Черные Мантии (№6) - Роковое наследство

– Это грустная история, – невольно пробормотала Ирен.

– С вашим отцом мы знакомы более двадцати лет, – продолжала Маргарита. – Около десяти лет мы с ним не виделись. Я допускаю, что студент Академии Искусств, окончивший курс в начале двадцатых годов, давно позабыл бедную девчушку, что подавала ему на стол в маленьком пансионе на улице Сен-Жак, где он обедал за сорок франков в месяц.

– Бедная девчушка – это вы, мадам?

– Нам понадобится не один вечер, дитя мое, если мы решим заняться историей моей жизни. Волею судеб я стала героиней множества авантюр и любовных приключений, к которым, однако, никогда не стремилась... Но речь сейчас не обо мне, а о вас и ваших близких. Так вот, подчиняясь внезапно охватившему меня страстному желанию узнать, могу ли я быть для вас полезной, я обратилась к своему оракулу – оракулу, который часто помогает мне... Извините, что я без спроса вторглась в вашу жизнь.

– Мне не за что вас прощать, мадам, – ответила Ирен с оттенком высокомерия в голосе, – потому что мне нечего скрывать.

– Это правда, – подхватила Маргарита, – сегодня вам скрывать нечего.

– Завтра ничего не изменит в моем прошлом.

– Как бы мне хотелось разделить эту вашу уверенность, дитя мое, – произнесла с волнением графиня.

Она наклонилась к Ирен и поцеловала ее в лоб. Затем, мгновенно переменив тон, продолжала:

– Вернемся же к моему оракулу. Я не колдунья, но в благотворительности есть что-то от волшебства, от магии, чья таинственная сила, безусловно, может изумить непосвященных. Проклят будет тот негодяй, который приведет эту силу в движение с дурными целями. Но я опять отвлеклась. Итак, вы не знаете ничего из того, о чем я хочу вам рассказать, и однако же вы ко всему этому причастны. Так дети знают все книги в родительской библиотеке: их вид им привычен и знаком, но они ни разу их не открывали. Из комнаты, где мы находимся, девочка моя, отлично видна одна могила на кладбище Пер-Лашез.

– Да, это могила полковника Боццо-Короны.

– Нужно ли рассказывать вам о том, что связывает вашу семью с памятью этого святого старца?

– Я знаю, что он был очень богат и что благодаря ему положение моего отца некогда изменилось в лучшую сторону.

– Скоро вы узнаете об этом все, что только захотите узнать. Мой муж и я помогали полковнику, который хотел, чтобы Винсент Карпантье нашел для себя новое занятие. Но сейчас я хочу поговорить с вами совсем не об этом.

Голос графини Маргариты зазвучал торжественно и едва ли не благоговейно.

– Изумительный человек, останки которого покоятся под этим белым камнем, основал – с весьма благородными целями, разумеется, – в высших сферах парижского света некое сообщество, и его деятельность отнюдь не прекратилась со смертью господина Боццо. Я не могу сказать, что полностью заменила полковника, ибо никто и никогда не сможет его заменить, но все-таки я осмеливаюсь утверждать, что именно мне удалось объединить членов семьи, главой которой был полковник.

– Как это великодушно с вашей стороны, – прошептала Ирен, удивляясь невольно тому любопытству, с каким она слушала графиню.

Маргарита улыбнулась.

– Многие надо нами смеются, – сказала она, – многие считают, что сейчас благотворительность не в моде. Но нам безразличны их насмешки. Мы чувствуем себя сильными и, хотя мы и стеснены в средствах, изо дня в день вершим свое дело – и величественное, и достойное... Да, благодаря Господу мы обладаем могуществом, которое позволяет нам видеть, что делается за закрытыми дверями домов – так, как если бы эти двери были стеклянными. Дар этот необходим нам, дабы бороться со злом и творить добро. Зло ненавидит нас и распространяет о нас клевету, уверяя, будто мы опасны для общества. Добрые же люди не в силах защитить нас, но, к счастью, на небе есть Бог, Всевидящий и Справедливый, и Он заботится о нашем процветании, ибо мы угодны Ему.

Мы объединены чистотой наших намерений и бескорыстием наших сердец, но, к сожалению, все в этом мире несовершенно, так что и среди нас можно встретить честолюбцев, эгоистов и даже стяжателей.

Однако их очень мало, поверьте! И не они определяют лицо нашего братства, которое живо лишь благодаря стремлению большинства к высокой и чистой цели.

Возвышенность нашей цели объединяет нас и умножает наши силы, она управляет нами и ведет нас по пути добра. Так стоит ли обращать внимание на отдельных мерзавцев? Мелкое и случайное зло растворяется в нашем общем стремлении творить добрые дела, и мы недоступны для темных сил.

Есть сообщество – прославленное и одновременно ненавидимое многими, – против которого упорно боролись и лучшие умы человечества, и короли, и даже целые народы. Я говорю об иезуитах. Я не собираюсь защищать или обвинять их, ибо они мне безразличны, однако же я восхищаюсь удивительной мощью братства, которое способно перенести, не дрогнув, удары, что погребли бы под собой не один десяток империй.

В земном мире истинной властью может обладать только сообщество единомышленников.

И это сообщество тем сильнее, чем дисциплинированнее его отдельные члены.

В наши времена разрушаются государства и шатаются троны, а народы, охваченные лихорадкой возмущения, стремятся к вседозволенности и непрерывно бунтуют. Почему? Да потому что каждый сражается только за свои интересы, сражается за себя против всех. Потому что каждый старается проторить лишь собственную дорогу и потеснить всех остальных. Потому что глупый дух противостояния и противоборства повсюду взял верх над мудрым духом объединения и соподчинения.

В своей слепоте и тупости люди утверждают, что это и есть борьба за жизнь.

И пробивают себе дорогу, расталкивая остальных, а те, в свою очередь, толкают этих, и побежденными полны все придорожные канавы.

И что же мы видим? Посреди этой сумятицы, посреди хаоса и раздора гордо высится наше сообщество – символ покоя, порядка и процветания. Мы уважаем иерархию, мы ценим преданность – и именно поэтому мутные бушующие волны вселенских волнений не в силах захлестнуть нас, и мы, подобно прославленной армии Александра Македонского, бестрепетно идем вперед.

Наши члены объединены в некие подобия боевых фаланг, где один всегда за всех, а все – за одного. Разнузданная и неорганизованная толпа не страшна нам... Однако, дитя мое, я вас, кажется, утомила? Вам все это кажется слишком сложным? Хорошо, тогда я буду говорить о себе – о том, как мне, маленькой и скромной служаночке из пансиона на улице Сен-Жак, удалось добиться власти и могущества. Пускай для большинства я – обычная богатая парижанка, но мне-то известно, как велика на самом деле моя незримая армия. Я уверена в своем воинстве и не сомневаюсь, что мне под силу решить задачи, перед которыми спасовал бы сам Луи-Филипп, нынешний король Франции!

XIV

ОБРЕЧЕННЫЙ НА СМЕРТЬ

Последние слова графиня Маргарита произнесла почти весело. Она уже не сомневалась, что завоевала внимание Ирен.

Прекрасные глаза вышивальщицы и впрямь светились живейшим любопытством.

– Естественно, – вновь заговорила улыбающаяся Маргарита, – я не равняю себе с королем. Я имела в виду лишь задачи, которые приходится мне решать, и трудности, с которыми мне приходится справляться. Впрочем, довольно хвалиться!

Я веду речь о полиции. У каждого из нас – у короля и у меня – она своя. Только королевская чем-то напоминает белого волка – она столь же заметна и ее так же опасаются.

Моя полиция – совсем другое дело. Мои люди ничем не выделяются из толпы, и когда они идут по улице, никто не скажет им вслед: вон, глядите, прошел полицейский.

Неплохо, правда?

Но как только мне нужно разгадать тайну, причем неважно, к какому времени она относится – к прошлому или настоящему, я зову своих полицейских. Так порой обращаются за помощью к ясновидящим или гадалкам.

Впрочем, я знаю, что и ясновидящие, и гадалки частенько врут, а еще чаще искренне заблуждаются.

Моя полиция не может солгать, она всегда правдива. Спустя короткое время после нашей первой встречи с вами я написала на карточке ваше имя и ваш адрес.

Фамилия Карпантье не так уж редка. И должна вам признаться, что воспоминания, которые у меня возникли, были столь туманны, что я не придала им никакого значения. Мне даже в голову не пришло, что вы можете быть дочерью Винсента.

Невдомек было мне и то, что вы связаны с Ренье, которого я знала как художника. Ему я как-то заказывала картину.

Кроме фамилии и адреса, я написала на своей карточке следующую просьбу: «Обстоятельства жизни мадемуазель Карпантье, ее семья, ее связи и что возможно для нее сделать». Свою просьбу я передала в надежные руки.

– И вы получили ответ, мадам? – прервала ее вопросом девушка, и в голосе ее все еще звучало недоверие.

– Я получила несколько ответов.

– И наверное, противоречивых?

– Правда всегда одна. Все ответы дополняли друг друга. Когда я собрала их вместе, у меня возникла полная картина.

– Значит, мадам, – сказала Ирен, – вы знаете обо мне куда больше, чем я сама.

– Похоже, что так, – подтвердила графиня. – Да, думаю, так оно и есть.

Обе замолчали. Многое, очень многое хотела бы выяснить Ирен, но ни единого слова не слетело с ее губ.

Наконец графиня указала пальчиком на письмо Карпантье, что лежало поверх неоконченной работы подле перевернутого портрета шевалье Мора.

– Если только, – проговорила графиня, – если только последнее письмо вашего отца не открыло вам всю правду.

– Его последнее письмо, – тихо ответила девушка, – ничем не отличается от всех предыдущих.

– Если только, – продолжала Маргарита, указывая теперь уже не на письмо, а на портрет, – если только в минуты, когда вы смотрели на оригинал этой миниатюры, Бог не научил вас отличать ложь от правды...

Ирен опустила ресницы. Первой заговорила опять Маргарита:

– В один прекрасный день, теперь уже довольно отдаленный, вы, покоренная светлыми воспоминаниями детства, справились со своей нерешительностью и согласились отдать руку Ренье. В этот день вы получили два письма, суть которых я вам сейчас напомню.

Первое было написано незнакомым почерком и гласило примерно следующее:

«Винсент Карпантье мертв. Его могила находится в Штольберге, между Льежем и Ахеном. Спросите шахтера номер сто три».

– Вы правы, – прошептала глубоко взволнованная Ирен. – Таким оно и было, это письмо.

– Тем лучше. Значит, память меня не подводит. Второе письмо...

– Но я никому его не показывала, мадам! – вскричала Ирен.

– Второе письмо, – продолжала холодно графиня, – если я, конечно, не ошибаюсь, содержало следующие слова: «Шевалье Мора просит мадемуазель Ирен Карпантье о встрече, чтобы поговорить о своей сестре Марии...»

– Имени шевалье Мора там не стояло, – сказала девушка.

– Верно, – согласилась Маргарита. – Тогда это имя еще не было придумано. Там стояло: «граф Ж...»

Ирен опустила голову, а Маргарита продолжала:

– Свадьба с Ренье была отложена и так и не состоялась. Вы воспользовались серьезным предлогом: перед замужеством вы хотели преклонить колени у могилы своего отца. Вы поехали в Штольберг.

– С Ренье, мадам!

– Да, с Ренье, и даже не повидав графа Жюлиана.

– Если бы вы знали, как трудно мне было избежать этой встречи! Ведь его сестра считалась моей лучшей подругой.

– Его сестра, – повторила Маргарита и престранно посмотрела на Ирен.

Ирен отвела свой взор, будто глазам ее вдруг стало больно глядеть на слишком яркий свет.

– Прибыв на угольные шахты Штольберга, вы спросили шахтера номер сто три, и вас провели к старику, которого ни вы, ни Ренье не узнали. Когда же вы принялись допытываться у него о судьбе Винсента Карпантье, он показал вам бесконечную штольню, что уходила в глубины земли, и сказал с пугающей улыбкой: «Вот здесь я и умираю понемногу каждый день...»

Слезы потекли по щекам Ирен, она проговорила:

– Отец! Бедный мой, несчастный отец!

– В самом деле, это был ваш отец, – подхватила Маргарита, – тот самый старик, которого вы не узнали. Полгода прошли для него будто полвека. Сперва он со слезами на глазах обнял вас, а потом прижал к груди Ренье, потому что равно любит вас обоих. А вы помните те слова, которые впервые заставили вас задуматься, в здравом ли он уме?

– Да, помню, – ответила Ирен тихо.

– Он сказал вам: «Я увидел, что картина ожила, герои сошли с полотна. И сын снова убил отца...» Значит, вы не забыли этих слов?

– Нет-нет, не забыла.

– А еще он прибавил: «Остерегайтесь итальянской монахини. У демона нет ни возраста, ни пола. Остерегайтесь матери Марии Благодатной». Говорил он это?

– Говорил.

– Ни вы, ни Ренье не имели ни малейшего представления о том, почему вдруг ваш отец отказался от своего блестящего положения и заживо похоронил себя в этом мрачном месте. Ренье, впрочем, припомнил, что Винсент частенько смотрел в его мастерской на одну картину, которая когда-то висела в галерее Биффи в Риме. Картина представляла странную и ужасную сцену, коя таинственным образом была связана с необыкновенным приключением, которое пережил Ренье, когда, впервые направляясь в Рим, он потерпел кораблекрушение возле берегов Корсики. Винсент мечтал о такой картине. Он жадно и подолгу рассматривал се. Подземелье, где происходило отцеубийство, хранило в своем сумраке груды золота. И казалось, что взор Винсента старается проникнуть сквозь этот сумрак. Ренье предположил, что именно эта картина и свела с ума несчастного Винсента.

– Ренье поначалу говорил мне об этом, но потом он переменил свое мнение.

– И тем не менее, – задумчиво продолжала графиня, словно пытаясь отыскать разгадку таинственным событиям, – тем не менее ваш отец был одержим воспоминанием об этой картине. Ему всюду мерещились убийство и сокровища.

– Да; – подтвердила Ирен, – он то и дело говорил, что видел сокровища.

– Более того, он присвоил себе происшествие, о котором рассказывал ему Ренье, и только изменил место действия. Он рассказывал эту драму так, словно именно он был ее главным действующим лицом. Но все происходило не на острове Корсика, а в предместьях Парижа, на пустынных и печальных полях, что окружают Бисетр. Все, точнее, почти все совпадало. Он говорил о ночном странствии под страшные раскаты грома, об одиноком домишке, о пьяной женщине и о жутком мужчине, настоящем дикаре, который...

– Куатье, – шепотом произнесла Ирен.

– Держу пари, что обо всем этом он упомянул в своем письме.

– Во всех своих письмах он только об этом и твердит! Маргарита протянула было руку к письму, но вместо того, чтобы взять его, перевернула портрет, который лежал с ним рядом.

Ирен была так взволнована, что не удивилась этому и не рассердилась.

Маргарита с минуту внимательно смотрела на портрет.

– Они и в самом деле очень похожи, – сказала она так, как если бы говорила сама с собой.

Ирен при этих словах вздрогнула и устремила на Маргариту вопросительный взор.

Маргарита положила портрет на стол и прибавила:

– На следующий день после вашего приезда в Штольберг Винсент положил руки на плечи Ренье и посмотрел на него так, будто никогда его прежде не видел. Он был еще бледнее и взволнованнее, чем накануне. Он сказал: «Я, возможно, совершил ошибку, заставив вас приехать. Я навел на свой след врага, и теперь он идет по нему».

– Но вокруг тогда никого не было, – сказала Ирен, – откуда же вы могли об этом узнать?

– Ваш отец не в силах был отвести глаз от Ренье, – продолжала Маргарита. – Наконец он воскликнул: «Твоя судьба написана на твоем лице: ты убьешь его. Это закон вашего рода. Сделай это прежде, чем он убьет меня».

– Все это рассказал вам сам Ренье? – спросила Ирен.

– Обещаю, дитя мое, что я буду откровенна с вами, но вам придется набраться терпения. Итак, не забывайте о том, с чего я начала. Озаботившись вашей судьбой, я стала заниматься еще и судьбой тех, кто вас любит. Все, что я вам только что рассказала, поведал мне оракул, которого я просила разузнать о вас. Ваша жизнь неразрывно связана с жизнью Винсента и Ренье. Специально я их не разыскивала.

Но время бежит, и нам пора уже заканчивать наш разговор. Слушайте меня теперь, не перебивая, и отвечайте только тогда, когда я вас спрошу.

Надеюсь, кое-что вы поняли. Вы теперь знаете, что я здесь для того, чтобы взять вас под свою опеку. Однако речь идет не об обычном покровительстве, которое может оказать богатая женщина молоденькой девушке, живущей своими трудами, но о покровительстве, которое может, оказать человек, обладающий некоторым могуществом и властью, существу слабому и находящемуся в опасности.

Семья ваша состоит из трех человек, и я боюсь за вас всех.

Я лишь недавно узнала о том, что ваша жизнь – под угрозой, и теперь я пытаюсь отвести ее от вас.

Скажу сразу, что с моей стороны это вовсе не благодеяние. У меня здесь есть собственный интерес, вернее – я защищаю интересы того сообщества, к коему принадлежу.

Есть тайны, которых я не могу вам открыть – во всяком случае, пока. Кроме того, недавно произошли таинственные события, и их суть ускользает от меня. Так удовлетворитесь же теми объяснениями, что я могу дать вам прямо сейчас.

Я говорила вам о содружестве, которое основал великодушнейший человек, желавший творить добро и помогать обездоленным и несчастным.

Но я говорила с вами и об иных людях, которые уже много лет исправно – хотя зачастую и тайно – служат Злу.

Одна из таких вот организаций, поставившая своей целью разрушать все доброе и светлое, как раз и вмешалась в дела вашего отца, самым ужасным образом переменив его судьбу. Подумать только – а ведь очень многие вообще не верят, что подобные организации существуют! Однако же я уверена, что вас не слишком удивили мои слова. Вы ведь и сами о многом догадывались, ведь правда?

– Сударыня, – отвечала Ирен, охваченная несказанным смятением, – не знаю, хорошо ли я поступаю, но что-то вынуждает меня довериться вам. На четвертый день после нашего приезда в шахты мой отец тяжело заболел. Назавтра лихорадка его усилилась и у него начался бред. Никогда прежде он не говорил ничего подобного. Повторить ли вам слова, произнесенные им в горячке? Он бредил о разбойниках, об убийстве и о каких-то сокровищах...

– А как он называл эти сокровища? Сокровища Обители Спасения?

– Да, именно так. Но когда он приходил в себя, он тут же начинал требовать от нас с Ренье, чтобы мы пересказали ему эти его сказки. Казалось, он боялся, что может выдать какую-то страшную тайну.

– И тогда-то вы и заподозрили, что он безумен?

– О, мадам! Подозрение это кажется мне святотатством. Ведь я не знала матери и очень привязана к своему отцу.

– Возблагодарим же Господа за вашу любовь, дитя мое, ибо спасет она вас.

– Пожалуйста, сударыня, откройте мне, что за опасность нам угрожает. Я доверяю вам, доверяю всецело, безгранично. Я знаю, что вы добры – так пожалейте же меня.

Я боюсь.

– Ваш отец, – говорила между тем Маргарита, оставив без внимания просьбу Ирен, – упоминал пытки, судилище...

– Он и теперь не забыл о них, – отвечала Ирен. – Лихорадка отпустила его, но болезнь осталась.

Ирен развернула письмо и протянула его графине, но та отвела ее руку.

– Видите ли, – произнесла графиня медленно, – зло умножилось с тех пор, как он написал вам свое письмо. Ведь он не сообщил вам о своем приезде?..

– В Париж?! – вскричала Ирен. – Неужели? Мой отец?

Лицо Маргариты посерьезнело и исполнилось нежного участия.

– Вы недавно спрашивали меня, дитя мое, куда вам идти, – проговорила она. – Это было тогда, когда я просила вас предоставить мне вашу комнату. И еще вы хотели знать, если я вас правильно поняла, на вашей ли я стороне. Теперь, надеюсь, вы во мне не сомневаетесь... Итак, у вас есть выбор. Вы можете отправиться либо к вашему жениху, либо к вашему отцу.

Ирен будто онемела, и тогда графиня прибавила:

– Ваш отец вовсе не безумец, и он никогда не был безумцем. То, что вы принимали за плод больного воображения, неоднократно происходило в действительности. И разбойники, и сокровища существуют. Пытки и судилище – это тоже не вымысел. Ваш отец боится того топора, что давно уже занесен над его головой.

Ирен молитвенно сложила руки:

– Сударыня, поверьте, я клянусь вам, что мой отец никогда не совершал ничего, что могло бы навлечь на него кару закона.

Выражение лица Маргариты переменилось. Взгляд ее стал холодным и острым, будто сталь кинжала:

– Речь идет вовсе не о законе. Ваш несчастный отец боится тех, что поставили себя выше закона. Он приговорен к смерти судилищем Черных Мантий. И он знает о приговоре.

XV

ИРЕН УХОДИТ

Париж, как известно, не умолкает ни днем, ни ночью. В нем вечно царит суета, он то весел, то деловит, но всегда – шумен. Однако же в нашем отдаленном квартале было тихо: недаром же тут располагалось кладбище.

Здесь часто слышались жалобы ветра, стонущего в ветвях вековых деревьев, и много реже громыханье кареты по мостовой ближайшего бульвара.

Часы на соседней фабрике неспешным боем отмечали бег времени. Теперь было уже поздно, и графиня Маргарита уже не раз поглядывала на свои изящные часики.

Ирен находилась под впечатлением сказанного гостьей. Ее убедила настойчивость, с какой говорила графиня, убедило правдоподобие всей этой истории.

Великое искусство обмана никогда не ищет помощи у лжи. Обманщики всегда используют в своих целях правду. И все же Ирен попробовала еще раз оттолкнуть от себя открывшуюся ей очевидность. Очевидность – потому что все сказанное ее отцом полностью совпадало со словами Маргариты.

– Тот, кого вы обвиняете, мадам, – промолвила она, – тоже говорил о Черных Мантиях. И до сегодняшнего дня я не сомневалась, что единственное и главное дело его жизни – это борьба с ними.

– Но теперь вы в это не верите, дитя мое, – ответила ей Маргарита. – Я, возможно, и не сорвала повязку с ваших глаз, однако я все же чуть сдвинула ее и дала вам возможность осмотреться вокруг. Я очень рада, что вы оказались разумной девушкой, ибо у нас осталось совсем мало времени, и вы не услышите от меня многих деталей, которые наверняка убедили бы вас окончательно. Вам придется довериться мне, и вы об этом не пожалеете.

Итак, слушайте дальше.

Полковник Боццо-Корона не только творил добро, но и ожесточенно сражался со злом. Мечтой его было уничтожение жестокого содружества Зла.

Благополучие, которое внезапно воцарилось в вашем семействе, имело свои истоки в том обстоятельстве, что полковник избрал вашего отца для очень важного, но опасного дела. Ему срочно понадобился человек, который был бы способен работать не только головой, но и руками, короче говоря, строитель, который бы обладал познаниями архитектора.

Сначала нужно было кое-что рассчитать, потом – проверить. Словом, речь шла о том, чтобы отыскать место, где были спрятаны сокровища Черных Мантий, открыть тайну из тайн, ведомую лишь одному их главарю.

Сокровища были найдены, но полковник Боццо умер от яда. Винсент Карпантье чудом избежал той же участи, однако его проговорили к смерти.

И графиня Маргарита в нескольких словах поведала, что именно произошло в маленьком особняке квартала Сен-Лазар, где жил Винсент Карпантье. Она рассказала о завтраке, поданном Робло, о двух не попавших в цель пулях и о смерти датского дога Цезаря.

Всего этого с лихвой хватало для того, чтобы объяснить ужас, владеющий Карпантье, и его бегство.

Благодаря Куатье, который счел себя обязанным архитектору, Винсент избежал смертельной опасности и сумел покинуть Францию.

После его отъезда дела его, что прежде шли так блестяще, внезапно пошатнулись. Будто из-под земли появились кредиторы. Одновременно в гостиных заговорили о том, будто Карпантье тронулся умом. Все его имущество было продано с торгов, но полученной суммы не хватило, чтобы расплатиться с долгами.

– Вот, милое дитя, – заключила графиня, – что сказал мне мой оракул. Он сообщил мне и кое-что еще, но я опустила это в своем рассказе из-за недостатка времени. Да и нужды в этих подробностях особой не было. Я занималась вашей судьбой, но она оказалась неразрывно связанной с судьбами еще трех человек – Винсента Карпантье, Ренье и шевалье Мора.

Оставим пока последнего в стороне. Завтра мы с вами опять встретимся, и я отвечу на все ваши вопросы, которых у вас наверняка накопилось очень много.

Ренье переехал из дома доктора Самюэля ко мне. Здоровье его, к счастью, постепенно восстанавливается. Вас он любит со всем пылом своего юного сердца. Мне стоило немалых усилий отговорить его от попытки увидеться с вами до той поры, пока я сама не назначу день вашей встречи.

Несколько раз ему удалось избежать ловушки, но Господь не творит чудеса каждый день.

Но вернемся к Винсенту Карпантье. У меня нет сил осуждать вас, дитя мое. Вас жестоко обманули, и поэтому вы искали спасения для своего отца на путях, которые готовили ему гибель. Но одно несомненно: вы и только вы навели на след Винсента врага. Заживо похоронив себя в могильном склепе, он, к счастью, обманул противников. Люди, повсюду искавшие его, терялись в догадках, пытаясь понять, где именно он скрывается.

Вы остались жить здесь. И давным-давно вокруг вас стали плестись интриги. Вспомните о женщине, что завладела вашим сердцем. Не она ли говорила вам о несчастной судьбе, многочисленных достоинствах и романтических упованиях своего брата, графа Жюлиана?

– И какова же была цель матушки Марии Благодатной? – спросила Ирен.

– Давайте соотнесем некоторые события. Мария Благодатная коварно завладела вашей дружбой как раз тогда, когда ваш отец стремился проникнуть в тайну сокровищ Черных Мантий.

Мария Благодатная исчезла из монастыря Святого Креста в тот самый день, когда на жизнь Винсента Карпантье трижды покушались. Это, как вы помните, произошло незадолго до его отъезда из Парижа.

Ирен стала бледна как смерть, и на лбу у нее заблестели бисеринки пота.

– В тот день они сочли, что с вашим отцом покончено, что Куатье сделал свое дело, – продолжала Маргарита. – Что вы им больше не понадобитесь.

Но они вновь появились подле вас, когда уверились, что Винсент Карпантье чудесным образом избежал и свинца, и яда, и смертельного удара ножа Куатье.

Тогда-то граф Жюлиан, таинственный брат Марии Благодатной, и вышел из тени на свет.

Он явился вам в ореоле страданий, которые вечно сопутствуют обездоленному наследнику великого и благородного рода.

Вы увидели в нем итальянскую восторженность и ту экзотическую поэтичность, какую умело подчеркивала его сестра, чтобы завладеть вашим детским воображением.

Граф Жюлиан, сделавшись шевалье Мора, тронул вас рассказами о своих несчастьях, о замечательном семействе, к которому он будто бы принадлежит, и об ужасных опасностях, кои окутывают его, точно плащ романтического героя. О! Я не осмеливаюсь бранить вас! Я знаю их дьявольскую хитрость. Были дни, когда и я поддалась их коварным речам.

Она притянула к себе дрожащую Ирен и нежно обняла ее.

– Вы между Добром и Злом, дитя мое, – сказал она с искренним волнением. – И настал час, когда вы должны сделать выбор. Вы чувствуете, как колотится у меня сердце? Да, и я когда-то была обманута подобно вам, и – увы! – в моем прошлом было слишком много обманов и ошибок. Теперь же единственное желание, способное еще воспламенить мою душу – это желание до конца выполнить мой долг, не жалея даже своей жизни. Я готова с улыбкой выступить навстречу опасности. Я ощущаю себя воином, смело глядящим в лицо врагу. Вы верите мне, Ирен?

– Да, – прошептала девушка, – хотя хотела бы не верить.

– Доверие должно быть полным, это необходимо для нас обеих, – продолжала Маргарита. – Ибо не пришло еще время до конца раскрывать мою тайну. Простите, но мне не разрешили сказать вам, что я буду делать, оставшись в вашей комнате этой ночью.

– В моей? – переспросила Ирен. – Неужели это правда? Неужели вы требуете, чтобы я покинула свой дом в такой поздний час?!

– Цена моей просьбы – жизнь вашего отца, – ответила Маргарита.

– Ради Бога, сударыня, – воскликнула Ирен, – объяснитесь! Нет слов, чтобы передать страх, который гнетет мою душу. Сжальтесь же надо мной.

– Я не только жалею вас – я вас люблю, – отвечала Маргарита, нежно целуя девушку. – Люблю как свою родную дочь и поэтому приложу все старания к тому, чтобы выиграть эту партию, от которой зависит и ваше счастье, и ваша жизнь. И я хочу, чтобы вы знали (я не хочу лгать вам даже ради вашей же пользы): помимо любви к вам, мною движет еще и чувство долга.

Так случилось, что в моих руках сосредоточены нынче власть и могущество, и я представляю здесь Содружество Добра, что вступило в борьбу с темным сообществом Черных Мантий. Сегодняшней ночью я обязана быть в вашей комнате.

– Но вам, наверное, будет грозить опасность, если вы останетесь здесь вместо меня?

– Разумеется. Однако я вооружена.

Вопросительный взгляд Ирен невольно устремился на прелестное, все в мягких складках платье Маргариты. Маргарита улыбнулась.

– О, – сказала она, – оружие мое совсем не такое, о каком вы подумали. Пистолет, который я могла бы спрятать в кармане, – это слишком ничтожная защита против тех врагов, с которыми я борюсь. Да, иногда мы вооружаемся и пистолетами, и шпагами, но есть оружие куда более действенное. Верный расчет в соединении с осторожностью, мужеством и доброй волей – вот что разрывает сети коварства. Не бойтесь за меня. Мои дозорные бдительно охраняют меня.