Мир дней (№1) - Протест

— Никакой сенсации из этого не получится, — сказал он. — Господи, на Манхэттене никак не меньше тысячи разрисованных кузнечиков. Все к ним привыкли, а экологи и без того уже утверждают, что ты нарушаешь природный баланс. Во-первых, это — мучение для насекомых, а во-вторых, птицы не станут есть их, поскольку они выглядят словно отравленные.

— Искусство призвано ублажать или заставлять думать. Может быть, то и другое одновременно, — заявила Озма. — Чувства я оставляю тем художникам, кто еще не достиг подлинного мастерства.

— Тогда зачем ты спрашиваешь меня, вызовет ли твоя работа сенсацию?

— Я, конечно, говорю не о тех впечатлениях, которые связаны с испугом, поруганием или просто ощущением чего-то необычного. Я имею в виду понимание приобщенности к чему-то действительно значительному с эстетической точки зрения. Чувство того, что Бог, как и положено, находится на небесах, но главное слово все-таки остается за человеком. О, ты понимаешь, о чем я говорю!

— Конечно, — Джеф улыбнулся жене и поцеловал ее в губы. — Когда ты перейдешь на тараканов? Бог создал их настоящими уродцами, и они так нуждаются в том, чтобы человек сделал их более красивыми.

— А где я возьму их на Манхэттене? Не иначе, как придется отправиться в Бруклин. Считаешь, я должна это сделать?

— Не думаю, что власти похвалят тебя за это, — смеясь, заметил Джеф.

— Прежде чем отпускать пойманных тараканов, я могла бы их стерилизовать. Ты действительно полагаешь, что тараканы уродливы? Если встать на другую точку зрения, начать мыслить иными категориями, посмотреть на эти существа с позиции религии, они покажутся прекрасными. Может, благодаря моему искусству люди узнают и оценят их истинную красоту. Увидят в них настоящие жемчужины природы, каковыми тараканы безусловно являются.

— Разглядят в них эфемерную классику, — добавил Кэрд. — Подлинное произведение античности.

Озма с улыбкой взглянула на него.

— Думаешь, твои слова звучат саркастически. На самом деле, не исключено, что ты не столь уж далек от истины. Мне очень нравятся подобные формулировки. Надо воспользоваться ими на лекции. Кстати, они не такие эфемерные. Я хочу сказать, что насекомые умрут, а мое имя будет продолжать жить. Люди уже называют их озмами. Ты не видел в «Таймс» раздел, посвященный искусству? Великий Сэт Фанг назвал их озмами. Он сказал…

— Мы с тобой вместе читали эту заметку. Никогда не забуду, как ты хохотала.

— Обычно он ведет себя как сопляк, но иногда все-таки бывает прав. Да, я тогда была очень возбуждена!

Озма наклонилась, чтобы приложить к насекомому микроскопической толщины кончик своей кисточки. Черная краска капнула в дыхальца, прошла по трубочкам, передающим воздух в трахею, а затем по дыхательным путям к внутренним органам. Один химик из Колумбийского университета специально для нее разработал краску, позволяющую кислороду поступать в дыхательные органы насекомых.

Кэрд бросил взгляд на окаменевших мелких богомолов, разложенных на одном конце стола, и сказал:

— Для них и зеленый достаточно хорош, должен я заметить. Не зря Бог сделал их именно такими. Ну зачем же золотить лилию?

Озма, напрягшись, выпрямилась. Ее черные глаза расширились, губы скривились.

— Ты что хочешь испортить мне настроение? Тоже мне критик! Неужели не можешь просто разделить со мной мою радость и оставить при себе свои невежественные суждения?

— Ну, ну, — поспешно сказал Джеф, прикасаясь к плечу жены. — Ты же сама требуешь, чтобы всегда говорили правду в ничего не скрывали. Сама говоришь, что надо открыто выражать свои чувства. Я счастлив, оттого, что ты счастлива в своей работе…

— Искусство — это не работа!

— Ну хорошо, в искусстве. Я рад тому, что ты пользуешься такой известностью у публики. Прости меня. Ну что я могу знать?

— Позволь мне, ты, полицейский, сообщить тебе кое-что! Изучая насекомых, я многое узнала. Известно ли тебе, что внешние формы насекомых — пчелы, осы, муравья — все представляют собой общества, в центре которых стоят женские особи? Самцы у них используются только для оплодотворения.

— Да? — усмехаясь, спросил он. — И что, по-твоему, это означает?

— Мы, женщины, могли бы посчитать, что энтомология является ключом к будущему?

Она разразилась смехом, одной рукой обнимая мужа, а во второй продолжая держать кисть, тонким шлангом соединенную с каким-то прибором на столе. Джеф поцеловал жену и подошел к настенному экрану. Гнев Озмы явился и исчез, словно прилив мимолетного тепла, не способный причинить ни малейшего вреда. Включив экран звуком своего голоса, он спросил о предстоящем на сегодня расписании. Он, наверное, более других жителей Вторника нуждался в подобном напоминании.

В 7:30 вечера они с Озмой должны быть на артистической вечеринке. Это означало, что в течение двух часов, а то и дольше, предстоит стоять, пить коктейли и разговаривать с людьми, большинство из которых самые настоящие ничтожества. Однако там будет и несколько человек, беседа с которыми наверняка доставит ему удовольствие.

Джефу предстояло свидание за ленчем с Энтони Хорн, комиссар-генералом органиков Манхэттена. Он сомневался, что им предстоит обсуждать полицейские проблемы. Энтони была иммером.

В расписании стоял также пункт: встреча с майором Валленквистом по делу Янкева Гриля. Джеф нахмурился. Этот человек был гражданином Понедельника. Каким образом его имя могло попасть в досье полиции?

Кэрд вздохнул. Янкев Гриль. Джеф даже не знал, как выглядит этот человек. Ну что же, сегодня предстоит познакомиться.

3

Поцеловав Озму на прощание, Джеф вывел из гаража один из шести стоявших там велосипедов. Проехав всего несколько метров, он понял, что люди из Понедельника забыли смазать оси педалей: колеса безбожно скрипели. Джеф тихонько выругался. Придется оставить на магнитофоне сообщение с предложением Понедельнику выполнять свои обязанности и соблюдать установленный порядок, подумал он. Хотя с другой стороны, решил Джеф, упущение не столь уж серьезно, чтобы поднимать из-за него шум. Надо будет сообщить механику — пусть займется состоянием машин в гараже. Может, и не следовало бы этого делать, но какая польза от его положения детектива-инспектора, если иногда не позволять себе некоторых привилегий?

Нет. На таком велосипеде ехать нельзя. Все прохожие только и будут, что ворчать на него из-за этого раздражающего скрипа. Он вернулся в гараж и взял другой велосипед. Однако и этот тоже скрипел. Проклиная все на свете, он вывел третий — последний из стоявших в гараже велосипедов подходящего размера — и уселся на него.

— Встань нормально! Ты выглядишь как корова! И рубашку надень! — закричал он Озме, заметив, что та, глядя на него, буквально изогнулась от приступа смеха.

Озма, не переставая смеяться, погрозила ему пальцем.

— Что за отношения у нас, — пробормотал Джеф себе под нос.

Он ехал вдоль белого частокола по Бликер Стрит, потом свернул на велосипедную дорожку, которая тянулась параллельно каналу. Двое мужчин, которые, стоя на набережной, ловили рыбу, проводили его взглядами. Кэрд продолжал путь. На велосипедной дорожке, хотя это и противоречило правилам, как всегда было довольно много пешеходов. Те из них, кто замечал на его груди полицейскую эмблему, уступали ему путь, однако дорожку при этом покидать не собирались. Другие не удосуживались проделать даже это.

Пора наводить здесь порядок, отметил про себя Джеф. Однако будет ли от этого толк, ведь пешеходам придется заплатить лишь незначительный штраф. Да уж. Его дочь, Ариэль, историк, рассказывала ему о том, что жители Манхэттена традиционно без почтения относились к правилам дорожного движения. Даже сегодня, когда общее уважение к закону весьма велико, совершается так много мелких нарушений, что органики обычно просто стараются не замечать их.

За ночь воздух немного охладился, но сейчас становилось все жарче. Однако заметный, прохладный ветерок, что-то около пятнадцати миль в час, помогал ему двигаться вперед, обдавая при этом живительной прохладой. Небо над головой было совершенно безоблачным. Дождь не шел уже двенадцать дней, причем восемь раз за это время термометр поднимался выше 112 градусов по Фаренгейту. Джеф по-прежнему крутил педали, ловко объезжая пешеходов и время от времени посматривая на гладь канала — футов на десять ниже уровня мостовой. По каналу в обе стороны плыли лодки и надувные водные велосипеды. Встречались и небольшие баржи — их тянули маленькие буксиры, отбрасывающие водяную реактивную струю. Вдоль дорожки стояли в основном двухэтажные строения самых различных архитектурных стилей, то и дело перемежаемые шестиэтажными жилыми домами или небольшими коммунальными универмагами. Вдали, справа возвышалось гигантское сооружение — единственный небоскреб на всем острове, известный под названием Башни Тринадцати Принципов. Центр этого сооружения приходился на то место, где некогда возвышался Эмпайр Стэйт Билдинг, знаменитый небоскреб, разрушенный пять веков тому назад.

Джеф Кэрд уже миновал двенадцать мостов через канал, когда в шестидесяти футах впереди он заметил прохожего, бросившего на мостовую банановую кожуру. Джеф посмотрел по сторонам, но ни одного органика вокруг он не заметил. Может быть, действительно, правду говорят, будто органиков можно встретить везде, за исключением тех мест, где они в самом деле нужны. Ничего не попишешь — придется этим делом заняться ему самому. Джеф взглянул на наручные часы. Чтобы вовремя доложить о своем прибытии, у него оставалось всего пятнадцать минут. «Опять опоздаю, — подумал он. Ну, ничего, простят — на сей раз причина уважительная».

Джеф затормозил и остановился. Нарушитель, низкорослый худощавый мужчина с бледным лицом — уже эти обстоятельства сами по себе способны вызвать подозрение — неожиданно для себя обнаружил рядом полицейского. Он замер, а потом, ухмыльнувшись, принялся глазеть по сторонам. Сняв с головы огромную, коричневую, защитную шляпу, под которой открылась беспорядочная копна каштановых волос, он напряженно ждал.

— Она просто выпала у меня из руки, — жалобно протянул он. — Я собирался ее поднять.

— Именно поэтому вы и пошли в другую сторону? — заметил Кэрд.

— Вы находитесь уже в двенадцати футах от брошенного мусора. Кстати, около стены имеется урна.

Кэрд указал на вмонтированный в стену телеэкран.

НЕ МУСОРИТЬ 

ГРЯЗЬ — ЭТО НЕЭСТЕТИЧНО 

АНТИСОЦИАЛЬНО 

НЕЗАКОННО 

О ВСЕХ ПРЕСТУПЛЕНИЯХ СООБЩАТЬ 

ПО КАНАЛУ СВЯЗИ 245-5500

Кэрд ногой откинул стопор и, поставив велосипед и открыв сумку в корзине, покоящейся над передним колесом, извлек из нее ярко-зеленую коробочку. Выдвинув из нее экран, он произнес:

— Пожалуйста, вашу идентификационную карту.

Продолжая держать в руке так и не надкушенный банан, нарушитель приподнял висящую на шее табличку. Кэрд подтянул к себе цепочку и закрепленную на ней семиугольную звезду, обрамленную диском. Один из остроконечных выступов звезды он вставил в прорезь коробки.

На экране появилось:

ДОРОТИ ВУ РУТЕНБИК 

CZ-49V-27-8b-WAP412

Кэрд пробежал глазами по строкам биографии и взглянул на дополнительные данные, высветившиеся на экране вслед за именем и номером нарушителя. За Рутенбиком числилось четыре ранее совершенных нарушения, однако все они относились к проявлениям сентиментальности и никак не были связаны с замусориванием улиц. Таким образом, ни предыдущие правонарушения Рутенбика, ни его сегодняшний проступок не давали Кэрду достаточных оснований для установки наблюдения за ним со спутника.

Нарушитель придвинулся, чтобы тоже посмотреть на экран.

— Простите меня, офицер, — попросил он.

— А вы подумали о своих согражданах? Что, если кто-нибудь из них поскользнулся бы на брошенной вами кожуре?

— Да, да, я виноват. Не подумал. Понимаете, офицер, у меня так много забот. У меня больной ребенок и жена пьет. Два раза я опоздал без уважительной причины — так посчитало начальство. Что они могут знать? Я только и думаю, что о своих неприятностях. У вас ведь тоже свои проблемы. Или, раз вы органик, у вас и забот никаких нет. Но поверьте, у меня их хватает. Да и у всех достаточно. Простите меня. Это не повторится.

Кэрд, почти приложив губы к передней стенке коммуникационного блока, вызвал архивную службу. На экране появилась полная информация из личного дела Рутенбика, из которой следовало, что тот уже не раз представал перед органиками с теми же оправданиями. Кроме того, оказалось, что детей у Рутенбика нет, а жена оставила его три недели назад.

— Если вы не разрешите мне сейчас уйти, я опять опоздаю, и мне опять срежут кредит. Я этого не вынесу, у меня сейчас очень маленький заработок. Семья едва перебивается.

Государство гарантирует всем гражданам минимальный прожиточный минимум. Рутенбик знал, что Кэрд проверил его рассказ и все-таки продолжал врать. А ведь для него не было секретом, что будучи пойманным на лжи, он лишится по крайней мере еще одного кредита.

Кэрд вздохнул. Ну что заставляет людей так себя вести?

Праздный вопрос. Уж об этом Кэрду следовало бы знать. Сам-то он ведь преступник куда белее серьезный, чем Рутенбик, который на самом деле совершил лишь небольшие правонарушения. Но Кэрд все же верил — по крайней мере он всегда убеждал себя в этом, — что между ним и другими преступниками существует большая разница. По его убеждению, от обычных правонарушителей он принципиально отличался. К тому же, если из-за неуместного сочувствия он отпустит Рутенбика, то сам подвергнется опасности. Несомненно, его нарушение было не только оскорбительным, но и опасным.

А я никому не причиняю вреда.

По крайней мере — сейчас. Но если поймают меня, многим не поздоровится. Джеф достал из сумки фотоаппарат и, удерживая его двумя пальцами и прицелившись сквозь крошечное увеличительное стекло, нажал на спуск. Через секунду появилась фотография, которую он вставил в другую щель коммуникационного блока. На дисплее появилось сообщение о том, что фотография передана и внесена в соответствующий файл и что виновный действительно Рутенбик. Кэрд зачитал информацию об обвинении, назначенном им Рутенбику, в коммуникатор. Спустя несколько секунд экран вновь ожил, и на нем возникло сообщение о фиксации обвинения в архиве и на личном идентификационном диске нарушителя.

Кэрд протянул диск Рутенбику.

— Сейчас я вас отпускаю, — сказал он. — Вам не обязательно представать перед судом немедленно. Можете явиться после работы. Бросьте кожуру куда положено и можете идти.

Лицо Рутенбика вполне соответствовало его жалобному хныканью. Оно было вытянутым и узким. Тонкий нос, свисающий вниз, тесно посаженные маленькие водянистые голубоватые глаза, короткая челюсть и подбородок, которому не удалось оформиться в материнском чреве. Сутулые плечи, непричесанные волосы и изношенная рубаха дополняли его портрет. От подобного неряхи Кэрд вряд ли мог ожидать чего-нибудь, кроме подобострастия. Действительно, о том, что произошло дальше, он не мог и подумать.

Рутенбик расправил цепочку с идентификационной табличкой на шее и, опустив глаза, зашагал прочь. Внезапно он резко повернулся и издал жуткий вопль. Его лицо хорька превратилось вдруг в нечто, напоминающее морду разозленной дикой кошки. Он сильно толкнул пожилую женщину, которая как раз в это время оказалась между ним и Кэрдом. Та рухнула на Джефа, повалив его на велосипед, при падении он позвоночником проехал по его педали. Джеф взвыл от боли, не успев даже подняться, как Рутенбик, высоко подпрыгнув, обеими обутыми в тяжелые сандалии ногами опустился на его грудь. Воздух словно из надутого шарика вышел из легких, не позволив даже вскричать от боли, — педаль еще раз впилась в спину.

Рутенбик ухватился за раму; поднял велосипед и побежал с ним к каналу, куда с размаху и зашвырнул машину. Сумка Кэрда вместе с коммуникационным устройством полетела в воду.

Собравшись с силами и восстановив дыхание, рыча от гнева, Джеф поднялся на ноги и бросился вперед. Рутенбик повернулся, будто собираясь убежать, но затем вдруг припал на одно колено, резко крутанулся обратно и ухватил протянутую руку Кэрда. Уцепившись за нее, он повалился на спину, и, быстро подняв одну ногу вверх, уперся ею в живот Джефа, который под силой последовавшего затем толчка перевернулся через вероломного нарушителя и полетел в воду, едва не рухнув при этом на проплывавшую мимо лодку.

Вынырнув на поверхность и захлебываясь более от гнева, чем от набравшейся в рот воды, Джеф увидел над собой ехидно усмехающееся лицо Рутенбика.

— Ну, свинья, как тебе это нравится?

Вдоль кромки велосипедной дорожки, у воды, выстроилось еще несколько человек.

— Задержите его, — закричал Кэрд, однако люди внезапно исчезли. — Вы отказываетесь выполнять долг органика! — но, кроме двух ухмылявшихся мужчин в лодке, слушать его было уже некому. Они помогли Джефу забраться в лодку и подвезли к лестнице чуть ниже моста на Двадцать третьей Западной улице. Когда он, наконец, выбрался на дорожку, Рутенбика уже и след простыл. Воспользовавшись портативным телефоном, вмонтированным в наручные часы, Джеф позвонил в участок и попросил прислать водолазов, чтобы достать из воды его велосипед, сумку и коммуникатор. Оставшуюся часть пути на работу он прошел пешком.

Полицейский участок на пересечении Двадцать третьей Восточной улицы и Вуменвэй авеню занимал четверть большого шестиэтажного здания, оно тянулось на целый квартал. Оставляя за собой мокрый след, угрюмый Кэрд проковылял по дорожке к зданию; по обеим ее сторонам стояли облаченные в униформу, окаменевшие фигуры полицейских, погибших при выполнении служебных обязанностей. Они застыли в непринужденных, естественных позах, хотя при жизни далеко не все были столь же подтянуты и энергичны. У самого входа на высоком шестифутовом гранитном пьедестале возвышалась фигура Абеля Ортега по прозвищу «ищейка», который когда-то был руководителем, а затем и партнером Кэрда. Приходя сюда, Джеф неизменно здоровался с ним, несмотря на то, что некоторые из его коллег находили в этом что-то нездоровое. На этот раз он молча миновал статую Ортеги, не посмотрев в его сторону.

Мимо дежурного сержанта Кэрд прошел, не удосужившись даже ответить на его приветствие. Заинтригованный сержант прокричал ему вслед:

— Эй, инспектор, а я не знал, что идет дождь! Ха-ха!

Не отвечая на удивленные взгляды, Кэрд покинул просторное приемное отделение и прошел через холл, затем свернул в раздевалку. В одном из шкафчиков он выбрал для себя сухую рубаху и переоделся, повесив мокрую на вешалку.

Поднявшись в лифте на третий этаж, Джеф прошел в свой кабинет. Экран на столе сообщил ему то, что и без того не вызывало у него никаких сомнений. Необходимо сразу же позвонить майору Рикардо Валленквисту. Однако сначала он зачитал свой устный отчет компьютеру, а затем просмотрел архивный файл Рутенбика — последний известный адрес обвиняемого был: Кинг Стрит, 100. Кэрд связался с двумя патрульными, дежурившими в том районе, и попросил их проверить квартиру. В ответ он услышал, что пять минут назад это уже сделано: Рутенбик не приходил домой и не явился на работу.

Скорее всего сие означало, что он уже этого и не сделает. Совершив открытое нападение на официальное лицо — первое из числившихся за ним тяжких преступлений — он, вероятно, отправился в район «минни», расположенный по соседству с Гудзон Парком. Там селились те, кто жил на минимальный гарантированный доход, по тем или иным причинам отказываясь работать. Нередко именно там и скрывались преступники, которых с охотой укрывали местные жители. Время от времени органики совершали рейды в этот район и неизменно возвращались, поймав нескольких преступников, находившихся в розыске. Настало время прочесать район еще раз.

Кэрд заказал кофе себе в кабинет, и, потягивая горячую жидкость, сам немного остыл. Вспомнив свое купание, Джеф рассмеялся. Действительно, если взглянуть на случившееся с ним со стороны, сцена вполне может показаться комичной, даже несмотря на пережитое унижение. Увидев подобный эпизод в кино, он наверняка нашел бы его очень смешным. Что и говорить, он должен отдать должное Рутенбику. Кто бы мог ожидать, что этот нытик и сопляк, совершенно ничего из себя не представляющий, способен проявить такую смелость и силу?

Выследить его — дело нехитрое. Можно поручить это патрульным. Кэрд выключил дисплей и хотел было приказать соединить его с офисом Валленквиста, но тут вспомнил, что собирался запросить лицензию на рождение ребенка. Однако не успел он ввести код отдела приема заявлений в Бюро Населения, как на настенном телевизионном экране появилось лицо Рикардо Валленквиста по прозвищу «Большой Дик».

— Доброе утро, Джеф!

Пухлое красное лицо Валленквиста буквально лучилось.

— Доброе утро, майор.

— Мое сообщение видели?

— Да, сэр. У меня было одно срочное дело. Я только что собирался…

— Зайдите ко мне, Джеф. Прямо сейчас. У меня есть нечто интересное. Поважнее, чем заурядная кража или контрабанда дистиллированной воды. Нужно поговорить лично.

— Сейчас иду, майор, — поднялся Кэрд.

Валленквист всегда придавал преувеличенное значение личным контактам, а пользование электронными средствами коммуникации считал чем-то предосудительным. Слишком они безличны и равнодушны. Нередко из уст майора Валленквиста можно было услышать тираду, вроде следующей: «Электроника создает барьеры! Волны, экраны! Вы не имеете возможности узнать человека, с которым говорите, вам не понять, нравится он вам или нет. У вас нет способа позволить ему узнать вас. Разговор с помощью машин совершенно обезличен. В этом случае вы не более чем привидения. Для общения необходимы плоть и кровь. Нужен контакт, непосредственный запах, ощущение собеседника. Электричество неспособно передать нюансы души, внутренние импульсы и порывы. Только встреча лицом к лицу, нос к носу может это обеспечить. Лишь одному Богу известно, насколько мы лишились человечности. Необходимо сделать все, чтобы сохранить ее. Плоть к плоти, глаза в глаза. Личный контакт и ощущение партнера».

«Все это, конечно, очень мило, — думал Кэрд, поднимаясь в лифте, — единственная неприятность состоит в том, что Валленквист — большой любитель лука — он уничтожал его за завтраком, в обед и на ужин — и когда он говорит о запахе, невольно возникают неприятные ассоциации. Если так настаиваешь на личном контакте, можно было бы и не есть его три раза в день».

Кабинет Валленквиста был раза в два больше помещения, в котором работал Кэрд. Так оно и должно быть. Однако сам майор превосходил в объемах своего подчиненного лейтенанта самое большее на четверть. Ростом шесть футов семь дюймов он весил двести восемьдесят семь фунтов, и добрые девяносто из них было лишними. Департамент здоровья давно и пристально следил за ним, однако благодаря своим связям майор не позволял врачам особенно докучать ему. А из второстепенных бюрократов никто не решался преследовать руководящего майора-органика; к тому же наблюдатели из Департамента здоровья сами не отличались худобой и весьма неохотно расставались с собственным жиром. Зато уж от людей маленьких, не обладающих властью и могуществом, они неизменно требовали неуклонного выполнения всех предписаний вплоть до последней буквы. И это в то время, когда общество официально считалось бесклассовым. Так было всегда, так будет и впредь.

При виде вошедшего Кэрда майор поднялся из своего огромного обитого мягкой тканью кресла и, сцепив свои руки, пожал их. Кэрд проделал то же самое со своими.

— Садись, Джеф.

Кэрд сел в кресло. Валленквист обошел вокруг стола, увенчанного сверху чем-то вроде серпа, и уселся на край стола, наклонившись вперед. «Еще свалится. Тоже мне, шалтай-болтай, — подумал про себя Кэрд. — Но эта игрушка по крайней мере не объедается луком».

— Как жена, Джеф? — улыбаясь, спросил Валленквист.

Джеф почувствовал, как холодок пробежал по его спине. Неужели Озма совершила что-то противозаконное?

— Прекрасно.

— По-прежнему раскрашивает насекомых?

— По-прежнему.

Валленквист разразился громким смехом и хлопнул Джефа по плечу.

— Молодец, не так ли! Не знаю, искусство ли то, что она делает, но зато какое внимание со стороны публики. О ней знают все. Я слыхал, что в ее честь уже устраивают приемы.

Кэрд расслабился. Майор просто ведет обычный подготовительный разговор. Чтобы собеседники успокоились, настроились друг на друга — это в его стиле: нос к носу, глаза в глаза, плоть к плоти.

— А как поживает дочь? Ариэль… Маузер… так кажется ее зовут?

— Прекрасно.

— А вы продолжаете преподавать в Университете Восточного Гарлема?

Валленквист кивнул, и челюсти его прихлопнулись, словно паруса на ветру.

— Хорошо, хорошо. Так, значит, вечеринка? И кто там будет? Я знаю кого-нибудь?

— Наверняка. Ничего особенного, подобные события в артистическом мире — явление обычное. Прием дает Малькольм Чанго Кант, куратор музея Двадцатого века.

— Конечно, конечно, я слышал о нем. Правда, я в эти круги не вхож. Хорошо, что вы имеете информацию оттуда. Органик должен знакомиться с людьми других профессий.

«Вы бы сильно удивились, узнав скольких таких людей я знаю», — подумал Кэрд, продолжая поддерживать разговор и расспрашивая майора о здоровье, о жене, детях и внуках.

— Прекрасно, — отвечал тот, — лучше и быть не может.

Наконец, Валленквист сделал паузу. Кэрд нарочно отвернулся, продолжая, однако, рассматривать майора уголками глаз. Еще несколько секунд, и он, почувствовав, что тот готовится сообщить нечто важное, открыто встретил взгляд собеседника.

— У меня тут есть довольно серьезное дело, — сказал майор. — Такое, когда следует навострить уши. Дэйбрейкер! Ага, я так и думал. Подобное заявление способно вас разбудить. Я не ошибся?

Валленквист легонько потрепал Кэрда по руке.

— Я, конечно, буду следить за ходом дела, но главное удовольствие предоставлю получить вам. Вы, слава Богу, прекрасный человек и очень мне нравитесь!

— Благодарю, — ответил Кэрд. — Я также нахожу общение с вами весьма приятным.

— Я знаю своих людей, Джеф. В этом деле нам требуется лучший из лучших, а ты, Кэрд, — настоящий гончий пес.

4

К большому облегчению Кэрда майор, наконец, поднялся со стола, прошел вокруг него обратно к своему креслу и голосом включил настенный экран, за его спиной. Затем, крутанувшись в кресле, он приготовился смотреть.

— Это не просто какой-то там обычный беглец, — произнес он еще раз.

На экране появились три изображения взрослого мужчины: в одежде, в полный рост и под различными углами. Под ними возникли еще три изображения того же человека, но уже обнаженного. Джеф и майор Валленквист, не сговариваясь, уставились на половой член мужчины, явно подвергнутый в свое время процедуре обрезания. Кэрду никогда не приходилось видеть подобное в натуре — только на фотографиях. Сейчас зрелище это показалось ему хоть и экзотическим, но все-таки довольно уродливым.

Затем последовал портрет того же мужчины, только голова и плечи, в анфас. На голове у него была зеленого цвета ермолка, из-под которой свисали длинные рыжие волосы. Кустистая, рыжая борода подчеркивала очертания строгого, широкоскулого лица с небольшими зелеными глазами, тонкими губами и широким, коротким носом с большими ноздрями. На экране появилась надпись, высвеченная крупными буквами:

ЯНКЕВ ГЭД ГРИЛЬ

ОТВЕТСТВЕННЫЙ ЗА ПОНЕДЕЛЬНИК

Затем пробежал идентификационный код. Он переместился по экрану вверх, и на его месте начали последовательно высвечиваться коды, соответствующие описанию ушей, глаз, отпечатков пальцев и ступней. Показались данные, характеризующие голос, обычный запах кожи и группу крови, а также информация, кодирующая рентгеновские снимки и сонограммы черепа и скелета. За этим последовали топография мозга мужчины, диапазон излучения, сопутствующего его мыслительному процессу, описание присущего ему баланса гормонов, химический состав волос и крови, генетическая информация, внешние антропологические данные, коэффициенты врожденных умственных способностей, психологической устойчивости, социальной активности и даже формально закодированное описание походки.

Валленквист скомандовал, чтобы информация двигалась по экрану немного медленнее. Через несколько секунд Кэрд сказал:

— Остановите! Что это? Аллергия на устрицы? Но ортодоксальные евреи не едят устриц!

— Ага! — произнес майор таким голосом, словно только что в полной темноте увидел луч яркого цвета. — А этот еврей ест! Вернее, ел. По крайней мере один раз. Посмотри-ка… что здесь написано? Появилось головокружение и тело покрылось пятнами. Видишь, он заявил, что это наказание послано ему господом Богом!

— Никто не совершенен, — констатировал Кэрд.

— Только человечество в целом благодаря Богу станет когда-нибудь совершенным!

«Это точно, — пошутил про себя Кэрд, — а еще следующим летом встретимся в Иерусалиме. Всем известно: Второе пришествие Христа может произойти в любой момент, пролетариат придет к власти, и государство скоро отомрет».

— Как видишь, — заметил Валленквист, — если не считать повышенной религиозности, он являл собой пример образцового гражданина. И затем, вдруг пуф — и все разлетелось! — Валленквист простер руки над головой. — Вчера этот человек не вышел из своего стоунера. Его коллеги в Иешиве, конечно, проверили, в чем дело, ведь семьи у него нет. Стоунер оказался пуст. Никаких сообщений, никаких указаний на то, что могло произойти.

Валленквист низко склонился над Кэрдом:

— Это означает, что сейчас этот человек находится во Вторнике! Он сейчас здесь!

Кэрд поднялся и принялся расхаживать взад-вперед по комнате.

— Янкев Гриль, — повторил он. — Я знаю этого человека.

— Ты его знаешь? Но…

— Вы не просмотрели весь его файл. Одно время он играл с другими днями в шахматы по магнитофону. Одним из его противников был я. Мне известно всего лишь его имя, и сегодня я впервые увидел его воочию. Может быть, вы знаете о том, что я чемпион Манхэттена, занял седьмое место в мировом чемпионате Вторника и двенадцатое — среди всех дней. Кстати, Гриль в турнире «Все Дни» был одиннадцатым.

— Серьезно? — удивился Валленквист. — Я, к сожалению, плохо знаком с этой игрой. Как только подумаю, что вместо этого ты мог бы посидеть с удочкой у реки… но так или иначе, я горжусь тем, что ты чемпион, пусть это всего лишь шахматы. Весь наш отдел гордится тобою.