Роза на зимнем ветру

Шэна Эйби

Роза на зимнем ветру

Пролог

? Госпожа моя, – проговорил он, не поднимая головы и скрывая горькую усмешку.

Рыцарь преклонил перед ней колено и склонился к протянутой руке. Рука была прохладной, мягкой, шелковистой. Она так отличалась от его обветренных, грубых рук. Точеные пальчики чуть касались его ладони, изящные ногти отливали розовым.

Дэймон с удивлением отметил, что Соланж до сих пор носит золотое с гранатом кольцо – то самое, которое он подарил ей много лет назад. Камень тускло мерцал в сумеречном свете. Пальцы Соланж слегка дрожали. Возможно ли? Дэймон, наконец, поднял глаза, впервые за вечер, встретившись с ней взглядом.

Прошло девять лет, но она ничуть не изменилась. Все такая же юная и прекрасная, какой он помнил ее все эти долгие годы и о которой мечтал бессонными ночами.

На бледном лице темнели глаза, полные печали. Они оставались грустными, даже когда она улыбнулась ему. Украшения из золота и серебра казались слишком тяжелыми для ее нежной шеи.

Волосы, уложенные королевским валиком, были скрыты под прозрачной кисеей, но Дэймон хорошо помнил их темно-каштановый, почти черный отлив и то, как они вспыхивали ярким рыжим огнем, когда их касался луч солнца.

– Мой преданный друг, – промолвила, наконец, Соланж, слегка сжимая его пальцы, – мне так приятно видеть тебя вновь.

Дэймон наслаждался звуком ее голоса и одновременно злился на себя за то, что пал к ее ногам. Свободной рукой Соланж коснулась его и, послушный этому безмолвному приказу, он выпрямился и встал рядом с ней.

В приемной зале было очень холодно. Не спасали ни вышитые ковры на стенах, ни толстый слой соломы на плитах пола. У камина приглушенно переговаривались приближенные Соланж, и Дэймон спиной чувствовал их любопытные взгляды.

– Мне так тебя не хватало, – добавила Соланж едва слышно.

Дэймон глубоко вздохнул.

– Меня привел сюда долг, моя госпожа, – ответил он, стараясь казаться равнодушным и скрывая ту страшную боль, которую воскресила их встреча в его душе!

На одно короткое мгновение на лице Соланж появилось выражение боли. Или это было сожаление?

– Разумеется, – согласилась она и отвернулась.

Наступило тяжкое молчание. Каждый из них погрузился в свои нерадостные мысли. Чтобы отвлечься, Дэймон стал рассматривать платье Соланж. Расшитое тусклым золотом, украшенное сияющим, как роса, жемчугом, оно, казалось, отражало свет факелов. Глаза его невольно остановились на вырезе лифа, стремясь взглядом проникнуть за покровы, скрывающие ее грудь.

Соланж пристально смотрела на него, прекрасно понимая, о чем он думает. Она всегда видела его насквозь. Уголки ее губ чуть дрогнули.

Кровь бросилась в лицо Дэймону. Он, рыцарь, ведет себя, как неотесанный мальчишка-оруженосец.

– Миледи, где лорд? Где ваш супруг? – в отчаянии спросил он, наконец.

Улыбка растаяла. Взгляд снова стал печальным.

– У меня нет супруга, – ответила Соланж.

– Мадам?.. – Он окаменел.

Мир содрогнулся. Мир, в котором она была его солнцем, его сияющей звездой. Дэймон падал в бездну, и ухватиться ему было не за что.

– Здесь нет лорда, – очень тихо добавила она. – Есть только ты.

Задыхаясь, он смотрел на нее. Тяжесть в груди сменилась резкой болью. Он схватился за ворот кольчуги, силясь расстегнуть его.

Ропот дам за его спиной стих.

В наступившей тишине было слышно дыхание Соланж. В ее темных глазах плавали причудливые тени. Губы ярко алели на бледном лице. Несмотря на природную хрупкость, у Соланж всегда была сильная воля. И вот теперь она изменила ей. Не может быть! Она смеется над ним! Не могут ее слова быть правдой.

Соланж нерешительно протянула руку и коснулась плеча Дэймона. Голос ее был глух и нежен.

– Ты хочешь меня? Я твоя.

1

Англия, 1279

Их детство прошло в замке отца Соланж. Она, будучи дочерью сеньора, была ограничена в своем поведении рамками всевозможных условностей, но еще маленькой девочкой научилась ловко обходить их. Соланж ненавидела вышивание, терпеть не могла играть на лире, а уж уроки хорошего тона заставляли ее прятаться в самых дальних и темных уголках замка. Там Дэймон обычно и находил ее, рассказывающую придуманные истории невидимым собеседникам.

Среди слуг ходили упорные слухи, что она – «подменыш», подложенный эльфами в колыбель вместо настоящей дочери сеньора. Хотя на самом деле странности девочки объяснялись проще – ее мать была француженкой. Произведя на свет Соланж, она умерла, так и не успев выучить ни одного английского слова. Впрочем, она к этому и не стремилась.

От матери Соланж унаследовала молочно-белую кожу, миндалевидные глаза и изящные манеры. От отца – сурового маркиза Айронстага – обаяние и любовь к чтению. И хотя она родилась в замке, он не стал для нее по-настоящему родным домом. Ее боялись. Ее избегали. Вокруг Соланж витал магический дух. На детском личике светились взрослые, мудрые глаза. В хрупком теле таилась странная сила.

Но не это было для Дэймона главным. Уже тогда она была его звездой, его жизнью, а он – ее рыцарем, заступником и страстным поклонником ее необычайной красоты.

Порой она засыпала, уронив головку ему на плечо. Ее шелковые волосы щекотали Дэймону подбородок. Он крепко прижимал ее к себе, чувствуя ответственность за эту необыкновенную девочку.

В замке все считали его старшим братом Соланж, но только не он сам. Дэймон любил ее, любил по-настоящему и готов был ждать столько, сколько понадобится. Он был уверен, что и Соланж принадлежит ему точно так же, как он ей, а значит, единственным возможным завершением этих чувств будет свадьба, и они станут мужем и женой.

А пока он готов был ждать, вытирая ей нос, когда она болела, и, успокаивая, когда ее любимые собаки погибали на охоте. Если же в ее сумасбродную головку приходила мысль взобраться на самое высокое дерево в старом саду, Дэймон подавал ей руку и помогал найти кратчайший путь к вершине.

Она безоглядно доверяла ему, во всем полагалась на него и считала его источником всего самого лучшего в жизни. Она любила Дэймона, но положение наследницы создавало определенные сложности, о которых она не подозревала.

Дэймон был уверен, что девушка создана для него, но, в отличие от юной Соланж, понимал, сколько потребуется усилий, чтобы ее отец, могущественный Генри Айронстаг, отдал дочь именно ему.

Дэймон Вульф[1] был сиротой. Его родители, маркиз и маркиза Локвудские, умерли от холеры, когда он был еще совсем маленьким. Отец Соланж взял трехлетнего мальчика на воспитание. Он не мог поступить иначе, ведь маркиз Локвуд был его близким другом.

Родовой замок Дэймона – Вульфхавен быстро пришел в запустение. Он живописно возвышался на вершине скалистого холма и напоминал загадочное логово, утонув шее в лесах и туманах. Его называли прибежищем языческих демонов. Поговаривали, что черные камни его фундамента остались от капища дьявольских друидов, а еще – что сами друиды порой вершат там свои нечестивые ритуалы. Знатных господ из замка подозревали в происхождении от друидов. Говорили, что волчье имя приняли они неспроста, что наверняка имеют родню среди волков, а то и сами оборачиваются...

Все эти россказни привели к тому, что крестьяне старались держаться от замка подальше. Последние маркиз и маркиза Локвудские с трудом удерживали селян, а с их смертью почти все разбежались, кто куда – подальше от этого проклятого богом места.

Вульфхавен стоял – одинокий, устремленный к небу памятник прошлому. Стаи диких волков, словно подтверждая его название, каждую ночь собирались среди камней и оглушали окрестности страшным воем.

Юный маркиз с грустью наблюдал, как земли его пращуров захватывают соседние лорды. Его опекун не делал ничего, чтобы исправить положение. Ему хватало своих забот. Все эти обстоятельства ставили юного Дэймона в странное положение. Сирота, сын знатных господ, воспитанник властителя. Но не наследник, столь необходимый роду.

Знатный по рождению, но не обладающий властью, он, тем не менее, был своим человеком для всех обитателей замка. Его стремление найти собственный путь в жизни вызывало уважение, но будущее его было пока туманным.

Дэймон очень хотел стать целителем. Он старался не пропускать ни одного визита лекаря, внимательно прислушивался к его словам и неофициально считался его учеником. Так он познал основы медицины, но вскоре старик-лекарь уже не мог удовлетворить его растущую тягу к знаниям, и Дэймон принялся учиться сам, беседуя с каждым, кто мог рассказать ему что-то новое о домашних снадобьях.

В результате Дэймон стал знать о травах больше всех в округе. Пациенты, в основном крестьяне, потянулись к нему за помощью. Одни – с зубной болью, другие – со сломанными костями, третьи – с разными иными хворями. Известность его росла, отчасти потому, что его лекарства и правда помогали, но так же и оттого, что, в отличие от старого лекаря замка, Дэймон ни с кого не брал платы. Он всегда делал для пациента все, что мог, но понимал, как этого мало. Будь у него возможность, как много он бы сделал!..

А пока он бродил по окрестным полям и болотам в поисках нужных трав. Часто его сопровождала Соланж. Он радовался ее присутствию не только потому, что любил ее, но и потому, что у нее был очень внимательный глаз: она замечала самые тонкие травинки, которые ускользали от его взгляда.

Дэймон мог стать великим целителем, но он не мог изменить своего происхождения. Знати не пристало заниматься ремеслом, а практиковать ради удовольствия ему не позволил бы Генри – отец Соланж.

К тому же его ждало наследство – пустой, обветшалый замок, заросшие поля и пришедшие в запустение деревушки на краю света. И Дэймон был полон решимости привести все в порядок. Он был уверен, что сможет и восстановить замок, и исцелить больных, и, что самое главное, – дождаться свою Соланж и быть с ней рядом. Всегда.

Однажды, когда Соланж едва минуло шестнадцать, она позвала Дэймона в свои покои, хотя обычай запрещал юноше его лет, к тому же не родственнику, оставаться наедине с юной девушкой. То, что ему была позволена такая вольность, встревожило его.

Смеркалось. Соланж сидела у открытого окна, и ее темный силуэт четко выделялся на фоне заходящего солнца. Чистый, четко очерченный профиль напомнил ему мотылька, которого он видел как-то ночью в деревне: хрупкое, изящное, неземное существо.

– Послушай, Дэймон, – обратилась она к нему, – леди Элспет говорит, что женщина без мужа неполноценна. Что женщина не может совладать с желанием согрешить и что эта ее природная слабость может и должна сдерживаться мужчиной. И еще она говорит, что бог сотворил нас такими для нашего же блага.

Дэймон скорчил гримасу.

– Леди Элспет – старая ханжа. Все знают, что лорд Хатрон у нее под каблуком.

– Знаешь, я тоже так думаю, – радостно согласилась Соланж, и глаза ее заблестели.

Дэймон присел рядом с ней. Прохладный ветерок из распахнутого окна приятно обдувал его лицо. Соланж придвинулась ближе, обняла его и положила голову ему на плечо.

Даже это невинное прикосновение воспламенило Дэймона. Длинные волосы девушки струились по его руке и щекотали ладонь. Дэймон погладил шелковистые пряди.

– Женщина нужна мужчине, а мужчина нужен женщине, – медленно проговорил он. – Лишь тогда возникает гармония.

Это все, что он мог ей сейчас сказать. Соланж еще слишком юная и пока не готова принадлежать ему. Он выпустил ее локоны, и они свободно рассыпались по его груди душистыми мягкими волнами. Закатное солнце играло в них искорками меди.

– Дэймон... – Она замолчала и прижалась к нему.

– Да? – Дэймон изо всех сил старался, чтобы голос его звучал по-братски, но упоительный запах ее волос кружил ему голову. Он готов был уже забыть о клятве, которую дал самому себе, – ждать еще год. Соланж, словно сонный котенок, потерлась щекой о его руку. Дэймон улыбнулся.

– Ты когда-нибудь поцелуешь меня? – промурлыкала она.

Дэймон замер. Соланж спрятала лицо у него в рукаве. Потом подняла голову и взглянула на него из-под густых ресниц.

Дэймон не мог оторвать взгляда от ее губ. Свежие и яркие, они напоминали ему или спелые вишни, или алые розы, или... потаенные женские местечки. Большим пальцем он очертил эти губы и почувствовал на пальцах ее теплое дыхание. В ее глазах, прикрытых темными ресницами, плясали дразнящие огоньки.

Осторожности как не бывало... Соланж хочет принадлежать ему. Он не в силах сдерживать свое желание. Они любят друг друга.

Дэймон склонил голову и приник губами к ее губам.

Он едва дышал, стараясь не напугать ее. Губы Соланж были мягче, чем он ожидал, и вкус их обещал неведомое, прекрасное яство, которым была она сама. Он рывком притянул ее к себе.

Поцелуй длился долго. Кровь ударила Дэймону в го лову, затмевая все, кроме Соланж. Вкус ее губ, ее. Он все крепче сжимал девушку, все сильнее разгоралось в нем пламя. Соланж, Соланж, Соланж...

Она отвечала ему, обвила руками шею, тесно прижалась... Ее крепкие груди касались груди Дэймона, волосы окутали их покрывалом тайны. Она отстранилась на миг глотнуть воздуха, но он не выпускал ее, осыпая поцелуя ми щеки, изящный подбородок, нежную шею... Он услышал стон и не сразу понял, что стонет сам.

Пальцы ее коснулись волос Дэймона и запутались в них. Вдруг Дэймон почувствовал солоноватый вкус. По ее щекам струились слезы. Потоки слез. Дэймон моментально отрезвел. Боже всемогущий, что он натворил?! Да он хуже зверя, животного... Он осторожно разомкнул руки Соланж, обвившие его шею.

– Госпожа?.. – служанка Соланж Адара вошла в покой с платьем к сегодняшнему обеду.

Соланж поспешно отвернулась к окну, кончиками пальцев смахивая с лица остатки слез.

– Положи платье на постель, Адара, – тихо сказала Соланж.

Дэймон поймал подозрительный взгляд женщины и поднялся.

– Я должен идти. Увидимся за обедом.

Соланж обернулась к нему. Не говоря ни слова, она всматривалась в его лицо. Впервые в жизни ему стало не уютно рядом с ней. Ее чистый, испытующий взгляд был для него немым укором. Губы Соланж, влажные и припухшие, блестели. Он почувствовал, что должен срочно покинуть ее, пока окончательно не погубил себя в ее глазах.

– Да, увидимся за обедом, – еле слышно повторила Соланж и опустила взгляд.

Соланж стояла перед зеркалом и любовалась своим отражением. Она приподняла брови – и Соланж в зеркале сделала то же. Она опустила их – и к зеркальной девушке вернулось ее обычное спокойствие.

Зеркальная девушка казалась Соланж удивительной красавицей. Это была сама Соланж и в то же время не она. Изумрудно-зеленое, расшитое золотом платье эффектно облегало фигуру.

Адара затягивала на ее талии пояс-цепочку, длинные концы которой свисали до полу. Руки ее двигались ловко и легко, но было в ней в этот вечер что-то странное – какое-то тайное возбуждение. Соланж чувствовала это и молча следила за ней. Не странно ли, что она, зная Адару всю жизнь, на самом деле ничего о ней не знала? В Адаре была та же отстраненность, которую Соланж не раз подмечала в других случаях. Это была странная смесь робости и снисхождения, которым Соланж, как ни старалась, не могла найти объяснения.

– Адара, – обратилась она к ней, – ты любишь меня?

Руки женщины замерли.

– Люблю ли? Разумеется, люблю, госпожа.

Соланж с интересом изучала ее склоненную голову.

– Почему же тогда ты никогда не улыбаешься мне…

Адара выпустила пояс. Он изящно обвил бедра девушки. Украшенные рубинами кисти спрятались в складках юбки. Не ответив на вопрос, Адара принялась убирать волосы Соланж в золотую сетку.

– Я чем-то обижала тебя? Была к тебе жестока или несправедлива? – не успокаивалась Соланж.

Она склонила голову и коснулась затылка, пробежав пальцами по тонкому металлическому кружеву, усыпанному бриллиантами. Взглянув в зеркало, Соланж увидела выражение лица Адары.

Служанка покачала головой. Губы ее были сжаты.

– Может, я обидела кого-то из твоих близких? – продолжала Соланж.

– Нет, госпожа. Что это вам в голову пришло? Обед вот-вот подадут, госпожа. Вам пора вниз.

Она коротко поклонилась, повернулась и вылетела из комнаты. Соланж вздохнула. Вот так всегда. Она состроила гримаску своему отражению.

– Страшилище ты, – прошипела она, – дьяволица уродливая! Но почему же тогда Дэймон целовал тебя?

– Потому что ты попросила его об этом, глупышка, – ответила самой себе Соланж. – Сам он никогда бы этого не сделал. Ты просто-напросто вешалась ему на шею. А он совсем растерялся. Или испугался.

Дэймон, любимый... Дэймон, в чьих черных волосах играла солнечная радуга. Дэймон, в темно-карих глазах, которого пряталась тайна звезд. Стоило только заглянуть в них поглубже, чтобы разгадать эту тайну... Дэймон, прервавший ее поцелуи, отказавшийся от нее. А она могла дать ему так много!

Сила его объятий ошеломила Соланж. Она ждала их так долго – тысячу лет. И когда, наконец, свершилось это долгожданное чудо, она поняла, что значит для него. И безмолвные слезы радости невольно оросили щеки. Это был счастливейший миг в ее жизни.

Но он миновал. Теперь ей придется вновь завлекать Дэймона. Придется все начинать сначала. Соланж задумчиво коснулась сетки на голове. Потом приподняла юбки – слишком тяжелы, чтобы в них бегать. Чем старше она становилась, тем тяжелее делались ее наряды. Она вздохнула и выплыла из покоев, лелея в голове планы возвращения Дэймона.

Вечерний замок выглядел зачарованным. Факелы озаряли тщательно вытканные и богато расшитые гобелены. Танцующие кругом тени напоминали Соланж о вещах самых неожиданных, вроде вкуса медовых сот или запаха осени.

В Айронстаге было тепло и уютно – в отличие от других замков, где обычно веяло сыростью. Мебель, одежда, украшения, посуда – все, чем владел отец Соланж, было самым лучшим. Что-то он получил по наследству от предков, кое-что приобрел сам, но многое было сделано здесь, в самом замке – из местной шерсти и льна. Земли здесь были плодородны и богаты.

Маркиз Айронстаг жил широко и если уж задавал пир, то пир горой. Все пряности, какие можно было найти в Лондоне и Дувре, были к услугам его поваров – от коробочек с перцем и шафраном до связок драгоценного сухого чайного листа, привезенного с Востока. Все, что окружало Айронстага, должно было удивлять окружающих.

Соланж вышла на главную лестницу и замерла. Внизу царила непривычная суета, и ее охватило беспокойство. Насколько она знала, никого нового не ожидалось.

Были только давно знакомые незнатные дворяне. Но, приглядевшись, она заметила среди них нескольких не знакомцев.

Это были солдаты в оранжево-зеленых туниках. Они пили и хохотали, с любопытством озираясь кругом. Все были длинноволосые и бородатые. Их дикий, дерзкий вид не понравился ей с первого же взгляда. Кое-кто заметил ее появление и теперь пинал приятелей, пока все взгляды не обратились к ней. Шум стих.

Соланж не знала, что делать. Она не привыкла к такому всеобщему, пристальному вниманию, да и в придворных манерах искушена не была. Шея и щеки ее пылали. В отчаянии она искала в толпе хоть одно дружественное лицо, но повсюду натыкалась лишь на откровенно наглые взгляды. Где Дэймон? Где отец?

Ей ничего не оставалось, как гордо поднять голову, чтобы скрыть свою тревогу, и спуститься вниз по лестнице.

– Доченька, – услышала она, наконец, голос отца. Гости расступились, и Соланж увидела Генри. Он стоял с кем-то у камина. Девушка с облегчением вздохнула и скользнула сквозь толпу к ним.

Генри встретил ее на полпути и подвел к человеку, с которым беседовал.

– Ты чудесно выглядишь, – чуть слышно пробормотал он, будто сам, удивляясь этому.

А вот Соланж удивилась по-настоящему. Никогда прежде она не слышала от отца слов одобрения. Ей казалось порой, что она для него что-то вроде домашнего зверька, которого надо кормить, иногда наказывать, но считаться с ним совсем необязательно. Она открыла, было, рот, чтобы поблагодарить его, но маркиз не дал ей сказать ни слова.

– Ну, вот и она, – объявил он и хлопнул незнакомца по плечу.

Напрасно ждала Соланж, что гость представится. Мужчины, казалось, были чем-то озабочены. Тревога все сильнее сжимала сердце Соланж.

– Рада встрече, мой господин, – тихонько проговорила она наконец, не поднимая глаз. Ей казалось, что весь замок с интересом наблюдает за этой сценой.

Внезапно человек наклонился, взял ее руку и прижал к губам. Она потрясенно вскинула взор.

У него были самые яркие глаза из всех, какие ей доводилось видеть. Они будто вобрали в себя весь свет этого зала, и сами стали источником света. На миг, когда его губы коснулись ее руки, Соланж охватила паника. Но тут он улыбнулся, глаза его обрели светло-серый цвет, а сам он выглядел совершенно обычным человеком.

– Это граф Редмонд, дочь моя, – представил его отец.

– Леди Соланж, – проговорил граф с явным французским акцентом.

Сначала ей показалось, что губы его шевелятся беззвучно, и только потом она услышала свое имя – Соланж...

Разумеется, она знала, кто он такой. Стивен, граф Редмондский, последний наследник родовитых соседей-дворян, с которыми семью Соланж разделяла вековая вражда. Причиной тому были приграничные земли и деревни, на которые зарились обе семьи.

Чтобы остановить войну, понадобился королевский указ. Король Эдуард не желал, чтобы два самых богатых рода истребили один другой, а потому просто-напросто объявил спорные земли своими.

Соланж не могла понять, почему граф появился в их доме. Официально война закончилась, но вражда не прошла – ни с одной стороны. Каждый считал противника виноватым в том, что вожделенные земли потеряны. Последнего графа Редмонда, дядюшку нынешнего, отец Соланж именовал не иначе, как драным старым козлом. Когда же пять лет назад тот умер, Генри, дабы отпраздновать сие событие, задал недельный пир, на который пригласил всю соседскую знать – кроме нового графа.

«Нет, – подумала Соланж, – этот Редмонд совсем не похож на своего дядюшку. Этого никто не назвал бы козлом. Тигром, скорее даже львом».

Он был лет на десять старше Соланж. Как и другие чужаки, длинноволос и бородат, но, в отличие от них, не смугл. Длинные золотистые кудри падали ему на спину. Рыжеватая ухоженная борода скрывала большую часть лица.

Была в нем некая странность, вызывающая у Соланж настороженность и легкомыслие одновременно.

– Солнечный ангел, – проговорил он.

Соланж не могла заставить себя отвести взгляд от его губ, зачарованная томительной медлительностью вылетавших оттуда слов. Губы сомкнулись в улыбке, и тогда она вновь взглянула в бледные глаза графа.

– Имя, достойное той, кто носит его. – Он продолжал улыбаться.

Она поняла, что речь о ней, и, скрывая смущение, склонила голову. Мгновение тишины длилось, казалось, вечность. Соланж страстно мечтала оказаться в своих покоях, в конюшне, где угодно – но только не стоять здесь, перед ним.

Молчание нарушил Генри.

– Отлично, – сказал он, – идем обедать. В большом зале царило оживление. Всем то и дело требовались слуги. На каменном полу устанавливали скамьи. Прислужники сновали, поднося мед и эль, блюда с жареным мясом и овощами, караваями хлеба и толстыми ломтями сыра. Повсюду стояли вазы со сваренными в меду фигами и другими сластями. Со стуком ставились на столешницы тарелки, звенели кубки.

Вместе с отцом и графом Соланж прошла к своему обычному месту за главным столом. Те, кто ел за отцовским столом, были достаточно знатны, чтобы сидеть каждый в отдельном кресле, а не тесниться на общей скамье. Сам стол стоял на каменном возвышении, лицом к другим, и отсюда можно было видеть всю залу.

Редмонда усадили справа от Соланж, так что им надо было пользоваться одним ломтем хлеба. Обычно рядом с ней сидел Дэймон. Но где же он? Соланж внимательно осматривала зал, отыскивая в толпе знакомый облик, но его нигде не было.

Есть ей расхотелось. Неужели она так надоела Дэймону своими откровенными приставаниями, что теперь он не может видеть ее?! Соланж почувствовала комок в горле. Если она потеряет Дэймона, как ей жить? Он был ее лучшим другом. Ее единственным другом.

Граф поднес к ее губам кусок мяса и ждал, когда она обратит на это внимание. Все в зале перестали есть и наблюдали за этой сценой.

Наконец Соланж встрепенулась и... увидела у своих губ толстые пальцы графа, держащие истекающий соком кусок мяса.

«Он что, всерьез надеется на то, что она станет есть у него из рук?» – подумала с возмущением Соланж. Она изо всех сил вжалась в кресло, отчаянно глядя то на отца, то в зал. Все с жадным любопытством уставились на нее. В некоторых взглядах была симпатия, даже жалость. Но взгляд отца испугал ее.

Брови его были сведены, рот сжат. Он казался старше своих лет. Прежде он никогда не смотрел на нее с такой злобой. Кивком он приказал ей взять кусок из рук графа. Соланж не шелохнулась. Редмонд спокойно ждал. Мясо остывало.

Соланж вдруг подумала, что отец прознал как-то о ее вольном обхождении с Дэймоном и решил наказать ее, преподать ей урок. Тяжесть расплаты казалась чудовищ но несоразмерной греху, но иной причины придумать она не могла. Соланж поняла, что придется повиноваться отцу, ведь в его власти было запретить ей видеться с Дэймоном.

Соланж осторожно подалась вперед, судорожно сжимая руками подлокотники. Она ощутила, как самый воз дух вокруг наполнился ожиданием, жадным любопытством, сосредоточенным на ее губах, приближающихся к пальцам графа.

Как можно осторожнее Соланж сжала зубы. Граф немного посопротивлялся, не выпуская мяса, пока она не сомкнула губы на кончиках его пальцев, и лишь тогда вы пустил кусок.

Соланж поспешно откинулась назад, с отвращением глядя на стол, заставленный яствами. Мясо было сухим, безвкусным.

В зале стояла мертвая тишина. Такой тишины, как эта, Соланж не слышала ни разу в жизни. Она проглотила мясо. И вновь подняла взгляд. Граф держал перед ней кубок с вином – свой кубок.

Какой-то миг она просто рассматривала его руку. От метила про себя, что рука эта не знала битв. Что обшлаг рукава его туники подшит мелкими, почти невидимыми стежками. Потом сосредоточилась на тяжелом золотом кубке – одном из лучших кубков отца.

Соланж понимала, что это предложение вовсе не так безобидно, как предыдущее. Выпить же из его кубка – значит, согласиться на что-то личное, интимное. Разрешить ему повелевать ею, владеть ею. Это уже слишком! Она не позволит так унизить себя. Этот мужчина, этот чужак не имеет прав на нее и не может заставить ее пить из его рук. Глаза ее вспыхнули праведным гневом.

Рядом с ней, в тяжелом кресле, зашевелился Генри. Соланж знала, что стоит ей только взглянуть на отца, и она проиграет бой. Лучше не отрывать глаз от кубка. Текли секунды. Минуты.

Генри пошевелился снова. Позвал ее.

Соланж отвела взгляд. И натолкнулась на взгляд графа. Это было ловушкой. Она растворилась в безразличном спокойствии его зрачков и поняла, что игра проиграна. Граф измерил силу ее духа и сломил его своим хитрым коварством. В бледных глазах светились превосходство и легкое сочувствие.

Генри снова звал ее. Голос его уплывал прочь, в тихую пустоту.

Редмонд подбадривающе улыбнулся ей и прижал кубок к ее рту. Холодный металлический ободок впился в губы. Ей оставалось пить – или вино потечет по лицу и шее.

Она разжала губы и выпила.

Тишина была взорвана шумом. Мужчины били кулаками по столам, женщины громко хихикали. Даже слуги шептались и пересмеивались.

Соланж отерла рот тыльной стороной ладони. Редмонд расхохотался и одним глотком осушил кубок. Потом повернулся к даме справа и принялся расточать комплименты ее внешности.

Генри, совершенно не замечая дочь, негромко беседовал с леди Маргарет, своей последней любовницей. Соланж чувствовала себя посрамленной, униженной и страшно одинокой в этой огромной, битком набитой людьми зале.

Все присутствующие были свидетелями ее позора. Все, кроме Дэймона. Хотя бы в этом ей виделось утешение.

Чтобы не вскочить и не выбежать вон, Соланж представила себе, что Дэймон рядом. Широкоплечий, , красивый, с падающими на лоб черными кудрями. Вот он склоняется к ней и шепчет, как глупо тревожиться, что думают о тебе все эти людишки, а еще – что он любит ее и это единственное, что важно.

Соланж решила, что придет к нему этой ночью. Выскользнет из своих покоев и отыщет его, где бы он ни был. А когда найдет, вымолит прощение за то, как вела себя вечером.

Быть может, он снова обнимет ее, прижмет к себе, чтобы она услышала, как бьется под щекой его сердце. Возможно, она сможет убедить его полюбить ее так, как любит его она – не как сестру, не как друга, а...

– Соланж вполне готова к отъезду, – услышала она обрывок фразы.

Редмонд наклонился к ее отцу и продолжил беседу.

– Согласен. Я уже послал за священником. Завтра утром он будет здесь, – говорил Генри.

Кровь отхлынула от щек Соланж.

Обычно священник появлялся в замке раз в год, когда объезжал приходы. Он принимал исповеди, крестил младенцев, сочетал браком пары и отпевал тех, кто скончался. Других причин для дорогой поездки в Айронстаг у него не было, если только у маркиза не возникла в этом священнике срочная необходимость.

Соланж закрыла и снова открыла глаза. Ее отец продолжал беседу с графом.

– У нее богатое приданое, Редмонд.

– О чем это вы говорите, отец? – вмешалась, наконец, Соланж.

Генри побагровел. Он знал несносный характер своей дочери, но в этот вечер она вела себя совершенно безобразно.

– Мы обсуждаем твою свадьбу, – сухо проговорил он. – Не перебивай нас, пожалуйста.

Но Соланж не могла молчать. Охватившая ее паника оказалась сильнее приказа отца.

– Свадьбу? С кем? – с ужасом спросила она. Увы, Соланж знала ответ. Все странности этого вечера сложились воедино, как кусочки мозаики.