МИР СРЕДЫ

Нокомис Дочь-луны, длинноногая, среднего роста брюнетка, облаченная в ярко-красное, долгополое, облегающее платье, вышла из своего цилиндра. Худоба, резкие формы угловатого лица делали ее похожей на балерину, что и соответствовало действительности. Остановившись у дверцы стоунера, она прищурилась.

Кэрд прекрасно понимал, что именно так сильно удивило ее: он ведь все еще находился в своем цилиндре. Он сосредоточился на «высекании из камня» — так он называл процесс вживания в образ Боба Тингла. Однако сейчас не время, придется заняться этим позже. Сейчас самое главное — не дать ей заметить куклу-двойника.

Он толчком открыл дверь и, выскочив из цилиндра, проворно захлопнул ее за собой. Бросившись к Нокомис, он сжал ее в объятиях, подхватил на руки и, кружась в танце, двинулся через холл.

— Что ты делаешь? — закричала она. — Что на тебя нашло?

— Я люблю тебя и так рад, что опять тебя вижу! — сказал он, усаживая Нокомис в кресло уже на кухне. — Неужели так трудно это понять?

— Нет. Да, — улыбнулась она. — Обычно ты неуклюже плетешься в ванную, словно чудовище, у которого между ног саднит настолько, что оно вовсе ничего не соображает. Тебе не кажется, что неплохо было бы что-нибудь надеть на себя?

— Конечно, ты права. Еще слишком рано для тебя, чтобы видеть меня обнаженным, — он наклонился и поцеловал Нокомис в губы. — Может быть, выпьем кофе и немного поболтаем? Или сначала поспим?

Темные глаза Нокомис сузились, и на лице ее появилось нечто такое, что можно было назвать зарождающейся подозрительностью — словно легкий туман, который выступает, когда подышишь на зеркало. Вздох подозрения.

— Как ты мог забыть? — спросил она. — Тебе же известно, что перед тем, как отправиться в стоунер, я проспала целых шесть часов. Да и ты говорил, что в это время вздремнул час-другой. Мы и проснулись-то с тобой одновременно. По крайней мере ты так говорил. Ты же никогда не ложишься спать после того, как подремлешь накануне. Почему же сейчас ты хочешь изменить своим привычкам?

Будучи Бобом Тинглом, он, конечно, вспомнил бы, о чем говорил раньше. Но пока он оставался еще Джефом Кэрдом, человеком, доведенным почти до отчаяния круговертью вчерашних событий и находящимся в крайне нервном состоянии вследствие сегодняшних обстоятельств. Кукла! Необходимо сдуть ее.

Джеф мысленно приказал себе не поддаваться эмоциям, взять себя в руки, собрать в кулак разбегающиеся мысли.

— Ты что считаешь меня какой-то машиной? — сказал он. — Тик-так, тик-так. Так знай, ты ошибаешься. Иногда и у меня возникают внезапные желания. Или причуды, если тебе так больше нравится. А может быть, просто несварение.

— По тому, как ты словно заводной выскочил сегодня из цилиндра, никогда не сказала бы, что тебя клонит ко сну.

Еще до женитьбы на Нокомис, Джеф убедился, что она ведет себя так, словно внутри у нее установлен некий радар, воспринимающий исключительно нестандартные, необычные явления, какой-то телевизионный канал, работающий в диапазоне, близком к паранойе. Невероятные подозрения возникали у нее даже в том случае, когда, выйдя на улицу, она обнаруживала, что идет дождь вместо обещанного солнечного неба. Если подобное утверждение и было преувеличением, то не слишком большим. Как Джеф Кэрд, он никогда не женился бы на ней, да и вообще вряд ли стал бы ухаживать за женщиной с подобным складом характера. Но как Боб Тингл, он страстно влюбился в Нокомис. Но сейчас она возмущала его своей подозрительностью, заставляя всерьез удивляться, каким образом мог он связать свою судьбу с такой костлявой злюкой. Он, Кэрд, этого никогда бы не сделал. Решение принимал Тингл.

Его снова охватило чувство, близкое к панике. Словно спрут эктоплазмы непреклонно окутывал его со всех сторон. Но кого его? Вряд ли только Джефа Кэрда. Кэрду словосочетания вроде «зарождающейся подозрительности» или «спрут эктоплазмы» и в голову-то никогда не приходили. Тингл изо всех сил старался вырваться на передний план, однако ему никогда не удастся сделать это до тех пор, пока Кэрду не предоставится возможность провести традиционную ритуальную минуту, когда он поднимет крышку на гробнице уснувшего Тингла и, устроившись на временное заточение внутри его разума, сделает своего преемника хозяином того сумбурного — нет, нет, конечно же, он хотел сказать величественного — феномена, который известен в Среде под именем Тингла. И даже в этом случае Кэрд не исчезнет бесследно. Если бы он ушел совсем, Кэрд-Тингл оказался бы совершенно не способным успешно играть свою роль и выполнять свои обязанности в качестве иммера. Первичным, изначальным все-таки являлся Джеф Кэрд.

— Заводной! — улыбаясь, воскликнул он. — Джек в ящике, помнишь такую игрушку? А как насчет Боба в ящике? Я, конечно, имею в виду твой ящичек?.. Что скажешь?

Он снова подхватил ее на руки и закружил по комнате.

— Ну же, давай!

— Нет, нет, не будем, — ответила Нокомис, улыбаясь. — И, пожалуйста, опусти меня. Ты же знаешь, мне надо заниматься. Вот потом… Я же не ледышка. Надеюсь, ты помнишь.

Он опустил ее на ноги и сказал:

— Конечно, не ледышка, правда твой термостат иногда вызывает у меня опасения. Хорошо. Как скажешь, мой попрыгунчик. Любое твое желание — мое желание. Сделай кофе, а Тингл пойдет побренчит [в англ. каламбур: Tingle will go tinkle].

Такой ерунды Кэрд тоже никогда бы не произнес. Наверно, самопроизвольное воскрешение памяти все-таки возможно.

«Пора с этим кончать, — подумал Кэрд. — По крайней мере надо как-то взять этого сумасброда под контроль. Иначе он бог знает до чего может дойти. Кстати, — отметил он про себя, — это верный знак того, что Тингл притаился где-то на пороге Среды и может появиться, даже если я не выполню положенный ритуал. Однако сейчас не время для экспериментов. Слишком опасно».

— Ты же ходил в туалет как раз перед тем, как окаменеть, — сообщила Нокомис.

Чои-ои! Как только Тингл может ее терпеть?

Хорошо, что он хоть не высказал удивления вслух. Среда на Манхэттене очень мало знакома с китайской культурой, поскольку основные ее этнические корни связаны с американскими индейцами и бенгальцами. Если бы Нокомис услышала что-то по-китайски, подозрение ее достигло бы наивысшей точки.

— Ну и что. А сейчас опять хочу.

Он поднялся и направился через холл к ванной, которая находилась справа от него. Закрыв дверь, он не поднимая стульчака, уселся на унитаз. В ящичке лежало всего три одиноких листочка: Вторник забыл заменить туалетную бумагу. Можно, конечно, оставить мужланам сообщение с выражением протеста, но Кэрду сейчас было не до этого, да и нарушение не такое уж серьезное.

Он закрыл глаза и, сосредоточившись, погрузился в бесшумный и гармоничный мир. Перед ним как Кэрдом висела его собственная копия, твердая, убедительная, в полный рост. Мысленно наблюдая за ним одним глазом, он, тоже мысленно, резко «крутанул» другой — глаз смотрел теперь внутрь. Сначала — только темнота. Затем быстро сформировалось множество провисших в середине линий, серых на черном фоне. Они, казалось, бежали из бездны, какой было его тело изнутри, пролетая мимо глаза в другую бездну наверху. Он выпрямил линии, натянув их так, что они даже начали гудеть от напряжения. Он еще более усилил давление с обоих концов, хотя и не подозревал, где эти концы находятся. Стало казаться, что линии, излучавшие теперь яркий, холодный свет, вот-вот треснут. Он метнул в них «тепло» — какие-то энергетические комплексы, принявшие в его воображении форму комет, ударявшихся в линии и поглощавшихся ими, хотя и не полностью. Какая-то оставшаяся невостребованной часть тепла стекала по линиям вверх или вниз, словно сплавившийся воск по свече. Они сами выбирали для себя направление движения. Здесь, внутри его разума, гравитация отсутствовала.

Но капли действительно напомнили ему горячий соус. Соус? Откуда он здесь? Может, ему мерещится?

Силовые линии нейтрализовывали его личность и помогали выйти на передний план Тинглу. Тингл, призванный с нижних этажей его разума, скоро поднимется словно призрак Самуэля, вызванный ведьмой Эндора, по пути превращаясь из призрака в гостя. В гостя сегодняшнего дня.

Он усилил давление на линии. Они треснули и метнулись в темноту, извиваясь и сверкая. Линии вспыхивали то тут, то там, отталкиваясь и снова соединяясь, пока все они не слились, не сплавились в одну длинную, тонкую, светящуюся колонну, которая соединила воедино два темных пространства — внизу и вверху. Он мысленно повернул колонну так, что она составила прямой угол с тем направлением, которое только что занимала, а потом начал быстро вращать ее, пока вместо колонны не образовался один сплошной затемненный диск.

Второй глаз, наблюдавший за всем происходящим как бы со стороны, констатировал, что образ Кэрда потерял свою первоначальную яркость и словно съежился. И неудивительно. Тепловая энергия, брошенная на манипуляции с воображаемыми линиями, высасывалась из Кэрда. Вокруг ступней мысленного образа Кэрда еще одна линия, изогнувшись, образовала границы люка. Иногда образ исчезал после удара невесть откуда взявшейся ракеты или устремившись кувырком вглубь некоей аллеи с призрачными, перекатывающимися булавками в дальнем конце. Сегодня образ должен скрыться через пол.

Второй паз следил за крутящимся, ярко-белым диском, который своей острой кромкой отсек кусок темноты, а затем начал нарезать на части прилегающее черное пространство. Отсекая все новые куски, диск сформировал из темноты странную глыбу, своими очертаниями напоминающую человеческую фигуру, которая, поглощая исходящий от диска свет, приобретала все более светлый серый оттенок. По мере того, как фигура принимала четкие очертания, сам диск становился все темнее и темнее.

Когда фигура Тингла была уже почти закончена, первый глаз отдал мысленный приказ, и образ Кэрда провалился сквозь люк ловушки. Линии, составлявшие ее, сразу же исчезли.

Оба глаза сфокусировались на Тингле и, едва диск сделался совсем маленьким и окончательно почернел, потеряв все тепло и полностью износив кромсающую кромку, Тингл, испуская ровный свет, поплыл в темноте.

Затем диск исчез, а образ Тингла, словно снаряд, выпущенный из пушки, устремился вверх на такой огромной скорости, что позади него образовался длинный хвост, как у кометы, преодолевающей сопротивление плотной воздушной толщи.

Глаза вывернулись наружу, и он поднял веки. Боб Тингл явился на землю в собственном обличье, хоть и сохранив черты Джефа Кэрда. Используя язык математики, можно было бы сказать, что личность, только что в муках родившаяся в сознании Кэрда, уже на девяносто восемь процентов содержала в себе черты его преемника, обитателя Среды, но на оставшиеся два процента все-таки сохранила привычки и образ мысли жителя Вторника. Но и этих двух процентов было вполне достаточно, чтобы не забыть о кукле, которая, по-прежнему надутая, красовалась в стоунере. Что он будет делать, если Нокомис вдруг заметит ее? А правду он, естественно, открыть не мог. О Господи, и зачем только он впутался в эти неприятности!

Он поднялся с унитаза и направился было к двери, но тут же остановился и, прищелкнув пальцами, повернул назад. Если Нокомис не услышит звука спускаемой воды, она сейчас же примчится галопом, чтобы проверить, в чем дело. Любые, даже мельчайшие отклонения от заведенного порядка, ситуации, когда что-то должно было произойти, но не произошло, она всегда замечала безошибочно. Он нажал кнопку и под шум устремившейся вниз воды, вышел в холл.

Обычно в эту пору он почти окончательно становился Бобом Тинглом, однако сегодня, как это часто случалось, Джеф Кэрд, исчезнув в воображаемом люке, не пропал бесследно. Кэрд всегда до поры до времени был для Тингла не более, чем пятнышком на зрачке, всего лишь легким жжением в глубине разума, и пока не появлялась веская причина, он оставался незамеченным. Сейчас подобная причина, несомненно, имелась: необходимо во что бы то ни стало выпустить воздух из этой проклятой куклы. Но еще в большей степени присутствие Кэрда ощущалось благодаря тому обстоятельству, что Чанг Кастор скорее всего находился сейчас в Среде, и игнорировать этот факт Тингл никак не мог.

Тингл обвел взглядом холл. Нокомис не видно, наверно, пошла взять что-нибудь из шкафа с личными вещами.

— Я хочу одеться! — крикнул он. — Тебе из шкафа ничего не нужно?

— Ничего, дорогой! — веселым голосом ответила Нокомис. — Кофе скоро будет готов!

Сейчас Нокомис выводит из состояния окаменения продукты для предстоящего завтрака. Дестоунер работает довольно быстро. Затем она поместит булочки в тостер. К этому моменту он должен быть одет или она начнет шарить в холле, чтобы проверить, чем вызвана задержка. Времени было в обрез.

Он устремился к стоунеру, открыл дверь и наклонился к ногам двойника. Вытащив затычку, он захлопнул дверь и бросился к шкафчику с надписью

СРЕДА.

— Открыть, — на ходу бросил Боб, и механизм, распознав его голос, освободил замок, чтобы он мог распахнуть высокую дверь шкафа. Он схватил первую попавшуюся рубаху и, просунув в нее голову, скомандовав шкафу закрыться. Убедившись, что Нокомис в холле нет, поспешил назад к стоунеру. Добежав, он снова открыл его.

«Проклятье!»

Кукла сдувалась слишком медленно.

Он нажал на нее руками, прислушиваясь не слишком ли громко шипит выходящий воздух. Слава Богу, Нокомис включила один из экранов, и доносившиеся из него голоса заглушали шипение воздуха.

Когда двойник уже почти свалился, Боб вошел внутрь цилиндра, закрыл дверь и принялся давить куклу, остановившись только после того, как она полностью сдулась. Затем он аккуратно скатал ее и просунул в небольшую бутылку, которую снова положил в наплечную сумку. Туда же он опустил и пистолет. Хотя Боб и знал, что идентификационная звезда для Вторника находится в сумке, он не смог удержаться от того, чтобы проверить, действительно ли она на месте. Пальцы его коснулись острых кончиков звезды.

Боб сделал шаг назад, вылез из цилиндра и закрыл за собой дверь. Тяжело дыша и стараясь успокоиться, он направился в кухню. Уже подходя к двери, он увидел выходящую из-за угла Нокомис.

— Ах, вот ты где, — сказала она. — Булочки совсем остыли.

Он последовал за женой на балкон, где на маленьком круглом столике уже стояли чашки с кофе, бокалы с апельсиновым соком и тарелочки с едой. Боб уселся напротив Нокомис. Проникающий с улицы свет окружал их, покрывая ровной серой пеленой. Доносилось пение древесных лягушек и стрекотание кузнечиков.

Боб отхлебнул горячего кофе и посмотрел на свой дом Вторника. В окнах горел свет, но разглядеть кого-нибудь ему не удалось. На какую-то секунду Кэрд снова овладел им, заставив подумать об Озме, стоящей в своем цилиндре. Через шесть дней им предстоит встретиться снова.

Нокомис, как всегда, выглядела очень привлекательно. Ее кожа, которая на солнце отливала изумительным медным цветом, сейчас в полумраке казалась более темной. Черные, коротко остриженные волосы в нескольких местах оживлялись покрашенными под седину пятнами — они создавали впечатление меха скунса, очень модного в Среде.

Нокомис пыталась и Тингла заставить таким же образом покрасить волосы и отрастить бороду, которой затем можно было бы придать модную прямоугольную форму. Боб, конечно же, отказался, хотя это и стоило ему большого труда: объяснить жене истинную причину нежелания следовать моде он не мог.

«Одежда в корзине, — промелькнуло в голове Тингла. — Надо не забыть перепрятать ее получше».

Нокомис, допивавшая уже вторую чашку кофе, оживилась и начала с энтузиазмом рассказывать о своей роли в новом балете «Протей и Менелай». Постановка еще только готовилась, но хлопот уже принесла немало.

— …композитор просто сумасшедшая. Ей кажется, что в атональной музыке есть хоть какая-то новизна. Даже слушать не хочет, когда начинаешь говорить ей, что эта музыка умерла еще десять поколений назад. А тут еще Роджера Шеначи замучил запор. Каждый раз, когда приземляется после высокого прыжка, так пердит, что просто ужас. Я уже сказала Фред…

— Фред?

— Ты что меня не слушаешь?. Будь внимательнее. Ты же знаешь, что я ненавижу разговаривать сама с собой. Фред Панди тоже довольно приличная куча навоза. Она написала сценарий, сочинила музыку и ставит балет, как хореограф. Так вот я и сказала ей, чтобы переписала всю эту штуку под Роджера. Название уже готово — «Газ» или нечто в этом роде. А заодно и музыку выкинула бы к черту и сочинила что-нибудь такое, подо что хоть танцевать можно…

— Я уверен, ты достаточно хорошая актриса, чтобы преодолеть подобные сложности, — поддержал беседу Тингл. — И все же с каких это пор балерина, пусть даже с такой репутацией как у тебя, может вмешиваться…

— Благодарю, но ты, видимо, не понял. Тут-то я просто обязана вмешаться. Я же член комитета, как тебе хорошо известно. У меня должно быть право голоса, но сложилась такая ситуация: композитор и дирижер — любовники. Вот они своей шайкой и ополчились на всех нас.

— Двое — это еще не шайка.

— Да что ты. Боб, обо всем этом знаешь?

— Не очень много. Но думаю, зря ты вмешиваешь сюда комитет. С каких это пор комитет способствует развитию большого искусства?

— Ты вообще когда-нибудь слушаешь, что тебе говорят? Я тебе подробно обо всем рассказывала вчера. Или это было позавчера? Не помню точно когда, но я тебе все рассказывала.

— Да, да, я помню, — сказал он. — Чья это была идея?

— Предложил какой-то чиновник. Уверена, что другие дни с подобными проблемами не сталкиваются. Это просто…

Хотя и не очень было благородно в такой момент позволять своему разуму пуститься в размышления, поделать с этим он ничего не мог. Гриль, Рутенбик и Кастор один за другим всплывали из глубин его сознания, словно затонувшие корабли, заполненные газами от разлагающихся трупов. Никогда прежде, ну, если быть совсем точным, почти никогда, — не было ему так трудно отринуть воспоминания других дней. Обычно, находясь в Среде, он совсем искренне считал себя Бобом Тинглом; Среда сама по себе полностью поглощала его. Но сейчас привычные ощущения и обычный ход событий разбились вдребезги. Сразу три дэйбрейкера, причем два из них очень опасны. Ну, хорошо, может быть, один. Рутенбик тоже мог на него наткнуться и узнать, но то, что он обратился к властям с заявлением о необычайном сходстве Джефа Кэрда с Бобом Тинглом, представлялось весьма маловероятным. Правда, у него оставалась возможность сделать это анонимно через телевизионный канал. Кастор… этот маньяк, может быть, скрывался где-нибудь в темноте и видел, как он перебегал из дома Кэрда в многоквартирный дом, где жил Боб Тингл. И вообще, в любой момент Кастора могли схватить, и он, как выразилась Хорн, рассыплет весь горох.

— Боб!

Тингл вытащил себя из густой трясины размышлений.

— Конечно, я с тобой согласна. Все эти комитеты давно прогнили. Но можно посмотреть и с другой стороны. Если бы ты жил раньше, то вряд ли сказал бы что-нибудь определенное об этой постановке. По крайней мере так можно хоть что-нибудь изменить.

Все эти комитеты напоминают мне воздушные шарики. Парят в воздухе, подчиняясь причудам ветра, но как только кончается газ, тут же падают вниз. Я тебе говорю, это шоу провалится. Его ожидает полнейшая катастрофа. И я погибну вместе с ним!

— Вот что я тебе скажу, — вставил он, отхлебнув кофе. — Я имею официальный доступ к Мировому Банку Данных…

— Я знаю. Ну и что?

— Я проверю, нет ли каких-нибудь материалов, которые можно использовать против членов комитета, особенно против. Панди и Шеначи. Если я что-нибудь найду, ты могла бы воспользоваться этим и заставить их подчиниться. Не сомневаюсь, что про любого члена комитета можно откопать какую-нибудь грязь.

Она встала со стула, обошла вокруг стола и поцеловала его.

— Правда, Боб? Ты думаешь — это реально?

— Конечно. Только… этическая сторона тебя не беспокоит? Это будет…

— Это для блага искусства!

— Да, а мне казалось, что главным образом для твоего блага.

— Я думаю не только о себе, — отрезала она, вернувшись на место и наливая еще кофе. — Я имею в виду всю постановку. Я думаю обо всех, кто в ней заинтересован.

— Не знаю, смогу ли отыскать способ заставить вашего композитора отказаться от ее ужасной атональной музыки. Даже если я и смогу это сделать, все равно неизбежна большая задержка, потребуется писать новый сценарий.

— Кого это волнует? — заметила она, пожав плечами. — Теперь слава Богу, другие времена. Мы не зависим от власти денег.

— Да. Я, правда, считаю, что было бы лучше, если бы зависели. Но не будем сейчас об этом. Я подумаю, что смогу сделать. Ну — разве тебе не повезло с мужем? Где твоя благодарность?

— Ты пока еще ничего не сделал, — рассмеялась она.

— Зато вполне определенно обозначил свои добрые намерения.

— Смотри, доброхот, как бы мы в ад не угодили. К тому же особых заслуг для этого не требуется, ты же знаешь. Впрочем, подождем до вечера. После репетиции у меня всегда улучшается настроение.

— В последнее время что-то я этого не замечал, — возразил он. — Ты возвращаешься домой сердитая и расстроенная.

— Тем более надо поработать, чтобы победить злость и разочарование. Надеюсь, ты не жалуешься.

Он поднялся.

— Я никогда не жалуюсь по поводу ирреального. В один прекрасный день мы оба окажемся в дурном расположении, и тогда этот наш мирок, боюсь, взлетит на воздух.

— Не хотела бы я заниматься поисками нового жилья, — заметила она, поцеловав его еще раз. — Что ты собираешься делать?

— Сегодня у меня напряженный день, — ответил он, — но я все-таки постараюсь поработать над проектом «Шантаж». Чтобы на все хватило времени, придется сегодня отправиться на работу пораньше.

— Пораньше? — удивилась она, подняв брови.

— Да, да, знаю. Могут быть неприятности. Ты можешь работать столько, сколько захочешь, и вкладывать в дело все свои силы, и никто тебе слова не скажет. Ты — артистка, а я вот чиновник. Если я буду приходить рано и задерживаться допоздна, и мои коллеги это обнаружат, они наверняка захотят проверить, чем я там занимаюсь. Я ни в коем случае не могу им позволить обнаружить, что я поглощен неразрешенной деятельностью, использую служебные каналы получения информации, не имеющей прямого отношения к моей работе. Если они что-то узнают, у меня будут серьезные осложнения.

Может, действительно, лучше, если я пойду на работу в обычное время. Просто замотаю часть своих повседневных дел. Коллегам совершенно все равно, если я проявляю лень или тружусь неэффективно: это делает меня одним из них, нормальным парнем. Начальству тоже особого дела нет, если я, конечно, не буду слишком уж сачковать. Существует что-то вроде неофициального соглашения: не работать слишком усердно. Главное — вести себя в определенных рамках и не доставлять неприятностей начальству, заставляя его утруждать себя выговорами.

Они кончили завтрак, и Нокомис ушла в ванную. Оставалось только надеяться, что она не заметит одежду в корзине для стирки. Впрочем, особых оснований опасаться этого не было: обычно она охотно доверяла стирку ему. К тому же в прошлую Среду стирала она, так что сегодня подобное желание у нее вряд ли появится.