Глава 20

— А что думаете об этом вы, Линтон? — спросил Уильям Питт, наполняя кларетом еще один хрустальный бокал и подставляя его под солнечные лучи. Бокал заискрился, отбрасывая разноцветные блики на стены.

— По-моему, кларет просто великолепен, — ответил Линтон, проделав со своим бокалом ту же операцию, что и премьер. — Кстати, с тех пор как у нас в доме винными запасами ведает Даниэль, мы очень редко пьем плохое вино.

— Я не думаю, что милорд Чатам сейчас говорит о кларете, Джастин, — отозвалась Даниэль, сидевшая вместе с Николасом в шезлонге и показывавшая ему разноцветные картинки из толстой книги.

— Тогда что вы могли бы сказать по поводу этого предложения, Данни? — мрачно спросил Джастин.

— Я думаю, что если премьер-министру нужна ваша поездка в Россию, то отказываться нельзя.

Премьер облегченно вздохнул. Направляясь к Линтону, он вовсе не был уверен, что сумеет уговорить графа. В былые времена Питт сначала поговорил бы с ним наедине, дав возможность принять собственное решение, а потом просто поставить о нем в известность жену. Но сейчас Уильям Питт хорошо знал, что имеет дело не с обычным браком по расчету: обращаясь к мужу с подобным предложением, он одновременно должен испросить и согласия жены.

— Я бы и сама хотела побывать при дворе императора Александра , — задумчиво сказала Даниэль, — но приходится считаться с тем, что теперь у нас есть Николас. Ведь путешествие может оказаться очень опасным. Кроме того, у меня и в Лондоне полно работы. — Данни повернулась к Питту: — Сколько времени может занять эта поездка, сэр?

— Не больше трех месяцев, мадам. Я надеюсь, что даже меньше. Линтону потребуется провести в Санкт-Петербурге что-то около месяца. Чем скорее он сможет выяснить и сообщить мне отношение русского царя к событиям во Франции и франко-австрийской войне, тем лучше.

— По крайней мере, сейчас не зима. Море достаточно спокойно. Да и Санкт-Петербург еще не засыпан снегом. Когда вы едете?

Даниэль повернулась к мужу и посмотрела ему прямо в глаза, ожидая немедленного ответа. Но Джастин молчал. Он думал о том, как трудно ему будет оставить жену с маленьким сыном на целых три месяца. Ведь Даниэль всего двадцать лет, да и матерью она стала совсем недавно. Мудрость и опыт придут к ней хорошо если лет через десять. Даниэль была все еще очень импульсивной, а когда ее увлекал бешеный темперамент, то и склонной к безрассудству. И вообще как он выдержит без нее эти три месяца?

Но Джастин прекрасно понимал, что выбора ему не дано. Он был нужен премьер-министру. Да и Даниэль уже дала ответ…

— На этой неделе, — просто сказал он.

Даниэль с улыбкой посмотрела на мужа. Она словно прочитала все его мысли и сомнения. Да, ей тоже будет нелегко прожить столько времени без главной опоры в жизни. Она будет ждать и волноваться. Иногда беспричинно, иногда имея серьезные основания для волнения. Ведь путешествие Джастина будет далеко не безопасным. Однако супруги уже не принадлежали только друг другу. В этот переполненный тревожными событиями 1792 год каждому из них предстояло сыграть свою роль в грандиозном спектакле, созданном для одной цели…

…Линтон отбыл в Россию через пять дней. А еще неделей позже, 30 мая 1792 года, охрана французского короля Людовика XVI была расформирована Законодательным собранием за излишний роялизм и недостаточный патриотизм. Место охранников заняли национальные гвардейцы. Это обозначило прямой путь к свержению монархии и рекам крови.

— Так как работать с этими слабоумными не представляется возможным, — решительно заявила Даниэль небольшой группе своих единомышленников, из которых французами были только д'Эстэф и д'Эврон, — то придется обойтись без них.

Под «слабоумными» подразумевались французские аристократы-эмигранты.

— Как вы предлагаете это сделать? — спросил Эстэф, пряча загоревшиеся от волнения глаза.

Он понял, что час отмщения приближается. Ему надо будет выставить Даниэль величайшей предательницей дела революции, и это станет не только личной местью, но и доказательством его самоотверженной работы в Англии, для которой он и был сюда послан. Если графиня Линтон займется практическими делами, то у него будет оправдание даже перед самим собой. Д'Эстэф уже достаточно хорошо изучил молодую женщину и отлично понимал, что ее деятельность выйдет далеко за границы простой болтовни, которой так любили заниматься французы-эмигранты.

— Мы должны составить список людей, которым грозит опасность, затем поехать во Францию и там распространить среди них обращение с предостережением против необдуманных шагов, — сказала Даниэль. — Причем придется работать не только в Париже, но и в провинции. Там до сих пор живет много семей, которые не хотят покидать свои земли и поместья. Но ведь крестьяне рано или поздно восстанут против них. Чем это кончается, мне очень хорошо известно. Д'Эврон, вы поедете?

— Непременно, — ответил шевалье, кивнув головой.

— А вы, граф? — обратилась Данни к Эстэфу. — Это очень хорошо, что среди нас есть урожденные французы. Нам будет легче работать на родине среди своих. И к нам станут больше прислушиваться.

Даниэль виновато улыбнулась сидевшему напротив молодому англичанину. В этот момент с другого конца стола донесся встревоженный голос:

— Данни, уж не собираетесь ли вы…

— Нет, Джулиан, — оборвала она кузена. — Только в случае крайней необходимости. Пока Джастин в отъезде, я должна беречь себя для Николаса. Кстати, спасибо, что напомнили. Я собиралась взять малыша на прогулку в коляске во второй половине дня.

Даниэль первой поднялась из-за стола. За ней встали и остальные.

— Граф, — обернулась она к Эстэфу, — вы ведь обсудите наши дальнейшие планы с шевалье?

— Обязательно. Надо будет свести вместе списки имен оставшихся во Франции аристократов и после этого составить конкретный план действий. На первом этапе следует просто предупредить тех, над кем уже нависла непосредственная опасность.

— Вы правы, — согласилась Даниэль. — А чуть позже мы, возможно, поможем им эмигрировать. Но надо, чтобы они сами сознавали тяжесть своего положения. — Она слегка пожала плечами, словно далеко не была в этом уверена: — Ну, это мы увидим. До свидания, господа!

Через несколько дней граф д'Эстэф и шевалье д'Эврон уехали в Париж. Но если д'Эврон честно выполнял свою миссию, то д'Эстэф тут же вручил составленный в Лондоне список своим хозяевам, настаивая на немедленном объявлении вне закона и заключении в тюрьму тех, кто в нем значился.

Шевалье находился в доме герцога Левандо, когда туда вломился вооруженный мушкетами отряд Национальной гвардии. Вся семья сидела в гостиной и мирно пила чай вместе с приехавшим из Лондона гостем. Увидев гвардейцев, герцог вскочил, выражая резкий протест против нанесенного его дому оскорбления. Но солдаты не обратили на его слова никакого внимания. Грубо схватив д'Эврона, они скрутили ему руки за спиной и объявили предателем на основании чуть заметного иностранного акцента, приобретенного шевалье за время жизни в Англии. Он не пытался сопротивляться, но энергично настаивал на невиновности своих друзей. Однако его не слушали: вся семья, включая несовершеннолетнего ребенка и его престарелую бабушку, была связана, брошена в ожидавший у дверей большой экипаж без всяких опознавательных знаков и доставлена в трибунал. Там герцогу и членам его семьи предъявили обвинение в организации заговора против Конституции. И их вина была немедленно «доказана»…

Д'Эврона заперли в камеру тюрьмы Шателье, где шевалье, пока не кончились деньги, приходилось платить за пользование матрацем, чтобы не спать на каменном полу. Когда карман узника опустел, его перевели в общую камеру, где находилось уже более пятисот заключенных. Там шевалье пришлось довольствоваться подстилкой из грязной, вонючей соломы.

Герцогу Левандо повезло больше. Аристократов содержали в специальной тюрьме, где бесплатно обеспечивали матрацами. Кроме того, в каждой камере было не более шести человек. К обеду каждому приносили бутылку вина.

Но настало воскресенье 2 сентября 1792 года, когда всех заключенных постигла одинаковая судьба. В тот день извозчики, плотники, часовщики, ювелиры, скорняки и другие ремесленники, вооружившись топорами и пиками, разгромили девять главных тюрем Парижа. Было убито более полутора тысяч заключенных. Первоначально эта участь должна была постигнуть только политических узников, подозреваемых в намерении убежать и примкнуть к иностранным армиям, стоявшим на границе Франции и ожидавшим удобного момента для вторжения. Но сразу же после начала погрома политические цели были забыты. Под топорами, пиками и дубинками озверевшей толпы гибли дети, проститутки, мелкие карманники, несостоятельные должники…

Шевалье д'Эврона убили в тюремном дворе, куда его вытащили из общей камеры — грязного, изможденного, потерявшего человеческий облик. Его последняя мысль была о Даниэль. Кто же предупредит ее о гнусном предательстве человека, с нескрываемым удовлетворением дававшего мерзостные показания перед трибуналом?..

Но самое кровопролитное воскресенье должно было наступить еще через несколько месяцев. А пока Эстэф решил не возвращаться в Англию. Его доклад о лондонской поездке был принят и одобрен, а верность революции безусловно подтверждена. Он мог чувствовать себя в полнейшей безопасности. Кроме того, Эстэф хотел замешаться в ряд политических интриг, затеянных после падения прежнего министерства полиции. Ветер явно менял направление, и он не мог позволить себе долгого отсутствия. Эстэф также надеялся, что Даниэль, не имея известий от него и д'Эврона, решит действовать на свой страх и риск. А как только она ступит на французскую землю, то тут же попадет в его руки, и тогда он отомстит дому Линтонов, а заодно выдаст активную предательницу в руки властей…

Даниэль ждала до конца июня. И вот пришли новости о штурме Тюильри, предпринятом толпой восставших, которые теперь гордо именовали себя санкюлотами. Они взломали железные ворота и ворвались во дворец с намерением захватить монарха. Людовик со всей семьей укрылся в дальних апартаментах, куда доносились быстро приближавшиеся крики восставших, скрежет ломаемых ворот, выстрелы, хлопанье дверей. Точно так же все происходило три года назад в Версале…

Прошло шесть часов, прежде чем верным королю гвардейцам удалось очистить дворец от толпы. Но это была всего лишь короткая передышка…

А на Гросвенор-сквер в Лондоне терялась в догадках Даниэль. Она нервно расхаживала по гостиной, не зная, что предпринять. За столом в комнате сидели несколько членов ее салона.

— Мы не имеем никаких известий ни от д'Эврона, ни от д'Эстэфа, — говорила она, — меня это очень настораживает. Если бы пришло хоть одно письмо, что с ними ничего не случилось! Но, как ни прискорбно, приходится предположить, что того и другого схватили. Значит, надо менять наши планы.

— Что вы имеете в виду, Данни?

Энтони Фэншоу задал вопрос, который вертелся на языке у каждого из сидевших за столом.

— Я имею в виду, что теперь мы должны сами попытаться совершить то, что не удалось нашим друзьям. Конечно, после их разоблачения и недавних событий в Париже это будет намного труднее, но наш долг — сделать все возможное для соотечественников, которым грозит гибель.

— Данни, но вы не должны ехать туда сами! — громко запротестовал Джулиан, хотя и понимал, что это бесполезно.

— Я должна, Джулиан. Но на этот раз мы будем хитрее. И отплывем во Францию не из Дувра, а от берегов Корнуолла. Естественно, место высадки по ту сторону Ла-Манша тоже будет изменено. Что же касается меня самой, то когда-то я успешно играла роль беспризорника. Материнство не очень изменило мою фигуру, или вы не согласны?

И Данни обвела всех присутствующих вызывающим взглядом.

— Разумеется, согласны, — после небольшой паузы ответил Джулиан, убедившись, что отвечать на вопрос придется именно ему, — но не в этом дело. Вы просто не имеете права подвергать себя такой страшной опасности. Джастин никогда бы не одобрил вашего плана. А в его отсутствие я…

— Что вы, Джулиан?

— Нет-нет, ничего! Я просто хотел напомнить, что вы должны думать о муже и сыне.

— И у вас хватает совести намекать на то, будто я о них не думаю?

— Данни, мы все разделяем беспокойство Джулиана, — вставил слово Уэстмор. — Но мы обязаны вам помогать и поэтому тоже поедем во Францию. И не надо излишней таинственности. Если вы уже выработали стратегию, то ознакомьте нас с ней, и пусть каждый скажет свое слово.

— Хорошо, друзья. Вот мой план. В качестве базы мы избираем Мервенуэй. Там постоянно стоит на якоре «Девушка из мечты» — яхта графа Марча. На ней мы пересечем Ла-Манш и высадимся на сравнительно безлюдном берегу Франции. Лучше всего в Бретани. Затем по малоизвестным сельским дорогам доберемся до Парижа. При этом говорить буду в основном я. Нет, у меня нет сомнений в вашем отличном знании французского языка, но акцент… Вы же понимаете…

— Данни, но ведь непременно возникнут ситуации, когда и нам придется говорить, — возразил лорд Филипп.

— Не страшно. На всякий случай я обучу каждого из вас местным французским диалектам.

— А как отнесутся ваши дедушка и бабушка к тому, что мы поселимся у них в доме да еще возьмем яхту?

— Никаких проблем не будет. Они будут очень рады помочь, так как понимают важность и неотложность нашего дела. Кроме того, на время моего отсутствия графиня и граф Марч возьмут на себя заботу о Николасе. Уверена, все будет в полном порядке.

Первой мыслью Лавинии и Чарльза было попытаться отговорить Даниэль от ее безумного предприятия. Но когда этого сделать не удалось и супруги поняли, что внучка так или иначе все равно добьется своего, они согласились помочь ей. Решено было организовать в Мервенуэе своеобразную семейную базу до приезда Джастина. В глубине души супруги Марч надеялись, что Линтон успеет приехать и расстроить сумасбродные планы своей жены.

Тем временем Сан-Эстэф, которому все эти проекты были еще неизвестны, сделал следующий ход. Однажды вечером в доме на Гросвенор-сквер объявился его гонец, и привезенные им известия еще больше укрепили решимость Даниэль немедленно отправиться во Францию. Эстэф писал, что шевалье д'Эврон куда-то исчез и отыскать его пока не удалось. «Возможно, — писал далее Эстэф, — что его схватили и бросили в тюрьму. Пропали и многие из числившихся в списке». Эстэф объяснял происшедшее усилившейся в последнее время активностью Национальной гвардии, которая все чаще устраивала облавы на аристократов в их собственных домах. Сам же Эстэф якобы вынужден прятаться, но продолжает работать, доказывая находящимся под угрозой аристократам необходимость срочно эмигрировать. «Сейчас стало почти невозможно уехать из Парижа, — добавлял он, — все ворота города днем и ночью бдительно охраняются гвардейцами». Письмо заканчивалось паническим криком о помощи, о том, что ему одному здесь мало что удастся сделать и что срочно требуется приезд единомышленников из Лондона.

Даниэль очень подробно расспросила гонца. Тот подтвердил, что Эстэфу приходится скрываться, поминутно рискуя жизнью, что помощь ему действительно необходима. Причем безотлагательно! Гонец заявил, что сейчас крайне важно создать уже на территории Франции организацию для оказания помощи желающим покинуть страну. Сделать это должны были члены лондонского салона из числа англичан, так как ни одну группу роялистов просто не выпустят за ворота Парижа. Даниэль же с друзьями может спокойно появляться на улицах столицы и беспрепятственно выезжать из города в любом направлении.

На вопрос, как ему самому удалось вырваться, гонец рассказал длинную историю: он от самого Парижа ехал на крестьянской телеге под кучей соломы и каждую минуту боялся разоблачения…

Всю дорогу в Корнуолл Даниэль с четырьмя молодыми членами своего салона без конца обсуждали полученные из Парижа новости.

— Надо найти безлюдное место на побережье Бретани и оттуда начать действовать, — решила под конец путешествия Даниэль. — Пока мы будем в Париже, «Девушка из мечты» останется стоять на якоре в Бретани подальше от берега. Не думаю, чтобы нам удалось за один раз увезти с собой больше четырех-пяти человек. Большая группа беглецов будет немедленно обнаружена, да и сама яхта не может поднять больше десяти пассажиров, не считая команды.

— Но какой дьявол нам все-таки поможет пройти через парижские ворота? — озабоченно спросил Уэстмор.

— Мы поедем на крестьянских телегах, как сделал гонец. Только не будем прятаться под соломой, а разыграем из себя французских фермеров. Надо будет подъехать к воротам на рассвете среди сотен других повозок, направляющихся на рынок, а обратно — с заходом солнца, когда уже стемнеет. Тех, кого будем вывозить, спрячем под капустой или еще под чем-нибудь… Это уже детали. И если каждый из нас хорошо сыграет свою роль, мы не вызовем подозрений. Не будут же гвардейцы обшаривать каждую из сотен проезжающих через городские ворота повозок! Разве не просто?

— Вам, может быть, все это действительно кажется очень простым, — проворчал Джулиан, — а я вижу сотни проблем. Начать хотя бы с этой: где достать повозки и сколько потребуется капусты?

— Повозки можно просто украсть. Хотя и не в полном смысле этого слова. Мы заберем телеги ночью, погрузим на них капусту с первого попавшегося поля, а хозяевам оставим деньги.

— Данни, вы просто рехнулись! — убежденно ответил Джулиан. — И я тоже…

…В одну из пятниц начала июля «Девушка из мечты» с вечерним приливом вышла в море…

Была темная ночь. Яхта бросила якорь вблизи скалистых берегов Бретани. С борта спустили шлюпку, в которой разместились Даниэль с друзьями и четыре гребца. Почти бесшумно они преодолели сотню метров и проскользнули в маленькую бухточку, о существовании которой давно знал Джек — капитан «Девушки из мечты». Переговариваясь шепотом, вся группа, кроме гребцов, высадилась на берег. Было условлено, что ровно через десять дней они вернутся сюда же и Джек заберет их вместе с четырьмя-пятью беглецами на борт.

Берег, как и ожидалось, был пустынен. Только маленькая группа рыбаков, высадившись за соседней скалой, собирала улов, не обращая никакого внимания на Даниэль и ее друзей. Бретонцы чем-то напоминали корнуоллских рыбаков: ни тех ни других не интересовали ничьи дела, кроме их собственных. Бретань находилась далеко от Парижа, и бретонцы были целиком заняты борьбой с недружелюбным морем, злыми ветрами и бедной на урожаи землей, чтобы как-то выжить. Революция обошла их стороной, наверное, здесь многие о ней и не слышали…

В первую очередь предстояло раздобыть лошадей. За сходную цену их можно было купить на любой из многочисленных мелких ферм, с трудом сводивших концы с концами. Но все это пришлось отложить до рассвета.

…Путешественники укрылись за большим утесом, завернулись в плащи и стали ждать окончания ночи. Даниэль почти мгновенно уснула. Спать на обочинах дорог, в конюшнях или под стогами сена для нее было привычным делом. Другие же, первый раз оказавшись в подобном положении, прободрствовали всю ночь. Когда небо стало светлеть, а потом озарилось на востоке багрянцем, Даниэль тут же проснулась. Она села, протерла глаза, сладко потянулась и, с улыбкой посмотрев на своих друзей, скомандовала:

— А теперь — всем завтракать!

Как и ожидалось, появление незнакомцев в рыбацком поселке мало кого заинтересовало, к пришельцам здесь вообще относились с откровенным равнодушием. Но поскольку у Даниэль и ее друзей были деньги, они смогли не только неплохо позавтракать, но и без особых затруднений приобрести лошадей.

После трех дней бешеной скачки и двух ночей, проведенных в неудобных провинциальных гостиницах, путники добрались до предместий Парижа.

— Теперь нам надо дождаться темноты и отправиться на поиски подвод, — сказала Даниэль, съезжая с дороги на узкую тропинку, которая вела к маленькой сельской ферме, обнесенной невысоким деревянным забором. — Фермеры обычно загружают подводы с вечера, чтобы с раннего утра отправиться в город на базар.

— Откуда вы это знаете? — поинтересовался сэр Энтони.

— По дороге из Лангедока в Париж мне многое довелось узнать и увидеть.

Даниэль спрыгнула с лошади, связала узлом поводья и откинулась на спину в мягкую сочную траву:

— На обратной дороге мы оставим лошадей и повозки в Бретани, а в свой следующий приезд воспользуемся ими. Это значительно облегчит нам дальнейшее путешествие. Тем более что загрузить подводы можно будет по дороге, на деревенских рынках. В Париж мы въедем уже вполне благопристойными фермерами.

— Знаете, Данни, я не хотел бы портить вам настроение, но не лучше ли нам обойтись без воровства? — пробурчал Филипп и неестественно закашлялся. — Откровенно говоря, мне это… претит. То есть я хочу сказать… Я хочу сказать, что две подводы, которые нам так необходимы, можно… Можно просто-напросто… купить.

— Это, пожалуй, самые разумные слова из всех, которые я слышал за прошедшую неделю, — откликнулся Джулиан. — Данни! Не смотрите на меня так грозно. Я не имею ничего против нашего общего плана, но его, право же, не стоит усложнять. Позвольте объясниться. Все эти разговоры о том, чтобы красть со дворов груженные капустой подводы, — чистой воды фантазия. В каждой деревне полно собак, отлично знающих свое дело. Они разорвут нас в клочья при первой же попытке что-либо похитить. Лучше поступим по-другому: вы останетесь здесь с Уэстмором и Тони, а мы с Филиппом пойдем покупать подводы прямо с поклажей. С капустой, репой, соломой — с чем угодно.

— Почему же вы, а не я? — строго спросила Даниэль.

— Потому что вдвоем мы можем сделать это не хуже, чем впятером, и не слишком бросаясь в глаза. И еще, дорогая кузина, ваше богатое воображение может завести нас в такие дебри, откуда мы, глядишь, и не выберемся. Я отнюдь не против вашего общего руководства, Данни, но вас порой начинает заносить. А в нашем положении это небезопасно.

Джулиан фамильярно потрепал Даниэль по щеке, вызвав у нее взрыв негодования, и, не обращая ровно никакого внимания на подобную реакцию кузины, вскочил в седло:

— Вы готовы, Филипп?

— Знаете ли, Джулиан, это уже переходит… — начала было Даниэль, но ее перебил Уэстмор:

— Не кипятитесь, Данни. Они имеют полное право так поступать. Кроме того, Джулиан не может долго цепляться за женскую юбку.

— Но я не какая-то юбка! — раздраженно воскликнула Даниэль.

— Это не имеет никакого значения, — включился в разгоравшийся спор Тони, — Уэстмор не имел в виду ничего обидного.

— Черт с вами! — сдалась Даниэль. — Поступайте как знаете, а я пока немного пройдусь.

Она повернулась и скрылась за деревьями. Сразу же ей стало легче, раздражение куда-то улетучилось. Действительно, в команде именно она играла первую роль и настолько увлеклась ею, как и вообще всей этой авантюрой, что ее планы начали понемногу приобретать оттенок театральности. Кроме того, Даниэль только сейчас осознала, что она не единственное действующее лицо; если все члены группы не смогут работать в полном согласии, то лучше вообще отказаться от этой опасной затеи. Абсолютное взаимное доверие было главным условием, дававшим надежду на успех.

Даниэль села на берегу небольшого ручья, сбросила сапожки, стянула чулки и, опустив пальцы ног в холодную воду, задумалась.

Прошло уже шесть недель после отъезда Линтона. Сейчас Джастин уже должен быть в Санкт-Петербурге. Интересно, что бы он сказал, увидев ее здесь? С коротко подстриженными волосами, спрятанными под шерстяной шапкой, с пахнувшим потом после шестидневного путешествия телом, в смятых бриджах и грязной, жеваной рубашке?