевским штудируем литературу, а затем кропотливо конструируем миниатюрный прибор поправки на метеоусловия. Наш мастер старший сержант Г. Просянников серийно изготовляет его для отрядов - и намного точнее начинают ложится на цель наши снаряды.
      Недолго мне, к сожалению, довелось работать с Петром Григорьевичем Осадчим, но как много знаний успел я перепять у него, какую добрую службу сослужили они мне на практике!
      В начале 1943 года грамотного и опытного командира 6-го отряда П. Г. Осадчего отзовут на формирование новых воздухоплавательных частей. Необходимое это дело, я понимал, но вот жаль было расставаться...
      А пока что в сводках гитлеровское командование все чаще и чаще кичливо заявляло об обстрелах "военных объектов" Ленинграда - практически же фашисты стремились полностью уничтожить город и его жителей. Все жизненные центры Ленинграда они пронумеровали как цели обстрела. Под этими номерными целями значились больницы, школы, уникальные архитектурные памятники. Зимний дворец - цель № 236, Дворец пионеров - цель № 192, Гостиный двор - цель № 295...
      В архиве ленинградского штаба МПВО хранятся показания пленного немецкого солдата 170-й пехотной дивизии:
      "Батареи 240-го артполка вели огонь по Ленинграду утром в 8-9 часов, днем - с 11 до 12, вечером - наиболее интенсивно, с 20 до 22 часов одиночными выстрелами. Основная задача была - разрушение жилых зданий и истребление жителей Ленинграда..."
      Вот такие "военные объекты" ловила в свои прицелы гитлеровская артиллерия. Для этого немцы развернули широкую сеть наблюдения, куда кроме инструментальной разведки и корректировочной авиации входили также аэростаты наблюдения. Вопрос кто кого - в прямом смысле висел в воздухе в виде наших и их аэростатов.
      Однако у нас накапливался уже немалый опыт боевой работы. Так, в 5-м отряде, у старшего лейтенанта А. И. Выборнова, работавшего с моряками на Лисьем Носу, появился интересный метод - сопряженного наблюдения. Его суть была проста. Моряки поместили свои орудия в надежные бетонированные капониры, а огонь корректировали с наблюдательных пунктов, которые расположили далеко от огневых позиций: один - в Кронштадте, другой - в порту. И те и другие уточняли разрыв каждого снаряда по дальности, то есть вели сопряженные наблюдения. Я ознакомился с этим методом, мы переняли его, а вскоре во всех отрядах начали наблюдать огонь врага поначалу с двух, а потом уж и с трех аэростатов сразу.
      В 12-й корректировочной эскадрилье мы подметили как-то фотопланшеты территории противника с дешифрованными целями. Решили использовать опыт, с которым работали летнабы. Затем прибор управления артогнем с самолета привяли на себя. Он стал основным прибором для воздухоплавателей.
      В поисках совершенствования организации боевой работы добрались мы однажды и до знаменитого ленинградского ученого А. Б. Вериго. И вот, решив проконсультироваться, уточнили адрес профессора - жил он на улице Восстания, неподалеку от Знаменской церкви, - едем к нему.
      Запомнилось: огромная, метров пятьдесят, похожая то ли на склад, то ли на мастерскую комната. У стены - токарный станок, в углу - куча автомобильных деталей, на полу - разобранный мотоцикл. С потолка свисает деревянный пропеллер, куда вмонтирована запыленная лампочка, а у голландской кафельной печи сооружено из шкафа и буфета нечто напоминающее и ярангу эскимоса, и медвежью берлогу одновременно. Сверху сооружения - матрац, портьеры, ковры, шубы. Внутри - койка, стол и табурет, где и работает знаменитый профессор. Железная труба маленькой печурки аккуратно вделана в кафель.
      Помню, на кровати у профессора лежали три плитки столярного клея, из которых, как выяснилось потом, он готовил похлебку, и, по его словам, наваристую. Сам профессор, с обмотанной шалью головой, встретил нас дружелюбно, на вопрос "чем занимается?" не без гордости ответил, что выполняет оборонное задание. И Александр Брониславович рассказал об изыскании запасов светящихся красок для заводов, изготовляющих приборы. Этот состав требовал радиоактивных препаратов, вот в "старой химичке", десятки лет работавшей с радием, теперь и сметают пыль со стен, с мебели, жгут столы и доски пола - из всего, даже из золы, специалисты извлекают радиоактивные концентраты.
      Напоминаем ему о воздухоплавателях.
      - Да, было время! - молодо отозвался профессор. - Летал, нырял, поднимался на горные вершины, опускался в глубины земные... Как же, как же, помню: Кристап Иванович Зилле выбросил меня из гондолы. Признаюсь, струсил я тогда основательно. Мало-мальски очухался, когда болтался уже под куполом парашюта...
      Александр Брониславович с готовностью согласился нам помочь и стал частым гостем в дивизионе. По его рекомендации нам разрешили принять на вооружение восемнадцатикратную панократическую трубу. Он разработал новый оптический прибор для наблюдателей, обучил нас делать панорамные снимки фотоаппаратом АФА-27М. Эти панорамы с нанесением целей противника со временем стали для нас обязательными.
      Немало и других новшеств ввели воздухоплаватели в свою боевую практику. И не случайно генерал Н. Н. Жданов писал в одном из отчетов:
      "Штурманы 1-го воздухоплавательного дивизиона проявляли большую изобретательность и мастерство в создании различных приборов, графиков, номограмм, которые существенно помогали в разведке и корректировке огня..." И далее: "За два года осады города с помощью аэростатов наблюдения корректировалось 538 стрельб, из них 151 стрельба - по артиллерийским батареям противника".
      Если внимательно вглядеться в карту, показывавшую работу наших отрядов в блокадные дни, то станет очевидным, что практически весь Ленинградский фронт просматривался воздухоплавателями. Немцам, понятно, это основательно мешало, и они во что бы то ни стало пытались нашу воздушную разведку остановить. Невдалеке от поселка Отрадное фашисты развернули зенитную батарею специально для обстрела аэростатов и гондол. Охотились за нами и "мессершмитты". Прямо открыли настоящий сезон для охоты!
      Запомнился подъем 30 августа у поселка Отрадное. Часов в 6 утра поднялись в воздух лейтенант Ферцев и Граневский. Для Володи Грановского это был первый подъем. Он, конечно, волновался, хотя виду не подавал. Разве что слегка бросалась в глаза излишняя скованность.
      Еще при подготовке аэростата на подъемном поле нас предупредили, что в воздухе патрулируют два немецких истребителя. Но вот наблюдатели уже в корзине, однако капитан Галат приказывает задержать подъем в надежде, что гитлеровцы улетят, не заметив нашего приготовления. И действительно, через несколько минут самолеты исчезают. Аэростат сдается в воздух.
      Ясное погожее утро конца лета. Воздух чист, местность хотя и незнакома - отряд только накануне переброшен сюда, - но просматривается далеко. Наблюдатели быстро ориентируются по карте, и уже с высоты двухсот метров в телефонной трубке слышится бодрый голос Ферцева.
      Они довольны - Ферцев и Грановский. Еще не успевают подняться на заданную высоту - семьсот - восемьсот метров, - а результаты их разведки пожалуйста, получите. И работа воздухоплавателя исподволь начинает мниться Володе Грановскому простой и доступной. Но вдруг стрелка высотомера замирает на цифре четыреста.
      - Запроси, почему остановка? - удивляется Грановский.
      А в следующий миг аэростат "клюет" и быстро снижается.
      - Ты смотри, Володя, как скоро выбирают, даже нос аэростата ведет вниз! - еще больше удивляется Ферцев. - В чем дело?
      И тут пулеметная очередь вносит ясность. "Мессершмитты", оказывается, схитрили: демонстративно покинули подъемное поле, выждали чуток, пока аэростат поднимут, и атаковали его.
      Оболочка загорелась с первого же захода истребителей. Высота была чуть более двухсот метров. Прыгать, не прыгать?.. Ферцев, скользнув по гайдропу, раскрыл парашют, а Грановский так и не смог оторваться от корзины.
      "Ну, все..." - мелькнуло в сознании. И тут гондола опрокидывается. Володя вылетает из нее, чудом успевает дернуть за кольцо парашюта и в ту же секунду одновременно ощущает рывок купола и удар о землю...
      Воздухоплаватель нерешительно поднимается, смотрит на бегущих к нему бойцов. Он, конечно, горд первым боевым прыжком, жаль только вот, что полотнище парашюта запуталось в раскинутых ветвях двух берез. До сознания воздухоплавателя пока не доходит, что они-то, белоствольные, и есть его спасительницы. Лишь к вечеру проходит возбуждение, и бравого лейтенанта догоняет страх, пронимая до озноба.
      Вот так начинается изнурительно коварная охота за воздухоплавателями дивизиона. Ведь авиация противника пока еще господствует в воздухе, а наше зенитное прикрытие - две счетверенные пулеметные установки, - признаться, что слону дробина. Больше - символическая защита от врага. Но воздухоплаватели не собираются быть легкой добычей для стервятников. Мы анализируем разные уловки фашистов и придумываем тактический маневр начинаем работать, так сказать, "уколами".
      Обычно наблюдатель висит в воздухе часа два, а при "уколе" аэростат поднимают минут на десять - двенадцать. Быстрая разведка, пристрелка - и аэростат выбирается на четвертой скорости вниз. На земле корзина его загружается балластом, расчет прячется в укрытиях, а "мессер" тут как тут, но лишь порыскает в сторонке от подъемного поля - к самому-то полю подходить все-таки опасно, все-таки зенитки - и дует назад. Нам это только и надо: балласт долой - и снова в воздух.
      Конечно, такие маневры проходят у нас с переменным, так сказать, успехом.
      Как-то фашистский истребитель все-таки подкрался к аэростату; выбрать его не успели - и огненные трассы полоснули оболочку.
      - Прыгай! - скомандовал по телефону Криушенкову Алексей Ферцев. Он руководил подъемом.
      А в ответ в трубке спокойно-недоуменное:
      - А зачем прыгать? Выбирайте. Аэростат ведь не горит.
      Все на земле разом задирают головы - чудеса в решете! Действительно, ни привычно-черного смрадного дыма, ни огня. Оказывается, может случиться и такое. Правда, аэростат начинает дрябнуть прямо на глазах - теряется газ. И вот он уже просто падает. Мотористы еле-еле поспевают наматывать трос, но Криушенков-то уже на земле, целехонек!.. На оболочке же аэростата тогда нам пришлось залатать почти три сотни пробоин - не оболочка, а решето.
      Вскоре за нас основательно принялась вражеская артиллерия. Бризантные снаряды действовали довольно эффективно, и гитлеровцы норовили уничтожить уже не только аэростат, но и автолебедку прямо на подъемном поле.
      Особенно зловеще угрожала артиллерия врага вашим отрядам у Колпино и у Средней Рогатки. Тогда лебедочные мотористы А. Лещенко и Т. Рыжков находчиво пристроили свою лебедку в тыловой части дота. Обстрелы артиллерии для них стали не страшны: чуть что - подъемная команда в дот, а там, случалось, даже прямые попадания никому вреда не приносили.
      Эти частые обстрелы как-то навели меня на мысль подсунуть аэростат врагу как мишень. Пускай, думаю, бьет впустую.
      А дальше все просто. На складах дивизиона для этой цели отыскали непригодные к боевой работе, снятые с вооружения оболочки. В корзине соорудили искусно, прямо-таки с любовью сделанное чучело, нахлобучили на него шлем, приспособили очки - консервные банки. И вот, по договоренности, артиллеристы ударили по врагу раза два-три - создали видимость пристрелки, немцы всполошились и давай бить по аэростату! Несколько батарей работало. А как-то даже подняли и истребителей. Мы же спокойно сидим в укрытиях да подсчитываем впустую выпущенные вражеские снаряды, предназначавшиеся для города.
      Первый удачный трюк с ложным аэростатом воодушевил нас, опыт переняли почти все отряды. К тому времени по задумке помпотеха капитана И. П. Торбы и техников старших лейтенантов Н. П. Чайко и С. В. Разумова модернизируется и автолебедка. В дивизионных мастерских они смастерили на ней броневую защиту, а чтобы заставить противника не сомневаться в реальности воздушных "разведчиков", мотористы в надежной броневой защите научились имитировать и боевую работу: маневрировать высотой, местом расположения.
      У Лисьего Носа был случай, когда два "мессера" пошли в атаку на такой аэростат. Одного сбили наши зенитчики, а другой как-то прорвался сквозь заградительный огонь, атаковал ложный аэростат, поджег его, но сам так и не управился выскочить из пике - врезался в волны Финского залива.