- А каков наш вклад в общее дело победы? - задал вопрос капитан Пицхелаури.
      Докладчик и выступившие потом коммунисты-летчики вспомнили самые трудные налеты на аэродромы Орел, Шаталово и Сеща, штурмовые удары по переднему краю противника. Каждое выступление было коротким и звучало как призыв - отдать все силы на разгром врага.
      Отличный боевой заряд получили мы на собрании. Как все-таки вдохновляли нас на дела ратные такие вот фронтовые .коммунистические летучки! Побыли вместе, обменялись мнениями, и у каждого сразу сил поприбавилось. Решение собрания состояло из одного пункта. Его запомнили наизусть: коммунистам эскадрильи показывать личный пример в боевой работе и вести за собой всех воинов.
      Долго заседать на фронте не приходилось. В любую минуту могли дать команду на очередной вылет, а нам надо было еще потренироваться в кабинах, снарядить в полет три штурмовика, возвратившихся в строй из ремонта. С энтузиазмом все принялись за дело. Вместе с техническим составом трудились летчики и воздушные стрелки. Крепкие, здоровые хлопцы брались за самую трудную работу.
      Засучив рукава, вместе со всеми трудился и капитан Пицхелаури. Нравился нам этот политработник. В комсомольские годы он получил хорошую рабочую закалку в железнодорожном училище, на строительстве тбилисского путепровода. Затем окончил Брянское военно-политическое училище и был направлен служить в авиацию.
      Став заместителем командира эскадрильи по политчасти, Михаил Пицхелаури все время стремился летать за воздушного стрелка.
      - Зачем тебе летать? - спрашивал командир эскадрильи. - В воздухе же не проведешь партийное собрание. И беседу - тоже! У меня в экипаже есть воздушный стрелок, а ты делай свое дело на земле.
      - Я и делаю свое дело, - невозмутимо отвечал политработник. - Но для того, чтобы хорошо его делать, надо быть вместе с людьми там, где труднее. Мне не по рассказам нужно знать, кто как воюет.
      В конце концов командир понял, что политработник не для развлечения рвется на задания, и перестал иронически смотреть на его просьбы. Когда же Пицхелаури, летая за воздушного стрелка, сбил два истребителя противника, комэск сам ходатайствовал о награждении политработника орденом.
      Потом капитан Пицхелаури взял в руки штурвал боевой машины. На курсах при управлении дивизии он овладел искусством пилота на штурмовике. В наши дни замполит - летчик и штурман - обычное явление, тогда же редко кто летал из политработников. Разумеется, это была не их вина. Просто многие пришли в авиацию из запаса, а у иных летать не позволяло здоровье.
      С тех пор как капитан Пицхелаури сел на штурмовик, его авторитет как политработника еще более возрос. К сожалению, нам не долго пришлось работать вместе. По ряду причин в 1943 году институт заместителей командиров подразделений по политической части был упразднен. Многие политработники этого звена стали командирами, иных послали учиться. Убыл из полка и капитан Пицхелаури. После окончания курсов он был назначен заместителем командира авиационного полка по политической части и закончил войну в этой должности. Ныне Михаил Александрович Пицхелаури - депутат районного Совета депутатов трудящихся, живет в Грозном и работает директором профессионально-технического училища.
      Перед самым наступлением наш полк перебазировался на новый полевой аэродром близ Монастырщины. И тотчас штурмовикам была поставлена задача готовиться к боевым действиям. Самолеты и экипажи уже перелетели, а большая часть технического состава и специалистов авиационного тыла оставалась на старом месте.
      Естественно, на передовую авиационную комендатуру легла двойная нагрузка приходилось готовить штурмовики к боевым полетам и одновременно оборудовать аэродром. Самолеты хотя и рассредоточили, но укрытий для них еще не было.
      Пришлось всем взяться за земляные работы. Добывали лопаты, из подручных средств делали на ходу носилки, таскали землю, в ящиках из-под снарядов. Нужно было быстрее укрыть самолеты, спрятать их от воздушных разведчиков и от ударов вражеской авиации.
      Вопрос этот был настолько ясен, что, казалось, не требовал дополнительных разъяснений. Все воины трудились с энтузиазмом. И здесь, если можно так выразиться, на "земляной почве" произошел у нас некрасивый инцидент. Недавно прибывшие в полк молодые летчики отнеслись к работе с прохладцей. Увидев это, секретарь партийной организации эскадрильи капитан Григорьев подошел к новичкам и спросил:
      - Почему, товарищи, медленно идет дело?
      - Потому, что мы летчики, а не землекопы! - ответили те.
      Копать укрытия для самолетов вновь прибывшие посчитали для себя унизительным. Лейтенанты рвались в бой, а им вдруг поручили земляные работы.
      Так как самолеты стояли рассредоточение, то лейтенантам не было видно, что наравне со всеми копали землю старшие летчики, командиры звеньев и эскадрилий.
      Капитан Григорьев пригласил молодых офицеров на соседнюю стоянку и показал им, как трудятся однополчане. Те посмотрели, конечно, извинились и тоже взялись за дело. Потом, исправляя свою ошибку, они даже отказались от перерыва на обед.
      - Уйдем, когда закончим дневную норму, - сказали молодые летчики.
      Мой ведомый Бабкин, работая рядом со мной, тоже был недоволен. Правда, свое недовольство он высказал оригинально. Бабкин хотел, видимо, задеть мое самолюбие:
      - Был бы я комэском, никогда не стал бы рыть укрытия!
      - Потому-то тебя и не назначают на этот пост! - ответил ему Коля Киселев. - Вот насыплю в носилки побольше - и тащи подальше. Это тебе за разговорчики.
      - Ничего, попадешь ко мне в подчинение, я тебе вспомню...
      - А если ты ко мне?..
      Бабкин улыбнулся, молча ухватился за носилки, крякнул и уже миролюбиво произнес:
      - Эх, тяжела ты, землица родненькая!
      Под влиянием командиров и старших товарищей в сложном характере Бабкина обычно брала верх добродетель. Он умел, несмотря ни на что, подчинить себя интересам коллектива.
      А молодые летчики потом не раз приходили к парторгу, просили работы и сожалели, что знакомство получилось не совсем хорошим.
      - Да я уж, друзья, забыл об этом, - в ответ улыбнулся тот. - Тем более что за хороший труд вас уже в боевом листке похвалили. Читали?
      Похвалил летчиков сам Григорьев. Он всегда искал в характерах людей доброе начало и безошибочно находил его, умел заглянуть человеку в душу, чтобы отсеять в нем все наносное и развить хорошее.
      Чего греха таить, на фронте маловато было у нас времени для воспитания подчиненных, но все же мы старались вести такую работу. Направляли ее командир, его заместитель по политчасти и партийная организация полка.
      На второй день после перебазирования в Монастырщину к нам перелетел командир дивизии и провел с летным составом занятие по тактике. Надо сказать, в то лето мы очень много занимались этой дисциплиной. Штурмовики продолжали совершенствовать приемы боевых действий, утверждали свою тактику.
      Весной 1943 года советскими летчиками-истребителями А. Покрышкиным, Г. Клубовым, братьями Борисом и Дмитрием Глинка и другими асами была определена формула воздушного боя: высота - скорость - маневр - огонь. Используя опыт лучших, наши летчики вели успешную борьбу с фашистскими стервятниками - борьбу за завоевание господства в воздухе.
      Наиболее рациональным вариантом боевого порядка для истребителей была признана пара. Ведущий - меч, ведомый - щит. Подобное тактическое построение принесло немалый успех. В ходе воздушного сражения над Голубой линией на Кубани, в котором с каждой стороны принимало участие около тысячи самолетов, противник понес большие потери.
      В мае и июне борьба в воздухе продолжалась с нарастающей силой. По указанию Ставки были проведены две крупные воздушные операции. Удары наносились по аэродромам противника в полосах дислокации его армий "Центр" и "Юг". В первой половине лета противник потерял на аэродромах и в воздухе свыше тысячи самолетов.
      В ходе Курской битвы потери немецко-фашистской авиации еще больше возросли. Они составили около 3700 самолетов. Противник заметно терял инициативу в небе. Наши же удары по врагу усилились. Над огненной дугой советская авиация завоевала господство в воздухе и удерживала его уже до конца войны.
      Свою лепту в победные действия наших войск внесла и штурмовая авиация. Активные действия "ильюшиных" по боевым порядкам и коммуникациям противника сковывали фашистов, помогая нашим наземным частям наносить решительные удары по врагу.
      Получившая дальнейшее развитие в ходе боев на советско-германском фронте штурмовая авиация перенимала передовой опыт летчиков-истребителей и бомбардировщиков. Лучшие наши штурмовики Иван Павлов, Михаил Бондаренко, Леонид Беда, Иван Недбайло, Анатолий Брандыс, Василий Мыхлик, Василий Андрианов, Иван Воробьев и другие не просто копировали боевые приемы своих товарищей по оружию. Они творчески осмысливали передовой опыт применительно к самолету Ил-2, ставшему грозой для гитлеровцев.
      Успешно громили противника и летчики нашего полка, решая самые разнообразные задачи в интересах наземных войск. Хорошо зная повадки гитлеровских истребителей и зенитчиков, умело используя тактико-технические данные своих и чужих самолетов, летчики-штурмовики все увереннее противопоставляли маневрам врага свой контрманевр, навязывали гитлеровцам бой в невыгодных для них условиях.
      При атаке переднего края вражеской обороны отличился старший лейтенант Анатолий Васильев со своими ведомыми. Прямым попаданием бомб с пикирования он разрушил командный пункт противника, подавил две минометные батареи. При очередном заходе на цель штурмовики подверглись атаке вражеских истребителей. Но Васильев так построил маневр, что "мессеры" попали под пулеметно-пушечный огонь его ведомых. Один из истребителей был подбит, а четверка Васильева без потерь возвратилась на свой аэродром.
      Зрелость тактической мысли командира в первую очередь проявлялась в его умении быстро найти лучшее решение на бой и в непременном осуществлении этого решения. Так, например, в очередном вылете, уничтожив со своими ведомыми колонну автомашин, следовавших по шоссе на Карачев, старший лейтенант Васильев повел обратно ведомых не прежним маршрутом, а над железной дорогой. План его был прост: на шоссе, вдоль которого он летел на запад, штурмовики могли не встретить подходящей цели. А вот на железнодорожном перегоне можно было найти что-нибудь.
      И командир эскадрильи не ошибся. Через несколько минут полета штурмовики обнаружили идущий к фронту воинский эшелон. На его платформах стояли орудия, танки, тягачи...
      - За мной! - подал команду Васильев.
      Штурмовики встретились с эшелоном на попутно-пересекающихся курсах и атаковали его в растянутом правом пеленге по всей длине. Васильев ударил из пушек и пулеметов по паровозу, а ведомые прицельно били по платформам и вагонам. Из пробитого котла тотчас повалил пар, загорелось несколько платформ. Эшелон катился уже по инерции. Спасаясь от штурмовиков, гитлеровцы на ходу прыгали под откос.
      - Теперь можно и домой! - удовлетворенно произнес Васильев, выводя машину из повторной атаки.
      Командир первой эскадрильи не признавал пустых вылетов, не любил, как он выражался, "даром утюжить воздух". От вылета к вылету крепло боевое мастерство Васильева, неуклонно росло число уничтоженных им танков, артиллерийских и минометных батарей, вагонов, паровозов и автомашин.
      По примеру старшего лейтенанта Васильева действовали и другие летчики полка. 20 июля наша эскадрилья в составе двух шестерок вылетела для нанесения удара по отходящим войскам противника на шоссе Орел- Карачев. Штурмовики несли стокилограммовые бомбы. Жалко было расходовать их на пустяковую цель, а подходящих не попадалось. Асфальтовая лента дороги, раскаленная полуденным солнцем, тоже пустовала. Этакая безмятежная идиллия и жаркий июльский полдень навевала грусть.
      Мы, конечно, знали, что в этом районе много войск противника, но их трудно было найти. Гитлеровцы затаились в ожидании спасительной темноты, чтобы продолжить отход на запад.
      - Командир, справа дорога! - предупредил меня сержант Добров.
      - Сейчас проверим, куда она ведет, - отвечаю своему стрелку.
      Резко выполняю правый разворот. Желтыми квадратами полей дыбится земля. Ложусь на новый курс и опять слышу голос Доброва:
      - Самолеты в орешнике!.. Фашистский аэродром!
      Наша шестерка проносится над летным полем, расположившимся у железной дороги возле станции Нарышкино.
      Два гитлеровских истребителя начинают выруливать на старт для взлета. Если они успеют подняться в воздух, нам придется туго. Хорошо бы обстрелять их, но нет твердой гарантии, что попаду. Слишком неподходящий ракурс. Бросить одну бомбу - тоже, пожалуй, мало. Эх, была не была! Сбрасываю все четыре "сотки". Срываясь с замков-держателей, они летят вниз по параболе. Накроют "мессеров" или нет?..
      По нас уже бьют зенитки. Огненные трассы "эрликонов" в разных направлениях полосуют небо. Как мгновенно изменилась обстановка! До изнурения однообразный полет вдруг сменился ожесточенной пальбой зениток. Вот тебе и идиллия!
      Как же все-таки долго летят до земли бомбы! Томительными кажутся секунды ожидания...
      - Есть, командир! - докладывает сержант Добров.
      По тону воздушного стрелка догадываюсь, что бомбы накрыли цель. Точный удар по стоянке нанесли и ведомые. Уничтожено несколько самолетов, подавлена зенитная батарея. Однако радость была преждевременной. Откуда-то появились четыре "мессера".
      В условиях быстро меняющейся воздушной обстановки часто случалось, что за успехами, удачами иной раз следовали тяжелые бои, а то и поражения. Так было и в тот раз: пока долетели обратно до линии фронта, трижды пришлось становиться в оборонительный круг и отбиваться от наседавших "мессеров".
      - Нечем стрелять, командир! -доложил Добров.
      - Экономить надо было! - укоряю стрелка.
      Но и у меня снаряды на исходе, а фашисты, как очумелые, бросаются в атаку. Хорошо, что у ведомых сохранился боезапас.
      У Николая Киселева самолет весь в пробоинах. На такой машине нелегко держаться в строю. Но что сделаешь, группе тоже стало сложнее маневрировать. Я знаю, как трудно Киселеву крутить замысловатую карусель, перекладывая подбитый штурмовик из крена в крен, поэтому время от времени перед резким маневром стараюсь подбодрить его: "Держись, Коля!" И он все-таки не отстал от группы.
      Мы возвратились на свой аэродром с хорошим настроением. Вылет не был бесцельным. Потом, когда наши наземные войска освободят этот район, станет известно, во что обошлась гитлеровцам наша штурмовка. Кто увидит обломки фашистских самолетов и остовы сгоревших автомашин, может быть, вспомнит летчиков добрым словом.
      - Повезло второй эскадрилье! - высказался кто-то в полку но поводу этого вылета.
      - Думаю, что дело тут не в везении. Успех обеспечили умение летчиков, их тактика. В конечном счете эти факторы определяют в каждом конкретном случае быть или не быть победе, - так расценил на разборе полетов наши действия командир полка.
      О везении, о боевой фортуне, с одной стороны, и об умении, с другой, уже много раз мы говорили. И все-таки этот вопрос продолжал волновать летчиков. Была ли в боевых удачах какая-то закономерность? Конечно была. Везло обычно тем, кто проявлял в бою смелость и инициативу, основанную на умении, на отличном знании техники, ее боевых возможностей. Правда, не всегда это сразу бросалось в глаза. Однако, кто умел анализировать свои действия, тот скоро убеждался, что победа в воздухе - это результат предшествующего полету напряженного и целеустремленного труда.
      Командир звена из братской эскадрильи старший лейтенант Сергей Дроздов со своими ведомыми уничтожил на железнодорожной станции Ножда хорошо прикрытый зенитной артиллерией вражеский эшелон.
      Мы, конечно, знали Сергея как отчаянного летчика, всегда готового пойти на любой риск. Но риск его обычно основывался на трезвом расчете, расчет же рождался предварительной подготовкой к полету. Воспитанник московского аэроклуба, токарь одного из машиностроительных заводов столицы, Дроздов добровольно пошел воевать с фашистами, стал летчиком-штурмовиком. Удивительно светлыми были все устремления Сергея. "Раз враг напал на нашу страну, значит, его надо бить, беспощадно уничтожать, - рассуждал Дроздов. - Уже поднялась та народная дубина, - объяснял он летчикам, - которая размозжит голову фашистскому зверю. Только нам надо крепче держать в руках свое оружие, смело и храбро бить гитлеровских бандитов".
      Однажды самолет старшего лейтенанта Дроздова был сильно поврежден огнем зениток над целью. На обратном маршруте плохо управляемая машина подверглась атакам вражеских истребителей. Те решили, что советский штурмовик станет их легкой добычей.
      Но Дроздов дрался до конца и пошел на таран. Крылом он отрубил хвостовое оперение истребителя противника. Фашистский самолет вошел в пикирование и при ударе о землю взорвался. Однако гитлеровец успел выброситься с парашютом. Сергей тоже покинул машину. После резкого толчка он машинально посмотрел на купол парашюта и увидел чуть выше себя фашистского летчика. Видно было, как немец подтягивал стропы, пытаясь скольжением отойти от Дроздова и побыстрее приземлиться. Выхватив пистолет, Сергей открыл огонь по фашисту. В ту же секунду последовал сильный удар о землю. Не устояв на ногах, Дроздов повалился на бок. В тридцати метрах от него приземлился фашист. Он отстегнул лямки парашюта и бросился к лесу. Однако выстрел Дроздова остановил гитлеровца и заставил поднять руки. Таким был наш Сережа.
      Упомянул я о действиях группы старшего лейтенанта Дроздова над станцией Ножда и задумался. Все-таки надо признать, что из-за халатности отдельных офицеров штаба информацию об успешной боевой работе наших лучших экипажей мы порой получали с запозданием да еще в искаженном виде, и этакой обтекаемой форме. Вот это донесение: "Благодаря умелому маневрированию группа штурмовиков во главе со старшим лейтенантом Дроздовым уничтожила вражеский эшелон". Попробуй разберись, как товарищи строили маневр. Может быть (и это наверняка!), успех был обеспечен не только маневром... А тут написал, что победа достигнута благодаря умелому маневрированию, и точка. Подобные донесения зачастую вызывали улыбки у летчиков.
      Само собой понятно, вышестоящий штаб требовал из полков быстрой информации о той или иной тактической новинке. Но ведь нельзя формально относиться к таким документам, которые писались кровью летчиков. Поэтому и приходилось в каждой эскадрилье изобретать "свой велосипед". В штабе дивизии тоже не всегда творчески подходили к обобщению лучшего боевого опыта. Иные товарищи исполняли роль простых регистраторов фактов, редко бывали в боевых подразделениях.
      У нас в эскадрилье, например, была заведена хорошо зарекомендовавшая себя практика: при полете к цели на средних высотах ниже группы и на некотором удалении от нее посылалась пара штурмовиков. Противник обычно набрасывался на основную группу и тут же сам становился мишенью для летевших сзади наших пилотов. Боевой порядок оказался стоящим, но в остальных полках дивизии он был принят на вооружение далеко не сразу.
      В ту пору много хороших слов было сказано у нас о Герое Советского Союза старшем лейтенанте Николае Оловянникове. Он со своей группой один из первых в дивизии освоил полеты на предельно малых высотах. Трудность такого полета заключалась в том, что летчику весьма сложно вести визуальную ориентировку из-за быстрого углового перемещения. А малейшее неверное движение могло привести к столкновению с землей.
      Но велика была и выгода. В таком полете, достигалась полная тактическая внезапность. У гитлеровцев уже не было необходимых секунд, чтобы скрыться от разящего штурмового удара или изготовиться к отражению его. Используя предельно малую высоту, группа Оловянникова разгромила на дороге Голубовка Борисовка смешанную колонну, состоящую из танков, артиллерийских тягачей и автомашин с боеприпасами. Штурмовики пронеслись над ошеломленным противником, как огненный смерч, оставив после себя исковерканную технику и обугленные трупы гитлеровцев.
      В другом полете Оловянников и его ведомые взорвали железнодорожный мост и двух километрах севернее Борисовки. Удар был таким внезапным, что гитлеровские зенитчики даже не успели занять места возле своих орудий. Нам, летчикам, импонировала лихость Николая Оловянникова, помноженная на высший класс в боевой работе.
      На таких вот примерах летного и тактического мастерства, героизма учились многие наши летчики, овладевали трудной наукой побеждать. А победы, к сожалению, нам доставались не без потерь.
      Третьего августа 1943 года двенадцать самолетов нашего полка в составе двух групп вылетели с аэродрома Двоевка под Вязьмой для нанесения удара по эшелонам противника на станции Ярцево. Экипажи пролетели в стороне от объекта и ушли дальше на запад, а потом, развернувшись на цель, встали в круг.
      Летчики атаковали стоящие под парами эшелоны. Сначала они сбросили бомбы, а во втором и третьем заходах стали обстреливать их эрэсами, из пушек и пулеметов. Увлекшись атакой, лейтенант Петров вырвал штурмовик из пикирования над самыми крышами вагонов и недопустимо близко подошел к своему ведущему. Чтобы не столкнуться, летчик резко отвалил от оборонительного круга и оказался без прикрытия. Взволнованный боем, удачно исправив свою оплошность, Петров позволил себе на секунду расслабиться и тут же оказался атакованным.
      Фашистский истребитель бросился на отбившийся от строя штурмовик. "Откуда он взялся?" - только и успел подумать Славушка, как по самолету ударила пулеметная очередь. Тяжело ранило летчика. Из кисти правой руки фонтаном хлестала кровь.
      Лейтенант Петров попытался вернуть поврежденный самолет назад, к кругу штурмовиков, из которого он так неосмотрительно вышел. Но тут последовала вторая атака, и снова огненная струя с близкого расстояния ударила по штурмовику. Самолет перестал слушаться летчика.
      - Прыгай! - только успел крикнуть Петров воздушному стрелку.
      Тот выполнил приказ. Оставшись один, тяжело раненный летчик не потерял присутствия духа и продолжал бороться за жизнь. Перед самой землей он все-таки вырвал машину из смертельного пике. Успел даже выключить зажигание, но посадка на фюзеляж получилась грубой. Ударившись головой о прицел, летчик потерял сознание.
      Пришел в себя Славушка под вечер. Лежал он возле разбитого штурмовика. Кто-то вытащил летчика из кабины. Шлемофона на нем не оказалось. С гимнастерки были сорваны погоны. Карманы - вывернуты. Сняты сапоги.
      - Мародеры проклятые! Фашистская нечисть! - выругался Славушка.
      Он размотал уцелевшую портянку и как можно туже перевязал разбитую кисть правой руки. На перевязку ушли последние силы. Весь в холодном поту, лейтенант откинулся на спину. На фоне вечернего неба Славушка увидел стволы орудий. Он, оказывается, упал неподалеку от огневых позиций гитлеровской зенитной батареи. Летчик слышал отрывистую немецкую речь. Значит, эти зенитчики вытащили его из кабины штурмовика и обокрали. А не пленили лишь потому, что посчитали мертвым.
      Все это Славушка сообразил, пока лежал, набираясь сил. Он решил отползти подальше от батареи. Не прополз и метра, как под ним предательски треснул сучок.
      - Хальт! - раздался вдруг гортанный голос. Выстрелов из автомата Петров не слышал, но что-то сильно толкнуло его в плечо. Еще раз раненный, он кое-как добрался до кустарника.
      Фашисты между тем, не найдя убитого возле упавшего самолета, поняли, что советский летчик жив. Они обшарили местность, но так и не обнаружили притаившегося Славушку.
      Двое суток без воды и пищи пролежал Петров в зарослях. Раненое плечо распухло. Кисть посинела, а вверх по руке пошли красные полосы. "Плохи дела, подумал летчик, - гангреной пахнет!" Он то бредил, то приходил в себя. Жажда стала нестерпимой, и Петров, не дождавшись сумерек, двинулся на поиски воды.
      Только выбрался из кустарника, как его увидел здоровенный верзила гитлеровец.
      - Ком! Хир руссише флигер! - заорал он своим.
      На Петрова навалились пятеро. Связали, бросили в кузов автомашины и отвезли к себе на аэродром. Там раненого привели к гитлеровским асам из какой-то особой эскадры.
      О существовании этого фашистского аэродрома под Ярцево не имели понятия ни у нас в полку, ни в дивизии. Проморгала разведка. А в результате мы понесли неоправданные потери. За два наших боевых вылета на Ярцево было сбито восемь штурмовиков.
      Лейтенант Петров узнал об этом из хвастливого признания фашистов. Пьяный гитлеровский ас, перевирая буквы, читал по списку фамилии наших погибших летчиков:
      - Ми-ха-иль За-ха-роф, Ми-ха-иль Крю-ков-ский, Бу-гай-цефф...
      Однако, встретив ненавидящий взгляд советского летчика, гитлеровец перестал читать и махнул рукой. Что означал этот жест, Петров не понял: то ли просто увести, то ли увести и расстрелять?
      Петрова отправили в концентрационный лагерь под Смоленском. После допросов и побоев Славушке с группой таких же, как он, военнопленных удалось бежать.
      Чтобы не плутать по незнакомой местности и опять не угодить в лапы гитлеровцев, беглецы спрятались в высохшем без дождей водосточном коллекторе под шоссе. Оттуда по одному выходили в села за продуктами и на разведку. Славушку, ослабшего от ран и побоев, от этих вылазок освободили.
      Мытарства попавших в беду бойцов и командиров кончились через несколько суток, когда в пригороды Смоленска ворвались советские танки. Теперь их направили: кого в медсанбат, кого в полевой госпиталь, а кого и в глубокий тыл. Лейтенант Петров попал в авиационный госпиталь своей воздушной армии. Там он поправился, отдохнул. Но правая рука осталась изуродованной. Медицинская комиссия признала офицера негодным к военной службе.
      Однако Славушка не стал дожидаться, когда ему выдадут такой документ, и по собственной инициативе махнул в свой 198-й штурмовой авиационный полк. Он нашел нас, когда мы уже передислоцировались на аэродром Доброселье.
      - Разрешите летать? - обратился лейтенант Петров к командиру.
      Тот не смог отказать ветерану полка.
      - Летайте, Петров!
      Славушка сделал несколько вылетов на боевом самолете. Но от напряжения опять открылась рана. Боли были такими, что не давали летчику ни сна, ни покоя. И тогда у командира состоялся с Петровым разговор... Трудно было майору Карякину найти подходящие слова, чтобы утешить воздушного бойца. Еще труднее было сказать Славушке, что он отлетался.
      Лейтенант Петров сам пришел на помощь командиру:
      - Похоже, не летать мне больше, товарищ майор?
      - Ты, Вячеслав Иванович, с честью выполнил свой долг! - попытался смягчить удар командир.
      В воздушных боях пять раз сбивали лейтенанта Петрова. Но он успел выполнить 67 боевых вылетов. Каждый из них был героическим. Чтобы не отправлять ветерана полка в тыл, командир предложил ему продолжать службу в батальоне авиационно-технического обслуживания.
      - Только чтобы поближе к летчикам! - попросил Славушка.
      Его просьбу учли и назначили дежурным по перелетам.
      Ныне офицер запаса Вячеслав Иванович Петров живет в Рыбинске и трудится на родном заводе, откуда уходил защищать Родину. Ветеран войны ведет большую военно-патриотическую работу, рассказывает молодежи, как летчики старшего поколения сражались с врагом в небе родной Отчизны.
      В боевом строю место Славушки Петрова занял новый летчик. Омолодился в связи с фронтовыми потерями личный состав и в других эскадрильях. Ветераны накапливали боевой опыт, но давался он дорогой ценой. Нередко мы получали, как говорят, синяки и шишки из-за эдакого лихого кавалерийского наскока на противника. Некоторые товарищи не всегда учитывали, что изменились методы и средства ведения войны, что нельзя воевать по старинке, что и враг стал намного хитрее и осторожнее.
      Однажды нам было приказано нанести удар по станции Богушевск. Это - между Оршой и Витебском. Никто не знал, есть ли там эшелоны, насколько хорошо прикрыта станция зенитным огнем. Даже ведущий группы капитан Е. Селиванов не имел никакого представления о характере цели. Не имел и не искал нужных сведений. А когда спросил у него один из летчиков, что на этой станции обнаружено, тот беспечно ответил:
      - Слетаем - будем знать.
      Первым взлетел капитан Селиванов. За ним - его ведомые.
      - Счастливого пути, командир! - пожелал мне старший сержант Коновалов.
      - Спасибо, Юра! - кивком поблагодарил я механика.
      Полет был длительным. Мы шли на полный радиус действия. Капитан Селиванов был мастером самолетовождения. Он никогда не терял ориентировки, с одного взгляда мог определить место своего самолета. На Богушевск мы вышли точно, предварительно сделав петлю, чтобы подойти к цели со стороны солнца.
      Заход на цель со стороны солнца - наш испытанный тактический прием. Если вылет проходил утром, когда солнце светило с востока, предпочтительнее было выходить на цель с ходу. В дневные часы мы обычно строили маневр так, чтобы выйти на объект с юга. При вылетах под вечер, когда солнце близилось к западу, выгоднее бы
      ло заходить с запада и удар по противнику наносить с тыла. Таким образом, солнце всегда было нашим союзником.
      Была, правда, в этом деле и одна загвоздка. Расчеты зенитных батарей, кроме собственных данных, полученных путем визуального наблюдения, использовали информацию о пролете наших самолетов от постов оповещения, располагавшихся по всей территории, занятой противником. Это делалось в интересах противовоздушной обороны. Задолго до нашего подхода к цели зенитчики могли иметь представление о количестве, направлении и высоте полета группы.
      Чтобы обмануть противника, мы шли на всякие хитрости, меняли курс и высоту, иногда проходили цель, оставляя ее в стороне, а затем энергично доворачивались и обрушивались на нее. Атака цели с доворотом была удобна еще и тем, что облегчала ввод самолетов в пикирование, позволяя достигать полной внезапности и наибольшей динамичности в действиях.
      Ведущему группы необходимо было тщательнее оценить обстановку, уточнить расположение цели и зенитных батарей, условия освещенности, пеленг солнца. Обычно опытные командиры делали все это еще до вылета, используя сведения воздушной разведки. А в воздухе оставалось только уточнить эти данные.