Мир дней (№1) - Протест

— Нет. Я ни с кем не разговаривал. Просто рот рукой вытирал. Побойся Бога, Нокомис! Если бы людей классифицировали как падежи в грамматике, ты наверняка попала бы в винительный!

— Не обязательно быть таким чувствительным! — вспыхнула Нокомис, придавая лицу обычное для нее колкое выражение.

— Прости, дорогая. Что-то голова болит, наверно, сильно ударился.

По пути домой в такси Нокомис сказала:

— Все это выглядит довольно странно, правда ведь? Ну что у нас есть такого, чего бы не было у других? Может быть, кто-то ненавидит тебя, хочет тебе отомстить? Ты ничего от меня не скрываешь? Как насчет женщин? Они тут ни при чем? Ты никогда не рассказывал о людях, которые по тем или иным причинам могли бы тебя ненавидеть…

Тингл отмахнулся, сказав, что пока не почувствует себя лучше, нуждается в покое, и попросил ее хоть немного помолчать. От шума у него раскалывается голова. Нокомис нахмурилась и отодвинулась от него, а Тингл был слишком выбит из привычной колеи, чтобы еще заботиться о том, не сердится ли она на него. Сомнения и страхи носились в его голове подобно домику сказочной Дороти [в сказке Ф.Баума «Удивительный волшебник из страны Оз» (1900г.) девочка, пережившая множество приключений], подхваченному ураганом. Надо будет непременно еще раз связаться с Пазом и убедиться, что он не забыл принять меры, чтобы оградить Тингла от предстоящего допроса в следующую Среду.

Дома Боб немного отдохнул и успокоился, а потом попытался уговорить жену снова поехать на работу. Однако Нокомис отказалась покинуть его, пока, как она сказала, «не будет абсолютно уверена в том, что он полностью оправился от своего падения». Никакие аргументы, вроде того, что обследование в больнице показало отсутствие каких-либо серьезных повреждений, на нее, естественно, не подействовали.

Тогда Тингл оставил свои попытки, и они вместе провели более-менее спокойный вечер (насколько это, конечно, возможно в обществе подобной женщины). Наконец, Нокомис объявила, что она отправляется спать. Зная, что она никогда не засыпает до тех пор, пока он не уляжется рядом с ней. Боб сказал, что и он тоже устал. Как только она начнет похрапывать, он сможет вылезти из постели и, перебравшись в соседнюю комнату, позвонить Пазу. Однако на этот раз ничего не получилось. Ожидая, пока заснет жена, Тингл сам погрузился в глубокий сон.

Проснулся он, когда зазвучал сигнал отбоя, и не сразу понял, в чем дело: слишком реален был только что увиденный сон. Сник откуда-то из густого тумана звала на помощь, но он не мог найти ее. Несколько раз ему вдруг казалось, что сквозь пелену тумана проступают неведомые расплывчатые фигуры, но подойти к ним ближе никак не удавалось.

От беспомощности в нем поднималась волна бессильного гнева на самого себя. Человек, личность которого меняется каждый день, не должен жениться. Он и сам прекрасно понимал это, но позволил неудержимой тяге к домашнему очагу взять в нем верх над логикой. Только личность Отца Тома Зурвана осталась неприкосновенной: он так и не женился; работая над этой ролью, ему пришлось приложить немало усилий, чтобы призвать себя к самодисциплине и строгости.

Перед тем, как они разошлись по своим цилиндрам, Нокомис, пожелала Тинглу спокойной ночи, поцеловала его, хотя и не столь страстно, как обычно. Сдается, она так и не приняла полностью его объяснений, почему он не смог заняться поисками компромата на ее коллег. Тингл переступил порог своего цилиндра, повернулся и помахал ей рукой. В тусклом свете через окошко стоунера он наблюдал за тем, как начинает каменеть ее лицо. Он взглянул на часы, чтобы убедиться в том, что мощность действительно уже поступает в ее цилиндр. Схема задержки, которую он тайно установил в соседней комнате, оставляла ему достаточно времени на то, чтобы выйти из цилиндра и надуть куклу-двойника.

Спустя две минуты он выбежал из своего многоквартирного дома. Пробежка через Площадь Вашингтона к зданию на ее юго-западном углу сопровождалась ревом сирен и мерцанием оранжевых огней на многочисленных экранах по всей улице.

МИР ЧЕТВЕРГА

РАЗНООБРАЗИЕ, Второй месяц года Д5-Н1

(День-пять, Неделя-один)

15

Джеймс Сварт Дунски, профессиональный тренер по борьбе, вышел из стоунера. Одновременно, Руперт фон Хенцау, его жена, покинула свой цилиндр. Тепло обнявшись, они пожелали друг другу доброго утра. Гибкое, обнаженное и прекрасное тело Руперт отливало медно-золотистым цветом. Гены ее предков — американских мулатов, африкаанс и выходцев с острова Самоа, — причудливо перемешавшись, создали в результате совершенно поразительную женщину, тело и лицо которой образовывали некое магнитное поле, неизменно притягивающее к себе внимание мужчин. Руперт немного подрабатывала, позируя художникам, но основная ее профессия была такой же, что и у мужа — тренер по борьбе.

Поприветствовав одну жену, Дунски обнял и двух других — Малию Малитоа Смит и Дженни Симеону Уайт. Обнялся он также с другими мужьями и по очереди с тремя детьми — кто из них чей, он затруднился бы ответить. С помощью генетических тестов и анализа крови давно уже можно было установить отцовство, да все как-то не до этого. Все, кроме Дунски, который целиком был поглощен борьбой с Тинглом, пытающимся протащить в сегодня хоть небольшую толику своей персоны, мило щебетали, поднимаясь из подвала на первый этаж в общую комнату. В обычные дни Дунски и остальные члены семьи наслаждались, перебрасываясь шуточками, похлопывая друг друга по заду и поглаживая грудь. Но в этот Четверг воспоминания двух последних дней волновали его, не позволяя расслабиться. Это обстоятельство сильно его сердило, хотя в глубине души он понимал, что подобное вторжение неизбежно. Джим Дунски не мог позволить себе роскошь жить только впечатлениями Четверга. Ему приходилось всегда быть готовым к тому, что в любой момент печальные происшествия, случившиеся во Вторник или Среду, могут причинить ему внезапную боль.

По крайней мере, в его положении имелся один несомненный плюс: Руперт тоже принадлежала к числу иммеров. Правда, она в отличие от него оставалась гражданкой только одного этого дня. Ему не терпелось поскорее посвятить ее во все обстоятельства той сложной ситуации, в которой они сегодня оказались, но никакого удобного повода отвести ее в сторонку и побеседовать наедине пока не представлялось. Придется им полностью пройти через давно установленные и привычные для всех ритуалы и обычаи.

Прежде всего необходимо уложить в постель детей — они прямо на ходу засыпают.

Затем, сгрудившись в огромной ванной комнате, они почистят зубы, вымоют то, что должно быть вымыто, и сделают все прочие дела, которые положено отправлять.

Третьим пунктом шел завтрак. Все вместе они прошли на кухню, чтобы выпить молока, съесть немного ягод и хлеба. К этому времени игривые шутки, прикосновения, похлопывания и поглаживания уже вызывали заметное набухание пенисов и сосков и привели к выделению естественной смазки.

Затем, переместившись в гостиную, они расселись кружком и принялись раскручивать на столике пустую молочную бутылку. Игра эта была древней; вероятно, еще тысячу лет назад так поступали дети на своих безобидных вечеринках. Однако сейчас в нее вкладывался куда более глубокий смысл: элемент случайности, сопутствующий этой процедуре, создает настроение демократичности и равенства в глазах судьбы, а эти чувства несовместимы с ревностью и фаворитизмом.

Дунски надеялся, что первой ему достанется Руперт, и тогда он в спокойной обстановке сможет сообщить ей то, что она как можно скорее должна узнать. Однако бутылка, покрутившись, остановилась, указывая горлышком на Малию. Бесшумно вздохнув, он сопроводил ее в спальню и механически проделал то, что в другое время доставило бы ему настоящее наслаждение, хотя, конечно, и не столь глубокое, как в уединениях с Руперт. Когда все кончилось, Малия сказала:

— Кажется, твое сердце, об остальном я и не упоминаю, сегодня не слишком расположено к этому занятию.

— Это ни в коей мере не отражает моей любви к тебе, — ответил Джеймс, целуя ее в смуглую щеку. — У каждого мужчины бывают дни подъема и дни, когда он чувствует себя неважно.

— Тыне подумай, я не жалуюсь, — успокоила его Малия. — Я тебя тоже люблю. Просто мне кажется — надеюсь, ты не обидишься на меня за эти слова — что как раз сегодня у тебя один из не лучших дней.

— Ты имитировала оргазмы?

— Нет, нет! Этого я никогда не делаю.

— Ну извини. Что-то сегодня тонус не тот. Наверно, нарушены биоритмы или что-нибудь еще.

— Прощаю, хотя тут и обсуждать-то особенно нечего, — ответила Малия. — Не переживай.

Они прошли в ванную комнату, и Дунски подумал: будь все эти вещи не столь уж важными для нее, Малия вряд ли стала бы высказывать претензии, пусть и в такой мягкой форме. В ванной комнате они застали Маркуса Уэллса и Руперт. Пока они мылись, Дунски все время пытался встретиться взглядом с Руперт и дать ей понять, что ему необходимо поговорить с ней наедине. Но она целиком ушла в приятную процедуру и, подставляя тело струям воды, не обращала на него внимания.

Они вернулись в гостиную и за разговором провели несколько минут, пока появилась третья пара. На этот раз судьба благоволила к Дунски: он крутанул бутылку и она остановилась, горлышком указывая на Руперт. С облегчением вздохнув, он за руку провел ее в другую спальню, благоухавшую сексуальными ароматами; простыня на кровати взмокла от пота. Ему, Дунски, к этому не привыкать, а вот выглядывающий из-за его плеча Тингл, как и Кэрд, бросающий смущенные взгляды из-за спины своего преемника Тингла, способны даже ему внушить к подобным вещам хоть и легкое, но все-таки отвращение.

Руперт легла на кровать и вытянулась, заложив руки за голову и выгнув спину. Ее идеальные, конические груди уставились острыми сосками в потолок. Джеймс присел рядом, взял ее за руку:

— Моя дорогая, любовь придется отложить на потом. Я… у нас неприятности. Надо все обсудить.

— Крупные неприятности? — спросила она, садясь.

Он кивнул и, поглаживая ее руки, посвятил жену в события последних дней.

— Так что сама видишь, надо решить, как вести себя сегодня. Придется обойтись без многих обычных занятий. Но и внимания к себе привлекать нельзя.

Она нервно пожала плечами.

— Этот Кастор… просто невероятно… такое чудовище!

— Его необходимо найти и остановить. Мне предстоит также узнать, где находится Сник, и добиться от нее правды.

— А если и она представляет для нас опасность?

— Мне эта идея не по душе, но другого выхода не вижу. Придется пропустить ее через стоунер и где-нибудь спрятать.

— Лучше уж она, чем мы, не так ли?

— Вот именно.

— Но тогда мы встанем с ней на одну ступеньку.

— Да черт с ним, — сказал он. — С этикой тут особенно считаться не приходится. Сначала надо Сник разыскать. Придется обратиться к моему агенту. Хотя не исключено, что он уже обо всем знает и позвонит мне сам.

— А как ты собираешься допрашивать Сник? Ведь нельзя же допустить, чтобы она тебя узнала. Иначе тебе в любом случае придется посадить ее в стоунер независимо ни от чего. Она все-таки органик.

— Сник будет находиться в глубоком химикогенном гипнозе и, выйдя из него, не сможет меня узнать.

— Бедная Озма, — произнесла Руперт. — Она погибла из-за того, что была твоей женой!

— Прошу прощения, я не рассказал тебе о ней раньше. Я никогда не раскрывал подробности своей жизни в других днях, если они не имеют отношения к деятельности иммеров.

— Это правильно, — согласилась Руперт. Она выпустила его руку и сложила свои кисти на коленях. — Меня всегда интересовали другие твои жизни. Особенно все, что касается женщин.

— Это не мои женщины. Я хочу сказать, что они не принадлежат Джеймсу Дунски. С ними общаются другие мужчины. Для Дунски эти женщины не более, чем мимолетные знакомые.

Это утверждение, конечно, не совсем соответствовало истинному положению вещей. Однако ему совершенно не хотелось говорить о них. Чем меньше она об этом знает, тем лучше для нее да и для него самого.

Руперт встала с кровати и крепко прижалась к нему.

— Я боюсь.

— И я тоже. По крайней мере сильно волнуюсь. Послушай. Если в манеже я скажу тебе, что мне надо уйти, это будет означать, что у меня имеется информация о Касторе или о Сник. Официально отпрашиваться я не стану, вообще не хочу, чтобы Бюро Кредитов знало, что сегодня я был на работе. Ничего не поделаешь — сегодняшним кредитом придется пожертвовать. К тому же у меня имеется кредит за переработку. Воспользуюсь им.

— А зачем тогда туда ходить?

— Необходимо чем-то заняться, чтобы просто отвлечься от всего. Нужно как-то снять напряжение. К тому же мой шеф, если захочет связаться, будет искать меня в манеже. И вообще не хочу пропускать больше тренировок, чем это допустимо, а то еще из формы выйду.

Руперт попросила его обрисовать Кастора, чтобы она смогла узнать его при встрече, и Дунски подробно описал внешность сумасшедшего и его одежду. Затем Дунски сказал:

— Кастор думает, что является Богом. А я для него, соответственно, Сатана. В некотором роде для нас это везение. Если бы он был лишь слегка помешан и хотел бы уничтожить нас, иммеров, то сообщил бы обо всем правительству. Надеюсь, ты понимаешь, к чему это могло бы привести.

— Ты принял бы цианид? — спросила Руперт, и по телу ее еще раз пробежала нервная дрожь.

— Надеюсь, хватило бы смелости. Я ведь давал клятву. И ты тоже. Мы все.

— Это единственное, что можно сделать. Я хочу сказать, единственный логичный и достойный поступок. Но…

В дверь постучали, и послышался голос Малии:

— Вы что там навсегда закрылись?

Дунски ответил, что они придут через минуту, и сказал Руперт:

— Этот наш групповой брак в последнее время что-то сильно мне поднадоел. Видимо, я не отношусь к тому типу людей, которые хорошо себя чувствуют в нем. Мне нужны более личные отношения, к тому же меня возмущает чужая требовательность.

Глаза Руперт расширились от удивления.

— Ты действительно так считаешь?

— А разве иначе я стал бы об этом говорить?

— Знаю, что нет. Это просто риторический вопрос. Сказать по правде, Джеймс, меня иногда эти отношения тоже очень сильно раздражают. Я даже становлюсь ревнивой, хотя знаю, что вот этого-то уж никак не должна себе позволять.

— Давай покончим с этим, как только разберемся с тем делом, о котором я тебе только что рассказал. Объявим контракт недействительным. Если повезет, успеем сделать это еще сегодня. Мне все это определенно не подходит, да и тебе, судя по всему, тоже. Я по своему характеру скорее принадлежу к приверженцам моногамного брака.

Она улыбнулась.

— Да. Тебе нужна только одна жена, то есть по одной на каждый день.

— Создавая личность Джеймса Дунски, я руководствовался идеей группового брака. Мне казалось, что он хорошо впишется в такой образ жизни. Но, видимо, я просчитался. Или на меня, когда я играю его роль, слишком сильно влияют персонажи из других дней. Не знаю точно, в чем тут дело, но переносить это определенно более не в состоянии.

— Поговорим об этом потом, — сказала Руперт. — А сейчас нам лучше идти.

— А пока никаких отклонений от обычного ритуала, мы не должны раньше времени привлекать к себе внимание.

Обычный ритуал диктовал, что крутить бутылку больше необходимости нет, поскольку распределение по парам на сей раз однозначно определялось двумя первыми попытками. Теперь Дунски предстояло пообщаться с Дженни Уайт. Уединившись с ней в спальне, он выполнил свои обязанности ненамного лучше, чем с Малией, то есть вполне удовлетворительно, но не настолько хорошо, чтобы по этому поводу можно было звонить в колокола, дуть в горны и пускать фейерверки.

— Тебе сегодня днем надо хорошенько выспаться, — сказала Дженни. — Я обычно немного дремлю перед ужином.

Дунски, что-то бормоча себе под нос, отправился в ванную, а затем, сославшись на замучившую его бессонницу и на желание принять сеанс на аппарате глубокого сна, улегся спать. Он забрался в специальную нишу в стене, закрепил на голове электроды и откинулся на спину. Перед тем, как включить устройство, он еще раз задумался о событиях, связанных с Кастором. Наверняка сумасшедший долго готовился к тому, чтобы стать дэйбрейкером. Для этого требовались фальшивые идентификационные карты, а также понимание, каким образом можно разместить дезинформацию в банке данных. Последнему, однако, можно научиться: подобную информацию никак нельзя считать монополией операторов банка.

Кастор вполне мог скрываться в старинных подземных переходах метро, часть которых еще сохранилась. Еду он мог просто воровать. Однако если бы он начал совершать ограбления, им сразу же заинтересовались бы органики. Они ведь ищут его и вполне могли заподозрить, что ворует именно он. Тогда они прочесали бы весь район. Вряд ли Кастору удалось бы обойти звуковые и тепловые детекторы, а также датчики, безошибочно обнаруживающие запах.

Поразмышляв еще немного над тем, где может прятаться Кастор, Джим Дунски пришел все к тому же выводу: узнать это ему не удастся. Он найдет Кастора только тогда, когда Кастор найдет его. Сумасшедший напал на него один раз, значит нападет еще.

Проснулся Дунски от звонка будильника. Предстояло выполнить еще несколько пунктов обязательной программы Сначала завтрак, сопровождаемый громкими, оживленными разговорами, затем надо помыться и помочь выпроводить детей в школу. В десять часов утра они с Руперт вышли на раскаленную от жары улицу и, насквозь вспотев, добрались вскоре до здания, которое когда-то выполняло функцию общежития студентов Нью-Йоркского университета. Ученики ожидали их в прохладном, продуваемом кондиционерами спортзале, уже облачившись в увешанную датчиками форму и держа в руках ужасающие маски. Тренеры поздоровались с учениками, и работа закипела. В другое время Дунски с энтузиазмом взялся бы за дело, тренируя своих воспитанников, особенно одного из них — гибкого юношу, обладавшего всеми задатками будущего чемпиона. Джеймс и сегодня старался изо всех сил, однако отбросить мысли о Касторе и Сник ему никак не удавалось. Юноша в поединке с ним быстро заработал два очка — датчики безошибочно сообщали на настенный экран точное место удара, звенели колокольчики и мерцала оранжевая сигнальная лампа.

— Ты очень сильно прогрессируешь, — похвалил его Дунски, сняв маску. — А я сегодня немного не в форме. Но все равно с тобой становится тяжело иметь дело.

Увидев, что в зал вошли двое незнакомых людей — мужчина и женщина, — он не только не испугался, а, наоборот, почувствовал облегчение. Хотя раньше он их никогда не видел, сомнений быть не могло — это иммеры. Улыбки на их лицах выглядели довольно натянутыми, а глаза, словно лучи радара, сверлили его. «Прости, мне нужно выйти», бросил Дунски юноше и отошел в сторону, стараясь казаться беспечным и непринужденным. Мужчине на вид было около сорока пяти сублет. Его сухопарая фигура производила странное впечатление, которое только усиливал довольно большой нос, светлая кожа и бледно-соломенные волосы. Женщина была молода и красива — судя по внешности, предки ее имели индийские корни.

Мужчина даже не потрудился представиться.

— Мы должны сейчас же забрать вас, — сказал он.

Правые руки обоих незнакомцев были сжаты в кулаки так, что большие пальцы покоились в ложбинке между указательными и средними — характерный приветственный жест иммеров. Дунски ответил на приветствие, быстро сжав кулак, и разжал только после того, как убедился в том, что гости заметили его жест.

— Я сейчас переоденусь и присоединюсь к вам, — сказал он.

Дунски направился в раздевалку, двое последовали за ним. У шкафчика, в котором хранилась одежда для Четверга, он голосом задействовал экран на внутренней стороне двери. Пятьдесят второй канал ожил, и из него понеслась громогласная мелодия «Я мчусь один на велосипеде, созданном на двоих», которая оказалась на четвертой строке последнего хит-парада по разряду молодежной развлекательной музыки. Мужчина изобразил на своем лице гримасу.

— Это что необходимо?

— Да, музыка заглушит наши голоса. Я не хочу, чтобы нас подслушали, — ответил Дунски. Снимая с себя борцовскую форму, он добавил: — Ее еще не вывели из окаменения?

— Я ничего не знаю. Подождем и все увидим сами.

— Понимаю, вам приказано молчать.

Оба одновременно кивнули. Две минуты спустя они покинули здание.

Дунски не успел принять душ и поэтому чувствовал себя несколько неловко. Однако сейчас было не до этого: нельзя терять ни минуты. И тем не менее он все же заметил про себя, что даже при таких обстоятельствах сопровождающая его пара могла бы вести себя и повежливее — совершенно необязательно идти на таком отдалении от него. «Ну да ладно», — пробормотал он себе под нос, пожимая плечами.

Воздух на улице прогрелся еще больше, хотя на западе высоко в небе уже начали сгущаться темные облака. Метеоролог, вещавший с экрана общественных новостей на столбе около перекрестка, предсказывал к семи часам вечера резкое падение температуры и сильный ливень. Услышав это сообщение, Дунски вдруг вспомнил о проблеме, которая в последнее время все в большей и большей степени угрожала Манхэттену. Шапка арктического льда по-прежнему продолжала таять, и вода все ближе подступала к верхней кромке дамбы, со всех сторон окружавшей остров. В эту самую минуту тысячи и тысячи людей не покладая рук работали над тем, чтобы поднять стены на один фут, обезопасившись тем самым от наводнения еще на десять облет.

Все трос отправились в западном направлении по Бликер Стрит, затем свернули как раз у того дома, где (Дунски изо всех сил старался не думать об этом) была зверски убита Озма Ванг, и пошли вдоль канала. Мужчина шепотом скомандовал, Дунски повернул налево и перешел вслед за ними через мост Четвертой Западной улицы. На углу Джоунс Стрит они снова свернули и остановились перед входом в многоквартирный дом. Мужчина вышел вперед, нажал кнопку рядом с большой зеленой дверью и подождал ответа. Тот, кто находился внутри, разглядев их на экране над дверью, был полностью удовлетворен. Дверь открылась, и на пороге появилась голубоглазая, темнокожая блондинка, которая жестом пригласила их войти. На вид хозяйке можно было дать что-нибудь около тридцати сублет. «Наверняка подвергалась оптическому удалению пигментации, — подумал Дунски. — Эта штука сейчас — последний писк моды, причем не только в Четверге». Правительство тщетно старалось превратить всех Homo sapiens в один подвид, с характерным коричневым цветом кожи, однако люди, как всегда, находили способы обойти официальные установки. Операция изменения пигментации — «пигчейндж», как ее называли в этом дне, — не считалась противозаконной в случае предварительного уведомления правительства.

Троица молча прошла через холл и остановилась у двери, на которой красовались таблички с именами жильцов для всех семи дней. Напротив Четверга стояло: Карл Маркс Мартин, доктор медицины, доктор философии и Вилсон Тапи Банблоссом, доктор философии. Блондинка вставила кончик идентификационной звезды в щель и открыла дверь. Они вошли в квартиру, и перед ними предстал огромный холл, простиравшийся, видимо, на всю ширину здания: по обе стороны холла располагались двери в комнаты, а в конце — просторная кухня. Проходя по холлу, блондинка бросила:

— Я здесь не живу. Мартин и Банблоссом сейчас находятся в отпуске в Лос-Анджелесе. Они к нам не имеют никакого отношения. Они и не подозревают, что мы используем их квартиру.

— Значит до наступления полуночи надо обязательно убрать отсюда Сник, — сказал Дунски.

— Конечно.

Квартира выглядела довольно неряшливо, создавалось впечатление, что здесь давно никто не живет — даже декоративные настенные экраны и те были отключены. Они прошли мимо помещения со стоунерами, в котором Дунски насчитал девятнадцать цилиндров — четырнадцать взрослых и пять детских. Лица за окошками, как обычно, напоминали статуи, невидящие глаза сохраняли абсолютную неподвижность в полном неведении о том, что они смотрят на преступников.

Блондинка открыла дверцы шкафа для личных вещей, отодвинула в сторону кипу одежды и сказала:

— Вытаскивайте ее.

Длинный вместе с темнокожей женщиной вытащили Сник из шкафа, где она, окаменелая, сидела скрючившись, словно эмбрион в утробе. Дунски наклонился, чтобы рассмотреть ее поближе. Синяк в том месте, куда ударил Кастор, стал теперь темно-красным. Глаза закрыты, и это непонятным образом принесло ему некоторое облегчение. Ухватившись руками за голову Сник, они потащили тело к одному из стоунеров и втолкнули его внутрь. Длинный закрыл дверь цилиндра, темнокожая подошла к стене и приоткрыла панель управления.

— Еще рано, — остановил ее Длинный.

16

Длинный наклонился, чтобы достать что-то из сумки, которую он положил на пол, и выпрямился, держа в руке пистолет. Протянув его Дунски, он сказал:

— Не хотите ли получить эту штуку назад?

— Благодарю, — Дунски, принял оружие. — До тех пор, пока Кастор жив, оно вполне может мне пригодиться.

Мужчина кивнул.

— Мы продолжаем искать его. Нас, конечно, посвятили в ваши дела, но я все же предпочел бы услышать рассказ непосредственно из ваших уст. К тому же нам неизвестны подробности, так что довольно трудно правильно оценить истинное положение.

— Положение действительно очень непростое. Я бы даже сказал, что мы угодили в самый настоящий переплет.

— Как насчет того, чтобы побеседовать за чашечкой кофе? — спросила блондинка. — Или вы сможете изложить все в нескольких словах?

— Кофе был бы весьма кстати, — согласился Дунски.

Они прошли в кухню и все, кроме блондинки, расселись. Она вставила угол звезды в прорезь на дверце шкафчика, на которой красовались непонятные инициалы. Дверца открылась, и блондинка сказала:

— Я заказала эту звезду, когда узнала о том, что Мартин и Банблоссом собираются в отпуск. Я настоящий друг…

Длинный покашлял.

— Достаточно. Чем меньше Ум Дунски знает о нас, тем лучше.

— Простите, Ум Гар…

Блондинка смущенно скомкала окончание его имени.

— Ты слишком много разговариваешь. Таите, — заметил Длинный.

— Буду внимательнее, — ответила блондинка. (Дунски про себя уже решил называть ее «по масти»). Она молча взяла из шкафчика два кубика окаменелого кофе, поместила их в стену, закрыла дверцу, нажала кнопку, открыла дверцу и вытащила горячий кофе в бумажной упаковке.

— Я расскажу вам о том, что нам известно, а затем уже вы дополните картину. Мы получили информацию… в устной форме. Коммуникациями мы, естественно, пользовались только для передачи сообщений своему начальству.

Пока Дунски рассказывал. Блондинка разлила кофе и молча указала на пластмассовые коробочки с сахаром и сливками. Допивая вторую чашку, Дунски закончил свой рассказ, сообщив только те обстоятельства, знать которые, по его мнению, им было абсолютно необходимо.

Наступило продолжительное молчание. Затем Длинный, постукивая пальцами по подбородку, сказал:

— Мы должны узнать, что известно этой Сник. А уж потом будем решать.

— Что решать? — спросил Дунски.

— Надо ли ее убивать до замораживания или достаточно просто пропустить через стоунер и где-нибудь спрятать. Если мы не убьем ее, останется вероятность, что ее сумеют обнаружить, а тогда она может заговорить.

Дунски издал стон, словно его ударили под ребро.

— Допускаю… возможно, это необходимо, но…

— Когда мы, вступая в иммеры, давали клятву, вы же знали, что в один прекрасный день от вас могут потребовать совершить убийство… — сказал Длинный, не сводя с Дунски суровых карих глаз. — Вы же не собираетесь оспаривать этот очевидный факт?

— Конечно, нет. Я никогда не стремился воспользоваться только преимуществами своего положения, избегая неудобных обязательств… Я принимаю все, что связано со статусом иммера. Но убийство… это приемлемо только в случае абсолютной необходимости.

— Знаю, — сказал Длинный. Он проглотил остатки кофе, поставил чашку на стол и поднялся. — Танте, подготовьте Сник, — сказал он Блондинке.

Блондинка предложила темнокожей женщине последовать за ней. Длинный опустил свою сумку на стол и начал выкладывать из нее орудия для проведения допроса. Дунски отвернулся и уставился в пустоту, за высоким и широким окном. На улице не было никого, кроме нескольких пешеходов и одинокого велосипедиста, — все сосредоточенно спешили по своим делам. Никаких праздношатающихся личностей. Если где-то поблизости и дежурили органики, никто из них не устроился рядом с окном, чтобы подсмотреть, что происходит внутри. «Счастливые, невинные и наивные люди, — подумал Дунски, глядя на беззаботных прохожих. Занимаются своими делами и понятия не имеют, что совсем рядом вот-вот произойдет нечто плохое. Да, плохое, — повторил Дунски, — но и не ужасное». Иммеры не собирались свергать правительство. Все, чего они добивались, к чему стремились, — мирно сосуществовать с ним, более или менее придерживаясь установленных им рамок и правил и не испытывая с его стороны давления. Их самые смелые планы никогда не заходили дальше того, чтобы изменить правительство всего лишь настолько, чтобы под его эгидой стала возможной истинная свобода. Что в этом плохого?

Длинный положил некоторые из инструментов обратно в сумку, а остальные перенес в гостиную.

— Положим ее здесь, — сказал он, указывая на диван. — А вы все отойдите… чтобы она не видела ваших лиц.

Длинный обвязал себе лицо Носовым платком и встал рядом с цилиндром, держа в руке газовый баллончик-распылитель. Он кивнул головой, и Блондинка включила питание. Через секунду оно автоматически отключилось, и Блондинка закрыла панель. Длинный приоткрыл дверцу цилиндра, пустил внутрь него струю газа и снова захлопнул дверь. Проделал он все это настолько быстро, что Блондинка даже не повернулась. Дунски успел увидеть расширившиеся глаза Сник, ее агонизирующее лицо — она пыталась выйти из «утробного состояния», распрямиться и подняться. В окне цилиндра промелькнули ее лицо и ладони. Промелькнули — и она соскользнула вниз. Длинный сдвинул платок на шею и прежде, чем открыть дверь, отсчитал по часам тридцать секунд. Сник вывалилась из цилиндра, ударившись головой о пол — ноги ее подогнулись, зад задрался вверх.