Мир дней (№1) - Протест

Дунски помог темнокожей перенести обмякшее тело Сник на диван. Длинный — Дунски теперь только так и называл его про себя — провел каким-то диском, который он аккуратно держал кончиками пальцев, вдоль вздернутого вверх лица Сник и по ее телу. Затем, попросив Дунски и чернявую перевернуть тело, он провел диском по спине. Скользя по левому бедру, диск внезапно издал пронзительный сигнал. «Ага!» — воскликнул Длинный, возвращая устройство к тому месту, на котором оно сработало. Из кармана рубахи он вытащил красный карандаш и отметил им квадратный участок на коже. Затем положил диск в карман и извлек другое приспособление — тонкий цилиндр с пузырем на конце. Прижав пузырь к коже Сник внутри очерченного квадрата, он начал медленно перемещать пузырь из стороны в сторону, пытаясь определить, где он звучит громче всего.

Длинный достал из кармана темные очки, надел их и принялся пристально рассматривать то место, где звук оказался самым громким, а затем обозначил небольшим крестиком точку в самом центре квадрата. Сняв очки, сложил их и убрал в карман.

— Передатчик. Почтовый голубь. Выключен, конечно.

— А откуда вы знаете? — спросил Дунски.

— Если бы работал, нас давно бы арестовали.

Длинный приложил к руке Сник устройство для проверки пульса.

— Несколько больше нормы, — определил он, — но после газа обычно так и бывает. — Повернув регулятор, он еще раз приложил устройство к руке. — Учитывая обстоятельства, можно сказать, что давление крови нормальное.

Дунски почувствовал импульсивное желание прикрыть отвисшую челюсть Сник, однако подавил его. Еще подумают, что он ей симпатизирует.

— Не могу точно определить, причинил ли ей ощутимый вред удар по голове, который ей достался, — сказал Длинный. — Будем надеяться, что соображать от этого она не разучится. Еще не хватало, чтобы она на наших руках умерла от повреждения черепа.

— Пока допрос не закончен, уверен, этого не произойдет, — сказал Дунски.

— Да, — подтвердил Длинный, словно не заметив в его голосе сарказма.

Длинный провел по левой руке Сник прибором для обнаружения вены и остановился в том месте, где оранжевая лампочка на его конце моргала ярче всего. Медленно поводив им из стороны в сторону, он остановился в точке самого яркого свечения. Затем он прижал прибор к коже и отвел его — оранжевое пятнышко отметило место, куда должна войти игла. Длинный протер кожу спиртом, пятно не исчезло, не растворилось. Шприцем для подкожных впрыскивают Длинный ввел три кубика темной красноватой жидкости в вену Сник. Ее веки задрожали.

Длинный, время от времени сверяясь с книгой, приступил к выполнению утвержденной Департаментом органиков процедуры допроса. Судя по всему, отметил про себя Дунски, он и сам является органиком. То, как он задавал вопросы и о чем именно спрашивал, находилось в строгом соответствии с законом, однако во всех других отношениях он позволил себе значительные отклонения от установленной процедуры. На допросе отсутствовали обязательные в подобных случаях независимые судьи, врач, представитель защиты и государственный обвинитель. Видеосъемка также не проводилась, к тому же отсутствовал и представитель банка данных, который непременно должен официально идентифицировать личность допрашиваемой как известную государству под именем Пантеи Пао Сник.

Длинный мог, конечно, воспользоваться идентификационным диском Сник, чтобы прочитать всю записанную в нем информацию, но он явно не сомневаются, что всего он таким образом не узнает, — иначе зачем ему было проводить этот допрос.

Один из моментов, несомненно никак не обозначенный на карточке Сник, — это цель ее нынешней миссии.

Длинный сразу перешел к сути дела и спросил Сник о ее задании. Однако тактика его не была слишком уж прямолинейной: он не стал задавать ей вопрос напрямую, ожидая, что она тут же все выложит. Лекарство, которое он использовал, не открывало плотину; то, что несомненно было Сник известно, предстояло вытащить из нее постепенно, факт за фактом, в процессе обстоятельного, неторопливого допроса. Тем не менее Сник не особенно и сопротивлялась его натиску: детали общей картины выскакивали из нее, словно хорошо смазанные ящики из стола.

Закончив допрос. Длинный уселся рядом с ней на стул. Кондиционер давно отключился, и по лбу его катился крупный пот.

— Я очень рад, что Сник послали не для слежки за нами. Это, действительно, большое облегчение. Но так или иначе она бы вышла на наш след. Фактически это уже произошло, просто нам повезло, что схватили ее до того, как она связалась с органиками.

Основное задание Сник состояло в том, чтобы найти и арестовать дэйбрейкера по имени Монинг Роуз Даблдэй. Это женщина-ученый, которая занимала довольно высокий пост в Воскресном Департаменте генетики. Ее подозревали в участии в некой секретной организации, поставившей себе целью свержение правительства, хотя до сего момента эта организация и не совершила никаких насильственных действий. Воскресные органики, явившись арестовать ее, обнаружили, что Роуз скрылась в неизвестном направлении. Кто-то успел ее предупредить. Скорее всего, информатор сам был органиком.

Правительство считало поимку Даблдэй настолько важной, что выдало Сник временную визу, предоставлявшую право кочевать из одного дня в другой. Когда Сник находилась в Понедельнике, ей сообщили о Гриле и попросили присмотреть заодно и за ним. Попав в Среду, она получила информацию о том, что пустился в бега еще один опасный преступник — Доктор Чанг Кастор. Власти попросили Сник, которая должна была отправиться в следующий день для продолжения поисков Даблдэй, сообщить органикам, если она что-нибудь услышит о Касторе.

Правительства всех дней старались, насколько возможно, сохранить в тайне ее подлинную миссию; поэтому в разговоре с Тинглом Сник прикрывалась тем, что разыскивает самого безобидного из всех преступников — Гриля. Она, конечно, понимала, что объяснение это неубедительное. У Тингла не могло не вызвать удивления то обстоятельство, что Воскресный органик разыскивает дэйбрейкера, скрывшегося из Понедельника. Однако ее не очень-то заботили его подозрения, поскольку она обладала иммунитетом против допроса со стороны гражданского лица.

Увидев Кастора в парке на площади Вашингтона, Сник начала погоню. Ей следовало бы сообщить о нем органикам — они бы пришли ей на помощь и арестовали Кастора. Она ошибалась в главном, считая, что Кастор принадлежит к той же организации, что и Даблдэй. В отличие от своего начальства. Сник была уверена, что эта организация существует во всех днях и опасалась, что арест Кастора лишит ее возможности выйти через него на других революционеров.

Несомненно, что в ходе допроса органикам удалось бы выведать у Кастора все, что ему известно об иммерах. Но его друзья наверняка прослышали бы об этом и пошли бы на самоубийство или, как не связанная с иммерами Даблдэй, стали бы дэйбрейкерами. В конце концов и в этом случае их неизбежно поймали бы, но к этому времени они вполне могли быть доведены до отчаяния настолько, чтобы все-таки принять яд, который по уставу всегда находился при них. Иммер мог лишить себя жизни и другим путем: произнеся специальную кодовую фразу, взорвать миниатюрную бомбу, имплантированную в тело. Многим уже пришлось пойти на это, а сейчас подобная перспектива открывалась перед Даблдэй.

— Наверно, она — настоящее чудовище! — обронила Блондинка.

— Кто? — не понял Длинный.

— Эта Даблдэй, кто же еще! Она должна была убить себя!

— Мы тоже когда-нибудь столкнемся с таким выбором, — заметил Дунски.

— Надеюсь, никто из нас не поведет себя так, как Даблдэй! — произнесла Блондинка.

— Полагаю, никого из нас не вынудят к этому, — вставила чернявая.

Дунски подумал, хватит ли на это смелости у него. Джеф Кэрд наверняка решился бы на самоубийство. Тингл тоже вполне способен на суицид. А вот отважился ли бы Дунски? Или, если вспомнить о завтра, что сделал бы в критической ситуации Уайт Репп? Наверняка умудрился бы найти в геройской смерти какое-нибудь извращенное наслаждение, удовлетворение наконец… А что другие? Про них ничего определенного он сказать не мог. Слишком далекими казались они ему в этот момент — не реальная плоть, а эктоплазма.

— Нам известно, — объявил Длинный, — что Сник собиралась допросить вас в качестве Тингла, поскольку вы имеете доступ к банку данных Среды, а она намеревалась привлечь себе в помощь несколько таких людей. Вы не единственный, с кем она пыталась наладить контакт. Она вела себя крайне скрытно и, конечно же, не выдала вам свое настоящее задание — сначала она хотела вас проверить. По ее мнению, и вы вполне могли оказаться одним из революционеров. Она не предприняла новых попыток связаться с вами, ибо считала, что вышла на след Даблдэй, однако след этот, как оказалось, не был слишком горячим.

— Ну и любите же вы говорить, — заметил Дунски. — Блондинка по сравнению с вами просто глухонемая.

Длинный, нахмурившись, поднялся.

— Вы что хотите сказать?

— Своих имен вы мне так и не сообщили. Вероятно, на то имеются причины. Но только что вы произнесли имя моего образа из Среды. Довольно глупо. Ум Длинный!

— Длинный?

— Это прозвище, которое я вам дал про себя. Вы тут набрасывались на Блондинку за то, что она будто бы слишком много болтает. Однако она не сказала ничего опасного для нас. А вот вы…

Длинный попытался изобразить улыбку.

— Вы правы. Это действительно глупо с моей стороны. Как-то случайно вырвалось. Тем не менее, я прошу прощения. Больше не позволю себе ничего подобного. Никакого вреда от этого быть не может. Она же, — он указал на Сник, — нас не слышит.

— Ее подсознание вполне может следить за нами. Ученые-органики работают над проблемой извлечения информации из подсознания. Не исключено, что в самом ближайшем будущем они найдут способ, как это делать. Если им действительно это удастся, они смогут проверить допрос и все наши беседы. Все, что Сник слышала, находясь в бессознательном состоянии, станет им известно. Даже то, что она видела в тех случаях, когда глаза ее были открыты, тоже станет их достоянием.

Длинный глубоко вздохнул:

— Зато из мертвеца они уж точно ничего вытянуть не смогут.

Блондинка затаила дыхание, темнокожая женщина уставилась на него широко раскрытыми глазами.

Дунски почувствовал слабость в коленках.

— Вы намекаете на то, что собираетесь убить ее? — наконец прервал он молчание.

Длинный, покусывая губы, взглянул на Сник. Рот ее уже закрылся; казалось, она просто спит. Она действительно красива, отметил про себя Дунски. Прямо этюд в коричневых тонах: нежный и невинный котик-детеныш. И в то же время согласно ее биоданным она была очень мобильна, решительна и изобретательна в преследовании преступников.

— Я не хочу этого делать, — объявил Длинный. — Никогда еще не приходилось убивать. Мне ненавистна даже сама идея убийства. Я думаю, что мог бы пойти на это только в случае абсолютной необходимости, когда никакого другого выхода уже не оставалось бы. Но я никогда не позволю принять это решение за меня, не соглашусь на то, чтобы попытаться уйти от ответственности, переложив решение на начальника. Я…

На секунду Дунски замолчал, почувствовав еще один приступ слабости, который, однако, на сей раз не был вызван решением Длинного. В глазах его вспыхнул яркий свет, и со всех сторон подступило тепло. Хотя это «прерывание» — как иначе описать ту странную волну, отключившую его сознание, и тут же отступившую? — было коротким, он успел все-таки почувствовать огромную любовь к Длинному, хладнокровно обдумывающему убийство, и к Сник, которую скоро могли убить.

Свет, тепло и слабость прошли. Дунски легонько потряс головой, словно хотел стряхнуть с нее капли воды. Что это было?

Он подумал, что Отец Том Зурван на секунду пробился из глубин его сознания, а затем снова растворился где-то вдали. Однако размышлять об этом ему не хотелось. Тот факт, что Зурван оказался в состоянии сделать это, свидетельствовал о его, Дунски, слабости, о том, что барьер, мысленно возведенный им на пути Зурвана, не столь уж надежен. Минутная слабость с неожиданной отчетливостью продемонстрировала ему еще одну бесспорность, которую он с радостью поскорее оттолкнул от себя: те из его персонажей, которые, если смотреть на соответствующие им дни недели, отстояли друг от друга дальше других, душевно оказывались, наоборот, ближе друг другу. Путешествие во времени не всегда происходит в хронологическом порядке.

Что бы ни вызывало в душе Дунски столь странные ощущения, заливающий все свет так или иначе перешел в непрекращающееся мигание.

— Не думаю, что от нее надо избавляться, — произнес Дунски. — Посмотрите, ну что ей известно! Преследовала Кастора, он ударил ее. Проснулась уже в стоунере, вокруг какие-то люди в масках, которые тут же снова лишили ее сознания. Наверняка в ее представлении человек, который оглушил ее второй раз, это тоже Кастор. Она…

— Неужели вы думаете, что Кастор такого же роста и сложения, как я? — спросил Длинный. — Или, может быть, я одет так же, как он?

— Нет, — медленно ответил Дунски, — но она видела вас только мельком, да и дверь наполовину скрывала вас. У нее же нет ни малейших подозрений, что в этом деле замешан кто-то, кроме Кастора. Даже если ее найдут и дестоунируют, что она сможет рассказать властям?

Он остановился, чтобы сглотнуть слюну.

— Да и вообще нужно ли сажать ее в цилиндр? Разве не лучше будет, если завтра ее найдут, хотя подождите, ведь найти ее могут не раньше следующего Четверга.

Он повернулся к Блондинке.

— Сколько еще времени они — Мартин и Банблоссом — пробудут в отпуске?

— Они возвращаются завтра, я имею в виду в свое завтра, то есть в следующий Четверг.

— Значит, до того, как ее обнаружат, у нас есть еще целая неделя, — сказал Дунски, поворачиваясь к Длинному.

— Не у нас, а у вас, — поправил его Длинный. — Остальные еще до наступления полуночи разойдутся по стоунерам.

— Под нами я понимаю всех иммеров, — сказал Дунски. — До того времени мы должны убрать Кастора с дороги. Надо разделаться с ним еще сегодня. А мы тут теряем время с этой Сник. Надо все силы направить на поиски Кастора.

Длинный сверху вниз посмотрел на женщину, которая не проявляла особых признаков волнения. Повернувшись так, чтобы его лучше слышали остальные, он по-прежнему не сводил взгляда с Дунски.

— Вы очень плохо все обдумали, — сказал Длинный. — Вы позволяете своим чувствам заглушить в вас логику, чувство ответственности и ощущения того, что для нас лучше, а что хуже.

— В этом деле Кастор для нас как нельзя кстати. Я говорю о деле Сник. Здешние органики знают, что он зверски убил уже двух женщин. Если… если в таком же виде найдут тело Сник, естественно, они решат, что это его рук дело. Благодаря этому никого другого они и не заподозрят. Пожелай правительство Воскресенья послать кого-нибудь ей на замену, это произойдет не раньше следующего Воскресенья.

— О Господи, — воскликнула Блондинка, поднеся руку к губам.

— Ты собираешься разделаться с ней как мясник!

17

— Вы… не… можете… этого… сделать, — выдавил Дунски.

Длинный, глядя на него, усмехнулся:

— И почему нет?

— Это нельзя назвать слишком просоциальным поведением, — сказала Блондинка.

Дунски против своей воли издал истерический смешок.

— О Господи, ну и слова! Просоциальное поведение! — повторил он, чуть не захлебываясь. — Мы говорим о человеческой жизни, вы что не понимаете?

— Да, — согласился Длинный. — Но это ради большего блага. Ну ладно! Хватит разговоров! Никогда не встречал таких словоохотливых говорунов. Что вы болтаете, как попугаи? Вы же, кажется, считаете себя иммерами, а на самом деле… вы!..

Дунски сумел-таки — едва ли не в буквальном смысле — взять себя в руки. Почти физически он ощутил, как невесть откуда взявшиеся, невидимые руки протянулись к нему и непостижимым образом обхватили изнутри. Что это? Отец Том?

— Я решил, что надо делать. Вы должны слушаться меня. Командую здесь я, — заявил Длинный.

— Мне никто не говорил, что вы у нас за командира, — сказал Дунски. — Кто вас уполномочил?

Длинный покраснел от злости, ноздри его раздувались.

— Разве ваш шеф не сообщил вам, что я поставлен во главе операции?

— Обычно мой шеф делится со мной только самой необходимой информацией, — холодно заметил Дунски. — Видимо, на этот раз он упустил нечто важное. Во всяком случае…

— Дунски подхватил свою сумку и набросил ее ремень на плечо. Рассерженный Длинный все-таки сохранил остатки здравого смысла, что и позволило ему усмотреть в быстром и решительном движении Дунски реальную угрозу. Он еще не забыл, что у Дунски есть пистолет.

Голос Длинного звучал твердо, хотя голова его заметно подрагивала.

— Вы справедливо заметили — у нас нет времени на разговоры. Итак, приказы отдавать буду я. Как я сказал, мы избавимся от Сник, — это самое логичное действие. К тому же повторяю: я так решил.

— Вы сами собираетесь разделаться с ней или предоставите эту честь кому-нибудь другому? — спросил Дунски.

— Какое значение имеет, кто это сделает?! — громко выкрикнул Длинный. — Важно, что это должно быть сделано.

Он бросил взгляд на свою сумку, покоившуюся на маленьком столике совсем рядом с ногами Сник. Дунски не сомневался, что у Длинного тоже было оружие. Он мысленно спросил себя, что он будет делать, если Длинный бросится к пистолету. Действительно ли он, Дунски, способен пристрелить коллегу-иммера, чтобы помешать ему убить какого-то органика? Вряд ли он узнает ответ, если не дойдет до дела, чего бы он, Дунски, крайне не хотел.

А Время, однако, текло или плыло, а может быть, бежало? Действительно, как правильнее назвать то неосязаемое движение Времени, превращающее Потом в Сейчас. В течение следующих секунд будущее должно сделать выбор. Или все не так, и просто происходит то, что и должно произойти, а никаких альтернатив нет и в помине, и случай не относится к числу факторов, влияющих на выбор.

— Не могу поверить, что это происходит! — тоненьким голоском пропищала Блондинка.

— Вот и я тоже, — вставил Длинный, продолжая пятиться от Дунски к своей сумке. — Я мог бы подать в Совет отчет о вашей эмоциональной неустойчивости.

Дунски не оставалось ничего другого, как пытаться сгладить неловкость своего положения.

— Это не очень-то похоже на убийство. Мы собираемся поступить как мясники. Мне просто не по себе от одной мысли об этом. Вы должны это понять. Меня… почти что… стошнило. Но если это необходимо…

Длинный, казалось, немного расслабился.

— Конечно, необходимо. И я это сделаю. Никогда не попросил бы кого-нибудь заменить меня…

Он взглянул на Сник.

— Поверьте, будь какая-то другая возможность… Вы, вместе с этим человеком, — добавил он, обращаясь к Блондинке, и кивая на Дунски, — засуньте ее в стоунер.

В хитрости Длинному не откажешь: если обе руки у Дунски будут заняты, он не сможет воспользоваться оружием.

— Здесь ее убивать нельзя, — сказала Блондинка. — Органики допросят всех жильцов здания. Они что-нибудь пронюхают, и тогда у нас появятся сложности…

— Благодарю, — холодно произнес Длинный. — Ее надо будет куда-нибудь унести отсюда, причем я не хочу, чтобы вам это место было известно. Ни одному из вас.

Дунски приподнял Сник, взяв тело за плечи. Какой мягкой и теплой она была. Как скоро тело ее станет твердым и холодным. А затем снова таким, как сейчас — мягким и теплым. А уже потом тела больше не станет — его расчленят на части. Джеймс чувствовал, как немеют его конечности, словно он принимал на себя частицу смерти Сник.

Блондинка ухватила тело за ноги, и они вместе понесли его к стоунеру. Они втолкнули Сник в цилиндр, усадив ее там — тело механически наклонилось вперед. Дунски приподнял ноги Сник и тоже втолкнул их в цилиндр, прижав к груди Сник. Затем он отошел, а Блондинка закрыла дверцу. Длинный включил регулятор мощности и проследил за тем, как движок через несколько секунд снова вернулся в прежнее положение.

— Все свободны, — сказал Длинный. — Можете возвращаться к своим обычным занятиям. Когда вы понадобитесь, мы установим с вами контакт.

Блондинка заплакала, а на лице Длинного появилось недовольное выражение. Дунски потрепал ее по плечу:

— За бессмертие приходится платить, вот так-то.

Его слова вызвали у Длинного еще большее недовольство. Чернявая, опустив глаза, взяла Блондинку за руку.

— Надо идти.

Они удалились через дверь в холл, Дунски взглядом проводил их. Дверь за ними закрылась; он посмотрел на стоунер. Окошко его, как и будущее Сник, было совершенно пустым.

— Ну? — вопросительно произнес Длинный.

Он стоял, положив на сумку правую руку.

— Не волнуйтесь. Я ухожу, — объявил Дунски.

Длинный посмотрел на него, а затем перевел взгляд на сумку. Слабо улыбнувшись, он сказал:

— Увидите, что я прав. Советую хорошенько выспаться. Завтра проснетесь другим человеком.

— У меня именно так всегда и бывает, — ответил Дунски. — Возможно, этим и объясняются многие из моих неприятностей.

— Что вы имеете в виду? — нахмурился Длинный.

— Ничего.

Он не потрудился попрощаться или каким-то другим способом выразить желание еще раз встретиться с Длинным. Дунски направился к выходу, слегка озабоченный тем, что Длинный не сводит с него глаз. Дунски еще не до конца расстался с идеей спасти Сник, и в голове его зарождалась мысль предпринять еще одну, последнюю попытку, на этот раз не на словах, а с помощью оружия. Это было бы, конечно, полным сумасшествием. Ну спас бы он Сник — а что потом с ней делать? У него же, в отличие от Совета иммеров, не было никакой возможности хорошенько припрятать ее. Длинный был совершенно прав: ему, Дунски, следует обратить самое серьезное внимание на свою эмоциональную устойчивость. С точки зрения простого здравого смысла, с позиций логики он был неправ? Или все-таки прав? Кто может определить, в чем заключается абсолютная истина?

Дунски уже подошел к двери, когда вдруг пронзительно заревела сирена. Он обернулся — Длинный бросился к одному из настенных экранов, мерцавших оранжевым светом. Он что-то негромко сказал в экран, и на нем появилось лицо мужчины. Дунски отступил немного назад, чтобы из-за спины Длинного рассмотреть происходящее на экране.

Мужчина на экране заметил Дунски и спросил:

— А он… должен это слышать?

— Откуда мне знать? — резко выпалил Длинный. — Мне даже неизвестно, что вы собираетесь сообщить.

— Это касается всех нас, — ответил мужчина.

— Так о чем?

— О Касторе. Он совершил еще одно убийство!

Дунски почувствовал, как внутри у него что-то оборвалось, словно умерла последняя надежда. Он знал, что сейчас скажет мужчина.

— В одной из квартир на Бликер Стрит органики обнаружили труп женщины. Ее разделали, как и всех предыдущих женщин. Убийца вытащил все внутренности, отрезал груди и прилепил их к стене. Имя женщины — Нокомис Мундотер, подданная Среды. Она была женой Роберта Тингла. Он сам вне подозрений, поскольку находится в собственном цилиндре, а убийство — в этом нет никаких сомнений — произошло менее часа назад. Кастор, видимо, проник в квартиру, дестоунировал свою жертву и разделался с ней, пока сегодняшних жильцов не было дома. Они вернулись домой и нашли ее. Почерк все тот же.

Дунски судорожно втянул носом воздух и, закусив губу, отвернулся. Затем опустился на диван, продолжая смотреть на Длинного. Тот, беседуя с человеком на экране, поглядывал и на Дунски. Дунски прошел в кухню. Дрожащей рукой он налил себе кофе, не ощущая вкуса выпил его, поставил чашку на стол и подошел к большому окну. Горе не уходило, только сжавшись, спряталось внутри него. Все его тело, от пят до кончика носа, было недвижным, безжизненным, словно кусок льда.

Уставившись сквозь занавески на открывавшуюся ему часть улицы, он едва слышно пробормотал:

— Я больше не могу этого вынести.

— Эта женщина… она была вашей женой? — спросил Длинный из-за спины, легонько откашлявшись.

— В некотором роде, — ответил Дунски, продолжая смотреть в окно.

Солнце уже не светило так ослепительно и ровно, как еще совсем недавно. Яркие вспышки — предвестники приближающейся грозы — разнообразили окрасившееся в серый цвет небо.

— Мне очень жаль, — сказал Длинный, — но… Всегда есть какое-то но, не правда ли?

Длинный еще раз кашлянул.

— На этот раз действительно есть. Надо как можно скорее добраться до Кастора. Может быть, органиков и не сильно интересует, что Кастор сделал во Вторник, но теперь им известно о его делах в Среду. Наверняка они и сегодня будут ждать от него чего-нибудь в том же роде, а значит, организуют на него настоящую облаву.

— Руперт! — выкрикнул вдруг Дунски.

— Что?

— Моя жена. Ей угрожает смертельная опасность.

— Не больше, чем вам, — вставил Длинный. — Один раз он уже пытался вас убить и, будьте уверены, не оставит своих попыток, пока один из вас не отправится на тот свет.

Дунски повернулся лицом к Длинному и с удивлением отметил про себя, насколько тот побледнел.

— Руперт нуждается в защите.

— Я уже послал двоих, чтобы взяли ее под охрану, — сказал Длинный. — Они расскажут ей, что произошло. — Он тряхнул головой. — Дело принимает все более серьезный оборот.

— Не знаю, что предпринять. Нет никакого смысла и дальше просто болтаться по улицам в ожидании встречи с Кастором.

— Да, это так, — согласился Длинный. — Думаю, надо вам сидеть дома вместе с Руперт и ждать. Кастор наверняка попытается напасть на вас. Охрана спрячется и будет наблюдать за квартирой.

— Мы станем приманкой для него?

— Мы играем с ним в игру с ожиданием. А тем временем все иммеры Манхэттена и многие в соседних городах будут искать Кастора.

— Сомневаюсь, что он попытается вломиться в мою квартиру. Там слишком много посторонних.

— Да, я знаю, — сказал Длинный, покусывая губы. — Судя по выражению его лица, он без одобрения относился к групповым бракам.

Длинный ничего не сказал о повреждении куклы-двойника Тингла, а ведь, если бы он что-нибудь слышал об этом, наверняка не стал бы молчать. Кастор свободно мог испортить двойников Кэрда и Тингла и тем самым сделать для органиков очевидным, что оба они были дэйбрейкерами. И не сделал он этого только по одной причине: он собирался собственноручно убить Кэрда. Если бы органики схватили его первыми, они тем самым лишили бы Кастора возможности осуществить свою месть и избавить вселенную от Сатаны.

— Мне кажется, я уже не выдерживаю напряжения, — произнес Дунски.

— По вашему виду действительно похоже, — согласился Длинный. — Пройдите за мной.

Они перешли в гостиную. Дунски сел. Длинный достал из своей сумки шприц и баночку со спиртом.

— Поднимите руку.

— Зачем? — спросил Дунски, но руку тем не менее поднял.

— После укола некоторое время вы будете чувствовать себя лучше. Лекарство, правда, не позволяет избежать шока, оно только оттягивает его.

Голубоватая жидкость перелилась из шприца в руку Дунски. По телу разлилось тепло, кровь побежала быстрее. Сердце забилось, и оцепенение отступило. Ему даже показалось, что он видит, как оно буквально испаряется, покидая его тело.

— Теперь лучше? — спросил Длинный.

— Гораздо лучше. Хорошо, что это не успокаивающее. Мне необходимо сохранять быстроту реакции.

— Некоторое время лекарство будет поддерживать ваш тонус, — сказал Длинный. — Правда, потом придется платить за это.

«Всегда приходится платить, — подумал Дунски. Какова вообще плата за членство в обществе иммеров? Почему я задаю подобные вопросы? Я только и делаю, что расплачиваюсь за это удовольствие, и долг мой далеко еще не исчерпан».

Он поднялся и снова направился к двери, но потом остановился, жестом указал на цилиндр и спросил:

— А она? Что…

— Да, да, — прервал его Длинный. — Вот насчет вас, Дунски, ничего не могу сказать. Мне кажется, у вас самые неизбежные вещи и те вызывают возражение. Вполне могу понять ваши чувства, по крайней мере, мне так кажется, но я не вижу в вас тех качеств, которые совершенно необходимы любому иммеру.

— Нет, нет, это просто кажется, — пробормотал Дунски. — Я думал, что так будет не совсем правильно.

— Правильный путь — это наилучший путь. А сейчас идите. Вас ждет жена.

Дунски открыл дверь и обернулся, чтобы последний раз взглянуть на Длинного. Тот сурово смотрел на него. Воля этого человека показалась Джеймсу столь же твердой, как тела, застывшие в цилиндрах. Он закрыл дверь и направился через холл к выходу. На улице шел дождь, и Дунски отступил назад под крышу. Он вытащил из сумки небольшой желтый рулончик длиной и толщиной с указательный палец. Зажав трубочку двумя пальцами, Дунски распустил ее, щелкнув кнопкой. Получился просторный плащ с капюшоном, с краев которого с треском посыпались электрические искры.

Закутавшись в плащ, он вошел под проливной ливень. Улица была пуста, только одинокий велосипедист энергично крутил педали, склонившись над рулем и разбрызгивая колесами огромные лужи. Вдалеке прогрохотал гром, и темные, суровые толщи облаков прорезала молния, словно сияющие артерии всевышнего.

Совсем не обязательно было сразу же идти домой. Руперт наверняка в безопасности. Длинный не любит, когда его приказы игнорируют, но что он сможет сделать? Ничего. В конце концов он, Джим Дунски, не собирается совершать ничего дурного. Просто по дороге домой немного побродит, пошатается туда-сюда. Вот если бы он позволил себе сотворить нечто другое — то, что так волновало его взбудораженный разум, тогда он, конечно, заслужил бы серьезное наказание. От Длинного можно ждать всего. Он запросто способен устроить ему какой-нибудь несчастный случай и избавиться от него. Хотя это вызовет цепь проблем для иммеров. Ведь с исчезновением Дунски пропадут также Ом, Зурван и Ишарашвили.

В опасности окажутся все семь ролей. С другой стороны, они же — гарантия того, что иммеры не встанут против него. Однако если ситуация обострится до предела, иммеры могут прекратить его действия и убрать его со сцены.

18

Некоторое время Джим Дунски размышлял над тем, что ему делать дальше. Настало время принимать решение. Перед ним открывались две возможности: уйти и оставить Сник умирать или попытаться ее освободить. Логика, инстинкт самосохранения и просто здравый смысл диктовали необходимость как можно скорее убраться подальше от этого места. Однако страх перед самой идей убийства и стоящий перед глазами образ убиенной Сник — на сей раз не голая идея, а живой, кровоточащий образ — не давали ему покоя.