Сестры Дункан - Шарады любви

— Позвольте мне самой быть в этом судьей, — холодно сказала Мария Антуанетта.

— Как прикажете, ваше величество.

Даниэль сделала очередной реверанс и села за клавесин.

Джастин подошел и встал рядом:

— Вы разрешите мне перелистывать ноты?

— Спасибо, милорд, я буду играть наизусть.

Джастин с трудом скрыл усмешку. Ведь это полное условностей общество не поймет репертуара Даниэль, состоявшего — он это знал — из простых народных песен. Особенно если она решит импровизировать на темы мелодий, слышанных когда-то в раннем детстве. Граф помнил, в каком шоке был его кузен Джулиан с друзьями, когда Даниэль однажды вечером «угостила» их подобным концертом.

Линтон отошел от клавесина и сел так, чтобы видеть лицо жены.

Даниэль на мгновение задумалась. Потом она подняла голову, и пальцы ее побежали по клавишам. Полились простые, трогательные мелодии. Через несколько секунд к клавесину присоединился голос. Это запела Даниэль, продолжая себе аккомпанировать. Сначала она пела тихо, мягко, задумчиво. Это были песни ее матери… Но постепенно голос становился все громче, в нем послышались драматические ноты. И вот — трагический, чудовищный финал. Перед глазами Даниэль вновь встали ужасные картины того последнего дня в Лангедоке. Громовыми аккордами она обрушила их на всех людей, сидевших в этом неприветливом огромном зале и еще не распознавших в нем свою тюрьму… Пауза… Даниэль заиграла снова. Это были песни рыбаков Корнуолла, крестьян Лангедока. Иногда задумчивые и горестные. Иногда веселые и задорные…

Эстэф как зачарованный смотрел на Даниэль и задавал себе вопрос: что она такое? Эта женщина пела сохранившиеся в ее памяти слова, рожденные культурой, о существовании которой вряд ли кто-то из сидевших здесь даже слышал. И как все было просто! Ни в голосе Даниэль, ни в том, как она играла, не чувствовалось ничего искусственного или насмешливого.

Но каков зал! Обычно развлечь эту публику было делом крайне трудным. Разговоры во время выступлений известных музыкантов почти не стихали, и даже сама Мария Антуанетта теряла к их игре всякий интерес уже после первых тактов. Сейчас же стояла гробовая тишина.

Когда Даниэль кончила играть, раздались приглушенные аплодисменты. Она встала, с достоинством поклонилась и хотела уйти, но, посмотрев на королеву, увидела, что та манит ее к себе.

— Где вы научились этим прекрасным песням? — спросила августейшая дама, когда Даниэль приблизилась к ней и сделала положенный реверанс.

— Я слышала их от своей матери. Очень рада, что вам они понравились.

— От них веет приятной свежестью. Конечно, немного наивно, но в наше время это даже неплохо. Завтра вы нам опять поиграете.

Даниэль поклонилась королеве, чувствуя огромное облегчение. Теперь ничто не мешало ей уйти отсюда, что она тут же и сделала, бросив многозначительный взгляд на Линтона. Джастин понял, что ему неплохо было бы последовать за женой.

Вернувшись через полчаса в апартаменты, Линтон застал Даниэль, расхаживающей из угла в угол по комнате, подобно тигру в клетке.

— Джастин, если вы не заберете меня отсюда хотя бы на несколько часов, я просто сойду с ума. Думаю, вас не очень устроит перспектива сдать жену в сумасшедший дом.

— Мне кажется, что такого все-таки не случится, — мрачным тоном ответил Линтон.

— Джастин, я говорю совершенно серьезно, продолжать в том же духе без отдыха я не смогу!

— Извините, любовь моя, но не к этому ли вы сами стремились? Причем героически преодолевая любые препятствия.

Граф тут же поплатился за эти слова. В него полетели подушки, ботинки, книжки и все, что оказалось под рукой у разгневанной супруги.

— Данни, перестаньте же! — взмолился Джастин, успев увернуться от тяжелой щетки для волос, попавшей вместо его головы в стену совсем рядом с зеркалом.

— Как у вас только язык повернулся говорить такое после всего, что мне пришлось

пережить! Эти дамы при дворе беспрерывно болтают и стрекочут. А эта грязь и зловоние! Сами-то вы ходите только туда, куда захотите, встречаетесь и беседуете с теми, кто вам нужен. Заодно и развлекаетесь…

— Данни, я не развлекаюсь. Просто выполняю свою половину поставленной перед нами задачи. А вы — свою.

— Это очень легко говорить! Как хотите, но завтра вы останетесь здесь, а я надену бриджи и пойду в Пале-Рояль.

— Нет, вы туда не пойдете!

— Это почему же? Разве я не обязана, как и вы, выполнять свой долг? Осмелюсь предположить, что делаю это даже лучше вас. Хотя бы потому, что французский — мой родной язык.

— Возможно, что все это так. Но я вам не разрешаю туда ходить.

Граф не успел докончить фразы, как Даниэль перегнулась через кровать, вытащила из-под нее большой ночной горшок и занесла его над головой, целясь в графа.

— Данни, сейчас же поставьте горшок на место! — завопил Джастин, еле сдерживаясь, чтобы не расхохотаться. — Иначе я буду вынужден использовать не по назначению вашу щетку для волос.

— Вы не посмеете!

— Только попробуйте бросить в меня эту мерзость — увидите!

Он отступил на шаг и с облегчением вздохнул, заметив прыгающих в больших карих глазах жены веселых чертиков. Даниэль тоже поняла по лицу супруга, что ее игра разгадана, и громко расхохоталась.

— Ну вот, — сказала она, отсмеявшись, — вы опять меня рассмешили. Это нечестно! Мне хотелось немного разозлиться…

— Хорошо. В следующий раз я доставлю вам такое удовольствие. А сейчас надевайте ваши бриджи и пойдемте вместе в Пале-Рояль. Но отсюда выйдем порознь. Я уже иду. Встретимся через пять минут под третьим от входа в парк деревом.

Граф и графиня Линтон переходили из кафе в кафе и из клуба в клуб Пале-Рояля, слушая жаркие споры и рассудительные беседы о ситуации в столице, вообще в стране. При этом они старались оставаться в тени. Лишь иногда Даниэль включалась в какой-нибудь диспут с энтузиазмом уличного простолюдина, провоцируя оппонентов на откровенность.

Тем временем Ролан д'Эстэф сидел в своей затемненной шторами комнате и вспоминал слова своего отца, сказанные на смертном одре.

В свой последний час старый граф, всю жизнь отличавшийся на редкость злобным нравом, не сделался ни на йоту добрее. Все его слова были проникнуты смертельным ядом, отнимавшим у умиравшего последние силы. Но все же он сумел выжать из сына обещание отомстить за нанесенное когда-то отцу оскорбление. Оно заключалось в супружеской измене жены старшего д'Эстэфа с юным английским графом по фамилии Линтон много лет назад. Эстэф-старший вызвал на дуэль обидчика. Тот проколол ему шпагой плечо, воздержавшись от завершающего, смертельного удара, поскольку считал себя неправым. Но никому не позволено безнаказанно соблазнять чужих жен! Поэтому старый Эстэф завещал своему единственному наследнику отомстить за этот семейный позор.

Ролан еще с детства привык к издевательствам отца над матерью и хорошо усвоил эти уроки. Сам он еще в двенадцать лет стал проявлять несвойственную своему возрасту сексуальную активность. Его жертвами становились молоденькие служанки, которым из-за своего зависимого положения не оставалось ничего другого, как уступать похоти несовершеннолетнего господина.

Пример зверского отношения отца к матери и доступность домашней прислуги развили в молодом Эстэфе глубокое презрение к женской половине человечества. Это чувство еще больше обострилось после признания, сделанного старым графом на смертном одре. Ролан не задумывался над тем, что мать могла решиться на такой шаг, отчаявшись, смертельно устав, подобно Луизе де Сан-Варенн, от выпавшей ей страшной доли. Но молодой Эстэф видел в поступке своей матери лишь предательство, поэтому после смерти отца тоже принялся издеваться над его вдовой. Впрочем, не лучше относился он и к другим женщинам, считая их недостойными более мягкого обращения. Неудивительно, что Эстэф решил использовать именно женщину орудием своей мести дому Линтонов. План его был прост: соблазнить юную графиню, а когда Линтон вызовет обидчика на дуэль, заколоть графа.

Но как соблазнить Даниэль, когда она смотрит на мужа такими обожающими глазами? Да и Линтон явно был без ума от жены. С другой стороны, это еще больше склоняло Эстэфа к выполнению задуманного. В том, что его план в конце концов непременно осуществится, он не сомневался, надеясь на свой богатый опыт соблазнителя. Даниэль не сможет ему долго сопротивляться. А потом граф Линтон получит свою супругу назад. И тогда…

Утром Эстэф занял наблюдательный пост за шторой окна напротив апартаментов Линтонов. Ждать пришлось недолго. Дверь открылась, и в коридор вышел Джастин в элегантном светло-сером камзоле и бриджах до колен. Похоже, он собрался куда-то по важным делам, каким именно, Эстэфа не слишком заботило.

То, что его действительно очень интересовало, произошло минут через десять. Вновь открылась дверь, и на пороге появилась графиня. Эстэф в крайнем изумлении уставился на нее. Узнать Даниэль в простом широком платье коричневого цвета, маленькой шляпке с плотной вуалью и больших башмаках было трудно; к тому же в руках она держала большую корзину, с которыми хозяйки из семей лавочников, мелких ремесленников и тех, кого принято называть средними буржуа, ходят на базар. За графиней следовала служанка в еще более скромном наряде и с такой же корзинкой.

— Поспешим, Молли, — обернулась Даниэль к горничной, — я не хотела бы здесь попадаться кому-нибудь на глаза. Спустимся вниз. Там, в темных коридорах, нас никто не заметит.

Эстэф подождал, пока обе женщины скрылись за углом, и пошел вслед за ними, стараясь держаться на почтительном расстоянии.

Действительно, респектабельная французская матрона, шествующая со своей служанкой на базар, не привлекла внимания ни одного из двух с лишним тысяч обитателей Тюильри. Даниэль шла уверенной, независимой походкой, улыбаясь направо и налево встречным знакомым и даже незнакомым людям, иногда перебрасываясь с ними двумя-тремя фразами. Эстэф, внимательно наблюдая за ней, не переставал удивляться. Что это за женщина? Кто она? Куда делись ее аристократические манеры, светский лоск, изысканный французский язык?

Даниэль с Молли вышли на улицу. В эти дни в Париже было суетно и шумно. Стены угловых зданий пестрели расклеенными плакатами, лозунгами, листовками с текстами последних законов и указаний муниципалитета. Бойко торговали газетные лавки. Чуть ли не из каждой подворотни неслись крики разносчиков, рекламировавших свои издания.

Намеченная и преследуемая Эстэфом жертва, казалось, не замечала всей этой суеты, боя барабанов на площадях, тревожных ударов колокола, цокота копыт от проезжавшего неподалеку патруля народного ополчения. Даниэль входила в лавки и долго там торговалась за каждый метр какого-нибудь материала или сантиметр ленты на шляпку, затем выходила и тут же исчезала в дверях другой лавки или кафе. На открытом рынке Сен-Андре дез'Ар Данни покупала хлеб, вино, фрукты и снова торговалась, со знанием дела рассматривая каждую бутылку или яблоко, которые торговцы старались ей всучить. Она настолько вошла в свою роль матроны, что те уже почитали ее за свою. И никакой шпион, шныряющий в толпе, никогда бы не заметил в ней ничего необычного, а стало быть, подозрительного.

«Но как это ей удается?» — удивлялся Эстэф. В нем начинала расти уверенность, что есть еще много такого в графине Линтон, чего он пока не знает. Нет, она умеет не только носить маску и петь народные песни! Значит, еще до того как приступить к выполнению своего плана, он должен побольше разузнать об этой женщине. Конечно, лучше всего попытаться сделать это в Лондоне, но сейчас Эстэф не мог уехать из Парижа. Прежде надо было убедиться, в какую сторону здесь в ближайшее время будут дуть политические ветры; на сегодняшний день он стоял левой ногой в одном лагере, а правой — в другом…

Сан-Эстэф был человеком осторожным и практичным, поэтому он старался установить контакты с революционными фракциями, одновременно играя роль убежденного монархиста при дворе. Когда Франция наконец решит, в какую сторону сделать решающий шаг, он должен сделать правильный выбор. Такая тактика означала, что граф де Сан-Эстэф будет ставить лишь на стабильное правительство; только таким образом он сможет остаться «на плаву», сохранив свое положение и благосостояние. А пока требовалось занять позицию стороннего наблюдателя, не отдавая видимого предпочтения никому. Эстэф не собирался следовать примеру этого дурака Мирабо, который своими непомерными амбициями и открытым стремлением к власти настроил против себя и тех и других. В результате король уже начал отвергать его советы, доверенные монарха перестали прислушиваться к его предостережениям, а в Национальном собрании он окончательно потерял всякое к себе уважение. И это при том, что Мирабо был одним из самых способных и опытных политиков!

Нет, Эстэф пока заляжет на дно. Ему все равно, кто в конечном счете выиграет — король или народ, но в любом случае политика лавирования и компромиссов — не его дело! Он выложит свои карты только тогда, когда для этого настанет время, а до тех пор нужно оставаться в Париже и внимательно следить за событиями. Месть Даниэль и ее супругу может еще немного подождать.

Через четыре дня, убедившись в неизбежности скорых кровавых событий, Джастин и Даниэль покинули Париж. Сделали они это с чувством огромного облегчения/ и еще больше радовалась отъезду на родину Молли.

В сельской тишине Корнуолла соединенные брачными узами любовники провели чудесное лето. В эти месяцы Даниэль обнаружила невиданную доселе изобретательность в любовных утехах, которая привела в полнейший восторг ее супруга: тот, по наблюдениям Лавинии и Чарльза, молодел с каждым днем.

Часть третья. БАБОЧКА

Глава 17

— Мне это совсем не нравится, Джастин!

Линтон оторвался на мгновение от завтрака, который в одиночестве доедал в маленькой столовой дома в Дейнсбери, и посмотрел на жену. Было Рождество, первое после их возвращения из Парижа. Даниэль сидела на софе в белом бархатном халате, как нельзя лучше соответствуя одевшейся в чистый снег природе. Рано утром Линтон предложил жене покататься верхом, но она отказалась. Он поехал один и только что вернулся с румяным от мороза лицом и отменным аппетитом.

— О чем вы говорите, любовь моя? — переспросил граф, видя, что Даниэль не желает что-либо добавить к своей не совсем понятной фразе.

— О детях, — объявила Даниэль, поднося голые пальцы ног к решетке весело пылавшего камина. — Никогда не думала, что меня будет так безжалостно рвать. К тому же каждое утро!

— Что вы сказали? — вновь переспросил граф, чуть было не подавившись куском бифштекса и поспешив тут же запить его пивом.

— Извините, милорд, это очень грубое слово, но оно наиболее точно отражает такой неприятный позыв человеческого организма, как тошнота.

— Меня вовсе не волнует слово. Лучше скажите, ради Бога, что вы имеете в виду?

— То, что мне не нравится встречать каждое утро, склонившись над ночным горшком. Но бабушка говорит, что это хорошо, так как означает правильное положение ребенка.

— Какого ребенка?! — выкрикнул Линтон, которому показалось, что он начинает сходить с ума.

— Вашего, конечно, милорд!

— Даниэль, я не совсем понимаю: вы имеете намерение забеременеть или уже беременны?

— Вы, вероятно, по утрам плохо соображаете, милорд. Я никогда не жалуюсь на возможный дискомфорт, меня беспокоит только уже существующий.

— Идите сюда.

Граф отодвинул стул и хлопнул себя по колену. Даниэль тут же воспользовалась этим приглашением и, плюхнувшись на колени мужа, потянулась за лежавшим на тарелке бутербродом.

— Иногда это помогает, — принялась оправдываться она. — Стоит что-нибудь пожевать, и все проходит. Я откушу всего один кусочек. Почему-то мне сейчас противно смотреть на кофе, а ведь не так давно я его с удовольствием пила…

— Ну а теперь хватит ломать комедию. Когда вы ждете ребенка?

— В июне. — И Даниэль поцеловала мужа в кончик носа. — Извините, Джастин, у меня не было никакого желания вас дразнить. Я только…

— Вы только не могли от этого удержаться, — закончил за нее Линтон. — Я часто думаю, наступит ли такое время, когда моя жена перестанет быть неуемной хулиганкой?

— А вам бы этого очень хотелось?

— Нет. Скажу больше: я надеюсь, что если родится дочь, то она будет вашей копией.

— А если сын, то вашей!

Распахнулась дверь, и в столовую вошел Джулиан.

— Простите, я не помешал?

— О нет, дорогой кузен! — поспешила уверить его Даниэль, не собираясь, однако, слезать с коленей супруга. — Садитесь за стол. Сейчас вам принесут завтрак. Понимаете, Джулиан, я решила преподнести Джастину рождественский подарок.

— Какой?

— У меня будет ребенок.

— Боже мой! — непочтительно пробормотал себе под нос Джулиан. — Вот так штука… Поздравляю… Только, Джастин, ты считаешь, это… благоразумный шаг? Ах, я не то имел в виду! Но… как Данни будет…

— Самым обычным образом, Джулиан, — со смехом перебила кузена Даниэль. — Только не смущайтесь, пожалуйста. Или это вас шокирует?

— Да нет же! Просто я никак не могу себе представить вас в роли матери. Но все же послушайтесь моего совета: не надо болтать обо всем этом направо и налево. В деликатном положении следует быть очень осторожной! Так, Джастин? — И Джулиан придвинул к себе блюдо с жареной печенкой.

— Ерунду вы говорите, кузен, — отмахнулась Даниэль. — Мое положение вполне естественно и закономерно… Боже, как вы можете это есть?! — И она указала глазами на печенку. — Меня сейчас выр… Я чувствую себя нехорошо при одном взгляде на это блюдо!

— Но оно очень вкусно! — возразил Джулиан. — И помнится, вы сами тоже уплетали его не без удовольствия.

— Это было до того… А сейчас мне порой кажется, что из всех продуктов я в состоянии есть только хлеб с маслом.

— Даниэль, ты застудишь себе ноги! — накинулась на внучку только что появившаяся в столовой леди Марч. — Где твои тапочки?

— Успокойтесь, бабушка! Я грею ноги над камином. И рассказываю свои последние новости.

Лавиния побледнела и вопросительно посмотрела на Джастина. Тот утвердительно кивнул головой:

— Да, матушка. И здесь есть сторонники того, чтобы Даниэль не очень распространялась по поводу своего деликатного положения в других компаниях.

— Это было бы разумным. Как ты сама думаешь, Даниэль? Мне лично кажется, что подобная информация предназначена только для ушей мужа. И ничьих больше!

— Бабушка, это же мой рождественский подарок Джастину. Разве о нем не должны знать его близкие друзья? — Даниэль поднялась с коленей мужа, подошла к Лавинии и нежно ее поцеловала. — Вот я и буду говорить об этом только в кругу близких друзей.

— Боже мой, Даниэль, — сокрушенно вздохнула старая графиня и обняла внучку.

— Не беспокойтесь, бабушка. Я буду вести себя тише воды, ниже травы. Но сейчас надо поскорее переодеться. Мне необходимо нанести несколько визитов и поздравить семейство Дюкло с Рождеством.

— Надеюсь, ты не собираешься ехать верхом? — с тревогой спросила Лавиния.

— Конечно же, верхом, бабушка.

— Даниэль, в твоем положении этого делать никак нельзя! — возмутилась бабушка.

— Да будет мне позволено здесь сказать, — твердым голосом начала Даниэль, — что все эти опасения — полнейшая чепуха! И не ждите, что ближайшие полгода я буду нежиться на софе и ублажать себя нюхательной солью. У меня еще полно дел в Лондоне, и волей-неволей придется ездить верхом. По крайней мере, иногда. Надеюсь, вы не возражаете, милорд?

Линтон пожал плечами:

— Нет, любовь моя. Кроме того, даже если бы я и был против, это не имело бы никакого значения.

На лице Даниэль заиграла улыбка, а из глаз исчезло вызывающее выражение.

— Вы поедете со мной к Дюкло? — спросила она Джастина.

— Поеду. Только скажите когда.

Даниэль удовлетворенно кивнула головой. У нее не было никакого желания ссориться с супругом, если он озабочен лишь тем, чтобы она не ездила по опасным местам без сопровождения.

— Джастин, вы не должны разрешать ей носиться сломя голову по окрестностям верхом на лошади! А что, если лошадь сбросит ее?

— Это маловероятно, матушка, — усмехнулся Линтон. — Даниэль с шести лет ездит в седле и, насколько я знаю, ни разу не падала. Кроме того, она не настолько глупа, чтобы не понимать всю опасность легкомысленного отношения к своему теперешнему положению.

— Вы уверены, что она это понимает?

— Уверен.

Линтон улыбнулся. Даниэль желала этой беременности, а он отлично знал: если его жена ставила перед собой какую-нибудь цель, то непременно ее добивалась. Поэтому можно было оставаться совершенно спокойным: Даниэль сейчас не станет подвергать опасности себя и будущего ребенка.

— Но у Луизы были трудные роды, Джастин, — не унималась Лавиния. — А Даниэль такая маленькая и хрупкая.

— Она сильнее Луизы, матушка. Но я согласен с вами и буду настаивать, чтобы по возвращении в Лондон Даниэль посетила доктора Стюарта и получила от него все необходимые рекомендации.

Лавиния сразу успокоилась. Доктор Стюарт был общепризнанным при дворе акушером, а Джастин, при всей своей терпимости к непредсказуемому поведению жены, сможет настоять на том, что считает для нее необходимым.

Семейство Дюкло, принимавшее в то утро графа и графиню Линтон, уже не производило того ужасного впечатления, как несколько месяцев назад, когда все они ютились в холодной, вонючей и грязной комнатушке в трущобах лондонского Ист-Энда. Лица ребятишек округлились, их пухлые щечки пылали здоровым румянцем. Они плотным кольцом окружили Даниэль, распределявшую подарки, а затем заставили ее играть в прятки. Мадам Дюкло и ее супруг спокойно наблюдали эту картину, уже не стесняясь участия в детских играх самой графини Линтон. С его же светлостью поначалу отношения не очень складывались. Правда, скованность быстро исчезла после того, как Джастин выпил большую кружку сидра, собственноручно изготовленного месье Дюкло, и отведал фруктового пирога, испеченного его женой. Когда же Даниэль подняла на руки маленького Гийома, которому уже исполнилось десять месяцев, и посадила его на колени Линтона, атмосфера и вовсе стала непринужденной.

— Милорд должен привыкать к детям, — хитро подмигнув супругу, сказала Даниэль. — Ведь в июне у него самого появится младенец.

Новость вызвала бурю радостных восклицаний и поздравлений. Но тут из кухни донесся запах жареного гуся, и Даниэль, зажав ладонью рот, бросилась через открытую заднюю дверь во двор.

— Ничего, в ее положении это нормально, — поспешила успокоить Линтона мадам Дюкло.

— То же самое было у моей супруги, — добавил месье Дюкло. — Но через несколько недель все пройдет. Вот увидите. И тогда мадам Даниэль начнет просить у вас чего-нибудь совершенно невозможного. Помню, как моя жена в феврале вдруг захотела персиков. Мне пришлось обегать весь Париж, чтобы их достать. Правда, все это происходило давно.

— Я сейчас приготовлю вам ячменный отвар. Он очень помогает в таких случаях.

— Прошу вас, не беспокойтесь, мадам, — запротестовала, вновь входя в столовую, Даниэль. — Мне уже лучше. А потом, надо дать вам возможность приготовить обед. Мы сейчас уйдем.

— Это дело двух минут! — не отступала мадам Дюкло.

Она выдернула из подвешенной к потолку гирлянды каких-то трав несколько волокон и положила их в стоявшую на плите каменную ступку, затем растолкла их тяжелым пестиком и залила крутым кипятком. Получилась ароматно пахнувшая жидкая смесь, которую осталось только налить в чашку и поставить на стол.

— Выпейте это, детка, — почти потребовала мадам Дюкло.

Даниэль взглянула на серо-зеленую жидкость и сморщила нос, потом смело поднесла чашку ко рту и отпила глоток. Напиток оказался на вкус очень мягким и не лишенным приятности.

Джастин посмотрел на жену и с облегчением заметил, как на ее щеках вновь появляется розовый румянец. Теперь чем скорее она вернется домой, тем будет лучше: в уютной гостиной Даниэль ждет мягкое кресло перед горящим камином и низенькая скамеечка для ног. Что еще требуется для спокойного отдыха! Правда, было бы наивностью полагать, что графиню, с ее холерическим темпераментом, это так уж привлечет. Но теперь у графа есть сильный и верный союзник…

…В город молодые супруги вернулись к концу января. Даниэль чувствовала себя значительно лучше. Ее гораздо реже тошнило, а лицо вновь обрело свой обычный здоровый цвет, правда, значительно увеличилась и стала мягкой грудь. Фигура же почти не изменилась. По совету сверстниц, Даниэль перестала слишком туго затягивать корсет, хотя ее упругое тренированное тело пока не требовало подобной предосторожности. После долгих пререканий она все-таки пошла к придворному врачу; тот порекомендовал как можно больше времени проводить в горизонтальном положении.

Вечером, лежа с мужем в постели, Даниэль заявила, что не намерена валяться целыми днями на диване. И пускай этот мистер Стюарт катится ко всем чертям со своими рекомендациями. Линтон в ответ провел ладонью по ее животу и сказал:

— Любовь моя, я только прошу вас внимательно прислушиваться к требованиям тела и не слишком увлекаться верховой ездой. А когда ваше положение уже невозможно будет скрывать, постараться пореже появляться в обществе.

— Слушаюсь и повинуюсь, друг мой. Скоро вы получите наследника. Но если родится девочка, то в следующий раз я уж наверняка преподнесу вам сына!

— Это не имеет значения, любовь моя. Главное, что у нас будет ребенок.

— Но вы бы хотели сына. Признайтесь!

— Я не отдаю предпочтения ни сыну, ни дочери. Если даже у меня совсем не будет сыновей, то фамильный титул унаследует Джулиан. И это меня вполне устраивает. Если же вы, Данни, подарите мне полдюжины дочерей, то я буду счастлив стать во главе такой очаровательной женской роты. Хотя это и абсурдное понятие.

— Не думаю, чтобы это и впрямь доставило вам радость. Но во всяком случае, я считаю неэтичным с вашей стороны говорить о женских ротах, как об абсурде.

Даниэль неожиданно сделала энергичное движение и села посредине кровати. После чего перекинула левую ногу через лениво лежавшего супруга и взгромоздилась ему на живот.

— Теперь вы в моей власти, милорд. Остается только придумать, как лучше вас наказать.

И Даниэль принялась щекотать ему грудь, затем, отведя обе руки за спину, стала поглаживать мужа по бедрам, постепенно спускаясь все ниже. Наконец добравшись до мужского естества супруга, Даниэль зажала его в своей маленькой ладони. Джастин громко застонал, а она, продолжая смотреть прямо в глаза Линтона, стала ритмичным движением руки возбуждать его плоть. Через несколько мгновений Даниэль чуть сдвинулась вниз и осторожно приняла ее в себя. Джастин некоторое время лежал тихо, наблюдая сквозь полуопущенные ресницы за манипуляциями жены с его телом, затем стал медленно двигаться ей в такт, постепенно ускоряя ритм и придавая своим движениям спиралеобразную форму. Внезапно Джастин обхватил жену обеими руками за бедра, стараясь прекратить этот сексуальный танец.

— Так нельзя, — прошептал он. — Для вас это сейчас опасно.

— Почему?

— Потому что я знаю, какой вы бываете неистовой именно в этой позе. Вы можете причинить себе непоправимый вред.

Одним решительным движением Джастин снял с себя Даниэль и положил на спину рядом с собой.

— В следующие месяцы, любовь моя, вам придется удовольствоваться пассивной ролью, к которой вы не привыкли. Но я обещаю вам наслаждение ничуть не меньшее, чем то, которое вы испытывали раньше.

Любые возможные протесты Даниэль сразу стихли после того, как Джастин раздвинул ее продолговатые смуглые бедра и его голова оказалась между ними. Тело Даниэль порывисто выгнулось навстречу его языку и губам, жадно пившим божественный нектар ее страсти. Только до конца насытившись его сладостью, Джастин осторожно, почти нежно, проник в ее тело…

Когда пик наслаждения был позади, Даниэль уткнулась лицом в плечо Линтона и тихо прошептала:

— Я согласна и в будущем быть пассивной стороной.

Джастин сквозь сон хмыкнул и похлопал жену по мягкому месту:

— Вам все же не стоит навсегда отказываться от инициативы, дорогая.

— А у меня и нет подобных намерений.

Даниэль хотела произнести эту фразу решительно и с достоинством, но ей помешала зевота, и желаемого впечатления не получилось. Еще несколько минут Данни боролась со сном, потом сдалась и, удовлетворенная и счастливая, погрузилась в мир сладких сновидений.

Прошло еще дня два. Даниэль сидела в библиотеке и перебирала карточки с приглашениями, которые теперь приходили ей постоянно. Вдруг из холла донеслись чьи-то взволнованные голоса. На мгновение их заглушило скучное ворчание швейцара, убеждавшего посетителей, что ее светлости нет дома. Затем голоса зазвучали еще громче. Прислушавшись, Даниэль узнала быструю французскую речь.

Нахмурившись, Даниэль открыла дверь и выглянула в холл. Там, кроме швейцара, уже находился Бедфорд, грозивший стоявшим в прихожей двум мужчинам и женщине вышвырнуть всех троих на улицу, если они тотчас же не уйдут сами.

Голос женщины перешел в рыдания. Даниэль вышла из библиотеки и подошла к парадной двери. Взглянув в глаза плакавшей посетительницы, юная графиня прочла в них безнадежное отчаяние.

— В чем дело, друзья мои? — встревожено спросила Даниэль, знаком приглашая неожиданных гостей пройти в холл. Они вошли и, повернувшись к хозяйке дома, заговорили все вместе, перебивая друг друга. Данни, убедившись, что, если так будет продолжаться и дальше, она никогда ничего не поймет, властно подняла руку, призывая всех к молчанию:

— Пойдемте со мной, господа. Бедфорд, распорядитесь, чтобы нам в библиотеку принесли кофе.

Когда гости вошли в библиотеку, Даниэль закрыла за ними дверь и усадила всех за стол.

— Итак, кто толком объяснит мне, что случилось? — спросила она и обратилась к мужчине, седеющие виски которого свидетельствовали о том, что он самый старший из них. — Может быть, вы?

Рассказу предшествовали долгие извинения за непрошеное вторжение в дом и грубый тон в разговоре со швейцаром. Все это, как виновато объяснил человек с седыми висками, было следствием важности событий и необходимости принятия срочных мер. Если бы не спешка, они непременно предварили бы свой приход письменной просьбой, а сейчас просто не было времени писать.