Пролог

? Госпожа моя, – проговорил он, не поднимая головы и скрывая горькую усмешку.

Рыцарь преклонил перед ней колено и склонился к протянутой руке. Рука была прохладной, мягкой, шелковистой. Она так отличалась от его обветренных, грубых рук. Точеные пальчики чуть касались его ладони, изящные ногти отливали розовым.

Дэймон с удивлением отметил, что Соланж до сих пор носит золотое с гранатом кольцо – то самое, которое он подарил ей много лет назад. Камень тускло мерцал в сумеречном свете. Пальцы Соланж слегка дрожали. Возможно ли? Дэймон, наконец, поднял глаза, впервые за вечер, встретившись с ней взглядом.

Прошло девять лет, но она ничуть не изменилась. Все такая же юная и прекрасная, какой он помнил ее все эти долгие годы и о которой мечтал бессонными ночами.

На бледном лице темнели глаза, полные печали. Они оставались грустными, даже когда она улыбнулась ему. Украшения из золота и серебра казались слишком тяжелыми для ее нежной шеи.

Волосы, уложенные королевским валиком, были скрыты под прозрачной кисеей, но Дэймон хорошо помнил их темно-каштановый, почти черный отлив и то, как они вспыхивали ярким рыжим огнем, когда их касался луч солнца.

– Мой преданный друг, – промолвила, наконец, Соланж, слегка сжимая его пальцы, – мне так приятно видеть тебя вновь.

Дэймон наслаждался звуком ее голоса и одновременно злился на себя за то, что пал к ее ногам. Свободной рукой Соланж коснулась его и, послушный этому безмолвному приказу, он выпрямился и встал рядом с ней.

В приемной зале было очень холодно. Не спасали ни вышитые ковры на стенах, ни толстый слой соломы на плитах пола. У камина приглушенно переговаривались приближенные Соланж, и Дэймон спиной чувствовал их любопытные взгляды.

– Мне так тебя не хватало, – добавила Соланж едва слышно.

Дэймон глубоко вздохнул.

– Меня привел сюда долг, моя госпожа, – ответил он, стараясь казаться равнодушным и скрывая ту страшную боль, которую воскресила их встреча в его душе!

На одно короткое мгновение на лице Соланж появилось выражение боли. Или это было сожаление?

– Разумеется, – согласилась она и отвернулась.

Наступило тяжкое молчание. Каждый из них погрузился в свои нерадостные мысли. Чтобы отвлечься, Дэймон стал рассматривать платье Соланж. Расшитое тусклым золотом, украшенное сияющим, как роса, жемчугом, оно, казалось, отражало свет факелов. Глаза его невольно остановились на вырезе лифа, стремясь взглядом проникнуть за покровы, скрывающие ее грудь.

Соланж пристально смотрела на него, прекрасно понимая, о чем он думает. Она всегда видела его насквозь. Уголки ее губ чуть дрогнули.

Кровь бросилась в лицо Дэймону. Он, рыцарь, ведет себя, как неотесанный мальчишка-оруженосец.

– Миледи, где лорд? Где ваш супруг? – в отчаянии спросил он, наконец.

Улыбка растаяла. Взгляд снова стал печальным.

– У меня нет супруга, – ответила Соланж.

– Мадам?.. – Он окаменел.

Мир содрогнулся. Мир, в котором она была его солнцем, его сияющей звездой. Дэймон падал в бездну, и ухватиться ему было не за что.

– Здесь нет лорда, – очень тихо добавила она. – Есть только ты.

Задыхаясь, он смотрел на нее. Тяжесть в груди сменилась резкой болью. Он схватился за ворот кольчуги, силясь расстегнуть его.

Ропот дам за его спиной стих.

В наступившей тишине было слышно дыхание Соланж. В ее темных глазах плавали причудливые тени. Губы ярко алели на бледном лице. Несмотря на природную хрупкость, у Соланж всегда была сильная воля. И вот теперь она изменила ей. Не может быть! Она смеется над ним! Не могут ее слова быть правдой.

Соланж нерешительно протянула руку и коснулась плеча Дэймона. Голос ее был глух и нежен.

– Ты хочешь меня? Я твоя.

1

Англия, 1279

Их детство прошло в замке отца Соланж. Она, будучи дочерью сеньора, была ограничена в своем поведении рамками всевозможных условностей, но еще маленькой девочкой научилась ловко обходить их. Соланж ненавидела вышивание, терпеть не могла играть на лире, а уж уроки хорошего тона заставляли ее прятаться в самых дальних и темных уголках замка. Там Дэймон обычно и находил ее, рассказывающую придуманные истории невидимым собеседникам.

Среди слуг ходили упорные слухи, что она – «подменыш», подложенный эльфами в колыбель вместо настоящей дочери сеньора. Хотя на самом деле странности девочки объяснялись проще – ее мать была француженкой. Произведя на свет Соланж, она умерла, так и не успев выучить ни одного английского слова. Впрочем, она к этому и не стремилась.

От матери Соланж унаследовала молочно-белую кожу, миндалевидные глаза и изящные манеры. От отца – сурового маркиза Айронстага – обаяние и любовь к чтению. И хотя она родилась в замке, он не стал для нее по-настоящему родным домом. Ее боялись. Ее избегали. Вокруг Соланж витал магический дух. На детском личике светились взрослые, мудрые глаза. В хрупком теле таилась странная сила.

Но не это было для Дэймона главным. Уже тогда она была его звездой, его жизнью, а он – ее рыцарем, заступником и страстным поклонником ее необычайной красоты.

Порой она засыпала, уронив головку ему на плечо. Ее шелковые волосы щекотали Дэймону подбородок. Он крепко прижимал ее к себе, чувствуя ответственность за эту необыкновенную девочку.

В замке все считали его старшим братом Соланж, но только не он сам. Дэймон любил ее, любил по-настоящему и готов был ждать столько, сколько понадобится. Он был уверен, что и Соланж принадлежит ему точно так же, как он ей, а значит, единственным возможным завершением этих чувств будет свадьба, и они станут мужем и женой.

А пока он готов был ждать, вытирая ей нос, когда она болела, и, успокаивая, когда ее любимые собаки погибали на охоте. Если же в ее сумасбродную головку приходила мысль взобраться на самое высокое дерево в старом саду, Дэймон подавал ей руку и помогал найти кратчайший путь к вершине.

Она безоглядно доверяла ему, во всем полагалась на него и считала его источником всего самого лучшего в жизни. Она любила Дэймона, но положение наследницы создавало определенные сложности, о которых она не подозревала.

Дэймон был уверен, что девушка создана для него, но, в отличие от юной Соланж, понимал, сколько потребуется усилий, чтобы ее отец, могущественный Генри Айронстаг, отдал дочь именно ему.

Дэймон Вульф[1] был сиротой. Его родители, маркиз и маркиза Локвудские, умерли от холеры, когда он был еще совсем маленьким. Отец Соланж взял трехлетнего мальчика на воспитание. Он не мог поступить иначе, ведь маркиз Локвуд был его близким другом.

Родовой замок Дэймона – Вульфхавен быстро пришел в запустение. Он живописно возвышался на вершине скалистого холма и напоминал загадочное логово, утонув шее в лесах и туманах. Его называли прибежищем языческих демонов. Поговаривали, что черные камни его фундамента остались от капища дьявольских друидов, а еще – что сами друиды порой вершат там свои нечестивые ритуалы. Знатных господ из замка подозревали в происхождении от друидов. Говорили, что волчье имя приняли они неспроста, что наверняка имеют родню среди волков, а то и сами оборачиваются...

Все эти россказни привели к тому, что крестьяне старались держаться от замка подальше. Последние маркиз и маркиза Локвудские с трудом удерживали селян, а с их смертью почти все разбежались, кто куда – подальше от этого проклятого богом места.

Вульфхавен стоял – одинокий, устремленный к небу памятник прошлому. Стаи диких волков, словно подтверждая его название, каждую ночь собирались среди камней и оглушали окрестности страшным воем.

Юный маркиз с грустью наблюдал, как земли его пращуров захватывают соседние лорды. Его опекун не делал ничего, чтобы исправить положение. Ему хватало своих забот. Все эти обстоятельства ставили юного Дэймона в странное положение. Сирота, сын знатных господ, воспитанник властителя. Но не наследник, столь необходимый роду.

Знатный по рождению, но не обладающий властью, он, тем не менее, был своим человеком для всех обитателей замка. Его стремление найти собственный путь в жизни вызывало уважение, но будущее его было пока туманным.

Дэймон очень хотел стать целителем. Он старался не пропускать ни одного визита лекаря, внимательно прислушивался к его словам и неофициально считался его учеником. Так он познал основы медицины, но вскоре старик-лекарь уже не мог удовлетворить его растущую тягу к знаниям, и Дэймон принялся учиться сам, беседуя с каждым, кто мог рассказать ему что-то новое о домашних снадобьях.

В результате Дэймон стал знать о травах больше всех в округе. Пациенты, в основном крестьяне, потянулись к нему за помощью. Одни – с зубной болью, другие – со сломанными костями, третьи – с разными иными хворями. Известность его росла, отчасти потому, что его лекарства и правда помогали, но так же и оттого, что, в отличие от старого лекаря замка, Дэймон ни с кого не брал платы. Он всегда делал для пациента все, что мог, но понимал, как этого мало. Будь у него возможность, как много он бы сделал!..

А пока он бродил по окрестным полям и болотам в поисках нужных трав. Часто его сопровождала Соланж. Он радовался ее присутствию не только потому, что любил ее, но и потому, что у нее был очень внимательный глаз: она замечала самые тонкие травинки, которые ускользали от его взгляда.

Дэймон мог стать великим целителем, но он не мог изменить своего происхождения. Знати не пристало заниматься ремеслом, а практиковать ради удовольствия ему не позволил бы Генри – отец Соланж.

К тому же его ждало наследство – пустой, обветшалый замок, заросшие поля и пришедшие в запустение деревушки на краю света. И Дэймон был полон решимости привести все в порядок. Он был уверен, что сможет и восстановить замок, и исцелить больных, и, что самое главное, – дождаться свою Соланж и быть с ней рядом. Всегда.

Однажды, когда Соланж едва минуло шестнадцать, она позвала Дэймона в свои покои, хотя обычай запрещал юноше его лет, к тому же не родственнику, оставаться наедине с юной девушкой. То, что ему была позволена такая вольность, встревожило его.

Смеркалось. Соланж сидела у открытого окна, и ее темный силуэт четко выделялся на фоне заходящего солнца. Чистый, четко очерченный профиль напомнил ему мотылька, которого он видел как-то ночью в деревне: хрупкое, изящное, неземное существо.

– Послушай, Дэймон, – обратилась она к нему, – леди Элспет говорит, что женщина без мужа неполноценна. Что женщина не может совладать с желанием согрешить и что эта ее природная слабость может и должна сдерживаться мужчиной. И еще она говорит, что бог сотворил нас такими для нашего же блага.

Дэймон скорчил гримасу.

– Леди Элспет – старая ханжа. Все знают, что лорд Хатрон у нее под каблуком.

– Знаешь, я тоже так думаю, – радостно согласилась Соланж, и глаза ее заблестели.

Дэймон присел рядом с ней. Прохладный ветерок из распахнутого окна приятно обдувал его лицо. Соланж придвинулась ближе, обняла его и положила голову ему на плечо.

Даже это невинное прикосновение воспламенило Дэймона. Длинные волосы девушки струились по его руке и щекотали ладонь. Дэймон погладил шелковистые пряди.

– Женщина нужна мужчине, а мужчина нужен женщине, – медленно проговорил он. – Лишь тогда возникает гармония.

Это все, что он мог ей сейчас сказать. Соланж еще слишком юная и пока не готова принадлежать ему. Он выпустил ее локоны, и они свободно рассыпались по его груди душистыми мягкими волнами. Закатное солнце играло в них искорками меди.

– Дэймон... – Она замолчала и прижалась к нему.

– Да? – Дэймон изо всех сил старался, чтобы голос его звучал по-братски, но упоительный запах ее волос кружил ему голову. Он готов был уже забыть о клятве, которую дал самому себе, – ждать еще год. Соланж, словно сонный котенок, потерлась щекой о его руку. Дэймон улыбнулся.

– Ты когда-нибудь поцелуешь меня? – промурлыкала она.

Дэймон замер. Соланж спрятала лицо у него в рукаве. Потом подняла голову и взглянула на него из-под густых ресниц.

Дэймон не мог оторвать взгляда от ее губ. Свежие и яркие, они напоминали ему или спелые вишни, или алые розы, или... потаенные женские местечки. Большим пальцем он очертил эти губы и почувствовал на пальцах ее теплое дыхание. В ее глазах, прикрытых темными ресницами, плясали дразнящие огоньки.

Осторожности как не бывало... Соланж хочет принадлежать ему. Он не в силах сдерживать свое желание. Они любят друг друга.

Дэймон склонил голову и приник губами к ее губам.

Он едва дышал, стараясь не напугать ее. Губы Соланж были мягче, чем он ожидал, и вкус их обещал неведомое, прекрасное яство, которым была она сама. Он рывком притянул ее к себе.

Поцелуй длился долго. Кровь ударила Дэймону в го лову, затмевая все, кроме Соланж. Вкус ее губ, ее. Он все крепче сжимал девушку, все сильнее разгоралось в нем пламя. Соланж, Соланж, Соланж...

Она отвечала ему, обвила руками шею, тесно прижалась... Ее крепкие груди касались груди Дэймона, волосы окутали их покрывалом тайны. Она отстранилась на миг глотнуть воздуха, но он не выпускал ее, осыпая поцелуя ми щеки, изящный подбородок, нежную шею... Он услышал стон и не сразу понял, что стонет сам.

Пальцы ее коснулись волос Дэймона и запутались в них. Вдруг Дэймон почувствовал солоноватый вкус. По ее щекам струились слезы. Потоки слез. Дэймон моментально отрезвел. Боже всемогущий, что он натворил?! Да он хуже зверя, животного... Он осторожно разомкнул руки Соланж, обвившие его шею.

– Госпожа?.. – служанка Соланж Адара вошла в покой с платьем к сегодняшнему обеду.

Соланж поспешно отвернулась к окну, кончиками пальцев смахивая с лица остатки слез.

– Положи платье на постель, Адара, – тихо сказала Соланж.

Дэймон поймал подозрительный взгляд женщины и поднялся.

– Я должен идти. Увидимся за обедом.

Соланж обернулась к нему. Не говоря ни слова, она всматривалась в его лицо. Впервые в жизни ему стало не уютно рядом с ней. Ее чистый, испытующий взгляд был для него немым укором. Губы Соланж, влажные и припухшие, блестели. Он почувствовал, что должен срочно покинуть ее, пока окончательно не погубил себя в ее глазах.

– Да, увидимся за обедом, – еле слышно повторила Соланж и опустила взгляд.

Соланж стояла перед зеркалом и любовалась своим отражением. Она приподняла брови – и Соланж в зеркале сделала то же. Она опустила их – и к зеркальной девушке вернулось ее обычное спокойствие.

Зеркальная девушка казалась Соланж удивительной красавицей. Это была сама Соланж и в то же время не она. Изумрудно-зеленое, расшитое золотом платье эффектно облегало фигуру.

Адара затягивала на ее талии пояс-цепочку, длинные концы которой свисали до полу. Руки ее двигались ловко и легко, но было в ней в этот вечер что-то странное – какое-то тайное возбуждение. Соланж чувствовала это и молча следила за ней. Не странно ли, что она, зная Адару всю жизнь, на самом деле ничего о ней не знала? В Адаре была та же отстраненность, которую Соланж не раз подмечала в других случаях. Это была странная смесь робости и снисхождения, которым Соланж, как ни старалась, не могла найти объяснения.

– Адара, – обратилась она к ней, – ты любишь меня?

Руки женщины замерли.

– Люблю ли? Разумеется, люблю, госпожа.

Соланж с интересом изучала ее склоненную голову.

– Почему же тогда ты никогда не улыбаешься мне…

Адара выпустила пояс. Он изящно обвил бедра девушки. Украшенные рубинами кисти спрятались в складках юбки. Не ответив на вопрос, Адара принялась убирать волосы Соланж в золотую сетку.

– Я чем-то обижала тебя? Была к тебе жестока или несправедлива? – не успокаивалась Соланж.

Она склонила голову и коснулась затылка, пробежав пальцами по тонкому металлическому кружеву, усыпанному бриллиантами. Взглянув в зеркало, Соланж увидела выражение лица Адары.

Служанка покачала головой. Губы ее были сжаты.

– Может, я обидела кого-то из твоих близких? – продолжала Соланж.

– Нет, госпожа. Что это вам в голову пришло? Обед вот-вот подадут, госпожа. Вам пора вниз.

Она коротко поклонилась, повернулась и вылетела из комнаты. Соланж вздохнула. Вот так всегда. Она состроила гримаску своему отражению.

– Страшилище ты, – прошипела она, – дьяволица уродливая! Но почему же тогда Дэймон целовал тебя?

– Потому что ты попросила его об этом, глупышка, – ответила самой себе Соланж. – Сам он никогда бы этого не сделал. Ты просто-напросто вешалась ему на шею. А он совсем растерялся. Или испугался.

Дэймон, любимый... Дэймон, в чьих черных волосах играла солнечная радуга. Дэймон, в темно-карих глазах, которого пряталась тайна звезд. Стоило только заглянуть в них поглубже, чтобы разгадать эту тайну... Дэймон, прервавший ее поцелуи, отказавшийся от нее. А она могла дать ему так много!

Сила его объятий ошеломила Соланж. Она ждала их так долго – тысячу лет. И когда, наконец, свершилось это долгожданное чудо, она поняла, что значит для него. И безмолвные слезы радости невольно оросили щеки. Это был счастливейший миг в ее жизни.

Но он миновал. Теперь ей придется вновь завлекать Дэймона. Придется все начинать сначала. Соланж задумчиво коснулась сетки на голове. Потом приподняла юбки – слишком тяжелы, чтобы в них бегать. Чем старше она становилась, тем тяжелее делались ее наряды. Она вздохнула и выплыла из покоев, лелея в голове планы возвращения Дэймона.

Вечерний замок выглядел зачарованным. Факелы озаряли тщательно вытканные и богато расшитые гобелены. Танцующие кругом тени напоминали Соланж о вещах самых неожиданных, вроде вкуса медовых сот или запаха осени.

В Айронстаге было тепло и уютно – в отличие от других замков, где обычно веяло сыростью. Мебель, одежда, украшения, посуда – все, чем владел отец Соланж, было самым лучшим. Что-то он получил по наследству от предков, кое-что приобрел сам, но многое было сделано здесь, в самом замке – из местной шерсти и льна. Земли здесь были плодородны и богаты.

Маркиз Айронстаг жил широко и если уж задавал пир, то пир горой. Все пряности, какие можно было найти в Лондоне и Дувре, были к услугам его поваров – от коробочек с перцем и шафраном до связок драгоценного сухого чайного листа, привезенного с Востока. Все, что окружало Айронстага, должно было удивлять окружающих.

Соланж вышла на главную лестницу и замерла. Внизу царила непривычная суета, и ее охватило беспокойство. Насколько она знала, никого нового не ожидалось.

Были только давно знакомые незнатные дворяне. Но, приглядевшись, она заметила среди них нескольких не знакомцев.

Это были солдаты в оранжево-зеленых туниках. Они пили и хохотали, с любопытством озираясь кругом. Все были длинноволосые и бородатые. Их дикий, дерзкий вид не понравился ей с первого же взгляда. Кое-кто заметил ее появление и теперь пинал приятелей, пока все взгляды не обратились к ней. Шум стих.

Соланж не знала, что делать. Она не привыкла к такому всеобщему, пристальному вниманию, да и в придворных манерах искушена не была. Шея и щеки ее пылали. В отчаянии она искала в толпе хоть одно дружественное лицо, но повсюду натыкалась лишь на откровенно наглые взгляды. Где Дэймон? Где отец?

Ей ничего не оставалось, как гордо поднять голову, чтобы скрыть свою тревогу, и спуститься вниз по лестнице.

– Доченька, – услышала она, наконец, голос отца. Гости расступились, и Соланж увидела Генри. Он стоял с кем-то у камина. Девушка с облегчением вздохнула и скользнула сквозь толпу к ним.

Генри встретил ее на полпути и подвел к человеку, с которым беседовал.

– Ты чудесно выглядишь, – чуть слышно пробормотал он, будто сам, удивляясь этому.

А вот Соланж удивилась по-настоящему. Никогда прежде она не слышала от отца слов одобрения. Ей казалось порой, что она для него что-то вроде домашнего зверька, которого надо кормить, иногда наказывать, но считаться с ним совсем необязательно. Она открыла, было, рот, чтобы поблагодарить его, но маркиз не дал ей сказать ни слова.

– Ну, вот и она, – объявил он и хлопнул незнакомца по плечу.

Напрасно ждала Соланж, что гость представится. Мужчины, казалось, были чем-то озабочены. Тревога все сильнее сжимала сердце Соланж.

– Рада встрече, мой господин, – тихонько проговорила она наконец, не поднимая глаз. Ей казалось, что весь замок с интересом наблюдает за этой сценой.

Внезапно человек наклонился, взял ее руку и прижал к губам. Она потрясенно вскинула взор.

У него были самые яркие глаза из всех, какие ей доводилось видеть. Они будто вобрали в себя весь свет этого зала, и сами стали источником света. На миг, когда его губы коснулись ее руки, Соланж охватила паника. Но тут он улыбнулся, глаза его обрели светло-серый цвет, а сам он выглядел совершенно обычным человеком.

– Это граф Редмонд, дочь моя, – представил его отец.

– Леди Соланж, – проговорил граф с явным французским акцентом.

Сначала ей показалось, что губы его шевелятся беззвучно, и только потом она услышала свое имя – Соланж...

Разумеется, она знала, кто он такой. Стивен, граф Редмондский, последний наследник родовитых соседей-дворян, с которыми семью Соланж разделяла вековая вражда. Причиной тому были приграничные земли и деревни, на которые зарились обе семьи.

Чтобы остановить войну, понадобился королевский указ. Король Эдуард не желал, чтобы два самых богатых рода истребили один другой, а потому просто-напросто объявил спорные земли своими.

Соланж не могла понять, почему граф появился в их доме. Официально война закончилась, но вражда не прошла – ни с одной стороны. Каждый считал противника виноватым в том, что вожделенные земли потеряны. Последнего графа Редмонда, дядюшку нынешнего, отец Соланж именовал не иначе, как драным старым козлом. Когда же пять лет назад тот умер, Генри, дабы отпраздновать сие событие, задал недельный пир, на который пригласил всю соседскую знать – кроме нового графа.

«Нет, – подумала Соланж, – этот Редмонд совсем не похож на своего дядюшку. Этого никто не назвал бы козлом. Тигром, скорее даже львом».

Он был лет на десять старше Соланж. Как и другие чужаки, длинноволос и бородат, но, в отличие от них, не смугл. Длинные золотистые кудри падали ему на спину. Рыжеватая ухоженная борода скрывала большую часть лица.

Была в нем некая странность, вызывающая у Соланж настороженность и легкомыслие одновременно.

– Солнечный ангел, – проговорил он.

Соланж не могла заставить себя отвести взгляд от его губ, зачарованная томительной медлительностью вылетавших оттуда слов. Губы сомкнулись в улыбке, и тогда она вновь взглянула в бледные глаза графа.

– Имя, достойное той, кто носит его. – Он продолжал улыбаться.

Она поняла, что речь о ней, и, скрывая смущение, склонила голову. Мгновение тишины длилось, казалось, вечность. Соланж страстно мечтала оказаться в своих покоях, в конюшне, где угодно – но только не стоять здесь, перед ним.

Молчание нарушил Генри.

– Отлично, – сказал он, – идем обедать. В большом зале царило оживление. Всем то и дело требовались слуги. На каменном полу устанавливали скамьи. Прислужники сновали, поднося мед и эль, блюда с жареным мясом и овощами, караваями хлеба и толстыми ломтями сыра. Повсюду стояли вазы со сваренными в меду фигами и другими сластями. Со стуком ставились на столешницы тарелки, звенели кубки.

Вместе с отцом и графом Соланж прошла к своему обычному месту за главным столом. Те, кто ел за отцовским столом, были достаточно знатны, чтобы сидеть каждый в отдельном кресле, а не тесниться на общей скамье. Сам стол стоял на каменном возвышении, лицом к другим, и отсюда можно было видеть всю залу.

Редмонда усадили справа от Соланж, так что им надо было пользоваться одним ломтем хлеба. Обычно рядом с ней сидел Дэймон. Но где же он? Соланж внимательно осматривала зал, отыскивая в толпе знакомый облик, но его нигде не было.

Есть ей расхотелось. Неужели она так надоела Дэймону своими откровенными приставаниями, что теперь он не может видеть ее?! Соланж почувствовала комок в горле. Если она потеряет Дэймона, как ей жить? Он был ее лучшим другом. Ее единственным другом.

Граф поднес к ее губам кусок мяса и ждал, когда она обратит на это внимание. Все в зале перестали есть и наблюдали за этой сценой.

Наконец Соланж встрепенулась и... увидела у своих губ толстые пальцы графа, держащие истекающий соком кусок мяса.

«Он что, всерьез надеется на то, что она станет есть у него из рук?» – подумала с возмущением Соланж. Она изо всех сил вжалась в кресло, отчаянно глядя то на отца, то в зал. Все с жадным любопытством уставились на нее. В некоторых взглядах была симпатия, даже жалость. Но взгляд отца испугал ее.

Брови его были сведены, рот сжат. Он казался старше своих лет. Прежде он никогда не смотрел на нее с такой злобой. Кивком он приказал ей взять кусок из рук графа. Соланж не шелохнулась. Редмонд спокойно ждал. Мясо остывало.

Соланж вдруг подумала, что отец прознал как-то о ее вольном обхождении с Дэймоном и решил наказать ее, преподать ей урок. Тяжесть расплаты казалась чудовищ но несоразмерной греху, но иной причины придумать она не могла. Соланж поняла, что придется повиноваться отцу, ведь в его власти было запретить ей видеться с Дэймоном.

Соланж осторожно подалась вперед, судорожно сжимая руками подлокотники. Она ощутила, как самый воз дух вокруг наполнился ожиданием, жадным любопытством, сосредоточенным на ее губах, приближающихся к пальцам графа.

Как можно осторожнее Соланж сжала зубы. Граф немного посопротивлялся, не выпуская мяса, пока она не сомкнула губы на кончиках его пальцев, и лишь тогда вы пустил кусок.

Соланж поспешно откинулась назад, с отвращением глядя на стол, заставленный яствами. Мясо было сухим, безвкусным.

В зале стояла мертвая тишина. Такой тишины, как эта, Соланж не слышала ни разу в жизни. Она проглотила мясо. И вновь подняла взгляд. Граф держал перед ней кубок с вином – свой кубок.

Какой-то миг она просто рассматривала его руку. От метила про себя, что рука эта не знала битв. Что обшлаг рукава его туники подшит мелкими, почти невидимыми стежками. Потом сосредоточилась на тяжелом золотом кубке – одном из лучших кубков отца.

Соланж понимала, что это предложение вовсе не так безобидно, как предыдущее. Выпить же из его кубка – значит, согласиться на что-то личное, интимное. Разрешить ему повелевать ею, владеть ею. Это уже слишком! Она не позволит так унизить себя. Этот мужчина, этот чужак не имеет прав на нее и не может заставить ее пить из его рук. Глаза ее вспыхнули праведным гневом.

Рядом с ней, в тяжелом кресле, зашевелился Генри. Соланж знала, что стоит ей только взглянуть на отца, и она проиграет бой. Лучше не отрывать глаз от кубка. Текли секунды. Минуты.

Генри пошевелился снова. Позвал ее.

Соланж отвела взгляд. И натолкнулась на взгляд графа. Это было ловушкой. Она растворилась в безразличном спокойствии его зрачков и поняла, что игра проиграна. Граф измерил силу ее духа и сломил его своим хитрым коварством. В бледных глазах светились превосходство и легкое сочувствие.

Генри снова звал ее. Голос его уплывал прочь, в тихую пустоту.

Редмонд подбадривающе улыбнулся ей и прижал кубок к ее рту. Холодный металлический ободок впился в губы. Ей оставалось пить – или вино потечет по лицу и шее.

Она разжала губы и выпила.

Тишина была взорвана шумом. Мужчины били кулаками по столам, женщины громко хихикали. Даже слуги шептались и пересмеивались.

Соланж отерла рот тыльной стороной ладони. Редмонд расхохотался и одним глотком осушил кубок. Потом повернулся к даме справа и принялся расточать комплименты ее внешности.

Генри, совершенно не замечая дочь, негромко беседовал с леди Маргарет, своей последней любовницей. Соланж чувствовала себя посрамленной, униженной и страшно одинокой в этой огромной, битком набитой людьми зале.

Все присутствующие были свидетелями ее позора. Все, кроме Дэймона. Хотя бы в этом ей виделось утешение.

Чтобы не вскочить и не выбежать вон, Соланж представила себе, что Дэймон рядом. Широкоплечий, , красивый, с падающими на лоб черными кудрями. Вот он склоняется к ней и шепчет, как глупо тревожиться, что думают о тебе все эти людишки, а еще – что он любит ее и это единственное, что важно.

Соланж решила, что придет к нему этой ночью. Выскользнет из своих покоев и отыщет его, где бы он ни был. А когда найдет, вымолит прощение за то, как вела себя вечером.

Быть может, он снова обнимет ее, прижмет к себе, чтобы она услышала, как бьется под щекой его сердце. Возможно, она сможет убедить его полюбить ее так, как любит его она – не как сестру, не как друга, а...

– Соланж вполне готова к отъезду, – услышала она обрывок фразы.

Редмонд наклонился к ее отцу и продолжил беседу.

– Согласен. Я уже послал за священником. Завтра утром он будет здесь, – говорил Генри.

Кровь отхлынула от щек Соланж.

Обычно священник появлялся в замке раз в год, когда объезжал приходы. Он принимал исповеди, крестил младенцев, сочетал браком пары и отпевал тех, кто скончался. Других причин для дорогой поездки в Айронстаг у него не было, если только у маркиза не возникла в этом священнике срочная необходимость.

Соланж закрыла и снова открыла глаза. Ее отец продолжал беседу с графом.

– У нее богатое приданое, Редмонд.

– О чем это вы говорите, отец? – вмешалась, наконец, Соланж.

Генри побагровел. Он знал несносный характер своей дочери, но в этот вечер она вела себя совершенно безобразно.

– Мы обсуждаем твою свадьбу, – сухо проговорил он. – Не перебивай нас, пожалуйста.

Но Соланж не могла молчать. Охватившая ее паника оказалась сильнее приказа отца.

– Свадьбу? С кем? – с ужасом спросила она. Увы, Соланж знала ответ. Все странности этого вечера сложились воедино, как кусочки мозаики.

– Со мной, разумеется, мой ангел, – услышала она голос графа и почувствовала прикосновение его руки к своей.

Его низкий, мелодичный голос донес до сознания Соланж смысл сказанного. По-прежнему не глядя на Редмонда, она вырвала руку и с мольбой обратилась к отцу.

– Отец, я недостойна такой чести. Мне нужно время, чтобы... подготовиться, чтобы научиться быть настоящей женой. Я не готова пока, я обесчещу графа, если выйду за него сейчас!

Наступило молчание. Отец смотрел на нее так, будто видел первый раз в жизни. Редмонд с силой сжал ее руку.

– Ты угрожаешь, Соланж? – тихо, почти нежно спросил он.

– Нет! – Она затрясла головой, пытаясь освободиться от его руки. – Я не угрожаю, сэр. Я говорю правду!

Генри нахмурился.

– Довольно, дитя! У тебя было целых шестнадцать лет, чтобы научиться быть женой. В тебе говорит девичья скромность, и это понятно. Но все давно решено. Ты выйдешь за Редмонда. Он отпрыск знатного рода, он ровня нам. Наши земли граничат друг с другом. Если наши семьи объединятся, объединятся и наши войска.

Мгновение отец задумчиво смотрел на нее, потом покачал головой.

– Ты должна благодарить меня, дочка, за то, что я так хорошо устроил твою судьбу. Ты будешь хозяйкой замка, а дети твои унаследуют объединенные земли.

Грудь Соланж сжимало, точно обручем. Мысли путались. Она должна уйти, должна отыскать Дэймона. Он наверняка что-нибудь придумает. Как всегда. Самой ей не справиться.

– Я пойду... – пробормотала она.

Соланж попыталась встать, но почувствовала на своем локте железную хватку графа. Он ласково улыбался, а его пальцы впивались в ее нежную кожу, принуждая оставаться на месте. И она неохотно подчинилась, злясь на него за это принуждение, а на себя – за то, что не может противостоять ему.

– Соланж, – вкрадчиво сказал он, – взгляни на меня.

Он осторожно повернул лицо Соланж к себе. Она встретилась с ним взглядом, воинственно вздернув под бородок. Странная, бездумная легкость вновь охватила ее. Граф улыбался, и улыбка его была обольстительной.

– Ты прекрасна, Соланж! А прекрасному ангелу не идут дурные манеры. Не сопротивляйся. Это глупо и бесполезно. Верь мне. Я сделаю все, чтобы ты всегда была такой прекрасной. – Пальцы нежно гладили ее щеку. – Завтра утром ты встретишь меня, как подобает невесте встречать своего жениха.

Соланж показалось, что в его глазах нет цвета и нет жизни. Однако они околдовывали ее, темными путами удерживали в своих бездонных глубинах.

– Ты выйдешь за меня, Соланж. Клянусь.

Большим пальцем он обвел ее нижнюю губу. Какая чуткая насмешка над лаской, которой совсем недавно дарил ее Дэймон! Редмонд наклонился к ней. Она отшатнулась, тряхнув головой.

– Ты слишком торопишься, мой лорд. – Щеки ее пылали гневом. Жестом она указала на жадную до сплетен толпу.

Граф вздохнул.

– Может быть, ты и права. Мы побережем горячность до другого раза.

Соланж быстро встала.

– Я удаляюсь, отец, – поспешно сказала она.

Генри взглянул на нее, потом на графа. Выражение его лица стало загадочным.

– Ступай. Завтра нелегкий день, – ответил он.

Соланж поклонилась им обоим и вышла из зала. Граф молча проводил ее взглядом, любуясь изящным покачиванием бедер и гордой осанкой девушки.

– Она будет моей, – негромко проговорил он.

– Само собой, – подтвердил Генри.

2

Она никак не могла согреться.

В камине остались лишь тлеющие угли, а позвать разжечь огонь было некого; вся челядь прислуживала на пиру. Да и не слуги нужны были Соланж. Ей был необходим Дэймон.

Соланж быстро сняла праздничный наряд и бросила его на покрытую шкурами постель. Из большого кожаного короба она извлекла теплую одежду и пару сафьяновых сапог. Этот наряд ей подарил Дэймон, зная ее страсть наблюдать за звездами и забираться при этом в самые недоступные места.

Прошлой весной он был свидетелем, когда она отрывала подол платья, чтобы он не мешал ей лазить по деревьям. Дэймон сказал тогда, что видение Соланж, падающей с дерева из-за подвернувшегося под ногу подола, преследует его в кошмарных снах, а юбку выше колен носить неприлично.

Соланж была в восторге. Мужская одежда дала ей такую свободу, о которой она могла только мечтать. Конечно, платья ее отличались роскошью, но у них были плотные лифы, узкие рукава и множество нижних юбок. Все это было модным, дорогим, но совершенно неудобным.

Соланж с удовольствием облачилась в мужской костюм: тунику из мягкого хлопка, сверху для тепла – шерстяной жилет. Шапку решила на этот раз не надевать. Последними она натянула сапоги до колен.

Окно, как всегда, было открытым, и холодный ветерок обдувал Соланж. Узорный турецкий ковер пересекала серебристая лунная дорожка. Ночь выдалась ясная, но погода могла измениться каждую минуту. Надо было торопиться.

В спешке она забыла положить под одеяло подушку, как делала всегда на случай, если кто-то заглянет в комнату. Так можно было создать имитацию ее присутствия. Затаив дыхание, Соланж открыла дверь и... обнаружила стражника, который, мирно похрапывая, преградил выход. Увы! Пришлось вернуться в комнату.

Девушка прижалась ухом к замочной скважине – тишина. Соланж перевела дыхание. Силы почти оставили ее, колени дрожали. Но больше всего ее возмущал стражник, а вернее, отец, который приказал охранять ее. Конечно, Генри вполне мог ожидать, что она сбежит. Однако Соланж, честно говоря, ничего настолько серьезного не замышляла. Ей бы только добраться до Дэймона, и все наверняка разрешится само собой. Добраться до Дэймона, но как?

Соланж подошла к постели и присела. Из окна по-прежнему тянуло холодом. Она обхватила себя руками, поежилась и стала думать, что делать дальше!

Выход был один – вылезти через окно. Она не де лала этого с тех пор, как однажды, несколько лет назад, едва не свалилась темной, безлунной ночью, ухватившись за шаткий камень. Никто, кроме Дэймона, об этом не знал, но пережитого страха хватило Соланж, чтобы дать себе зарок не лазить по этой стене.

Однако сейчас не было другого выхода. Собираясь с мужеством, Соланж закусила губы и, вспомнив о подушках, старательно уложила их на свое место. Потом подошла к окну и выглянула. От высоты захватило дух.

Покои Соланж располагались на верхнем этаже замка. Внизу, под стеной, был внутренний двор. Днем он кипел самым разношерстным людом. Ночью же здесь было пусто. Раздавались только гулкие шаги часового. За воротами замка теснились неказистые деревенские домишки, а за ними открывался типичный английский пейзаж. Соланж находила его прекрасным. Ей нравились даже тронутая изморозью жухлая трава и голые ветви деревьев в лунном свете. На лесной опушке бродили причудливые тени.

Соланж любила этот сумеречный мир. Она знала там каждую лесную тропинку, но каждый раз умудрялась отыскивать какое-нибудь новое чудо.

Конечно же, Генри обо всем этом не имел понятия. Он искренне верил, что дочь его ведет приличный образ жизни. Изредка до него доходили слухи о ее отлучках. Тогда устраивались допросы с пристрастием. Но Соланж всегда умудрялась убедить его, что она просто сидела с книгой в дальних покоях.

В конце концов Генри решил серьезно заняться образованием единственного чада и нанял учителя, чтобы тот наставлял господскую дочь, а заодно уж и приемыша. Так началось их обучение богословию, математике, философии, английскому языку и латыни. То был один из немногих случаев, когда Генри нарушал традицию, но для Соланж и Дэймона это решение маркиза стало поистине даром небес.

Встречи Соланж с отцом оставались неизменными. Она должна была являться в его личный кабинет. Маркиз, как обычно, восседал за огромным столом красного дерева. За его спиной скалили зубы вышитые на королевских штандартах геральдические звери – зеленый и желтый львы, с одной стороны, грифоны – с другой. Они вызывали ужас у всех, что уж говорить о Соланж.

Отца интересовало все: почему она не явилась к леди Матильде учиться вышивке или к леди Жозефине на рок пения... Соланж терпеливо выслушивала весь список ее прегрешений, а потом отвечала, что зачиталась и забыла об уроке. Генри чесал бороду и кивал. В ее страсти к чтению он не находил большого греха. Поэтому в результате отпускал ее до следующего раза.

Ночью лес был непроглядно мрачен – даже для Соланж. Холодок пробежал по коже, когда она выглянула из окна. Осмотр стены под окном ничего не дал. Лунные тени разрисовали камни ложными выступами и вмятинами. Понять, где есть трещина, а где нет, было невозможно. Риск велик, но Соланж нужно было спуститься хотя бы на один этаж. Там не было охраны, и как раз под ее покоями располагалась библиотека.

Соланж перебросила ногу через подоконник и замерла. Ей показалось, что она слышит топот копыт. Стражник во дворе тоже их услышал и позвал людей, чтобы отворить ворота. Соланж оставалось только наблюдать, что будет дальше.

Люди, заполнившие двор, радостно приветствовали друг друга, но разобрать слов Соланж не могла. Кони цокали копытами, нетерпеливо фыркали. На первый взгляд, это был отряд охотников. Один из них показался Соланж знакомым. Он красиво смотрелся в седле, крепкой рукой сдерживая танцующего жеребца.

Дэймон! Соланж присмотрелась внимательно. Конечно, он! Никто другой не мог так ловко управляться с конем. Дэймон поднял голову и взглянул на ее окно. В лун ном свете черты его лица обрели чеканную завершенность, вьющиеся волосы спадали на воротник. Соланж замерла. Ей так хотелось, чтобы он заметил ее, но нельзя было допустить, чтобы ее увидели другие.

Но Дэймон не увидел ее. Вместе со всеми он спешился и, оживленно о чем-то болтая, прошел в замок.

Соланж выскользнула из будуара, подбежала к двери и стала прислушиваться. Шум в зале утих на миг, потом вспыхнул с новой силой. Должно быть, охотники беседуют с отцом. Сквозь весь этот шум ей послышались торопливо удаляющиеся шаги. Страж покидал свой пост. Соланж очень осторожно приоткрыла дверь. В комнату ворвался теплый воздух, отбросив волосы со лба девушки, согревая ее щеки. Узкая щель позволяла ей видеть лишь стену напротив да кусочек горящего факела. Она приоткрыла дверь пошире, выглянула и осмотрелась. Страж стоял в конце коридора, у самой лестницы. Он переминался с ноги на ногу, потом наклонился через перила, чтобы лучше слышать. Вдруг он резко обернулся. Соланж поспешно отшатнулась. Дверь находилась в тени, так что стражник, пропустивший перед дежурством добрых четыре кружки эля, не заметил ничего особенного.

Соланж досчитала про себя до тридцати и снова рискнула выглянуть. Стражник спустился на несколько ступенек и стоял спиной. Удача! Соланж выскользнула в коридор и аккуратно прикрыла дверь. Стражник не оглянулся. Замок чуть слышно щелкнул, и тогда она припустила по коридору в противоположную от стража сторону. Бежала на цыпочках, из осторожности. Но ни криков тревоги, ни погони за собой не услышала.

Наконец Соланж остановилась у узкой винтовой лестницы, что спиралью уходила в самые недра замка. Пользовались ею редко, но она-то знала каждую ступеньку, что было очень кстати, так как лестницу скрывала непроглядная тьма. Девушка осторожно стала спускаться вниз, придерживаясь рукой за стену и считая про себя ступени. Покои Дэймона находились в противоположном крыле этажом ниже. Несколько раз Соланж приходилось смахивать с лица паутину, она оступалась и едва не падала, но ничто не могло остановить ее. Дэймон был близко, а значит, близко было спасение.

Наконец узкая лестница вывела ее к покоям главного здания. Здесь горели факелы, и было светло. Поэтому Соланж приходилось двигаться очень осторожно: мимо то и дело проходили люди, откуда-то доносился пьяный хохот.

«Сейчас, сейчас», – шептала про себя Соланж. На конец она добралась до его комнаты. Пальцы схватились за ручку, дернули... Дверь оказалась плотно закрыта, и Соланж навалилась на нее всем телом.

Послышались шаги. В конце коридора показались мужчина и женщина. Они смеялись, прижимаясь друг к другу. Соланж в отчаянии толкнула дверь изо всех сил. На этот раз дверь отворилась, и девушка успела проскользнуть в комнату незамеченной. Парочка с хихиканьем прошла мимо. Все стихло. Соланж, тяжело дыша, прислонилась головой к двери.

Мгновение спустя она уже осматривала комнату. Обстановка была очень скромной, почти спартанской. В ней не было ни одного из тех милых излишеств, что украшали жизнь самой Соланж – штор, полированной дубовой мебели, бесчисленных ковров, таких пушистых и теплых, что, казалось, они поглощают холод каменных плит.

Дэймон предпочитал простоту. Но в этой простоте была гармония. Повсюду виднелись следы его чудачеств, знакомый уют радовал глаз, неся успокоение. На столе, за которым Дэймон обычно занимается, был выложен ряд цветных камушков. Соланж узнала их сразу же, потому что все они были ее подарками. Кристаллы, причудливой формы разноцветная галька... Гладкие и шершавые, все они были наделены красотой, которой Соланж хотелось поделиться с другом. Он принимал каждый камешек как настоящую драгоценность, подробно обсуждая с Соланж достоинства ее нового дара.

«Я держу их у окна, – говорил ей Дэймон, – потому что, когда солнце освещает их, комната наполняется сиянием самой природы».

На постели Соланж увидела платок, который вышила для него около года назад. На платке – его имя... Соланж только сейчас увидела, насколько убого это вышивание, но тогда она ужасно гордилась своим даром.

У стены, на сдвинутых столах, были разложены травы. Все аккуратно перевязаны или спрятаны от света в кожаные мешочки. К каждой связке или мешочку был пришпилен кусок пергамента с названием растения. Соланж вспомнила, как трудилась над этими этикетками, делая надписи по-латыни и по-английски да еще пририсовывая сбоку травку, о которой идет речь – чтобы уж наверняка не перепутать. Она заметила, как выцвели чернила, и решила, что следует сделать новые этикетки.

Соланж протянула ладони к огню камина, чтобы хоть как-то согреться, но дрожь не оставляла ее. Она смотрела на язычки пламени, но вместо них видела пустые бесцветные глаза графа и слышала строгий голос отца: «Ты станешь женой Редмонда». И ровный голос самого Редмонда: «Ты будешь моей. Клянусь».

Зубы Соланж выбивали лихорадочную дробь, но она не замечала этого. Вдруг дверь резко распахнулась. Дэймон, по-прежнему в охотничьей шапочке, ворвался в комнату и яростно закрыл за собой дверь, не заметив маленькой фигурки подле огня.

Он был великолепен. Это был новый Дэймон. Не мальчик, не юнец, а настоящий мужчина с искаженным горькой гримасой лицом.

Соланж поднялась. Дэймон, наконец, увидел ее и застыл на месте. Он смотрел на нее, как на привидение, и не знал, что делать дальше.

Соланж стало тревожно. Она нервно сжала руки и взглянула на самого дорогого человека, пытаясь понять, чем он так взбешен.

Причина между тем заключалась в том, что он услышал в зале. Там только и говорили о предстоящей свадьбе Соланж и графа. Как она могла?!

Но вот она здесь. Это не сон. Дэймон, в конце концов, сообразил, что перед ним живая Соланж, а не ее бесплотный образ. Она здесь. Пришла к нему.

В камине что-то треснуло. Дэймон отбросил в сторону лук и колчан, подошел к Соланж и протянул к ней руки. Она бросилась к любимому.

Дэймон прижался щекой к ее волосам. Потом повернул голову и принялся легонько касаться волос губами. Снова и снова. Он был рядом, он обнимал ее. Значит, все теперь будет хорошо.

«Только бы не заплакать», – подумала Соланж.

И заплакала.

Пальцы Дэймона коснулись золотой сетки на ее волосах, и, сняв ее, он вытащил и шпильки. Волосы рассыпались шелковистым каскадом. Плечи Соланж содрогались от горьких рыданий, и Дэймон не знал, что сейчас важнее – успокаивать ее или сразу перейти к главному, решающему разговору.

Он подвел ее к постели и осторожно усадил. Соланж цеплялась за него, пока он не стал перед ней на колени, но и тогда она продолжала сжимать в кулачке рукав его туники. Дэймон шептал ей что-то нежное, успокаивающее и совершенно бессвязное.

Ее слезы смущали его. Дэймон не мог их видеть. Он гладил ее руки, лицо, волосы. Рыдания, наконец, стихли.

– Соланж, – негромко позвал он тогда. Услышав его голос, она чуть было, опять не разревелась.

– Ты слышал? – спросила тихо Соланж.

Дэймон тщательно вытирал ей слезы и молчал. Соланж ждала.

– Да, – выговорил он, наконец.

Она тяжело вздохнула и коснулась его руки.

– Что нам делать, Дэймон?

Дэймон молчал. Он был в полном смятении.

– Ты, правда, до сегодняшнего вечера не знала о планах отца? – наконец спросил он ее.

– Понятия не имела. Клянусь! Отец мне ничего не говорил, он меня вообще едва замечал. А другие при мне тоже рта не открывают, ты же знаешь. Я этого типа сегодня увидела в первый раз. Меня даже ни о чем, не спросили, просто обсуждали свадьбу как дело решенное! – Соланж содрогнулась, вспомнив свое унижение. – Я никогда не выйду за него!

– А за кого бы ты вышла, Соланж?

Она отвела взгляд. Ее пальцы нервно теребили стеганое покрывало.

– За кого? – повторил Дэймон и замер, ожидая ответа.

Неуверенная улыбка озарила лицо Соланж.

? Только за тебя!

Именно этого ответа он жаждал. Ответа, который давал ему право действовать. Дэймон взял ладони Соланж и прижался к ним лбом, благодаря господа, благодаря ее. Затем он подошел к большому сундуку, что стоял у стены, и, открыв его, вытащил из-под одежды маленький кожаный мешочек. Потом захлопнул крышку и возвратился к Соланж.

Волосы ее рассыпались по плечам, бездонные глаза были огромны – святая красота, слишком уязвимая, чтобы долго пребывать в этом мире... От этих мыслей мороз пробежал у Дэймона по спине, но он отбросил их и вновь опустился на колени рядом с Соланж.

– Это тебе, – просто сказал он, кладя мешочек ей в руки.

Она взглянула вопросительно, развязала шнурок и перевернула мешочек. В подставленную ладонь выпало кольцо.

Перстенек был достаточно скромным, но, увидев его на недавней ярмарке, Дэймон подумал о Соланж. Он не отличался роскошью, но форма его была необычна, а камень сиял тем пурпурным цветом, который Соланж так любила в закатах. Кольцо стоило ему всех сбережений, но теперь, когда перед ним были сияющие глаза Соланж, он понял, что поступил правильно.

Гранатовый темно-красный камень обрамляли мелкие жемчужины и золотые выпуклые лепестки. Оттененный белоснежным жемчугом, он загадочно мерцал в полумраке.

Она бережно коснулась золотой вещицы, потом взглянула на Дэймона, пораженная великолепием его подарка.

Ничего прекраснее Соланж видеть не приходилось.

Дэймон взял кольцо с ее ладони и надел на палец.

– Я купил его прошлой весной на ярмарке, когда ездил продавать шерсть, помнишь? Какой-то цыган торговал там золотом прямо с возка. Я выбрал лучшее из всего, что было.

Она молчала.

– Я очень хотел, чтоб тебе понравилось.

– Оно великолепно, – произнесла наконец Соланж.

Они вместе любовались кольцом и размышляли, что оно значит для них обоих. Соланж думала о том, что это прекрасное кольцо – символ любви к ней Дэймона, символ их будущего. Она с радостью принимала это будущее.

«Кольцо на ее руке смотрится так, будто она родилась с ним, – думал Дэймон. – Догадывается ли она, что вместе с ним я отдал ей мое сердце?»

Соланж соскользнула с ложа и встала на колени перед Дэймоном. Она опустила голову ему на грудь и прижалась к нему так тесно, как только могла.

– Я сегодня же поговорю с Генри, – сказал Дэймон, обнимая ее. – Скажу ему, что мы любим друг друга. Скажу, что мы собирались рассказать ему обо всем чуть позже. Он должен понять.

– Ему нужны земли, – грустно сказала Соланж, дыша ему в грудь. – Отец заявил, что брак с Редмондом объединит наши земли.

Оба они понимали, как это важно.

– Пусть берет мои земли, – сказал Дэймон яростно. – Пусть забирает их все!

– Дэймон, нет...

– Да! Но, надеюсь, он поймет, насколько лучше будет поселить там нас – чтобы мы работали для себя и него. Я бы отдавал ему часть урожая, скота, платил ему налог... все, что ему угодно.

Его готовность идти ради нее на любые жертвы поразила Соланж.

– Правда?

– Конечно. Я постараюсь убедить его. И потом, не настолько же он жесток, чтобы разлучить нас! Мы принадлежим друг другу, Соланж, и никто не в силах изменить этого.

– Я знаю, – отозвалась она. – Я всегда это знала.

В ее бездонных глазах Дэймон видел желание. Соланж влечет к нему та же сила, что и его к ней. Он поцеловал ее – раз, другой...

Сладкое колдовство вновь охватило их. Дэймон разжал объятия. Нет, не сейчас. Сначала надо во всем разобраться. Все решить... Но решать, увы, будет маркиз.

Дэймон понимал, как трудно будет убедить отца Соланж отдать дочь ему. Он также понимал, что даже в случае победы Редмонд потребует возмещения убытков, чтобы хоть как-то потешить свое униженное достоинство. Но что мог предложить ему Дэймон? Что могло быть равноценно женитьбе на дочери богатого и могущественного маркиза? Увы! Откупиться от графа Дэймону было нечем.

Он встал и поднял Соланж.

– Я провожу тебя в твои покои. Ты должна поспать хоть чуть-чуть. Никто не знает, что будет завтра.

Соланж похолодела от этих слов. Он будто прочитал ее мысли. И слова его сейчас звучали пророчеством.

Он повел ее к двери, нежно обнимая за талию. Соланж остановила его.

– Дэймон... Все будет хорошо, правда?

Дэймон погладил ее по щеке. Она была его надеждой. Его будущим. Всей его жизнью.

– Конечно, – сказал он. – Иначе и быть не может.

3

Утро выдалось ясное, солнечное, морозное. Зарывшись с головой под одеяло, Соланж пряталась от яркого утреннего света. Она любила поспать, и служанке приходилось каждое утро долго расталкивать ее, прежде чем принести традиционную чашку чая. Так было и сегодня.

– Стыд и позор, миледи, так поздно валяться в постели, особенно в такое утро! – Адара была в отменном настроении и даже посмеивалась.

Соланж протерла глаза.

– А что такого особенного в нынешнем утре? Старуха пощелкала языком.

– Как будто ты и вправду могла забыть об этом, маленькая соня! Священник, госпожа, уже в часовне. Он приехал еще до рассвета. Нынче день твоей свадьбы!

Воспоминания о вчерашних событиях с такой силой обрушились на Соланж разом, что она поперхнулась чаем. Как она могла забыть!

Соланж взглянула на свою руку – вот оно, великолепное кольцо, подаренное Дэймоном! Стало быть, ей все это не приснилось! Сердце девушки наполнилось восторгом.

Наверное, Дэймон уже поговорил с отцом. Ночью, лежа в постели, Соланж молилась, чтобы отец понял Дэймона, молилась до тех пор, пока усталость не погрузила ее в глубокий сон. Милостивый боже, только бы у них все получилось...

Адара между тем ушла в гардеробную, откуда доносилось ее ворчание.

Вдруг Соланж вскочила с постели и, подбежав к служанке, схватила ее за плечи.

– Кто он? Скажи мне, кто он?

Адара попятилась, ошалело глядя на молодую госпожу.

– Он? Какой еще он?

– Мой будущий муж! С кем меня сегодня обвенчают?

Соланж походила на безумную. В глазах горело пламя. Волосы растрепались. Адара невольно перекрестилась.

– Кто твой будущий муж, госпожа? Да, конечно же, граф Редмонд! Тот самый, кого ты видела прошлым вечером, помнишь? Самый что ни на есть подходящий супруг для тебя, госпожа.

– Редмонд! – с отвращением и ужасом повторила Соланж.

Адара подошла к креслу, занимавшему почти всю гардеробную. Через его спинку было переброшено платье из алой ткани.

– Твоя покойная матушка надевала его в день своей свадьбы. Господин пожелал, чтобы и ты нынче его надела. Уж я постаралась, как могла. Платье-то старенькое и, прямо скажем, ветхое. Французской работы, не иначе. Тебе будет в самый раз.

– Редмонд, – еще раз повторила Соланж, и тут ноги отказались держать ее. Она опустилась на пол и за крыла лицо руками.

Адара бочком попятилась к двери.

– Твой отец велел, чтобы ты оделась побыстрее. Сейчас я вернусь и помогу тебе.

– Погоди! – Соланж поднялась и подошла к служанке. – Поди, сейчас же к моему отцу и передай, что я хочу немедленно его видеть!

– Миледи, но маркиз занят подготовкой к венчанию...

– Скажи ему, что я не стану одеваться, покуда он не придет ко мне, поняла? Пальцем не шевельну – так ему и передай!

Служанка в ужасе смотрела на нее, разинув рот.

– Ну, пожалуйста! – взмолилась Соланж. – Поди, скажи ему об этом!

Адара пришла в себя и торопливо закивала. Ей не терпелось поскорее уйти. Соланж выпустила ее руку. Когда служанка выходила, у двери стоял новый страж с выражением угрюмой решимости на лице.

Стало быть, она в ловушке. Мысли Соланж путались. Что же произошло между Дэймоном и ее отцом? Бедный Дэймон! Как видно, он не сумел убедить Генри в искренности своего предложения. Что ж, она сделает это сама. Отец не откажется выслушать ее, свою плоть и кровь. И она сумеет доказать ему, что от объединения с владениями Дэймона их роду будет куда больше проку, чем от земель Редмонда.

Нет, она не может стать женой графа! Дэймон – вся ее жизнь. Дэймон был рядом с Соланж всегда. Если их разлучат, она зачахнет, как вырванный с корнем цветок. Станет бесплотным призраком...

Соланж нервно ходила по комнате и вдруг заметила свое отражение в зеркале – босая, в ночной сорочке, волосы растрепаны. Если она хочет произвести на отца хорошее впечатление, нужно поскорей привести себя в по рядок.

Девушка подбежала к глиняному тазу и умыла лицо холодной водой, затем принялась старательно расчесывать гребнем густые каштановые кудри. Только хотела переодеться, как в комнату без стука вошел Генри.

– В чем дело, дочь моя? Адара прибежала в панике и сообщила, что ты не станешь одеваться, покуда я не приду. Что ж, я пришел. Теперь объясни, что стряслось.

Он уже был одет в праздничный наряд. Модная, синяя с зеленым куртка. Рукава с прорезными буфами. Все расшито золотыми нитями. Массивный золотой пояс, украшенный бирюзой и малахитом.

Соланж осторожно приблизилась к маркизу.

– Отец, я должна поговорить с вами об очень важном деле. До того как... произойдет то, что назначено на сегодняшнее утро.

Он прошел к кровати, по дороге окинув взглядом комнату Соланж. Генри заглядывал сюда последний раз, когда дочь была еще маленькой. Судя по всему, порядка здесь с тех пор не прибавилось. Он убрал с кровати гребень и уселся на измятые одеяла и шкуры, скрестив ноги.

– Ну?

– Дэймон говорил с тобой?

Лицо Генри не дрогнуло.

? Да.

Соланж немного выждала.

– А говорил ли он тебе, что мы обручены?

– Да, говорил.

Соланж старалась казаться хладнокровной.

– И что же было дальше?

– Разумеется, я сказал ему, что об этом не может быть и речи. Вы были не вправе давать друг другу слово без моего ведома.

– Не вправе?!

– Кроме того, – как ни в чем не бывало продолжал Генри, – брак между вами совершенно невозможен. Ты моя дочь, Соланж, и когда-нибудь станешь богатой наследницей. Да, Дэймон благородных кровей, он хороший мальчик, но ходят слухи, что в его роду были друиды. Безусловно, владения Дэймона не идут ни в какое сравнение с землями графа. Когда мальчику придет время жениться, он заключит пристойный брак с одной из дворяночек помельче, которые ошиваются в замке. Тебе же пристало выйти замуж за Редмонда. Впрочем, все уже решено. Еще вчера.

– Ни за что, – спокойно сказала Соланж. – Никогда. Дэймон любит меня, а я – его. И мне безразлично его происхождение. Он будет моим мужем, а я – его женой.

– Ошибаешься, дорогая моя. – Маркиз встал. Голос его звучал почти безразлично. – Через час ты станешь женой графа Редмонда. Приготовления уже почти закончены.

– Не стану! – отрезала Соланж, стараясь не выдать голосом своего ужаса.

– Нет, станешь! – В голосе маркиза появились нотки раздражения. – Клянусь богом, Соланж, слишком долго терпел я твои капризы и причуды! Моя вина, вероятно, в том, что до сих пор я давал тебе слишком много свободы! Своеволие испортило тебя, развратило твой девичий разум. С нынешнего дня с этим покончено! Ты в моей власти, и эту власть я передам человеку, который, я уверен, сумеет укротить твой упрямый нрав.

Сердце Соланж бешено стучало.

– Ради бога, отец, выслушай меня...

– Я слушал достаточно! Ты поступишь, как я велю, и дело с концом!

Девушка бросилась к его ногам.

– Пройду тебя, не делай этого! Я не могу стать его женой...

Маркиз оттолкнул ее.

– Сможешь!

– Нет! – крикнула с ненавистью Соланж и снова разразилась слезами.

Генри поднял ее с пола и мягко подтолкнул к кровати.

– Вот что я скажу тебе, Соланж. Этот союз чрезвычайно важен для меня. Чрезвычайно важен. Мой отец, а твой дед всю жизнь мечтал завладеть землями, которые ныне принадлежат Редмонду. Но ему так и не удалось осуществить свою мечту. Теперь, благодаря тебе, мы, наконец, обретем то, за что он боролся. Наши потомки будут править замком Уэллберн и всеми прилежащими к нему землями. Давняя мечта обернется явью – и всего-то ценой девической плоти.

– Так вот что я для тебя? Плоть, и ничего больше? Неужели у тебя вовсе нет сердца?

Генри одарил дочь тяжелым взглядом.

– Земля превыше всего, глупое дитя! – отрезал он. – Земля – это власть. Неужели я зря платил твоим учителям? Вспомни историю своего рода, Соланж. Кто владеет землей, тот владеет деньгами, а деньги дают власть. Ту власть, какой обладаем я и Редмонд. Ту власть, которой жаждет Дэймон Локвуд, но которой не имеет.

Взгляды их скрестились. Гнев и гордость переполняли отца и дочь. Однако Генри обладал неоспоримым пре имуществом над дочерью и хорошо знал, как использует его.

– Итак, ты обвенчаешься с Редмондом. Ты сделаешь это без слез, без жалоб, без вздохов. Ты сделаешь это, или я сию же минуту вышвырну твоего Дэймона из замка в том, что на нем надето.

– Ты не посмеешь! – ахнула Соланж.

– Посмею, и ты это знаешь. Он уже вырос, и у меня больше нет перед ним обязательств.

Они оба знали, что для Дэймона это означало бы смертный приговор. Ни один селянин не посмеет принять в дом человека, который так прогневал маркиза. На многие мили вокруг не было для него иного пристанища. Дэймону некуда будет идти. Со дня на день зима вступит в свои права, начнутся холодные метели, которые терзают здешние края. Каждый год здесь погибали люди, лишенные крова. Они просто замерзали в пути и были погребены под снегом. Дэймон не успеет ни добраться до надежного пристанища, ни тем более выстроить его собственными руками.

– Я ему ничего не дам, Соланж. Ни еды, ни питья, ни одежды, ни коня, ни лука, ни стрел. Ничего. Более того, я прикажу сжечь все его травы. – Генри изогнул бровь, заметив ее плохо скрытое удивление. – О да, я хорошо осведомлен о его увлечении и нескромной мечте стать лекарем.

Руки и ноги Соланж онемели. Она их не чувствовала, будто они принадлежали не ей, а кому-то другому. И тогда она изо всех сил впилась ногтями в ладони, чтобы почувствовать боль, и чтобы эта боль заглушила ту, что она испытывала от слов отца.

– Если же ты, по глупости своей, задумаешь бежать с ним, то, как ты понимаешь, мы вас непременно найдем. И тогда наказание будет намного суровей.

– Отец, – прошептала Соланж.

– Ты готова обречь его на это, дорогая моя? – продолжал Генри. – Допустишь, чтобы он издох, точно выгнанный из дому пес?

Соланж с ужасом представила себе Дэймона в лохмотьях, в грязи, хуже самого жалкого раба. Дэймона, согнувшегося под тяжестью судьбы. Он будет лежать в снегу, и его прекрасное лицо обледенеет, его сильная юная плоть станет добычей стервятников...

Генри с удовлетворением увидел муку, отразившуюся на лице дочери, и снова принял прежний, невозмутимый вид.

– Тебе решать, Соланж. Но прежде, чем ты примешь решение, позволь сказать тебе кое-что еще. – Он отошел к окну, как бы желая полюбоваться видом. – Если ты подчинишься моей воле, Дэймона будет ждать вполне достойная жизнь. Тебе известно, что в моих силах позаботиться об этом. Если ты нынче безо всяких возражений станешь женой Редмонда, я дам Дэймону коней и слуг, припасы, оружие – все, что угодно. Путь едет хоть к самому королю и требует назад свои земли. Я дам ему все это бесплатно и бессрочно. Я использую свое влияние – а оно лишь усилится благодаря твоему замужеству, – дабы выгнать лордов, которые отхватили куски его владений. Я также сообщу королю, что Дэймон пользуется моей безусловной поддержкой.

Наступило долгое молчание.

– Понимаю, – наконец сказала Соланж.

Маркиз откашлялся и продолжил.

– А когда Дэймон будет жить в своем собственном замке, не подвластный никому, кроме доброго нашего короля Эдварда, он получит свободу, какой никогда не знал прежде. Он сможет выращивать что угодно, собирать собственные налоги, сможет даже изучать медицину, если уж ему так хочется. Кто знает? Быть может, когда-нибудь он и впрямь станет выдающимся целителем.

Соланж смотрела на отца, не в силах произнести ни слова.

– Надеюсь, что в случае твоего согласия, – продолжал Генри, – ты не скажешь Дэймону об этом нашем разговоре. Ведь не хочешь же ты, чтобы один из людей Редмонда проткнул копьем мальчишку только потому, что тот влюблен в тебя?

Глаза Соланж остекленели. Генри Айронстаг, хитро улыбаясь, рисовал пальцами на пыльном подоконнике замысловатые узоры.

– Тебе решать, Соланж. В твоих маленьких ручках не только будущее Дэймона, но и сама его жизнь. А ведь ты говорила, что любишь его?

Венчание, хвала господу, было кратким.

Часовня была выстроена два столетия назад одним из Айронстагов, который оказался более набожным, нежели его предки. Чтобы сделать этот храм самым роскошным в округе, не пожалели денег. Поэтому здесь было тесно от мраморных статуй святых и мучеников. Витражи пестрели красочными картинками на тему десяти заповедей, а все деревянные части покрывали затейливые завитушки. Нарисованные глаза Христа были скорбно подняты к небесам, напоминая молящимся о нелегком пути к спасению.

Соланж всегда было не по себе среди этой угрюмой пышности, но сейчас она ощущала лишь безмерную пустоту. Она старалась думать о том, как мерно наполняет ее легкие затхлый воздух часовни, как играют на полу разноцветные пятна солнечного света. Только бы не вернулась та мука, которую она испытала, добровольно отрекшись от всего, что составляло смысл ее жизни!

Дэймона на венчании не было. Он не видел, как отец под руку вел Соланж к алтарю. Вызолоченная зала была полна народу. На всех скамьях теснились люди, а те, кому не хватило места, толпились сзади и в притворах. Все жаждали своими глазами увидеть пышную церемонию. Они перешептывались, шурша одеждой, и удивлялись бледности невесты и неподвижному суровому взгляду ее отца.

Жених казался вполне довольным и поглядывал на невесту с таким вожделением, что сердца женщин трепетали от зависти.

Только леди Маргарет не испытывала зависти. Напротив, она чувствовала огромное удовлетворение. Сегодня наконец благополучно завершилась долгая интрига, которую леди Маргарет начала искусно плести еще год назад.

Она увидела, как оцепенели плечи невесты, когда отец вручил ее графу, и полные губы леди Маргарет изогнулись в злорадной усмешке.

«Как же я умна, – безмолвно хвалила себя леди Маргарет, – как же я дьявольски умна!»

Она разгладила ладонями ярко-желтый бархат своей лучшей юбки, затем поправила тончайшую вуаль на любимой шапочке, украшенной жемчужинами. Зеленые глаза ее сияли, щеки от удовольствия пылали румянцем, ярким, как у молоденькой девушки. Луч солнечного света, пройдя сквозь красное стекло витража, осенил ее розовым сияющим нимбом. Никогда еще любовница Генри не была так прекрасна!

Именно она впервые обратила внимание Генри на то, что его дочь превратилась из девочки в женщину. Именно она как-то ночью, в постели, намекнула, что пора наконец Соланж завести собственную семью и свой дом, в котором она будет хозяйкой. И, конечно же, мужа, который подарит ей крепких и здоровых детишек.

Она убеждала маркиза, что сделать это необходимо для блага самой Соланж, так как девочка растет без присмотра, дикой и необузданной. Неужели маркиз сам не видит этого? После нескольких таких ночных разговоров, подкрепленных иными, более интимными доводами, Генри наконец согласился с ней.

Когда же она в качестве будущего мужа Соланж предложила графа Редмонда, он вообще пришел в восторг. Генри и сам уже подумывал об этом браке, и то, что леди Маргарет, женщина искушенная и светская, подала ту же идею, лишь утвердило его в своей правоте.

Он не знал, что леди Маргарет уже побеседовала с Редмондом касательно Соланж. Она принадлежала к тем женщинам, которые хорошо разбираются в мужчинах, и поняла, что нужно Редмонду, еще два года назад, когда впервые встретилась с ним в Лондоне. Леди Маргарет ездила туда, чтобы уладить дела своего недавно умершего мужа. Редмонд был красив особой, жестокой красотой, а его странное, загадочное поведение притягивало придворных дам, точно магнит. Однако он всех отвергал. И Маргарет знала, почему. Графу не нужны были женщины, потрепанные придворной жизнью. Даже юные девственницы с раскрашенными лицами его не привлекали. Ему нужна была совершенная невинность. Такой была Соланж, в чем Маргарет убедила графа настолько, что он сам начал задавать вопросы, выпытывая все новые подробности о девушке.

Они продолжали эти переговоры много месяцев, и посланцами им служили люди графа, которые приходили в Айронстаг под видом путников, пилигримов, лудильщиков.

Оставалось только увидеть Соланж. Маргарет предложила прислать ему миниатюру с портретом девушки, но Редмонд отказался, ссылаясь на то, что художники всегда льстят оригиналам, а потому отходят от правды. В своем послании он твердо заявил, что должен увидеть Соланж собственными глазами. Более того, он настаивал, что никто не должен об этом знать. Даже маркизу Маргарет не должна была сообщать, что среди странников, которые на самом деле были солдатами Редмонда, находится сам граф. Такая таинственность нужна была Редмонду на тот случай, если Соланж не подойдет ему.

Леди Маргарет вежливо ответила согласием, посмеиваясь про себя над тем, что Соланж, дескать, может не устроить графа. Она-то хорошо знала, что такое невозможно. Половина мужчин в замке открыто вздыхала по девушке, а другая половина боялась подойти к ней близко исключительно из-за страха перед ее отцом. Бывало, Маргарет с завистью наблюдала, как зрелые мужчины смолкали и цепенели, едва Соланж входила в комнату. Самое удивительное, что сама девушка совершенно не замечала своих воздыхателей. Для Маргарет это было еще одним доказательством ее недалекости... Ну, да это неважно. Она не сомневалась, что граф окажется ничем не лучше других мужчин... И оказалась совершенно права. Зрелище было презабавное. Граф Редмонд в грубом коричневом плаще с капюшоном сидел в дальнем конце стола среди простолюдинов и не сводил глаз с Соланж.

Шелковистые волосы девушки обвивали ее головку в незамысловатой прическе, длинное бело-розовое платье прекрасно подчеркивало все линии изящной фигурки. Глаза ее сияли, и она оживленно болтала с подопечным маркиза. Соланж была сама чистота и невинность.

Маргарет видела, какой властью обладает это юное создание, и хорошо понимала, какой опасностью грозит эта власть ей, любовнице маркиза Айронстага. Предотвратить эту опасность следовало незамедлительно. По счастью, человек, способный помочь в этом леди Маргарет, был здесь и, судя по его горящему взгляду, был покорен Соланж.

В конце ужина, когда все поднялись из-за стола, Редмонд коротко кивнул Маргарет. Та лишь понимающе улыбнулась в ответ. Остальное было формальностью. Генри задолго до того с радостью приветствовал мысль о союзе двух семейств. Поскольку Редмонд увидел девушку лично, все переговоры о браке велись через посланца, и по рукам ударили прежде, чем маркиз впервые – как он полагал – увидел своего будущего зятя. Айронстаг был твердо убежден, что встретился с ним лишь часом раньше самой Соланж, за вчерашним ужином.

Теперь оставалась только одна проблема – Дэймон Вульф, подопечный Айронстага. Маргарет, разумеется, давно заметила, что молодые люди явно неравнодушны друг к другу. Она видела, как Дэймон защищает и оберегает Соланж, как пылко, совсем не по-братски смотрит он на девушку. Какое-то время Маргарет даже всерьез размышляла о брачных узах между ними. Но...

Соланж была дочерью Жизели. Живая копия своей матери, она каждый день напоминала Генри о покойной супруге, хорошенькой кокетливой француженке. Маргарет же твердо вознамерилась заполучить титул маркизы и была убеждена, что именно эти воспоминания мешают ее любовнику заключить второй брак. Чем дальше окажется Соланж, тем ближе станет осуществление ее цели. А потому Дэймон Вульф был неподходящим мужем для Соланж. Его замок не рядом, но все-таки в Англии, а значит, дочь сможет навещать отца. Совсем другое дело – граф Редмонд.

Он обещал Маргарет при первой возможности увезти девушку в свои далекие владения.

Именно Маргарет посоветовала Генри послать Дэймона с охотниками в тот вечер, когда приехал граф. И именно она предложила маркизу условия его соглашения с Соланж, после того, как Дэймон, отвергнутый и взбешенный, покинул кабинет Генри. Айронстаг тогда пришел в ее покои вне себя от злости, но ушел оттуда успокоенный ее ласками.

Улыбка на губах леди Маргарет стала шире. Она легонько провела пальцами по подбородку. Священник монотонно бубнил проповедь, отчего половина паствы уже погрузилась в сон, несмотря на торжественность момента. Но леди Маргарет не дремала. Она наслаждалась ею же устроенным спектаклем. Зрелище и впрямь было захватывающее.

По желанию отца на Соланж было подвенечное платье матери. Оно было сшито из плотного атласа по старинной моде, с облегающим корсажем, стянутым прямо под грудью. Ткань прекрасно сохранилась, пролежав много лет в полной темноте, на дне обитого кожей сундука. Алый цвет был так же сочен и ярок, как в день свадьбы Жизели, и эффектно оттенял белизну кожи Соланж и непроглядную темноту ее глаз.

Каштановые волосы невесты были распущены, как и полагалось на свадьбе, и густой волной стекали по спине. На голове красовался сказочной красоты венец с цветами из сапфиров, аметистов, рубинов и с изумрудными листьями. В сердцевине каждого цветка переливалась крупная жемчужина. Лишь позднее Соланж узнала, что венец этот был свадебным подарком Редмонда.

Пальцы ее лежали на руке графа, твердой и неподвижной. Другой рукой Редмонд накрыл сверху ее ладонь, точно боялся, что она убежит. Как же сильно отличалась эта рука от сухощавой руки Дэймона! Почему-то только сейчас она поняла, как бесплодны были все ее по пытки переменить свою участь.

О боже! Ей нельзя думать о Дэймоне. Только не сейчас!

Утром он зашел к ней в последний раз. Соланж была уже почти готова, многочисленные служанки старательно делали вид, будто помогают ей одеваться. Ей вовсе не требовалось столько помощниц, и она прекрасно понимала, что они просто следят за ней по указанию отца.

Соланж молча принимала их навязчивое внимание, слушала их болтовню. Вся эта суета нисколько ее не трогала. Она покорно позволяла им пересмеиваться, трогать ее, поворачивать в разные стороны, словно была деревянной куклой. Они расправили складки платья, надели на ноги Соланж атласные туфельки, украсили ее браслетами, кольцами, ожерельем, умастили тело благовониями, которыми она обычно никогда не пользовалась. Соланж молчала.

Из коридора донеслись мужские голоса, и среди них она тотчас распознала один – голос Дэймона. Дверь распахнулась, и женщины, завизжав, торопливо окружили Соланж. Дэймон легко оттолкнул возмущенного стража и вошел в комнату. Окинув взглядом служанок, указал рукой в сторону двери.

– Оставьте нас, – сказал он.

Женщины не двинулись с места, лишь обменялись испуганными взглядами. И тогда Соланж, оттолкнув их, разорвала кольцо и вырвалась из их цепких рук.

– Все в порядке, – сказала она служанкам. – Уходите. Можете подождать за дверью.

– Мы не должны оставлять тебя одну. Так велел маркиз, – важно заявила главная служанка.

– Я и не буду одна. Со мной останется маркиз Локвуд. Уходите.

Никто не двинулся с места.

– Милосердные небеса! Да что же может случиться? В окно я выпрыгну, что ли?

Служанки пошептались и под сердитым взглядом Соланж все-таки попятились к двери.

– Одну минутку, госпожа! – крикнула, было, главная служанка, но тут Дэймон захлопнул за ней дверь.

Соланж и Дэймон молча смотрели друг на друга. Она была в нижнем платье из тонкого хлопка и кружев. Руки ее были унизаны браслетами из золота и жемчуга. Его кольца у нее на пальце не было.

– Не молчи! – потребовал он низким от гнева голосом. – Скажи мне, что это всего лишь какая-то уловка, чтобы увернуться от венчания.

Она отвернулась и подошла к своему подвенечному платью.

– Боюсь, что это не уловка, – тихо сказала Соланж, проводя ногтями по алому бархату, отчего на ткани оставались узенькие бороздки.

Дэймон решительными шагами подошел к ней и с силой повернул к себе.

– Что же ты тогда творишь? Неужели ты и впрямь собралась стать женой Редмонда? И это после всего, что было между нами прошлой ночью?

Соланж не шелохнулась.

– Да, Дэймон, я стану его женой. Нынче утром ко мне приходил отец. Он убедил меня не противиться этому браку. Мне жаль...

– Жаль?! Тебе жаль?! Какой дьявол обуял тебя, Соланж? Ты не можешь выйти замуж за этого ублюдка! Ведь ему нужны только твои деньги и земли, и ты это прекрасно знаешь! Он же не любит тебя, Соланж.

Дэймон крепко сжал ее плечи, стараясь заглянуть в глаза, чтобы прочесть в них правду. Но что-то изменилось в ней – появилась какая-то неправда, которую он не мог постичь.

– Любовь не имеет отношения к браку, – сказала она. – Я хорошо понимаю, что графа больше интересует мое приданое, нежели я сама. Но это неважно. Отец напомнил мне о моих обязательствах перед Айронстагами. Этим союзом я укреплю наш род, а это имеет огромное значение. – Соланж пожала плечами. – Нельзя бороться с судьбой. Моя судьба решена.

– Что ты творишь?! – прохрипел он. – Я не верю ни одному твоему слову!

– Дэймон, прошлой ночью мы оба совершили ужасную ошибку. Если бы я хорошенько подумала, я бы не стала тебя беспокоить. Просто я была в растерянности и бросилась к тебе за помощью. Ты ведь всегда был мне старшим братом. Я привыкла полагаться на тебя.

Эти слова поразили Дэймона в самое сердце, на что и рассчитывала Соланж. Она высвободилась из его рук, отошла к ночному столику и, взяв там что-то, грациозно двинулась к Дэймону – изящная, точно лебедь, плывущий по воде. В протянутой ладони лежало подаренное им кольцо.

– Забери его, – сказала Соланж. – Я не могу его принять.

Жизнь Дэймона рушилась, распадаясь на осколки, и эти осколки ранили его душу до крови. У него перехватило горло, в глазах помутилось. Итак, Соланж сделала выбор. Он не может драться за нее, если она его не хочет. А ведь он всегда был готов отдать за нее жизнь!

Она отвергла его любовь – и ради кого?! Словно не видя протянутой руки, он схватил Соланж за талию и грубо притянул к себе. Она попыталась вырваться, но Дэймон успел схватить ее за волосы и, запрокинув голову, впился поцелуем в губы.

Кольцо выпало из ее руки, бесшумно покатилось под кровать и затерялось в пестром узоре ковра.

Дэймон вложил в этот поцелуй весь свой гнев, всю боль, что терзала его сердце. Он пытался вернуть прежнюю Соланж, призывая ответить на его страсть.

Соланж беспомощно уронила руки, чувствуя пьянящее желание, которое пробуждал в ней Дэймон. Дэймон... Ее единственная любовь. Как хотелось сдаться, покориться этим бушующим волнам страсти, забыть обо всем и ответить на его поцелуй. Но она не смела... Она понимала, что его жизнь сейчас зависит только от нее.

Дэймон прижался губами к ее шее, и от этого прикосновения Соланж задрожала.

– Я тебе не брат, и ты это знаешь, – хрипло прошептал он. – Бежим со мной! Бежим, и ты станешь моей женой!

Он не видел, как исказилось от боли лицо Соланж, как приоткрылись губы в беззвучном горестном крике. Она знала, что бежать бессмысленно, их все равно схватят, и тогда ее насильно выдадут за графа, а Дэймона...

– Соланж, ты нужна мне. Ты нужна мне вопреки всему, что ты сейчас наговорила. – Дэймон легонько встряхнул ее и снова прижал к себе. – Пойдем со мной. Мы будем вместе...

– Нет! – Соланж с силой вырвалась из его объятий. – Ты просишь слишком многого! – Она отбросила дрожащей рукой волосы и лихорадочно добавила: – Ты не стоишь такой жертвы, Дэймон! Я не хочу тебя. Пожалуйста, уйди.

Лицо его смертельно побледнело. Он замер, безмолвно глядя на Соланж.

– Мне очень жаль, Дэймон. Я должна приготовиться к свадьбе. Уходи. – Соланж чувствовала, что силы покидают ее.

Все рушилось, разбивалось на мелкие осколки – их прежняя, беззаботная жизнь, мечты о счастливом будущем...

– Прошу извинить меня, – ровным, безжизненным тоном сказал Дэймон. – Я не хотел беспокоить вас.

Он развернулся и вышел из комнаты, захлопнув за собой дверь.

Соланж стояла неподвижно среди осколков своей мечты. На миг она даже испытала гордость за то, что так хорошо сумела сыграть свою роль, но тут же рыдания, которые она так долго сдерживала, вырвались наружу. Девушка бросилась к постели и упала лицом в мягкие шкуры.

Чьи-то руки касались ее плеч, тихие голоса умоляли встать и успокоиться.

Соланж собралась с силами и подняла голову. Ее глаза лихорадочно блестели.

– Все хорошо. Я готова.

И свадебная церемония началась. Граф Редмонд произносил клятвы сладкозвучным голосом. Женщины вздыхали. Соланж смотрела на него отрешенно, не замечая, как сильно он стискивает ее пальцы.

Потом священник повернулся к ней, и Соланж механически повторила за ним слова клятвы. Мысли ее парили в заоблачных высях, пролетали над золотыми полями.

Она говорила так тихо, что паства невольно подалась вперед, чтобы разобрать слова. Редмонд тоже внимательно вслушивался в безжизненный голос невесты.

Ну что ж, это не беда. Уж он-то знал, как ее оживить.

Наконец священник благословил их и объявил мужем и женой перед лицом господа.

Редмонд повернулся к невесте и пальцем приподнял ее подбородок. Она посмотрела на него отрешенно, словно не сознавая, что происходит. Граф поцеловал ее в губы. По церкви пробежал одобрительный шепот. Редмонд поднял голову и одарил собравшихся довольной улыбкой. Растроганные женщины утирали слезы. Мужчины явно радовались, что церемония подошла к концу и можно приступать к пиршеству.

Соланж шла рядом с графом по разноцветным пятнам солнечного света, по рассыпанным лепесткам цветов. За ее спиной пел хор мальчиков, их юные голоса воспаряли ввысь.

«Как странно все это, – думала Соланж, – как нереально».

Рядом с ней чужой человек. Он стал ее мужем. Их поздравляют отец и гости. Все эти люди всегда были частью ее жизни, но никогда не любили ее. Теперь они вдруг улыбаются Соланж и желают ей всяческих благ. Любовница отца, которая прежде демонстративно не замечала Соланж, целует ее в щеку и говорит, как сильно будет скучать без нее.

«Быть может, – думала Соланж отрешенно, – это всего лишь дурной сон. Вот сейчас я проснусь и вернусь к обычной жизни. Я отыщу Дэймона, расскажу ему этот сон и попрошу объяснить, что бы он значил. Дэймон всегда хорошо толковал сны».

Увы! Это не было сном. И Дэймон мог сейчас появиться здесь и увидеть весь этот кошмар. И тогда Соланж поймет, чем она пожертвовала, и боль проснется в ней с новой силой...

Она тряхнула головой, отгоняя страшные мысли.

– Устала, ангел мой? – Ладонь Редмонда скользнула под ее волосы. Как омерзительно это влажное, холодное прикосновение!

– Немного, – ответила она, осторожно отступая. Пальцы графа сжались чуть сильнее.

– Ты подремлешь в пути в моих объятиях. Карета не могла проехать сюда по узким тропам, но, думаю, тебе будет удобно и в седле, госпожа моя.

– Разве мы уезжаем сегодня? – удивилась Соланж.

– Конечно. Мы уедем сразу после пира. Служанки уже укладывают твои вещи.

Последние гости вошли в зал, и расселись по местам. Редмонд подвел Соланж к помосту, где за главным сто лом их уже ожидали отец и его свита.

Генри поднял свой кубок.

– За графа и графиню Редмонд! Да благословит господь их союз!

Послышались приветственные крики, зазвенели кубки и чаши. Мир снова стал нереальным для Соланж. Не ужели они уедут сегодня же? Это невозможно, никак не возможно! Она еще не готова прощаться навсегда.

Граф поднес свой кубок к ее губам. На сей раз Соланж покорно сделала глоток вина. Зачем сопротивляться? Битва все равно проиграна.

Празднично одетые слуги разносили яства: печеные фазаны, утки в глазури, жареная оленина и свинина. Каждому гостю полагался марципан, испеченный в виде двух сплетающихся венцов, а на десерт – орехи в меду и за сахаренные фрукты.

Соланж поймала себя на том, что все время ищет взглядом Дэймона... Но его не было. Он не желал иметь ничего общего с этим событием. Неужели она его никогда больше не увидит?

Голова у Соланж вдруг стала неимоверно тяжелой, и девушка подперла ее рукой. Редмонд тотчас поднялся.

– Моей невесте не терпится тронуться в путь, – многозначительно объявил он. – И мне тоже.

Его слова были встречены свистом и выкриками. В особенности старались люди графа.

– Пируйте без нас. – Редмонд пожал руку Генри. – Мы отправляемся немедленно. Я уже выслал вперед гонцов. Мой управляющий позаботится о приданом Соланж.

– Неужели вы не можете задержаться хотя бы на час? – спросил Генри.

– Нет, мы уезжаем сейчас же. Пора в путь, Соланж.

Она встала и молча взглянула на отца. Маркиз неловко кашлянул.

– Что ж, дорогая моя, желаю тебе приятного путешествия. Повинуйся во всем своему супругу, и твоя жизнь, я уверен, будет счастливой.

Он наклонился и неуклюже обнял дочь. Соланж не ответила на объятие.

– Сдержи свое обещание, – едва слышно сказала она, когда отец разжал руки.

Редмонд повел ее через весь зал к парадным дверям. Гости провожали их взглядами.

– Что ж, – заметила одна, не слишком родовитая дама, – из пальчика леди Маргарет раз и навсегда вы дернули самый острый шип.

– Да, но в ее розовом венце осталось еще немало других шипов, – отозвалась другая. – Я слыхала от надежных людей, что Айронстаг лелеет брачные планы касательно одной дамы из Линкольншира.

– Я слыхала то же самое, только о некой девице из Лидса, – прибавила третья. – Поговаривают, что Айронстагу приглянулась не только она сама, но и ее земли.

Первая дама рассмеялась.

– Да неужто? Представляю, как будет удивлена леди Маргарет, узнав об этих дамах.

– Вовсе нет, дорогая моя, возразила ей подруга. – Всем известно, что она бесплодна, как библейская смоковница. Айронстаг никогда не рискнет взять в жены бесплодную женщину.

4

Соланж на время сняла с себя все драгоценности и отдала их одному из приближенных Редмонда. Он не позволил ей скакать на собственной лошади. По его настоянию Соланж уселась впереди него на красивого жеребца с горящими глазами.

– Так будет удобней нам обоим, – заметил Редмонд и прижал ее к себе, укрыв собственным плащом.

– Между прочим, – сказала она, – я отличная всадница и могла бы наравне с вами ехать в своем седле, если вы позволите мне переодеться.

– Наравне со мной? На этой твоей кобылке? Нет уж. Ты поедешь со мной. Я хочу засветло добраться до первой заставы. И переодеваться тебе незачем.

Не дав ей ответить, Редмонд пришпорил жеребца, и тот резво поскакал вперед.

– Прижмись ко мне, – велел он. Соланж оставалось только повиноваться.

Серый жеребец с двумя всадниками миновал ворота и, взбивая копытами пыль, понесся на восток.

Итак, все было кончено. И так просто! Соланж ни разу не оглянулась.

На высокой стене замка стоял Дэймон Вульф и провожал глазами всадников. Когда они скрылись из глаз, он повернулся и ушел в свою комнату – собирать вещи.

Конь был хорошо выезжен и шел легко и мягко, сначала галопом, потом легкой рысью и в конце концов перешел на шаг.

Молодые хранили молчание. У Соланж слипались глаза, но она изо всех сил боролась со сном, чтобы не опираться на графа. Гордость до поры до времени поддерживала девушку, но усталость взяла верх. Соланж забылась глубоким сном, припав к груди мужа.

Он смотрел на ее сонное лицо, очарованный тем, что видит его так близко. Во сне она походила на ангела. Спокойные, умиротворенные черты. Длинные темные ресницы, словно нарисованные брови, полные чувственные губы и слабый румянец, проступающий сквозь бледную кожу. Редмонд был совершенно удовлетворен ее внешностью. Он улыбнулся про себя. Пусть себе спит, а уж он постарается, чтобы она оказалась от Айронстага как можно дальше.

Соланж очнулась от сна. Кто-то нес ее на руках, и жесткая борода колола ей щеку. Она открыла глаза в тот миг, когда ее укладывали на ложе из шкур. Над ней склонился незнакомец, рыжебородый, с пронзительно сияющими глазами. Испуганная, Соланж вскрикнула и отпрянула назад, пытаясь укрыться от него шкурами.

– Не бойся! – Сильные руки крепче стиснули ее плечи. – Сегодня ночью ты будешь спать одна в собственном шатре.

И тут Соланж узнала это лицо и этот голос. И вспомнила все, что случилось за последние два дня.

– Я буду со своими людьми. Если тебе что-то понадобится, у входа в шатер стоит стража. Доброй ночи, женушка.

И Редмонд покинул шатер. Соланж слышала, как он говорит со стражей. Потом его шаги зашуршали по сухой палой листве.

Она села, потирая виски. Все тело ныло, точно избитое, и даже мягкие шкуры не спасали от этой боли. Была глубокая ночь. Ей не оставили ни свечи, ни лампы. Лунный свет едва проникал через стенки шатра, и Соланж, как ни старалась, ничего не могла разглядеть.

Она распустила атласный пояс, который стягивал ее талию, и сунула руку за корсаж. Небольшой твердый предмет до боли впечатался в грудь. Соланж вынула из-за корсажа кольцо Дэймона.

Она надела его на палец, конечно, не на ту руку, где красовался перстень с гербом графа Редмонда. Утром, еще до венчания, она долго ползала на четвереньках по комнате, лихорадочно разыскивая это кольцо. Оно было единственной памятью о Дэймоне, которую Соланж могла увезти с собой, и она твердо решила не расставаться с ним. Если Редмонд обратит на него внимание, она ответит, что кольцо принадлежало покойной матери. Против этого он вряд ли станет возражать.

Соланж не хотелось ни пить, ни есть. Было одно желание – спать. Сон манил ее сладкоголосой сиреной, обещая спасительное забытье. Мелькнула было смутная мысль – подняться, осмотреться, поговорить с кем-нибудь...

Но вместо этого Соланж свернулась калачиком на шкурах и стала слушать пение сверчков, покуда не погрузилась в тяжелый сон без сновидений.

Следующий день был похож на предыдущий, только теперь Соланж и Редмонда окружал небольшой отряд. Его солдаты нагнали их еще прошлой ночью. Они привезли с собой вещи Соланж, и теперь на ней было удобное платье из мягкой зеленой шерсти. Волосы она заплела в косу. Ничего другого без помощи служанки ей сделать не удалось. Впрочем, Редмонд даже не обратил на это внимания. При виде жены он не выказывал ни восхищения, ни осуждения. Но Соланж понимала, что она теперь в его власти.

Утром он разбудил ее на заре и сообщил, что у нее несколько минут на сборы. Соланж удивила такая спешка, но спросить у графа, в чем дело, она не успела. Он бросил на шкуры ее зеленое платье и тут же ушел. Отчаянно зевая, Соланж торопливо переоделась. Одна мысль о том, что этот человек увидел ее без платья, приводила Соланж в ужас.

Она продолжала размышлять об этом, когда отряд отправился в путь, и никак не могла представить себе близких отношений с человеком, который теперь был ее мужем, и в вынужденных объятиях которого она сейчас находилась. Пыталась вообразить хоть что-то помимо целомудренного поцелуя, которым они обменялись при венчании. Немыслимо. Соланж знала лишь одного муж чину – Дэймона.

Умом она понимала, что скоро, очень скоро произойдет неизбежное, и граф овладеет ею. Однако для нее это будет лишь исполнением супружеского долга. Сердце ее навсегда осталось с Дэймоном.

Солнечные блики золотили ее волосы. Она вспомнила, как мечтала, чтобы ее дети унаследовали иссиня-черные волосы Дэймона...

– Далеко ли отсюда до твоих владений? – спросила Соланж Редмонда, нарушив лесную тишину.

Редмонд ответил не сразу.

– Не слишком далеко, – сказал он, наконец. – К ночи мы будем на месте.

Он обвил рукой ее талию и теснее прижал девушку к себе.

– Я подготовил дом к твоему приезду, – проговорил он вполголоса. – Думаю, ты оценишь мои старания.

Соланж прищурила глаза от яркого солнца и вспомнила о своем настоящем доме, который остался уже за много миль отсюда.

К полудню отряд остановился, чтобы подкрепиться хлебом с сыром и осенними яблоками. Граф ел вместе с солдатами, обсуждая предстоящую дорогу. Соланж присела на камень поодаль от всех и кормила крошками красногрудую птичку, которую увидела на ветке осины.

День выдался на редкость ясный. Прозрачные облака тянулись по небу пенистыми волнами, и ветер разрывал их в клочья. Но Соланж знала, что скоро погода переменится, поняла это еще прошлым утром, когда порыв ветра оставил привкус железа на губах. Что бы ни ждало ее в замке Редмонда, все лучше, чем путешествовать в пургу.

Когда путники вновь уселись в седла и отправились в путь, кони начали проявлять беспокойство. Соланж подумала, что, и они почуяли близость бури.

К закату появились первые хижины, что стояли на краю замковой деревни, и тогда в просвете между деревьями Соланж впервые увидела сам замок.

Смеркалось. Последние лучи солнца золотили горизонт. На фоне залитого багрянцем неба высилась черная стена, окружившая пять угрюмых башен. Это был Уэллберн, родовой замок Редмондов.

Граф остановил коня.

– Не правда ли, величественное зрелище? – с гордостью сказал он.

– О, да, – ответила Соланж.

– Пять столетий он был надежной крепостью. Я внес в изначальную постройку некоторые изменения. Мне интересно узнать твое мнение о них.

– Как же я узнаю, что именно ты изменил?

– Узнаешь, Соланж. Это и есть одна из причин, по которой я привез тебя сюда.

После этого загадочного замечания граф не вымолвил больше ни слова, покуда отряд не въехал во внутренний двор. Солдаты, прибывшие раньше, выстроились рядами для торжественной встречи. Там же, во дворе, толпилось множество селян. Дворяне из графской свиты теснились у парадных дверей. Все разговоры тотчас стихли, едва Редмонд осадил коня и спешился.

Он помог Соланж спуститься на землю и повернулся к толпе.

– Прошу внимания! – провозгласил он. – Эта миледи – моя супруга.

И если при первой встрече графа с челядью ее удивили неумеренно шумные восторги, то сейчас ее поразила настороженная тишина.

Никто не кланялся, не приветствовал молодую графиню. Даже кони стояли смирно. Соланж хранила бесстрастный вид, стараясь не ударить в грязь лицом под испытующими взглядами. На нее смотрели, как на заморскую диковинку.

«Прекрасно, – подумала Соланж, – пускай себе присмотрятся хорошенько». Девушка расправила ноющие от усталости плечи и приняла холодно-презрительный вид, но руки ее, спрятанные в тяжелых складках юбки, стиснулись в кулачки.

За спиной громко фыркнул серый жеребец Редмонда, дернул головой, вырвав поводья, и заржал, взвившись на дыбы. Копыта его промелькнули над самой головой Соланж.

Она лишь оглянулась, но не двинулась с места. Секунду спустя конь опустил копыта на землю, и юный паж бросился ловить поводья. Жеребец присмирел, фыркнул, и облачко теплого пара долетело до Соланж.

Позади послышался шум, и девушка снова повернулась к толпе. Люди снова обрели дар речи и оживленно переговаривались, показывая пальцами в сторону Соланж, словно за ее спиной стоял сам дьявол.

Редмонд шагнул к супруге.

– Ты испугалась, ангел мой? – спросил он, крепко сжав ее плечи.

– Нет, – ответила Соланж.

– Ну, конечно же, испугалась, – с упреком возразил он. – Я отведу тебя в дом, чтобы ты могла прийти в себя.

И он быстро повел девушку к дверям мимо шептавшихся зевак. Перед Соланж мелькали незнакомые лица. Потом все эти люди двинулись за ними в замок. Грубые плиты двора сменились под ногами девушки гладким мрамором. Крепко сжав ее плечи, Редмонд провел Соланж через огромную нижнюю залу к лестнице, которая вела наверх. В полумраке она успела заметить множество красочных гобеленов, двери с литыми чугунными засова ми, рыцарские доспехи.

– Милорд, не могли бы вы идти помедленней? Я едва дышу.

Вместо ответа граф подхватил Соланж на руки. Она едва успела подобрать юбки.

Изгибы винтовой лестницы заметно сузились, а это означало, что сейчас они уже поднялись в башню. Тем не менее, граф шел дальше, покуда не остановился в самом конце лестницы, перед чуть приоткрытой дверью. Он толкнул ее ногой и с Соланж на руках перешагнул порог.

Поставив девушку почти посередине круглой комнаты, Редмонд отступил на шаг, словно любуясь ею, как неким ценным предметом обстановки. После подъема по лестнице он тяжело дышал.

– О, да! – пробормотал граф со странным смешком, не сводя глаз с Соланж.

Она стояла неподвижно, предчувствуя неведомую опасность. Окинув взглядом комнату, Соланж не увидела ничего примечательного, кроме голых стен, и не могла понять странного поведения графа. Что-то такое было в выражении его лица, что Соланж похолодела от неизъяснимого ужаса и омерзения, как тогда, во время свадьбы. Граф молчал и пристально глядел на нее.

Соланж нервно прикоснулась рукой к горлу.

– Милорд?..

– Мое имя, – произнес он своим сладкозвучным голосом, – Стефан.

– Я, наверное, могла бы...

– Повтори!

Соланж судорожно сглотнула.

– Стефан...

– Еще.

– Стефан. Мне кажется...

– Я так долго ждал тебя, Соланж!

Тревога все нарастала, мысли путались. Она неотрывно смотрела, как шевелятся его губы, но не понимала произнесенных ими слов. Соланж прижала руку ко лбу. Ее вдруг охватил нестерпимый жар, хотя в комнате не было очага. Во рту невыносимо пересохло.

– Сейчас отдыхай, Соланж. Отдыхай, а потом тебя приготовят к нынешней ночи. Этой ночью, Соланж, я приду к тебе. Понимаешь? Понимаешь, что я говорю, Соланж?

Всякий раз, когда Редмонд произносил ее имя, в ней что-то обрывалось и терялось чувство времени. Она вдруг оказалась на огромной кровати под балдахином, хотя совершенно не помнила, как попала сюда.

– Скажи мне, Соланж, ты счастлива? Ты хочешь провести нынешнюю ночь вместе со мной?

Она попыталась заговорить, но не нашла сил вымол вить хоть слово. Глаза слипались.

– Соланж, – повторил Редмонд, и мир опять закружился в водовороте.

– Да, – прошептала она, готовая на все, только бы он замолчал.

– Хорошо. Теперь спи.

Соланж скользнула в груду теплых одеял, и вихрь не бытия поглотил ее, унося в мир видений. Ее закружил водоворот голосов и лиц, знакомых и незнакомых. Адара, старая служанка, смотрела насмешливо и презрительно. Голова серого жеребца, отделенная от тела, ухмылялась, и ухмылка эта была ужасна.

Беспомощная, как сухой листок на ветру, Соланж пыталась кричать, протягивала к ним руки, но они протекали меж пальцев, точно вода. Она не могла остановить их безостановочное кружение. Леди Маргарет, леди Элспет, отцовская свита и челядь, все, кого она знала когда-то, кружили перед ней и смеялись, смеялись, смеялись...

Там был и Дэймон. Он не смеялся. Он что-то говорил Соланж, но чужой смех заглушал его слова. Соланж потянулась к нему.

– Что ты хочешь мне сказать? – кричала она. – Что?!

Но Дэймон все бормотал что-то, и Соланж не могла расслышать его. Но она должна, должна была расслышать. Ведь это был Дэймон, и он хотел сообщить ей нечто чрезвычайно важное. Он уже кричал, и от этого крика голос его изменился, волосы вдруг стали светлеть, удлиняться, подбородок обрастал рыжеватой бородой.

Дэймон, и в то же время не Дэймон, все кричал, а Соланж рыдала оттого, что никак не могла его понять. Головы других вытянулись, обрели черты чудовищ. Рты их зияли, точно бездонные черные дыры...

И вдруг этот призрачный хор утих.

– Проснись! – услышала она голос. И Соланж, закричав, проснулась. Она была одна в круглой комнате.

– Хвала милосердию божьему! – едва слышно прошептала девушка и дрожащими руками кое-как высвободилась из душных объятий перин.

Чтобы не упасть, ей сначала пришлось ухватиться за кроватный столбик, но миг спустя она уже решительно шагнула к двери. Она не знала, куда идет – только бы подальше от этой проклятой комнаты...

Дверь не открывалась.

Она вновь подергала дверную ручку, вначале робко, затем с яростью, но дверь, вероятно, была заперта снаружи. Соланж нагнулась и посмотрела в замочную скважину. Там была непроглядная тьма.

И тут девушка обратила внимание на странную форму чугунной дверной ручки. Она была сделана в виде какого-то рогатого зверя. Сначала ей показалось, что это корова или олень, но она ошиблась. Это была горгулья – жуткая, отвратительная, с глазами навыкате и рогами, прикрепленными к дверной филенке. Изогнутое тело твари образовывало изгиб ручки, чешуйчатые крылья смыкались под рогами.

Но самым жутким было ее лицо, почти что человеческое... только из него росли две когтистые руки, которые запихивали в пасть человеческую жертву.

Соланж отпрянула, задыхаясь от омерзения. Как только Редмонд позволил приделать такую пакость к двери, тем более к двери ее комнаты? Она отряхнула руки, словно хотела избавиться от прикосновения к отвратительной ручке.

Потом Соланж осмотрела комнату и с удивлением отметила, что в ней не было окон! На стенах висели гобелены с изображениями луны, солнца, сцен охоты, пиршеств, а также каких-то странных религиозных церемоний. На всех гобеленах без исключения были красным и белым вышиты диковинные существа – сражающиеся драконы, грифоны и еще какие-то неведомые твари.

Она приподняла один гобелен и обнаружила за ним каменную кладку в виде арки, которая чуть отличалась цветом от стены. Сердце девушки затрепетало от страха. Зачем и кому понадобилось заложить здесь окна? Тем более в башне, где они просто необходимы для безопасности замка? Только безумец мог это сделать. Разве что... разве что комнату перестроили, чтобы содержать в ней узника...

А ведь граф сказал, что это ее комната!

Страх все больше овладевал Соланж, и она сделала глубокий вдох, чтобы успокоиться. Не может быть! Просто Редмонд терпеть не может солнечного света или, наоборот, ночной прохлады. Он, конечно же, объяснит, за чем поступил так. Все уладится. Она просто обязана верить, что все уладится.

Соланж продолжила осмотр. Кровать стояла в центре комнаты. В изголовье и изножье кровати возвышались канделябры, в каждый из которых можно было вставить по меньшей мере дюжину свечей. А на полу, прямо под кроватью, мраморной плиткой была выложена большая звезда с расходящимися до стен лучами. Черная звезда на белом фоне. Ковров в комнате не было вовсе.

Отворилась дверь. Две женщины внесли подносы с едой. За ними следовали четверо мужчин, которые тащили деревянную бадью с горячей водой. Мужчины поста вили бадью на пол и, кланяясь, удалились. Женщины подошли ближе и с робким видом остановились у кровати.

– Графиня, – негромко сказала одна из них со светлыми волосами, заплетенными в косы. – Мы пришли, чтобы приготовить тебя.

Она поставила свой поднос на стол у стены. Вторая женщина последовала ее примеру. На одном подносе были еда и питье, на другом – сосуды цветного стекла с благовонным маслом и ароматическими солями для ванны.

Соланж вдохнула аппетитные запахи еды и осознала, как голодна.

– Благодарю вас, – сказала девушка, протянув руку к кубку с вином.

У вина был странный, горьковато-сладкий привкус. После третьего глотка светловолосая женщина забрала кубок.

– Это особенное вино, миледи. Его изготовили специально для тебя. Но ты не должна пить его слишком быстро.

– Для меня? Вот уж не думаю.

– Да, миледи, именно для тебя, – подала голос другая, рыжеволосая. – Мы давно знали, что ты появишься здесь.

– Давно?

– О да, – подтвердила рыжая. – И вино это готовили для тебя – супруги нашего господина.

Только сейчас Соланж заметила, что эти женщины не только красноречивы, но и необыкновенно хороши собой. Одеты они были в одинаковые серо-голубые платья. Черты их, отмеченные тонкой, истинно саксонской красотой, казались почти одинаковыми. Соланж подумала, что никогда прежде не встречала таких красавиц.

– Скажите, вы сестры? – спросила она.

Женщины обменялись веселыми взглядами.

– Не по крови, графиня. Теперь поешь, а после мы тебя искупаем. Твой супруг ждет, – ответила рыжеволосая.

И обе женщины принялись кормить ее, поднося ко рту кусочки хлеба и дичи. И... постепенно снимали с нее одежду нежными, заботливыми руками.

Соланж закрыла глаза. Голова слегка кружилась от милой болтовни женщин. Они говорили о всяких пустяках – о нарядах, драгоценностях. Они были заботливы и дружелюбны. Ловкими, проворными руками они намылили голову Соланж, стараясь, чтобы мыло не попало в глаза. Это было божественно. Соланж сидела в бадье с теплой водой и сонно улыбалась любезным помощницам.

– Как вас зовут?

– Мое имя Селеста, а она – Мерседес, – ответила светловолосая, кивнув в сторону своей напарницы.

Мерседес расплылась в улыбке. У нее были светло серые глаза. Они напомнили Соланж кого-то... но она не в силах была вспомнить, кого.

– Прекрасное вино, графиня, не правда ли? – Женщина вновь протянула ей кубок с вином.

Проворные руки скользили по телу Соланж, смывая дорожную грязь душистой пеной, в которой было так приятно нежиться.

– Пора, графиня, – сказала Селеста. – Граф скоро появится.

Мысли Соланж путались, и она уже не могла разобрать, что говорит вслух, а о чем только думает. Быть может, это и вовсе не имело значения. Быть может, эти женщины умели читать ее мысли?

Они помогли Соланж выбраться из бадьи и усердно терли ее мягкой тканью до тех пор, пока кожа Соланж не порозовела. Девушке опять захотелось есть, но вся еда куда-то исчезла. Осталось только вино.

Соланж вдруг увидела себя со стороны! Вот она стоит нагая, босиком на мраморном полу и дрожит от холода, а женщины вертят ее во все стороны, осматривают, и что-то одобрительно бормочут. Они набросили на плечи Соланж мантию из белого шелка. Неужели и впрямь считают, что в этом одеянии можно согреться? А потом вернулись мужчины, чтобы унести бадью и подносы.

Соланж повели к кровати. Пламя свечей ярко озаряло спальню. Женщины уложили ее поверх одеял и шкур, и лишь тогда Соланж осознала, что на ней не мантия, а пелерина. Пелерина из тончайшего шелка. Укрыв ее шкурами, красавицы бесшумно удалились.

Соланж осталась одна.

«Надо проснуться», – подумала она, но эти слова не в силах были разрушить действие странных чар. Соланж теперь понимала, что дело не в усталости и нервном истощении. Это странное вино затуманило ее разум. Она потеряла счет времени, зыбкая пелена туманила рассудок. Соланж попыталась поднять руку и не смогла. Хотела, было приподнять голову, но сумела лишь немного повернуть ее – в тот самый миг, когда открылась дверь.

На пороге стоял Редмонд. Неподвижно, словно статуя. Пламя свечей мешало рассмотреть его лицо, Соланж видела лишь очертания черной фигуры. На нем была просторная длинная мантия, на талии перехваченная поясом. Соланж припомнилась картинка из какой-то книги отца – портрет мага Мерлина.

Мерлин – великий чародей! Мерлин – выходец из давнего прошлого! Он пришел сюда, чтобы похитить ее... Нет, он женился на ней. Она, Соланж – жена Мерлина!

Он подошел ближе, и теперь свет канделябров ярко освещал его. Чародей обрел облик Редмонда. К Соланж вернулась реальность происходящего. Она заключила брак с врагом своего отца, чтобы сделать его другом Айронстага. Она согласилась стать пешкой в хитроумной игре, которую вели эти двое. Зачем она так поступила? Соланж наморщила лоб, пытаясь вспомнить. Что-то там насчет жертвы...

Алый шелк мантии Редмонда был такой же тонкий и блестящий, как белый шелк ее пелерины. На мантии были вышиты непонятные Соланж узоры: круги и квадраты, луна и солнце, очертания рук и глаз.

Граф потянулся к ее каштановым локонам. Он наклонил голову, жадно вдыхая их чистый аромат. Потом его рука дотронулась до лица Соланж.

Она попыталась уклониться от этого прикосновения и не смогла. Сегодня, в ее первую брачную ночь, она вообще не владела собственным телом, словно скованная льдом.

– Ты можешь двигаться, ангел мой, – сказал муж, садясь с нею рядом.

Соланж сделала еще одну попытку. Губы ее приоткрылись, жадно ловя воздух. Наконец она села. Граф поддержал ее, обхватив за спину, и наклонил девушку чуть вперед. Шкуры соскользнули, и пелерина распахнулась, обнажив ее тело. Соланж торопливо стянула края пелерины.

– Не надо, – сказал Редмонд, оттолкнув ее руку. – Не надо прятаться от меня.

Дыхание его было тяжелым. Он сдернул с Соланж пелерину, алчно пожирая глазами ее наготу.

– Умоляю!.. – прошептала Соланж, обретя дар речи.

Она нагнула голову, и длинные волосы завесой ук рыли ее.

– Глупое дитя! – упрекнул граф. – Что я тебе сказал? Учись меня слушаться. Все хорошие жены слушаются своих мужей. Убери волосы.

Он протянул руку сквозь шелк волос и, ухватив пальцами ее сосок, так сильно стиснул нежную плоть, что боль отозвалась во всем теле. Соланж собрала одной рукой волосы и отбросила их за спину. Лицо ее пылало от стыда.

Редмонд выпустил жену и чуть отодвинулся, чтобы вновь любоваться ею.

– Да, ты именно такая, какой я ожидал тебя увидеть. Ты была создана для меня, милая женушка. Ты моя.

«Нет, – хотела крикнуть Соланж, – не твоя!» Редмонд обвил рукой ее талию, прижался губами к шее. Затем поднял девушку и усадил к себе на колени.

Жар стыда сменился жгучим холодом. Соланж бросило в дрожь, когда губы графа прижались к нежной коже за ухом. Он теснее прижал к себе девушку, покусывая мочку. Рука его скользнула вверх по ее бедру.

– Прекрати, – отчетливо проговорила Соланж. – Не надо!

И снова все заплясало в сумасшедшем танце. Звук его голоса лишал ее сил. Граф потерся бородой о ее кожу. Когда он отстранился, Соланж увидела в его сияющих глазах свое крохотное отражение. Крик едва не сорвался с ее губ, но Редмонд закрыл ей рот поцелуем и глухо застонал.

Соланж не могла дышать. Ей казалось, что он сейчас раздавит, задушит ее. О боже, она не в силах остановить его. Слабость опять охватила ее тело, голова запрокинулась...

– А теперь, жена моя, – едва слышно проговорил граф, – я поведу тебя туда, где ты еще никогда не бывала.

Он толкнул Соланж на кровать и грубо навалился на нее сверху. Из складок мантии он извлек нечто длинное и блестящее.

Кинжал?! В, левой руке граф сжимал серебряный кинжал. Блики света играли на его лезвии.

Теперь его улыбка стала почти нежной. Бережно, почти любовно Редмонд коснулся лезвием руки Соланж.

Черточка крови выступила на запястье и заалела в свете свечей. Она росла, ширилась, а граф все сильнее нажимал на лезвие кинжала.

Все закружилось перед глазами Соланж, и она покорно погрузилась в небытие.

За стенами Уэллберна тихо падал первый снег.

5

Франция, 1287

Дэймон был неузнаваем.

Нет, черты его лица остались почти прежними. Те же точеные губы, тот же четкий овал лица, та же струящаяся грива черных волос.

И все-таки это был другой, новый Дэймон. Перед Соланж предстал суровый воин, сильный и мужественный.

Взгляды всех женщин устремились на него. Соланж прекрасно их понимала. Дэймон стал крепче, выше, шире в груди и плечах. В лице появилась некоторая резкость, но это лишь прибавило привлекательности мужественным чертам.

Держался он отстраненно, сдержанно, спокойно. Губы, так любимые Соланж, кривила горькая усмешка. Глаза избегали ее взгляда.

Соланж стало страшно. Неужели она снова потеряет Дэймона?! Он так нужен ей...

Все присутствующие не сводили с них глаз, ловили каждый жест, прислушивались к каждому слову. Они казались Соланж стаей крыс, готовых наброситься на нее.

– Госпожа моя, – обратился к ней Дэймон, что же случилось с твоим мужем?

Вздрогнув, Соланж вернулась к реальности.

– Граф тяжело болел, – сказала Соланж. Лихорадка. Она длилась три дня и три ночи.

Дэймон смотрел на нее в упор.

– Он умер?

– Сегодня ночью.

Соланж лгала. Дэймон знал это наверняка. Она делала это виртуозно, куда лучше, чем в детстве. Он прекрасно помнил, как это происходило, и сейчас видел ту же складку у губ, тот же румянец на щеках. Как собирается она заморочить его на сей раз?

«Ты хочешь меня?» – вспомнил Дэймон. Он никогда не поверил бы, что эти слова слетели с ее губ, если бы не слышал их сам.

«Это игра, – думал Дэймон, – та самая непонятная игра, в которую она решила втянуть и его. Она хочет посмеяться над ним, сделать из него шута себе в утеху. Не ужели он проехал столько миль, чтобы дать обвести себя вокруг пальца?»

Губы Дэймона сжались.

– Сочувствую твоей потере, графиня. Ты, должно быть, вне себя от горя. Я сожалею, что принес тебе еще одну дурную весть.

– Какую весть? – спросила Соланж.

– О твоем отце, миледи.

Она стиснула руки, но лицо ее осталось бесстрастным.

– Что с отцом?

– Маркиз, госпожа моя, скончался две недели на зад. Несчастный случай на охоте.

Соланж замерла.

– После этого происшествия он прожил еще неделю. Тогда-то он и послал за мной и просил меня лично известить тебя о его смерти.

– Так это он послал тебя? – прошептала она.

– Да, миледи. Это было последнее желание умирающего. Я не мог отказать ему.

В голосе Дэймона не было сочувствия к властному старику, который повелевал им даже сейчас, хотя Дэймону казалось, что он давно уже освободился от власти Айронстага.

Он был занят сбором урожая на землях Вульфхавена, когда прибыл посланец от маркиза. Дэймон много лет уже не поддерживал никаких отношений с Генри и не имел ни малейшего желания возобновлять их сейчас. Но, узнав о том, что старый маркиз при смерти, Дэймон поехал в Айронстаг.

У Генри оказались переломаны рука, нога и несколько ребер. К тому же старик застудил грудь. Достаточно было одного взгляда, чтобы понять: этот человек уже не жилец на свете. «Как печально умирать в полном одиночестве», – подумал Дэймон.

Маркиз был один уже много лет. Леди Маргарет давно покинула его, так и не удостоившись, чести стать маркизой. За ней последовала череда безликих женщин, которые годились лишь на то, чтобы согревать ложе Айронстага. Наконец он женился на милой и скромной девице из Лидса, которая после нескольких выкидышей умерла родами, унеся с собой и жизнь новорожденного младенца. После этого Генри очень быстро превратился в сварливого старца, окруженного несколькими верными слугами, такими же древними, как и он сам. Любимым его занятием стало любоваться своим золотом да составлять карты родовых владений.

Дэймон был потрясен его видом, хотя постарался ничем не выдавать своих чувств. Перед ним лежала живая мумия с лихорадочно горящими глазами.

Лекарь, сидевший у постели больного, покинул комнату, сердито бормоча, что пациенту не следует много говорить. Генри попытался что-то возразить, но тут же рухнул на подушки без сил.

Дэймон молча стоял у постели, стряхивая с сапог на липшую грязь.

– Поезжай к Соланж, – произнес Генри хриплым сорванным голосом. – Расскажи ей сам, что случилось.

– Это не мое дело, – спокойно ответил Дэймон, хотя при одном лишь звуке ее имени его бросило в холодный пот.

Генри судорожно вздохнул.

– Локвуд, это моя последняя просьба к тебе. Я тебя вырастил. Я заботился о тебе. Теперь ты должен сделать для меня хотя бы это. Соланж – моя дочь. Вот уже восемь лет я ничего о ней не слышал. – Глаза его затуманились. – Совершенно ничего.

Дэймон молчал, обдумывая услышанное. Он знал, что Соланж и ее супруг примерно через год после свадьбы уехали в Дю Клар, французское владение графа, но после этого он тоже не слышал о них ни слова.

Впрочем, Дэймон и не старался что-то услышать. Он даже не желал вспоминать о Соланж. Но то, что она за все эти годы не послала весточки отцу, казалось невероятным.

Генри надрывно закашлялся.

– Я каждый год посылал ей письма, – с трудом продолжил Генри, – и ни разу не получил ответа. Она отсылает моих гонцов прямо от ворот замка, даже не позволив им войти!

Дэймон закрыл глаза. Он не хотел иметь с этим ничего общего.

– Восемь лет, – прошептал маркиз. – Что с ней стало? Есть ли у нее дети? Неужели сердце ее так очерствело, что она не отзовется даже на предсмертный зов своего отца? Да и жива ли она сама?

Жива ли она? Сердце Дэймона сжалось при этих словах. Соланж не могла умереть, иначе он бы знал об этом.

«Неужели? – издевательски спросил знакомый внутренний голос. – Ты разве интересовался ее судьбой? С ней могло случиться все, что угодно. Ничего не скажешь, славный рыцарь!»

– До меня дошли слухи, – негромко проговорил Генри.

– Какие? – поинтересовался Дэймон.

– Немыслимые вещи. Алхимия. Поклонение дьяволу...

У Дэймона пересохло во рту. Видит бог, он не желает ничего знать об этом!

– Я не могу поверить этому. Не могу и не хочу. Поезжай к ней. Сам проверь, жива ли она, – продолжал маркиз хриплым голосом.

Дэймон отошел от ложа скорби и принялся раздраженно шагать по комнате. Все его существо противилось тому, чтобы взяться за эту миссию. Но, боже милостивый, Редмонд – алхимик?! Граф Редмонд проводит запрещенные опыты?! Поклоняется сатане?! И с таким человеком обвенчана Соланж?! Быть того не может, это ложь!

Дэймон всем сердцем желал, чтобы это было ложью.

– Ты одурачил меня, мальчик, – внезапно проскрипел старик. – Ты всех нас одурачил. Не думал я, что у тебя хватит духу, что ты решишься уехать. Клянусь господом, ты обошел всех нас. Ты отправился прямиком к королю! Ты знал, где лежит средоточие власти, верно, мальчик? И сам добыл для себя Вульфхавен.

Слабый отзвук давнего гнева всколыхнулся в груди Дэймона.

– У меня не было другого выхода. Мне ясно дали понять, что в этом доме я гость нежеланный.

Голос Генри окреп.

– Да, верно. Однако я ошибся в тебе, Локвуд.

– Возможно. А может быть, и нет.

– Ты получил рыцарское звание. Вернул свои земли. Сражался, как я слыхал, бок о бок с самим Эдвардом. Говорят, сражался так отважно, что тебя прозвали Локвудским Волком, не знающим страха.

– Страхом ничего не достигнешь.

Страх помогает тем, кто печется о свой жизни. Дэймону всегда казалось, что в этом и есть высшая ирония судьбы: именно нежелание жить помогало ему выжить. Он считал, что без любви его жизнь потеряла смысл. Это бессмысленное существование продолжалось и продол жалось. Как же много времени понадобилось ему, чтобы избавиться от безмерного отчаяния! И вот теперь этот старик хочет вернуть его в прошлое!

Генри исподтишка наблюдал за Дэймоном. От него не ускользнуло ни одно из чувств, промелькнувших на лице собеседника. Маркиз терпеливо ждал, когда Дэймон успокоится. Он достаточно долго прожил на свете и понимал, что сейчас действует во благо. Хотя бы сейчас.

– Поезжай к ней, Локвудский Волк, – повторил он еще раз. – Только ты сумеешь добраться до нее.

Дэймон провел ладонью по глазам. А есть ли у него выбор? Ни малейшего! За считанные минуты старик ухитрился уничтожить все доводы Дэймона. Годы возводил он прочную стену, отделяющую его от Соланж, от боли и безысходного отчаяния, и вот она оказалась ненадежнее паутины.

О Соланж, проклятая дьяволица, опять она возвращала его в прошлое!

Генри умер тем же вечером, до того, как Дэймон успел придумать способ освободиться от его безумного поручения.

Именно сейчас он должен быть дома, чтобы успеть собрать урожай, пока не ударили первые морозы. Дэймон не может тратить драгоценное время на то, чтобы плыть через море с вестями к женщине, которая однажды уже отвергла его. Боже милостивый! На дорогу уйдет не меньше месяца. Это же безумие!

И все-таки Дэймон отправился в путь.

Путешествие заняло чуть меньше времени, чем он рассчитывал изначально, потому что при переправе через канал дул попутный ветер, а владения графа оказались не так далеко от побережья. Дэймон предпочел ехать один, несмотря на то, что челядь Вульфхавена была готова сопровождать его. Он вежливо, но твердо отказал всем по той причине, что скоро вернется и что гораздо важнее заняться уборкой урожая. Отчасти это было правдой.

Однако истинная причина лежала глубже. Дэймон боялся признаться в этом даже самому себе. Причиной всему был его тайный страх, что при виде Соланж он потеряет власть над собой. Дэймон не желал, чтобы это произошло при свидетелях, а потому он должен был встретиться с Соланж один, без спутников. Она была призраком, который жил в его душе все эти годы. Теперь настала пора изгнать этот призрак. Дэймон уже давно не зеленый юнец, каким знала его Соланж. Он мужчина, рыцарь.

Вот только сердце этого рыцаря много лет назад вероломно похитила Соланж. Теперь он вернет свою потерю.

Каждый день пути был для Дэймона нестерпимой мукой. Всей душой он страстно желал, чтобы это путешествие поскорее закончилось. Как он и предполагал, мысли о Соланж, которые Дэймон много лет загонял в самый дальний уголок своего разума, теперь вырвались на волю.

Воспоминания ожили с новой силой. Ее смех. Заразительный смех, который словно щекотал Дэймона, щекотал до тех пор, покуда он сам не начинал смеяться вместе с ней. Ее чистая радость, ее детский восторг перед красотами природы...

Улыбка Соланж. Она излучала тепло, ослепляла. Ее волосы – длинные шелковистые локоны.

Как она любила бегать по лугам. Как усердно трудилась – рисовала, читала, помогала Дэймону в его опытах...

Запах Соланж... Чистый и нежный аромат пряных цветов. Аромат кожи, а не духов и благовонных притираний. В этом аромате было нечто волшебное. Он напоминал о лунном тумане и добрых феях из сказок, которые любила рассказывать Соланж.

Память об этом запахе сводила с ума Дэймона по вечерам, когда он разводил костер и сидел у огня, жуя копченое мясо или подстреленную днем дичь.

Терзаемый этим призраком, он скакал на коне по сжатым полям чужой, французской земли.

Но хуже всего было ночью, когда Дэймон лежал на твердой земле. Соланж приходила к нему вместе с порывом ветра, прогоняла сон.

Дэймон знал множество цветов и трав, но ни одно из этих растений не могло сравниться сладостью с губами Соланж.

В этом путешествии память о ней преследовала его даже сильнее, чем в первые годы разлуки. Измученный этим призраком, он стискивал зубы с такой силой, что ныли челюсти.

Отчаяние сменялось в нем надеждой, надежда пре вращалась в ярость. Дэймон злился на Соланж, на ее отца, но больше всего – на самого себя. Ему было так хорошо без нее! Он почти сумел все забыть.

В тот самый миг, когда Дэймон вновь увидел Соланж, он понял, что ничего не забыл и никогда не сможет забыть.

Не успел Дэймон появиться у ворот замка Редмонда, как его тотчас впустили внутрь. Это произошло слишком быстро. Он думал, что успеет подготовиться к встрече, хотя бы переодеться до того, как предстать перед Соланж. Но слуги провели его в холодную залу, и Соланж, сидевшая на возвышении, поднялась ему навстречу, чтобы приветствовать его. Она нисколько не удивилась при виде Дэймона, словно они расстались пару часов назад.

Соланж...

Вот она стоит перед Дэймоном – взрослая женщина, вдова... Разум Дэймона отказывался поверить во все это. Но сердце трепетало от радости, дыхание перехватывало от страстного желания обладать ею.

Только гордость и чувство оскорбленного достоинства не позволили броситься к ней и заключить в объятия. Нет! Сначала он узнает, наконец, почему она отреклась от него, от отца, от родного дома.

Соланж отвернулась и, как слепая, неуверенно пошла к помосту, на котором стояло похожее на трон кресло. Однако она не села, а просто встала рядом, скрестив на груди руки. Ее била дрожь.

– Госпожа моя... – начал Дэймон.

– Мой отец мертв? Я... – Голос ее сорвался, задрожал, но она взяла себя в руки. – Я не могу сейчас. Мне нужно отдохнуть.

И, словно угадав ее желание, служанки подхватили Соланж под руки и повели вниз с помоста. Дэймон растерянно наблюдал, как они уходят. Он проделал такой путь... Не может все кончиться так быстро! Нельзя, что бы Соланж сейчас исчезла.

– Графиня! – окликнул он.

Соланж остановилась и обернулась.

– Я устал, – спокойно и четко проговорил Дэймон. – Я проделал долгий путь. Мне нужно поесть и выспаться.

– Конечно. Прости меня за плохой прием. Я распоряжусь, чтобы тебе подали ужин. Боюсь, время обеда прошло, но в кухне всегда найдется еда.

Она сказала что-то одной из дам. Та присела в реверансе и поплыла прочь.

– За тобой скоро придут, – сказала Соланж. – Доброй ночи.

Окруженная дамами, она вышла – золотая искорка в водовороте серости.

Дэймона разбудила чья-то рука, зажавшая ему рот. В мгновение ока выхваченный из-под подушки кинжал оказался у горла нападавшего. При тусклом свете он не сразу разглядел Соланж. Она спокойно смотрела на Дэймона, не обращая внимания на лезвие, приставленное к ее шее.

Он убрал кинжал, потом оттолкнул ее руку.

– Ты с ума сошла?

– Ш-ш-ш. Говори тихо, иначе тебя услышат.

Дэймон сбросил одеяло и вскочил с постели.

– Что это значит? Тебе не место здесь.

– Дэймон, умоляю, тише. Нас не должны обнаружить!

Дэймон озадаченно смотрел на нее. Ее осторожность была понятна. Если овдовевшую графиню найдут с другим мужчиной на следующую ночь после смерти мужа, ее репутация будет погублена навек.

– Уходи, – сухо сказал он.

Соланж медленно приблизилась, умоляюще протянула к нему руки.

– Больше всего я хочу уйти. Именно потому я и здесь.

– Что?..

– Я хочу уйти с тобой. Вернуться в Англию. Этой же ночью.

Дэймон тихо рассмеялся.

– Твой разум помутился. Ступай к своим дамам.

Она раздраженно фыркнула.

– Никогда. Я еду с тобой. Сегодня. Сейчас же! – решительно заявила Соланж.

Она была такой тоненькой, прекрасной и беззащитной – и такой серьезной! Тяжелый черный плащ распахнулся, когда Соланж шагнула к нему, и Дэймон с изумлением увидел, что одета она по-мужски: в тунику, штаны и сапоги козьей кожи.

– Нам надо уехать, как только ты соберешься, – продолжала она. – Я помогу, если хочешь. Я умею собираться очень быстро.

В темноте ее можно было принять за девочку – так по-детски трогательно звучал ее голос. Дэймон покачал головой.

– Ты никуда не поедешь со мной, графиня. Я не охотник до подобных приключений.

Соланж молчала, словно язвительный ответ Дэймона и впрямь задел ее. Черт подери, что бы она там ни заду мала, ей не удастся использовать его! Он, Дэймон, этого не допустит.

– Ты не понимаешь, – тихо сказала Соланж. – Я должна уехать.

– Это почему же?

Она прикусила нижнюю губу – еще одна привычка, оставшаяся с детских лет.

– Что ж, если ты не желаешь помочь мне, я поеду одна, – спокойно сказала она и шагнула мимо Дэймона к отверстию в дальней стене, которое он заметил только сейчас.

Он успел остановить ее прежде, чем она растворилась в темноте.

– Что это такое, мадам? Вы нарочно поместили меня в комнату с потайной дверью, чтобы пробраться сюда под покровом ночи? Ты так развлекаешься, Соланж?

– Разумеется. Я же знала, что ты непременно запрешься на ночь. Как иначе я могла бы войти сюда?

Взгляд ее был таким ясным, что Дэймон почти поверил в невинность ее замыслов. Поразительно, каких вершин лицедейства могла достигнуть эта женщина! Иметь в своем распоряжении комнату, где можно укрыть от назойливых глаз любовника! Куда смотрел Редмонд, если позволял жене подобные вольности, да еще в стенах собственного дома? Дэймон сожалел, что не мог задать ему этот вопрос.

– Жаль, что он мертв, – пробормотал Дэймон себе под нос, но Соланж услышала его слова.

– О чем ты?

– О твоем муже. Я вспомнил, что он скончался. Ты овдовела и потому, как видно, лишилась разума.

Соланж с неожиданной силой оттолкнула его руку.

– Ты сильно переменился, маркиз Локвуд! Я – тоже. Ты судишь о том, чего не знаешь и не можешь знать. Извини за беспокойство.

И она исчезла в темноте прежде, чем Дэймон успел придумать ответ.

Проклятье! Он понимал, что Соланж неспроста швырнула ему в лицо слова, которые сам Дэймон много лет назад бросил ей, расставаясь. Он понимал также, что Соланж не решится бежать из замка. Она не станет действовать так опрометчиво. Насколько ему известно, податься ей просто некуда. Было бы немыслимой глупостью одной добираться до Англии. Не настолько же она глупа, в самом-то деле!

Ругаясь сквозь зубы, Дэймон поспешно затянул пояс с мечом, побросал в дорожный мешок скудные пожитки, торопливо натянул и зашнуровал сапоги. Ему было интересно, куда вывел ее этот потайной ход. Быть может, где-нибудь в укромном месте ее уже ждет оседланный конь, и тогда Дэймону останется только дожидаться рассвета, чтобы выследить беглянку по следам копыт. Но тогда в замке уже поднимется тревога по поводу исчезновения госпожи. И обвинят в этом, конечно же, его!

Дэймон набросил на плечи плащ с капюшоном, схватил мешок и двинулся к двери. Стараясь не шуметь, он осторожно перебрался к парадным дверям. Гончие настороженно подняли головы, учуяв его шаги, но не залаяли.

– Хорошие собачки! – одними губами выдохнул Дэймон, подумав при этом, не выучила ли Соланж этих псов так же, как учила собак в Айронстаге? Затем он шагнул в ночную тьму. Ни один стражник не окликнул его, что тоже было очень странно, но он не стал ломать над этим голову. Ему нужно было отыскать конюшни.

Это не отняло слишком много времени. Соланж, однако, не было ни возле конюшни, ни внутри – в душном, пропахшем конями полумраке. Дэймон оседлал своего жеребца и, зажимая ему морду, чтобы нечаянно не заржал, осторожно вывел наружу. Занятно... Конюхи не проснулись. Спят так же крепко, как пажи и слуги в нижней зале. Странное совпадение...

Конь был хорошо обучен, стоял смирно, дожидаясь, покуда хозяин оседлает его. Дэймон прислушался, надеясь, что Соланж хоть каким-то звуком выдаст себя, но услышал только трели сверчков. По знаку Дэймона жеребец пустился ровной рысью вдоль замковых стен.

– Тс-с!

Дэймон рывком обернулся на звук, раздавшийся за спиной. Соланж, верхом на чалой кобылке, ждала в тени рощицы. Бледная ладонь мелькнула в темноте, жестом призывая Дэймона. Его жеребец Таррант покрыл это расстояние в два прыжка.

– Ты передумал или же просто ищешь меня, чтобы вернуть Редмонду? – спросила Соланж.

– Ты же сказала, что твой супруг закончил свой земной путь.

– Хорошо, людям Редмонда. Отвечай же!

Низко надвинутый капюшон плаща бросал на лицо Соланж таинственную тень, а Дэймон сейчас менее всего нуждался в таинственности. Голова гудела, он чувствовал себя так, словно не спал уже много дней. Причина такого самочувствия находилась сейчас перед ним и ждала его решения. Дэймон считал, что побег Соланж в лучшем случае – глупость, а в худшем – преступление. Он никак не мог понять, зачем бы вдове понадобилось бежать тайком от слуг ее покойного мужа.

Кобылка заржала, и Таррант, возбужденный ее близостью, фыркнул и замотал головой. Дэймон твердой рукой усмирил коня.

– Я не стану сопровождать тебя, пока не объяснишь, что происходит.

– Что ж, прекрасно. Бог с тобой.

Соланж развернула лошадку, и та поскакала галопом. Да, за эти годы она безусловно стала отменной наездницей.

– Черт возьми, Соланж! – Дэймон, нагнав беглянку, попытался, было перехватить у нее поводья, но она с непостижимой ловкостью увернулась. И вдруг, вылетев на лесную прогалину, резко осадила кобылку. Дэймон поскакал следом, придерживая на скаку Тарранта, наконец остановился рядом с Соланж.

– Что за нелепый риск! – возмутился он. – Ты могла упасть с лошади, или же она, чего доброго, упала и придавила бы тебя.

Соланж раздраженно отбросила на плечи капюшон плаща.

– Это ты рисковал упасть, Локвуд, а не я! Мы с Иоландой знаем здешние леса, как свои пять пальцев. Ты забыл, что я прожила здесь много лет? Могу с закрытыми глазами найти дорогу.

Дэймон не нашелся, что ответить, и с досадой посмотрел на свою своенравную спутницу. Он ошибся – Соланж вовсе не нуждалась в нем. Это его с первой же минуты безудержно влекло к этой жестокосердной изменнице. Она же хотела лишь одного – уехать.

– Ты и вправду полагаешь, что сумеешь в одиночку вернуться в Англию? Изо всех твоих нелепых, дурацких, бессмысленных идей эта – самая нелепая, бессмысленная и дурацкая!

– Мне, милорд, не нужны ни твое одобрение, ни твой укор. Не желаю я также слышать, какого ты мнения о моих умственных способностях. Мне предстоит долгий путь, и я буду рада, если ты оставишь меня в покое и позволишь ехать своей дорогой.

– Не забудь о разбойниках, Соланж! Они безжалостны и кровожадны. У них нет ни земли, ни господина, ни крыши над головой! Они на все способны. Что будет с тобою, если ты попадешь к ним в лапы?

– Они не поймают меня.

– Ах, вот как? Что ж, допустим, ты доберешься до порта, но как ты думаешь переправиться через пролив?

Никто не согласится взять тебя на борт, кроме самых отпетых негодяев.

– Если хочешь знать, я намерена переодеться в мужскую одежду и, если не оплачу, то отработаю проезд.

Дэймон с улыбкой покачал головой.

– Ты и вправду ничего не знаешь об окружающем мире? – Он взглянул на ее длинные густые ресницы, пухлые губы. – С тебя охотно возьмут плату, но не только золотом. Кому не захочется заполучить такого смазливого пленника, будь то мальчик или женщина!

– Что ж, тогда я придумаю какой-нибудь другой план. У меня будет много времени.

– Но прежде, чем ты доберешься до Айронстага, наступит зима. Как ты собираешься пережить снежные бури? Или не помнишь, как неожиданно в тех краях начинается пурга, сметая все живое на своем пути? Не помнишь, сколько христианских душ губит каждая зима?

– Помню, – очень тихо сказала Соланж. – Помню.

– Так, где же тогда твой разум? Тебе нипочем не добраться живой до Айронстага! И ты станешь рисковать жизнью ради пустой прихоти? Ради своих капризов?

– Дэймон Вульф, говорю тебе в последний раз: я должна уехать. Я просто не могу остаться здесь. И не останусь! – стояла на своем Соланж. – Ничто больше не удержит меня здесь. Я свободная женщина и вольна по ступать так, как считаю нужным.

– Если так, почему ты не взяла с собой свиту из людей графа? Почему бежишь тайно?

– Тебе-то какое дело? – вспыхнула она. – Ради всего святого, оставь ты меня в покое! Я тебе не желаю зла. Просто оставь меня в покое, вот и все!

– Хотел бы, да не могу, – мрачно ответил Дэймон. – Боюсь, твой поспешный отъезд уже вызвал в замке переполох. Без тебя я не могу туда вернуться. Пусть кто-нибудь другой объясняет твоей челяди, с чего это вдруг их госпоже вздумалось попутешествовать!

Соланж погладила темную жесткую гриву Иоланды.

– Значит ли это, милорд, что ты все-таки согласен сопровождать меня?

– Я вынужден согласиться, хотя мой здравый смысл противится такому безрассудству. Теперь вся надежда на господа.

– Я больше не полагаюсь на господа, – ответила Соланж. – Я предпочитаю защищать себя сама.

Собираясь в дальний путь, Соланж взяла с собой скатанный шатер из плотной темно-зеленой ткани. Теперь она пыталась доказать Дэймону, что он незаметен на фоне листвы. Дэймон даже не взглянул на сверток.

Предзакатное солнце согревало землю скудным теп лом, рисуя на ней длинные тени деревьев. Путники старались держаться лесов, опасаясь, что на дороге или в полях их могут заметить. Такая тактика изрядно замедляла продвижение, и это раздражало Дэймона. Они ехали уже несколько часов, а казалось, что несколько дней. Каждую минуту приходилось быть настороже.

Пока не стемнело, они решили остановиться на отдых в дубовой роще под сенью могучих деревьев. Их густые кроны так плотно сплетались над головой, что не было видно неба.

Ступая по мягкому ковру палой листвы, Соланж подошла к Дэймону со свернутым шатром.

– Его надо поставить, чтобы укрыться от чужих глаз, – настаивала она.

– А что укроет от чужих глаз твою Иоланду? Или ты и для нее прихватила шатер?

Соланж зажмурилась и вздохнула. Дэймон взглянул на нее, любуясь ее красотой. Стройная фигурка Соланж выделялась на фоне зеленой листвы. Золотые блики за ката играли в ее волосах. Даже в мешковатом плаще, с припухшими от усталости глазами, она была, безусловно, самой привлекательной женщиной в мире.

Соланж открыла глаза.

– Иоланда – хорошая лошадка. Она не станет шуметь, – ответила она.

– Хотел бы я, чтобы ты была так же послушна, – сквозь зубы пробормотал Дэймон.

Соланж бросила ему под ноги скатанный шатер.

– Я и не думала, что ты окажешься таким невыносимым спутником! – в сердцах воскликнула она с возмущением.

Не обратив внимания на сверток зеленой ткани, Дэймон подошел к Тарранту, расслабил подпругу и снял седло. Жеребец стоял смирно.

– Подумай хорошенько, графиня. Насколько я понимаю, сейчас для тебя самое главное – ехать быстро и, по возможности, тайно. Так ведь?

– Так, – нахмурилась Соланж.

– А ты не думаешь, что, пока мы будем нежиться под сенью твоего замечательного шатра, нас могут обнаружить паломники или, хуже того – отряд людей твоего покойного мужа. Что тогда? Мы вежливо попросим их подождать, покуда не выберемся из складок шатра, чтобы вскочить на коней и ускакать прочь?

– Да, но я...

– Ты должна довериться мне, Соланж. Мы будем спать на земле, и укрываться палой листвой. Я надеюсь, что твоя кобылка и вправду хорошо обучена, потому что кони – единственное, что нас может выдать.

– А твой конь хорошо обучен? – вызывающе осведомилась Соланж, уперев кулачки в бедра.

Дэймон пожал плечами.

– Таррант – боевой конь чистых кровей. Он столько раз спасал мне жизнь. Обучен он так, как надобно мне, и подчинится любому моему приказу.

Соланж шагнула к жеребцу прежде, чем Дэймон успел предостеречь ее, и ладонью обхватила его морду. Она молча смотрела в большие влажные глаза. Таррант не шевельнулся, зачарованно глядя на нее.

Дэймон едва удержался, чтобы не крикнуть. Жеребец не терпел чужаков. Дэймону доводилось видеть, как пажи и оруженосцы буквально тряслись от страха, не решаясь и подойти к нему. По крайней мере, дважды Дэймон сам лечил людей, которые неосторожно поднесли руку слишком близко к морде Тарранта и лишились пальцев... А теперь Соланж буквально зачаровала его коня. Неужели ни одно живое существо на свете не в силах устоять перед ней?!

Эта мысль настолько взбесила его, что он отвернулся, не желая наблюдать эту возмутительную сцену, и принялся разгребать ногами листья.

– Он тебе очень предан, – сказала Соланж, осторожно опуская руку. – Что означает его имя?

– Гром, – неохотно буркнул Дэймон. – Гром. Это все, что я слышал тогда.

Дэймон жил в громе, ибо так было нужно. Ради своих владений. Ради людей, ему преданных. Ради короля. Этот гром заглушал в нем иные, более слабые чувства, давал ему силы жить в ритме боя и выживать, когда все вокруг уже были мертвы.

Так он и жил под грохот копыт и стук его собственного сердца. С каждой новой атакой гром этот звучал для него все сильнее и оглушительней. Этот грохот растворял в себе страх, подавлял в Дэймоне отвращение, которое тот всегда испытывал, поднимая руку на человека.

Этот гром в свое время заглушил в нем даже память о Соланж. Ни прежде, ни после ничто не обладало подобной силой. Только битва, только смерть и разрушение помогали ему забыть Соланж. Иногда он боялся, что гром войны отравит его душу, сделает его глухим и слепым к чужой боли...

– Гром, – задумчиво повторила Соланж. – Красивое имя. Мне нравится.

– Плевать я хотел на твое мнение, – процедил сквозь зубы Дэймон. – Займись своей кобылой, чтобы мы могли, наконец, отдохнуть.

Соланж не ответила на его грубость и тихонько отошла к Иоланде.

Руки Дэймона сжались в кулаки, и ему пришлось сделать над собой усилие, чтобы разжать пальцы.

– А что стало с той кобылкой, с которой ты покинула Айронстаг? Что случилось с Гитой?

– Ее забили, – тихо сказала она после паузы.

– Почему? Что с ней стряслось? Когда вы уезжали, она выглядела вполне здоровой.

– Несчастный случай. Ее пришлось забить.

Соланж на миг прижалась лицом к шее лошади, пытаясь скрыть бурю чувств, которые охватили ее при одном упоминании о Гите.

Благородная Гита. Единственный друг, который остался у Соланж после того, как она уехала из Айронстага. Отважная бурая кобылка, которая последовала за ней в Уэллберн, а затем и во Францию. Которая верно служила своей госпоже, пока не вернулся Редмонд...

Иоланда негромко фыркнула, раздраженная медлительностью хозяйки. Соланж прикусила губу и потрепала лошадь по холке. Затем она сняла седло и принялась чистить ее скребницей, которую даже в спешке не забыла прихватить с собой. Иоланда только что не мурлыкала от удовольствия – она обожала, когда ее чистили, и Соланж всегда старалась делать это сама.

– Хорошая девочка, – бормотала она, – замечательная девочка!

Кобылка согласно кивала.

Даже сейчас, пустившись в бега, снедаемая то ли страхом, то ли горем, Соланж все так же спокойно беседовала с животными, словно это была самая естественная вещь в мире. Быть может, она и вправду ведьма, как давно болтали в Айронстаге? Дэймона бы это не удивило...

Нет, чепуха! Обходя лошадь, Соланж искоса оглянулась на Дэймона. В ее темных глазах таилось смятение, тяжелая коса покачивалась на спине. Какая же она ведьма? Нет, она самая обычная женщина. Такая же, как и все. Только очень красивая.

Думать об этом все еще было мучительно. С тех пор, как Дэймон навсегда покинул Айронстаг, он повидал множество женщин, похожих на Соланж. Сотни. И что такого особенного в ее красоте?

Чем она лучше, например, английских красавиц?

С глазами цвета весеннего неба или зелеными, как молодая трава. С волосами цвета золота. Или каштановыми. Или медно-рыжими. Маленькие и рослые, худые и пухленькие, знаменитые красавицы при дворе Эдварда так и увивались вокруг Дэймона, льстили ему, заигрывали, открыто зазывали его на свое ложе. Все они страстно желали его любви, эти придворные красотки с их переменчивым нравом и изысканным вкусом.

Но ни одна из них не говорила с животными.

Ни одна из них не была Соланж.

Она чистила кобылку, негромко напевая. Простой мотивчик, который Дэймон помнил с детства. Несмотря ни на что, Соланж казалась бодрой, почти веселой.

Пение оборвалось.

– Мы будем сторожить по очереди? Думаешь, это необходимо? – спросила она.

– Если появится чужой, Таррант меня предупредит, – заверил ее Дэймон.

– Не сомневаюсь, – кивнула Соланж, одобрительно глянув на жеребца.

Дэймон шелестел листьями, сооружая из них ложе. Он зарылся в сухую листву и решил, что попросту не будет замечать Соланж. Дэймон был уверен, что стоит ему заснуть, и мир снова обретет ясность, и он сумеет разобраться в себе. Ему просто нужно как следует вы спаться.

Соланж подошла к груде листьев, которая должна была служить ей постелью, и взглянула на Дэймона. «Интересно, – подумала она, – он притворяется или действительно не замечает ее». Со вздохом Соланж опустилась на листья. Было мягко и достаточно удобно. Приятно пахло осенью. «Что за чудесное ложе, – подумала Соланж, – и как жаль, что нельзя так спать постоянно».

Положив голову на согнутый локоть, она смотрела на своего спутника. Соланж дышала ровно, едва слышно, чтобы не разбудить Дэймона. Его напряженное ранее лицо постепенно становилось мягче, спокойнее. Сначала разжались крепко стиснутые зубы, потом разгладилась глубокая морщина на переносице. Одинокий черный завиток упал на его лоб. «Как он, должно быть, устал», – подумала Соланж. Быть может, еще и это отчасти было причиной его злости. Как же ей хотелось наконец-то увидеть его улыбку!

Соланж же не чувствовала усталости. Она вообще могла обходиться без сна. Сейчас ей казалось, что она может ехать так бесконечно. Ветер будет ласкать ее волосы, солнце – пригревать лицо, свет луны – освещать дорогу. И все вместе это называлось свободой...

Свобода! Соланж с нежностью смотрела на Дэймона. Почти десять лет она была все равно, что мертва, и душой и телом. И только теперь возвращалась к жизни. Она словно сбросила старую, опостылевшую кожу, и сразу вернулись, ожили чувства, по которым она так истосковалась.

Соланж понимала, что ее будущее туманно. Она совершила дерзкий, опасный поступок, но никогда не станет жалеть об этом. Никогда. Ресницы ее незаметно смежились.

Перед тем, как сон окончательно сморил ее, Соланж привиделась птица, свободно парящая в бескрайнем небе...

Дэймон открыл глаза. Наконец-то она заснула! Мгновение он смотрел на Соланж, а потом опять погрузился в сон.

6

За несколько следующих дней путешествия Дэймон понял, что имеет дело с несколькими женщинами сразу. И все они носят имя Соланж. Причем ни одна из них ничем не походит на другую.

Была, разумеется, графиня – самая незнакомая и самая чужая для него. Графиня хранила стоическое молчание, всем своим властным, неприступным видом напоминая Дэймону своего отца. Соланж надевала эту маску, когда он донимал ее расспросами.

Была робкая девочка. Эту Соланж он помнил очень хорошо. Ее лукавый взгляд. Непослушные завитки волос. Неуверенные паузы между фразами. Ее речь – простая, естественная. Такая Соланж одновременно радовала и настораживала Дэймона. Она словно хотела чего-то добиться от него, а он никак не мог понять – чего.

А еще она могла быть безрассудной. Уверенно сидела в седле, с легкостью справлялась с любыми трудностями походной жизни и слышать не желала о тех опасностях, что грозили им каждый миг. Это не просто раздражало. Это изматывало Дэймона. Ему приходилось охранять ее от нее самой. Дэймон оберегал всех Соланж разом. Взглядом воина он осматривал окрестности, готовый к защите даже тогда, когда все было спокойно.

А больше всего озадачивала Дэймона необъяснимая радость, которая, как летняя молния, внезапно озаряла лицо Соланж – и тут же исчезала. Дэймон исподтишка наблюдал, как скользят по этому лицу блики тени и света, как расцветает на нем улыбка. Он слышал ее тихий смех, который потом долго звенел в его ушах звонкими колокольчиками.

Соланж не объясняла своей веселости. Дэймон не требовал объяснений. Радость сменялась мрачностью, одно настроение уступало место другому. Это настораживало Дэймона, беспокоило его.

Порой Дэймон всерьез задумывался, нормально ли это. В конце концов, с тех пор, как они виделись в последний раз, прошли долгие годы...

Однако со временем он отбросил эти мысли. Постоянно наблюдая за Соланж, Дэймон понял, что за ее внешней беззаботностью действительно скрыта печаль. Но шли дни, и морщинки вокруг ее рта постепенно разглаживались, глаза уже не так настороженно смотрели на мир.

Многоликая Соланж мучила Дэймона своей загадочностью, чаровала его, раздражала превыше всякой меры и, конечно же, покоряла, непостижимым образом удерживая над ним власть. Дэймон отчаянно желал избавиться от этих оков, но пока они были рядом, желание это оставалось невыполнимым.

Они ехали большей частью по ночам, поскольку Дэймон все еще опасался погони. Ехали как возможно быстро. Но Дэймон не желал поскорее завершить путешествие, он не мог рисковать лошадьми. Ночи были темные, безлунные. В лучшем случае дорогу им освещал тусклый звездный свет. Ехать в такие ночи быстрее, чем рысью, было невозможно.

Однажды они наткнулись на деревеньку, названия которой ни Дэймон, ни Соланж не знали. Дэймон смутно припомнил, что проезжал тут, но не смог бы с уверенностью сказать, дружелюбны селяне или нет.

Скорее всего – нет. Знакомство с французами убедило Дэймона, что они народ упрямый и неприветливый, а уж к чужакам и вовсе не испытывают никакого доверия.

Деревня появилась совершенно неожиданно. На рассвете они перевалили хребет и увидели россыпь домишек едва ли не у своих ног. Женщины у колодца наполняли водой кувшины и не успели заметить всадников. Не сказав ни слова, Дэймон выхватил у Соланж повод и быстро погнал коней назад, за хребет.

Соланж попыталась возмутиться, но жесткий взгляд Дэймона приказал ей не раскрывать рта, пока женщины могут их услышать. К немалому его удивлению она с недовольной гримаской подчинилась и угрюмо молчала, покуда они не укрылись за рощей диких яблонь. Рощу огибал небольшой ручей, и кони тотчас направились к нему, чтобы утолить жажду.

– Почему мы вернулись? – вполголоса спросила Соланж. – В деревне можно было раздобыть свежий хлеб, молоко, яйца...

– О да, конечно, – презрительно отозвался Дэймон. – Что за дивная мысль. Графиня Редмонд со своим спутником подъезжает к этим крестьянкам и требует еды. Уверен, что такой случай очень скоро стал бы достоянием всей округи.

– Я не стала бы требовать еды, а просто заплатила бы за нее. У меня есть деньги. К тому же эти люди никак не смогли бы заподозрить во мне графиню. Я представилась бы им юношей, твоим оруженосцем!

Дэймон беспомощно покачал головой.

– Соланж, никто, а уж тем более женщина, не примет тебя за юношу.

? Ошибаешься! – В глазах Соланж вспыхнули золотые искорки гнева.

? Нет, это ты ошибаешься. Достаточно один раз взглянуть на тебя, чтобы понять, кто ты на самом деле. У тебя слишком высокий голос, слишком длинные волосы... и слишком пышная грудь.

Соланж покраснела и неловко заерзала в седле.

– Я старалась, как могла, сэр.

– Недостаточно. Оставь эти мысли, графиня. Нам лучше всего держаться подальше от местных жителей, во всяком случае, покуда не доберемся до владений твоего отца.

Дэймон смотрел на Соланж. Даже в трико и грубой тунике она оставалась дьявольски хороша. Нелепо было полагать, что кто-то может принять ее за юношу! Она тоже смотрела на Дэймона своими бездонными, золотисто-карими, опушенными густыми ресницами глазами. Неоспоримо женскими.

– Свежий хлеб, – мечтательно произнесла Соланж.

– Погрызи лучше яблочко, – предложил Дэймон. – Они, верно, уже созрели.

Она вдруг замерла и обернулась. В тот же миг кони подняли головы и насторожили уши. Теперь и Дэймон услышал громкие голоса, которые приближались к ним с другой стороны долины.

Они спешились и скрылись в глубине рощи. Лошади послушно последовали за ними. Соланж шла вперед, раздвигая руками ветки, чтобы освободить дорогу для остальных.

Голоса теперь были отчетливо слышны. Говорили по-французски и явно ссорились.

Забравшись под ветви яблонь и плакучих ив, которые сплетались в непроходимую завесу, они присели на корточки и замерли.

Вдруг Соланж резко втянула в себя воздух. Миг спустя она уже вынырнула из укрытия и побежала к ручью. Упав на колени, она ладонями торопливо разровняла глину, затем обеими руками схватила охапку листьев и рассыпала их по берегу.

Голоса раздавались совсем рядом, за кустами, которые росли на другом берегу ручья. Оставив коней, Дэймон бросился, было за Соланж, но она уже бежала обратно.

– Ты что, свихнулась? – процедил Дэймон сквозь зубы и, ухватив Соланж за локоть, силой поволок ее в укрытие.

– Там были следы! – прошептала Соланж, когда они нырнули под ветви.

К воде вышли две женщины и маленькая девочка. Женщины несли тяжелую корзину с бельем и оживленно переругивались. Девочка семенила за ними, засунув палец в рот.

Чтобы укрыться от чужих глаз, Соланж и Дэймон растянулись плашмя на упругом ковре из листвы. Тела их сплелись, точно в объятии. Голова Соланж оказалась прижата к его груди.

Они не могли шевельнуться, не выдав шорохом и хрустом своего присутствия. Женщины, все так же сердито переругиваясь, опустились на колени у ручья и принялись полоскать белье. Всякий раз, закончив полоскание, они хорошенько отжимали очередную простыню либо скатерть и вешали ее на ветвях тутовника, а девочка расправляла белье поровнее, чтобы быстро просохло.

Соланж лежала, уткнувшись щекой в грязь, и морщилась от боли, потому что именно под щекой оказалось упавшее яблоко. Пытаясь переменить позу, она осторожно приподняла голову, но под тяжестью тела Дэймона не смогла пошевелиться. Дэймон словно ничего и не замечал, но сердце его колотилось, дышал он неровно и часто.

Это была истинная мука. Дэймон не мог шевельнуться, словно парализованный. Соланж словно завладела каждой клеточкой его тела. Он умирал от этой близости, и спасения не было.

Дэймон жадно вдыхал знакомый запах Соланж, и волшебство ее потаенной сути кружило голову, как хорошо выдержанное вино. Шелковистая кожа нежила его, гибкое тело податливо повторяло жесткие изгибы его собственного. Дэймон ощущал каждую его ложбинку. Рука сдавливала ее грудь. Соланж шевельнулась, и новая волна желания охватила Дэймона.

Старый кошмар стал реальностью. Вот она рядом. Он желает ее – и не может удовлетворить желания. Это терзало Дэймона всего больнее. Он отчаянно старался думать о другом, о чем угодно, лишь бы отвлечься, но да же раскаты грома не спасли бы его сейчас.

Волосы Соланж шевелились от его дыхания. Он коснулся губами каштановых прядей и замер, не в силах оторваться. Это был ад. Это был рай.

Дэймон еще плотнее прижал голову Соланж к земле, и теперь она видела сквозь ветви ноги и подолы юбок женщин. Они, наконец, перестали спорить и в полном молчании развешивали белье.

А девочка... Девочка вдруг заметила Соланж. Она смотрела на нее круглыми от удивления глазами, засунув пальчик в рот.

Соланж оставалось только одно – улыбнуться ей. Вынув палец изо рта, малышка улыбнулась в ответ. Очень медленно Соланж поднесла палец к губам, умоляя ее молчать. Девочка кивнула и повторила жест. Соланж приходилось лишь надеяться, что ее поняли. Для пущей уверенности она подмигнула. Девочка тоже подмигнула ей и снова засунула грязный палец в рот. Одна из женщин дала ей подзатыльник и громко выругала. Малышка вроде бы и не заметила удара и опять принялась расправлять белье. На Соланж она больше не смотрела.

Дэймон, казалось, не заметил, что произошло. Он по-прежнему прижимал Соланж к земле, навалившись на нее всем телом. Она не могла пошевелиться и молила бога, чтобы женщины поскорее ушли. Сколько можно возиться с этой стиркой?

Наконец все было выстирано и развешано. Женщины подхватили пустые корзины и побрели сквозь кусты назад, в селение. Девочка послушно двинулась следом, бросив Соланж прощальный взгляд и незаметно помахав ручкой. Соланж ответила ей слабым движением руки, и девчушка вприпрыжку поспешила за взрослыми.

Соланж подождала, пока не стихнут голоса.

– Дэймон!

Он приподнял голову.

– Дэймон, они ушли.

Он молчал, и она повернулась, чтобы высвободить зажатую его грудью руку. Дэймон глубоко вздохнул, резко поднялся и пошел к лошадям.

Соланж с трудом поднялась, морщась от боли в затекшем теле. На нее налипли листья, руки были в грязи. Она с досадой осмотрела свои новые кожаные сапожки – они насквозь промокли и наверняка порвались... Потом принялась чистить одежду.

– Хватит возиться! – прервал ее занятие Дэймон.

Соланж замерла.

– Но я похожа на чучело, – попыталась она возразить.

– Придержи язык, – бросил он, вскакивая на Тарранта.

Она обожгла его царственным взглядом, но он, не оборачиваясь, уже пробирался сквозь кусты, прочь от деревни. Соланж смотрела вслед удаляющейся фигуре. Больше всего ей сейчас хотелось продолжать путь одной, но вскоре она тоже была в седле и нагоняла Дэймона.

– Но ты же говорил, что нам надо избегать людных мест, – озадаченно заметила Соланж, когда они остановились у деревянного указателя на развилке дороги.

– Кале – самый большой порт в округе. Соваться туда – не самый лучший способ остаться незамеченным. – Дэймон поерзал в седле.

После того, как вчера они едва не столкнулись с прачками, он решил, что надо действовать более решительно. Новый план противоречил его природной осторожности, события в любой момент могли обернуться против них, и он ничего не смог бы изменить.

Соланж смотрела на него, ожидая объяснений. Но как мог он объяснить, что близость к ней убивает его, что он умирает заново каждый день. И что не будет этому конца, пока она рядом? Как мог он сказать, что подставляет и свою, и ее голову под топор просто потому, что иначе не сможет совладать с собой?

Все это время Дэймона с небывалой силой преследовали воспоминания о яблоневой роще. Он сходил с ума, пытаясь избавиться от них, и возвращаясь к ним вновь и вновь. Вот и сейчас. Утренний ветерок играл растрепавшимися локонами Соланж. Шелковистые пряди приникали к ее щекам, касались влажных губ... Дэймону стало плохо от непреодолимого желания.

Он понимал, что находится в ловушке. Что не может больше выносить эту пытку – видеть ее и не сметь касаться...

Соланж отбросила пряди волос со щек и заложила их за уши. Даже в этом простом движении она была совершенна. Он хотел, чтобы эти руки ласкали его. Соланж превращала его в безумца.

– Думаю, нам стоит продолжать ехать так, как ты предлагал вначале, – снова заговорила Соланж. – Тот твой выбор кажется мне более мудрым.

– Нет, – отрезал Дэймон и взглянул на указатель. – Этот путь верней. В городе мы сможем сесть на корабль.

– Но...

– Следуй за мной.

И, не дожидаясь ответа, Дэймон свернул на дорогу, ведущую в Кале.

Город был сумрачным, но людным. Время от времени Соланж поглядывала на Дэймона, отчего мысли его путались, и сердце начинало колотиться в груди. Больше так продолжаться не может. Вот почему Дэймон избрал этот опасный путь. Отсюда, из этой гавани, они смогут, наконец, отправиться в Англию. И там, в Англии, он, наконец, освободится от Соланж. От этого наваждения.

Пристань кишела народом: рыбаки возвращались с утреннего лова. Целые горы рыбы, крабов, угрей возвышались прямо на причале, а рядом прохаживались рыбаки и сновали торговцы, готовые скупить весь улов. Над ними с пронзительными воплями кружили птицы, на лету хватая рыбу, и вновь взмывали в небо с добычей в клюве. Рокот прибоя, крики птиц, людской говор – все смешивалось и превращалось в нескончаемый, непереносимый гул.

Когда ветер с моря утих, рыбная вонь стала еще сильнее, и Дэймон подумал, как вообще люди могут тут жить. Впрочем, это не его дело. Его дело – убраться отсюда и как можно быстрее.

Они вели коней по узкой улочке вдоль забитых людьми причалов. Дэймон высматривал небольшой баркас вроде того, что привез его сюда, но с местом для лошадей. Один выглядел слишком ненадежным, у хозяина другого был вид откровенного скряги. Ничего, кораблик отыщется. Он должен найтись, чтобы перевезти их с Соланж в Англию.

Соланж тихо ехала за ним и так же, как он, не отрывала взгляда от причаленных суденышек. Она отбросила капюшон, и ее пышные волосы развевались на ветру. Вдруг она вскрикнула и указала рукой на баркас, который привлек ее внимание.

Он был не слишком большой и не слишком маленький, из твердого дерева. Старик-капитан прохаживался по палубе.

– Подожди здесь, – бросил Дэймон и, отдав Соланж поводья, направился к старику.

Соланж с раздражением посмотрела ему вслед. Иоланда тоже была взвинчена. Кобыла не любила толпы, и сейчас Соланж с трудом сдерживала ее. Таррант пока стоял рядом, но Соланж, сжимая в руке его повод, чувствовала, что и он нервничает. Обе лошади встряхивали головами, беспокойно храпели.

Народ шел мимо, поглядывая на них с любопытством. Еще бы! Отличные кони. Одинокая женщина... Соланж сообразила, что капюшон свалился с ее головы, и потянулась, чтобы снова набросить его. И в этот миг увидела в толпе знакомую фигуру.

Соланж похолодела.

Она низко опустила голову, надвинув капюшон на глаза. Иоланда повернулась чуть боком, дав хозяйке возможность наблюдать толпу, оставаясь при этом невидимой.

Где же он? Неужто ей привиделся человек, так похожий на капитана стражи Редмонда? Все произошло так быстро. Или он растворился в толпе, или она просто обозналась со страху.

Тем не менее, Соланж спешилась, чтобы меньше бросаться в глаза. Дэймон все еще беседовал со стариком, который качал головой, упрямо поджав губы. Это не предвещало ничего хорошего. Она встала между конями, чтобы укрыться за их крупами от глаз прохожих. Поглаживая Иоланду, она смотрела на дома и склады, которые тянулись вдоль порта. Понемногу толпа редела, люди, нагруженные уловом, расходились.

Чуть поодаль от нее несколько человек окружили какого-то человека и о чем-то спорили. Одни отрицательно качали головой. Другие согласно кивали и оглядывались на нее. Затем они расступились, и Соланж увидела знакомую оранжево-зеленую тунику.

Наступила мертвая тишина. Слышен был лишь неистовый стук ее сердца. Над головой Соланж лениво кружилась чайка, невольно привлекая внимание к женщине.

Соланж нагнула голову и повела коней мимо корабля, на котором торговался с капитаном Дэймон. Она не могла допустить, чтобы люди Редмонда заметили и ее спутника.

Больше всего ей хотелось сейчас вскочить в седло и опрометью поскакать прочь, но Соланж не могла бросить Дэймона. Оставалось лишь молиться, чтобы он не бросился за ней.

Украдкой взглянув через плечо, Соланж убедилась, что Дэймон все еще занят разговором. Старик качал головой, тыкая пальцем то в мачту, то в палубу под ногами.

Соланж была в полной растерянности. Каждый шаг, каждое движение давались ей с неимоверным трудом.

Она остановилась, делая вид, что хочет осмотреть подкову Иоланды, нагнулась и лишь тогда осмелилась через плечо взглянуть туда, где стояли люди Редмонда.

Они смотрели прямо на нее.

Теперь притворяться было незачем. Сжимая в руке поводья, Соланж кое-как вскарабкалась на спину лошади, развернулась и галопом, разгоняя редких прохожих, поскакала к кораблю, на котором остался Дэймон.

Он уже понял, что произошло что-то неладное, и бежал к ней, на ходу что-то крича, что – Соланж не могла разобрать. Не в силах произнести ни слова, она лишь бросила Дэймону поводья Тарранта и с ужасом смотрела на солдат, которые были уже совсем близко.

Дэймон все понял. Одним махом он взлетел в седло и поскакал за Соланж. Она гнала и гнала Иоланду, пролетая мимо прохожих с такой ловкостью, что Дэймон не мог не восхититься ее мастерством.

Капюшон упал на плечи. Плащ реял, как знамя. Волосы развевались на ветру. Она скакала к ближайшему переулку, одному из множества переулков, которые вели из порта в город. Соланж была уже почти у самого поворота, когда из тени дома вынырнула женщина с младенцем на руках.

Останавливаться было поздно. В тот самый миг, когда женщина завизжала и в страхе шарахнулась прочь, Соланж ощутила, как могучее тело Иоланды напряглось, и она на полном скаку перемахнула через женщину, благополучно приземлившись позади нее.

Следом мчался Таррант. Женщина уже успела отпрянуть к стене дома и, прижавшись к ней, отчаянно вопила. Дэймон промчался мимо нее.

Они оказались на круглой площади с фонтаном посередине. Нигде не видно было ни души. Дэймон нагнал Соланж и махал ей рукой, призывая остановиться. Она придержала Иоланду, переведя ее на шаг, а затем и вовсе остановилась.

Дыхание вырывалось из ее груди с хрипом, в ушах стоял оглушительный звон. Соланж видела, что губы Дэймона шевелятся, но не могла разобрать ни слова. Кажется, Дэймон сердится на нее... Как объяснить ему, что случилось? Как объяснить, если у нее только и хватает силы, что набирать воздух в легкие?

Взглянув на спутницу, Дэймон оборвал себя на полу слове и накрыл ладонью ее руку, судорожно сжимавшую поводок. По его губам Соланж догадалась, что он произносит ее имя и о чем-то спрашивает. Глаза его странно сияли.

Дэймон гладил ее руку, и скоро пальцы Соланж раз жались, к ним вернулось тепло. Назойливый шум в ушах затих. Слух вернулся к ней.

– Тебе лучше? – спросил Дэймон и принялся растирать другую руку.

– Надо ехать, – отрывисто сказала Соланж.

– Да, конечно, – отозвался он, не выпуская ее руки.

Они не двинулись с места. Таррант переступил с ноги на ногу, нетерпеливо грызя удила. На площади резко пахло чесноком и морской водой.

– Почему мы остановились? – с тихим отчаянием спросила Соланж.

– Не бойся, – ответил Дэймон. – Сейчас мы в безопасности.

Он разминал пальцы Соланж, и внезапно ее охватила странная дрожь от этих размеренных движений, от того, как медленно он проводил пальцами по ее ладони и за пястью. Эти прикосновения словно обжигали Соланж, и приятное тепло растекалось по ее руке до самого плеча. У нее перехватило дыхание, но на сей раз не от страха. Почему-то захотелось плакать. Она посмотрела на их сплетенные пальцы. Как же нелепо все обернулось! Ласка мужчины, которого она безнадежно желала столько лет, досталась ей, наконец, всего лишь из-за ее испуга. Это нечестно. Все должно было случиться иначе.

Соланж вновь поглядела на Дэймона и увидела, что его лицо опять превращается в маску. Он выпустил ее руку.

– Теперь едем. Держись за мной и не останавливайся, пока я тебе не скажу. И ради всего святого, надвинь поглубже этот проклятый капюшон.

И они двинулись в путь по лабиринту городских улиц и переулков. Навстречу показались прохожие. Они едва не наткнулись на двоих солдат Редмонда, и лишь подслушанный обрывок разговора вовремя остановил их.

– Вы уверены, что эти двое здесь не проезжали? – спросил один из солдат у крестьян.

– Подумайте хорошенько, и вы получите щедрое вознаграждение, – добавил другой.

Беглецы осторожно попятились и долго еще блуждали по темным улочкам, покуда не оказались у городских ворот. Тех самых, через которые они въехали в Кале. Теперь они возвращались в Дю Клар.

Они ехали весь день и всю ночь. Занимался рассвет.

– Им и в голову не придет, что мы решили вернуться, – терпеливо объяснял Дэймон. – Нас заметили в Кале. Теперь солдаты прочешут, город и, не найдя нас, решат, что мы либо отплыли в Англию, либо двинулись дальше на север.

– Почему ты в этом так уверен?

Соланж явно не доверяла плану Дэймона. Отчасти он понимал, что Соланж вправе сомневаться в нем после той неудачи, которую они потерпели в Кале. Но, черт побери, ни для кого больше он не стал бы подвергать свою жизнь такому риску. Как можно ему не доверять?!

– Уверен, – ответил Дэймон. – По пути в Дю Клар я проезжал мимо рыбацкой деревни. Там есть лодки. Местные жители переправят нас через пролив.

– Эта деревня чересчур близко к Дю Клар.

– Она довольно далеко от замка и как раз подходит для нашей цели. Мне бы следовало подумать об этом раньше. Люди Редмонда наверняка уже проезжали мимо нее.

– Почему ты считаешь, что они там никого не оставили?

– Так мне кажется. – В душе Дэймон молился, чтобы он оказался прав. Весь его план был основан на том, что солдаты Редмонда уже давно миновали рыбацкую деревню, а, быть может, даже не заметили ее – настолько она мала. Дэймон помнил лишь пару жалких лодчонок и приземистые хижины, стоявшие на берегу. Нет, он должен быть прав, иначе и быть не может.

– Если желаешь попасть в Англию, слушайся меня, – властно сказал Дэймон. – Или тебе придется рассказать мне, отчего этим людям так не терпится отыскать тебя.

– Дэймон Вульф, я еду с тобой лишь потому, что ты обещал доставить меня в Англию. Отвечать же на вопросы о моей прежней жизни я не собираюсь.

Соланж подала своей кобыле какой-то тайный знак, и они двинулись вперед. Что ж, по крайней мере, Дэймон добился своего.

К полудню беглецы совершенно выбились из сил. Соланж жаловалась, что больше не может сидеть в седле. Кроме того, она считала, что лошадям тоже нужен отдых, Даже больше, чем их хозяевам. Они не спали уже целые сутки.

Дэймон понимал, что она права, но не видел подходящего места для привала. Поля, по которым они ехали, были слишком открыты для чужого глаза. Кроме того, чем дальше уедут они от Кале, тем лучше.

Побережье было уже недалеко, и местность меняла свой облик. Плодородные земли сменились каменистыми пустошами. Далеко впереди Дэймон увидел пологий отрог, который он запомнил еще по дороге в Дю Клар.

В конце концов, Дэймону пришлось остановиться. Соланж просто отказалась ехать дальше. Она отыскала уединенный нескошенный луг с дикой пшеницей. Высокие сухие колосья качались и шуршали на ветру. Там оказалась и рощица, чтобы спрятать коней. Как раз такое местечко, какое им надо. Соланж твердо решила оставаться тут, пока не выспится, и ее совершенно не волновало, согласен Дэймон с ее планами или нет.

Высказав все это, Соланж отвела Иоланду в рощицу, а сама улеглась среди пшеницы, завернувшись в плащ.

Дэймон все еще сидел в седле и смотрел на девушку. Безумно хотелось отдохнуть, но страх оказаться вновь рядом с Соланж заставлял его медлить. Взглянув на Соланж в траве, он представил ее лежащей в совсем другом месте. В его постели, например.

Дэймон вздохнул и зажмурился, отгоняя наваждение. Соланж права, им надо отдохнуть. Он неохотно спустился на землю, пустил Тарранта пастись среди деревьев и принялся устраивать себе ложе как можно дальше от Соланж.

Пшеничные колоски шуршали над головой, как камыш. Дэймон медленно засыпал. Ему снилась Соланж. Она пела. Ее чистый, сладостный голос взлетал к небесам.

Когда он проснулся, все заливал лунный свет. Соланж уже поднялась. Она кормила коней остатками яблок из того сада, в котором они были два дня назад. Сама она тоже грызла яблоко. Кони подошли к ней совсем близко, вслушиваясь в нежное бормотание, понятное им одним.

Дэймон подошел к ним, прихватив из сумки яблоко и для себя. Оно было твердым и сладким, как раз таким, как ему нравилось.

– Как спалось? – не оборачиваясь, поинтересовалась Соланж.

Он что-то проворчал в ответ. К своему удивлению, Дэймон обнаружил, что зверски голоден. Он отшвырнул огрызок и снова потянулся за яблоком.

– Дэймон, как ты думаешь, далеко еще до деревни? Он прикинул, сколько времени отнимет у них кружной путь. Выходило не так уж плохо.

– Думаю, еще день-два. Тебе так не терпится избавиться от моего общества?

Соланж покачала головой.

– Не в этом дело. Просто... Погода ухудшится скоро.

Дэймон перестал жевать.

– Ты уверена?

? Да.

– И что нас ждет?

– Буря. Возможно, со снегом.

Этого им только не хватало – Дэймон знал, что Соланж права. У нее с детства был дар предсказывать погоду. Мальчишкой он не раз убеждался в этом. Другие только смеялись, но он всегда прислушивался к ее словам... Дэймон торопливо прикончил второе яблоко и скор мил огрызок Тарранту.

– Сколько у нас времени? – спросил он. Соланж пожала плечами – призрак в лунном сиянии.

– День. Может, два. Не больше.

Буря налетела через восемнадцать часов. Косой, слепящий дождь со снегом обрушился на их головы. Они мгновенно промокли и промерзли насквозь. Кожа покраснела. Глаза слезились. Лошади медленно, склонив головы, передвигались по раскисшей тропе.

Когда сквозь завесу снега ничего не стало видно, они укрылись в маленькой пещерке, которую отыскал в скалах Дэймон. В ней едва хватило места для всех. Они дрожали от холода. Дэймону пришлось наклониться, чтобы не стукнуться головой о свод. В конце концов, он и уселся на землю, прислонясь к каменной стене. Соланж сидела рядом и смотрела, как бушует метель за овальным зевом пещеры.

Из хвороста, что устилал пол пещеры, удалось развести слабый огонь. От порывов ветра костер прикрывал маленький каменный выступ, но тепла от него все равно почти не было.

Следующий день не принес изменений. Мысль о том, что их преследователи тоже попали в этот буран, не согревала беглецов.

Ненастье не унималось. К тому же теперь все вокруг покрывала толстая корка льда. Последние яблоки были съедены. Охотиться Дэймон не мог, так как дичь тоже пряталась в такую погоду. Оставалось только ждать, когда небо очистится.

Силы покидали их. Дэймон видел, какие темные тени залегли под глазами Соланж, как она сворачивается в клубочек от холода и спит... спит...

К утру третьего дня Дэймон решил, что ждать больше нельзя. В крохотной пещере было более-менее тепло от костра и лошадей, но чувство голода становилось нестерпимым. Соланж казалась уже прозрачной, и Дэймон сильно тревожился за нее. Он просто не мог сидеть сложа руки и смотреть, как она тает на глазах. Но больше всего он боялся, что она может заснуть тем пугающим крепким сном... и уже не проснуться.

По его настоянию они все же тронулись в путь. Прежде чем покинуть пещеру, Соланж достала из дорожного мешка длинный нож и разрезала пополам зеленый шатер. Прорезав в каждом куске дыру, она набросила ткань на лошадей, продев их морды в дыры. Ткань прикрыла коней до колен. Дэймон было, заметил, что это вряд ли защитит их от бури, но Соланж огрызнулась, что это, мол, лучше, чем ничего, а он слишком устал, чтобы спорить с ней. Все равно этот шатер им больше не нужен. Он не устоит при таком сильном ветре.

Теперь края зеленых попон хлопали лошадей по бокам, издавая влажный чмокающий звук. Дэймон старался не выпускать из виду известняковую гряду – на случай, если им опять понадобится убежище. Он почти потерял чувство времени. Длится ли еще день? Что скрывают серые тучи – рассвет, закат, полдень или полночь? Дэймон не знал этого...

Ветер выл непрестанно. Дэймон замерз настолько, что не чувствовал своего тела. А впереди по-прежнему не видно было ничего, кроме серой пелены. Мокрый снег насквозь пропитал ледяной сыростью одежду. Неужели господь так и не сжалится над ними? Неужели они обречены вечно скитаться в этом ледяном чистилище?

Дэймон уже не помнил, почему оказался здесь, куда идет и чей это темный силуэт, бредущий рядом. Руки в промокших и обледенелых перчатках прилипли к поводьям.

Блаженный, звенящий покой был, казалось, совсем близко. Для этого нужно было всего лишь перестать двигаться. И тогда сразу станет тепло, покойно и безмятежно. Он шел, закрыв глаза. С закрытыми глазами было легче.

Снова была война, и Дэймон вел своих солдат в битву против мятежников. Половина его войска уже погибла от холода в шотландских горах, но рядом с ним был Эдвард. Он безжалостно требовал идти дальше, не желая прислушаться к голосу здравого смысла. Король Эдвард держал жизнь Дэймона в своем железном кулаке и выжимал из него все, что было потребно его величеству. Желание покорить мятежников сделало его одержимым. Ради этой цели он готов был послать верных своих солдат в настоящий ад. Дэймон был в полном его подчинении.

Кто же знал, что в аду окажется так холодно?

Кто-то тряс Дэймона, вынуждая открыть глаза. Это была женщина, и она что-то кричала, но он не слышал слов из-за ветра. Лицо ее казалось знакомым. Дэймон прищурился, пытаясь получше разглядеть ее. Она напоминала девушку, которая много лет назад разбила его сердце.

Да нет же, эта женщина – ведьма с растрепанными волосами и дикими глазами. Нечестивое создание ночи. Дэймон не хотел иметь ничего общего с этим существом. Вокруг и так достаточно смерти. Он пытался оттолкнуть ее, но никак не мог разжать рук, вцепившихся в поводья. Тогда он решил, что просто не станет ее замечать.

Отделаться от ведьмы оказалось не так легко. Она была очень взволнована и все трясла Дэймона за плечи. До чего же настырная! Дэймон хотел лишь одного – чтобы его оставили в покое.

Нечестивое создание разжало руки и вдруг наотмашь ударило его по лицу. Дэймон заморгал и открыл глаза окончательно.

– Посмотри! – кричала она и протягивала куда-то руку.

Далеко внизу, где берег полого сбегал к морю, тянулись чередой дома под соломенными крышами. Сквозь дверные щели и закрытые ставни струился приветливый свет.

Дэймон снова моргнул, но видение не исчезло. Деревня! Боже мой, рыбацкая деревня! Это значит... Он наморщил лоб, пытаясь свести воедино обрывки связных мыслей. Это значит – еда и кров. Они начали спускаться к морю.

Отыскать местную таверну оказалось нетрудно. В конюшне нашлись два пустых стойла для лошадей. В блаженном тепле Дэймон понемногу пришел в себя, и к нему снова вернулась острота чувств. Он был готов остаться здесь, в этой конюшне, на душистом сене. Тут было тепло, уютно и безопасно. Соланж, однако, напомнила о еде.

На выбеленной дождями и ветрами двери таверны была прикреплена дощечка с надписью «Черная кошка».

И действительно, на стойке растянулась огромная живая черная кошка. Она зашипела на вошедших и с громким воплем спрыгнула вниз.

– Болваны! – по-французски крикнула женщина за стойкой. – Дверь закройте!

Соланж налегла на тяжелую дверь, захлопнула ее, и в зале снова сгустился запах дыма. Дэймон подошел к женщине.

– Добрый вечер, хозяюшка, – начал он по-французски, нарочито огрубляя свой акцент под стать ее выговору. Краем глаза он заметил, как удивленно смотрит на него Соланж.

– Не знаю, что доброго ты нашел в этом вечере, – кисло ответила хозяйка таверны.

Подойдя ближе к стойке, Дэймон разглядел, что на самом деле она не так стара, как показалось ему сначала.

Было ей чуть за тридцать. Пухленькая, довольно миловидная, с белокурыми почти бесцветными волосами, она тоже пристально разглядывала Дэймона. Ее манеры резко изменились, едва она присмотрелась к нему поближе. Она кокетливо сморщила носик, приняв скромный вид, который ей совершенно не шел.

– Хоть ты и промок до неузнаваемости, все же я уверена, что прежде тебя никогда не видела.

Дэймон одарил женщину чарующей улыбкой, на какую был сейчас способен.

– Ты весьма сообразительна, ибо мокрый или сухой, но прежде я сюда не заходил.

Женщина улыбнулась ему в ответ.

– Меня зовут Жислена. Чем могу служить?

Она перегнулась через стойку, демонстрируя Дэймону свою пышную грудь в вырезе блузы. Он поощрительно усмехнулся и хотел было сказать комплимент, но тут подошла Соланж и смерила хозяйку неприязненным взглядом. Она не забыла спрятать волосы под капюшон плаща. Дэймон грубовато обхватил рукой плечи Соланж.

– Нам с братом туговато нынче пришлось. Не отыщется ли здесь для нас еда и пиво?

Жислена окинула пренебрежительным взглядом юного оборвыша, стоявшего рядом с приезжим красавчиком.

– Что-то вы не больно похожи, – заметила она.

– Мы братья только по отцу, – без запинки ответил Дэймон.

– А-а... Братец твой высоковат для своих лет, верно?

– Да уж. В нашем семействе все долговязые.

Жислена умолкла, барабаня пальцами по деревянной стойке. За столиком кто-то многозначительно кашлянул.

– Так как насчет еды, хозяюшка? – мягко напомнил Дэймон.

– У меня только рыбная похлебка, – решительно сказала она.

– Бьюсь об заклад, Жислена, что вкуснее твоей похлебки я в жизни не ел.

– Бьюсь об заклад, что не ел, – ответила она и с этими словами исчезла за кухонной дверью, оставив их ждать у стойки. Соланж дернула Дэймона за рукав.

– Мы ее провели! Я же говорила тебе, что получится! – возбужденно прошептала она. – Вот видишь, она поверила, что я мальчик.

Дэймон облокотился на стойку и лениво окинул взглядом таверну. Изнутри она выглядела неприглядно. Никаких украшений, лишь грубые каменные стены, изъеденные соленым морским ветром да просмоленные жирным дымом. Посреди залы стояло несколько длинных столов со скамьями. Посетителей было мало. Лишь за одним столом сидела компания старых рыбаков, а у камина еще двое играли в шахматы. Все они с нескрываемым интересом поглядывали на новых посетителей.

Дэймон и рад был бы присесть за стол, лучше всего у очага, но боялся двинуться с места. На стойку можно было, по крайней мере, опереться, и он не желал, чтобы эти люди заметили его слабость.

Черная кошка вновь забралась на стойку и грациозно присела возле его локтя. Соланж потянулась к ней, погладила густую мягкую шерсть. Кошка замурлыкала и покорно позволила Соланж взять себя на руки.

– Что это случилось с нашей дикаркой? – пробормотал один из стариков.

– Филипп умеет обращаться со зверьем, – небрежно бросил Дэймон. – Я уверен, что он отыщет себе место конюха в каком-нибудь богатом замке.

Рыбаки дружно загоготали.

– В богатом замке, говоришь? И какой же замок тебе бы подошел? – потягивая пиво, спросил кто-то из рыбаков. – У нас их тут, знаешь ли, много.

Его приятели вновь засмеялись.

– Мы в здешних краях впервые, – признал Дэймон. – Я не заметил поблизости ни одного замка.

– А его и нет, во всяком случае, такого, куда можно было бы пристроить мальчишку, – отозвался другой рыбак. – Поезжай-ка домой, приятель.

– Значит, все-таки есть какой-то замок? – спросил Дэймон.

За столом воцарилась угрюмая тишина. Рыбаки молча потягивали пиво, старательно отводя глаза.

– Нам ведь подойдет любой замок, – не отступал Дэймон. – Мой братец не привередлив.

– Нет, парень, вряд ли тебе захочется оставить своего брата в том замке. Дю Клар – не место для невинных душ, – подал голос человек с трубкой, сидевший у очага.

– Дю Клар, говоришь? Дю Клар... Кажется, я что-то о нем уже слыхал...

Соланж придвинулась к Дэймону и со всей силы наступила ему на ногу. Он оттолкнул ее и сделал шаг – к своему облегчению, убедился, что ноги его еще держат.

– А я говорю, ты не отдашь туда брата, – упрямо повторил старик с трубкой.

– Работа есть работа. Филипп не станет жаловаться. Все равно везти его назад я не могу. – С глуповатой улыбкой Дэймон плюхнулся на пустой табурет. ? Я обещал жене отправить мальчишку на заработки. Она с меня кожу сдерет живьем, если я приведу его назад. Ты же знаешь, каковы женщины!

Соланж стояла у стойки, отвернувшись. Послышался голос самого старого рыбака.

– Послушай-ка, сынок! Видать по всему, жена твоя – ведьма, но в Дю Клар тебе соваться все равно опасно. Больше я тебе ничего сказать не могу. Это не место для христианина. Не хочешь же ты подвергнуть опасности бессмертную душу своего брата? Держись подальше от Дю Клар.

Все рыбаки согласно закивали, и сколько Дэймон ни выпытывал у них объяснений, ничего так и не добился. Соланж по-прежнему стояла к ним спиной, барабаня пальцами по стойке и играя с кошкой.

Дэймон изнемогал от любопытства, но по упрямому выражению на обветренных лицах рыбаков понял, что больше ничего от них не узнает, и приступил к похлебке, которую вместе с кружкой пива поставила перед ним Жислена.

– Твоя еда на стойке, паренек, – бросила она Соланж, бесцеремонно усаживаясь на скамью рядом с Дэймоном.

Соланж молча придвинула к себе миску с похлебкой, выловила ложкой кусок рыбы и положила его перед кошкой. Та с явным интересом следила за ее действиями.

– Они правы, – промолвила хозяйка, под столом тесно прижимаясь бедром к бедру Дэймона. – Ты не найдешь здесь работу для мальчишки, а стало быть, придется вам плыть через пролив на поиски богатого замка!

– Что ж, придется. Другого выхода нет. – Дэймон хитро усмехнулся.

Жислена внимательно посмотрела на Дэймона.

? Да ты не шутишь! – с ужасом выкрикнула она.

? Но в такую погоду ты нигде не найдешь лодку, – сказал кто-то из рыбаков.

– Придется найти, друзья мои. Нам нужно отплыть сегодня вечером. Или, в крайнем случае, завтра утром.

Дэймон заметил, что Соланж, чуть повернув голову от стойки, пристально смотрит на них. Глаза ее по-кошачьи сузились.

Поднялся шум. Каждый считал своим долгом высказаться.

– Это же немыслимо!

– С ума ты спятил!

– В такую бурю, да через пролив?

– Поезжай-ка лучше в Кале.

И тогда Дэймон вытащил из-под плаща горсть монет и рассыпал их посреди стола. Золотые монеты соблазнительно замерцали на темной дубовой столешнице. Здесь было втрое больше, чем предлагалось за их поимку. Об этом Дэймон позаботился заранее.

– Кале слишком далеко, – сказал он мягко в наступившей тишине.

Загрубевшая рука Жислены проворно схватила откатившуюся монетку.

– Да за такую цену я б сама вас перевезла, будь у меня лодка, – мечтательно произнесла она.

– Что ж, – сказал рыбак с трубкой, который даже привстал, чтобы лучше видеть золото, – у меня неплохое суденышко и довольно прочное. В самый раз для тебя и мальчика.

– Опомнись, Ален! В такую бурю только последний дурень выйдет в море, – поучал его другой рыбак.

– Ошибаешься, друг мой, – впервые за все время подала голос Соланж. – Это всего лишь легкий снежок и к утру он прекратится.

Все посмотрели в окно. Над землей неспешно кружились белые снежинки. Ветер стих...

7

Утром Дэймон понял, что заболел. Голова гудела, язык пересох и распух, тело горело. Единственное, чего ему хотелось – это спать, спать, спать.

Он стоял, прислонясь к грот-мачте, спиной к ветру. Сидеть было негде.

– Это простуда, – сказала Соланж, дотронувшись ладонью до его лба.

– Я это и сам знаю, – раздраженно огрызнулся Дэймон. – И даже знаю, как это лечить. В Вульфхавене я давно уже отыскал бы нужную траву.

– Ты скоро там будешь.

– Не так скоро, как мне хочется, – проворчал он.

Рыбак управлял баркасом с помощью двух рослых светловолосых сыновей. К Дэймону они относились с уважением. Соланж же, как безусый юнец удостоилась лишь терпеливого снисхождения. Все они время от времени поглядывали на небо. Пока им везло: набрякшие тучи висели низко, но снега не было.

Дэймон чувствовал себя виноватым перед Соланж. Наверное, не стоило так рявкать на нее. Не ее вина, что он заболел. А, может быть, все-таки ее? Весь этот кошмар, что им пришлось пережить!

Дэймон смотрел на волны, но единственное, что он видел, были глаза Соланж – такие темные и тревожные, когда она коснулась лба Дэймона.

В его дорожном мешке всегда хранился мешочек с травами – на всякий случай. Сейчас он был внизу, в трюме. Надо бы спуститься, посмотреть. Помнится, там было что-то от простуды: гвоздика, эфедра... Можно будет заварить их с чаем после высадки.

Перед ним опять появились глаза Соланж. Неужели он видел в них тревогу? Тревогу за себя? Возможно, она боится, что без него не доберется до Айронстага? Нет! Он подумал, что об этом Соланж тревожиться не станет. С ним ли, без него – а она будет продолжать путь, пока не окажется дома.

Тревогу за его здоровье? Вряд ли, если она не любит его. Ее отношение к нему не могло измениться за несколько дней!

Дэймон рывком отстранился от мачты, поморщившись от боли в суставах. Он чувствовал себя совершенно разбитым. Напрасно он отказался разделить постель с Жисленой. В результате ему пришлось провести ночь на камнях перед очагом в зале таверны, подставив спину сквозняку. Он ворочался всю ночь. Один бок поджаривался, другой мерз. Теперь он пожинал плоды этой практически бессонной ночи.

Соланж он нашел внизу, под палубой, рядом с лошадьми. Здесь, по крайней мере, не дул холодный ветер. Она сидела, обхватив колени руками, и смотрела в пространство.

Дэймон размышлял, стоит ли ему заговаривать с ней. Холодный взгляд Соланж отбил у него всякую охоту делать это. Он прошел мимо, к куче их скарба и рылся там, пока не отыскал нужной сумки. Таррант поздоровался с ним тихим ржанием. Соланж молча следила за ним.

Из сумки Дэймон извлек кожаный мешочек с травами. Каждая травка лежала в своем пакетике, корешки были обернуты в овчину. Такой способ хранения Дэймон придумал сам, и долгие годы практики доказали, что он был прав.

– Тебе не надо выходить на ветер, – вдруг сказала Соланж.

Дэймон взглянул на нее.

– Если ты будешь торчать на палубе, – продолжала она, – лучше тебе не станет. Оставайся здесь, внизу, пока мы не доберемся до суши.

– Как ты сама сказала, графиня, это всего лишь простуда. Со мной все будет в порядке, – ответил Дэймон.

– И все-таки тебе надо поберечься, чтобы она не переросла во что-нибудь похуже. Очень просто запустить простуду, и тогда это может кончиться чем-нибудь серьезным. Например, чахоткой.

Что-то в голосе Соланж насторожило его. Вместо того, чтобы сказать ей, что знает все это, Дэймон решил послушать, куда она клонит.

– Ты думаешь?

Соланж помолчала немного.

– Однажды в Уэллберне заболела одна женщина. Все началось с легкого насморка. Но она выходила на холод, не одевалась тепло и вскоре уже не могла встать с постели. Думали, что она умрет.

– – И что же с ней сталось? Как ее лечили? – поинтересовался Дэймон.

– Лекарь прописал ей кровопускание.

– Женщине с чахоткой пускали кровь?

Соланж смотрела ему прямо в глаза.

– Да. Ей объяснили, что это избавит ее от дурной крови.

Дэймон потряс головой.

– Пиявки, конечно, показаны в некоторых случаях, но я удивлен... А ее не пробовали лечить травами? Горчичными припарками?

– Я не знаю точно, как ее лечили. Знаю только, что ее держали в тепле и сухости, кормили мясным отваром и тому подобным.

– Отваром... – Дэймон поймал себя на том, что неотрывно смотрит на руки Соланж. – И долго эта женщина была прикована к постели?

– Кажется, очень долго, – приглушенно ответила она.

– Сколько?

– Примерно... примерно около года.

Пальцы ее сжались, затем разжались. И снова сжались.

Дэймон решил переменить тему. На самом деле его совершенно не интересовало, чем закончилась эта история. Тем не менее, он продолжал свои рассуждения и не мог остановиться.

– Целый год хворать, прикованной к постели!

? Да.

– Я поражен, как эта женщина сумела все вынести.

– Она не одна такая.

Соланж, похоже, совершенно ушла в себя, в свои мысли.

– Скажи мне, после того, как она выздоровела, ей продолжали пускать кровь?

– Да, – негромко проговорила Соланж. – Кровь пускали всегда.

Что-то внутри Дэймона напряглось, угрожая вот-вот лопнуть. То была незримая, тонкая нить, которая связывала воедино все его существо.

Глядя на Соланж, на каштановую прядь, небрежно упавшую на ее плечо, он чувствовал, как опасно натянулась эта потаенная нить. Загляни он сейчас в глаза Соланж, и нить порвется.

Быть может, она тоже почувствовала это... и одарила его ослепительной улыбкой.

– Но женщина выздоровела. Все закончилось хорошо. Теперь, я уверена, она жива и здорова.

Послышались шаги. Соланж поспешно спрятала волосы под капюшон. По настоянию Дэймона с самого начала путешествия она держалась подальше от рыбаков и большую часть времени проводила в трюме. Сейчас она отошла к коням, повернувшись спиной к люку. На трапе появился младший из сыновей старика.

– Отец велел передать, что уже видны саксонские утесы.

Дэймон молча глядел на него, плохо понимая смысл услышанного.

– Вы разве не хотите подняться наверх? – спросил удивленный его молчанием мальчик.

– Да, – ответила ему за двоих Соланж. – Мы сейчас поднимемся.

Мальчик ушел. Дэймон тупо смотрел на то место, где он только что стоял. Вдруг эту пустоту заполнила Соланж – она шагнула на трап, собираясь выйти наружу. Повинуясь порыву, Дэймон схватил ее за руку, чтобы задержать хоть на миг.

– Та женщина... – начал он и осекся.

В глазах Соланж не было ни тени милосердия, лишь напряженность, странным образом похожая на его собственные чувства.

– Я же сказала. Все закончилось хорошо. Сейчас та женщина жива и благополучна. Я не думала, что мой рассказ так взволнует тебя. Уверена, с тобой ничего похожего не случится. Ты, в конце концов, гораздо крепче. – Соланж высвободила руку из его пальцев. – Мы непременно купим тебе шляпу, – повторила она и торопливо пошла вверх по ступенькам.

Шляпа...

Дэймон разразился болезненным смехом. Ему пришлось согнуться вдвое, чтобы заглушить этот смех. Уж конечно, что ему сейчас нужно, так это именно шляпа. Купим шляпу – и все будет в порядке.

Шляпа... Дэймон попытался представить, какой головной убор выберет для него Соланж, заботясь о его здоровье.

Корабль качнуло, и Дэймона отбросило к дальней стене. Чем ближе берег, тем сильнее становилось волнение в проливе. Нужно было подняться наверх. Стены трюма, казалось, смыкаются все тесней. Ему нужен воздух, свежий воздух...

Выйдя на палубу, Дэймон увидел бесконечные гряды буровато-зеленых волн, над которыми вскипала кудрявая пена. Соланж вместе с остальными стояла у грот-мачты, глядя, как из тумана выплывают меловые утесы Дувра.

Дэймон присоединился к ним. Старик и его сыновья отошли готовить баркас к прибытию в порт. Ветер хлестал его по лицу, трепал волосы, обжигал соленым дыханием кожу, но это ощущение было приятным.

Рядом с Дэймоном стояла Соланж. Радость, кипевшая в ней, казалась такой же бурной, как волнение моря.

На губах ее блуждала странная улыбка. Ветер сдувал с ее лица капельки слез. Или Дэймону это почудилось? Ему трудно было смотреть на Соланж – слишком туго натягивалась незримая нить...

Дэймон опасался того, что в Дувре их уже вполне могли поджидать солдаты Редмонда. Он беспокойно всматривался в берег. Соланж держалась поближе к нему, стараясь не поднимать головы. Пока они не заметили ничего подозрительного. Ничего такого, чтобы спешным порядком бежать из города. Хотя и задерживаться в Дувре он не собирался. Лучше поскорее оказаться на просторах родной земли. Но Вульфхавен был за много миль отсюда, а Айронстаг и того дальше. И все же, как хорошо вернуться... Дэймон испытал огромное облегчение. Он был готов как можно быстрее покинуть Францию.

А Соланж... Он не мог бы сказать, что именно чувствует Соланж. Едва они достигли порта, она снова приняла замкнуто-неприступный вид. Если б Дэймон собственными глазами не видел, какой радостью светилось еще недавно ее лицо, он бы решил, что возвращение домой нисколько ее не трогает.

Впрочем, Дэймон знал, что это не так. Он снова учился разгадывать чувства Соланж и все больше преуспевал в этом искусстве. Он уже понял, что она тщательно скрывает свое истинное «я». Должно быть, этому она обучилась, будучи графиней.

Дэймону не терпелось покинуть город. Заваленные мусором улочки и бесчисленные ряды домов, как всегда, вызывали у него удушье. К тому же здесь было слишком много любопытных глаз.

Пронзительные вопли детей смешивались с выкриками торговцев, блеяньем овец, кукареканьем и кряканьем птицы, привезенной на продажу. Дэймон всегда терпеть не мог городское многолюдье. Он родился и вырос в ином мире, к которому города не имели никакого касательства. Там были покой, размеренное чередование сева и жатвы, чистый воздух и простор. Дувр или Лондон – все города для него были одинаково непривлекательны.

Первое, чем они занялись, сойдя с баркаса, – отправились покупать шляпу. Соланж заявила, что не покинет Дувра, не купив ему надлежащего головного убора. Когда Дэймон напомнил, что им опасно задерживаться в го роде, графиня Редмонд поглядела на него с искренним удивлением.

– Но ведь это Англия! – воскликнула она. – Здесь нас не посмеют схватить.

Онемев от такой наивности, Дэймон позволил Соланж затащить его в первую попавшуюся лавку. Прежде чем войти туда, она спрятала волосы под капюшон и хорошенько застегнула плащ.

Хотя вид у них был неприглядный, шляпник приветливо встретил посетителей, явившихся в такую непогоду. Соланж вежливо разъяснила, что во время бури брат потерял шляпу и что ему нужна новая. Она без колебаний отвергла все образчики шляпного искусства, украшенные перьями, бархатом и кружевами, и попросила показать что-нибудь попроще и подобротней, так как и сами они люди простые. Дэймон не смог сдержать улыбки.

Они остановились на скромной шляпе с черными полями, вызвав этим у шляпника открытое неудовольствие. Впрочем, когда Дэймон заплатил за покупку золотом, человечек расплылся в улыбке и снова принялся вовсю хлопотать вокруг таких выгодных покупателей.

? Может, купите что-нибудь и для молодого господина? – угодливо предложил он.

Соланж покачала головой, но Дэймону эта идея понравилась. После недолгих поисков он приглядел нарядный, украшенный перьями берет с отделкой из синего бархата и кружева. Соланж закатила глаза, но ничего не сказала, когда Дэймон уплатил за берет и нахлобучил его ей на голову.

– Мой младший братец – человек отнюдь не простой, так что ему пристало и одеваться понарядней, – пояснил он, с ухмылкой глядя, как Соланж хмурит брови из-под кружевной отделки.

– Да-да! – восторженно приговаривал лавочник. – Что за чудный мальчик! Дамы будут от него без ума!

– Не сомневаюсь, – дружелюбно согласился Дэймон. – По-моему, этот берет очень идет ему.

– Совершенно верно, господин мой, совершенно верно! Какие глаза! Какая кожа!

– У тебя перья вместо мозгов, – тихо пробормотала Соланж. – Нам пора. Хватит болтать.

Дэймон кивнул шляпнику, и тот согнулся в ответном поклоне.

– К вашим услугам, господа, всегда к вашим услугам! – еще долго восклицал он им вслед.

Оказавшись на улице, Соланж хотела сразу же снять берет, но Дэймон со смехом остановил ее.

? Ты не можешь не признать, что он прекрасен. Ты выглядишь в нем заправским городским щеголем.

? Но я вовсе не желаю быть щеголем! – возмутилась она.

– Ну-ну, не скромничай. Он просто создан для такого изысканного юного модника, как ты.

? Что за чушь!

– Клянусь, все женщины этого города умрут от любви к тебе.

– Они все умрут от смеха.

– У тебя совершенно неправильный взгляд на вещи. Умоляю, не снимай его, по крайней мере, пока мы не вы едем из города. Этот берет, знаешь ли, делает тебя совершенно неузнаваемой.

Соланж бросила на Дэймона подозрительный взгляд, но встретила лишь его сияющую улыбку. Прекрасно, пусть будет так, как он хочет.

Свою шляпу Дэймон плотно натянул на голову и пустил Тарранта рысью. Чувствовал он себя сейчас куда лучше, чем в начале дня. По настоянию Соланж они остановились пообедать в таверне близ городских ворот. Дэймон находил это крайне опасным, но не мог отказать себе в удовольствии видеть, как радуется Соланж при виде еды, как исчезают тени под глазами. Близость к дому действовала на нее исцеляюще. Скоро их путь завершится.

Дэймон потребовал у служанки горячей воды и заварил крепкий лечебный чай. Соланж с благоговейным любопытством следила за его действиями, не отрываясь, однако, от тушеного барашка и пирога с голубями. Казалось, она не ела целую вечность. Особенный восторг вызвал у нее горячий хлеб со сливочным маслом. Она съела кусок, потом еще один...

Дэймон улыбнулся.

– Можно подумать, – заметил он, – что во Франции тебя вообще не кормили.

Соланж ответила не сразу.

? Я вдруг ужасно проголодалась, – сказала она, наконец.

?Я вижу.

Она опустила глаза и продолжала с аппетитом жевать.

Они накупили себе в дорогу кучу еды, огромный мех для воды и, подумав, добавили ко всему этому четыре пирога с голубями. Как ни уговаривала его Соланж, Дэймон отказался заночевать в гостинице, ссылаясь на то, что тогда их увидит слишком много народу. На самом деле ему очень хотелось вытянуться на мягкой, удобной кровати, но одна только мысль, что придется делить ее с Соланж, приводила его в смятение.

– Наша цель, – напомнил он Соланж, – побыстрее достичь Айронстага, если не хочешь, чтобы солдаты Редмонда снова напали на наш след. Интересно, о чем бы они стали беседовать со своей графиней.

– Но я вовсе не желаю беседовать с ними, милорд. Ты прав, нам лучше уехать сегодня же. Что до меня, я готова в путь хоть сейчас.

Они отправились в путь и очень быстро оказались в землях Кента. Дэймон дышал полной грудью, наслаждаясь запахом земли. Тусклый свет луны освещал дорогу. Каждый думал о своем.

Дэймон вспомнил детство, юность, невинные встречи в яблоневых рощах и куда менее невинные приключения при дворе. Каким же странным путем пошла его жизнь! Он оказался там, где начал свое земное существование, в Вульфхавене, однако обратная дорога была мучительна. Да, пути господни неисповедимы...

Соланж ехала рядом с Дэймоном, задумчивая, но ничуть не угрюмая. На голове у нее по-прежнему красовался нелепый берет. Она заявила, что он согревает голову, и искренне сожалела, что они не купили второй такой же для Дэймона.

Сейчас кружева берета подпрыгивали в такт лошади ному шагу, как будто плясали вокруг лица Соланж и ниспадали на ее шею. Она прекрасна, восхитительна, обворожительна...

Дэймон отвернулся, стиснув зубы, но отрицать очевидного больше не мог. Вне всяких сомнений, он любит Соланж, любит даже после всего того, что пережил по ее милости.

Эта любовь точно рассекла его надвое, и теперь в нем бок о бок существовали два совершенно разных человека. Маркиз Локвуд, королевский рыцарь, был вне себя от бешенства. Он не мог простить женщину, которая предала его. Женщину, которая отреклась от него ради выгодного брака, безжалостно и неотвратимо вычеркнула его из своей жизни, хотя прежде бесстыдно твердила, что любит его! У которой хватает бесстыдства делать вид, что он ей и ныне небезразличен! Это было нестерпимо.

Другой Дэймон, однако, был иного мнения, и голос его звучал все отчетливей и яснее, заглушая гнев. Этот второй Дэймон видел в Соланж свою половину, венец своего пути и своих исканий. Этот Дэймон вырос вместе с девочкой по имени Соланж, знал ее нежное, любящее сердце, ведал ее силу и слабости. И ее душу, которая по-прежнему была частью его души.

Этот человек страстно желал Соланж, всю Соланж с ее красотой, страстью и ложной гордыней. Однако за исполнение этого желания пришлось бы заплатить слишком дорогую цену. Дэймон искренне боялся, что этот, второй человек и есть его истинное «я».

Соланж уже отвергла его однажды, и этот отказ разбил жизнь юного Дэймона. Ему пришлось собирать ос колки и начинать все сначала. Он слишком долго шел к своей цели. Слишком много труда положил, дабы достигнуть ее. Слишком много людей зависели от него, чтобы сейчас Дэймон мог потерять себя. Это немыслимо.

И это значит, что до конца своих дней Дэймон должен оставаться один. Конечно, его постоянно будут окружать люди. Безусловно, он рано или поздно женится, но все равно до скончания века проживет в полном одиночестве.

Вульфхавену нужен наследник, а стало быть, рано или поздно Дэймон должен будет исполнить свой долг перед предками, но то будет лишь вынужденное продолжение рода, не более. О да, он постарается стать хорошим мужем. Он будет лелеять и беречь свою супругу. Любить будущих детей и почитать их мать. В этом Дэймон поклялся себе и был полон решимости сдержать клятву. Но какая бы ни была та женщина, она не будет Соланж, а значит, никогда не станет частью его души. Его сердце всегда будет принадлежать одной только Соланж.

А кому будет принадлежать она сама? Соланж – вдова и вполне может заключить новый брак. Сам Эдвард был бы счастлив заполучить часть богатств и владений такой состоятельной особы. Соланж наверняка придется очень скоро вновь выйти замуж. Король будет настаивать на том, чтобы ее владения обрели надежного хозяина и защитника.

До чего же странно думать, что этот юноша в мешковатом плаще и нелепом берете – богатая и знатная вдова. Руки Соланж, сжимавшие поводья, были совсем маленькими, словно у крошечной девочки, которая отчаянно цепляется за материнские юбки. На них даже не было драгоценностей. Кроме одной – его кольца.

Дэймон горько усмехнулся собственным мыслям.

– О чем ты думаешь, милорд? – Соланж давно уже следила, как меняется выражение его лица.

– О боге, – ответил Дэймон, – и о том, что все мы в его власти.

– Я и не знала, что ты так религиозен.

– Вера приходит тогда, когда больше всего в ней нуждаешься, – отозвался он.

– В самом деле? Тогда мне, боюсь, еще долго ждать. Дэймон ничего не ответил на это, и Соланж тоже смолкла. «Бедный Дэймон, – думала она, – нелегко ему, должно быть, снова оказаться рядом со мной». Соланж понимала, что милосердней всего было бы попросту отпустить его. До Айронстага теперь не так уж и далеко. Наверняка она сумеет добраться туда одна. А Дэймон сможет вернуться в свой замок, к своим делам. К своей жизни. Свой долг перед Соланж он давно уже исполнил. С ее стороны было бы эгоистично удерживать его, заставлять путешествовать вместе только ради мимолетного счастья быть с ним рядом и до конца своих дней запомнить эти чудесные мгновения.

Какое счастье – снова увидеть Дэймона, даже если она ему больше не нужна. Дэймон теперь зрелый мужчина. Рыцарь. У него своя жизнь, свой мир, в котором Соланж нет места. Его будущее крепко связано с дорогим его сердцу Вульфхавеном. Ее же участь так же зыбка, как пушинка, подхваченная ветром.

Побег из Дю Клара был совершен Соланж в приступе отчаяния, которое накапливалось в ней все эти нелегкие годы. Сделанного не исправишь, но тогда она могла думать лишь об одном – любой ценой бежать оттуда, бежать в Айронстаг. В ее памяти это место осталось родным домом, но сейчас она не надеялась встретить там теплый прием.

Весть о смерти отца нанесла ей тяжкий удар. После свадьбы, после того, как Редмонд увез ее во Францию, она навсегда простилась с Генри и думала, что больше никогда его не увидит. Теперь Соланж понимала, что это было лишь иллюзией. В глубине души она не верила, что больше не увидит отца. И хотя он так и не пожелал навестить ее, ни разу не прислал узнать о жизни дочери, ни разу не ответил на ее осторожные и краткие послания, Соланж все же не допускала, что отец мог так безжалостно и бесповоротно вычеркнуть ее из своей жизни. Время доказало, что она ошибалась. Теперь отец ушел навсегда. Жестокой судьбе было угодно, чтобы случилось это именно тогда, когда Соланж, наконец, освободилась от власти Редмонда. Теперь она никогда больше не увидит Генри, никогда уже не сможет спросить его, знал ли он, какому чудовищу отдал свою дочь.

От Дэймона Соланж вестей не ждала. Прощание с ним было прощанием с единственной любовью ее жизни. Боль была настолько нестерпимой, что Соланж приказала себе не думать о нем, не вспоминать его. И, тем не менее, именно Дэймон помог ей выжить.

Рыцарь, ехавший рядом с Соланж, мало чем напоминал того юношу, который помимо ее воли приходил к Соланж во снах, чей шепот учил ее отваге, хитрости, стой кости. Увы! Соланж понимала, что нынешний, реальный Дэймон не желает иметь с ней ничего общего..

А потому ей остаются лишь воспоминания да те недолгие мгновения, которые она провела рядом с ним по пути в Англию. Соланж была благодарна судьбе даже за эти крохи. Только бы подольше длилось их путешествие, только бы подольше не отпускать Дэймона в Вульфхавен, где ей нет места. Побыть с Дэймоном еще немного, запомнить навсегда все то, чем ей не дано владеть. Вот и все. Не так уж много она просит у судьбы...

– Расскажи мне о Вульфхавене, – попросила она.

Дэймон тряхнул головой, словно очнулся от тяжелого сна.

– Что ты хочешь знать о нем?

– Все.

– Тебе известна история Вульфхавена.

– Я хочу знать, какой он сейчас. Расскажи, как ты там живешь, чем занимаешься.

– Чем? – Дэймон, похоже, опешил от такого количества вопросов. – Да тем же, чем занят любой лорд в своих владениях. Прежде всего, землями...

– И что ты на них выращиваешь?

– Пшеницу, ячмень, рожь. Немного овса и льна. – Дэймон раздраженно махнул рукой. – Не понимаю, графиня, с какой стати тебя это интересует.

– Отчего бы и нет? Мы росли вместе, и с самых детских лет я слышала от тебя рассказы о Вульфхавене. Теперь мне хочется знать, осуществились ли наши давние планы.

Соланж пожалела об этих словах раньше, чем они успели сорваться с ее языка. У нее и в мыслях не было напоминать Дэймону о прошлой жизни, в особенности о тех наивных грезах, которыми они упивались вместе.

– Я хотела сказать, милорд, что мне любопытно было бы...

– Мадам, я прекрасно понял, что именно вы хотели сказать. Вам совершенно незачем пускаться в лишние объяснения. Вульфхавен состоит из замка, прилегающих к нему деревень, а также их обитателей. Занимаемся мы по большей части земледелием, выращивая урожаи, дабы прокормить себя и торговать с соседними землевладельцами. Разводим также овец на шерсть, как и в Айронстаге. Правда, наши стада, разумеется, гораздо меньше. – Голос Дэймона был ровным и безжизненным, словно он давал урок нелюбимому ученику.

Соланж тихонько вздохнула. Она хотела услышать совсем не это, но понимала, что на все свои дальнейшие расспросы получит лишь сухое перечисление фактов.

– Понимаю, – сказала она тихо. – Спасибо.

На ночь они остановились у одного из множества стогов, разбросанных по полю после сбора урожая. Соланж спала, положив рядом свой берет. Иоланда бродила неподалеку, словно охраняя сон хозяйки. Таррант вел себя неспокойно, то и дело будил Дэймона фырканьем, нервным шуршанием сена под тяжелыми копытами. Впрочем, признаков опасности, не было, и Дэймон снова погружался в сон, не понимая, что так растревожило жеребца. Быть может, Тарранту не меньше, чем его хозяину, не терпелось закончить, наконец, это путешествие.

Желая увериться, что им ничто не грозит, Дэймон утром поинтересовался у Соланж, какая будет погода. Она долго смотрела на небо, затем покачала головой.

– Думаю, что хорошая. Ни дождя, ни снега. День будет ясный.

Дэймон что-то проворчал и укоризненно взглянул на Тарранта. Конь в ответ бесстрастно уставился на него.

Собираясь тронуться в путь, Дэймон не мог отделаться от навязчивого чувства беспокойства. Быть может, чутье подвело его, и он упустил какой-то след, что-то не расслышал в гуле ветра. Не об этом ли пытается предупредить его Таррант? Неужели опасность близка?

Пора было ехать. Он повернулся к Соланж, готовый поделиться своей тревогой, но передумал.

Соланж сидела, поджав ноги, на большом камне, спиной к солнцу, и расчесывала волосы. Она занималась этим каждое утро, и всякий раз Дэймон старался заблаговременно уйти подальше от этого зрелища. Сейчас он замер, зачарованно глядя на нее.

Было нечто завораживающее в том, как размеренно Соланж пропускала гребень из слоновой кости сквозь тяжелые густые пряди. Начав от макушки, она вела руку ниже и ниже, до самых кончиков волос, а затем отнимала гребень, и освобожденные локоны прихотливо падали на плечи. В утреннем свете они пылали золотым огнем. Дэймон хорошо помнил, какие они мягкие на ощупь.

Соланж отделила нерасчесанную прядь и вновь принялась за дело. И вот уже волнистые локоны выскользнули из ее руки, и солнечный свет засиял в них, разбрызгивая золотые, багряные, пламенные искры. Волосы колыхались, окутывая ее сияющей завесой.

Дэймону непривычно было видеть так привольно распущенные женские волосы. Даже Соланж всегда старалась подбирать и прятать их. Ему казалось, что он бесстыдно подсматривает за неким таинством. Дэймон подумал, что ему следовало бы отвернуться, но он не мог оторвать взгляда от ее волос. От нее.

Снова гребень прошелся по вьющимся шелковистым локонам, и они мягкой волной упали на плечо Соланж. Сейчас, когда она сняла плащ, серая туника не могла скрыть женственных очертаний ее фигуры. Соланж рас пустила шнуровку у горла, и в вырезе показалась нежная шея. Волосы рассыпались по тунике, проскользнули под ткань, бесстыдно прильнув к коже. Дэймон почти явственно ощущал шелковистое касание этих прядей, упои тельную нежность желанной плоти. Ему чудилось, будто Соланж тесно прижимается к нему, и шелк ее волос, тепло кожи, пьянящий ее аромат манят его, зовут коснуться их...

Вот они, сплетаясь в объятиях, опускаются на землю. Туника Соланж распахнулась, обнажив полные груди. Он прижимается к ним жадными губами. Сладость ее тела пьянит Дэймона. Соланж осыпает его поцелуями, обвивает ногами его бедра, с губ ее срываются страстные стоны. Дэймон срывает с нее тунику, дрожит от нетерпения, и Соланж торопливо помогает ему избавить ее от одежды, а затем тесно приникает к Дэймону, бессвязно шепчет его имя...

– Дэймон? Дэймон!

Он очнулся. Соланж по-прежнему сидела на камне с гребнем в руке. Вид у нее был встревоженный.

– Что с тобой, милорд? Почему ты не отвечаешь мне и так странно смотришь?

По счастью, жизнь при дворе научила Дэймона скрывать свои мысли.

– Я... задумался. Что ты хотела спросить?

– Не думаешь ли ты, что сейчас нам будет разумней путешествовать днем, а не ночью?

Образ обнаженной Соланж, податливой и мягкой, стонущей в его объятиях, никак не хотел исчезать. Всеми силами он старался придумать внятный ответ на ее вопрос, но когда губы Соланж шевелились, он воображал, как целует их. Когда она опустила руки, и волосы вольно рассыпались по ее плечам, Дэймону захотелось зарыться лицом в их пьянящий шелк. Он неловко отвернулся, де лая вид, что проверяет уже затянутую подпругу. За спиной послышался шорох. Соланж встала.

– Ты... ты здоров? – спросила она неуверенно.

– Да. – Дэймон судорожно втянул воздух.

Неужели она не понимает, что с ним творится? Не ужели сама не разделяет его чувств? Боже мой, она ведь вдова, а не невинная девица. Она должна понимать, как мучает его. Такого зрелища довольно, чтобы свести с ума самого крепкого мужчину.

– Дэймон? – Соланж подошла ближе и легонько положила руку на его плечо.

Он вздрогнул и обернулся к Соланж, искривив губы в неудачном подобии улыбки.

– Днем или ночью – сейчас уже неважно. Наше путешествие близится к концу, не так ли?

Глаза Соланж расширились, в них мелькнула тень страха. Дэймон почти ненавидел ее за это. Как может, как смеет Соланж бояться его, если он желает и всегда желал лишь одного – беречь, защищать, любить ее?

Он шагнул к ней.

– Ну же, графиня, что с тобой? На тебе лица нет. Соланж растерянно покачала головой.

– Я не понимаю тебя, милорд. Ты сердишься на меня. За что? Что я сделала плохого?

– Не знаю. Что ты имеешь в виду?

Дэймон наступал на нее, и Соланж пятилась, безуспешно пытаясь увеличить расстояние между ними. Одну руку она держала перед собой, словно хотела оттолкнуть его. Другая – судорожно сжимала на груди складки туники. Страх в ее глазах становился все явственней.

– Прекрати! Почему ты так странно ведешь себя? Ты болен?

Соланж вдруг резко остановилась, словно бросая вызов – посмей, мол, только подойти ближе! Маленькая, отважная, глупая Соланж! Как же легко она попалась.

Дэймон с силой прижал ее к своей груди. Она не могла даже отбиваться, смятая его могучими объятиями. Ноги ее почти не касались земли. Он крепко держал ее до тех пор, пока она не перестала отбиваться и теперь лишь смотрела на него с безмерным удивлением.

– Да, миледи, – промолвил он вкрадчиво, – я болен. С чего бы иначе мне так поступать? И впился поцелуем в ее губы.

Соланж не вырывалась, не пыталась оттолкнуть его. Она бессильно замерла в его объятиях, отдаваясь во власть неистовых поцелуев.

Девять лет мечтал он об этих губах, девять долгих лет страстно жаждал испытать их сладость. Никто на его месте не упустил бы такого случая. Он не хотел до конца своих дней сожалеть об утраченной возможности.

Сначала Дэймону казалось, что Соланж просто смирилась с неизбежным. Губы ее, жаркие и податливые, покорно принимали его страсть. Это было слишком похоже на тот прощальный поцелуй, который Дэймон запечатлел на губах Соланж в утро ее свадьбы...

Но затем Соланж шевельнулась. Дэймон невольно крепче сжал ее, чтобы не дать вырваться. Однако она и не пыталась вырываться. Она лишь приподнялась на цыпочки, чтобы легче было дотянуться до его губ. Она отвечала на поцелуй.

Последняя преграда здравого смысла рухнула, сметенная ураганом страсти. Дэймон ждал именно этого – Соланж разделяет его желание...

Боже милостивый, так оно и есть! Руки Соланж лег ли на его плечи, и она прильнула к нему с той готовностью, о которой Дэймон лишь мечтал в своих грезах. Мечты стремительно становились явью. Плоть его, опьяненная близостью Соланж, пылала. Он подхватил ее на руки. Она была легкой, как пушинка, почти невесомой. Шелковистые волосы окутали ее податливое тело.

Губы их снова слились в жарком поцелуе. Теперь в Соланж не осталось и следа былой застенчивости. В объятиях Дэймона была зрелая женщина, чаровница, будившая в нем страсть и готовая отдаться ей. Он осыпал поцелуями ее лицо, шею, прижимался губами к нежной ко же за ухом.

Он слегка ослабил объятия, и Соланж соскользнула вниз, всем телом прижавшись к нему. Под туникой ее тело было горячим и атласно-гладким. Руки Дэймона отыскали ее грудь и сжали округлую упругую плоть. Соланж тихо вскрикнула и застонала, выгибаясь в его руках...

Она задыхалась, готовая целиком отдаться ему, и Дэймон неистово жаждал овладеть ею. Сейчас они, как в самых пылких его грезах, соскользнут на землю... Надо лишь отыскать местечко поудобней, чтобы Соланж не укололась о жесткую стерню. Пускай этот стог послужит им ложем, только бы поскорее утолить нестерпимый жар. Иначе он просто сойдет с ума...

Соланж вдруг оцепенела, приглушенно вскрикнув, и попыталась вырваться. Дэймон замер, крепко прижав ее к себе. Не может быть, чтобы этим все и кончилось. Она желает его, и желание это так же безудержно, как сжигающая его страсть...

Соланж крепко схватила его за плечи, с ужасом глядя куда-то за спину.

– Дэймон! Разбойники!

Страх, который прозвучал в ее голосе, мгновенно отрезвил Дэймона. От тотчас выпустил Соланж и резко обернулся, потянувшись к кинжалу на поясе. Увы, пальцы Дэймона наткнулись на пустые ножны – кинжал валялся на земле рядом с остатками завтрака, и дотянуться до него было невозможно.

Прямо перед ними замерли четыре всадника в грубой и грязной дорожной одежде. Двое откровенно посмеивались, остальные смотрели бесстрастно.

– Бог ты мой, – сказал бородач с длинным шрамом на щеке. – Сдается мне, мы им помешали.

8

Соланж шагнула вперед, встав между Дэймоном и незваными гостями.

– У нас нет ничего ценного. Вы только зря время потеряете.

– Да ну? – восхитился бородатый с деланным удивлением. – А, по-моему, мы еще никогда с такой пользой не проводили время. Верно, ребята?

Его спутники захихикали. Дэймон метнул на них убийственный взгляд.

– Соланж... – Он бережно обнял ее за плечи.

Услышав это имя, чужаки ошарашено смолкли, но Соланж этого не заметила. Она повернулась к ним, решительно уперев руки в бедра.

– Разве пристало настоящим мужчинам тайком подкрадываться к беззащитным путникам и отнимать у них последнее? Вы все трусы, трусы!

Дэймон притянул ее к себе.

– Соланж! – повторил он.

– Что ж, берите все, – надменно продолжала она. – Только оставьте коней. Они все равно не станут слушаться никого, кроме нас.

Всадники потрясенно таращились на нее. Дэймон не мог определить, что лишило их дара речи – слова Соланж или ее красота. В любом случае она храбро защищала их обоих от четверых всадников, каждый из которых, по крайней мере, вдвое больше ее самой. Трогательная сцена...

– Послушай, Соланж, – твердо начал он.

Она рывком обернулась к нему.

– Я не позволю тебе с ними драться! – горячо прошептала она. – Их слишком много, тебя убьют! Я этого не допущу!

– Драться? – эхом отозвался один из разбойников, рослый светловолосый парень. – Она хочет, чтобы мы дрались?

– С кем? – спросил другой.

– Никто ни с кем не будет драться, – решительно оборвал их Дэймон. – Миледи, позволь представить тебе моих людей, которым придется сейчас объяснить, какого черта они торчат здесь, а не исполняют свои обязанности в Вульфхавене.

– Твоих людей? – У Соланж округлились глаза.

– Именно. Господа, перед вами – леди Соланж, графиня Редмонд.

Соланж медленно высвободилась из его рук. Лицо ее горело. Она окинула взглядом всадников. Те были явно смущены. Все, кроме вожака со шрамом.

– Миледи, – промолвил он, спешившись и ответив Соланж шутовской поклон.

– Годвин, мой управитель, – ледяным тоном представил его Дэймон.

Соланж ничего не ответила. Она держалась неестественно прямо, губы сжались. Дэймон не мог винить ее за такую невежливость. Он и сам готов был придушить на месте всю четверку. В конце концов, Соланж нехотя кивнула и, пробормотав что-то, отошла к Иоланде.

Дэймон стиснул зубы.

– А теперь, – процедил он, – будьте добры объяснить мне, как вы оказались здесь.

Всадники неловко заерзали в седлах. Годвин кашлянул, деликатно прикрыв рот ладонью.

– У нас важные и спешные вести, господин мой. Мы понятия не имели, что между вами такое... согласие. Мы просто ехали по вашему следу.

Дэймон нашел его едкий юмор неуместным.

– Тебе повезло, Годвин из Локвуда. Всякий другой, кто осмелился бы оскорбить графиню, уже испытал бы на себе острие моего меча.

– Да неужто? – Годвин выгнул бровь. – Твоя правда, господин мой. Мне, видно, и впрямь повезло. Только ведь тебе потом пришлось бы самому зашивать меня, как тогда... – Он потрогал пальцем тонкий шрам, рассекавший щеку.

– Ну, хватит. Зачем вы здесь?

Годвин сразу стал серьезным, что означало недобрые вести.

– Мы ехали к тебе, господин мой. Нам и в голову не пришло, что ты привезешь с собой графиню.

Все окружили Дэймона, украдкой бросая опасливые взгляды на Соланж. Та сосредоточенно собирала вещи. Дэймон вдруг почувствовал, как именно в это мгновение соединилось воедино прошлое и настоящее. Он потряс головой, чтобы избавиться от наваждения, и потер виски, пытаясь ослабить оглушительный звон в ушах.

– Уверяю вас, что я и сам этого не ожидал, – ответил Дэймон.

– Это она и есть? – вполголоса спросил Эйден, темноволосый мужчина лет тридцати.

– Да, – ответил Дэймон.

И снова его люди притихли, теперь уже откровенно разглядывая Соланж. Она суетилась вокруг Иоланды, двигаясь с грацией и достоинством молодой королевы. Один лишь Дэймон знал, чего стоила ей эта маска. В душе Соланж наверняка сгорала от смущения...

Ее терзали унижение и стыд. Руки так дрожали, что Соланж намеренно держалась спиной к мужчинам, чтобы не выдать себя. Закончив укладывать вещи, она вынула щетку и принялась чистить Иоланду, которая и так лоснилась от чистоты. Наплевать ей, что о ней подумают! Она была бы счастлива, если б никогда больше в жизни не увидела всю эту компанию, включая и Дэймона Вульфа! Надо же было такому случиться, чтобы ее застали в непотребном виде, словно шлюху, ублажавшую клиента! Но самое ужасное, что Дэймон не только знаком с этими наглецами, но и посмел представить ее им.

Сейчас Соланж хотела лишь одного – оказаться дома. Там, в Айронстаге, все опять станет на свои места. Если же люди отца не захотят принять ее – ей есть куда податься. Она не нищая бродяжка.

Мужчины молча наблюдали, как Соланж чистила щеткой свою лошадь. Первым прервал молчание Годвин.

– Бог мой, неужто у тебя с ней...

– Нет! – прервал его Дэймон. – Не придавайте слишком большого значения тому, что вы видели. Понятно? Между мной и графиней ничего нет.

– Понятно, – сказал Годвин после небольшой паузы. – Тогда объясни, почему ее милость избрала такой странный способ путешествия? Она же, в конце концов, графиня, и муж ее человек богатый... А может быть, ты, – Годвин ухмыльнулся, – прикончил его?

Дэймон покачал головой.

– Нет, я его не убивал. Судя по всему, граф сам позаботился избавить меня от этой неприятной обязанности, закончив свое бренное существование за день до моего приезда.

И под изумленные возгласы он кратко изложил все события последних дней. Посыпались вопросы.

– Почему она захотела уехать?

– Она хотела бежать одна?

– Что нужно от нее людям Редмонда?

– И вы все это время изображали братьев? Неужели люди вам верили?

– Вы направлялись в Айронстаг?

– Вы спали в пещере?

Последний вопрос задал Вреден, пятнадцатилетний оруженосец Дэймона, и в голосе его прозвучала неприкрытая зависть.

Дэймон поднял руку, чтобы они, наконец, замолчали.– Теперь вам известно все. Без сомнения, леди Соланж покинула Дю Клар при самых необычных обстоятельствах, но, как я уже говорил, не возьмись я сопровождать ее, она уехала бы одна. Очевидно, что она не желает встречаться с людьми Редмонда, и так же ясно, что они зачем-то жаждут этой встречи. Я намерен довезти ее до Айронстага, не далее. Что будет с ней дальше, меня не касается. А теперь, – он окинул собеседников суровым взглядом, – объясните мне, что заставило вас искать меня вопреки строжайшему моему приказу оставаться в замке и следить за сбором урожая?

Все отвели глаза. Один лишь Годвин смотрел на Дэймонда прямо и открыто.

– У меня для тебя важное известие, милорд, – сказал он.

– И ради этого вы отправились в путь вчетвером?

– Но, милорд, не мог же я ехать в одиночку! Сейчас повсюду полно воров и разбойников. – Годвин притворно поежился. – Меня бы, как пить дать, обчистили и зарезали!

– Ему нужна была охрана, – подтвердил Эйден. – Мы все настояли на этом, верно?

Остальные хором согласились.

– А урожай уже весь собрали, – прибавил светловолосый великан Роберт. – Как раз к тому времени, когда мы собрались в путь. Тебе не о чем беспокоиться.

Дэймон решил не тратить время на ненужные споры. Его люди уже здесь, и с этим ничего не поделаешь. Не отсылать же их обратно. По правде говоря, он даже рад был их видеть. Если теперь они и встретят солдат Редмонда, схватка уже не будет неравной.

Позади них, на фоне ярко-синего неба четко выделялась фигура Соланж. Устав ждать, она нетерпеливо топталась возле Иоланды.

– Ладно. Говорите, в чем дело, – Дэймон уже то же терял терпение.

– Видишь ли, господин мой, мы вначале думали встретить тебя в Дувре, но ты оказался куда проворней, чем мы ожидали. Понятия не имею, как тебе это удалось...

– Хватит, Годвин, хватит! Что за известие?

– Боюсь, господин мой, ты еще долго будешь добираться до Айронстага.

Дэймон похолодел.

– Почему же?

– Да потому что в Вульфхавене тебя ждет посланник короля. Он уже в замке.

Недоброе предчувствие сменилось страхом. Голос Дэймона звучал отрывисто и жестко.

– Если ты, Годвин, сейчас же не скажешь, в чем дело, богом клянусь, я лично загоню тебя на месяц в буфетную, и будешь ты там вытирать кастрюли да болтать со служанками...

– Посланник привез королевский приказ, по которому Айронстаг передается тебе.

– Что-о?!

Годвин улыбнулся, явно довольный произведенным эффектом.

? Маркиз Айронстаг оставил замок и все свои земли маркизу Локвудскому. – Роберт хлопнул Дэймона по плечу мясистой ладонью. – Мои поздравления, милорд!

Дэймон молчал. Он понимал, что все это серьезно, его люди не осмелились бы так рискованно с ним шутить. Но как воспримет эту новость Соланж? Наверное, замок и земли должны были бы отойти к ней? Дэймон хорошо помнил, что Соланж последняя в своем роду. У нее нет ни дядей, ни двоюродных братьев. Когда она вышла замуж за Редмонда, все решили, что маркиз задумал передать Айронстаг через Соланж своему старшему внуку. Как же сумел Генри обойти порядок наследования?

Годвин, как обычно, прочел его мысли.

– По всей видимости, – сказал он, – Айронстаг не желал, чтобы Редмонд унаследовал его титул. Супруг графини особо исключен из порядка наследования. За это старый маркиз уплатил королю кругленькую сумму.

– А как же сама графиня?

– Ах, да. Графиня тоже исключена из порядка наследования.

Дэймон беззвучно выругался. Похоже, старик напоследок сыграл с ним злую шутку. Отдав Дэймону Айронстаг, он волей-неволей навсегда связал его с Соланж. Что вынудило старика пойти на такой чудовищный шаг? Не ужели предсмертные боли довели его до безумия?

Что ж, придется поломать голову над этой проблемой, придумать, как обойти последнюю волю Генри и вернуть Айронстаг Соланж. Ему-то эти владения совершенно не нужны.

– И все же я должен сначала отвезти графиню в Айронстаг. Королевский посланник подождет.

– Не думаю, Дэймон, – серьезно сказал Год вин. – Нам пришлось из шкуры вон лезть, чтобы получить разрешение самим отправиться за тобой. Говард собирался выслать тебе навстречу целую армию. Мы ведь не сказали ему, зачем ты отправился во Францию. Сказали только, что скоро вернешься.

– Говард? Говард Лоншан? Проклятье!

Отношения Дэймона с фаворитами короля изрядно ухудшились, когда Лоншан решил объявить ему войну. Говард Лоншан был и, по-видимому, оставался одним из ближайших советников Эдварда. То, что Эдвард послал к Дэймону именно его, было еще одним проявлением извращенного королевского юмора.

Эйден потер подбородок. Все мужчины снова загалдели.

– Должно быть, Лоншан до сих пор не может простить твою близость с его супругой, – сказал Годвин.

– Или злится за то, что ты унизил его перед Эдвардом, прилюдно указав на промахи в его плане взятия замка Гленкэрн, – прибавил Роберт.

– Либо же припоминает все те случаи, когда ты побеждал его на турнирах, – вставил Вреден.

– А может быть, он – попросту злопамятный осел, – заключил Годвин. – Хорошо еще, что мне удалось отговорить его выслать за тобой отряд.

Дэймон вскинул бровь.

– Позволь узнать, как тебе это удалось?

– Да просто сказал, что доброму королю Эдварду не понравится, если Локвудский Волк разъярится от такого недоверия к верному рыцарю его величества. И что король не обрадуется, узнав, что именно Говард узурпировал его королевское право. Я напомнил Лоншану, что Эдвард слегка щепетилен в вопросах власти и прав.

? Сильно сказано! – покачал головой Дэймон. – Но зачем Говарду сейчас торчать в Вульфхавене? Он мог бы зачесть королевский указ тебе, моему управляющему.

– Видишь ли, милорд, во-первых, Эдвард велел, чтобы указ был зачитан тебе лично, а во-вторых, он жаждет получить от тебя вознаграждение.

– Наш добрый король – жадный ублюдок, – заметил Эйден. – Он требует с тебя наследственный сбор за Айронстаг.

– Помимо того, что уже получил от Генри? Этого еще не хватало!

Собеседники согласно закивали. Дэймон посмотрел на Соланж. Она уже была в седле и с нетерпением ожидала, когда же они отправятся в путь.

– Графине обо всем этом ни слова, ясно? Я должен подумать, как бы помягче сообщить ей эту новость, – тихо сказал Дэймон.

– Маркиз выделил содержание для ее детей... – начал Годвин.

– Их нет. Во всяком случае, мне так кажется...

Дэймон подумал, что он, оказывается, не знает о любимой женщине самых простых вещей. Поистине, все пошло кувырком!

– Едем! – скомандовал он.

– Я уж думала, милорд, не продолжить ли мне путешествие в одиночку, – заметила Соланж с тенью сарказма, когда Дэймон вскочил в седло. – Мне бы не хотелось мешать твоим делам.

– Прошу прощенья, графиня, – отозвался он. – Нам нужно было безотлагательно кое-что обсудить.

Соланж была явно настроена на ссору, но Дэймон не собирался ей в этом потворствовать. Усталость прошедших дней обрушилась на него разом. Известие об Айронстаге и вновь обретенная любовь Соланж лишь усиливали ее. Впервые в жизни Дэймону захотелось на все махнуть рукой. Что бы он сейчас ни выбрал, легче не станет! Главной причиной тому была Соланж. Нежная, плени тельная упрямица Соланж. Она была его золотым идо лом, которого он обожал и проклинал одновременно. Она была нежной прекрасной розой на зимнем холодном ветру. Дэймон жаждал обладать Соланж так же неистово, как боготворить. Он не мог только одного – вновь изгнать ее из своего сердца.

Соланж ехала чуть впереди и непринужденно болтала с Годвином, который просто из кожи вон лез, стараясь выглядеть любезным кавалером. Плащ и шляпа полностью скрывали ее от Дэймона, но он представлял ее лицо. Она, должно быть, смотрит на Годвина тем своим мрачноватым, чуть подозрительным взглядом, что предназначен для незнакомцев, особенно таких наглых. Она взвешивает каждое сказанное им слово, отыскивая в нем скрытый смысл. Она изучает улыбку Годвина, его позу, даже его коня. «Она, должно быть, решила сыграть в его игру – и переиграть его, – удивляясь и восторгаясь, подумал Дэймон.

Годвин немного слышал о Соланж. Они все знали предание о девушке, разбившей сердце Локвудского Волка. Иные из этих рассказов превращали Соланж в создание неземное, прекрасное, воздушное и совершенно нереальное. Но куда чаще ее называли сиреной, бездушной тварью, которая погубила Дэймона.

Ни то, ни другое, разумеется, не было правдой. Правда была где-то посередине, но сам Дэймон Локвудский не взялся бы определить, где именно. Одно он знал наверняка: настоящая Соланж – из плоти и крови. Сегодня он в этом убедился.

Дэймон был достаточно откровенен с Годвином и поверял ему свои тайные чувства. Но теперь, пользуясь случаем, Годвин решил сам поближе познакомиться с той, что была смыслом жизни его хозяина.

– Лично я предпочитаю розовый цвет, – доверительно сообщил он Соланж. – Мужчина, который носит розовую шляпу, – человек воистину бесстрашный.

– Вот как? – отозвалась Соланж.

– Ты, верно, удивишься, госпожа моя, если я скажу, что когда-то носил не только шляпу из чудесной ярко-розовой шерсти, но в придачу к ней еще камзол и плащ того же цвета? А ведь это истинная правда. Уверяю тебя, все дамы были от меня без ума.

– Да неужели?

– И мужчины тоже! Стоило мне войти в комнату, и все разговоры тотчас прекращались! Толпа расступалась передо мной, и все немели от восхищения!

За эту фразу он был вознагражден слабой неуверенной улыбкой.

– Но, увы, – продолжал Годвин, – волею судьбы я лишился своего чудесного розового наряда. О, жестокий рок! Придворные так завидовали мне, что решили отнять у меня это розовое великолепие. Эти негодяи напоили меня вином и так заморочили голову, что я поддался на их коварный замысел и ввязался в игру. Когда же у меня не осталось ни единой монетки, они потребовали в залог шляпу, камзол и плащ. Так все и закончилось.

Соланж с невольным интересом взглянула на него.

– Неужели вы не пробовали отыграться?

– Еще как пробовал! Но они, миледи, и слышать об том не хотели! Тем же вечером они сожгли мое сокровище. Я был поражен в самое сердце!

? Да, это мы предали огню эту розовую мерзость, – вмешался Эйден. – Ты должен сказать нам спасибо, что мы помешали тебе наряжаться в дурацкие тряпки. А костер тогда развели мы дивный!

?Вот видишь, госпожа моя, – скорбно заключил Годвин, – этот негодяй даже не думает раскаяться в своем грехе. Что за бесстыдство!

– Так вы и вправду сожгли его наряд? – обратилась Соланж к Эйдену.

– Ну да, все мы приложили к этому руку. Но замысел был мой.

– Не лги, Эйден! – возмутился Роберт. – Замы сел был мой, а вы все только помогли мне осуществить его.

– А кто же, по-твоему, решил тем вечером напоить Годвина?

– А кто весь вечер лапал ту рыжую девицу с парой чудных...

– Господа! – рявкнул Дэймон. – Все вы постарались в этом деле на славу. Не стоит утомлять графиню излишними деталями.

– Нет-нет, милорд, мне интересно. Умоляю, друг мои, продолжайте, – сладким голосом обратилась Соланж к Роберту. – Стало быть, рыжая девица с парой чудных...

Роберт залился краской до корней светлых волос, Эйден тихо заржал. Даже Вреден явно смутился.

? Зубов, миледи, – вышел из положения Годвин. – нее были великолепные белые зубы.

Она понимающе усмехнулась.

– Хотела бы я познакомиться с этой женщиной.

– Это знакомство, миледи, доставило бы тебе не малое удовольствие, да вот беда – живет девица в Лондоне, далековато отсюда.

Глаза Соланж заискрились смехом.

– Какая жалость! Впрочем, когда-нибудь я, быть может, поеду ко двору и непременно отыщу эту примечательную даму. Можно ли сказать ей, друг мой, что прислал меня ты?

– Ни в коем случае, если только не хочешь, чтобы она вышвырнула тебя за дверь! – расхохотался Эйден, и все присоединились к нему.

Остаток дня прошел в такой же веселой дружеской болтовне. Правда, сама Соланж говорила мало. Больше слушала, радуясь возможности узнать о той жизни, которую Дэймон вел без нее все эти годы.

Было очевидно, что люди Дэймона необычайно преданы ему. А по тому веселому зубоскальству, что царило вокруг, было ясно и то, что они не столько слуги, сколько друзья. Он смеялся и перешучивался с ними, но, безусловно, именно он был вожаком этой стаи, и все решения всегда оставались за ним. «Ему подчиняются, потому что верят», – подумалось Соланж. Он был человеком действия. Он был вождем.

И он ничего не принимал на веру. Он внимательно изучал обстановку, осматривал каждую долину, каждый лесок. И остальные следовали его примеру. Это было со всем не похоже на отношения Редмонда с его дружиной. Его уважали, потому что боялись. С ним тягались силой лишь затем, чтобы еще больше польстить господину. Благодарение богу, больше никогда Соланж не придется слышать славословий в честь графа.

Настала ночь. Отряд расположился у подножия не большого холма. Воины быстро расседлали своих скакунов. Соланж устроила себе постель подле Иоланды, вежливо отказавшись от предложенных Годвином и Эйденом шкур. Она завернулась в плащ и почти мгновенно заснула.

Когда все затихли, Годвин завел с Дэймоном разговор о положении в Вульфхавене. Дэймон отвечал отрывисто, то и дело подбрасывая ветки в костер.

– Почему бы тебе не перенести ее поближе к огню? – поинтересовался Годвин, заметив, что Дэймон беспокойно смотрит на спящую Соланж. – Там она замерзнет.

– Ей это не понравится, – пробурчал Дэймон.

– Она не проснется, – настаивал Годвин.

Дэймон кинул очередную ветку в костер и подошел к Соланж. Она свернулась калачиком, подложив руку под голову вместо подушки. Под капюшоном на голове у нее по-прежнему был берет.

Дэймон осторожно опустился на колени и обеими руками поднял Соланж, стараясь двигаться плавно, чтобы случайным рывком не разбудить ее. Она даже не открыла глаз, только вздохнула и прижала голову к его груди. Дэймон поднес Соланж к огню и остановился в нерешительности, не в силах выпустить ее из своих рук.

– Что ж, милорд, пойду-ка я охранять наш лагерь, – тихо сказал Годвин. – Доброй ночи.

Он поднялся и неспешным шагом двинулся к границе лагеря.

Дэймон поглядел ему вслед, затем перевел взгляд на лицо Соланж, мирно спавшей в его объятиях, и направился к своему ложу из шкур. Этими шкурами он думал укрыть Соланж, когда она уснет, но сейчас, не разжимая объятий, он осторожно опустился вместе с ней на мягкое ложе. Попытался освободить руки – Соланж во сне что-то пробормотала и сердито нахмурилась, не открывая глаз. Он сделал вторую попытку – та же сердитая гримаска. Выхода не было. Если ее сейчас разбудить, она не скоро сможет заснуть. И Дэймон осторожно улегся рядом с Соланж, чтобы согреть ее. Чтобы защитить ее от нее самой.

Он лежал на боку, и ее теплая спина прижималась к его груди. Одну руку Дэймон подложил под ее голову, другой натянул на них обоих шкуры. Не открывая глаз, Соланж перехватила эту руку и крепко прижала к своей груди. И с губ ее сорвался еле слышный удовлетворенный вздох.

Соланж проснулась с чувством какой-то неясной потери. Она была укрыта шкурами, и, судя по всему, кто-то ночью перенес ее поближе к огню. Соланж была благодарна неведомому благодетелю, так как ночи стали очень холодными. И все-таки странно... Чего-то ей не хватало...

Было еще совсем рано. Рассвет окрасил золотисто-розовым вершины деревьев. В лесу, приветствуя новый день, перекликались дрозды.

Соланж села и потянулась. Воины сидели в отдалении на поваленном бревне и, негромко переговариваясь, грызли сухари. Увидев, что она проснулась, Дэймон поднялся и подошел к ней. Волосы его гладкими волнами па дали на плечи, обрамляя смуглое лицо. У Соланж вдруг перехватило дыхание – она вспомнила тот миг в Кале, когда Дэймон растирал ее руки. Сейчас он смотрел на Соланж испытующе, между бровей залегла тревожная складка.

Он молча протянул ей сухарь. Соланж поблагодарила.

?Как тебе спалось? – поинтересовался Дэймон.

?Очень хорошо, спасибо, – ответила она. В стылом утреннем воздухе дыхание срывалось с их губ облачками пара.

Дэймон нахмурился, развернулся и зашагал к своим людям.

Этот человек оставался для Соланж загадкой. После вчерашнего поцелуя ей казалось, что Дэймон и впрямь испытывает к ней какие-то нежные чувства. Но спустя два часа он снова держался вежливо, но отчужденно. Соланж никак не могла понять, в чем дело. Его поцелуй был восхитительным. Она едва не умерла от нестерпимого блаженства...

Надо выбросить из головы эти пустяки. Ведь Дэймон уже явно позабыл о том, что случилось вчера. И хотя его равнодушие болью отзывалось в сердце, надо было готовиться к дороге. Жуя черствый сухарь, Соланж проверила сбрую Иоланды...

Только через два дня пути Соланж поняла, что отряд едет в неверном направлении. Она слишком долго готовилась к этому путешествию, чтобы не заметить ошибки. Желая увериться в своей правоте, она то и дело сверялась с расположением звезд, а потом сравнивала их с высотой солнца и направлением, в котором они ехали. Отряд не так уж далеко свернул с правильной дороги, но из-за этой промашки они, в конце концов, проедут мимо Айронстага. Не сказать ли об этом вслух? Даже странно, что люди Дэймона, явно опытные солдаты и путешественники, не заметили такой погрешности. Соланж предположила, что среди всех одна она умеет определять путь по звездам.

В довершение всего, погода грозила вот-вот перемениться к худшему. Соланж уже ощущала во рту знакомый привкус железа – признак скорого снегопада. Кончики пальцев немели, также предвещая ненастье. Нельзя было допустить, чтобы отряд попал в снежную бурю только потому лишь, что нужно щадить мужскую гордость. Очень скоро им понадобится убежище. Надо срочно переговорить с Дэймоном и убедить его свернуть на верную дорогу.

Тем же вечером, поужинав жареным фазаном, Соланж не стала, как обычно, укладываться спать. Вместо этого она подошла к Дэймону. Он сидел в одиночестве, глядя на звезды, покуда его люди бурно спорили из-за последней порции фазаньего мяса.

– Милорд, могу я поговорить с тобой?

Звездный свет посеребрил ее волосы, озарил волшебным сиянием лицо, влажно мерцал на губах. Дэймону нелегко оказалось прямо смотреть ей в глаза – чересчур жива была память о том поцелуе, о жаркой податливой плоти, о долгой невинной ночи, которую они провели в объятиях друг друга и которой Соланж совсем не помнила. Он ничего не ответил, лишь кивнул головой в знак согласия.

– Дэймон, я даже не знаю, как бы это помягче сказать...

– В чем дело?

Соланж наклонила голову, чтобы заглянуть в его глаза.

– Кажется, мы сбились с дороги, отклонились к западу. Я не хотела говорить об этом при остальных, но если мы и дальше будем ехать в неверном направлении, то не успеем вовремя добраться до Айронстага.

Дэймон знал, что рано или поздно Соланж непременно заметит неладное. Она всегда была наблюдательна. Сам Дэймон предпочел бы, чтоб это случилось гораздо позже.

– То есть как? ? спросил он непонимающе, чтобы потянуть время.

– Здесь уже зима. Скоро пойдет снег. Нам лучше добраться до Айронстага прежде, чем обрушатся первые метели. Сбившись с пути, мы потеряли немало драгоценного времени. Теперь его придется наверстывать. У нас в запасе всего четыре дня.

И тут Дэймон понял, что надо делать. Решение было настолько просто, что он едва не рассмеялся вслух. Отвернувшись от Соланж, он снова принялся внимательно разглядывать звездное небо.

– Если ты права, – сказал он, наконец, – то Вульфхавен отсюда намного ближе.

Соланж помолчала, обдумывая эти слова.

– Ты хочешь отвезти меня в Вульфхавен?

Дэймон уловил в ее голосе изумление и прикрыл глаза, чтобы не выдать своей радости. «Господи, – молился он мысленно, – только бы у меня все вышло, только бы вышло!»

– Это наилучший выход, – сказал он вслух, – не правда ли?

Ничего не ответив, Соланж подняла голову и посмотрела на небо. Три ярких звезды – пояс Ориона. Созвездие стояло сейчас совсем низко, почти над самыми их головами. Орион всегда был любимым созвездием Соланж. Дэймон знал это.

– В Вульфхавене, – сказал он ровным, дружелюбным тоном, – такие высокие башни, они едва не касаются небес. Кажется, стоит лишь протянуть руку – и ладонью тронешь звезды.

Соланж охватило вдруг неистовое желание – увидеть наяву замок, который тысячу раз снился ей. «Я так хочу этого! – взмолилась она про себя. – Хоть на миг попасть туда».

– Вульфхавен, – мечтательно прошептала Соланж. И это было все, что хотел услышать Дэймон.

9

То было их потаенное местечко. Никто из взрослых о нем не ведал. Никто и вообразить не мог, что в густых зарослях вереска укрылась крохотная зеленая долина, прильнувшая к разрушенной стене. Соланж и Дэймону пришлось проложить настоящий тайный ход в колючих зарослях, и труды их были вознаграждены. Там был настоящий рай. Мягкий ковер зеленой сочной травы. Проворные муравьи. Жуки с радужными панцирями. Осколки кварца, сияющие на солнце. И над всей этой сказкой – пение птичек.

Соланж была совсем юной. Дэймон перерос ее на целую голову. Он сидел рядом с ней в траве, скрестив ноги. Стебельки проказливо щекотали ее подбородок. Соланж, однако, была грустна: Дэймон сердился на нее, а это значило, что и самой Соланж было не по себе.

Слезы ручьями катились по круглым детским щекам. Впервые в жизни Дэймон не спешил успокоить ее, не обнял ее.

? Прости, – горестно всхлипывала Соланж, – прости, что я так поступила. Ну, пожалуйста, Дэймон, прости меня...

Но его мальчишеское лицо оставалось бесстрастным, неумолимым.

?Ты сама виновата, – говорил он. – Я ведь сказал тебе не делать этого, а ты все же сделала. И это очень плохо.

– Нет, нет, нет, – рыдала Соланж, и ей казалось, что сердце ее сейчас разорвется от горя.

– Плохая девочка, – строго упрекал Дэймон.

Только теперь он был совсем взрослый. Рядом с ней в траве сидел мужчина с карими глазами. Он смотрел на нее с отвращением.

Соланж потянулась к нему, и вдруг оказалось, что она тоже взрослая. Рука женщины, а не девочки тянулась к Дэймону. Голос женщины, а не девочки умолял о прощении. «О, пожалуйста, Дэймон, пожалуйста...»

А он все менялся, становясь то мужчиной, то мальчиком. И мужчина, и мальчик отвергали Соланж, бросали ее в колодец с густой, высокой травой... «Неужели я так плохо поступила? – думала она. – Неужели меня не возможно простить? Я должна была это сделать, Дэймон! Ты моя жизнь, мой свет. Пожалуйста, обними меня...» Но он в ответ лишь качал головой. Издалека донесся вой одинокого волка...

Соланж проснулась в ледяном поту. Он насквозь пропитал ночную сорочку. Было очень холодно. Волчий вой, услышанный во сне, повторился тоскливым эхом, наполнил сердце ее невыразимым ужасом.

То была первая ночь Соланж в стенах Вульфхавена. И впервые за много месяцев она опять увидала этот сон. Боль утраты мучительно терзала сердце. Соланж так надеялась, что этот страшный сон остался там, в Дю Кларе. Она не желала снова проходить через эту муку. Ей казалось, что старая боль ушла навсегда. Как жестоко она ошиблась!

Чтобы унять дрожь, Соланж закуталась в одеяло и выбралась из постели. Она подошла к большому окну, с видом на укутанный туманом лес. Окно было распахнуто настежь. Она сама оставила его открытым, не заботясь о том, что выстудит комнату. По крайней мере, здесь было вдоволь свежего воздуха. Она оперлась локтями о подоконник, наслаждаясь ледяным дыханием ветра. За лесом грохотал о гранитные утесы океанский прибой. Его размеренный глухой шум несся над верхушками деревьев, долетая до самого замка. Вульфхавен...

Стоящий между лесом и морем, куда более дикий и прекрасный, чем могла вообразить Соланж, замок Дэймона пришелся ей по сердцу с первой же минуты, с первого взгляда.

Здесь она была, как дома.

Он, правда, совсем не был похож на Айронстаг, где Соланж появилась на свет, где протекала ее беззаботная юность.

Нет, этот замок напоминал призрачное пристанище давно прошедших времен. Едва Соланж увидела эти по черневшие от времени башни, изящные и четкие очертания стен, она сразу узнала их. Душа ее радостно пела, приветствуя возвращение домой, и Соланж даже не задумывалась, откуда взялось это странное чувство. Она вообще ни о чем не желала задумываться. Ни сомнениям, ни страхам не должно быть места в ее новой жизни. Ей хотелось лишь с радостью принять в себя все, что окружало ее в Вульфхавене, возродиться к новой жизни в этих древних, как мир, чертогах. Соланж не знала, долго ли ей будет позволено здесь находиться, поэтому старалась насладиться сполна каждой минутой пребывания в Вульфхавене.

Неожиданное появление Дэймона, да еще с вестями о смерти отца, потрясло Соланж. Тем не менее, она считала, что маркиз Локвуд прибыл как нельзя вовремя. Решение покинуть замок уже было принято, и приезд Дэймона лишь ускорил его осуществление.

Соланж планировала найти убежище в английском монастыре, если повезет добраться до Англии. Она скопила достаточно золота, чтобы рассчитывать на благожелательный прием. Смерть Генри спутала все ее планы, и Соланж показалось естественным вместо монастыря отправиться в Айронстаг. Будь жив отец, она ни за что на свете не решилась бы на такое. То была, конечно, давняя, почти детская обида, но к ней примешивался взрослый страх, что ее вернут в Дю Клар, даже не выслушав, не спросив, каково ей живется.

А возможно, Соланж просто хотелось попрощаться с Айронстагом. Вспоминая сейчас последние часы, проведенные в Дю Кларе, Соланж не могла не признать, что ее действия отнюдь не были продиктованы здравым смыслом. Она предполагала, что после смерти отца Айронстаг отойдет к Редмонду, но надеялась успеть покинуть замок прежде, чем там появятся его люди.

Но судьба распорядилась иначе, и теперь ее домом стал Вульфхавен. Соланж нисколько не тосковала по Айронстагу. Теперь она была уверена, что именно Вульфхавен предназначен был стать ее домом. Просто возвращение в этот дом задержалось на девять лет.

Комната ее была светлой и просторной. Обстановка настолько отвечала ее вкусам, будто кто-то... Но кто, кроме Дэймона, мог знать ее вкус? Даже окно, большое и светлое, обращено было на запад, а ведь закат всегда был ее излюбленным зрелищем. Соланж была не на столько тщеславна, чтобы полагать, будто Дэймон и впрямь обставил эту комнату именно для нее, ведь он не знал, что однажды она появится здесь. Впрочем, быть может, Дэймон так часто вспоминал ее, что это повлияло на обстановку комнаты?

Или же она просто глупая мечтательница. Вряд ли Дэймон сам занимался обустройством комнат. Он же, в конце концов, не женщина...

Эти размышления подвели Соланж к вопросу, существует ли маркиза Локвуд? Она подперла кулачком подбородок и задумалась. Нет, если б Дэймон был женат, он бы сам сказал ей об этом. Или же она как-нибудь дога далась бы.

Отвернувшись от окна, Соланж окинула взглядом высокую деревянную дверь в стене около кровати. Эта дверь явно вела в другую комнату. Другую спальню.

Отряд прибыл в замок, когда все его обитатели уже улеглись спать. Соланж была охвачена усталостью и странным, колдовским возбуждением. И все же, как сильно Соланж ни восторгалась замком, осмотреть его как следует она не успела. Ночная стража уже подняла ворота, и Дэймон почти силой затолкал ее внутрь, заверяя, что об Иоланде хорошо позаботятся.

Соланж отказалась и от еды, и от питья. Ей хотелось лишь одного – где-нибудь приклонить голову и заснуть мертвым сном. Спутники ее тоже были измождены дорогой и мгновенно исчезли в своих комнатах. Дэймон проводил Соланж в эту спальню, и пока она, пошатываясь от усталости, стояла посреди комнаты, развел в очаге огонь, а затем ласково взял ее за плечи и подвел к кровати.

И ушел, пожелав ей спокойной ночи.

Сейчас Соланж пыталась вспомнить, в какую дверь он вышел. Возможно, это была та самая дверь у кровати, но тогда Соланж не обратила на это внимания. Ей хотелось лишь одного – поскорее снять с себя грязную одежду и рухнуть на мягкие перины.

Появилась служанка... Или это приснилось? Да нет же – ведь на ней незнакомая ночная сорочка из тонкой голубой шерсти. С трудом Соланж вспомнила: служанка принесла сорочку, и кувшин с водой, поставила его на стол и без единого слова удалилась. Все верно, она как раз вышла в дверь у очага, то есть в коридор.

Волоча за собой одеяло, Соланж решительно подошла к загадочной двери. Простая, без украшений железная ручка легко повернулась.

За дверью, как и предполагала Соланж, оказалась вторая спальня. Была она гораздо просторней ее комнаты, но весьма скудно обставлена... И казалась знакомой до боли. Человек, спавший на кровати, был почти неразличим, но Соланж твердо знала, кто это. Она была в спальне Дэймона.

Там царила обычная для него скромность. Убранство было по-мужски простым, но элегантным. Окно было таким же, как в комнате Соланж, и выходило на ту же сторону. Ковры приглушенных тонов. Крепкая деревянная мебель. Два больших сундука. Великолепная коллекция оружия на дальней стене.

Другую стену занимала его коллекция трав и снадобий. Дэймон смастерил для нее удобные полки до самого потолка. На некоторых кувшинчиках и склянках до сих пор были ярлыки, надписанные рукой Соланж.

Увидела она также камешки, лежавшие на столе, а рядом с ними – платочек, вышитый ее рукой, – крохотное знамя давней любви. Платок истрепался и выцвел. Но его бережно хранили...

«Вот и все, что я оставила ему, – с горечью подумала Соланж. – Поблекший, жалкий клочок ткани. Дэймон заслужил большего, гораздо большего».

Ее вдруг охватила сладостная печаль, перед глазами все поплыло. Чтобы не разрыдаться, Соланж прижала руки ко рту. Потом отвернулась и, неловко придерживая на плечах одеяло, пошла к двери, чтобы без лишнего шума вернуться в свою спальню.

– Соланж, – позвал с кровати тихий голос.

Она замерла, точно вкопанная.

– Подойди сюда, – позвал Дэймон.

Соланж не двинулась с места. Она не могла шевельнуться.

– Пожалуйста, – хриплым шепотом добавил он. За ее спиной зашуршали одеяла – Дэймон поднялся с кровати.

Времени не оставалось, выбора – тоже. «Ты ведь именно этого хотела, – прошептал в ее сознании тихий голос, – именно ради этого ты и отворила дверь. Будь же честна хотя бы перед собой!»

Соланж выпрямилась и сбросила с плеч одеяло. Оно мягкими складками легло на пол, к ее ногам. Она тяжело дышала, то ли от страха, то ли от радостного предвкушения. «Повернись! – строго велел все тот же голос. – Повернись и погляди на него. Он это заслужил».

И она послушалась. Тонкая сорочка облегала ее тело, почти не скрывая очертаний фигуры. Это зрелище было так волнующе, что Дэймон замер на полпути... И – Соланж увидала, что он полностью обнажен. Она стыдливо опустила глаза... и тут же торопливо уставилась на его лицо, изо всех сил стараясь больше никуда не смотреть.

– Соланж, – повторил он, и на сей раз в охрипшем голосе прозвучало откровенное желание. – Если не хочешь, чтобы эта дверь закрылась за тобой навсегда, лучше уйди сейчас.

Она облизала пересохшие губы.

– Я не хочу уходить.

Дэймон не двинулся с места. Глаза его мерцали в темноте, руки сжались в кулаки.

– Ты не понимаешь. Я сделал ошибку, окликнув тебя. Уходи, возвращайся к себе.

Вместо ответа Соланж осторожно переступила через складки одеяла. Тонкая ткань сорочки соблазнительно струилась при каждом ее движении. Подойдя почти вплотную к Дэймону, Соланж отступила на шаг и пристально взглянула в его лицо.

– Я не могу, Дэймон Вульф. Я не хочу возвращаться в свою комнату. Все, что мне нужно, – быть здесь. С тобой.

Дэймон стиснул зубы. Только сейчас ему снилось потаенное местечко их детских игр, а, проснувшись, он увидал в полумраке комнаты Соланж. Сначала ему почудилось, что это лишь продолжение сна. Но это был не сон, и когда Соланж повернулась, чтобы уйти, Дэймон окликнул ее, не думая, что делает. За него говорила его страсть.

– Прошу тебя... – прошептала она и, задрожав всем телом, зябко прижала руки к груди. – Мне так холодно...

Спасения не было. Дэймон сделал последний шаг, и когда Соланж оказалась в его объятиях, она испытала одну лишь безумную радость. Этой ночью она должна возродиться к новой жизни, исполнить то, ради чего явилась в этот мир.

Дэймон целовал ее с прежней, неистовой страстью, и Соланж с такой же страстью отвечала ему. Она осыпала поцелуями его лицо, обвила руками шею, чтобы дотянуться губами до жестких темных волос. Дэймон подхватил ее на руки и, прижав к груди, понес к кровати.

Он хотел, было опустить Соланж на простыни, но она лишь крепче сомкнула руки, не желая выпускать долгожданную добычу. Тогда Дэймон, лукаво улыбнувшись, осторожно лег на постель вместе с ней и нежно прижал ее к себе. Соланж едва не вскрикнула от счастья, всей своей плотью ощутив живой жар его сильного мускулистого тела. Губы их вновь встретились в поцелуе, и пальцы Соланж утонули в волосах Дэймона.

Руки Дэймона ласкали ее тело, обжигая сквозь тонкую ткань сорочки. Сгорая от нетерпения, Соланж хотела, было сбросить ее, но Дэймон удержал ее бережно, но властно.

– Погоди, – сказал он хрипло. – Я сам.

И снова поцеловал Соланж, медленно и жарко, кончиком языка лаская ее нежные, податливые губы. Затем язык его проник глубже, во влажную глубину рта, и Соланж показалось, что сейчас она сгорит дотла – с такой силой охватило ее пламя страсти. Дэймон, однако, не спешил. Придерживая руки Соланж, он с дразнящей улыб кой ласкал ее бедра, нарочно медленно водил пальцами по нежной шелковистой коже, поднимая все выше тонкую ткань сорочки. Соланж упивалась этими ласками, трепетала от предвкушения.

Когда пальцы Дэймона коснулись потаенного местечка между ног, с губ ее сорвался стон. Дэймон заглушил его поцелуем, продолжая ласкать все смелее.

Он неотрывно смотрел на Соланж, зачарованный силой ее желания. Она закрыла глаза, словно пыталась утаить от Дэймона, какое наслаждение доставляют ей его ласки. Губы ее, влажные, припухшие от поцелуев, были маняще приоткрыты. Никого в жизни Дэймон не желал так страстно, как эту женщину, и сейчас она являла собой воплощение страсти. Она была невинно чиста и в то же время нестерпимо соблазнительна, и это сочетание безмерно распаляло Дэймона.

Не отпуская сведенных над головой рук Соланж, он наклонился ниже и покрывал поцелуями ее грудь. Губами он отыскал восхитительно твердый сосок и чуть прикусил его зубами.

Сладостная дрожь пробежала по всему телу Соланж, и она выгнулась навстречу его губам.

– О, пожалуйста, – шептала она лихорадочно, – пожалуйста, скорее...

Дэймон и сам не мог больше ждать. Одним движением он отпустил руки Соланж и сдернул с нее сорочку. Нагота ее была великолепна, волшебна. Округлые груди с розовыми твердыми сосками влекли и манили его, бархатисто-гладкие бедра были по-девичьи стройны, темный шелковистый треугольник между ними сулил немыслимое блаженство, которое до сих пор только грезилось Дэймону в мучительных снах.

– Боже, как ты прекрасна! – благоговейно прошептал Дэймон.

Соланж открыла глаза.

– Ты еще прекраснее, – отозвалась она с серьезным видом.

Дэймон приглушенно рассмеялся, но руки Соланж уже скользили по его телу, пока не добрались до сокровенной мужской плоти. Тонкие пальцы игриво и чувственно коснулись самого его естества. Смех замер на губах Дэймона, сменившись сдавленным стоном.

– Соланж, ты сводишь меня с ума... Перестань, иначе я не знаю, что натворю...

– Ты самый восхитительный мужчина в мире! – с восторгом прошептала она. – Я хочу почувствовать тебя всего, всего...

Сгорая от нетерпения, Дэймон раздвинул коленями ее бедра и опустился ниже, осторожно входя в нее, погружаясь во влажную сокровенную негу. Ему казалось, что еще миг, и он умрет – так велико было наслаждение.

Соланж прильнула к нему, восторженно принимая в себя его распаленную плоть. Дыхание их было неровным и частым. Дэймон погружался в нее все глубже. Ноги Соланж обвили его талию.

В этот сладостный миг исчезло все: горе, гнев, отчаяние, боль прошлого и страх будущего. Во всем мире была лишь одна Соланж. Ее нежная, жаркая, податливая плоть. Размеренное движение их разгоряченных тел. Огонь поцелуев и страстный, невнятный шепот, срывающийся с губ. Она была хрупкой, точно драгоценный хрусталь. Обжигающей, словно пламя. Дэймон жаждал лишь одного – владеть ею вечно.

Соланж выкрикнула его имя, запрокинув голову в неистовом восторге, и вместе они достигли ослепительно сияющей высоты блаженства. Они парили над миром... Все прочее больше не имело значения.

– Дэймон... – прошептала Соланж, глядя в его глаза.

Они лежали, не выпуская друг друга из объятий. Дыхание их становилось все ровнее. Затем Дэймон бережно отстранился и укрыл одеялами их обоих.

В сознании Соланж промелькнула ленивая мысль, что надо бы подняться, уйти к себе, но она не в силах была оторваться от Дэймона. Изможденные страстью, они погрузились в глубокий сон, и Дэймон нежно прижимал к груди самую большую любовь своей жизни, в забытьи упиваясь теплом ее блаженной истомы.

Кто-то колотил в дверь кулаками.

Никто в замке не посмел бы в этот час побеспокоить Дэймона. Во-первых, потому что было еще слишком рано. Во-вторых, потому что на коврике за дверью всегда спал оруженосец Вреден, именно для того, чтобы охранять покой хозяина.

Дэймон прикрыл ладонью глаза и потянулся. В постели было тепло, уютно, и покидать ее совсем не хоте лось.

Соланж! Дэймон подскочил с бьющимся сердцем и тут же увидел, что она по-прежнему рядом, по-детски трогательно свернулась калачиком, подтянув одеяло к самому подбородку. Под его взглядом она пошевелилась, потянулась, с забавным наслаждением зевнула. Дэймон не мог оторвать от нее глаз. Соланж здесь, в Вульфхавене, в его спальне.

Он провел ночь с Соланж.

– Милорд! Милорд, проснись! – Это был голос оруженосца. В дверь продолжали стучать. Доносилось приглушенное бормотание.

Дэймон выбрался из постели, набросил на плечи одеяло и подошел к двери.

– Убирайтесь! – раздельно сказал он.

– Локвуд, это ты? Я требую, чтобы ты немедленно вышел. Слишком долго я ждал твоего появления!

– Это Лоншан, милорд, – послышался голос Год вина. – Кажется, ты ему очень срочно нужен.

– Локвуд, вот уже битый месяц я наслаждаюсь сомнительным гостеприимством в твоем замке и сыт им по горло! Я велел твоим людям разбудить меня, как только ты вернешься, но они ослушались! Это возмутительно!

– Я скоро выйду, – сказал Дэймон. – Уходи.

– Ты выйдешь немедленно! – бушевал Лоншан.

Соланж сидела в постели, широко раскрыв глаза и прижимая к груди смятые простыни. Прислушиваясь к шуму, она лихорадочно оглядывалась.

– Оставайся на месте, – шепнул ей Дэймон и вновь повернулся к двери. – Послушай, Говард, я ведь уже сказал тебе, что скоро выйду. Этого должно быть достаточно.

– Вовсе нет! Мне уже говорили, что ты, мол, скоро вернешься из Франции, но ждать пришлось добрых три недели! Я желаю покинуть этот проклятый замок, как только исполню приказ короля! Если ты сейчас же не откроешь дверь, я буду читать королевский указ прямо в коридоре и сам выгребу золото из твоих сундуков!

Услышав о королевском указе, Дэймон торопливо принялся отпирать засов, разъяренный дерзостью Лоншана и тем, что Соланж услышит недобрую весть об Айронстаге прежде, чем он сам ей все объяснит.

Дэймон приоткрыл дверь.

– Как видишь, – холодно сказал он, – я еще не совсем готов к встрече с королевским посланником. Мне надо одеться.

Узкие глазки Лоншана сузились еще больше.

– Тогда я подожду в твоей спальне! Довольно с меня всяких отговорок! Мои люди уже готовы тронуться в путь. Ты задерживаешь нас... – С этими словами Лоншан дернул дверь на себя и ворвался в спальню. За ним последовали все остальные.

От кровати донесся пронзительный женский вопль. Одеяла взметнулись вверх. Лоншан застыл на месте.

– Пошел вон, – процедил Дэймон, шагнув к нему.

– Да ладно, приятель, – фыркнул тот с показным безразличием. – Твоя шлюха нам не помешает.

Без единого слова Дэймон схватил наглеца за шиворот и вышвырнул через порог с такой силой, что Лоншан пролетел через коридор и врезался в стену.

– Бог ты мой, – ужаснулся Годвин.

– Пошли все вон! – разъяренно кричал Дэймон. – Годвин! Присмотри за тем, чтобы это, – он ткнул пальцем в неподвижного Лоншана, – больше не совало носа ко мне. Собери чертово золото и отдай ему! Я скоро спущусь.

– Слушаюсь, милорд, – отозвался Годвин и с почтительным поклоном удалился, уводя с собой остальных. С легким стуком захлопнулась дверь, и Дэймон запер ее.

Боже, ну и переделка! Под грудой одеял вздрагивала Соланж. Дэймон бросился к ней, торопясь уверить любимую, что все в порядке. Одеяла дрожали, как-то странно подпрыгивали. Дэймон даже испугался. Соланж, должно быть, вне себя после такой отвратительной сцены! Как бы у нее не началась истерика...

Он присел на краю кровати и положил руку на дрожащее под одеялом плечо.

– Все в порядке, родная. Они ушли.

Соланж высунула голову, и Дэймон ободряюще улыбнулся ей.

– Можешь вылезать.

Тогда она вынырнула из-под одеял, но тут же согнулась вдвое, и волосы темными волнами скрыли ее лицо. Дэймон совсем растерялся.

– Это моя вина. Не следовало мне открывать дверь. Черт бы побрал этого болвана! Он донимает меня с тех пор, как... словом, уже не один год. Любовь моя, не принимай близко к сердцу его слова!

Соланж шумно втянула в себя воздух и вдруг разразилась звонким хохотом.

Дэймон потрясенно уставился на нее. Она хохотала так, что слезы брызнули из глаз.

– Если бы ты только видел его лицо, когда он заметил меня!

– Так он тебя видел?

– Ну да, всего секунду. Но, Дэймон, какое у него было лицо! Никогда прежде не видела таких выпученных глаз!

Дэймон невольно усмехнулся, представив себе эту картину.

– По правде говоря, ты немного похожа на его жену.

– В самом деле?

– Совсем чуть-чуть.

– Бедная, каково ей быть замужем за таким надутым индюком! Я ей от души сочувствую.

– Не стоит, – сухо сказал Дэймон. – Она всегда найдет, чем утешиться.

Соланж наклонила голову, окинув его испытующим взглядом.

– Понимаю. Скажи мне, а кто он такой?

– Говард Лоншан – королевский посланник. Он прибыл сюда по приказу Эдварда и скоро уедет.

– Я понимаю.

Больше она не сказала ни слова, просто смотрела на Дэймона. Копна спутанных волос придавала ее лицу колдовское очарование. Кожа в утреннем свете светилась сливочной белизной. Дэймон поймал себя на том, что смотрит на ее губы и мечтает вновь испробовать их сладость.

– Тебе лучше уйти, – сказал он медленно.

– Неужели? – Соланж насмешливо изогнула бровь.

– Мне нужно поговорить с Лоншаном. Не хотим же мы, чтобы он снова ворвался сюда.

– Не хотим, – подтвердила Соланж.

Голова у Дэймона шла кругом. Соланж держалась совсем не так, как он ожидал. Она не кричала, не злилась, не плакала, не скандалила. Напротив, это досадное происшествие явно позабавило ее. Довольно странное поведение для графини Редмонд, которую только что назвали шлюхой.

Но это была Соланж. Она всегда изумляла Дэймона.

– Я пришлю в твою спальню служанку с одеждой. Прости, но мне тоже нужно одеться.

Он поднялся, протянул Соланж ее сорочку и отвернулся, чувствуя себя при этом полным дураком. Потом Дэймон предложил Соланж руку и повел ее в соседнюю спальню. Все казалось нереальным. Мысли путались.

Соланж здесь, в Вульфхавене. Она вернулась к нему, разделила с ним ложе, подарила ему самый драгоценный подарок – себя, а он велел ей одеться и уйти. Болван! Он должен был пасть на колени, сказать, как безмерно он ее обожает, каким блаженством была для него эта ночь...

Соланж смотрела, как он мнется, подыскивая слова, и в глазах ее под густыми темными ресницами играли золотые искорки.

– Эта комната принадлежала моей матери, – наконец выдавил Дэймон и понял, что опять сказал не то, что нужно.

Соланж, кивнула.

– Замечательная комната.

– Я рад, что тебе здесь понравилось, – Дэймон неловко кашлянул.

Наступила тишина. Из коридора доносились приглушенные голоса, шаги. Замок пробуждался.

– Что ж, до встречи, – сказал он, выпустив ее руку.

Соланж удержала его.

– Дэймон... Спасибо тебе. Он покраснел, точно школьник.

– Тебе спасибо, – пробормотал он, не глядя на Соланж, и поспешно вышел.

Войдя в залу, Дэймон увидел Лоншана, развалившегося в кресле и прижимающего к своему синяку кусок сырого мяса. Годвин стоял рядом и, как всегда, что-то говорил. Люди Дэймона и королевские солдаты заняли позиции по обе стороны большого стола, и только что не рычали друг на друга.

В своих дружинниках Дэймон был уверен. Какими бы разными они ни были, каждый из них беспредельно предан Дэймону и не станет действовать без его знака.

Но вот королевские солдаты могли стать проблемой. По их настроению было ясно, что они возмущены поступком Дэймона. Благодарение богу, людей Дэймона было заметно больше.

С годами Дэймон превратился в бесстрашного рыцаря. Он был ловким бойцом, хорошим полководцем и пре красным тактиком, о нем ходили легенды. Рассказывали о том, что он одержим демонами. И это не было преувеличением. Особенно сейчас. Нынче эти демоны несли его вперед, чтобы настичь добычу.

«Осторожнее!» – думал он, изо всех сил стараясь овладеть собой. Именно сейчас Дэймон не мог себе позволить окончательно рассориться с Лоншаном – ведь еще оставалась загадка поспешного бегства Соланж из Дю Клара. Когда все разъяснится, он сможет действовать без помех, а до тех пор руки у него связаны. Сомнения нет, рано или поздно, эта история станет достоянием всех, но чем позднее, тем лучше. Если Лоншан встретится с солдатами Редмонда, Дэймону несдобровать. Что ж, придется умасливать этого надутого осла.

Дэймон оделся, как всегда, в черное. На груди его фасовался герб: серебряный волк под полумесяцем. Едва он вошел, все разговоры стихли. Маркиз Локвуд был почти на голову выше всех мужчин в зале, и многие солдаты короля с неподдельным трепетом взирали на Локвудского Волка. Вид у него был столь величественный, словно он повелевал всей страной, а не только землями Вульфхавена.

При виде Дэймона Лоншан отнял от глаза кусок мяса.

– Локвуд! Это уж слишком – даже для тебя! Эдвард непременно обо всем узнает! Ты посмел поднять руку на пэра Англии из-за какой-то шлюхи!

Все благие намерения Дэймона были забыты. Он подошел к королевскому посланнику и схватил его за шиворот. Никто не двинулся с места.

– Эта леди не шлюха, – ледяным голосом произнес Дэймон, без усилия оторвав Лоншана от кресла. – Если ты еще раз назовешь ее так, то приземлишься прямиком в аду. Я достаточно ясно выразился?

Лицо Лоншана побагровело от удушья.

– Да, да! – просипел он. – Ясно!

Дэймон швырнул его обратно в кресло.

– Вот и хорошо. Теперь зачитай мне указ и проваливай отсюда к чертовой матери.

Дэймон сел во главе стола, и слуга тотчас поставил перед ним тарелку с едой и кружку с чаем. Ни на кого, не обращая внимания, Дэймон приступил к завтраку.

Лоншан опасливо покосился на сундук, стоявший рядом с его креслом.

– Я, разумеется, доставлю его величеству золото.

– Доставишь, а как же, – подтвердил, усмехаясь, Годвин. – Все монетки здесь, на месте, милорд. Ни одна не пропала с тех пор, как ты пересчитывал их в последний раз.

– Продолжай, – скучающим тоном велел Дэймон. Лоншан уже пришел в себя и сообразил, что в зале есть солдаты Эдварда, которые, случись что, станут на его сторону. Эта мысль вернула ему прежнюю самоуверенность.

– Поскольку король именно меня избрал для сей миссии, мне и решать, когда именно приступить к ее исполнению.

С этими словами он торопливо сунул руку в карман и извлек пергамент с указом как раз в ту минуту, когда Дэймон поднимался из-за стола.

– И приступлю я именно сейчас, – торжественно объявил Лоншан. Он сломал восковую печать и развернул пергамент.

В первой части указа по обычаю перечислялись все воинские подвиги Дэймона. Такова была традиция – непременно восславлять всякого, кому адресован королевский указ. С одной стороны, эта лесть ничего не стоила Эдварду, ибо Айронстаг Дэймон получал не из его рук. С другой стороны, король еще раз проявил своеобразное чувство юмора, заставив злейшего врага Дэймона восхвалять Локвудского Волка перед тем, как очистить его сундуки. Маркиз Локвуд назывался вернейшим и преданнейшим слугой короля, который, вне всяких сомнении, заслужил щедрый дар от своего повелителя. Тут Дэймон навострил уши.

«Внемлите же все! – громко читал Лоншан. – Да будет ведомо, что верный наш вассал Генри Айронстаг просил у нас как величайшей милости дозволения переменить порядок наследования владений своих, и мы даровали ему сие право прежде, чем покинул он сей бренный мир. А посему да станет известно, что маркиз Локвуд волею покойного является единственным наследником замка Айронстаг и прилежащих к нему земель, равно как и титула. Сим указом провозглашаем мы, дабы посланнику нашему выплачена была сумма золотом в размере полного годового дохода, и осуществить сие должен не кто иной, как только сам маркиз Локвуд, причем во время чтения нашего указа нашим посланником».

Дэймон сел и продолжил завтрак.

«Да будет также известно, что волею покойного маркиза Айронстага леди Соланж, графиня Редмонд, единственный отпрыск Генри, лишена наследства, покуда является супругой Стивена, графа Редмонда, ежели только не окажется у нее законных отпрысков от сего брака, коим надлежит выплатить содержание в сумме, не превышающей годового дохода от земель Айронстага.

Далее, таково условие сего нашего указа, что ежели леди Соланж овдовеет, ей надлежит стать женой маркиза Локвуда, при условии, что означенный маркиз еще не связан брачными узами с другой».

Дэймон поперхнулся чаем. Люди, толпившиеся в зале, разом загомонили, на миг заглушив голос Лоншана. Один лишь Годвин сохранил бесстрастное выражение лица, и на губах его по-прежнему играла неизменная улыбка. Лоншан громко постучал по подлокотнику кресла, требуя тишины.

– Прочти эту часть снова! – громовым голосом потребовал Дэймон, легко перекрывая шум толпы.

Лоншан подчинился, с трудом скрывая торжество при мысли, что Локвудский Волк отныне связан брачным обещанием с женщиной, которую не видел с детских лет.

? Пусть она будет рябой и толстой, – мстительно думал Говард. —И пусть у нее окажется целый выводок мерзких ублюдков, которые разорят Локвуда! И пусть она всегда вспоминает своего первого мужа и отравит маркизу всю сомнительную радость семейной жизни!»

Дэймон не верил собственным ушам. Он рылся в памяти, пытаясь отыскать в последнем разговоре с Генри хоть малейший намек на подобные замыслы, и не находил ничего. Жениться на Соланж! Она ни за что не согласится. Скорее уж пустится в бега, чем опять наденет брачные цепи.

Но сердце подсказывало ему другое. Отчего бы и не жениться на Соланж? Он страстно желал эту женщину, а король и Генри позаботились о том, чтобы его желание осуществилось. Ее слово ничего не решает. К тому же король и покойный отец приняли это решение ради ее же блага – избрали ей в мужья Дэймона.

Если понадобится, он будет держать ее взаперти, пока она не образумится. Убедит ее в том, что это наилучший выход. Разъяснит, что иного выбора у нее и нет. Соланж нуждается в его защите, а кто лучше сумеет защитить ее, чем законный супруг?

Лоншан перешел к заключительной части указа.

«Далее мы волею своей, независимо от последней воли покойного маркиза Айронстаг, объявляем, что если леди Соланж либо маркиз Локвуд, либо они оба откажутся заключать сей союз, то отказавшийся либо отказавшиеся должны быть доставлены к нашему двору на королевский суд, а не захотят явиться добровольно – Доставлены будут силой».

? Какой еще союз? – прозвучал ясный, твердый голос.

Все головы разом повернулись в ту сторону. На пороге залы стояла Соланж, и солнечный свет, лившийся из бойницы, золотил ее стройный силуэт. Она была в лиловом с черной каймой платье. В наступившей тишине Соланж пересекла залу и подошла к Дэймону.

Ему непривычно было видеть ее одетой по-женски, но он не мог не признать, что и фасон платья, и его цвет необыкновенно шли Соланж. Волосы она заплела в длинную косу, а пара серебряных гребней у висков придержи вала непокорные вьющиеся локоны. Соланж держалась царственно, с неоспоримым достоинством, но явно была озадачена.

– О каком союзе идет речь, милорд? – снова обратилась она к Дэймону.

– Тебя, женщина, это не касаемо, – грубо проворчал Лоншан, но все же с опаской покосился на Дэймона.

– Думаю, что касается, – отрезала она. – Ты говорил о брачном союзе леди Соланж.

– Ну и что?

Дэймон вскочил. Годвин пытался подать ей какие-то знаки. Посмотрев на них обоих, она решительно повернулась к Лоншану и, уперев руки в бедра, холодно сказала:

– Леди Соланж – это я.

10

? Ты – леди Соланж? – Лоншан выронил пергамент.

В зале начался сумасшедший дом. Все говорили разом, слышались какие-то выкрики. Лоншан, открыв рот, уставился на Соланж.

Дэймон и Годвин одновременно бросились к ней, схватили под руки, чтобы вывести ее из залы, прежде чем Лоншан учинит ей допрос.

? Что происходит? – спросила Соланж, пытаясь вырваться из их рук.

?Чуть позже, миледи, – взмолился Годвин.

?Возвращайся в свои покои, Соланж. Я приду и все объясню. – Дэймон почти тащил ее к выходу.

– Ты объяснишь мне все сейчас, милорд! Или я поговорю с посланцем короля сама! – Она вырвалась и пошла к центру зала.

? Миледи! Миледи! – Голос Лоншана перекрыл шум.

Воины мгновенно умолкли. Всем хотелось услышать, что будет дальше. Годвин взглянул на Дэймона и пожал плечами. Дэймон с суровым видом подошел к Соланж.

? Ты утверждаешь, – обратился Лоншан к Соланж – что ты графиня Редмонд?

? Да.

– Дочь маркиза Айронстага?

? Да.

Лоншан покачал головой.

– Это ни на что не похоже, Локвуд! Спать с чужой женой! Открыто! Без стыда и совести!

– ...И не в первый раз, – сказал кто-то из людей Дэймона.

По залу пронесся сдавленный смех. Лоншан побагровел.

– Я вдова, – заявила Соланж, – и возвращаюсь в замок отца, чтобы навестить давнего друга.

Дэймон вздохнул с облегчением. Теперь, подумалось ему, все будет в порядке. Он взял Соланж за руку.

? Миледи согласится с условиями королевского указа, – сказал он.

? Что за условия? – поинтересовалась Соланж.

Лоншану показалось, что графиня не в восторге от всего, что происходит. Возможно, она не так уж влюблена в Локвуда. Если повезет и она откажется выходить за него, Лоншан будет иметь счастье сопровождать ее до самого Лондона. Малое воздаяние за ту обиду, что нанес ему Дэймон, но все же лучше, чем ничего. Она очень красива и весьма доступна. Да и ему есть, чем привлечь женщину, во всяком случае, так ему говорили. Поездка может оказаться весьма забавной... Дэймон посмотрел на Соланж.

– Условие – свадьба, – ответил он ей. – Король Эдвард объявил, что мы с тобой должны пожениться. Не хочешь ли позавтракать?

– Что?!

– Мой повар прекрасно готовит. Последний раз ты ела вчера днем. Ты, должно быть, умираешь от голода, миледи. Позволь мне... – Не дав Соланж возразить, Дэймон повел ее к столу, склонив голову и шепча ей в самое ухо: – Не спорь со мной сейчас, Соланж. Дай только избавиться от этого зануды, и я тебе все расскажу.

– Свадьба? – вслух переспросила она. – С тобой?

– Завтрак для графини, – велел Дэймон служанке. – Да, со мной. Могу я предложить тебе чаю? Я сам его заваривал.

– Миледи, а есть ли у тебя дети? – с надеждой осведомился королевский посланник.

– Нет. Детей нет. Может быть, кто-то все-таки объяснит мне, что здесь происходит?

– Наш король, – вмешался Годвин, – зерцало мудрости и справедливости, решил, что мой господин достоин твоей руки. И даже прислал своего советника, дабы сообщить нам об этом.

Дэймон протянул Соланж кружку с дымящимся чаем.

? Ну, попробуй же! – радушно предложил он.

Соланж отставила кружку.

? Но ведь это же бессмысленно. Какое дело до меня королю?

Лоншан подобрал пергамент с указом и плащ. Если эта женщина ему не достанется, он, по крайней мере, проследит за тем, чтобы Локвуд как можно скорее исполнил королевский приказ.

– Полагаю, что маркизу давно уже пора заключить брачный союз. Мы ведь не хотим, чтобы всякие сплетни бросали тень на доброе имя графини, не так ли?

– Первый, кто осмелится сплетничать о ней, предстанет перед господом богом, – медовым голосом отозвался Дэймон. – А впрочем, Лоншан, на сей раз я с тобой полностью согласен. Пускай немедля приведут священника.

– Священника? – эхом отозвалась Соланж.

Дэймон поднес кружку к ее губам. Она беспомощно смотрела на дымящийся чай и в темной его глубине видела лицо испуганной шестнадцатилетней девочки, которую отдали замуж, даже не спросив ее согласия... Почти так же, как и сейчас. Но та, прежняя Соланж, была лишь пешкой в руках двоих безжалостных игроков. Сейчас же, спустя девять лет, она – умная, опытная женщина.

? Я не позволю, чтобы моей судьбой распоряжались против моей воли!

? Тогда, миледи, мне придется отвезти тебя в Лондон, дабы ты предстала перед самим королем Эдвардом. Я уверен, будет очень недоволен твоим появлением. – Лоншан отошел к столу, на котором лежал кусок баранины, и вновь приложил сырое мясо к подбитому глазу.

– Но ведь он не вправе заставить меня ехать в Лондон? – обратилась Соланж к Дэймону.

– Увы, миледи, вправе. Эту власть даровал ему сам Эдвард. – Дэймон поставил чай перед Соланж и взял ее руки в свои.

Соланж не была готова к такому повороту событий. В самых смелых своих мечтах она представить не могла, что станет женой Дэймона. Даже после минувшей ночи. Все это произошло слишком быстро. Дэймон не знает, не может знать, что было с ней до его появления. Ей нужно время, чтобы все как следует обдумать.

– Я поеду в Айронстаг и буду искать там защиты.

Лоншан коротко хохотнул.

– Айронстаг, миледи, больше для тебя не прибежище.

– Что это значит? – нахмурилась Соланж.

– Айронстаг тебе не принадлежит, – самодовольно пояснил Лоншан. – Отныне замком и землями владеет маркиз Локвуд, а он человек верноподданный и не позволит тебе уехать туда вопреки велению короля.

– Черт подери! – пробормотал Дэймон.

Потрясенная, Соланж обернулась к нему. Господи, какими же словами объяснить ей, что Айронстаг теперь для нее потерян? Соланж всегда была так чувствительна и ранима, и эта потеря причинит ей невыносимую боль. Мысленно он в который раз проклинал болтливость Лоншана.

– Твой отец не хотел, чтобы его земли и титул унаследовал граф. Поэтому он объявил своим наследником меня.

Соланж была поражена до глубины души.

? Я здесь ни при чем, – прибавил Дэймон, оправдываясь. ? Твой отец при последней встрече даже не намекнул о своих замыслах.

? Так Редмонд не получит Айронстаг – в смятении спросила Соланж.

? Не получил бы, будь он жив, – уточнил Дэймон.

Невероятно, но на губах Соланж появилась едва заметная улыбка.

Лоншан снова встал.

? Прошу прощения, милорд! Я жду ответа. Согласен ты жениться на этой женщине?

Дэймон наклонился к Соланж.

?Тебе не позволят уехать. Если ты все же покинешь Вульфхавен, люди Лоншана тебя нагонят и все равно доставят к Эдварду. Тебе придется объяснять ему, по какой причине ты бежала из Дю Клара. Ради твоего же блага, Соланж, не стоит сердить короля. Он не умеет прощать.

Глаза его светились теплым участием, и Соланж вдруг живо припомнился вчерашний сон. Сон, в котором Дэймон покинул ее, а она страдала от одиночества и непереносимой боли.

Но вот он, Дэймон, перед нею во плоти, готовый пожертвовать собой, только бы спасти их обоих. Прожить всю жизнь рядом с Дэймоном. Каждую ночь засыпать в его объятиях. Вместе с ним трудиться ради будущего Вульфхавена. Все это так прекрасно. Если бы сам святой Петр сошел на землю и спросил Соланж, чего она хочет больше всего на свете, она попросила бы у святого именно то, что ей сейчас предлагают.

Дэймон поднес к губам ее руку. Он намеренно произнес те же слова, которые услышал от Соланж во Франции.

– Ты хочешь меня?

Он следовал указу короля. Но еще и велению сердца, и Соланж это знала. Разумеется, она согласится. Она не потеряет Дэймона еще раз.

– Да, – сказала она тихо. – Я согласна выйти за тебя, Дэймон Вульф.

– Превосходно! – радостно крикнул Годвин.

– Знаешь ли, милорд, – обратился он к Лоншану, – поблизости есть монастырь, до него всего пара часов езды. Я уверен, что там не откажутся прислать нам священника.

С этими словами он проводил Лоншана и его людей во внутренний двор, а остальные вернулись к прерванному завтраку. Жизнь замка понемногу возвращалась в привычную колею. За столами взволнованно обсуждали недавние события. В легенду о Локвудском Волке вписывалась новая глава.

– Тебе нравится чай? – спросил Дэймон. – Помнится, в Айронстаге ты любила этот напиток.

– Чай замечательный. Я его так давно не пила.

Это был первый из множества вопросов, которые возникали в сознании Дэймона, едва Соланж заговаривала о прошлой жизни. Сейчас она робко улыбнулась, глаза светились радостью. Из-под серебряного гребешка вы бился своевольный локон. Не задумываясь, Дэймон вернул его на место, заново укрепил гребешок в густых каштановых прядях. Соланж даже не шелохнулась, словно эта мелкая услуга со стороны Дэймона была совершенно естественна.

После завтрака она согласилась удалиться в свою спальню, чтобы там дожидаться священника. Дэймон объяснил, что ему нужно еще заняться кое-какими домашними делами, и спросил, не хочет ли Соланж освежиться и отдохнуть.

Соланж благожелательно согласилась и с королевским достоинством удалилась. Дэймон велел служанкам доставить невесте бадью с горячей водой и все, что она ни пожелает. А потом приставил к ее дверям стража. На всякий случай.

Когда служанки доложили ему, что графиня нежится в горячей воде и отослала их, чтобы в одиночестве при вести в порядок свои мысли и приготовиться к церемонии, Дэймон отправил к ее комнате еще одного стражника.

Священник прибыл около полудня вместе с Лоншаном и его людьми. Он оказался немногословным, совсем, еще молодым человеком, но, тем не менее, рьяно принялся за дело. Дэймон указал ему дорогу к часовне, вернулся в свою спальню и постучал к Соланж.

– Да? – услышал он ее голос.

– Нас уже ждут, – сказал Дэймон.

– Вот как! Я скоро выйду.

Он пытался понять, какие же чувства выражает ее тон. Боязливый трепет? Беспокойство? Смирение? Дэймон сходил с ума, не в силах разгадать эту загадку. За дверью слышались легкие шаги, шорох ткани и... пение, Соланж вполголоса напевала какой-то веселый мотивчик. Дэймон решил, что это добрый знак.

Он еще не знал, как оденется сам. Камердинера у него никогда не было, да и одежда по большей части была простои и удобной, если не считать придворных одеяний. Дэймон понятия не имел, куда подевался сундук с придворными нарядами. Он уже больше года не был в Лондоне. В конце концов он решил не переодеваться, только расчесал волосы и стянул их сзади кожаным ремешком. Интересно, готова ли Соланж?

Дэймон постучал.

– Минутку! – отозвалась она. – Не входи.

Это было невыносимо. Дэймон бесцельно расхаживал по спальне, разглядывал собрание трав, любовался видом из окна, который был знаком ему с первой своей ночи в Вульфхавене. Это было не так уж давно. Шесть лет ушло у Дэймона на то, чтобы вернуть Вульфхавен. Еще три – чтобы отстроить замок, заново распахать землю, восстановить овечье поголовье, заселить деревню. Даже при поддержке Эдварда дело это оказалось нелегким.

Проще всего было избавиться от соседних лордов, пытавшихся оттяпать кусок его владений. Никто из них не желал нарушать права Локвудского Волка, дабы не вызвать его легендарный неукротимый гнев. Когда вести о прибытии Дэймона в Вульфхавен разошлись по округе, он тотчас получил от соседей множество даров, и за одну неделю все прежние земли Вульфхавена оказались вновь под властью Дэймона.

Именно это было его целью, когда он, еще зеленый юнец, дерзнул отправиться в Лондон, не подозревая, какие испытания поджидают его. Знай Дэймон тогда, что ему предстоит... Теперь все позади. Он заплатил дорогую цену, зато награда...

За спиной Дэймона отворилась дверь, и Соланж застенчиво окликнула его.

Да, эта награда стоила любых трудов и лишений. Соланж была великолепна. Белоснежное платье с облегающим корсажем и узкой длинной юбкой. В низком вырезе ? нить крупного жемчуга. Распущенные волосы каштановыми волнами легли на плечи.

Соланж склонила голову к плечу.

?Так хорошо?

? Да, ? прошептал Дэймон. – Очень хорошо.

? Это платье принесли мне две славные женщины.

Своих имен они не назвали, просто попросили, чтобы я надела его. Они обе мои ровесницы.

Дэймон не знал, кто эти женщины, да и не хотел знать. Он велел Годвину позаботиться о наряде для Соланж, и тот достойно исполнил приказ. Сейчас Дэймон думал только об одном: как бы довести Соланж до часовни, прежде чем она исчезнет бесследно, прежде чем он проснется и поймет, что это был всего лишь сон.

– Одна из них говорила по-французски, – добавила Соланж.

– Позже ты познакомишься со всеми обитателями замка. А теперь нам пора, – с улыбкой ответил Дэймон.

Соланж царственной походкой вплыла в комнату и, опустив глаза, протянула Дэймону руку. Он провел свою невесту через нижнюю залу, мимо толпы слуг, которые радостно приветствовали их.

Часовня стояла в одном из укромных уголков двора – ветхое строение, почти целиком заросшее плющом. Дэймон вспомнил, что часовню до сих пор так и не привели в порядок. Он был там всего один раз и решил тог да, что обустройство часовни может и подождать. А позже, занятый другими делами, и вовсе позабыл о ней.

«Господи! – взмолился он мысленно, – хорошо бы там хотя бы стерли пыль...»

Впрочем, когда жених и невеста вошли в часовню, рот Соланж округлился от изумления. В то время, когда с деревьев осыпалась листва, а травы иссохли и увяли, маленькая часовня утопала в зелени. Натертые до блеска скамьи были украшены сосновыми ветками. Под ногами Дэймона и Соланж похрустывала чистая солома. Повсюду красовались букеты ярких мальв и омелы, надежно скрывая все щели и выбоины в ветхих стенах. Со всех сторон новобрачных окружали дружеские, радостные лица. Свободные от службы солдаты, простые женщины убирали крохотный зал, украшали его, как могли. То был простодушный и трогательный дар людей, служивших Дэймону.

Сама церемония также была простой и безыскусной. И закончилась она прежде, чем Соланж успела в полной мере осознать всю значимость происходящего. Дэймон был очень серьезен и внимательно смотрел на священника и на свою невесту. Она вдыхала смолистый сосновый аромат, и хруст соломы под ее ногами звучал, как музыка. Соланж думала о том, что никогда прежде не видела такой чудесной церкви, не слышала столько добрых пожеланий.

Всем своим существом она вдыхала праздничный аромат счастья. Именно для этой минуты сотворил ее господь, именно в этом состоял его великий замысел.

Дэймон поцеловал ее, едва скрывая страсть, и этот поцелуй окончательно скрепил их брачные узы. Толпа разразилась радостными криками и смехом, когда Соланж, едва он разжал руки, приподнялась на цыпочки и поцеловала его в ответ.

Свадебный стол был украшен так же трогательно и безыскусно, как часовня, но повар превзошел сам себя, приготовив за столь краткое время отменное угощение. Лоншан с кислым видом отказался присутствовать на празднике. Ловушка, которую он приготовил своему старому врагу, обернулась на деле нежданной радостью. Казалось, что Локвуд, закоренелый холостяк, должен быть несчастен оттого, что почти насильно обвенчан с вдовой! Но он восседал рядом с невестой отнюдь не в печали, напротив, казался весьма и весьма доволен. Лоншан не верил собственным глазам.

А женщина!.. Если вначале она резко возражала против свадьбы, то теперь так и лучилась тихим счастьем и казалась еще прекрасней прежнего.

Все это казалось Лоншану неправильным и несправедливым. Что ж, по крайней мере, он исполнил поручение короля и увозит с собой золото из сундуков Волка. Это уже кое-что.

Локвуд настоял на том, чтобы устроить проводы королевскому посланцу. Все собрались во внутреннем дворе.

– Передай Эдварду мое почтение, – сказал маркиз, – и скажи, что я весьма ему благодарен.

– Непременно передам, – раздраженно ответил Лоншан, глядя на Дэймона с высоты своего коня. – И обязательно доложу о том, какие щедрые урожаи собираете вы с этой земли. Думаю, он поднимет тебе подати на будущий год.

Он уже развернул коня, готовясь выехать со двора.

– Передай от меня привет своей супруге! – не удержавшись от соблазна, крикнул ему вслед Дэймон.

? Конец – делу венец, – ухмыльнувшись, заметил Годвин.

? Слава тебе, господи, избавились, – вздохнул Роберт.

? А лично я от души желаю ему доброго пути, – заметил Дэймон, когда они вернулись в замок. – Он расскажет Эдварду историю, которая еще не один месяц будет веселить весь двор – историю о том, как его заклятый враг принужден был жениться на овдовевшей графине.

– Лучше бы ему поменьше болтать языком насчет нашей госпожи, – вставил Эйден, – если, конечно, он желает остаться в живых.

– Ну, об этом можно не беспокоиться, – сказал Годвин. – Эдвард ничего такого не допустит.

– Это верно, – широко улыбнулся Роберт. – Эдвард ведь давно знает все о графине, правда, Дэймон?

Маркиз Локвуд отыскал взглядом свою супругу. Она стояла у лестницы, беседуя с его офицерами, и была ослепительно красива. Дэймон с некоторым волнением вспомнил события прошлых лет.

– Несколько лет назад Эдвард пытался покуситься на мою холостяцкую жизнь. Он решил, во что бы то ни стало женить меня на дочке какого-то из своих графов. После того, как при Гленкэйрне я спас его жалкую шкуру, он стал моим должником.

– Правда? – отозвался Эйден. – Я об этом ни когда не слыхал.

– Эдвард не хотел, чтобы всем стало известно, как благодаря его беспечности целая шайка мятежников пробралась ночью в его шатер. Чистое везенье, что я тогда как раз проходил мимо и не оставил им никаких шансов. Вместо награды я попросил, чтобы король разрешил мне остаться холостяком. Само собою, он захотел узнать, почему. Тогда я и рассказал ему, что сердце мое принадлежит замужней даме, и я не вправе связывать себя словом с другой.

? И король тебе это спустил? – недоверчиво спросил Эйден.

Во всей Англии было известно, что Эдвард обожает подсовывать дочерей своих вассалов в жены любому подходящему дворянину, чтобы увеличить число своих верноподданных.

Дэймон улыбнулся.

? При всех его недостатках, у него весьма романтическое сердце. Он пожелал услышать все подробности, и я исполнил его пожелание, после чего он оставил меня в покое.

– Что за мудрый король! – заметил Годвин.

– Верно, – согласился Дэймон и направился к новобрачной.

– Эти славные люди, – сказала она, – рассказали мне кое-что о жизни при дворе.

Дэймон внезапно окинул взглядом офицеров, и те поспешили удалиться. Он взглянул на Соланж. Судя по ее довольному виду, ничего непристойного они ей, скорее всего не поведали. И все же нужно будет, потом обсудить со своими людьми, что можно, а что нельзя говорить в присутствии его чересчур проницательной женушки.

– Я и не знала, что при дворе Эдварда так много красавиц, – продолжала Соланж, – и что многие из них так добры, что всегда готовы...

? Когда я появился при дворе, – перебил ее Дэймон – ни одна из этих женщин меня не интересовала, тут же отправился в бой вместе с отрядом других не опытных юнцов. Мы уехали на север и пробыли там около года. И только после этого Эдвард милостиво согласился принять меня, дабы выслушать мои претензии на владение Вульфхавеном.

Что-то в его словах заставило Соланж умолкнуть на полуслове, и причиной этому был вовсе не серьезный ответ на ее поддразнивание.

– Король отказался тебя выслушать, – медленно проговорила она, – несмотря даже на поддержку моего отца?

Дэймону не хотелось отвечать на этот вопрос. Не хотелось возвращаться в невеселое прошлое. По крайней мере, не в день свадьбы. Сегодня Дэймон склонен был думать только о прелестях своей нареченной. Взяв Соланж за руку, он повел ее вверх по лестнице.

– Позволь, госпожа моя, проводить тебя в твои покои.

Он довел Соланж до середины лестницы, когда она вдруг резко остановилась.

– Дэймон, ответь мне прямо, – голос ее зазвенел. – Эдвард отказался выслушать тебя, несмотря на поддержку маркиза Айронстага?

Дэймон вздохнул.

– Соланж, – сказал он, – твой отец не имел к этому никакого отношения. Я уехал в Лондон один в то же утро, когда ты покинула замок вместе с Редмондом.

– Один?

– Твой отец ничего не знал. – Дэймон вновь потянул ее за собой. – Я предстал перед Эдвардом зеленым юнцом, нагло требующим его аудиенции. Он сказал, что примет меня лишь после того, как я исполню его поручение.

Соланж ничего не ответила, покорно позволив Дэймону довести ее до спальни. Ее, похоже, ошеломили эти слова, хотя он, как ни силился, не мог понять, почему. История его появления при дворе давно уже стала частью легенды о Локвудском Волке и ни для кого не была тайной.

Соланж смеялась, и крупные слезы безмолвно катились по ее щекам. Это была настоящая истерика. Ничего подобного Дэймон не видел с тех пор, как Соланж была еще ребенком. Зажимая рот ладонью, она торопливо отошла к окну. Дэймон, обеспокоенный, бросился следом.

? Соланж, что с тобой? Что случилось?

Она застыла в его объятиях, не отталкивая его, но и словно не замечая его присутствия. И это было намного хуже.

– Соланж, Соланж, – шепотом повторял Дэймон, бережно укачивая жену, как младенца. Он готов был все отдать, чтобы она перестала быть чужой и далекой, чтобы, наконец, заговорила с ним, объяснила, что же случилось. Наконец Соланж обмякла и со вздохом припала щекой к его плечу, кончиками пальцев смахивая с ресниц слезы.

– Все это время, – прошептала она, – меня обманывали.

– Обманывали? В чем? – Дэймон гладил ее по голове, отрешенно наслаждаясь шелковистой мягкостью каштановых локонов.

– Теперь это уже неважно. Все позади.

– Для меня важно, – настаивал Дэймон, – скажи мне, почему ты плакала.

Соланж молчала, размышляя, как ей вывернуться. Дэймон слишком упрям, он не отстанет, покуда не получит исчерпывающего ответа. Сама виновата. Если бы умела сдерживать свои чувства, Дэймон не догадался бы, что его слова вышибли из-под ног Соланж опору, которая столько лет поддерживала ее.

Значит, Айронстаг за него не вступился! Он нарушил их уговор и, вместо того, чтобы осыпать Дэймона бес ценными дарами, Генри позволил ему исчезнуть из замка ни с чем.

Но Дэймон выжил. Он добился своего в Лондоне, уцелел в жесточайших битвах. Он сделал все это сам, в одиночку. При этой мысли Соланж покачала головой, у нее захватило дух. Она почувствовала, что сейчас снова начнется истерика.

Ненависть к отцу за его предательство охватила ее с новой силой, да только что проку от ненависти? Нынешним отношениям с Дэймоном она не поможет, а думать надо, прежде всего о нем. Соланж обязана защитить его. Нельзя, чтобы Дэймон узнал, чего стоили ей его небрежно брошенные слова. Надо бы придумать, как успокоить его любопытство.

Но, быть может, Дэймону следует узнать, наконец, правду? До сих пор Соланж хранила молчание, исполняя уговор с отцом. Но теперь-то можно и нарушить слово, тем более что отец так и не сдержал своего!

Дэймон молчал, только гладил волосы Соланж, ожидая, пока она успокоится. Соланж протянула руку, коснулась его щеки. Взгляд Дэймона упал на ее запястье, и темные глаза опасно сузились.

Соланж спохватилась, но было уже поздно. Дэймон перехватил ее руку и отдернул рукав белого платья.

– Что это? – голос его был страшен.

Соланж ощутила себя беспомощным зверьком, попавшим в клетку. Сердце ее билось от страха, бессмысленного страха перед гневом Дэймона. Ей хотелось обратиться в бегство. Она дернулась, пытаясь вырваться, но Дэймон держал крепко.

?Соланж, – сказал он, и страх исчез. С нею рядом был Дэймон, который и в ярости не причинит ей боли. Но как же стыдно! Боже мой, как стыдно... Дэймон поднял узкий рукав платья до самого локтя переводя взгляд с одной отметины на другую. Узкие черточки-шрамы лесенкой тянулись вверх по руке Соланж.

Он не заметил этих шрамов ни вчерашней ночью, ни нынче утром. Не видел он их и во время путешествия. Только сейчас Дэймон вспомнил, что Соланж все время носила одежду с облегающими длинными рукавами, скрывающими эти странные отметины.

Соланж покорно позволила Дэймону осмотреть и другую руку. Она больше не пыталась вырваться, лишь дрожала всем телом. На другой руке оказались такие же шрамы.

В глазах Соланж была какая-то странная отрешенность. Он не знал, что думать. От ужаса у него перехватило горло.

Соланж первой оборвала тягостное молчание.

– У него был очень острый нож, – сказала она и смолкла.

Дэймона охватило такое сильное чувство гнева, которое он никогда раньше не испытывал. Хотелось уничтожить, убить ту тварь, которая сотворила такое с его нежной, хрупкой Соланж, и то, что тварь эта уже мертва, лишь подогревало его бешенство.

Не сознавая, что делает, он бросил Соланж на постель и стал срывать с нее одежду в поисках проклятых метин. Она со слезами сопротивлялась. Едва различимые давно зажившие шрамы, тем не менее, покрывали почти все ее прекрасное тело.

Смуглыми загрубевшими ладонями Дэймон гладил нежную, шелковистую кожу Соланж. Боже мой, как она хрупка, слаба, беззащитна...

Соланж не смела заглянуть в его глаза, боялась увидеть в них отвращение, а потому покорно лежала на мягкой перине, оттягивая тот страшный миг, когда Дэймон прогонит ее прочь. Он ведь не потерпит рядом с собой такого уродства...

Что ж, она найдет пристанище в монастыре, как и замышляла раньше. Укроется где-нибудь в глуши. И пусть он сгорит в аду за то, что прогнал ее, что ценил в ней лишь внешнюю красоту. За то, что разбил ей сердце.

Дэймон вдруг вскочил и пошел к двери. Соланж услышала, как глухо звякнул засов. Она ожидала услышать и скрежет ключа, повернутого в замке, но раздались лишь удалявшиеся шаги.

Дэймон ушел. Он покинул ее. Что ж, прекрасно! Соланж села, оправила измятые юбки. Сейчас она переоденется, соберет вещи и уйдет. И никто не посмеет остановить ее, да никому и не будет до нее дела.

Сейчас, сейчас она встанет и...

Но Соланж продолжала сидеть на постели. В комнате было так тепло и уютно. В окно лился солнечный свет, воздух был пронизан приятным ароматом. Она никак не могла понять, чем пахнет. Кажется, розы... или лаванда? Летний, сладостный запах, совсем неуместный в это зим нее время.

Ее охватила дрема. Соланж решила, что немного отдохнет, прежде чем двинуться в путь. Не станут же вы гонять ее силой! И она легла на постель, подставив лицо солнечным лучам.

Издалека доносились приглушенные женские голоса, добродушные и ласковые. Было что-то мирное, утешающее в этих звуках привычной будничной жизни. Голоса казались знакомыми, и Соланж пыталась понять, кому они принадлежат, но не могла. Негромкие, нежные, и так хорошо сочетались с уютным теплом спальни и ароматом летних цветов...

Должно быть, эти женщины сидят кружком за вышиванием и ведут самый обычный, мирный разговор о пустяках, какой и пристало вести женщинам. О цвете ниток, о подгоревшем пироге, о первых неуклюжих шагах детишек...

Шаги в коридоре вдруг сделались громче, затем замерли. Распахнулась и гулко хлопнула дверь. Дэймон вошел и опустился на колени около кровати, наклонился к Соланж, обвив рукой ее талию. Солнечный свет играл в его черных непричесанных кудрях.

В полудреме Соланж протянула руку и легонько коснулась его волос, пытаясь понять, о чем он думает, что чувствует. Дэймон перехватил ее руку и прижал к губам. Пальцами Соланж ощутила, что лицо его влажно от слез, и это было пусть слабое, но утешение. Если Дэймон плачет, значит, она нужна ему. Если она нужна ему, значит, он ее не прогонит.

– Что ты имела в виду, когда сказала, что тебя обманывали? – глухо спросил он, не глядя на Соланж. Его теплое дыхание щекотало ладонь.

– Отец обещал, что, если я стану женой Редмонда, он окажет тебе всяческую поддержку. Об этом он и сказал мне тем утром, перед свадьбой.

Дэймон крепче сжал ее руку.

? Он сказал также, что если я заупрямлюсь, то он вышвырнет тебя за порог без лошади, без одежды, без оружия... – Соланж глубоко вздохнула. – В тот день надвигалась буря...

– Да, была буря, и я выжил в ней вопреки всему.

– Знаю. Теперь я это знаю.

Она смолкла, не желая продолжать, и Дэймон был этому только рад. Он и так уже услышал довольно. В груди у него бушевала буря.

Так значит, Соланж не хотела покидать его! Она стала женой Редмонда против своей воли, и та ночь перед свадьбой, когда они говорили о своей будущей жизни, вовсе не была ложью! Дэймон никак не мог осознать до конца эту новую истину, что разбила вдребезги все его многолетние обиды. Сейчас он чувствовал лишь одно – безмерное облегчение.

Он радовался тому, что его любовь к Соланж не была глупостью или фантазией сопливого юнца. Долгие годы Дэймон хранил в сердце ее образ, невзирая на ту незаживающую рану, которую якобы нанесла ему Соланж... И лишь теперь стало ясно, что его гнев на Соланж был лишь следствием чудовищной ошибки.

Она покинула его, полагая, что тем самым спасает. Она совсем не хотела, чтобы он страдал. То была жертва, поступок настолько благородный, что и представить себе немыслимо. Дэймона охватило раскаяние. И все-таки прежде всего он чувствовал облегчение. Дэймон пытался бороться с этим эгоистичным чувством, ибо за ним скрывалась черная, бездонная пропасть. Бездна эта грозила поглотить его без остатка, и он не знал, сумеет ли когда-либо подняться из нее к свету.

Соланж не хотела покидать его, но все же покинула. То, что произошло с ней после того, как Дэймон так легко отказался от нее, и создало эту пугающую бездну.

«Возмездие... – вкрадчиво шептала тьма. – Ты должен понести кару за грехи своей гордыни...»

– И все-таки Генри в конце концов послал меня к тебе ? сказал Дэймон. – Может быть, он раскаялся в содеянном.

? Не знаю.

Дэймон поднял голову.

? Он сказал, что каждый год посылал к тебе гонцов, но ты отправляла их прочь.

«О, разумеется, – с грустью подумала Соланж. – Редмонд позаботился и об этом».

? Я не знала, – сказала она вслух. – Мне казалось, что отец... что ему больше нет до меня дела.

? Хотел бы я понять одно. – Дэймон стиснул зубы. ? Хотел бы я понять, как ты могла оставаться женой человека, который проделывал с тобой такие мерзости.

? Я и не осталась его женой, – рассудительно за метила она. – Теперь я с тобой.

– Но ты была с ним до самой его смерти!

– Все это в прошлом. По правде говоря, после того, первого, года в Уэллберне я с ним почти не виделась. Он отправил меня во Францию после того, как я...

– Замолчи! Не желаю больше ничего слышать.

В груди Дэймона словно натянулась до предела невидимая струна. Вот-вот оборвется, если Соланж произнесет еще хоть одно слово о своем прошлом. Ему казалось, что он хочет знать всю правду, но теперь понял, что ошибался. Дэймону невыносимо было думать уже и о том, что ему открылось.

Соланж, его прекрасная, нежная Соланж стала жертвой. С ней обращались хуже, чем со скотиной. Воображение рисовало ему картины, одну отвратительней другой, и все они безжалостно загоняли его во тьму. Он задыхался от боли. Он злился на Соланж, презирал ее, проклинал, но причиной всему этому было чувство вины. Да, именно такова его кара за гордыню.

Он должен был отыскать Соланж, должен был узнать, что с нею случилось. Нельзя было бросать на произвол судьбы это беспомощное юное создание. Но он сделал это. Он совершил преступление в то время как она пошла на жертвы, чтобы помочь ему...

Соланж будто прочла его мысли.

– Все это в прошлом, Дэймон. И ничего уже не исправишь.

Чувство вины и бессильный гнев охватили Дэймона. Он всегда считал себя человеком чести. Теперь оказалось, что он жестоко заблуждался. Он предал Соланж. Иначе это и не назовешь. Предал. Отчаяние было так велико, что ослепляло Дэймона. Он падал в темную бездну и не мог остановить этого падения.

Соланж села на кровати, крепко обняла его... Она прижимала его к себе, утешала, укачивала, как ребенка; кожа ее, теплая и нежная, источала аромат лаванды. Горячими губами она коснулась его виска.

– Оставим прошлое. Есть настоящее... и будущее, – прошептала Соланж.

В сердце Дэймона появилась надежда. Да, Соланж принесла себя в жертву ради него, и теперь она с ним рядом. Заслужил того Дэймон или нет, но отныне они вместе.

11

? А это, госпожа моя, вторая кухня.

– Вторая?

Годвин кивнул.

? Она служит для приготовления холодных блюд и горячих летом, поскольку выстроена была гораздо позже угловой башни, а посему подвержена... э-э...

? Сквознякам, – закончила за него кухарка с грубоватым, испачканным мукой лицом.

Служанки, окружавшие ее, оживленно закивали, подтверждая эти слова. ? Ветер здесь гуляет, точно на море в зимний шторм.

Соланж оглядела кухню. Здесь и вправду было куда холоднее, чем в других помещениях замка. Не спасал да же огонь, ревущий в огромном очаге.

– Что ж, я, пожалуй, поговорю с моим супругом о том, чтобы законопатить щели между камнями...

– Нет-нет, миледи, – торопливо возразила кухарка. – Летней жарой в этой кухне стоит такая славная прохлада...

Это была самая длинная фраза из тех, которые до сих пор слышала Соланж от обитателей замка, если не считать самого Дэймона и нескольких его солдат. Она понимающе улыбнулась, и Годвин повел ее осматривать следующее помещение.

Шла уже вторая неделя после свадьбы, а Соланж до сих пор не успела осмотреть весь замок. Причиной этому, главным образом, было то, что Дэймон не позволял ей ходить одной, а в провожатые назначил одного из самых занятых людей в замке. И действительно, стоило Годвину отыскать для нее свободную минутку, как его тут же отзывали, чтобы выплатить жалованье поденщикам, разрешить спор каменщиков либо еще по какому-нибудь делу.

В результате Соланж почти всегда была предоставлена самой себе. Дэймон предпочел бы не отходить от нее ни на минуту, но за месяц его отсутствия в замке накопилось немало дел, да и нужно было готовиться к зимним холодам. Если Годвин был все время занят, то его господину, как хозяину замка, приходилось работать еще больше. И впервые за все время своей жизни в Вульфхавене Дэймон сожалел об этом.

Соланж настаивала на том, чтобы он спокойно занимался делами и не беспокоился о ней – она сама найдет себе занятие, познакомится с женской половиной обитателей замка и, наконец, приступит к обязанностям хозяйки, в чем бы они ни выражались.

Оказалось, однако, что у нее вовсе нет обязанностей. Хозяйство Вульфхавена вела весьма разумная и опытная домоправительница – трудолюбивая и ловкая женщина, под началом которой десятки слуг занимались стряпней, уборкой и стиркой. Она вежливо выслушала предложение Соланж о помощи и даже показала ей список дел, но все они оказались уже выполнены. Кроме того, она ясно дала понять, что в указаниях новой хозяйки не нуждается.

Попытки Соланж подружиться с жившими в Вульфхавене дамами не имели особого успеха. Правда, она перезнакомилась почти со всеми их служанками, поскольку многие дамы по доброте своей присылали супруге марки за свои платья. Никто ни слова не сказал Соланж о том, что она прибыла в Вульфхавен без единого наряда, но именно поэтому молодая жена Дэймона стремилась доказать всем обитателям замка, что ее предосудительное путешествие в Англию – лишь досадная случайность, не более.

Как-то днем, в сонной послеобеденной тишине, Соланж отыскала вышивальщиц. Собравшись в угловой комнате, женщины трудились над огромным гобеленом и негромко болтали. Они были похожи на букет красочных цветов, мерно кивающих пышными головками. Белокурые, темноволосые, рыжие, они были одеты просто и скромно. Иголки так и мелькали в их проворных пальцах, увлекая за собой разноцветные нити.

На миг Соланж припомнился Дю Клар, и те женщины, которые предали ее. Которые ни разу не взглянули ей в глаза, но зато не сводили с нее пристального взгляда куда бы она ни направилась. Шайка соглядатаев, получавших особое жалованье от Редмонда за то, что следили за каждым шагом его жены. Со сладкими голосами и фальшивыми улыбками, они притворялись, будто заботятся о Соланж, и каждую ночь аккуратно запирали снаружи ее спальню.

Но сейчас Соланж была не в Дю Кларе, а в Вульфхавене. И эти женщины подняли на нее глаза с вежливым любопытством. В их взглядах не было ни притворства, ни злобы. Хозяйку замка встретили негромкими доброжелательными приветствиями.

И, тем не менее, Соланж, к стыду своему, поняла, что не может сразу поверить в их искренность. Виной тому была она сама, и никто более. В ответ на ее робкие расспросы вышивальщицы недоуменно ответили, что знать не знают тех двух женщин, которые принесли Соланж белое платье и которых она хотела отблагодарить. Правду ли они говорили, она не знала, но притворилась, что все это пустяки, не имеющие значения.

Соланж нерешительно села рядом с вышивальщицами. Ей дали золотую иголку и указали на край гобелена, который нуждался в починке, и она принялась за работу, настороженно вслушиваясь в наступившую вдруг тишину. Почему они замолчали? Почему обмениваются исподволь лукавыми взглядами? Неужели смеются над ее неловкими стежками? Или, что еще хуже, насмехаются над самой Соланж, над ее приключениями, ее позором? Знают ли эти женщины о шрамах на ее теле?

Соланж склонилась над работой и прилежно вышивала до тех пор, пока не решила, что теперь может уйти, никого не обидев. И как пристально она ни вглядывалась в лица женщин, так и не смогла понять, насколько они с ней искренни.

Тем не менее, она улыбнулась на прощание, пожелала вышивальщицам всего доброго, и они откликнулись теми же словами, приглашая маркизу Локвуд прийти к ним еще, если она захочет.

Соланж решила, что не появится здесь, покуда не сумеет обрести душевный покой или не изучит получше людей, которые отныне ее окружают. Сам Вульфхавен был для Соланж источником радости и мира, несмотря на то, что обитатели его пока что обращались с нею вежливо, но с отчужденным почтением. Правда, для Соланж это было не в новинку. В конце концов, она много лет училась владеть собой в самых разных обстоятельствах.

И вновь вспомнился Дю Клар. Настоящим открытием для нее стали обнаруженные там потайные ходы. Она нашла их совершенно случайно, потому что почти не выходила из комнаты, которая именовалась покоями графини. Долгими часами она разглядывала узор из цветов и листьев на панелях близ очага, водила по ним пальцами, нащупывая едва заметные щели. Детская вера в фей и чудеса помогла ей однажды найти такое сочетание узоров, которое отпирало древний замок потайной двери.

Секретные ходы Дю Клара открыли ей целый мир и даровали временную свободу. Соланж разрешалось ездить верхом, но всегда в сопровождении еще нескольких всадников. Эти ежедневные прогулки были для нее истинным удовольствием, но свободой здесь и не пахло. Соланж не смела удалиться от своих охранников дальше, чем на несколько шагов. Тем не менее, она использовала каждую возможность, чтобы поупражняться в верховой езде. Это могло ей пригодиться. Соланж вовсе не намерена была оставаться в Дю Кларе до конца своих дней. Она лишь ждала, когда подвернется подходящий случай.

И вот он подвернулся. Обнаружив потайные ходы, Соланж стала вести ночной образ жизни и порой до рассвета бродила в лабиринтах между древними стенами. Когда все обитатели замка погружались в глубокий сон, Соланж потайными ходами покидала Дю Клар и оказывалась на свободе. Метр за метром она изучала лесные тропинки, стараясь не допустить в своем замысле ни единого промаха.

Во время одной из таких прогулок в лесу она наткнулась на листья белены и вспомнила, как Дэймон использовал их в качестве снотворного при лечении своих пациентов. Соланж собрала пригоршню листьев белены, затем прибавила к ней другую, не зная точно, сколько нужно снадобья, чтобы погрузить в сон все население замка. Три ночи подряд перед побегом она резала листья на мельчайшие кусочки, прокрадывалась в кухню и подсыпала зелье в вино, которое подавалось к столу. Пряный вкус вина заглушал чуть горьковатый привкус белены.

Ее план сработал. Ни один человек в замке не проснулся, когда она вместе с Дэймоном покинула Дю Клар. Ни один солдат не погнался за ними той ночью, хотя без погони все же не обошлось. Единственное, чем рисковала Соланж, была вероятность того, что сам Дэймон за ужином выпьет слишком много вина. Счастье, что за все эти годы он не стал пьяницей...

– Госпожа моя! Ты все здесь осмотрела?

Годвин, стоявший перед Соланж, вежливо похлопал ее по руке, дабы привлечь внимание хозяйки.

– Если ты осмотрела эту кладовую, мы можем двинуться дальше.

Они стояли в холодном каменном погребе, на стенах которого висели бараньи туши, разнообразные колбасы, связки перца, чеснока, лука и сушеных трав.

– Да, – сказала Соланж, – пожалуй, с меня довольно.

Однако едва они вышли во двор, как подбежал солдат и сказал, что Годвину срочно нужно идти в казармы, где вышла ссора между местным трактирщиком и солдатом, который якобы не заплатил за выпивку. Годвин с неподдельным сожалением извинился перед Соланж, прибавив, что все же надеется когда-нибудь завершить осмотр замка.

Дэймон на весь день уехал в деревню, чтобы присмотреть за работниками и собственными глазами увидеть, как идет сбор урожая. Соланж бесцельно бродила по замку, осматривая те комнаты, где уже бывала прежде, и старательно избегая людных мест. Во второй раз, пройдя мимо темного арочного проема, она с любопытством заглянула в таинственный полумрак, но разглядела лишь ступени винтовой лестницы, уходящей в кромешную тьму.

Молодая служанка, которую Соланж спросила об этой лестнице, испуганно покачала головой.

– Ой, нет, миледи, не надобно туда ходить! – сказала она.

– Почему же? – удивилась Соланж. Служанка боязливо оглянулась.

? Потому что, госпожа, там водятся духи! – таинственно прошептала она.

? Да неужто? – не на шутку заинтересовалась Соланж.

? Самые настоящие призраки, и какие ужасные! Ночь напролет лопочут что-то, рыдают или же хохочут, как безумные, и двигают вещи!

? Комната наверху заперта?

?Ой, госпожа, не знаю. Я там никогда не была.

Никто туда и не ходит.

?Понимаю. Спасибо тебе, ступай.

Служанка присела в реверансе и побежала прочь, торопясь вернуться к своим обязанностям, а Соланж отправилась в свою спальню за свечой. В Вульфхавене были отменные восковые свечи, куда лучше вечно коптящих свечей из свиного сала, которыми пользовались в Дю Кларе. Подымаясь по винтовой лестнице в темноту, Соланж гадала, держит ли Дэймон пчел.

Наверху лестницы оказалась дверь, и она была не за перта. Впрочем, было видно, что многие годы здесь не ступала нога человека. Дверные петли громко завизжали, и Соланж, опасаясь лишнего шума, приоткрыла дверь ровно настолько, чтобы кое-как протиснуться внутрь, вытянув вперед руку со свечой. Зыбкое пламя затрепетало, но не погасло.

За дверью оказалась еще одна комната. Соланж решила, что, вряд ли она изначально была предназначена под кладовую. Скорее уж здесь находилась гостиная, она была на самом верху одной из замковых башен. Над головой конусом уходил в полумрак потолок, пересеченный черными от времени дубовыми балками. Странно, эта комната оказалась заброшенной. Соланж низачто бы не поверила, что Дэймон может испугаться каких-то там призраков.

В углах стояли ветхие сундуки. Трехногие стулья уныло кренились во все стороны. На покосившихся столах валялись груды изъеденных молью ковров и гобеленов. В битой посуде окаменели остатки еды. Пыльное стекло в узком окне едва пропускало солнечный свет. Комнату наполнял странный буроватый сумрак.

– Самое подходящее место для призраков, – пробормотала Соланж и осторожно двинулась вперед, обходя искалеченную мебель.

За спиной послышался скребущий звук. Соланж стремительно обернулась, подняв свечу повыше, но не увидела даже мыши. Прямо перед ней стоял покрытый пылью сундук.

С виду он ничем не отличался от остальных. Почерневшая кожа, которой он был обтянут, знавала лучшие времена, пока не стала добычей тления и грызунов. Сундук, однако, был не заперт. Прочные кожаные ремни, которые стягивали его, оказались расстегнуты.

Соланж опустилась на колени, поставив свечу в узкое горлышко треснувшей вазы. Крышка сундука оказалась куда тяжелее, чем казалась с виду. Когда Соланж, наконец, удалось кое-как приподнять ее, она с грохотом откинулась назад, а из недр сундука вырвалось облако затхлой пыли. Соланж почувствовала слабый запах лаванды и закашлялась. Она помахала рукой перед лицом, разгоняя пыль, и взглянула на содержимое сундука.

Первое, что она увидела, были сухие лиловые цветы лаванды на длинных стебельках. Они были изящно разложены поверх ткани, словно хозяйка сундука должна вот-вот вернуться за сменой одежды. Соланж бережно вынула цветы и отложила в сторону.

Платье, лежавшее сверху, было из тонкой ярко-синей шерсти, вырез и рукава расшиты мелкими белыми цветочками. Под ним оказалась нижняя рубашка тончайшей, искусно выбеленной шерсти. Дальше следовал еще один слой сухих цветов, а под ними – что-то черное с серебряной вышивкой на плече – изображение такого же волка, какой красовался на камзоле Дэймона в день свадьбы, только без полумесяца. Еще ниже хранилась одежда разного назначения и самых разных цветов – черная, розовая, ярко-желтая, изумрудно-зеленая...

Вся одежда была пропитана запахом лаванды и мягко шуршала, когда Соланж складывала ее на край сундука, где не было пыли. На самом же дне находилось то, что она, собственно, и ожидала увидеть. То была искусно исполненная миниатюра – портрет черноволосой женщины с карими смеющимися глазами. И хотя он был так мал, что умещался в ладони, Соланж без труда узнала знакомые черты. И не потому даже, что Дэймон так похож на свою мать. Соланж поняла, что видела эту женщину собственными глазами и совсем недавно.

Или же ей только почудилось? Но ее глаза точно так же смеялись, когда она протягивала Соланж белое платье. Другая гостья тоже улыбалась – красавица с нежной, почти светящейся кожей. Она говорила по-французски. Тогда Соланж не заметила этого. Ей казалось вполне естественным отвечать их ласковым речам на смеси двух языков...

Соланж вдруг осенило. Те женские голоса, которые утешали и успокаивали ее, когда Дэймон обнаружил шрамы, звучали так знакомо, до боли знакомо...

В Уэллберне, когда Соланж, захворав, металась в горячке, лихорадочный бред уводил ее далеко от реального мира, который был хуже самых страшных кошмаров. Тогда в бреду Соланж оказалась в незнакомом месте, где был и Дэймон. Но лишь теперь она вспомнила голоса двух женщин, звучавшие во мраке. Английские слова смешивались с французскими и значили для Соланж только одно – любовь. Любовь, которой она никогда не знала. Материнскую любовь...

Жизель умерла давным-давно, но лишь теперь стало ясно, что она всегда незримо находилась рядом с дочерью. Понятно, почему вышивальщицы ничего не знали о женщинах, принесших белое платье! Наверное, никто из них не верил в призраков. Кроме Соланж.

Она поднесла к лицу сухую веточку лаванды и вдохнула тонкий аромат летнего тепла. И замерла, зачарован но глядя на портрет.

– Соланж! Соланж, ты здесь?

Голос доносился издалека, но в нем звучала явственная тревога. Не успев ответить, Соланж услышала на лестнице знакомый топот.

– Я тут! – крикнула она Дэймону.

– Соланж! Боже милосердный, что ты здесь делаешь? Мы тебя обыскались! Почему ты не отвечала, когда тебя звали?

– Я ничего не слышала, – сказала она. – Прости, я не хотела никого напугать. Мне казалось, что я пробыла здесь совсем недолго. А ты... ты ведь уехал из замка на весь день?

– Я нашел ее, все в порядке! – крикнул Дэймон вниз, не удостоив ее ответом.

Он с силой толкнул дверь, и она приоткрылась чуть шире, с грохотом ударившись о старые сундуки. Дэймоном протиснулся в эту щель. Лицо у него было очень сердитое. Соланж бережно положила на стол веточку лаванды.

? Что с тобой, Дэймон?

? Что со мной? Я провел три самых страшных часа в своей жизни, воображая, что могло с тобой случиться! Заблудилась, утонула в море, свалилась с башни...

? Милорд, да неужели я так неуклюжа? У меня, если помнишь, изрядный опыт лазанья по башням.

? Помню! Очень хорошо помню о твоих ночных подвигах!

Соланж выпрямилась.

? Как видишь, причин для тревоги нет. Я не упала с башни, не утонула, не заблудилась. Просто задумалась. Вот и все.

Дэймон шагнул к ней и так крепко стиснул в объятиях, что у нее перехватило дыхание.

– Соланж, не смей больше исчезать, не сказав никому ни слова!

– Но я только...

– Если не желаешь, чтобы меня хватил удар.

– Не дай бог! Послушай, я только...

– Обещай!

Дэймон коснулся губами ее щеки, и она невольно улыбнулась.

? Хорошо, Дэймон, обещаю.

? Спасибо. – Он разжал объятия и огляделся – теперь будь добра объяснить мне, как ты ухитрилась отпереть эту дверь. Никому из нас это до сих пор не удавалось.

? Отпереть? Но дверь не была заперта.

Дэймон насторожился.

– Быть того не может!

– Может, потому что это правда.

– Извини, я не хотел обвинить тебя во лжи, но ведь мы нигде не смогли найти ключ от этой комнаты. Она так и оставалась запертой с тех пор, как я вступил во владение замком. Я уже подумывал, не выломать ли дверь...

Соланж отошла к сундуку и снова опустилась перед ним на колени.

– Рада, что тебе не пришлось этого делать. Посмотри, что я нашла!

С этими словами она протянула Дэймону миниатюру. Он пристально взглянул на портрет, затем опустился на колени рядом с Соланж и вернул ей находку.

– Где ты отыскала это?

– В сундуке, под одеждой. Дэймон, этот сундук принадлежал твоей матери! И платья тоже ее. Я уверена.

Она хотела показать ему вышивку с изображением волка, но Дэймон заметил веточки лаванды и поднес одну из них к лицу.

– Я помню, – медленно проговорил он, – помню этот запах.

– Да, – сказала Соланж. – Так пахнет в моей спальне.

– Нет, я помню его с давних пор. До того, как я по селился в Айронстаге.

– Да, конечно, – пробормотала Соланж.

– Она любила запах лаванды, – тихо сказал Дэймон.

Соланж тихонько присела рядом, не желая мешать его воспоминаниям. Профиль Дэймона казался отчеканенным из бронзы – воплощение мужской красоты, чудесным образом повторявшее черты женщины с миниатюры.

Соланж любила их обоих, и сердце ее изнывало от боли «Теперь у него есть хотя бы это, – думала она, ? хотя бы эта мелочь... У нас есть».

Несколько часов пролетели незаметно. Они рассматривали пергаментные свитки, обрывки драгоценных ожерелий, старые седла, заржавленные шпоры и изъеденные мышами плащи. Наконец начало темнеть, да и свечка почти догорела. Дэймон собрал платья, которые обнаружила в сундуке Соланж.

? Почему бы тебе не носить их, покуда не сошьем для тебя новые наряды? Думаю, что моя мать была бы не против.

?Я тоже так думаю, – нежно ответила Соланж.

Сон повторялся. Опять они были в их потаенном местечке. Соланж убегала от Дэймона, задыхаясь от смеха, а он гнался за ней и ругался последними словами. Он едва не схватил Соланж, но в последнюю минуту она увернулась, отскочила, хихикая, игриво размахивая сжатым кулачком. Трава вокруг них была зеленая-зеленая.

«Нет, не смей!» – говорил Дэймон сурово, а Соланж не понимала, что гнев его не притворный, а самый настоящий.

Она крепко стиснула в кулачке желанную добычу, восторгаясь этой новой игрой. И снова поднесла кулачок ко рту.

«Нет!» ? закричал Дэймон, снова бросаясь на нее. У него лицо Редмонда с пустыми глазами. И рука его тянулась к Соланж, чтобы причинить ей боль.

– Нет! – закричала Соланж что есть силы и разом проснулась.

Дэймон тут же открыл глаза и крепко обнял ее.

– Успокойся, любовь моя, это сон, всего только сон... – ласково прошептал он.

Он прижал ее к себе, ладонью отведя со лба спутанные локоны, и держал так, покуда она не пришла в себя. Соланж повернулась на бок, чтобы лучше видеть его лицо.

Постель была уютной и мягкой. Дэймон ласкал жену все медленней и, наконец, снова погрузился в сон. Увы, Соланж было не так легко последовать его примеру.

Дэймону нравилось, когда после жаркой любовной игры Соланж оставалась в его спальне. Он неизменно твердил, что его кровать шире, а стало быть, удобнее для двоих. Соланж ничуть не возражала. Хотя ее спальня тоже была удобна, она с радостью делила бы с Дэймоном любое ложе, где бы он ни вздумал преклонить голову. В последнее время Дэймон спал, как убитый, потому что дни напролет трудился без устали. Когда же Соланж вы разила свое беспокойство, он заявил, что, дескать, вытерпит все, покуда она рядом.

Нынче ночью, как и всегда, Дэймон ласкал ее с безудержной, почти неистовой силой. Как бы поздно он ни лег, как бы ни устал, его поцелуи были всегда страстны ми и чувственными. И Соланж отвечала мужу тем же с неукротимым пылом.

Вечерами он неизменно приходил в комнату Соланж или же притворялся, что похищает ее, увлекая в свою спальню. Его страсть была всепоглощающей, и Соланж изумлялась тому, как пылко и благоговейно ее муж исполнял то, что для многих супружеских пар было лишь постылым долгом.

? Ты моя, моя! – твердил он, обнимая Соланж, ласками ее нагую плоть и приводя их обоих к вершинам блаженства. Наслаждение всякий раз было так велико, что Соланж едва не умирала от восторга. Таков был Дэймон, ее возлюбленный. Даже самые смелые мечты не могли сравниться с подлинной силой его страсти. Реальность оказалась куда восхитительней ее девичьих грез. Неистовые ласки Дэймона открыли для Соланж новый мир.

? Я люблю тебя, – чуть слышно прошептала она, глядя в дорогое лицо. – Люблю, люблю, люблю. Я всегда любила тебя.

Дэймон не шевельнулся, да она и не ожидала этого. Произнесенное шепотом признание вовсе не предназначалось для его ушей. Соланж еще не готова была говорить о своей любви вслух.

Но скоро, скоро этот час настанет. Он близится с каждым днем. Соланж знала, что очень скоро не выдержит и повторит Дэймону признание в любви. Пока ее удерживало лишь одно – сам Дэймон. Да, конечно, он любит ее. На людях ведет себя с ней так терпеливо и внимательно, что про них добродушно сплетничают в замке все, кому не лень: ужасный Локвудский Волк не просто из жалости терпит рядом с собой женщину, на которой принужден был жениться, он окружает супругу по чтением и заботой.

Соланж улыбнулась, стоило ей вспомнить, как Дэймон подавал ей кресло. Или вставал, когда вставала она.

Или, сам того не замечая, во время беседы с кем-нибудь брал ее за руку.

И это совершенно не умаляло его достоинства. Более того, Соланж заметила, что многие его дружинники начинают подражать ему. Да и на других обитателей замка его поведение действовало весьма благотворно. Соланж сама слышала, как одна из дам говорила другой, что едва узнает своего мужа, а та отвечала, мол, остается только надеяться, что его светлость и дальше станет подавать всем добрый пример.

Немало было в замке и таких, кто знал о ней по легендам. Соланж казалось порой, что она слышит чей-то шепот: «Это она, та женщина, что, разбив сердце хозяина, вышла за другого? Да так ли уж она хороша?»

Но, принимали Соланж или нет, само ее появление в Вульфхавене только добавило Дэймону уважения. «Маркиз, должно быть, истинный колдун, коли сумел снова приворожить ту, что бросила его столько лет назад. Сила его превыше человеческого разумения», – на этом сходились все.

А еще Соланж довелось услышать разговоры о ее былом муже. Полные злобы и хитросплетений, истории эти преследовали ее по пятам даже здесь, в ее новом доме. Она дивилась, зачем вообще рассказывать их, ведь даже у нее при имени Редмонда мурашки ползли по коже. Но, видно, прошлая жизнь пристала к ней на веки вечные, хочет она того или нет. «Ничего, – решила она, – переживу. Ведь не может быть света без тьмы». Насколько она могла судить, Дэймон не обращал внимания на слухи, и Соланж старалась следовать его примеру, но в глубине души соглашалась, что в Дэймоне впрямь есть нечто колдовское. С каждым днем, проведенным вместе, Соланж все больше убеждалась в этом. Дэймон был чудесный, благородный, исполненный добра и света. И тем заметнее казалась затаившаяся в нем тьма. Кромешная, непроницаемая тьма, когда она наступала ближе, Дэймон намеренно избегал общества Соланж. Она же в свою очередь неизменно старалась делать вид, что ничуть не задета его резким уходом и с притворным рвением принималась за работу, которая могла бы и подождать.

В потемневшем от гнева лице Дэймона Соланж видела потаенную боль, и ее нисколько не утешало то, что источником этой боли была она сама.

Она знала, что тьма, которая обитала в сердце Дэймона, была порождена мыслями о том, что так и не свершилось девять лет назад. Что, если бы они с Дэймоном и вправду поженились бы тогда, отказавшись исполнить волю маркиза Айронстага? Что было бы с ними сейчас?

Что, если б Дэймон тем утром на минуту дольше задержался в комнате Соланж? Если бы еще раз поцеловал ее? Сумела бы она тогда воспротивиться зову сердца? Нашла бы в себе силы прогнать его? Или же они бежали бы вместе и жили счастливо? И не было бы тогда мучительных девяти лет разлуки!

Быть может, и Вульфхавен тогда бы скорее перешел в руки Дэймона. И здешние обитатели зажили бы куда более мирно и радостно.

Что, если б на теле Соланж не было шрамов? А в ее прошлом – постыдных тайн? Все эти «если бы» звучали как пение сирены, увлекая в темный омут сомнений.

Если задуматься, то главную опасность для Соланж представлял ее же призрачный образ – идеал, который сотворил в душе своей Дэймон. Как бы ни фальшива была та, призрачная Соланж, он не желал с нею расстаться. Всеми силами он старался сохранить этот идеальный об раз, какую бы муку ни причиняли ему эти усилия. Дэймон терзал себя бессмысленными фантазиями, потому что они помогали скрывать истинную причину его боли. Соланж догадывалась, в чем тут дело, но была бессильна помочь ему. Чувство вины – необычайно сильное чувство. Тьма в душе Дэймона просыпалась всегда внезапно, одним ударом сметая все его добродушное обаяние. Соланж могла бы даже поклясться, что всякий раз предчувствует ее, как предчувствует перемену погоды.

Она хорошо, даже слишком хорошо знала, каких тем ей следует избегать. Дэймона задевали любые разговоры о прошлом, и Соланж старалась отвечать на все его вопросы как бы между прочим, словно прошлое не имело для нее никакого значения. Она никогда сама первой не заговаривала об этом. Постоянная борьба с этой тьмой была изнурительна, но все-таки Соланж не сдавалась. И всегда старалась, насколько это возможно, незаметно укрыть от глаз Дэймона свои шрамы.

Погружаясь в собственные муки, Дэймон не мог помочь Соланж в ее борьбе с демонами. Она оказалась предоставлена самой себе. И это, быть может, даже укрепляло ее силы. Но в глубине души Соланж знала, что хотела бы рассказать Дэймону обо всем. Об унижении, о предательстве, о душевной боли, которая была куда тяжелее боли физической. Соланж мечтала избавиться от тягостных воспоминаний о прошлом, но избавление могло, принести ей одно лишь время. Когда-нибудь, надеялась Соланж, когда-нибудь она сможет взглянуть на прошлое без содрогания и почувствовать радость оттого, что эти навсегда миновали.

Быть может, время исцелит и Дэймона.

Но сейчас Соланж в одиночку сражалась с демонами прошлого... и в то же время помогала, чем могла, Дэймону преодолеть его терзания. Ей приходилось быть сдержанной с ним, более сдержанной, чем ей хотелось бы. Соланж все чаще вспоминала беззаботные дни детства, когда она была вольна, как ветер, и доверяла Дэймону все тайны своей души.

«Ничто не вечно, – твердо сказала себе Соланж, – и всякая перемена – к добру. Во всяком случае, я постараюсь, чтобы это было именно так».

Дэймон шевельнулся во сне, вздохнул и потер подбородок.

«Я люблю тебя», – в который раз подумала Соланж и, наконец, сомкнула глаза.

12

Олень стоял неподвижно, окутанный утренним туманом. Это был крупный, величественный красавец с могучими ветвистыми рогами и очень спокойными глазами.

Он смотрел прямо на Соланж.

Розоватый краешек утреннего солнца отразился в водной глади пруда, и она засияла глубоким бархатисто-зеленым светом. Солнце подымалось все выше, и олень готов был вот-вот исчезнуть в лесу.

? Беги же, – мягко сказала Соланж. – Я никому не скажу, что ты был здесь.

Будто услышав ее слова, олень метнулся прочь из воды, и лишь радужные брызги отметили то место, куда он только что явился на водопой. Он исчез бесследно, словно его и не было.

Соланж смотрела, как по зеркальной глади расходятся мелкие круги. Солнечный свет позолотил их праздничным сиянием.

Иоланда понеслась вперед. Никакими силами нельзя было заставить ее прилаживаться к неспешной рыси Годвина и его спутников. Монастырь, в конце концов, не так уж и далеко. Что страшного в том, что Соланж ненамного обогнала остальных? Она подождет их здесь.

Даже сидя боком в седле, Соланж без труда обгоняла других всадников. Это стало причиной первого ее серьезного спора с мужем. Соланж хотелось ездить по-мужски, но Дэймон настоял на том, чтобы она соблюдала приличия хотя бы в присутствии посторонних. Главный его довод состоял в том, что маркиза Локвуд должна своим поведением подавать пример прочим дамам. Истинная же причина состояла совсем в другом. Сидя в седле по-мужски, Соланж выглядела чертовски соблазнительно. Дэймон не мог допустить, чтобы его люди увидали маркизу в такой завлекательной и вольной позе.

Продвижение Годвина и его спутников замедляла длинная повозка, запряженная тягловыми лошадьми. Соланж не ожидала, что эти рабочие клячи станут надрываться, чтобы не отстать от нее. Она всего лишь хотела, чтобы Иоланда немного размялась.

– Миледи, чем бы я ни оскорбил твою милость, позволь принести тебе самые нижайшие извинения.

Соланж с улыбкой взглянула на Годвина, который только сейчас нагнал ее.

? Да нет же, господин управитель, вы ничем меня оскорбили и отлично это знаете.

?В самом деле? Тогда, увы, я должен заключить, что у госпожи моей злое сердце, и она пожелала умерить в расцвете лет.

?Годвин, я всего лишь проехалась галопом.

? Как тебе известно, маркиза, муж твой поручил заботиться о твоем благополучии. Сомневаюсь, что он обрадовался бы, если б узнал, что ты при первой же возможности так и норовишь ускакать вперед.

?В таком случае прошу у тебя прощения. Я совсем не хотела, чтобы из-за меня пострадала твоя голова.

? Скорее уж шея, миледи.

?Хорошо, Годвин, я постараюсь ехать вровень с остальными.

– Сердечно благодарю. Мне, знаешь ли, отчего-то хочется дожить до завтрашнего дня.

Всю минувшую неделю примораживало, сыпал легкий снежок, но сегодня день выдался на редкость теплым. Не одна Иоланда радовалась этому неожиданному потеплению. Другие лошади тоже чувствовали себя бодро, а люди весело болтали, перебрасываясь шутками.

Путь их лежал в монастырь. Запас лечебных трав Дэймона изрядно истощился после волны осенних простуд и прочих хворей, прокатившейся по Вульфхавену. Маркиз Локвуд еще раньше заключил сделку с монаха ми, которые согласились в обмен на золото выращивать для него кое-какие необходимые травы.

Дэймон поскакал вперед, дабы предупредить монахов об их прибытии. Отец Игнатий, как объяснял он, был сварливый старикашка и не желал вести дела ни кем, кроме самого маркиза. Он также не любил незваных гостей и не признавал письменных посланий. Как рассказывал Дэймон, он порой просто не пускал приезжих, останавливая их у ворот монастыря. Причем происходило это по самым разным причинам – от не подходящей, по его мнению, масти коней до разногласий в толковании Евангелия. Еще он любил загадывать загадки об ангелах. Однажды он не впустил в монастырь Эйдена, потому что тот не смог ответить, какой ангел покровительствует земным плодам.

– Нас венчал священник из этого монастыря? – спросила Соланж.

– Да, но, слава богу, отец Игнатий в тот день прихворнул, – ответил Годвин.

Монастырь оказался меньше, чем те, которые видела Соланж до тех пор, но и он, по традиции, обнесен был крепкой каменной стеной, а бревенчатые ворота были наглухо заперты. Однако же, когда приезжие подъехали и назвали себя, их впустили без малейших колебаний.

Навстречу им вышел Дэймон. Он тотчас направился к Соланж, помог ей спешиться и крепко поцеловал. Монахи, стоявшие за его спиной, неодобрительно зашептались.

– Миледи, – сказал он, вместе с Соланж поворачиваясь к монахам, – позволь представить тебе святых отцов из Локвудского монастыря Всех Святых. Добрые братья, перед вами – маркиза Локвуд, моя супруга.

Соланж присела в грациозном реверансе. Монахи закивали, а один из них выступил вперед.

– Милорд, отец Игнатий велел как можно быстрее нагрузить твою повозку. Можем мы приступить к работе?

– Разумеется. Все готово. Мои солдаты вам помогут.

Монахи и солдаты двинулись к каменному строению, стоявшему поодаль от главного здания. Дэймон взял жену за руку.

? Не хочешь прогуляться по окрестностям?

? А разве можно?

? Не думаю, чтобы кто-то посмел нас остановить. Травы я уже посмотрел, их осталось только погрузить. Годвин знает, что делать. Он ездит сюда со мной каждый раз. Много времени это не займет.

Монастырские земли опустели с приходом зимы. Однако грядки, разбросанные среди строений внутри стен, были по-прежнему ухожены. На оплетенных виноградом решетках кое-где еще виднелись несрезанные гроздья. Все делянки, даже пустые, были тщательно возделаны.

– Здесь не так уж много места для посадок, – за метила Соланж, обходя с Дэймоном клочок земли, примыкающей к монастырской стене.

– Совсем мало. Братство здесь невелико, а значит, и места у них почти нет. В этом наша главная трудность. Но мне посчастливилось договориться с отцом-настоятелем...

– Правда?

По бурному полю серебряной искрой промчался олень и канул в сумерки.

Монахи могут возделывать земли больше, но церкви нужно золото. Потому-то они и не отказываются иметь со мной дело.

? Ты платишь им?

? Именно. Для нас эта сделка не очень выгодна. Золота у нас почти не осталось. Выплата за Айронстаг изрядно истощила мои сбережения, и вряд ли их удастся пополнить до следующей стрижки овец или нового урожая.

– Эй, вы! – раздался чей-то голос. – Я это вам говорю, молодые нечестивцы! Чем это вы здесь занимаетесь?

По извилистой дорожке к ним бежал старик в монашеской рясе, на бегу размахивая кулаком.

– Рад видеть вас, отец Игнатий, – приветствовал его Дэймон. – Могу я представить вам маркизу, мою супругу? Познакомься со святым отцом, дорогая.

Отец Игнатий с воинственным видом приблизился к ним.

– Так это и есть твоя жена? Но это вовсе не дает тебе права топтаться по моим делянкам! Невежественные язычники! Скажи-ка мне, маркиза, а как зовут ангела судьбы, а?

Дэймон открыл, было, рот, но Соланж опередила его.

– Его имя Ориэль, святой отец.

– Гм, верно! Очень хорошо! А теперь ступайте от сюда. У меня нет времени на пустую болтовню. Пошевеливайтесь!

– Доброго дня тебе, отче, – сердечно пожелал Дэймон и вместе с Соланж пошел прочь, посмеиваясь на ходу.

К их возвращению повозка была уже нагружена, и возле нее стояли люди Дэймона. Монахов видно не было.

– Все здесь, – объявил Годвин, указывая на связки сушеных трав.

Дэймон подошел к повозке.

– В прошлом году было больше.

– Вот именно. Я сказал об этом монахам, но они заявили, что больше дать не могут.

? Да, знаю. Я уже толковал об этом с отцом Игнатием. Он говорит, что спрос на монастырские ликеры и специи поднялся, так что монахам сейчас не до наших травок.

? И на какой вопрос пришлось тебе ответить, милорд? ? спросил Роберт, подмигнув остальным.

? В каком часу ночи встает на стражу ангел Фаррис? Кстати, если еще кого-то спросят об этом, то знайте ? во втором часу.

? Скоро я буду разбираться в ангелах лучше, чем в чем-то еще, – проворчал Эйден.

? Отец Игнатий наверняка сказал бы, друг мой, что сие на пользу твоей душе, – отозвался Дэймон, – и я с ним, пожалуй, согласился бы. Ну, нам пора.

На обратном пути он ехал рядом с Соланж, показывая по пути, то сухие стебли диких трав, которые принято собирать летом, то выводок куропаток, притаившийся под палой листвой. Соланж слушала, кивала, но, наконец, все же не выдержала и задала вопрос, который давно уже вертелся у нее на языке.

– Послушай, Дэймон. Ты сам собираешь много трав, да еще покупаешь у монахов, и все равно их тебе не хватает, верно?

– Редкие травы, как, например, анис, я покупаю у городских торговцев примерно раз в год. Чаще всего, конечно, используются местные травы, но и их запас очень быстро иссякает.

? Почему же тебе тогда не выращивать их самому?

– Я подумывал об этом, но поля важнее использовать под злаки, которые идут в пищу или на продажу. К тому же в Вульфхавене пока нет свободных рук, чтобы заняться лекарственными травами.

– Я могла бы взять это на себя.

– Что?! – Дэймон удивился не на шутку.

– Отведи мне небольшую делянку, и я стану выращивать для тебя нужные травы.

– Соланж, не говори глупостей. Не будешь же ты копаться в земле!

– Буду.

– Ты – маркиза Локвудская.

– Я все еще Соланж, милорд. Ты вырос вместе со мной. Тебе хорошо известно, как ничтожны мои таланты по части шитья или игры на лютне.

Дэймон покачал головой.

– Зато я знаю, как хорошо ты умеешь добиваться своего, миледи.

– Тебе нужны травы. Я хочу их выращивать. Что в этом плохого?

Соланж говорила серьезно и рассудительно. Как мог Дэймон спорить с ее убедительными доводами? Она определила проблему и предложила ее решение с той холод ной логикой, которая всегда была ей свойственна.

– Можно начать с небольшой делянки... – осторожно проговорил он.

– О да, конечно! Я видела у опушки леса подходящую полянку.

– Нет. Я восстановлю стену вокруг заброшенного сада возле кухни. Я не хочу, чтобы ты работала без присмотра, далеко от дома.

– Благодарю, супруг мой, – с торжественным видом проговорила Соланж. – Это мудрое решение.

– Мудрость – главное мое достоинство, – пошутил Дэймон.

Соланж искоса взглянула на него, щурясь от солнечного света.

? О да, милорд! Мне тоже всегда так казалось, хотя ты успешно это скрывал.

Дэймон разразился хохотом, и солдаты, ехавшие сзади, удивленно глянули на своего командира. Прежде они редко слышали, чтобы он смеялся так громко. И, конечно, никто до сих пор не видел, чтобы Дэймон Волк так открыто проявлял свои нежные чувства к женщине.

Солдаты Дэймона хорошо знали, что ему довелось пережить за эти годы, ведь они всегда были рядом с ним. Каждый мог рассказать о нем что-то важное: как он спас кому-то раненую ногу целебными мазями и припарками; как помог выжить кому-то в бою, орудуя тяжелой палицей. Дэймон обретал друзей с той же легкостью, с какой большинство придворных обретало врагов. К Дэймону тянулись разные люди и верно служили ему, готовые с радостью отдать за него жизнь, ибо считали, что, так или иначе, обязаны ею этому человеку.

То были, по большей части, изгои, лишенные крова и защиты, пришедшие под знамена Эдварда ради куска хлеба. Вначале они относились к Дэймону с угрюмой подозрительностью, но очень скоро привязывались к нему, покоренные безудержной отвагой своего командира, его дружелюбным и справедливым обращением, а также выражением боли в его глазах, что находило отклик в сердцах людей, переживших так много.

Дэймон брал к себе всякого, кто желал служить ему, всячески заботился о нуждах своих людей и искренне горевал, теряя кого-то из них.

Когда Дэймон получил, наконец, от Эдварда Вульфхавен, то объявил своим солдатам, что все желающие могут тут отправиться с ним. Он предостерег, что замок почти разрушен, что земли вокруг заросли и одичали, но это никого не остановило. Вместе с женами и детьми они пошли за Волком.

Местные жители вначале встретили их враждебно, но очень скоро сменили гнев на милость и по достоинству оценили новшества, введенные Дэймоном. Крестьяне с радостью возделывали свои поля, сеяли семена, которые дал им маркиз Локвуд. Овечьи стада множились, возвращая былую славу вульфхавенской шерсти.

Дел, однако, оставалось еще много. И Дэймон оценил желание Соланж помочь ему. Она стремилась стать частью его жизни, принести пользу Вульфхавену. Странное чувство шевельнулось в его душе, и прежнее напряжение вдруг разом отпустило его. Стало легче дышать.

Соланж хочет помочь ему. Хочет вместе обустраивать их дом, их жизнь.

Дэймон выпрямился в седле, подставляя лицо теплым солнечным лучам.

На вершине холма, далеко от лесной дороги, по которой ехал отряд, рос могучий дуб, ничем не отличавшийся от других дубов округи. Однако именно за этим дубом скрывался человек, который со злобной радостью следил за скакавшими по дороге всадниками, а когда они проехали – бесследно растворился в лесу.

– Маркиза?

Соланж подняла голову от пергамента, на котором делала пометки.

? В чем дело?

В комнату вошла одна из вышивальщиц. Соланж не могла припомнить ее имени. Синеглазая певунья? Или та, что так хорошо играла на лютне? Женщина застенчиво улыбнулась. ?Меня зовут Мэйри, госпожа. Мы уже встречались.

? Да, конечно. Входи.

Пальцы Соланж были перепачканы чернилами, а вытереть их оказалось нечем.

? Вот незадача, – пробормотала она, озираясь в поисках носового платка.

– Миледи, позволь мне... – Мэйри вынула белоснежный платочек.

– Нет-нет, я не могу, – неловко пробормотала Соланж, разглядывая черные пятна на пальцах.

– Госпожа, я настаиваю, – Мэйри улыбалась, протягивая платок. – У меня их много.

– Спасибо. – Соланж бережно взяла платок двумя пальцами.

Гостья вновь засмущалась и опустила глаза. Впервые за все время одна из женщин, живущих в замке, сама обратилась к ней и даже пришла в спальню.

Сегодня днем Соланж отгородила для себя рабочий уголок у окна, поставила там стол и удобное кресло. Работа по составлению плана сада оказалась куда сложнее, чем она предполагала, но Соланж это нисколько не смущало. Напротив, она еще больше воодушевилась и была готова выращивать травы, так необходимые Дэймону.

? Послушай, – мягко сказала она, – может быть, присядешь?

? Мэйри смущенно хихикнула.

– Благодарю, маркиза...

– Зови меня Соланж.

– ...Соланж. Это план твоего сада?

– О да! Значит, ты уже слыхала о нем?

– Слыхала. Потому-то я к тебе и пришла.

Соланж вскинула брови.

– А ты знаешь толк в садоводстве, Мэйри?

Женщина подалась вперед.

– Я выросла в поместье. Мой отец был садовником.

– Но это же замечательно! Значит, ты сможешь мне помочь? Понимаешь, у меня вовсе нет опыта работы в саду, зато желания – хоть отбавляй. Ты поможешь мне?

– О да, конечно! С удовольствием.

Они обменялись радостными взглядами. Соланж показала ей изрисованный лист пергамента.

– Помоги мне начертить план сада и подскажи, где какие растения лучше всего посадить. Не думаю, впрочем, что тебе понравится копаться в земле.

– Напротив, – возразила Мэйри своим тихим голосом. – Я очень люблю возиться с землей. Отец с малых лет учил меня, что земля есть наивысшее чудо изо всех, что создал господь. Боюсь, в душе я так и осталась крестьянкой, потому что до сих пор только и мечтаю ухаживать за растениями. Потому-то я и пришла к тебе, когда узнала о саде.

– Что же, в таком случае я тоже в душе крестьянка, потому что мечтаю о том же. Ты не хочешь что-нибудь съесть или выпить?

Остаток дня прошел на редкость приятно. Женщины быстро подружились, и к тому времени, когда начало смеркаться, и пора было идти на ужин, каждая из них уже знала, что в этом не слишком дружелюбном мире у нее появилась родная душа.

За ужином Соланж рассказала Дэймону о встрече с Мэйри.

? Которая из них? – спросил он, окидывая взглядом сидевших за столами женщин.

? Вон та, что рядом с Робертом. Такая славная, в желтом платье.

? Ах, да, теперь я вспомнил. Это сестра Роберта.

Она поселилась здесь прошлым летом.

– Так недавно?

– Она вдова. Муж умер, и ей некуда было податься.

Соланж придвинулась к Дэймону, чтобы лучше раз глядеть Мэйри. Та скромно сидела рядом с братом в дальнем конце стола. Мэйри подняла голову, и взгляды их встретились. Соланж приветливо помахала рукой, и та ответила ей.

– Она очень милая. Думаю, что она окажется мне весьма полезна. Странно, что ты сам до сих пор не догадался использовать ее умения.

– Но я понятия не имел, что Мэйри знает толк в садоводстве. Я никогда не расспрашивал, кто она такая и чем занималась раньше. Роберт просто сказал, что хочет привезти сюда свою овдовевшую сестру, и я согласился. Вот и все.

Она повернулась к нему.

– Так ты принимаешь под свою защиту всякого, кто об этом попросит?

Восхищение, прозвучавшее в ее голосе, слегка озадачило Дэймона.

– Не мог же я отказать. Она женщина и нуждалась в помощи.

? Далеко не каждый готов помочь женщине.

? Ерунда. Истинный рыцарь всегда заботится о слабых.

– Ты прав, – согласилась Соланж, – но на свете мало истинных рыцарей.

Дэймон взял ее за руку.

– Я знаю это.

– Тогда, милорд, ты поймешь, почему я – счастливейшая из женщин.

Глаза Дэймона сузились, и Соланж охватил знакомый трепет. Он поднес ее руку к губам.

– Пойдем наверх, – прошептал он хрипло.

– Как, во время ужина? Что о нас подумают?

Дэймон встал, увлекая за собой Соланж.

– Подумают, что я – счастливейший из мужчин, любовь моя.

Дэймон медленно снимал один покров за другим, словно под ними таились бесценные сокровища. «Она просто чудо», – думал он и дрожал от желания, когда Соланж целовала его проворно снующие руки.

И вот уже она стояла перед ним обнаженная, совершенно не стыдясь своей наготы. Спокойная и доверчивая, Соланж не сводила с мужа сияющих глаз, когда он не терпеливо срывал с себя одежду. Дэймон опустился перед ней на колени. Она протянула руку, и пальцы ее утонули в его густых черных волосах. Ладони Дэймона обхватили ее бедра, с нежностью скользя по шелковистой гладкой коже. Затем его рука скользнула между бедер, к потаенному треугольнику темных мягких волос. Ловкие пальцы ласкали самое естество Соланж, ласкали до тех пор, покуда она не выгнулась, задыхаясь от страсти.

Не отнимая руки, Дэймон покрывал быстрыми нежными поцелуями ее округлый живот, дивясь ее девической стройности, зачарованно вслушиваясь в прерывистое дыхание любимой. Затем губы его скользнули ниже, отыскали влажный, уже набухший бутон потаенной плоти и тогда Соланж вцепилась в его плечи, умоляя остановиться.

Дэймон не послушался. Он упивался ее пряным, сладостным, божественным вкусом и хотел одного – чтобы это мгновение длилось вечно. Вновь и вновь ласкал он губами и языком любимое тело, все теснее прижимая его к себе.

Она закрыла глаза, страстно желая, чтобы эта сладкая мука прекратилась... и еще больше страстно желала, чтобы она длилась вечно.

– Дэймон! ? сорвалось с ее губ вместе с тихим стоном. Наслаждение с такой силой сотрясало все ее тело, что Соланж едва держалась на ногах...

Дэймон встал, поднял Соланж на руки и подошел с ней к столу. Он больше не мог терпеть ни секунды.

Усадив Соланж на край стола, он встал перед ней. Плоть его отвердела и пылала нестерпимым огнем. Он резко, почти грубо, раздвинул бедра Соланж и одним сильным ударом вошел в нее, проник в жаркую, манящую глубину.

Соланж выгнулась, принимая его в себя. Они двигались в могучем, едином ритме, сотрясавшем их тела. Она закинула голову, глаза закрылись. Дэймон любовался ее лицом, волнующими холмиками грудей, слышал ее пре чистое дыхание, видел, как она облизывает пересохшие губы, отдаваясь его страсти. И не было больше ничего кроме древнего, как мир, любовного слияния плоти.

Еще миг – и он излился в нее, упиваясь неземным, не постижимым восторгом. Соланж вскрикнула, и он ощутил, как дрожь экстаза сотрясает ее...

Они замерли, не в силах разжать объятий, и лишь когда Дэймон заметил, что Соланж дрожит от холода, он, нехотя оторвался от нее.

– Ты просто чудо, – шепнул он, вновь привлекая ее к себе и целуя. Она ничего не ответила, лишь смущенно улыбнулась.

– Ты замерзла, любовь моя. – Он уложил Соланж в постель и укрыл мягкой пушистой шкурой, а сам принялся собирать ее одежду. Лицо Соланж, пылающее от неги, казалось совсем юным. Глаза светились, и сейчас она напомнила ему ту девочку, которой ничего не стоило ночью выбраться из спальни, чтобы посмотреть на звезды. Или забраться на самую высокую башню, или... Да мало ли какие причуды приходили тогда в ее хорошенькую головку.

Теперь Соланж – прекрасная женщина. И она принадлежит Дэймону, только ему. Никто не в силах разлучить их, один лишь бог... Но господь видел, как он страдал без Соланж и не откажет им в своем милосердии.

– Вот, возьми. – Он протянул Соланж смятую одежду, и она залилась смехом.

– О боже! Мне придется сказать, что заснула одетой.

– Так переоденься, если это так важно.

– Да, пожалуй, я именно так и сделаю.

Но Соланж не двинулась с места, лишь смотрела на Дэймона. Он понял, что она ждет, когда он уйдет или хотя бы отойдет подальше. И понял, почему. С тех пор, как он обнаружил шрамы на теле Соланж, она старалась, чтобы он не увидел ее нагой, по крайней мере, при дневном свете. Только ночью Соланж забывала об этом, поглощенная страстью. Правда, у кровати всегда горела хотя бы одна свеча, но в зыбком ее пламени трудно было что-то разглядеть, а потом Дэймон, истомленный наслаждением, гасил ее.

На миг ему стало мучительно стыдно. Это его вина. Как он мог допустить, чтобы Соланж таилась и пряталась, вместо того, чтобы полностью ему доверять.

Дэймон вздохнул и лег на кровать рядом с Соланж.

– Спасибо тебе за все, – сказал он тихо.

Она покраснела и покачала головой.

– Не стоит благодарить меня, милорд.

– Ты не права, – возразил Дэймон. – Любовь прекраснейшей женщины в мире – это великий дар, за который нельзя не благодарить.

Соланж не могла понять, шутит Дэймон или говорит серьезно.

– Неужели твое молчание означает, что ты усомнилась в моих рыцарских достоинствах? – продолжал Дэймон. – Хотя многие согласились бы с тобой, все же я полагаю, что моя жена способна разглядеть за грубой оболочкой мое золотое сердце – сердце истинного рыцаря.

Лицо Соланж прояснилось, но в глазах мелькнула тень разочарования.

? А, так ты шутишь! Значит, ты в шутку называешь меня прекраснейшей в мире.

? Нет, дорогая женушка, позволь мне заметить, что ты опять не права. – Дэймон испытующе смотрел в глаза Соланж, всем сердцем желая, чтобы она поверила ему. ? Я сказал, что ты – прекраснейшая в мире, и, клянусь честью, имел в виду только это. Ни одна женщина во всем свете не сравнится с тобой, Соланж.

Он увидел, что губы ее задрожали, а глаза наполнились слезами.

– Ты смеешься надо мной, – прошептала Соланж. – Я не хочу, чтобы надо мной смеялись.

Она попыталась встать, выскользнуть из-под шкуры, но Дэймон удержал ее.

– Соланж! Погоди! Я вовсе не хотел смеяться над тобой! И как это могло прийти тебе в голову? Как ты могла так подумать! Ты – моя жизнь, мое счастье, все, чем я дорожу! Ты – само совершенство в этом несовершенном мире! Неужели не понимаешь? – Дэймон крепко сжал ее руки. – Когда я называю тебя прекраснейшей в мире, я говорю истинную правду, но, видно, говорю плохо, если ты поняла меня так превратно. Накажи меня за это!

И Дэймон схватил с ночного столика украшенный драгоценными камнями кинжал. Он вложил рукоять кинжала в ее пальцы и направил острие в свою грудь.

– Прекрасная Соланж, честью и жизнью своей, любовью к тебе клянусь, что сказал истинную правду. Ни разу в жизни я не нарушил своего слова. Для меня ты самая прекрасная в мире, и ни время, ни люди, ни сам господь бог не заставят меня думать иначе. Твое тело – часть твоей красоты, и я обожаю его безмерно. Я с ума схожу от счастья, лаская тебя. Я не могу ни есть, ни спать, когда тебя нет рядом.

Но самое ценное, самое редкостное в тебе – твоя душевная красота, которой наделены немногие. Эту твою красоту, любовь моя, я ценю превыше всего, ибо она – наилучший, драгоценнейший дар. Твоя нежность, доброта, величие озаряют меня, поскольку я связан с тобой. Моя жизнь навсегда сплелась с твоей, Соланж. И я любил, люблю и буду любить только тебя.

Слезы ручьями текли по щекам Соланж, и влажные лаза ее красноречиво говорили то, что не в силах были вымолвить губы.

? Я люблю тебя, – просто повторил Дэймон. – Если ты сомневаешься в этом, мне незачем жить. Моя жизнь в твоих руках, Соланж. Без тебя я не хочу, не могу существовать.

Соланж выдернула руку и с силой отбросила кинжал. Смертоносная игрушка со стуком ударилась о пол.

– Прекрати! – крикнула она и упала на грудь Дэймона. Любовь вспыхнула в нем с новой, яростной силой. Он прижал к себе Соланж, мысленно клянясь, что никогда больше, ни за что на свете не отпустит ее.

– Я не могу, не могу, – всхлипывала Соланж, тесно прильнув к его груди. – Я люблю тебя, Дэймон, люблю тебя одного. Я тебя никому не отдам, слышишь? Я всегда буду злой, завистливой, грешной – но только твоей!

Ошеломленный этой речью, Дэймон расхохотался.

– Тигрица, – ласково проговорил он, – моя тигрица...

– Да, я буду тигрицей! Тигры ничего не боятся, и я не стану бояться. – Соланж подняла голову. – Я люблю тебя, Дэймон Локвуд.

? И я люблю тебя, Соланж Локвуд.

В этот блаженный миг вся Вселенная перестала существовать, и ничто уже не могло прервать поцелуя, который смешал их слезы и заново соединил измученные сердца.

13

–Леди Соланж, я не люблю чеснок. Я люблю яблоки.

Соланж улыбнулась и перепрыгнула через кочку с сухой травой.

– Да, Миранда, я знаю.

– Яблоки кладут в пирожки, – глубокомысленно продолжала девчушка. – Я люблю пирожки.

– И я! – пискнул ее младший брат. – Леди Соланж, я тоже хочу пирожок.

– Да, Вильям. Думаю, когда мы закончим, всем вам дадут много пирожков.

– Чеснок противный, – заметила другая девочка. – Зачем он нам вообще нужен?

Соланж ответила не сразу. Приподняв юбки, она перебиралась через низкую каменную стену, которая не когда ограждала луг, но со временем почти разрушилась.

– Видишь ли, Джейн, чеснок нам нужен для множества разных вещей. – Соланж принялась одного за другим подсаживать детей, помогая переправиться через стену. – Маркиз добавляет чеснок в некоторые свои снадобья. А еще чесноком приправляют мясо. Получается очень вкусно.

– Верно! Верно! – подхватил Вильям.

– А мне нравится чеснок, жаренный в масле, с хлебом, – робко вставила Мэйри.

– И в жарком, – прибавила Каролина, мать двоих ребятишек.

– Вот видите? Чеснок очень полезен. – Соланж опытным глазом окинула луг.

– А я люблю яблоки, – упрямо повторила Миранда.

? Да-да, знаю. – Соланж подошла к ней и указала край луга. – Вот поэтому у тебя будет своя собственная яблоня. Мы посадим ее вон там. Что скажешь?

?Вот здорово! Моя собственная яблоня! – Девочка захлопала в ладоши и побежала туда, где будет расти ее яблонька. Остальные дети бросились за ней.

Один лишь Вильям плелся рядом с женщинами, тоскливо глядя вслед стайке ребят. Он старался ступать на здоровую ногу, опираясь на резную палочку, которую вручили ему вместо посоха. Мальчик родился хромым. Каролина, мать Вильяма, рассказывала, что лекарь объяснил ей это «сглазом».

– Пусть Вильям и хроменький, – говорила она, – но я в нем души не чаю. Ему, миледи, так хочется поработать в саду вместе с другими детишками. Не отыщешь ли ты для него какое-нибудь занятие? Он мальчонка тихий и не будет тебе помехой.

Планы Соланж к этому времени уже вышли за пределы скромной делянки с целебными травами. К главной ее помощнице Мэйри присоединились и другие женщины Вульфхавена, а за ними потянулись и детишки. Соланж с радостью принимала их помощь, тем более что это был прекрасный способ ближе сойтись со всеми. Вскоре помощников у нее стало хоть отбавляй. И тогда родилась идея о фруктовом саде. Дэймон поддержал этот план с радостью, так как свежие фрукты – это замечательно.

Единственным его условием было то, чтобы сад разбили недалеко от замка.

Его упрямое желание не отпускать Соланж далеко от замка забавляло ее, и немного раздражало. Однако она не хотела причинять мужу излишнего беспокойства.

Луг у лесной опушки, который Соланж приметила давно, как нельзя лучше подходил для сада и находился довольно близко от Вульфхавена. Дэймон после недолгих споров согласился и с этим.

Сейчас Соланж присела на корточки рядом с Вильямом и ободряюще улыбнулась мальчугану.

– А ты, Вилли, что хотел бы посадить?

– Чесночное дерево, – робко сообщил он.

– Но чеснок не растет на дереве. Лучше ты поможешь мне посадить чеснок на грядке. Хорошо?

– Ладно, – тотчас согласился Вильям.

– Но мне бы хотелось, чтобы и у тебя было свое, собственное деревце. Видишь вон тот холмик возле самой стены?

Малыш кивнул.

– Сдается мне, что это местечко в самый раз для вишни.

– Вишни! – с неподдельным восторгом повторил Вильям.

– В старом саду я отыскала замечательное вишневое деревце и сразу поняла – эта вишня для Вильяма, потому что она волшебная. У тебя будет свое дерево, волшебное дерево из старого сада.

Глаза мальчика округлились от восторга. Соланж придвинулась ближе к нему.

– Скажу тебе по секрету, – таинственно прошептала она, – что я больше всего люблю пирожки с вишнями.

– Я тоже! – воскликнул Вильям.

– И я, – подхватила Мэйри.

– И я, – шепнула Каролина и крепко обняла свое го сына.

Дети между тем сломя голову носились по лугу, громко обсуждая, где каждый из них устроит свой собственный кусочек сада.

Мэйри с улыбкой покачала головой.

? Боже милостивый, что мы натворили?

? Я только надеюсь, что их пыл не остынет, когда придет время взяться за работу, – сказала Соланж.

? Что ты, миледи! – отозвалась Каролина. – Уж об этом можешь не беспокоиться. Все они славные детки и рады тебе угодить. До серьезной учебы они пока не доросли, так что пусть пока занимаются садом. Но за этой шайкой нужен глаз да глаз. Стоит оставить их без присмотра, и вместо сада у нас вырастет дремучий лес.

– Да, Мэйри, – сказала Соланж как бы, между прочим, – пускай это будет твоя обязанность. Ты так ловко управляешься с детьми, а к тому же знаешь толк в земле. Кто-то же должен будет показать Годвину, где нужно пахать.

Мэйри вспыхнула до корней волос, и в этом не было ничего удивительного. Соланж давно уже заметила, что ее подружка становится сама не своя, едва в разговоре упоминается имя Годвина, и не сводит с него глаз всякий раз, когда тот входит в комнату. Соланж пока не заводила с Мэйри разговора об этом, не желая задеть чувства женщины, которая не так давно овдовела. Но она любила обоих и надеялась, что в будущем они составят прекрасную пару. Само собой, она не станет вмешиваться, по крайней мере, открыто. Но если только подвернется подходящий случай...

? Ты согласна? – спросила Соланж. – Я, конечно, сама могла бы надзирать за садом, но у тебя в этих делах опыта побольше, да и маркизу я обещала, что, прежде всего, займусь травами.

– О, я с радостью возьмусь за это дело, – отозвалась Мэйри. – Ты так добра, Соланж!

– Поглядим еще, что ты скажешь о моей доброте весной, когда надо будет копаться в грязи на палящем солнце!

– Скажу то же самое, – твердо ответила Мэйри.

– И я тоже, – вставила Каролина. – Но до весны еще далеко. А вот как мы будем праздновать Рождество?

Соланж притворно нахмурилась.

– До Рождества осталась всего неделя, а я, оказывается, должна придумать, как его праздновать!

– По традиции, рождественский праздник в Вульфхавене должна устраивать супруга маркиза, – пояснила Каролина. – Последние пять лет мы праздновали Рождество как придется, на скорую руку, а до того, само собой, и вовсе никаких праздников не было. Но, конечно, госпожа моя, никто тебя не принуждает.

– Каролина, – сказала Соланж, ? не в моих силах заставить тебя называть меня по имени. Откуда же мне взять силы устраивать праздник для всего Вульфхавена?

Мэйри весело рассмеялась.

– Мы тебе поможем, правда, Каро?

– С удовольствием поможем, Соланж, – подтвердила Каролина.

– И я буду помогать! – воскликнул ее сын.

Собрав расшалившихся детей, они направились к воротам замка. Никто не заметил, как за этой процессией из чащи леса следят чьи-то внимательные глаза.

? До чего же вы славные ребята, негромко и ласково сказала Соланж.

Она опустилась на колени на мягкий земляной пол псарни, не замечая, что пачкает подол нарядного платья. Семеро взрослых мастифов окружили ее, жадно принюхиваясь к содержимому мисок.

? Вот, получайте. – Соланж поставила миски на пол, и собаки придвинулись ближе.

Она забрела на псарню якобы случайно, хотя на самом деле замышляла это давно. Соланж не стала сообщать Дэймону, что хочет познакомиться поближе с его псами, так как не надеялась услышать в ответ ничего приятного.

Чистокровные мастифы были отменными охотниками и бойцами, жизненно необходимыми для охраны замка. Они беспрекословно выполняли приказы хозяина, и хватка их была смертельна.

Соланж потратила почти неделю на то, чтобы псы привыкли к ней, и лишь тогда осмелилась войти в ворота, счастью, псарня была расположена в удаленном и укромном уголке замка. Сросшиеся сосны прикрывали ее и от солнечных лучей, и от слишком любопытных глаз. За минувшую неделю Соланж, по крайней мере, дважды в день приходила туда, отвлекаясь от садовых хлопот, и тихонько разговаривала с псами.

Вначале они приняли ее не слишком дружелюбно, иные даже щерили клыки. Но Соланж была готова к этому и знала, что рано или поздно мастифы позволят ей войти в их жилище.

? Вот видишь, Джейн? – негромко окликнула она. ? Не так уж это страшно.

Джейн и ее подруга Миранда смотрели на Соланж круглыми, как блюдца, глазами.

– Ой, леди Соланж, они тебя съедят! – тихо сказала Джейн.

– Да нет же, глупышка. Они мои друзья. – Соланж погладила крупного тигрового мастифа. – Надо только быть с ними поласковей, и бояться нечего.

– Миледи, ты колдунья? – благоговейно прошептала Миранда.

– Вовсе нет. К собакам нужно относиться с уважением, и тогда они будут уважать тебя.

Соланж привела с собой девочек, чтобы на деле доказать им, что мастифы вовсе не так страшны. Когда она впервые услышала рассказы детей о жутких собачьих клыках, Соланж только посмеялась. Когда же Джейн и Миранда дико завизжали, едва один из мастифов появился в зале, она решила действовать.

Собака тогда вернулась с охоты, и с клыков ее капала кровь. Конечно, вид огромного пса с окровавленной пастью у кого угодно вызовет страх. Но Соланж в их возрасте уже водила дружбу со всей собачьей сворой Айронстага, и вопли Миранды и Джейн рассердили ее всерьез. Она решила укротить мастифов, а потом привести этих девочек к псарне, чтобы они своими глазами убедились, что бояться нечего. Тогда и остальные ребята последовали бы их примеру.

Похоже, план ее увенчался успехом. Джейн уже подошла шага на три ближе к воротам псарни, а Миранда отставала от нее лишь на шаг. Псы между тем сожрали остатки мяса и принюхивались в ожидании нового угощения.

– Они, конечно, очень большие, – говорила Соланж и зубы у них острые. И за это их уважают. Однако всякое живое существо хочет, чтобы его любили, и собаки – не исключение.

? Миледи, можно нам войти? – Джейн уже протянула руку к засову.

? Нет, – сказала твердо Соланж, – пока еще нет.

Собаки еще недостаточно с тобой знакомы, чтобы подпустить близко к себе. Обещай мне, что не станешь приходить сюда без моего разрешения.

Джейн собралась было возразить, но тут самый крупный мастиф ощерился, шерсть на его загривке встала дыбом, из пасти вырвалось глухое рычание.

– Обещаю, миледи! – пискнула Джейн и поспешно попятилась.

? Другие псы тоже подняли головы и заворчали. Соланж вдруг поняла, что смотрят они вовсе не на ворота и не на девочек. Глухо рыча, они не сводили глаз с леса, который был совсем близко.

Соланж всмотрелась в опушку леса, но ничего подозрительного не заметила.

? Девочки, – сказала она мягко, – возвращайтесь в замок. Только не бегом.

Миранда и Джейн подхватили юбки и бросились наутек. Соланж еще раз взглянула в сторону леса, но по-прежнему ничего не увидела. Псы бесцеремонно оттолкнули ее, столпившись у самого входа, и она втайне пора жалась этому живому щиту.

? Скорее всего, вепрь, – подумала она. Однако не слышно ни птичьих криков, ни шороха сухих листьев. Только рычание собак.

Зеновато-бурый лесной сумрак смешивался с солнечным светом, отчего рождались причудливые тени. Мелькали и исчезали бесследно. Пусто. Ни вепря, ни зайца. Никого. Но псы что-то чуяли, и Соланж доверяла им больше, чем собственным глазам.

Кто-то торопливо шагал к псарне, и собаки разразились лаем.

Это был Дэймон, и он был очень зол.

– О, господи! – беззвучно прошептала Соланж.

Дэймон медленно подошел к псарне. Собаки все еще лаяли, но уже без злобы. Шерсть на загривках улеглась. Они приветствовали своего хозяина.

– Соланж, – сказал он ровным голосом, – выходи немедленно.

– Хорошо, милорд, – отозвалась она спокойно. – Но ты посмотри только, как тебе рады собаки. Должно быть, ты их любимец.

– Соланж. – В голосе Дэймона явственно прозвучали стальные нотки.

– Сейчас, – пробормотала Соланж.

Прежде чем уйти, она с нарочитой небрежностью погладила по головам ближайших псов, и они радостно засопели, вывалив наружу влажные языки. Дэймон уже отпирал засов.

Соланж проскользнула в щель. Хлопнула створка ворот. Подойдя к мужу, она опять взглянула в сторону лесной опушки. Все, как обычно. И все же там кто-то был. Соланж была уверена в этом.

Дэймон схватил ее за руку и рывком притянул к себе. – Не смей... – только и сказал он, целуя Соланж так крепко, что у нее перехватило дыхание. Она замолотила кулаками по его плечам, задыхаясь.

Дэймон чуть отстранился, но рук не разжал.

? Не смей больше так делать, – сказал он странным, чуть дрожащим голосом.

Соланж попыталась высвободиться.

? Ты напрасно опасаешься... – начала она, но договорить не успела.

Дэймон снова впился поцелуем в ее губы.

Наконец Дэймон оторвался от нее и сделал глубокий вдох. Соланж благоразумно молчала. Пока он не успокоится, говорить с ним бессмысленно. Крепко взяв жену за руку, Дэймон почти силой повел ее к замку. У ворот, рядом со стражей, стояли Миранда и Джейн, бледные, испуганные. Соланж на ходу ободряюще помахала им свободной рукой. Они не ответили.

Дэймон ввел Соланж в главный зал. Вид у него был такой, словно он держал за руку собственную смерть, а не любимую жену. Слуги разбежались, разговоры стих ли, женщины тихонько заахали. Дэймон прошел мимо, волоча за собой Соланж. Лишь у самых дверей спальни она вырвалась.

? Милорд, я не безмозглая овца, которую силой тащат на бойню, – возмущенно сказала она.

Дэймон молча глянул на жену, и она похолодела.

? Входи, – только и сказал он, распахнув перед ней двери.

? Соланж поняла, что придется подчиниться. Надменно вздернув подбородок, она вошла в спальню, и Дэймон шагнул следом.

Она остановилась посреди комнаты, готовая к неминуемой буре, но, взглянув на Дэймона, увидела на его лице только страх. Безумный, ничем не прикрытый страх.

Никогда раньше Соланж не видела Дэймона таким. Гнев куда-то испарился, осталось лишь смятение.

Он стоял у двери, и неотрывно смотрел на Соланж.

– Ничего страшного не случилось, – сказала она. Молчание.

– Они совсем ручные.

– Они убийцы. Их натаскали убивать чужаков.

Голос Дэймона звучал ровно, но руки сжались в кулаки с такой силой, что костяшки побелели.

– Я ходила к ним целую неделю, чтоб они успели ко мне привыкнуть, – негромко сказала Соланж.

– Неделю? Целую неделю? Как это мило с твоей стороны. – Голос его дрогнул. – С мастифами нельзя шутить, Соланж. Они убьют тебя. Убьют.

И тогда Соланж поняла, что Дэймоном овладел страх. Всепоглощающий и леденящий страх. Он боится за нее. Боится потерять ее.

Осознав это, она шагнула к Дэймону, пригнула ниже его голову, потянулась губами к его губам. Дэймон словно окаменел. Но Соланж не отступала и целовала его до тех пор, покуда сильные руки вдруг не обняли ее плечи. Теперь уже он осыпал ее поцелуями с безудержной страстью, в которой сквозили все те же страх и отчаяние.

Соланж понимала, что при всей силе, храбрости и отваге у Дэймона есть одна слабость, и имя ей – Соланж. Она бережно сохранит эту тайну, и, быть может, когда-нибудь сумеет излечить его от страха. Нельзя допустить, чтобы Дэймон ни на миг не отпускал ее от себя, как-то надо помочь ему...

Соланж подумала, что не стоит сейчас рассказывать мужу о странном поведении собак. Зачем ему лишнее беспокойство?

– Не ходи больше на псарню, – сказал Дэймон, не отрываясь от ее губ. Голос его звучал уже вполне мирно.

?Хорошо, – сказала она. – Сейчас не пойду.

? Никогда! – рявкнул он и лишь потом сообразил, как глупо это прозвучало.

Соланж чуть отстранилась, окинула его загадочным взглядом, и медленная улыбка тронула ее губы.

? Обещаю, – сказала она и добавила, – пока что.

Дэймон понял, что большего от нее не добьется, а лгать ради его спокойствия она не станет.

– Если с тобой что-нибудь случится... – начал он.

– Я знаю, любовь моя, – сказала Соланж и закрыла ему рот поцелуем.

Рождество в Вульфхавене удалось на славу.

Праздник потребовал от Соланж огромных усилий. Надо было все продумать, организовать. Голова у нее шла кругом. Однако дело того стоило.

Соланж поняла это, когда утром на Рождественской мессе в маленькой часовне она вместе со всеми зачарованно внимала тихим словам пастора о мире, надежде и радости.

Когда увидела, как те, кто возрождал Вульфхавен, сидят все вместе за одним столом, невзирая на звания и лица.

Когда услыхала знакомые, близкие сердцу звуки рождественских песенок.

Когда дети, визжа от восторга, разглядывали подарки – вырезанных из дерева куколок, зверюшек, игрушечные мечи и копья.

Когда наконец уселась за стол, вдыхая ароматные запахи жареных гусей и свинины, пирогов, свежего хлеба и, сосновых веток.

Когда в очаге потрескивали дрова, и пламя озаряло счастливые, смеющиеся лица.

Соланж чувствовала себя совершенно счастливой, сидя рядом с мужем и возлюбленным. Глаза его, полные радости, смотрели на веселящихся людей, многие из которых были обязаны ему своим благополучием, а некоторые – и жизнью.

Дэймон был великолепен в черном камзоле с вышитым на груди серебряным волком. И хотя черный цвет не слишком подходил для праздника, Соланж тоже надела черное платье, некогда принадлежавшее матери Дэймона. Маркиз и его супруга сидели во главе большого стола. Пиршество уже завершилось, но праздник продолжался.

Соланж не сводила глаз с Дэймона. Даже просто смотреть на него было для нее наслаждением. Этим вече ром он веселился вместе со всеми, болтал, смеялся и даже разливал вино, пока служанки ахали над своими подарками.

Мэйри, подчинившись настойчивым требованиям Соланж, подошла к большому столу и села рядом с ней.

– Какая ты счастливая, – сказала она вполголоса.

Соланж даже и не нужно было спрашивать, что она имеет в виду.

– Куда счастливее, чем заслужила, – ответила она.

– Ты не права, миледи. Каждый из нас получает то, что заслуживает.

– В самом деле? Так значит, я заслужила сегодняшнее купание в ручье? – засмеялась Соланж.

– Конечно, маркиза! Не сомневайся, ты получила по заслугам. Каждому было понятно, что эта ветка не вы держит твоей тяжести.

– – Стало быть, я глупее всех? Но что мне оставалось делать?

? Головой подумать, что же еще? А вот Джейн не следовало показывать тебе гнездо.

? Джейн поступила совершенно правильно. Я ей так сказала, когда вытерлась и переоделась. Если бы не несчастные птенцы умерли бы с голоду. Ведь они ли шились кормилицы. Благодарение богу, что я успела передать их Джейн до того, как ветка треснула! Со мной же ничего особенного не случилось. Просто немного оцарапалась.

Мэйри покачала головой.

– Это был ненужный риск, Соланж. Ты могла бы сломать себе шею, и все из-за каких-то птиц.

Соланж радостно улыбнулась.

– Да, но теперь у нас есть целых три сокола! Три молодых сокола! Годвин был в восторге.

– В отличие от твоего мужа.

Словно почувствовав, что говорят о нем, Дэймон, стоявший со своими людьми в другом конце залы, обернулся и окинул женщин задумчивым взглядом. Соланж и Мэйри улыбнулись в ответ.

– Ничего, он скоро успокоится. Не станет же он и вправду запирать меня в спальне!

– Хм, насколько мне помнится, он был весьма тверд в своем решении.

? В ту минуту – да, безусловно. Он слегка вышел из себя, только и всего.

? Слегка? – переспросила Мэйри. – Да от его взгляда расплавился бы и камень! Женщины и дети перепугались, когда он кричал на тебя, а мужчины сразу вспомнили о неотложных делах и разбежались.

? Вот увидишь, он успокоится, – повторила Соланж, ?он просто испугался за меня.

– Наверное, ты права. Маркиз действительно испугался за тебя. Он тебя очень любит.

– Я знаю.

Соланж вспомнила, как Дэймон бушевал, когда она переодевалась после нечаянного купания в ледяной воде. Именно сознание того, что он любит ее, заботится о ней, помогло Соланж молча выслушать его жестокие упреки, а потом вздохнуть с облегчением, когда все кончилось, и Дэймон обнял и поцеловал ее, умоляя впредь быть осторожнее.

«Он понемногу исцеляется», – думала Соланж.

– Ты счастливая женщина, маркиза, – услышала она голос Мэйри.

– Да, я знаю, – ответила Соланж и взглянула на подругу, которая грызла засахаренную сливу.

Но действительно ли она заслужила это? Если, как говорит Мэйри, каждый получает по заслугам, то выходит, что Соланж заслужила и такого мужа, как Редмонд...

Долгие, долгие годы она почти верила тому, что твердил ей Редмонд: что она плохая жена, что не понимает, как ей повезло заполучить его в мужья, что она неблагодарна и не желает даже приложить старания, чтобы ублажить его. Речи Редмонда казались так искренни, так убедительны... Соланж изо всех сил старалась угодить ему, несмотря на его дикое обращение с ней.

Редмонд говорил, что она слаба. И Соланж пыталась доказать обратное, хотя ее попытки вызывали лишь презрительный смех и служили лишним доказательством ее слабости. Редмонд говорил, что любит ее. Но эта любовь оказалась лишь отражением его извращенной души, бес плодной и фальшивой, как смертный грех.

Если бы Соланж, еще, будучи ребенком, знала, что будет в будущем, попыталась бы она изменить свою участь и измениться сама? Наверное, да. Увы, вернуться прошлое невозможно, да и как можно было догадаться, что за прекрасной внешностью может скрываться черное сердце. Правда, глаза Редмонда были пусты и безжалостны, но его вьющиеся светлые волосы, чарующая улыбка служили надежной ширмой истинной сути.

Порой Соланж удивлялась не тому, как сумела выжить во власти Редмонда, а тому, что все свое детство прожила беспечно, не ведая, какое зло может быть заключено в человеческой натуре, не научившись различать ложь и истину.

Когда воспоминания о годах, проведенных в Айронстаге, поблекли, Соланж не пыталась их воскресить. Она помнила только Дэймона. Обо всем остальном помнить не желала. Слишком велико было различие между девушкой по имени Соланж и графиней Редмонд. Она твердо знала, что если станет цепляться за память о той девушке, неизбежно погибнет.

И тогда она убила ту девушку. Правда, не совсем, прежняя Соланж все же иногда воскресала в тяжелых, страшных снах, на постылом супружеском ложе...

Всякий раз, приходя в себя, Соланж заново отрекалась от ненужной этой памяти и, стиснув зубы, училась быть сильной. На это ушло много времени. Слишком много. Долго страх, отчаяние, ненависть, одиночество терзали ее, но и эти чувства Соланж сумела сделать своими союзниками. И в этом была ее величайшая победа. Пришел день, и она увидела в зеркале новую, сильную Соланж. Эта женщина оставалась пленницей, но она не была слабой. И грешной тоже не была. Нет, она не заслужила своей участи!

В тот день Соланж впервые сказала Редмонду «нет». Граф сначала изумился, а потом просто высмеял ее. Но это уже ничего не изменило. С той минуты она становилась все сильней и сильней, как бы ни измывался над ней ненавистный муж. Никакие муки больше не могли сломить Соланж, даже когда ее били, связывали, принуждали к немыслимым мерзостям...

Соланж вдруг услышала веселый гомон, музыку, смех. Она очнулась. Она была в Вульфхавене. Среди друзей.

– Соланж! Миледи, что с тобой?

Мэйри обеспокоено тронула ее за руку.

– Все хорошо, не тревожься. Как глупо! Я задумалась, глядя на факел, и едва не ослепла. У тебя случайно нет при себе платка?

Мэйри вынула из рукава льняной платочек.

– Я смотрю, ты всегда наготове! – рассмеялась Соланж.

– Очень удобно всегда иметь при себе чистый платок. Вытри слезы, дорогая моя. А то твой муж заметит, что ты плачешь, и решит, чего доброго, будто я тебя огорчила. Тебе, конечно, не привыкать к его неистовому нраву, но если он вздумает прикрикнуть на меня, я про сто упаду в обморок.

– Дэймон не станет кричать на тебя, разве что не много повысит голос.

– Не будем рисковать. Ну вот, теперь гораздо лучше. Не хочешь рассказать мне, в чем дело?

– Да, собственно, и рассказывать-то нечего.

Мэйри старательно оправила рукав платья.

? Может, оно и так, – согласилась она, – да только факел этот слишком от нас далеко. И даже если бы ты, миледи, глядела на него всю ночь, все равно у тебя не заслезились бы глаза.

Соланж ничего не ответила. В зале кто-то запел, и голоса один за другим подхватили песню, на удивление слитно выводя радостную мелодию. Дэймон присоединился к общему хору, и теперь Соланж слышала только его звучный баритон.

– Мэйри, – сказала она, – ты тоскуешь по своему покойному мужу?

Подруга вздохнула, рассеянным взглядом обведя комнату.

– Конечно. Ричард, в сущности, был неплохим человеком. Он был ласков и нежен со мной. Правда, иногда тоже выходил из себя... Но я предпочитаю вспоминать о нем только хорошее.

– И долго вы были женаты?

– Четыре года. Мы почти не виделись с тех пор, как он вступил в войско Эдварда. Он воевал, а я оставалась в Лондоне. Мне было очень тяжело, когда он погиб.

? Извини, – сказала Соланж.

? Ничего страшного. Все это было так давно, что упоминания уже не причиняют мне боли. Мы были обручены с детства, но так по-настоящему и не узнали друг друга. Наши родители служили в одном поместье, были равны по положению, так что наш брак считался вполне естественным.

? А ты... ты хотела выйти за Ричарда?

Мэйри тихо засмеялась.

? Какая девушка не мечтает выйти замуж? Он был красивым и добрым. Но решали все родители. – Она помолчала. – Все-таки я, наверное, не любила его. Думаю, что, и он не любил меня. Просто мы привыкли друг к другу.

Соланж понимающе кивнула, снова погружаясь в собственные мысли.

Мэйри провела пальцем по краешку своего кубка.

– А ты... скучаешь по графу?

Соланж подняла голову.

– Нет, – сказала она решительно. – Никогда.

Мэйри печально кивнула.

– Бывает и так, – задумчиво сказала она.

И все-таки Соланж вспоминала Редмонда. И не по тому, что претерпела от него столько зла – что проку перебирать былые обиды? Отчасти она была даже благодарна ему. Не будь его, Соланж не смогла бы в полной мере оценить, каким замечательным мужем стал для нее Дэймон. Она, конечно, любила бы его все равно, но не стала бы, как сейчас, преклоняться перед ним, принимая его нежность как нечто обычное. Соланж никогда не восхитилась бы тем, что Дэймон, сильный и мужественный воин, способен позаботиться о крохотных беспомощных птенцах и отыскать для них уютное местечко в своем замке. Не будь Редмонда, Соланж считала бы вполне естественным, что отважный вояка может также быть заботливым целителем, готовым прийти на помощь каждому, кто обратится к нему.

Она думала бы, что все мужчины такие. Что на свете есть только добрые мужья. Может быть, это и к лучшему, что Соланж успела познать изнанку жизни. Тем лучше понимала она, какое счастье выпало на ее долю.

Дэймон допел песню, не сводя глаз с Соланж. Он просто смотрел на нее и улыбался. И этого ей было довольно.

Соколята были совсем маленькие. Они умели только пищать да разевать клювики, требуя корма. Тельца их были покрыты забавным пухом, и трудно было поверить, что эти пушистые комочки вырастут в могучих птиц.

– Здесь тепло, так что, думаю, они не погибнут, – сказал Дэймон, осторожно протягивая малышам кусочки сырого мяса. Один из соколят ухитрился-таки ущипнуть его за палец.

– Уже больно шустрые, – сердито заметила Соланж, осматривая ранку.

– Не беда. Я рад, что они голодны. Это добрый знак.

Он скормил птенцам последний кусочек и вытер руки влажной тряпкой, которую они прихватили с собой для этой цели.

– Подумать только, что с этих малышей начнется соколиный род Вульфхавена, – заметила Соланж.

? Надо будет только дождаться, пока они подрастут и начать обучение. Оказывается, что среди моих людей полно знатоков соколиной охоты.

Они примолкли, глядя, как соколята возятся в устроенном для них гнезде. Наконец все трое сбились в пушистый шарик и угомонились, сытые и довольные жизнью.

Соланж выглянула в окошко. По вечернему небу неслись серебристые тучи. Было уже поздно, в замке все улеглись, но она хотела перед сном еще раз взглянуть на небо.

– Тебе понравился праздник? – спросила она.

– Если ты имеешь в виду количество выпитого вина, то можно сказать, что праздник удался на славу.

– Нет, в самом деле...

– В самом деле. – Дэймон обвил рукой ее плечи. – Праздник был великолепен. Все в восторге. Единственное критическое замечание я услышал из уст пятилетнего крохи. Кажется, ему не хватало медвежьих плясок.

– Это, должно быть, Бертрам. Он был весьма разочарован тем, что я не согласилась привести на праздник ручного медведя.

– И, слава богу. Где бы мы стали его держать?

– О, я присмотрела одну чудную комнатку рядом с главным залом, – с невинным видом начала Соланж.

– Даже и не думай об этом. Мне пришлось бы поставить возле медведя стражу.

– Хотя бы медвежонка! – взмолилась Соланж, лукаво блестя глазами.

– Никаких медведей, любовь моя!

Они дружно рассмеялись. Затем Дэймон привлек Соланж к себе и жадно поцеловал. Весь вечер он лишь издали любовался красавицей-женой, изнывая от неутоленного желания, понимая, что они не вправе удалиться к себе, пока не закончится праздник.

Дэймон терпеливо ждал, предоставив Соланж наслаждаться плодами своего труда. Но теперь, когда праздник завершился, он хотел лишь одного – увести ее в спальню и любить, любить...

– Пойдем, дорогая, – сказал он, взяв Соланж под руку. Она не стала возражать, лишь склонила голову на плечо мужа, и они вышли в коридор.

Едва оказавшись в спальне, Дэймон принялся крепко целовать жену, наслаждаясь мягким жаром ее губ, гладя в шелковистые волосы, плечи, грудь... Соланж с пылом отвечала на его ласки, но вдруг отстранилась.

? Совсем забыла! – воскликнула она. – Погоди минутку, я сейчас вернусь.

Дэймон нетерпеливо привлек ее к себе.

– Потом, потом...

– О нет, – сказала она, улыбаясь, – именно сей час. Я быстро, обещаю.

Тогда он разжал руки, и Соланж убежала в свою спальню. Дэймон принялся расхаживать по комнате, потом провел рукой по волосам, изнывая от нетерпения. Он уговаривал себя не злиться. Сегодня Рождество, и Соланж через несколько минут снова окажется в его жарких объятиях.

Она появилась в проеме двери, держа обе руки за спиной. Вид у нее был загадочный и крайне соблазни тельный.

– Ты готов? – спросила она.

? О да!

Соланж шагнула к нему, протянув вперед руки.

? Счастливого Рождества, – негромко проговорила она.

В ладонях ее лежала резная миниатюра, изображавшая пару волков. Звери сидели бок о бок, склонив голову к другу, и вырезаны были так искусно, что, казалось вот-вот шевельнутся.

Дэймон бережно принял подарок.

? Откуда у тебя это? ? Соланж счастливо улыбнулась.

? Хотела бы я сказать, что вырезала их сама. Но, увы, ты слишком хорошо знаешь мои таланты. В деревне есть один резчик. Мне рассказал о нем Годвин. У него-то я и заказала эту миниатюру.

Чем дольше Дэймон рассматривал волков, тем больше они нравились ему. Вместо глаз у них были крохотные кусочки черного дерева. Ему почудилось даже, что звери улыбаются.

– Спасибо, – сказал он. – Какой чудесный пода рок!

– Я не очень надеялась, что тебе понравится. Это, конечно, не меч, не палица. Пользы от нее мало, но я... мне так хотелось подарить тебе именно эту миниатюру.

– Соланж, – сказал Дэймон, – я всегда буду хранить ее.

– Это еще не все. – Она исчезла в своей спальне, прежде чем он успел возразить, и вернулась через минуту, снова пряча руки за спиной. – Я случайно обнаружила ее и сразу поняла, что ты ей обрадуешься...

С этими словами Соланж протянула мужу толстый манускрипт, переплетенный в кожу. Дэймон отложил на стол миниатюру и взял у нее книгу.

– Книга трав, – вслух прочел он заглавие и перелистал несколько страниц, дивясь точности рисунков, красоте рукописных строчек. Дэймон был потрясен до глубины души. – Господи, Соланж, где ты это нашла?

– В монастыре, – гордо сообщила она. – Я выиграла эту книгу у отца Игнатия.

Дэймону показалось, что он ослышался.

– Выиграла?!

– Ну да... то есть, мне, конечно, пришлось за нее заплатить. Но вначале я должна была выиграть право купить ее.

? Когда это ты ездила в монастырь?

Соланж сделала вид, что не слышит грозных ноток в голосе мужа.

? Не тревожься, милорд, я ездила не одна. Будь уверен, со мной был целый отряд.

? Кто именно? – быстро спросил Дэймон.

? Ох, да не будь ты занудой! Ничего страшного не случилось. Я сказала солдатам, что хочу устроить тебе сюрприз, так что они ни в чем не виноваты. И потом, ездила я только один раз, чтобы забрать книгу. Разве ты ей не рад?

Она приподнялась на цыпочки и поцеловала мужа в щеку, затем перевернула страницу. Там был искусно рас крашенный рисунок с подписью: «Мать-и-мачеха. Помогает от кашля».

Дэймон взглянул на Соланж.

– Книга замечательная. Но я не могу понять, как тебе удалось уговорить отца Игнатия с ней расстаться.

– Это было нелегко. Первым делом я написала в монастырь и поинтересовалась, есть ли у них травники и, если есть, можно ли купить хоть один.

– И отец Игнатий, конечно, тебе отказал.

– Да, наотрез. Правда, он не скрывал, что в монастыре и вправду есть несколько превосходных книг о травах, но все они не для продажи.

? Мне с трудом верится, что он вообще прочел твое послание, – сказал Дэймон.

? Я помнила, что ты мне рассказывал, а потому приложила к письму травку из твоей коллекции. Извини, совсем маленькую. И велела спросить у отца Игнатия, сумеет ли он определить эту травку.

Дэймон с книгой в руках отошел к кровати и сел.

– Значит, ты воззвала к его тщеславию. Весьма умно.

– Спасибо. Через несколько дней я послала новое письмо и опять получила отказ. Но, наконец, мне удалось кое-чего добиться. Я вызвалась ответить на любые его вопросы об ангелах с условием – если отвечу и если отвечу верно, он продаст мне книгу.

– И отец Игнатий не устоял перед искушением посадить тебя в лужу.

– Вот именно! Я поехала в монастырь, ответила на все вопросы и купила книгу.

– И много вопросов он тебе задал?

Соланж закатила глаза к потолку.

– Целый список! Мне пришлось неделю сидеть над Священным Писанием.

Дэймон рассмеялся.

– Бедная Соланж, сколько же тебе пришлось пережить из-за меня!

– Рада, что ты это ценишь, – чопорно ответила Соланж и тоже расхохоталась.

Дэймон бережно отложил книгу и подошел к сундуку.

– У меня тоже для тебя кое-что есть.

Соланж оборвала смех, и в глазах ее появилось странное, беззащитное выражение. Дэймону стало не по себе. Она словно страшилась, что для нее приготовили нечто отвратительное, пугающее. Он отогнал эту мысль и, подойдя к Соланж, положил в ее ладони ожерелье.

– Надеюсь, тебе понравится, – сказал он.

Соланж смотрела на ожерелье. На тончайшей цепочке красовалась подвеска в виде цветочного венка. Лепестки цветов были из золота, сердцевинки – гранатовые, а между лепестками вставлены крохотные жемчужинки. Подвеска в точности подходила к кольцу, которое некогда подарил ей Дэймон.

? Счастливого Рождества, – нежно прошептал он, привлек Соланж к себе и увидел в ее глазах слезы. – Что такое, любовь моя? Тебе не нравится подарок? Это пустяки, найду другой, ты только не плачь, любимая...

– Нет, – сказала Соланж, прижимая к груди ожерелье. – Подарок чудесный. Лучше и быть не может. Просто я... – голос ее сорвался. – Я так люблю тебя.

После этих слов все страхи Дэймона развеялись, как дым. Осталась только безмерная любовь к Соланж, к ее слезам, к доверчивому теплу ее тела. Он коснулся губами ее волос, и Соланж запрокинула голову навстречу его поцелую...

14

– И не смей в мое отсутствие кормить собак, – в четвертый раз повторил Дэймон. – Они к тебе еще недостаточно привыкли.

– Не буду, – вздохнула Соланж.

– Раньше ты это тоже говорила. – Он пересек комнату и подошел к окну, где она сидела, озаренная солнцем.

? Я не стану ни кормить, ни поить их, господин ? покаялась Соланж. – И все же мне кажется, ты не прав, Дэймон. Эти псы сами хотят подружиться.

? И тем не менее. Не смей...

Щ Ладно, ладно, ладно. Не стану делать того, не буду делать сего... Ты, похоже, считаешь, что мне пять лет. А мне ведь уже двадцать пять.

Они спорили так изо дня в день всю прошлую неделю. С тех пор, как стало ясно, что оттягивать дальше поездку в Айронстаг нельзя. Оттуда прибыл гонец с письмом. Управитель почтительнейше просил нового господина прибыть поскорее, дабы разобраться с теми делами, решить которые без хозяина невозможно никак и которых скопилось уже великое множество.

Дэймон собрал дружину и стал собираться в путь, чтобы как можно быстрее возвратиться в Вульфхавен, то есть – к Соланж.

Соланж злилась, что он запрещает ехать и ей. Дэймон старался объяснить, что это не увеселительная прогулка. Соланж ядовито возражала, что умеет держаться в седле, и холодным ветром ее не удивишь. Он, похоже, забыл, в какую чудесную погоду она собиралась одна бежать из Франции!

Дэймон не забыл. Неукротимый дух и храброе сердце порой заводили Соланж туда, куда не сунулся бы самый здравомыслящий мужчина. Да разве такое забудешь?! Дэймона терзал страх, что следующая выходка Соланж станет для нее последней, и виноват в этом будет только он один. Он едва не поддался искушению взять Соланж с собой, чтобы приглядывать за ней. Слишком уж тяжким испытанием будет для него эта разлука.

К тому же Дэймон никак не мог избавиться от странного, недоброго предчувствия, которое охватывало его с новой силой всякий раз, когда он думал, что Соланж останется одна, а стало быть, без его защиты. Он твердил себе, что это глупости, что в замке полно людей и ее будут оберегать, как зеницу ока. И все же тягостное предчувствие не исчезало. Он уже почти решился взять ее с собой в Айронстаг, только бы избавиться от неприятной тревоги.

Дэймон смотрел на жену. Хрупкая фигурка на фоне окна. Как бы ни храбрилась Соланж, она все-таки женщина, слабая и уязвимая, и он, Дэймон, должен оберегать ее. Да, она перенесла путешествие в Вульфхавен, но какой ценой? С первых же дней пути Дэймон видел на ее лице признаки безмерной усталости, но тогда он был не в силах что-либо изменить.

Ее надо холить и нежить, а не тащить за собой в очередное путешествие, которое затянется на целую неделю. В конце концов, не так уж много времени прошло с тех пор, как они приехали в Вульфхавен, и Дэймон не станет рисковать здоровьем Соланж ради поездки в Айронстаг. Вот-вот начнутся настоящие снегопады, а значит, им придется торопиться, и некогда будет ставить на ночь шатры... А ведь Соланж нужны удобства, слуги, хорошая еда.

И все же Дэймону нелегко далось решение ехать одному. Взять с собой Соланж он не мог, оставить ее не хотел. Успокаивало то, что, по крайней мере, в его отсутствие Соланж окружают прочные стены замка, верные и надежные люди. Ничего плохого с ней не случится! Не должно случиться.

Соланж задумчиво смотрела на мужа, и глаза ее, ос пенные солнцем, сияли теплым янтарным светом.

Дэймон прервал свои размышления и заключил ее в объятия.

? Если б только ты взял меня с собой, – приглушенно сказала Соланж, утыкаясь в его грудь, – тебе не пришлось бы беспокоиться, что я нарушу твои запреты.

– Я ведь уже сказал – вместе мы поедем в Айронстаг поздней весной или же в начале лета, когда станет теплее, и не нужно будет торопиться. В замке за меня остается Эйден. Ты всегда сможешь обратиться к нему за помощью.

– Этого не понадобится, муж мой.

– Верно, потому что ты не станешь нарушать моих указаний. Не так ли, жена моя?

– М-м-м... – Соланж потерлась щекой о его щеку. Долго сердиться на Дэймона было невозможно.

– Соланж, родная, я говорил тебе сегодня, что люблю тебя?

– Кажется, да, милорд, но всего раза два. Этого не достаточно.

– Так вот, женушка, я люблю тебя, люблю превыше всего на свете.

– И я люблю тебя, муженек, превыше самой жизни.

Сквозь витражное окно доносились мужские голоса и нетерпеливый топот коней.

– Меня ждут, – с сожалением сказал Дэймон.

– И я буду ждать тебя, – отозвалась Соланж.

Он поцеловал ее, всей душой желая, чтобы этот по целуй не был прощальным. Соланж крепче обняла его, ухватившись за плечи, стараясь запомнить этот миг и хранить в душе до самого его возвращения.

– Черт возьми! – пробормотал Дэймон, отрываясь от нее.

Со двора уже доносились нетерпеливые крики. Не было времени поддаваться соблазну, который сулили эти поцелуи.

– Езжай с легким сердцем, муж мой, – сказала Соланж, лукаво улыбаясь.

? Постараюсь, любовь моя, если только сумею оторваться от тебя, – ответил он.

И тут, словно по сигналу, застучали в дверь.

? Милорд! – послышался голос Бредена. – Кони застоялись. Меня просили узнать, скоро ли ты спустишься.

– Скажи, что я сейчас иду. – Дэймон бережно поправил своенравную прядь, которая выбилась из косы Соланж.

Она лишь вздохнула и ободряюще погладила его по руке.

– Не бойся, Дэймон. Я буду выполнять все твои приказы... по крайней мере, до тех пор, пока ты не вернешься домой.

– Я постараюсь вернуться как можно быстрее.

Соланж проводила мужа во внутренний двор. Дэймон вскочил в седло, помахал рукой Соланж, и отряд покинул замок. Соланж не сводила глаз с дороги, покуда всадники не скрылись в осеннем лесу.

Мэйри стояла рядом с ней и тоже не сводила глаз с Дороги. Наконец она взяла Соланж за руку.

– Пойдем, займемся планом твоего сада. Нам сейчас нужно чем-то отвлечься.

– Это не мой сад, а наш.

– Хорошо, пусть будет вульфхавенский сад. Идем. И женщины вернулись в замок.

Без Дэймона жизнь как бы потеряла смысл. Прежде Соланж никогда не испытывала подобного чувства. Даже в долгие годы разлуки она так не тосковала. Слишком привыкла она все время быть с Дэймоном, любила нежиться в тепле его любви.

По настоянию Мэйри она попробовала заняться делом и вновь появилась среди веселых вышивальщиц. Соланж присоединилась к ним уже на следующий день после отъезда Дэймона, хотя в глубине души все еще побаивалась их общества. Постепенно Соланж все же убедила себя, что женщины Вульфхавена совсем не похожи на платных надзирателей Дю Клара. Работа над планами сада и устройство рождественского праздника помогли ей ближе познакомиться со всеми женщинами, и ни от одной она не услыхала недоброго слова.

Так Соланж постепенно училась открывать свою душу в ответ на дружелюбное внимание людей, окружавших ее. Настойчиво уговаривая подругу присоединиться к вышивальщицам, Мэйри безотчетно угадала, в чем именно нуждалась сейчас Соланж. Женщины были с ней ласковы, шутили, рассказывали забавные истории. Соланж заразительно смеялась вместе со всеми. Дни летели незаметно, и лишь сумерки вынуждали веселую компанию разойтись на покой.

Мэйри даже не пришлось убеждать Соланж заглянуть в детскую. Маркиза и сама давно хотела побывать там. Матери и няньки встретили ее со сдержанной радостью. Зато дети были непосредственны в проявлении своих чувств.

– Леди Соланж! Леди Соланж, ты отведешь нас на луг? – кричал Бертрам, подпрыгивая на коленях у матери.

– Боюсь, что нет, Бертрам. На луг мы сходим в другой раз. – Соланж уселась на полу рядом с Вильямом.

– Почему в другой, леди Соланж? – Крохотная девчушка бесстрашно дергала ее за рукав. – Я хочу еще раз посмотреть, где будет расти мое дерево!

– И я! – закричала ее подружка. – И я!

? И я тоже! – прибавил Вильям, с надеждой уставясь на Соланж.

Маркиза рассмеялась.

– С тех пор как мы были там в последний раз, луг нисколько не изменился. Да и все вы наверняка помните, где именно будут сажать ваши деревья. Но если хотите, мы принесем сюда карту, и я покажу вам на пергаменте, где вырастут ваши яблони и вишни.

Эта идея была встречена с шумным восторгом. Когда Мэйри принесла карту, дети набросились на пергамент, словно коршуны. Каждый объявлял избранное им место самым лучшим, самым красивым, самым удобным. Ребятишки толкали Соланж, карабкались к ней на колени, дергали ее за платье, требуя внимания и задавая тысячу вопросов. Она отбивалась, как могла, покуда матери, сжалившись над ее светлостью, не объявили, что пора ужинать. В один миг все дети умчались прочь, топоча маленькими ножками.

– Не подумай, миледи, что это из неуважения к тебе, – сказала, смеясь, одна из женщин, – Просто кухарка нынче обещала всех угостить пудингом.

– Пудингом! Что же, ничего удивительного, что они так быстро убежали. За пудингом и я бы помчалась сломя голову.

Соланж вдруг подумала о том, как замечательно живется этим малышам. Как славно, должно быть, расти в тесной компании, вместе есть, играть, гулять. Жаль, что самой так не хватало в детстве общества сверстников. С нею был только Дэймон.

? Славная шайка, верно? – спросила Мэйри с нежностью.

– Очень! – согласилась Соланж. – Как это чудесно – видеть столько счастливых детских лиц!

– Не такие уж они ангелы, госпожа моя, – весело откликнулась одна из нянек, услышав ее слова. – Все эти сорванцы дня не могут прожить без драки.

Одна за другой матери отправились есть. Соланж с Мэйри последовали их примеру.

– Знаешь, – сказала Мэйри по дороге в главный зал, – я подумывала о том, что детям пора учиться. Они не умеют ни читать, ни писать. До сих пор учить их было некому, кроме самого маркиза, а ему, конечно, было не до этого.

Соланж взглянула на нее.

– Но ты, насколько я понимаю, грамоте обучена.

– Немного, Соланж. Отец кое-чему научил меня, но уроки эти были случайными. Мало кто одобрял их. А мне очень хотелось учиться. Должна же я была уметь прочитать хотя бы названия цветов и фруктов.

– Кто-то должен исправить это упущение, – задумчиво проговорила Соланж.

– Конечно, и я даже знаю, кто именно. Ты!

– Мэйри, ты – само совершенство!

– Скорее уж, сама практичность.

– Стало быть, совершенная практичность. По-моему, это чудесная мысль – научить малышей чтению. Как думаешь, их матери не станут возражать?

– Возражать? – рассмеялась Мэйри. – Да они, скорее всего и сами захотят учиться. Вот увидишь.

В тот же день по всему замку разлетелась весть, что маркиза берется учить детей грамоте. Соланж решила начать уроки следующим же утром. Как заметила Мэйри, одно из преимуществ хозяйки замка в том и состоит, что она может сама решать, когда и чем заняться.

То, что Соланж увидела на следующее наутро, войдя в классную комнату, превзошло все ее ожидания.

На коврике полукругом сидели дети, притихшие, с широко раскрытыми глазами. Они радостно поздоровались с Соланж. Но самое удивительное было то, что позади детей сидели взрослые, в основном женщины и даже несколько мужчин.

Соланж замерла на пороге, ожидая неприятностей. Она не могла понять, зачем явились сюда все эти люди – разве что для того, чтобы возражать против занятий.

Мэйри шагнула вперед.

– Миледи, мы готовы.

– Готовы? К чему? – спросила Соланж, всматриваясь в лица собравшихся.

– К уроку, конечно. – Мэйри забрала у нее таблички. – Я тебя предупреждала! – прошептала она.

– Так вы все хотите учиться грамоте? – неуверенно спросила Соланж.

? Да, миледи, – откликнулась Каролина.

Остальные согласно закивали.

? Что ж, это очень приятно.

Соланж подошла к столу и взглянула на учебные принадлежности. Огромное чувство радости охватило ее. Она видела перед собой серьезные лица своих учеников. Маленьких и больших. Никто из них не насмехался над ней.

В глазах, устремленных на Соланж, было одно только робкое внимание.

? Боюсь, У меня не хватит на всех табличек, – сказала она в наступившей тишине.

? Так мы принесем еще, – отозвалась Мэйри.

Уроки шли медленно, поскольку и сама Соланж была неопытной наставницей, и ее взрослые ученики были не привычны к науке. Лучше всех справлялись дети, с восторгом и легкостью воспринимая все новое и интересное. Постепенно число учеников росло. Установилось постоянное расписание занятий. Соланж приятно было сознавать, что именно она может дать этим людям то, чего они так жаждут. Впервые в жизни она словно стала частью огромной семьи. Она сумела убедить большинство женщин и кое-кого из мужчин обращаться к ней по имени, и сама, в свою очередь, называла их по именам.

Жизнь Соланж в замке становилась все приятнее. Теперь люди, встречаясь с нею, сердечно здоровались. Женщины приходили к ней за советом. Даже кухарка советовалась с ней насчет блюд, которые надо приготовить, чтобы отпраздновать возвращение маркиза Локвуда.

Погода установилась холодная. Промозглый ветер гонял по земле бурые листья, румянил щеки Соланж, когда она отправлялась на прогулку. Эйден часто разрешал ей прокатиться верхом, однако неизменно сопровождал маркизу с двумя солдатами. Все трое ни на шаг не отдалялись от Соланж.

Ее раздражала такая опека, хотя она и понимала, что солдаты всего лишь исполняют приказ своего командира. Соланж понимала все, но эти прогулки под присмотром чересчур живо напоминали ей строгий надзор в Дю Кларе – почти тюремные строгости, которые она предпочла бы забыть. Дэймон должен, наконец, понять, что она уже не ребенок и не нуждается в опекунах. Соланж слишком долго жила под властью Редмонда, и потому ее тяготило такое строгое ограничение свободы.

Перед побегом из Дю Клара она молча поклялась, что никогда больше никому не позволит командовать собой. То, что Дэймон, в отличие от Редмонда, желал ей лишь добра, ничего не меняло в его стремлении следить за каждым шагом жены.

Соланж, впрочем, ни разу не попыталась ускользнуть от своих стражей, потому что жалела солдат и не хотела, чтобы по ее вине гнев мужа обрушился на их головы.

Днем Соланж пребывала в прекрасном настроении. Улыбка не сходила с ее лица. Однако она гасла, едва Соланж ложилась в пустую постель.

Ночами ей было труднее всего. Невозможно было отвлечься от мысли, что Дэймона нет рядом, что он не обнимет, не поцелует ее. Порой Соланж ночь напролет лежала без сна, глядя в потолок, на связки трав. «Дэймон скоро вернется, – твердила она себе. – Каждый прошедший день означает, что на целый день меньше осталось до его возвращения». И сон, в конце концов, при ходил к ней...

Эта ночь ничем не отличалась от прочих. За окошком падал легкий снежок, припорашивая землю тонким слоем седой пыли. Соланж ушла к себе вскоре после ужина, утомившись от дневных забот, но заснуть не могла – все гадала, что сейчас делает Дэймон. Быть может, он уже едет обратно? Тепло ли ему? Здоров ли он?

Оружие, висевшее на дальней стене, отливало густым металлическим глянцем. Все эти мечи, копья, палицы, безмолвно напоминали Соланж о годах, которые муж прожил без нее. Он доблестный рыцарь, искусный воин. Не стоит так волноваться за него.

Соланж поднялась с кровати и, подойдя к стене, потрогала пальцем холодный металл. Каждая царапина, вмятина напоминали о нанесенных и отраженных ударах. Дэймон сумел выжить во всех этих битвах. Наверняка он сумеет уцелеть и в недолгом путешествии из одного замка в другой. Зря она тревожится по пустякам.

Когда Соланж вернулась в свою спальню, в дверь тихо постучали. Женский голос звал Соланж. Она открыла. На пороге стояла Каролина. Лицо ее искажала тревога.

– Госпожа... – начала она и запнулась, задохнувшись.

– Что случилось? – Соланж втянула женщину в комнату. – Успокойся и объясни, в чем дело. Что-то с маркизом?

– Нет, госпожа... С Вильямом! – выдохнула Каролина. – Он пропал, прямо из постели! Я его всюду искала. Его нигде нет.

– Как пропал?

– Ну да! Миледи, я так боюсь за него! Он такой маленький, ты же знаешь, и... – Она разрыдалась.

– Кто еще знает?

– Его нянька и еще пара матерей. Я сначала бросилась к ним, думала, может, он сбежал к приятелям поиграть... – Каролина сжала руки Соланж. – Он мог упасть и...

– Не придумывай. Надо искать Вильяма. Скажи Мэйри, чтобы она взяла женщин и обыскала замок. Все закоулки. Ты иди с ними. Поняла?

– Обыскать замок... – повторила Каролина.

– Мэйри знает, что делать. Я соберу мужчин. Они поищут снаружи. Ну, иди же!

– Спасибо, миледи, – пробормотала она, но не двинулась с места.

? Ну же! И не волнуйся, мы его найдем, – еще раз сказала Соланж и легонько шлепнула ее.

Женщина натянуто улыбнулась и исчезла.

Соланж разбудила Эйдена и быстро объяснила, что произошло.

? Мы не знаем, как далеко он мог уйти, так, как не известно, когда он ушел. Но, думаю, в первую очередь, надо осмотреть луг возле леса, где будет сад. Вильям любит ходить туда.

Эйден набросил на плечи плащ.

– Не беспокойся, госпожа моя. Мы этим займемся.

Он вывел во двор солдат и начал раздавать указания.

Соланж пошла наверх, чтобы помочь другим женщинам. Что-то неясно тревожило ее. Она забыла нечто важное... но что?

Вишня...

«Волшебное дерево, – так сказала ему Соланж. – Волшебное дерево из старого сада...»

– Как я могла?! – шепотом укорила себя Соланж. Вот уже много дней Вильям просил сводить его к той вишне, а у Соланж все не было на это времени, а потом ей запретили покидать замок.

Она схватила в зале чей-то плащ и выбежала наружу, надо было отыскать солдат и сказать им, где искать Вильяма... Но никого из мужчин во дворе не было.

Старый сад был довольно далеко от луга, куда отправился Эйден. Ветер хлестал снегом в лицо Соланж, и она решила не тратить время попусту, разыскивая мужчин.

Она бежала вдоль старой каменной стены, обеими руками придерживая юбки. Лес был тих и мрачен, и никто не откликнулся на зов Соланж. Разглядеть что-то было почти невозможно. Выругав себя за то, что не прихватила лампу, Соланж наугад пробиралась между поваленных стволов и спутанных ветвей туда, где росло вишневое деревце...

Вильяма там не было. Не было и следов на снегу, которые подтвердили бы, что он вообще приходил сюда. Молодая вишенка, окруженная старыми деревьями, стояла, чуть присыпанная свежим снежком.

Обхватив себя руками, Соланж смотрела на деревце.

– Вильям! – звала она вновь и вновь, слепо оглядывалась вокруг. – Вильям!

И тут слева донесся едва слышный звук. Соланж моргнула, стряхивая с ресниц снег. Замерла. Прислушалась.

– Леди!.. – проскулил слабый детский голосок.

– Вильям! – Соланж пробежала несколько шагов и снова остановилась. – Позови меня еще раз, Вильям!

– Леди! – На сей раз голос прозвучал яснее или, быть может, просто был ближе.

Соланж смахнула снег с волос и, напряженно вслушиваясь, двинулась в этом направлении. Она едва не прошла мимо крохотного тельца, скорчившегося между ветвей упавшего дерева, Соланж бросилась к нему, подхватила на руки, поцеловала в холодную щечку и крепко прижала к себе маленького беглеца.

– Вильям, что ты здесь делаешь? – сердито и в то же время радостно воскликнула она, отряхивая с малыша снег.

– Д-де-рево, – стуча зубами, еле выговорил Ви льям. – В-в-олш-шеб-бное д-дерево...

– Надо было подождать, пока я отведу тебя к нему, – упрекнула Соланж, терзаясь угрызениями совести.

– И-изв-вини, – мальчик начал всхлипывать. – Я з-заблуд-дился. Мне с-страшно...

? Не плачь, не плачь, родной мой, все хорошо. Я не сержусь. Пойдем домой. Ты же совсем замерз.

Соланж усадила мальчика на колено, закутала его в плащ и огляделась, пытаясь понять, куда идти.

? Погоди, ? прошептал Вильям ей на ухо. – М-моя палочка...

Не выпуская его из рук, Соланж встала на колени и шарила по снегу, пока не наткнулась на палочку.

? Не беспокойся, вот она, твоя палочка.

Вильям был легонький, как перышко. Снегопад прекратился, и она, по крайней мере, видела, куда идет. Мальчик обмяк, уткнувшись подбородком в ее плечо – крохотная жизнь, которая всецело зависела от Соланж. И она вдруг поняла, что все отдаст, лишь бы спасти его.

– Не бойся, маленький, не бойся, – твердила она, тяжело переводя дыхание.

Обратный путь казался почему-то куда дольше. Труднее было увертываться от сухих веток, которые цеплялись за волосы, дергали за подол юбки. Она надеялась, что идет в верном направлении. Наконец показалась цепочка ее собственных следов, которые тянулись к лесу. Облегчением вздохнув, она пошла по ним.

И вдруг за спиной хрустнула сухая ветка. Кто-то шел по пятам за Соланж и остановился, едва замерла она.

Соланж выжидала, крепко прижимая к себе мальчика.

Тишина.

Сдерживая страх, она двинулась дальше, стараясь как можно легче. Чудились ей или нет эти призрачные шаги за спиной? Чье-то дыхание, похожее на беззвучный смех...

Соланж снова остановилась, и странные звуки тут же стихли.

Вильям смотрел на маркизу с испугом. Он тоже слышал шаги. Соланж пошла дальше, на ходу пытаясь определить, далеко ли от нее таинственный преследователь. Кажется, футах в двадцати. Сама она уже не сумеет убежать. Но вот Вильям...

– Боже милостивый, – громко и ясно произнесла Соланж. – До чего ты, оказывается, тяжелый. Знаешь, придется тебе дальше идти самому.

Она опустилась на колени, осторожно поставила Вильяма на землю и протянула ему палочку.

– Так-то лучше, – громко сказала она, торопливо кутая мальчика в свой плащ, и добавила шепотом: – Видишь этот след, Вилли? Иди по нему, иди как можно быстрее, он приведет тебя домой.

– Но...

– Делай, как я говорю! Будь храбрым мальчиком, Вильям, и скажи остальным, что я сейчас приду. Ну, скорее! – За спиной Соланж стояла зловещая тишина.

– Иди. Я надеюсь на тебя.

Сердце ее сжалось, когда крохотная фигурка заковыляла прочь, нелепо волоча за собой огромный плащ.

«Храни тебя господь», – подумала Соланж и, повернувшись, пошла назад, в темноту старого сада.

Она старалась не придерживаться в точности прежней дороги, немного отклонилась от нее, притворяясь, что заблудилась. Это даст Вильяму минуты две-три, не больше, но за это время он, быть может, попадется на глаза людям, вышедшим на поиски.

Пронизывающий ветер сбивал с ног, но Соланж, словно не замечала холода, напряженно ожидая, когда вновь появятся призрачные звуки. Корявая ветка зацепила юбку. Соланж остановилась, чтобы освободиться, и сразу уловила уже знакомое эхо зловещих шагов. Она пошла дальше – и все стихло.

Эта игра тянулась до тех пор, пока Соланж не дошла почти до самого деревца Вильяма. «Пора бы уж и прекратить прятки», – думала она.

Преследователь, как видно, был того же мнения.

? Вечер добрый, ангел мой, – прозвучал знакомый медоточивый голос. Человек вышел из темноты и медленно пошел к Соланж, вытянув навстречу руки, чтобы показать, что в них ничего нет.

Соланж окаменела. Слов не было. Был только безудержный, безрассудный страх. И ненависть. Слепая ненависть.

– Напрасно, право, ты пришла сюда одна, – чарующе улыбнулся Редмонд. – Что, если б тебя выследили волки, а не я?

– Волки мне не страшны, – ответила Соланж. – Уж лучше дикие звери, чем человеческая падаль.

На миг лицо его исказилось гневом.

– Я бы с удовольствием побеседовал с тобой о достоинствах волков, но у нас, боюсь, просто нет для этого времени.

Взгляд его метнулся за спину Соланж. Она почуяла сзади движение, но не обернулась. Удар пришелся в точности по затылку. Без единого звука Соланж осела на землю.

15

Это было их потаенное местечко. Никто из взрослых не знал, где они. Смех Соланж звенел свободно и радостно. Дразнясь, она проказливо помахивала перед лицом сжатым кулачком. Дэймон кричал на нее, пытался схватить, но промахнулся, потому что она была проворней Дэймона, проворней всех, даже когда заливалась неудержимым хохотом.

«Нет, Соланж, не смей, прекрати сейчас же», – кричал Дэймон и вдруг ударил ее по руке со всей силой, какую давала ему трехлетняя разница в возрасте.

Слишком поздно поняла Соланж, что это не игра, что Дэймон злится по-настоящему. Он кричал на Соланж, но она лишь тупо смотрела на разжавшуюся от удара ладонь, и желтые ягодки сыпались из ее руки в зеленую-зеленую траву...

Голова раскалывалась от боли. В висках размеренно грохотал невидимый молот. Соланж пробыла без чувств совсем недолго. Кто-то уложил ее на что-то мягкое и тепло укутал.

– Здравствуй, здравствуй! – пропел над самым ухом до отвращения знакомый голос. Соланж бессознательно сморщилась.

– Просыпайся, ангел мой! Пора вставать.

Соланж вспомнила тот давний день, который только что привиделся ей во сне. День, когда она нашла в лесу желтые ягодки...

– Соланж, – упрямо повторил приторный голос. – Проснись.

Соланж тогда казалось, что такие красивые, яркие ягоды должны быть непременно самыми вкусными...

От легкой пощечины она почувствовала боль. Пока еще не слишком сильную. Пока.

Желтые ягодки упали, затерялись в густой траве. Соланж запомнила их навсегда. Они росли на кустике странного, лилового-зеленоватого цвета. Такого же цвета были листья.

Следующая пощечина была уже сильнее.

Соланж навсегда запомнила название этого растения – болиголов.

Она открыла глаза.

? Не ожидала вновь увидеть тебя.

Редмонд изогнул брови.

– Я думаю!

За его спиной, в склоне холма, был виден низкий свод сумрачной пещеры. У входа стояли двое солдат. «Итак, они все выжили...» – с ужасом поняла Соланж. Тогда в Дю Кларе она собрала в лесу не только белену. Случайно во время верховой прогулки она наткнулась на знакомый зеленовато-лиловый кустик с ярко-желтыми ягодами.

Под покровом ночи она прокралась туда и собрала ягоды. Редмонд находился в Англии, но, должно быть, вот-вот вернется. Соланж высушила ягоды и спрятала их в потайном ходе неподалеку от своей спальни, чтобы ни свет, ни тепло не лишили их чудесных свойств. Когда Редмонд вернулся, у Соланж было все готово. Вернее, так ей казалось. Увы, она не слишком хорошо разбиралась в травах. Как видно, Редмонд получил недостаточно большую дозу...

? Ангел мой, – услышала она опять его голос, – я понятия не имел, что ты так изобретательна. Кто бы подумал, что ты сумеешь добраться до моего ужина? ? Он коротко хохотнул и приблизил лицо к Соланж, оцарапав ее щеку своей рыжеватой бородкой. – На сей раз тебе не представится случай проявить свою изобретательность. Я и так едва оправился после твоих кулинарных изысков.

– Сейчас за мной придет мой муж, – сказала Соланж.

– Бедняжка! Видно, тебя слишком сильно ударили по голове. Ты еще ничего не поняла. Твой муж уже здесь.

– Он придет и убьет тебя, – настаивала на своем Соланж.

– Ты имеешь в виду человека, который похитил у меня законную супругу? Человека, который был пособником в покушении на мою жизнь? Которого будут судить и повесят за все его преступления? Ты его имеешь в виду?

Соланж даже не дрогнула. Удивительно, но страха она не испытывала – лишь холодную, обреченную решимость. Наконец-то все будет кончено. Так или иначе, но кончено.

– Жаль только, что погода не слишком привлекательна, – заявил Редмонд. – Лондон так скучен в зимнее время.

Он отодвинулся от Соланж и открыл фляжку. Плечи его ссутулились, придавая графу сходство с неким волосатым зверем. «Як, – подумала Соланж, – кажется, так называется этот зверь».

– Боюсь, в Лондоне тебе не доведется увидеть местные достопримечательности, – продолжал Редмонд. – Кроме королевского двора, конечно, и, быть может, Тауэра, если будешь хорошо себя вести. Кстати, я знаю в Лондоне одну славную аптеку. В ней имеется в высшей степени примечательная задняя комнатка. Чего там только нет... Нужно будет непременно отвести тебя туда.

Он отхлебнул из фляжки.

? Я не поеду в Лондон, – сказала Соланж.

? Непременно поедешь. – Редмонд уселся рядом и с притворно заботливым видом подтянул одеяло, укрывавшее Соланж до самого подбородка. – Иначе как ты сможешь свидетельствовать против Локвуда? Как сможешь иначе поведать двору, что он совратил тебя, уговорил покуситься на жизнь любимого супруга, а потом бежать с ним? Этого мы никак не можем допустить. Пускай весь мир узнает, что это не человек, а сущий дьявол. Пускай все услышат о его преступлениях, прежде чем его казнят мучительной смертью.

– Ты же прекрасно знаешь, что он не имеет к этому никакого отношения. Я действовала одна.

– Ничего подобного я не знаю! Мне известно лишь, что мою сладкую женушку совратили и похитили. Вот что я знаю!

Соланж молчала и смотрела в его пустые глаза.

– Впрочем, – протянул Редмонд многозначительно, – в тот день, когда я приехал забрать тебя в Уэллберн, ты и вправду была немного не в себе. Помнишь, Соланж? Да, конечно, ты отчего-то злилась... Неужели из-за того, что я рассказал тебе о Локвуде? Неужели тебя так разгневала история о том, как жалкий сопляк явился ко мне в Айронстаге и предложил отдать все в обмен на тебя?

Соланж старалась дышать ровно, не желая показать, как глубоко задели ее эти слова. Граф почти нежно улыбнулся.

? Да, пожалуй, все дело в этом. Я рассказал тебе, как зеленый юнец пришел ко мне в ночь перед нашей свадьбой и предложил золото, земли – все, чем, как ему казалось, он владел, в обмен на тебя. Я рассказал тебе, как посмеялся над ним.

Соланж смотрела на земляной свод пещеры, тонущий в полумраке.

– Если б только я тогда знал, что ты все еще питаешь к этому мальчишке нежные чувства... Насколько проще обернулось бы все для нас обоих! Я убедил бы тебя, что ты принадлежишь только мне. Мне, и никому больше. Еще не поздно, Соланж. Ты все еще моя. Никто и ничто не в силах изменить это, и уж тем более – Локвуд.

От этих слов, от звука его голоса Соланж бросило в дрожь.

– Я никогда не была твоей. Я принадлежала ему еще до нашего рождения, и именно этого никто и ничто не в силах изменить.

Глаза Редмонда опасно сузились.

– Ты объявишь всему двору, что Локвуд одержим дьяволом. Ты скажешь, что он околдовал тебя черной магией, что он алхимик, чародей, проливающий невинную кровь.

– Нет!

Редмонд уперся обеими руками в плечи Соланж, придавив ее к земляному полу.

– Дорогая, зачем ты споришь со мной? Я так люблю тебя и любил все эти годы! Пускай ты презрела мою любовь, бежала от меня, но неужели ты не видишь, как сильно я люблю тебя, как хочу тебя.

Соланж отвернула голову.

– Ты не знаешь, что такое любить.

– Не знаю? О, как ты заблуждаешься! Я уязвлен до глубины души! Неужели муж, не любящий свою жену, станет разыскивать ее по другую сторону моря, после как она бежала от него и даже пыталась отравить? С чего бы человек, не знающий любви, будет идти по твоему следу и расспрашивать крестьян, детей и шлюх в тавернах, только бы найти тебя? Стал бы такой человек бродить по лесам вокруг замка, в котором поселилась беглянка, жить в жалкой хижине, мечтая лишь вновь увидеть свою не верную супругу? Стал бы терпеливо выжидать случая воссоединиться с ней, вернуть ее в свои объятия?

Откинув одеяло, Редмонд провел рукой по ее плечу.

– Неужели такой человек простил бы свою глупую слабую женушку за все ее прегрешения? Нет, Соланж, на такое способна лишь любовь. И я люблю тебя.

Он вдруг схватил женщину за запястья, рывком поднял, прижал к себе так стремительно, что у нее закружилась голова.

– Ты обладаешь бесценнейшим даром, Соланж. Одна лишь ты. Это тебе хорошо известно, оттого ты меня и мучишь.

От него пахло сырой землей и дымом. Соланж невольно задержала дыхание.

? От меня ты ничего не получишь, – уверенно сказала она.

? О нет, – пробормотал граф, лихорадочно гладя ее спину, – получу, Соланж, непременно получу. Одна лишь ты можешь дать мне это. Все прочие никуда не годятся. Одна лишь ты создана для того, чтобы утолить мое желание. И ты его утолишь, Соланж, непременно утолишь!

Вдалеке завыл волк.

? Милорд, – позвал один из стражей, стоявших у входа, времени нет, пора ехать.

– Хорошо, – отозвался Редмонд. – Седлайте коней. Мы уезжаем.

Собравшись с силами, Соланж оттолкнула его.

– Я никуда не поеду.

Зубы Редмонда блеснули в усмешке, словно лезвие кинжала.

– Сколько раз я твердил, чтобы ты называла меня по имени? Ах, упрямая женушка! И это после всего, что я сделал для тебя! После всех моих забот и волнений! Как видно, я недостаточно усердно наставлял тебя в послушании. Быть может, не стоило отпускать тебя из Уэллберна. Там ты вела себя так смирно...

– Там я умирала, – ровным голосом сказала Соланж. – Твои драгоценные опыты едва не убили меня.

– Жизнь в Дю Кларе лишь укрепила твой мятежный дух. Твои приближенные дамы были совершенно правы. Надо будет наградить их за службу, когда вернемся.

Соланж гордо вскинула голову, стараясь не обращать внимания на боль в затылке.

– Я никуда не поеду. Прежде тебе придется убить меня.

Редмонд вскочил.

– Что за глупые мысли! Я не намерен лишать тебя жизни. Ты нужна мне живой, а не мертвой. И тебе это хорошо известно.

– Я никуда не поеду.

– Если понадобится, я прибегу к насильственному способу и увезу тебя в Лондон одурманенной. Ты этого хочешь?

– Я хочу знать, почему ты не отправился прямиком к королю? Ведь вовсе не потому, что так соскучился по мне. Просто тебя предупредили, какие слухи ходят при дворе о твоей персоне!

Редмонд ничего не сказал, но застыл с плащом в руках. Соланж поняла, что задела его за живое.

? Ты знал, что, если покажешься при дворе, тебя всего тут же арестуют, – продолжала она ровным голосом. – Знал, что говорят о тебе люди. Знал, что ждет тебя, если не сможешь доказать свою невиновность. Знал, какое наказание полагается за подобные грехи.

Соланж добилась своего – граф слушал ее, не перебивая. Она медленно поднялась.

?Ты знал, что если не сумеешь представить достойного свидетеля в свою защиту, тебя тотчас возьмут под стражу и будут пытать, пока не признаешься. А потом повесят. Вот почему тебе так необходимо привезти свою жену, дочь всеми уважаемого маркиза, чтобы она свидетельствовала в твою пользу...

Волк завыл снова, на сей раз ближе. Издалека отозвался эхом другой зверь.

Граф коротко рассмеялся.

– Люблю, когда ты злишься. Никогда не забуду, как великолепна была твоя ярость, когда я прикончил твою любимую глупую кобылу. Ты вновь ожила, превратилась в ангела мести. Ты была просто восхитительна! Тогда твой гнев намного недель продлил мои опыты. Каков же он будет сейчас, когда на твоих глазах заклеймят и повесят Локвуда! Все это время ты ухитрялась врывать от меня самую нежную свою привязанность. Какая прелесть!

? Милорд! – вновь раздался снаружи обеспокоенный голос. – Пора ехать! Дольше медлить нельзя!

Редмонд словно и не слышал его.

– Ты воплотила в жизнь все мои мечты, – самодовольно заявил он. – Смерть мерзавца, которого я презираю, и твои муки... О такой удаче я и не мечтал!

– Чувствуешь запах лаванды? – мягко спросила Соланж.

Пронзительно заржали кони. Закричали люди. Какие-то тени заметались у входа. Редмонд бросился туда, выхватив меч. Послышались рычание, утробные крики. Кони с топотом унеслись прочь. И наступила тишина.

Граф попятился от входа.

– Боже мой, – проговорил он, потрясенный до глубины души. – Боже мой, ты видела их? Видела?

– Я никуда с тобой не поеду, – еще раз твердо сказала Соланж. – И ты тоже никуда не поедешь.

Редмонд оглянулся. Она стояла посреди грязной пещеры – прямая, свободная, волосы рассыпались по плечам, в глазах пылал огонь.

Редмонд крепче сжал рукоять меча.

– Ты поедешь со мной. Ты будешь свидетельствовать в мою пользу. У тебя нет выбора.

– Ошибаешься, Редмонд. Я остаюсь в Вульфхавене, и ты... – Соланж склонила голову набок, точно прислушиваясь к чьему-то голосу, – ты не сможешь мне помешать.

– Заткнись, шлюха! Или думаешь, что если валялась в чужой постели, это дает тебе право говорить со мной в таком тоне? За моей спиной целое войско! Я – граф Редмонд!

– Что ж, значит, я расскажу всю правду о преступлениях графа Редмонда.

Редмонд шагнул к Соланж, приставил острие меча к ее груди.

? Ты вводишь меня в соблазн, дорогая. Я был слишком мягок с тобой, но исправлю эту ошибку в будущем.

? У тебя нет будущего, – просто сказала Соланж.

? Отойди от моей жены, – прозвучал холодный, спокойный голос.

Граф застыл. Соланж почудилось, что в этом мгновении смешались прошлое, настоящее и будущее. Она видела всех троих одновременно и как бы со стороны. Сейчас все кончится... и Соланж знала, каков будет конец.

Потом Редмонд улыбнулся ей. Тысячи раз видела она эту лучезарную улыбку и потому знала, что за ней последует. За секунду до того, как его рука пришла в движение, Соланж бросилась на пол и откатилась прочь, уворачиваясь от смертоносного клинка. И все же острие успело задеть ей плечо. Миг спустя Дэймон с яростным криком бросился на графа и нанес смертельный удар. Меч пронзил кожаную куртку Редмонда, словно тончай шее полотно, и глубоко вошел в грудь.

Мертвое тело с глухим стуком рухнуло на пол. Дэймон вырвал меч и теперь стоял неподвижно и смотрел на поверженного врага, продолжая крепко сжимать рукоять меча.

Соланж подошла к Дэймону, накрыла ладонями его руку.

– Опусти меч. Все кончено.

Он, казалось, не видел и не слышал ее. Соланж шагнула вплотную к Дэймону, стараясь поймать его взгляд.

? Любовь моя, возлюбленный мой супруг! Все кончено! Уйдем отсюда.

Неподвижный взгляд Дэймона был устремлен на нее. За его плечом Соланж увидела Годвина.

? Маркиза, ты ранена? – с тревогой спросил он.

От этих слов Дэймон тотчас очнулся.

– Куда? – Он отшвырнул меч и, схватив Соланж за руку, потащил ее к лунному лучу, проникавшему в пещеру.

– Пустяки, – поспешно сказала она. – Царапина.

Дэймон бережно осмотрел рану на ее плече и понял, что она гораздо глубже, чем кажется.

– Надо отвезти ее назад в Вульфхавен, – предложил Годвин.

– Верно, – согласился Дэймон. – А этим пусть займутся солдаты. – Он указал на убитого.

Дэймону было ясно лишь одно – Соланж немедленно надо доставить в безопасное место и остановить кровотечение. Вульфхавен – вот источник спасения.

Когда отряд, возвращавшийся из Айронстага на три дня раньше условленного срока, повстречался с солдатами из замка, Дэймон похолодел от ужасного предчувствия. Когда же ему рассказали, что Соланж пропала и что мальчик, который был с ней, лепечет что-то о чудовище в старом саду, Дэймон понял только то, что Соланж в опасности.

Дэймон каким-то шестым чувством ощущал эту опасность и сразу догадался, что за чудовище бродит по старому саду. В глубине души он все это время не верил, что Редмонд мертв. И вот теперь Соланж в его руках...

Ярость битвы, старый испытанный союзник, снова овладела Дэймоном.

Грохот копыт и гром небесный сливались в единый звук, заглушая все остальное, когда Дэймон помчался спасать свою любимую. Он снова ощущал себя Локвудским Волком.

У ворот Вульфхавена рыцарь повстречал солдат, вышедших на поиски. Потом нашел следы Соланж, уводившие в лес, и обнаружил двойную цепочку следов, которые неотступно тянулись за нею. Наконец он отыскал место, где она без чувств рухнула в снег – там еще сохранился четкий отпечаток ее тела. Никогда еще он не был так близок к безумию. Он смотрел на очертания тела Соланж, с мучительной ясностью различимые на девственно-белом снегу. Крови, слава богу, не было.

Дэймон без труда отыскал заброшенную пещеру, хотя до сих пор и не подозревал о ее существовании. С той же легкостью прошел он по следам двоих мужчин. Стало еще проще, когда он услышал волчий вой – звери направляли его туда, где была Соланж.

Но самым простым и естественным было убить Редмонда. Звуки грома в ушах стихли в то самое мгновение, когда Дэймон погрузил меч в презренную плоть врага.

Что же с ним творится сейчас? Что за неведомое чувство сжигает его?

– Все в порядке, – успокаивала его Соланж, – все в порядке.

Дэймон видел, что это не так. Кровь текла по ее плечу, когда он, сжимая поводья, погонял и погонял Таранта, чтобы поскорей добраться домой.

У ворот замка их встретила взволнованная толпа людей. Лица мужчин окаменели, женщины рыдали.

? Все в порядке, – уверяла их Соланж, но Дэймон не желал ее слушать.

Он приказал срочно принести его лекарскую сумку и на руках внес Соланж в главный зал.

Он усадил ее в кресло у самого очага, напоил горячим вином, который принесли слуги. Затем отбросил ее спутанные волосы за спину и разорвал платье на плече, чтобы как следует осмотреть рану.

«Все не так уж страшно, – твердил ему рассудок. – Ты видывал раны и похуже».

Но сердце разрывалось оттого, что это была кровь Соланж. Дэймон пытался вспомнить, что надо делать дальше – и не мог. Весь его опыт лекаря бесследно исчез, словно растворился в этой крови. Ее крови.

Холодная, как ледышка, рука Соланж тронула его щеку.

– Выпей бульону, Дэймон.

Да не нужен ему этот чертов бульон! Он должен перевязать ей руку, остановить кровь... вот только не знает, как. Дэймон отупело смотрел на Соланж, надеясь, что она поможет ему.

– Всего глоток, любимый, за мое здоровье, – с улыбкой сказала Соланж.

Кто-то поднес чашку с бульоном к самым его губам. Он поколебался, затем взял чашку и единым духом вы пил все. Живительное тепло разлилось внутри. Сразу стало легче дышать.

– Горячая вода, – произнес вдруг Дэймон. – Мне нужна горячая вода и чистое полотно.

– Вот, милорд, – сказала подруга Соланж, указывая на тазик с кипятком, который стоял у его ног. – А вот и полотно.

– Это всего лишь царапина, – все успокаивала Соланж.

– Тебе повезло, – ворчливо отозвался Дэймон, промывая рану.

– Я это знаю, – ответила она, с глубокой нежностью вглядываясь в хмурое лицо мужа.

Соланж проспала всю ночь, затем еще сутки, и Дэймон стал беспокоиться. Но лоб на ощупь был прохладным, жара не было. Просто Соланж спала. Спала крепко, что не пошевелилась, даже когда спасенный мальчик со слезами пришел поглядеть, вправду ли маркиза жива. Она не шелохнулась, когда Дэймон, наконец, улегся рядом с нею, поверх одеял. Не открыла она глаз и наутро, когда он проснулся. Дэймон дважды менял ей повязки, прикладывал к ране целебную мазь. А Соланж все спала...

На второй день, ближе к вечеру, луч солнца упал на ее лицо, и его вкрадчивое тепло наконец разбудило Соланж. Сонно жмурясь, она попыталась заслониться от яркого света, но обнаружила, что не может шевельнуть руками. Открыв глаза, она чуть повернула голову.

Правая рука была перевязана, и всякая попытка пошевелить ею вызывала сильную боль. На левой повязки не было, но Дэймон, уснувший в кресле, крепко сжимал руку Соланж. Лицо его во сне казалось измученным, осунувшимся. Только небритый подбородок придавал ему некое разбойничье очарование.

Неуместность этой мысли вызвала у Соланж слабый смешок. Дэймон тотчас встрепенулся, крепче сжал ее руку и поднял голову, жмурясь от яркого света. Потом вдруг увидел, что Соланж улыбается, и тряхнул головой, не веря собственным глазам. Наконец Дэймон вскочил, ладонью тронул ее лоб.

? Как ты себя чувствуешь?

? Замечательно – ответила она. – А ты?

Он тяжело опустился в кресло и прижался лбом к ее руке. Собрав, Соланж подняла раненую руку и погладила его густые черные пряди. Дэймон тяжело дышал, не поднимая головы.

Других звуков в комнате не было слышно. Ни голосов в коридоре. Ни птичьего пения за окном. Лишь неровное, хриплое дыхание Дэймона. Безграничная нежность наполнила все существо Соланж.

– Я сама пыталась убить его, – сказала она, гладя Дэймона по волосам. – Как раз перед тем, как ты приехал в Дю Клар.

Он молча прижался щекой к ее ладони.

– Я вовсе не хотела обманывать тебя. – Собственный голос казался Соланж чужим, словно она слушала себя со стороны. – Когда ты появился, я действительно думала, что он уже мертв. Я хотела выждать еще один день, и тут появился ты... – Голос ее задрожал, но тут же окреп. – Тогда я решила, что уеду вместе с тобой. Я знала, что ты не захочешь сопровождать меня, но все же постаралась тебя уговорить. Я была так рада, что ты согласился...

– Ты должна была рассказать мне правду, – сказал Дэймон, не глядя на нее. – Всю правду.

Соланж слабо усмехнулась.

– А что я могла рассказать тебе, милорд? Что я отравила своего мужа и должна бежать прежде, чем меня прилюдно обвинят в убийстве? Могу вообразить, как охотно ты бы взялся помочь мне после этого рассказа!

– Ты должна была довериться мне.

? Наверное, ты прав. Но я не могла рисковать. Мне нужно было выбраться из Дю Клара. Любой ценой.

– И ты это сделала! – Дэймон, наконец, поднял голову и в упор поглядел на жену. – Теперь-то я понимаю, почему! Ты рисковала своей жизнью, чтобы уничтожить негодяя. Ты должна была в одиночку защищаться от демона во плоти, который терзал и мучил тебя...

? Он давно уже не касался меня, Дэймон. Я не видела его много лет... И не хотела, чтобы он снова принялся за свое. Прежде чем он появился в замке, я уже позаботилась обо всем.

Слова сами рвались с языка, и Соланж говорила, говорила, разрывая оковы прошлого...

– Понимаешь, ему нужна была кровь для опытов. Он всегда был помешан на алхимических опытах, а я была ему нужна, чтобы добиться в них успеха. После того, как в Уэллберне я захворала, он отослал меня набраться сил во Францию. Вернуться я отказалась, пригрозив, что любыми способами буду вредить его драгоценным опытам. И это помогло. Правда, ненадолго.

Дэймон упорно смотрел на ее ладонь.

– А потом?

– А потом он вернулся.

Соланж смолкла, не в силах рассказывать. Память унесла ее в тот страшный день, почти на два года назад, она задыхалась тогда от гнева и безмерного отчаяния, видя, как от рук Редмонда гибнет Гита – ее любимая лошадь. А он смеялся...

Каким отвратительным был его смех...

? Редмонд был прирожденным убийцей, – наконец сказала она. – Он любил убивать и смотреть на смерть. Он убил Гиту, а потом сказал мне, что будет по одному убивать рабов, пока я не соглашусь исполнить его волю. И я подчинилась. Что еще мне оставалось делать?

Дэймон молчал, наблюдая за игрой теней на лице Соланж. Опять в ее глазах появился жесткий лихорадочный блеск, которого он не видел с того времени, когда они на рыбацкой лодке плыли в Дувр. Этот блеск придавал взгляду Соланж отрешенность. Такую же отрешенность сотни раз видел Дэймон в глазах людей на войне.

Как бесстрастно перечисляла она грехи человека, которого пыталась убить! Дэймон знал, что не в его силах избавить Соланж от этой отрешенности. Все, что он мог дать ей, это себя самого и свою любовь.

И, может быть, тогда-то выражение отрешенности навсегда исчезнет из любимых глаз. А пока... Пока надо жить настоящим. Сейчас Соланж здесь, рядом, в безопасности. И он будет беречь и любить ее до конца своих дней.

– Теперь ты ненавидишь меня, Дэймон? – спросила Соланж каким-то чужим голосом.

– Ненавижу? – Он покачал головой. – Как я могу ненавидеть ту, которую люблю больше всего на свете? Как могу ненавидеть половину моей души... лучшую половину?

Соланж неуверенно взглянула на него – на ресницах ее дрожали слезы.

– Я не заслуживаю твоей любви...

– А мне кажется, что я не заслуживаю любви лучшей в мире женщины.

– Не смей так шутить!

– Шутить? И ты считаешь, что после всего я еще способен на шутки? Ты бы не говорила так, любовь моя, если бы могла заглянуть в мое сердце. – Он сел рядом с Соланж на пуховую перину, которая прогнулась под их тяжестью. – Моя возлюбленная отважна, как воин. Умна, как философ. И в тысячу раз прекрасней всех женщин мира, вместе взятых. Как я могу шутить над таким совершенством?

Соланж подвинулась, чтобы он мог лечь рядом, и положила голову на его согнутый локоть. Дэймон коснулся губами ее лба.

? Мое сердце навеки принадлежит тебе одной... Никакая сила в мире этого не изменит.

Соланж долго молчала, и Дэймону уже почудилось, что она вновь задремала... но тут она едва слышно проговорила:

? Что теперь с нами будет, любимый? Наш брак нельзя считать законным. Теперь выходит, что я опять овдовела.

– Я уже отправил гонца к Эдварду, дабы известить его обо всем, что произошло. Я сообщил королю о замыслах графа и потребовал расторгнуть твой прежний брак.

– Ты думаешь, он согласится?'

– Эдвард отнюдь не глупец. Наверняка до него уже дошли слухи о делах Редмонда. Мне он доверяет. Думаю, он исполнит мою просьбу, к тому же не без выгоды для себя. Я написал ему, что ты передашь все владения Редмонда в казну, ежели это будет в твоей власти.

– Пускай забирает все и сожжет дотла, если хочет!

? Сомневаюсь, что Эдварду придет в голову такая мысль... Зато он постарается, чтобы ты получила право передать в казну имущество покойного супруга, а затем найдет способ расторгнуть ваш брак. Этот старый лис знает немало лазеек.

Снова воцарилось молчание.

? Стало быть, все кончено. – Соланж глубоко вздохнула.

?Да, Соланж, все кончено.

Друг Дэймон осознал смысл этих слов. Да, все кончено. Кошмары, столько лет терзавшие его, похоронены вместе с прошлым. Соланж с ним, Соланж принадлежит ему, как было предначертано судьбой. Все кончено. Соланж чуть шевельнулась, коленом тронув его бедро.

– Пожалуй, нам надо бы сыграть еще одну свадьбу...

Яркий солнечный свет озарил комнату, воздух стал золотым...

– Это предложение, миледи? – Дэймон улыбнулся.

– Пожалуй, что да. Возьмешь ли ты меня, милорд?

– Да, любовь моя.

Эпилог

Счастье состоит из множества простых мелочей – шороха птичьих крыльев, ясной синевы полуденного неба, нескрываемой нежности в глазах любимого... или же восхищенного лица мальчугана, который пробует первый подарок лета – долгожданный пирожок с вишнями.

Соланж улыбнулась Вильяму.

– Ну, как, что скажешь? Стоило ждать этого урожая?

Вильям с серьезным видом кивнул.

– Хотя, – добавил он, жуя, – три года – это ужасно долго.

– Зато твое деревце принесло плоды раньше других, – напомнила ему мать.

Мальчик довольно улыбнулся!

Блюдо с пирожками пошло по кругу. Детишки с веселыми возгласами протягивали ручонки к лакомству. Привлеченный шумным весельем, в кухню вошел рослый муж чина.

? Что тут происходит, дорогая женушка? – осведомился Дэймон, по пути ухватив с блюда пирожок. – Неужели моя дочь опять рассмешила всех? Придумала какое-то новое слово? Или опять пыталась съесть что-то несъедобное?

С этими словами он подошел к Соланж, державшей на руках годовалую малышку, и звучно расцеловал обеих.

? Па-па! – четко произнесла девочка, протянув к нему руки. – Дай!

– Слова все те же, – с ехидством заметила Соланж.

– Хорошо, Катрин, я с тобой поделюсь. – Дэймон отломил кусок пирожка и протянул дочери. Малышка радостно захихикала.

– Увы, я пропал, – почти серьезно сказал Дэймон.

– Почему? – спросила Соланж, вытирая с подбородка дочери вишневый сок.

– Катрин меня погубит. Она унаследовала от матери всю ее красоту. Разве могу я в чем-то ей отказать?

Зато у нее отцовская улыбка и отцовское обаяние – невозмутимо заметила Соланж. – И, тем не менее, я нахожу в себе силы сказать ей «нет».

? Где же было твое «нет» прошлым вечером, когда Катрин захотела пожелать спокойной ночи соколам?

?Это совсем другое, – рассмеялась Соланж.

Катрин тоже залилась смехом и, уронив остаток пирожка, сунула пальчики в рот матери. Соланж бережно крохотную ручку, поцеловала и принялась оттирать с нее липкие следы угощения.

Глядя на две темные головки, любовно склоненные друг к другу, Дэймон почувствовал, что жизнь его, как никогда, наполнена до краев счастьем. Это было необыкновенно приятное чувство. Он все реже просыпался по ночам от страха, что Соланж ему лишь приснилась и сейчас исчезнет бесследно. Она всегда была рядом. Днем и ночью. Настоящая, как стены Вульфхавена. Сладостная, как сама любовь.

Прошедшие три года были для Вульфхавена истинно благословенными. Полоса удач началась со свадьбы Мэйри и Годвина...

«Нет, – подумал Дэймон, – это Соланж принесла всем удачу. Это она произвела на свет их первое дитя и готовилась скоро вновь родить. В ней ярче всего сиял свет Вульфхавена. Она ухаживала за садами. Заботилась обо всех, кто жил в замке. И каждую ночь доказывала Дэймону, как она благодарна ему за любовь и нежность.

Впрочем, в глубине души Дэймон считал, что не жена должна благодарить его. Это он будет вечно ей благодарен. Теперь Дэймон твердо знал, что он – счастливейший из людей. И лучшим доказательством тому были лица жены и дочери, похожие, как две капли воды.

Соланж передала ему Катрин, и они втроем вышли во двор замка, чтобы насладиться красотой летнего дня.

1

Вульф ? переводе с англ. – волк.