Подруга подошла ближе и взяла Лиат за руки.

— Хью знает, что ты здесь? — спросила Лиат, выглядывая за дверь. Никого. Она слышала, как Ларс колет дрова.

— Нет, конечно. Я видела, как он уезжал…

— Он узнает, что ты здесь, и вернется.

— Лиат, успокойся, — Ханна сжала ее руки, — откуда ему знать? Он убрался из деревни, не видел даже, что я ушла из харчевни.

— Не важно. Он узнает. — Лиат была поражена взрывом своих эмоций. — Ты — все, что у меня осталось, Ханна, — сказала она приглушенным голосом и с силой заключила подругу в объятия. — Меня только то и утешает, что тебе я могу доверять.

— Конечно, ты можешь мне доверять. — Ханна чуть поколебалась и высвободилась из ее рук. — Послушай. Я говорила с Иваром, ему нужны слуги для поездки в монастырь, и он берет с собой меня.

Лиат была так ошарашена, что остальную речь подруги слушала как сквозь пелену.

— Прости, Лиат. Но иначе мне не избежать брака с Йоханом.

Ноги Лиат подкосились, и она опустилась на стул.

— Прости. — Ханна обняла ее колени. — Я не хотела тебя оставлять.

«А я не хочу, чтобы ты оставляла меня». Впрочем, Лиат знала, что не может так сказать.

— Нет, — проговорила она так тихо, что слова были едва слышны. — Тебе надо уходить. Ты не можешь выйти за Йохана. С Иваром будет лучше. Кведлинхейм хороший город. В монастыре всем заправляет мать Схоластика. Она третий ребенок Арнульфа Младшего и королевы Матильды, она образованная женщина, поэтому ее и прозвали Схоластикой, настоящее ее имя Рикардия.

Все, что она говорила, было оттуда, из города памяти. Все, что когда-либо рассказывал отец, разложено по полочкам, нишам, под порталами и арками. Но что толку было в знаниях, если она оставалась теперь одна? Хотелось плакать, кричать, биться головой об пол, но нельзя было, поэтому она продолжила рассказ:

— Королева Матильда удалилась в Кведлинхейм после того, как король Арнульф Младший умер и его сын Генрих стал королем. Весь Кведлинхейм под ее властью, опекой и покровительством, а поэтому, говорят, он стал очень приятным местом. Говорят, каждый год на Святую Неделю туда старается приезжать сам король, чтобы оказать честь своей матушке. Ты умная и сумеешь поступить на какое-нибудь приличное место. Может, и при дворе. У короля две дочери, Сапиентия и Феофана. Они уже взрослые и вскоре будут иметь собственную свиту и фрейлин.

Ханна спрятала голову в коленях Лиат. Скоро то немногое, что связывало девушку с окружающим миром, исчезнет.

— Мне очень жаль, Лиат. Я бы никогда не оставила тебя, но летом из Фриласа к нам приезжает Инга с семьей, и для меня дома просто не останется места. Либо брак, либо служба…

— Знаю. Конечно, знаю. — Надежда оставляла Лиат с каждой минутой. Она закрыла глаза, как будто надеялась, что, открыв их, увидит что-то другое, менее страшное, чем то, что происходило с ней.

— Лиат, пообещай, что не будешь терять надежды. Я не предам и сделаю все, чтобы освободить тебя.

— Хью меня никогда не отпустит.

— Как ты можешь быть уверена?

Лиат подняла руку и, не открывая глаз, глубоко вздохнула:

— Потому что он знает, что у отца были тайны, и думает, что они известны мне, поскольку у меня книга. Он никогда меня не выпустит. И потом, все это уже не важно, Ханна. Хью скоро станет аббатом в Фирсбарге, и мы с ним уедем на юг. — Она открыла глаза и быстро зашептала, наклонившись почти вплотную к уху подруги: — Ты должна забрать книгу, забрать подальше отсюда, потому что иначе он рано или поздно до нее доберется. Пожалуйста, Ханна. Если когда-нибудь я буду свободной, я найду тебя.

— Лиат…

Она знала, что не будет свободной никогда. Она выпустила руки Ханны из своих и встала. Ханна тоже вскочила и обернулась как раз в тот момент, когда Хью открывал дверь.

— Убирайся вон, — холодно проговорил он, держа дверь открытой, пока девушка выходила, и резко захлопнув прямо за ее спиной. — Не люблю, когда у тебя посетители.

Он подошел к Лиат, приподнял левой рукой и с силой сжал пальцами ее подбородок. Посмотрел на нее сверху вниз. Густо-синий цвет кафтана подчеркивал пронзительную голубизну его глаз.

— К тебе не будет никто приходить.

Она вырвалась из его руки.

— Я буду видеть кого захочу.

Он ударил ее. Она ответила ударом на удар. Хью побелел от бешенства. Он толкнул ее в сторону и придавил к столу. Никогда не видела она брата Хью в таком гневе, его дыхание прерывалось, когда он на нее смотрел.

— Ты не будешь… — Он проглотил конец фразы, глянув через ее плечо, и у него перехватило дыхание. Он отбросил девушку от стола, пораженный тем, что видел на поверхности. Она непонимающе наблюдала, как он простер ладонь, описал круг, сужая его, образовал спираль, и на деревянной доске выступило выжженное изображение розы. Его лицо выражало восхищение и алчность. — Что ты сделала?

— Ничего.

Он за руку подтащил ее к столу, заставил протянуть над ним ладонь. Рисунок был почти невидим, но жег как огонь.

— Роза Исцеления, — сказал он. — Ты выжгла ее силуэт на столе. Каким образом?

Она попыталась вырваться.

— Я не знаю. Не знаю! Я не хотела…

Он вцепился в ее плечи и стал изо всех сил трясти.

— Ты — и не знаешь? — Вид его был куда более разъяренный, чем тогда, когда он избивал ее. — Ты скажешь мне!

— Я не знаю!

Он ударил ее тыльной стороной ладони. Тяжелые перстни разодрали кожу на щеке.

— Я столько лет искал ключ к этому заклинанию, а ты не знаешь? Где книга твоего отца? Чему еще он тебя научил?

— Ничему, — отвечала она. Кровь стекала по щеке.

Хью поднял ее как пушинку и швырнул на кровать. Она не пыталась встать и молча смотрела на него. Он тоже не произнес ни слова и левой рукой выстукивал по столу мотив, понятный только ему. Так прошло минуты две.

Наконец он опустился перед ней на колени и нежно вытер рукой тоненькую струйку крови, сбегавшую по лицу.

— Лиат! — Голос его был просительным, но настойчивым. — Что толку в знании, если им не делишься? Разве мы не проучились вместе почти всю зиму? Почему нельзя научиться большему? — Он поцеловал ее щеку, затем стал целовать шею и губы, медленно и настойчиво.

Огонь, приглушенный и придавленный, пробудился в ней. Нарисовав розу, она почувствовала, как пробудилась та часть ее духа, что дремала до сих пор. Огонь растопил лед. С каждым его поцелуем она старалась отодвинуться все дальше.

— Нет, — ответила она ровным голосом и приготовилась к удару.

— Лиат, — выдохнул он, — тебе ведь было хорошо со мной. И в постели я никогда не причинял тебе боли.

— Не причинял, — ответила она, вынужденная согласиться.

— Тебе было со мной хорошо. И ты должна мне доверять. Я видел, как быстро ты учишься и как много хочешь узнать.

Она чувствовала, как жар его тела постепенно лишает ее сил сопротивляться.

— Ты знаешь прекрасно, что тебе не у кого больше учиться и не к кому обратиться за помощью. Я у тебя один. Ты знаешь, о твоем отце, добром старом Бернарде, ходили всякие слухи. Но здешние крестьяне не тревожили его, потому что любили. Да и епископу из Фриласа хватало других забот. У нее не доходили руки до дряхлого и одинокого волшебника, что расставляет магические ловушки для лис, помогая черни защищать свои курятники.

Казалось, ей не вырваться из ловушки, в которую загнал ее этот человек.

— Но тебе так не повезет. С твоим характером и внешностью. — Он взял в руку прядь ее длинных волос. — Эти волосы слишком прекрасны, а кожа слишком смугла, она остается темной даже зимой, как у людей с юга. А кто в этой позабытой Владычицей глуши видывал людей с такой кожей? И твои глаза голубые, словно холодное пламя подземного огня. Ты знаешь об этом? Нет? Зато я знаю. Я с детства интересуюсь магией. Есть и другие, такие же, что борются за знание и власть. Ты каким-то образом рождена с этим знанием. Я знаю, кто ты, и никогда не выдам никому этой тайны. Ты веришь?

Даже теперь, чувствуя себя загнанным зверем и готовая сделать все, лишь бы книга не досталась ему, она ужасалась не столько своей будущей судьбе, сколько тому, что действительно верила его словам. Она каким-то странным образом знала, что, если этот человек говорит так, как сейчас, — быстро, не задумываясь, — его словам можно верить.

— Я верю тебе, — с болью в голосе проговорила она. Она и сама знала, кем была. Волшебниками становятся, а не рождаются. Двое магов никогда не должны вступать в брак, ибо плод их любви может случайно высвободить силы, в сравнении с которыми ничтожен гнев любого из земных владык. Так говорила когда-то ее мать. Но Лиат всегда знала о своей прирожденной неспособности к Искусству, Отец учил ее, но только для того, чтобы она хранила его знание. «Ты не сможешь его употребить, ибо глуха к магии». Но теперь она выжгла на столе Розу Исцеления…

Хью не будет мешать ей изучать отцовскую книгу и другие книги до тех пор, пока она не перестанет делиться с ним всем, что узнала.

— Я буду верен тебе, Лиат, — говорил он, нежно сжав ее лицо руками, — до тех пор, пока ты будешь верна мне.

Но в ней горел уже новый огонь. И жег так сильно, что она не могла дольше притворяться спящей. Надо было принять решение. Хью сжал ее в объятиях и нежным голосом произнес ее имя. Но Ханна вот-вот уедет, а она останется наедине с ним в Фирсбарге. И все будет по-прежнему: тщетность ее сопротивления, вечная холодность, глухота и отупение и невозможность общения с кем-либо, кроме него.

Не лучше ли сдаться? Дать ему то, чего он просит. Сама миссис Бирта считала ее положение достойным зависти. С ней не будут плохо обращаться. Скорее, наоборот. Она выжгла на столе Розу Исцеления. Могла, значит, учиться дальше, узнать, действительно ли она так глуха к магии. Может быть, отец ошибался и в ее крови есть эта мощь? А может, он знал об этом и хотел только защитить…

— Перестань противиться мне, Лиат. Тебе же будет лучше. Почему ты?..

Она дрожала от его прикосновений. Действительно, почему? Пришло время выбирать.

— Я не буду твоей рабыней, — прошептала она. Она бы заплакала, так трудно дались ей эти слова, но не могла, задавленная страхом. Оттолкнув Хью от себя, Лиат обхватила руками колени и замерла, неподвижная и глухая ко всему.

Он оставался спокоен.

— Что ты сказала?

Возразив ему один раз, она знала, что теперь должна быть тверда до конца. Она бросилась в противоположный угол комнаты и забилась туда, глядя на него, как кролик глядит на лисицу. Но голос ее звучал тверже:

— Я не буду твоей рабыней.

— Ты уже моя рабыня.

— Думаешь, меня можно купить за две номизмы?

Хью посуровел.

— Ну тогда обратно, в свинарник.

Улыбка не сходила с его лица, он хорошо знал, что, пережив одну зиму в тепле, Лиат никогда уже не решится вернуться к холоду и лишениям. Она сама думала, что асе это кончилось: грязная солома, спина старого хряка, холодные весенние ночи. Но превозмогла страх.

— Да. Я вернусь обратно в свинарник.

Она поднялась на ноги и медленно, неуверенно переступая, пошла к двери. Хью не дал ей этого сделать, ударив с такой силой, что она пошатнулась. Последовал новый удар. Она упала и стукнулась головой о каменную стену. Попыталась встать. Новый удар, еще и еще один. Она на руках поползла к выходу, превозмогая боль. В ушах звенело, все тело разламывало.

— Ну что? — Голос его дрожал от злобы. — Эта келья или свинарник?

Лиат приподнялась. Правый глаз затек, да и равновесие она держала с трудом. Она сделала шаг, второй, ухватилась за ручку двери и приоткрыла ее. Одновременно с дверным скрипом последовал новый град ударов. Она вывалилась в сени и ползла дальше, но каждый раз, когда она делала движение вперед, он бил ее сапогом. Кровь заливала правый глаз, но это уже не имело значения. Она лежала, сотрясаясь от плача, пытаясь сдержать его и не издавать ни звука.

— Ну что, Лиат? Что выбираешь?

— Свиней.

Говорить было трудно, рот был полон крови. Она снова пыталась ползти, но ее накрыла тьма, потом сознание прояснилось, и она устремилась к выходу из кельи, в свой свинарник. Слышала испуганные слова, но это все было где-то далеко и обращено не к ней.

Все болело: жгучие пятна синяков, кости и поломанные ребра. Соленая кровь заливала рот, но казалось, что во рту пересохло. Ужасно хотелось пить. Она представила мысленно свинарник, где-то неподалеку от ее города памяти ютились Троттер, его пожилая супруга миссис Трюффлинг и поросята: Хиб, Ниб, Джиб, Биб, Гиб, Риб и Тиб. Хотя нельзя было сказать, кто из них пережил зиму, а кто был зарезан и засолен.

Он ударил ее слева, и она упала на холодный шершавый каменный пол, расцарапав лицо, но крохотные и впившиеся в раны крупицы песка помогли ей сохранить сознание. Она чуть ли не пересчитала каждую песчинку из тех, что попали в открытую рану на щеке. Больно было вдыхать и выдыхать, но она должна доползти до свинарника. Там она будет в безопасности. Она и книга.

Боль пронизала ее тело. Она закричала наконец от ужаса. Он скорее убьет ее, чем позволит попасть туда. Убить ее! Она открыла левый глаз и увидела, что Хью стоит в двух шагах от нее, с лицом холодным и словно выточенным из камня. Но он не прикоснулся к ней. Приступ боли повторился. На бедрах чувствовалась теплая жидкость. Она попыталась что-то сказать, но не могла заставить себя пошевелить языком сквозь ужасную боль. Она свернулась в клубок и забылась…

Ларс поднял ее, когда она была в полубессознательном состоянии. Дорит что-то говорила. На мгновение она уловила силуэт Хью и потеряла из виду. Ларс нес ее, дрожавшую от холода и боли. Она запрокинула голову. Дорит обратилась к ней, но она не понимала с чем. Неровная походка Ларса болью отдавалась в ногах. Она снова потеряла сознание.

Лиат проснулась и сделала все, чтобы не поддаться страху. Она лежала на чем-то твердом. Не могла открыть глаз, что-то холодное и мокрое лежало на них, словно ладонь мертвеца… Она вздрогнула, попыталась откинуть это, но руки ее были остановлены чьим-то сильным прикосновением.

— Лиат, это Ханна. Прекрати, слышишь! Все в порядке.

Ханна… Все в порядке. Она прижалась к ее рукам. Что произошло? Окровавленное платье снято, белье тоже. Она лежала на ровной постели. И все еще чувствовала боль.

— Ты можешь сесть, Лиат? Если можешь, надо это сделать. Погоди, — сказала Ханна быстро и деловито, — я приподниму тебя. Наклонись ко мне, Лиат.

Незначительное усилие вызвало головокружение. Боль поднималась волнами. Руку мертвеца, оказавшуюся холодным компрессом, убрали со лба. Здоровым глазом она увидела миссис Бирту и позади нее Дорит. Миссис Бирта, наклонившаяся к ее постели, выпрямилась. Руки ее были красны от крови.

Лиат дрожала.

— Мне надо лечь, — пролепетала она и как подкошенная рухнула на спину.

В следующее свое пробуждение она все еще лежала на твердой поверхности. Слышался быстрый говор миссис Бирты:

— Мы перенесем ее наверх. Я сделаю все, что могу.

— Я и раньше видела, как он бил ее, — говорила изменившимся голосом Дорит, — но никогда не обвиняла священника. У нее строптивый нрав, а он хозяин. Но это… — Последовало тяжелое молчание, прицокивание языком. — Это грех против Владычицы. Я не могла оставить ее одну, истекающую кровью. Видеть, что она теряет ребенка.

Ханна и Бирта стали подыматься по лестнице. До Лиат не сразу дошли слова Дорит. «Теряет ребенка».

Они положили ее на кровать Ханны, на мох, чтобы впитывалась кровь, которая текла без остановки. Она наконец заговорила:

— Это правда? Я была беременна?

— Да, деточка. Разве ты не заметила, что твои циклы прекратились?

Лиат чувствовала, как Ханна доброй и надежной рукой гладит ее волосы.

— Я устала…

— Спи, дитя. Ханна посидит с тобой немного, — сказала Бирта, выходя из комнаты.

— Почему я никогда об этом не думала? — прошептала Лиат. — Ребенок от Хью. Никогда бы не выдержала…

— Тише, Лиат. Тебе надо спать. Господи, как он бил тебя. Ты вся в синяках. Он, должно быть, безумен.

— Я не буду его рабыней, — прошептала Лиат.

Спустя много часов она проснулась и почувствовала приятную слабость. В маленькой мансарде было темно, но сквозь ставни проникал свет. Она была без сил, но наконец-то одна. Хью был далеко.

Но вскоре на лестнице послышались шаги и резкий голос.

— Вы не будете ее будить, почтенный брат Хью.

— Пропусти меня, женщина, на этот раз я сделаю вид, что не заметил твоей грубости.

— Не мне говорить вам так, достопочтенный брат, но я, да поможет мне Владычица, пошлю с моим мужем письмо во Фрилас, к епископу, с сообщением о происшедшем.

— Уверен, что у епископа есть другие дела, кроме моей женщины.

— Уверена, — зло отвечала миссис Бирта, — ей не понравится, что молодую девушку избили так, что она потеряла ребенка, прижитого к тому же вне закона.

— Это не был еще ребенок. Она не чувствовала, что беременна.

— Это должен был быть ребенок. Если бы вы не избили ее.

— Напоминаю, что она моя рабыня. И я делаю с ней все, что считаю нужным. И еще одно вы забыли, миссис: епископ Фриласа, при всем своем высоком происхождении, не имеет влиятельной родни. А я имею. Поэтому прошу дать мне дорогу.

— Эта девушка все еще человек. Создание Господа и Владычицы. Я много повидала на своем веку. Видела, как беременные женщины умирали от болезней и голода, видела младенцев, умерших в колыбели. Но до сих пор не видела, чтобы женщин избивали так, чтобы они теряли детей. И я сообщу о случившемся епископу, чего бы мне это ни стоило.

Наступило молчание. Лиат прикинула расстояние от кровати до окон, но знала, что все равно не сумеет добраться, раскрыть окно и выброситься. К тому же, несмотря ни на что, умирать ей не хотелось. В комнату доносились звуки с улицы. Пение петуха. Должно быть, раннее утро. Молчание, царившее на лестнице, привело её в дрожь. Она напряженно ждала, когда замок повернется и дверь откроется.

Наконец Хью заговорил, жестко произнося слова. Она так хорошо успела его узнать, что могла представить выражение его лица.

— Вернете ее мне, когда она сможет ходить. Через десять дней мы отправляемся в Фирсбарг.

— Я верну ее вам, когда она будет здорова.

— Ты все еще мне перечишь? — крикнул он, дав волю своей злобе.

— Она может умереть, достопочтенный брат. Хоть эта девушка и не родственница мне, я в ответе за ее судьбу. Как все женщины, она находится под покровительством Владычицы. Разве не знаете вы, брат, что написано в Писании: «Свой Очаг, где горит огнь премудрости, завещаю я женщинам, чтобы хранили его». Можете угрожать мне, сколько угодно. Я знаю, вы можете стереть меня в порошок, знаю, кто ваша мать, но не отпущу Лиат до тех пор, пока она не наберется сил.

— Хорошо, — отрывисто сказал он. Затем рассмеялся. — Бог мой, откуда в вас столько смелости, миссис? Впрочем, я все равно увижу ее, прежде чем уйти.

Лиат закрыла глаза и взмолилась Владычице, чтобы Бирта нашла способ избавиться от него.

— Ваше право, почтенный брат, — медленно проговорила Бирта. Дверь отворилась.

— Наедине! — потребовал Хью.

Лиат не открывала глаз.

— Я подожду прямо здесь, за дверью.

Хью закрыл за собой дверь и запер ее на замок. Она слышала тяжелую поступь его сапог по деревянному полу, его дыхание, скрип половиц. Она все еще не открывала глаз. Он не произносил ни слова, но она знала, как близко он к ней стоит и на каком расстоянии его руки от ее лица. Знала, сколько ни держи она глаза закрытыми, он не уйдет. Отец всегда говорил, что с тем, чего боишься, надо оказываться лицом к лицу, если не хочешь постоянно быть жертвой. Впрочем, на лице отца, когда он об этом говорил, всегда была извиняющаяся улыбка. Со смерти ее матушки он только и делал, что убегал.

Она сжала руками край одеяла, набрала побольше воздуха и взглянула на Хью. Он смотрел на нее оценивающим взглядом.

— Почему бы просто не убить меня? — прошептала Лиат.

Хью улыбнулся:

— Ты слишком ценная вещь, чтобы тебя портить. — Затем лицо его потемнело. — Но ты не будешь перечить мне. Никогда.

Она разглядывала бревенчатую стену у него за спиной. Пересчитывала те несколько соломинок, что приклеились к ней.

Хью удобно расположился на стуле рядом с ее постелью.

— Тебе будет нужна прислуга на время путешествия. Да и в Фирсбарге будешь чувствовать себя спокойнее, если рядом будет кто-то, кого ты знаешь. Я слышал разговоры, что твоя подруга должна выйти за одного из здешних крестьян. И еще разговоры о том, что ей не нравится такая перспектива. Думаю, если девушка отправится с нами, не будет ничего плохого. Если она покажет себя не дурой, сделаем ее кастеляншей в нашем доме. Для такой, как она, это вполне достойная судьба. Если хочешь, я поговорю с трактирщицей.

«В нашем доме..». Не важно, что она делала, как он был зол на нее и насколько холодной по отношению к нему оставалась она, не важно, насколько глубоко внутри себя она схоронила знание и как старательно прятала отцовскую книгу, — постоянство, которое проявлял Хью в давлении на нее, сводило все на нет. Он все больше и больше овладевал ею. Если бежать, то куда? К голоду и лишениям, которые — что строить иллюзии? — продлятся недолго и закончатся смертью. Да и как бы далеко она ни бежала, этот человек ее найдет. Он всегда знает, где она и что делает. Она совершенно перед ним беспомощна.

— Граф Харл разрешил Ивару взять Ханну на юг, в Кведлинхейм. — Ее голос был слегка хриплым, она не знала почему. Не знала даже, говорит она или просто шевелит губами.

— Ханна? Вот как ее зовут. Я скоро стану аббатом, Лиат, а еще через несколько лет пресвитером, приближенным самой госпожи-иерарха. Я могу предложить ей больше, чем Ивар, что станет простым монахом. Если хочешь ее взять, не вижу препятствий с разрешением от ее родни. Так что?

Почему не подчиниться неизбежному? Если бы она лучше помогала в свое время отцу… Прояви она настойчивость, он бы жил экономнее… И если бы она не упросила его прошлой весной остаться в этом злополучном Хартс-Ресте…

Что толку бороться, если не оставалось шансов выиграть? Она не могла продолжать. С Ханной… будет не так страшно. Она сможет хотя бы учиться и дальше постигать тайны звезд. Может быть, даже сумеет разгадать тайну выжженной на древесине розы. Это будет ее утешением.

— Да. Я хочу, чтобы Ханна ехала с нами.

— Где книга, Лиат? — Его лицо не дрогнуло.

— Книга?..

— Книга, — отозвался он, — книга, Лиат. Скажи мне, где книга, и я позволю девушке ехать с нами.

Она закрыла глаза. Он коснулся ее пальцами, проведя вдоль шеи, где был ее рабский ошейник, не железный и не деревянный. Вообще нематериальный, но сковывавший куда сильнее настоящего. И они оба знали — он победил.

— В здании харчевни, под свиными кормушками.

Он наклонился и нежно поцеловал ее в лоб.

— Сейчас я поговорю с Биртой. Мы отправляемся через десять дней.

Она слышала дверной скрип, его разговор с миссис Биртой. Десять дней… Она закрыла лицо руками и лежала так, не думая ни о чем. Долго. Очень долго.

Для Лиат дни тянулись один за другим нескончаемой чередой. Выздоровление заняло много времени — дольше даже, чем предполагала миссис Бирта. Первое время она только спала тяжелым и прерывистым сном. По истечении десяти дней могла раз в день спуститься и подняться по лестнице.

Однажды в полдень ей удалось выбраться из дома и посидеть на скамье у входа, когда миссис Бирта готовила обед. Вдруг с работы прибежала Ханна. С раскрасневшимся на солнце лицом и со слезами на глазах. Она плакала:

— Ивар уехал сегодня утром. Я побежала к замку, когда об этом услышала, но было поздно. Он даже не оставил мне записки.

Лиат стало невыносимо стыдно.

— Это я виновата, прости. Ты была ему нужна. Нельзя было мне просить, чтобы тебя отправили со мной. Он не хотел становиться монахом. Хотел стать «драконом». И стал бы, если бы не я…

— Матерь Жизни, помилуй нас, — воскликнула Ханна с тоской в голосе, — ты хуже, чем он. Граф посылает с ним двух слуг, и в Кведлинхейме он будет не один. И если правда, что король останавливается там каждую весну, он увидится со своей сестрой Росвитой. С ней рядом при королевском дворе ему будет лучше, чем у отца. Он сможет даже войти в фавор к королю. Как ты думаешь?

Лиат понимала, что стоит за этими словами.

— Да, — подтвердила она, чувствуя, что Ханне нужна поддержка, — я тоже так думаю. Они будут учить его. — Она помолчала и взяла подругу за руку. Прислушалась, оглянулась, одни ли они в комнате. — Ханна, послушай. Ты умеешь хорошо считать, но я смогу научить тебя читать и писать. Тебе это понадобится, если станешь нашей кастеляншей.

Ханна вслед за ней оглянулась. В окно видно было, что дверь в летнюю кухоньку приоткрыта, оттуда доносились слова миссис Бирты, наказывавшей Карлу набрать яиц и пойти с ними в усадьбу Йохана, чтобы обменять их на пряности.

— Но я не была в церковной школе. Если научусь читать и писать, все будут звать меня колдуньей.

— Не больше, чем меня. Послушай, Ханна. Лучше бы тебе об этом узнать сейчас, нежели в Фирсбарге. Мой отец…

— Все знают, что твой отец был чародеем. Возможно, и монахом-расстригой. Иногда их изгоняют из церкви за то, что у них рождаются дети. Но редко. Должно быть еще более серьезное нарушение, чем связь с женщиной. Например, слишком сильный интерес к запрещенному знанию. Диакониса Фортензия много раз рассказывала истории о монахах, что читали в скрипториях запрещенные книги и вступали тем самым в общение с бесовским знанием. Но твой отец никогда не сделал ничего плохого, в отличие от старой Марты, что расставляла капканы на обидевших ее людей и хвасталась на всю округу, что соблазнила брата Роберта. Твой отец был добряком. А какой вред от магии, если она делает только добрые дела? Так говорила диакониса…

— Но отец не был настоящим волшебником. У него было знание, но ничто из сделанного им…

Ханна странно на нее посмотрела:

— Он был волшебником. Поэтому-то люди так радовались, когда он каждый раз откладывал свой отъезд. Ты не знала? А ведь никто не ходит к волшебнику, чьи чары бесполезны. Как насчет коровы Йохана-старшего, которая не могла разродиться, пока твой отец не произнес заклинания? А как насчет того дождя, что он призвал однажды на наши поля? Я могу тебе рассказать штук двадцать таких историй. А ты ничего не знала?

Лиат не могла пошевелиться от удивления. Единственное, что она помнила, — это светящихся бабочек, которые вспыхивали и исчезали в теплом летнем воздухе. Его волшебство ей казалось фантомом, что исчез со смертью мамы.

— Но… Что в этом такого? Погода может меняться и сама, без мага…

Ханна пожала плечами:

— А кто знает? Была ли это молитва, магия или просто счастливый случай? А что же с волком, нападавшим на стада, пока твой отец не поймал его силками из тростника? Без магии он бы не обошелся — из такой жалкой клетки сбежал бы любой волк.

Лиат помнила волка. Отец испугался, узнав, что хищник рыщет по холмам, пугает пастухов, но не убивает овец. Он вынужден был поймать волка и позволить пастухам убить его, но… Ей потом пришлось три недели с плачем отговаривать его от бегства из Хартс-Реста.

Ханна продолжала говорить:

— Может, он и не был таким настоящим волшебником, как бесы, создавшие Даррийскую Империю и построившие стену на юге, что тянется от одного моря до другого. Сейчас она совсем развалилась, так как нет больше магов, чтобы поддерживать ее.

— Не думаю, что отец был из этих магов, — Лиат обращалась скорее к себе, чем к Ханне, — он притворялся или даже пытался быть таким. Иногда у него получалось. Но истинным магом была моя мать. Это единственное, что я могу о ней сказать. За это ее и убили. Мне было тогда восемь лет, но я понимаю теперь, что это и была настоящая, истинная магия… — Она снова остановилась и оглянулась вокруг. — Древняя даррийская магия.

Ханна слушала молча.

— И книга…

— Ее больше нет. Хью забрал ее, а я не смогла помешать…

— Конечно, не могла, — Лиат готова была разрыдаться, — это настоящая книга мага. В ней все знание, что отец собрал за годы… — Господи, как она ненавидела себя теперь! Предала все, чему учил отец. — Тебе нельзя быть со мной. Я должна была все рассказать тебе раньше, до отъезда Ивара. Ты бы не захотела остаться, если бы знала правду. Ушла бы с ним…

— Будто я передумала бы! Ты не ценишь меня, Лиат. А брат Хью, должно быть, знает, что делает, если действительно, собираясь стать аббатом, берет тебя с собой в качестве наложницы.

— Он говорит, и в церкви есть те, кто изучает магию. А отец рассказывал, что госпожа Сабела даже специально укрывает еретиков и волшебников, чтобы они помогли ей против короля Генриха.

— Ну, — сказала Ханна, заканчивая разговор, — это все равно лучше, чем брак с Йоханом. Владычица наша! Ведь тебе в любом случае нужен кто-то, чтобы защищать от Хью. Ты бледная, но сейчас хоть аппетит хороший. Мать говорит, что, пока ты хочешь есть, ты не умрешь.

Лиат напряженно засмеялась.

Дверь, ведущая в комнату, отворилась. Ханна поднялась, высоко держа голову. Лиат напряглась. Почему он приходил всегда, когда она начинала себя чувствовать свободной от него, от того тяжкого бремени, что он на нее возложил? Магия это была или инстинкт хищника? Хотелось забраться под стол, но она заставила себя сидеть без движения. Он взял ее за руку. Затем потянул вверх, и она встала, не сопротивляясь. В свободной руке у него была «Книга тайн».

— Ты хорошо выглядишь, — бесцеремонно проговорил он, — и мы отправляемся. — Он бросил равнодушный взгляд на Ханну. — Девушка, собери все, что хотела взять с собой, и скажи миссис, что мои планы изменились. Мы едем сейчас. Фургон собран и ждет у церкви. Иди!

Ханна стремглав бросилась к двери.

— Мы едем, — повторил он.

Что-то непонятное было в этой спешке. Сопротивляться не было смысла. Она потеряла все. Хью вывел ее во двор.

Ханна крикнула с другого конца двора:

— Я только соберу свою одежду и буду здесь. Не уезжайте без меня!

Хью нетерпеливо кивнул и продолжал идти. А Лиат уже не хватало сил, чтобы просить его не оставлять Ханну здесь. Она попыталась все же остановиться, когда они проделали половину пути до церкви.