Над полем боя

      Пилотировал самолет капитан Виктор Петкевич, тоже хороший знакомый Земляного.
      - Так что же, корреспондент без парашюта? - спросил комдив.
      - Так точно, без парашюта!
      - И завинченный?
      - Завинченный!
      Комдив понимал, что, если истребитель Петкевича подобьют в воздушном бою, летчик не выбросится с парашютом, зная, что в фюзеляже самолета корреспондент. Все в волнении ожидали возвращения группы Петкевича. К счастью, из воздушного боя он прилетел без пробоин.
      Полковник Якушин так был рад, что даже махнул рукой на проступок корреспондента и тут же уехал.
      - Достанется нам теперь на орехи! - мрачно произнес командир полка, ругая себя за легковерие и допущенную оплошность.
      - Ничего же не случилось, командир, - утешал его Земляной. - Зато такой репортаж получится!
      Не знаю, рассчитывал ли корреспондент на то, что его репортаж будет опубликован, но уверенно могу сказать: живое слово в газете о смелом поступке воина поднимало других на героические дела.
      Ни один мало-мальски заметный опубликованный материал, дававший нам повод для размышления, не проходил мимо нашего внимания. Газета постоянно участвовала в решении вопросов пропаганды передовых приемов ведения воздушного боя, выработки тактики истребителей, штурмовиков и бомбардировщиков, организации взаимодействия с наземными войсками, показывала героизм летного состава, основанный на высоком воздушном мастерстве. Тогда, перед прыжком через Одер, нам очень нужны были такие материалы.
      Глава девятая. Под солнцем Победы
      Перед 2-м Белорусским фронтом была поставлена задача: форсировать Одер и разгромить щтетинскую группировку противника. Не позднее чем через десять дней войскам фронта надо было овладеть рубежом, проходившим через города Анклам, Деммин, Мальхин, Виттенберг. Эту операцию обеспечивали с севера действия 1-го Белорусского фронта. Его войска наносили удар из районов двух небольших городов - Шведт и Гартц в общем направлении на Стрелиц на всю глубину обороны противника - 120 - 160 километров. В ходе прорыва часть вражеских войск предполагалось разгромить, а другую часть прижать к берегам Балтики и либо уничтожить, либо заставить капитулировать.
      Суворовские слова справедливы и в наше время. Он говорил, что каждый солдат должен понимать свой маневр. Действительно, лучше и легче воюется, когда знаешь ближайшую и дальнейшую задачи, задачи соседей справа и слева, кого и какими силами поддерживаешь. Обычно перед операцией до нас доводили цель наших действий. Рядовой летчик, я обычно знал ее в пределах полка. А когда стал командиром эскадрильи - в масштабе дивизии. В должности заместителя командира полка впервые узнал замысел целой фронтовой операции. Дух захватывало от таких масштабов, раскрытых перед нами полковником Смоловиком, только что вернувшимся с совещания у командующего воздушной армией.
      Решающую роль при наступлении должны были сыграть 70-я и 49-я армии. 65-й армии генерала Батова отводилась вспомогательная роль. Она своими наступательными действиями отвлекала на себя противника и тем самым обеспечивала успех ударной группировки.
      Но как много значит на войне инициатива! В ночь на 15 апреля четыре дивизии первого эшелона 65-й армии бросили свои передовые отряды в междуречье. В темноте без единого выстрела на лодках переправились смельчаки через Ост-Одер и внезапно атаковали противника, засевшего в пойме за высокой земляной дамбой. Шли по пояс в воде, вступали с гитлеровцами в рукопашную и, спустившись вниз по течению, скоро достигли остова взорванного моста.
      Четверо суток на обширном пространстве между Ост- и Вест-Одером продолжались бои. К исходу 18 апреля стрелковые полки дивизии первого эшелона 65-армии, форсировавшие под покровом темноты Ост-Одер, отделял от противника только Вест-Одер шириной 400-500 метров. И дальше в случае удачи наши войска выходили на заречный плацдарм.
      В то же время опрос захваченных пленных и радиоперехват показывали, что нашу активность в низовьях Одера противник оценивал как действия разведывательного характера, исключая возможность форсирования реки под Штеттином.
      Проявив инициативу в захвате междуречья, командарм 65 решил пойти дальше и изменить сроки форсирования Одера для дальнейшего захвата плацдарма на западном берегу реки. По общему плану фронтовой операции артиллерийская подготовка должна была начаться в 9.00. Ее продолжительность - 90 минут. Затем - атака. Но на участке 65-й армии было решено начать артподготовку в 6.30 продолжительностью 45 минут. Начало форсирования реки - с первым огневым налетом.
      К этому решению командующего склонила резко изменившаяся обстановка. Полки первой линии вошли в огневое соприкосновение с противником и хорошо изучили расположение его средств. Все лодки и плоты были на плаву, и каждый солдат знал, на чем и с кем он переправляется. Ждать в этой обстановке полного рассвета, вероятно, не имело смысла. Гитлеровцы могли тогда стрелять прицельно, а это привело бы к лишним потерям. И в боеприпасах армия была ограничена. На главное направление шла артиллерия, туда же нацелилась и вся авиация...
      ...Утро двадцатого апреля выдалось пасмурным. В лесах и над Одером клочьями висел туман. Но на построении личного состава полка перед боевым вылетом метеоролог объявил:
      - Туман скоро поднимется. Облачность тонкая. Как припечет солнце, она развеется...
      - Будем летать! - принял решение майор Егоров.
      А с Одера уже доносилась артиллерийская канонада. На главном направлении у нас стояло не менее трехсот орудий на километр фронта. За неделю артиллерийская инструментальная разведка успела засечь множество целей на берегу Одера и в глубине обороны. Это по ее точным данным открыли огонь наши батареи. В стане гитлеровцев взлетали на воздух долговременные оборонительные сооружения...
      - Началось! - негромко сказал кто-то на построении, и каждый ощутил, как от артиллерийских залпов и тысяч разрывов дрожит земля.
      Все мы с нетерпением ждали этого часа, но все-таки каждый переживал событие по-своему. Молодежь, конечно, волновалась больше, ветераны умели сдерживать свои чувства. Волнение, переживания - это, конечно, следствие некоторой неуверенности в своих силах. Само собой понятно, с приобретением боевого опыта молодежь перестает волноваться даже перед самым опасным вылетом. На смену этим чувствам к каждому воздушному бойцу приходит эмоциональная устойчивость. Неуверенность и робость исчезают, как только самолет отрывается от земли. А когда молодой летчик пилотирует самолет, наблюдает за своим местом в строю, маневрирует, он занят и у него просто не остается времени для эмоций. Этот период был памятен и для меня. Думаю, что с этого начинается становление летчика...
      Сигнал на вылет - серия зеленых ракет - оборвал все посторонние мысли.
      - По самолетам!
      И вот уже запущены моторы. В строгий очередности выруливаем на старт, взлетаем. Тяжело груженным штурмовиком труднее управлять. Машина медленно набирает высоту, хотя двигатель работает на больших оборотах.
      Взлет, сбор группы, встреча с истребителями прикрытия проходят строго по плану. В строю двадцать четыре самолета. Группу ведет заместитель командира дивизии подполковник Филипп Степанович Старовойтов. Еще не так давно он командовал нашим штурмовым авиационным полком. По привычке его тянуло к боевым друзьям, с которыми было пройдено столько опасных боевых маршрутов.
      Летчики и воздушные стрелки, инженерно-технический состав любили своего старого командира. Для них он был как отец. Его напускная строгость никого не обижала. В авиацию Филипп Степанович пришел из кавалерии. Хоть и много воды утекло с тех пор, но некоторые давние привычки у Старовойтова остались. Он, например, редко когда отдавал команду: "По самолетам!" Обычно перед вылетом любил ввернуть свое, кавалерийское: "Ну что, по коням!" - и тотчас спешил к своему штурмовику.
      Любили Старовойтова за храбрость и простоту. Он всегда первым летал на боевые задания и быстро ориентировался в обстановке. Возвращаясь на аэродром, успевал осмыслить свой вылет, собрать летчиков в кружок и дать им перед вылетом необходимые советы.
      От командира дивизии подполковнику Старовойтову часто доставалось за эти полеты.
      - Вы не просто летчик, Филипп Степанович, - укорял его Смоловик. - Вы руководитель!
      Старовойтов соглашался, но как только попадал на аэродром, то просил внести его в плановую таблицу и улетал на боевое задание. Иногда он делал по два, а то и по три вылета.
      Существуют разные мнения о месте авиационного командира в бою. Кое-кто утверждал, что на войне командир должен руководить полетами на аэродроме, быть организатором боя на станции наведения... Все это, очевидно, правильно. Но верно и то, что авиационный командир прежде всего должен быть смелым и умелым летчиком, хорошим тактиком, подлинным мастером маневра и огня.
      В воздухе роль дирижера принадлежит ведущему. И так повелось в авиации, что командир ведет своих летчиков в бой. Поэтому летчики, овладевшие на войне искусством ведущего, - это уже потенциальные командиры.
      Авиационный командир учит подчиненных летать и воевать. Командир в авиации - и лучший летчик, и лучший боец.
      Таким был и Старовойтов, вокруг которого всегда группировалась наша молодежь - пытливая, жадная к знаниям, стремившаяся как можно быстрее овладеть искусством летного мастерства. Многим он помог определить свое место в строю. Иному лейтенанту не хватало стойкости, воли, боевого опыта. Вот тут-то особенно были важны веское слово командира и его поддержка, надежная направляющая рука старшего товарища и друга.
      ...В первом вылете мы наносили удары по переднему краю противника, уничтожали одновременно зенитные средства севернее города Шведт. Наша дивизия в те дни действовала с большой активностью. Под прикрытием штурмовиков от восточного берега Одера отчалило много плотов и лодок. В ряде мест наша пехота форсировала реку и окапывалась на берегу.
      Но огонь противника был силен, и развить успех никак не удавалось. Вылет за вылетом делали группы штурмовиков под командованием Героев Советского Союза Н. Воздвиженского, А. Васильева, С. Василенко, А. Моисеенко, Н. Оловянникова, И. Занина, К. Давыденко, В. Туркули и многих других мастеров штурмового удара.
      Метеоусловия, правда, долго оставались сложными: низкая облачность и туманная дымка в какой-то мере мешали полетам, но в то же время надежно укрывали нас от вражеских истребителей. Поиск целей на поле боя осложнял и сильный дым, поднимавшийся на плацдарме от горевших вражеских танков и автомашин. Небо над Одером было нашим, а вот пехота никак не могла захватить в этом месте плацдарм.
      Уже потом нам стало известно, что часов в 11 утра командующий фронтом позвонил на НП 65-й армии:
      - Павел Иванович, как обстоят дела?
      - Веду бой на том берегу, товарищ маршал! - доложил генерал Батов.
      - Это верно? - переспросил Константин Константинович Рокоссовский. - Еду к вам! А то ведь под Шведтом и Гартцем мы пока на своем берегу...
      Наши авиационные представители на НП у генерала Батова рассказывали потом, что, как только командующий фронтом прибыл сюда, сразу бросился к оптическим приборам.
      - Силою до батальона при поддержке семи танков противник контратакует, докладывал командарм, - пять его танков уже горят! Гитлеровская пехота залегла!
      Маршал Рокоссовский опять приник к стереотрубе:
      - Горят не пять, а все семь! Молодцы артиллеристы! Узнать и доложить, кто отличился!
      После короткого совещания и более подробного выяснения обстановки командующий фронтом принял решение: главные усилия ударной группировки перенести с левого фланга на правый и по наведенным уже мостам направить на плацдарм для развития успеха соединения соседних армий.
      - Всю артиллерию - сюда! - властно командовал маршал Рокоссовский. - Всю авиацию - сюда!
      Нас немедленно перенацелили. Задача штурмовой авиации заключалась теперь в том, чтобы на новом направлении, где был достигнут серьезный успех, окончательно подавить огонь артиллерийских и минометных батарей врага, а также воспрепятствовать подходу резервов гитлеровцев к только что захваченному плацдарму.
      Целей для штурмовки было очень много. Двадцатого апреля каждый из нас провел над плацдармом, если сложить все вылеты, не менее четырех часов. Наш полк буквально висел над заодерским плацдармом. Группа за группой летели штурмовики в бой. Одна улетала, а ей на смену приходила другая. Ни минуты передышки не давали мы гитлеровцам, ни минуты без авиационной поддержки не оставались наши войска за Одером. Мы бомбили опорные пункты противника, расстреливали его живую силу эрэсами и пушечно-пулеметным огнем. Порой, полностью израсходовав боеприпасы, штурмовики продолжали носиться над вражескими позициями, заставляя гитлеровцев забираться в укрытие.
      Так закончились первые сутки пребывания советских войск на заодерском плацдарме. С наступлением сумерек перестали летать самолеты и несколько спало боевое напряжение. Но всю ночь за рекой на площади шесть километров по фронту и от километра до трех в глубину взлетали ракеты - было светло как днем.
      На плацдарм шли наши войска. Фашисты вели методический артиллерийский огонь по переправам, разрушая то одну, то другую. Но переправы быстро восстанавливали саперы.
      Опасаясь наших ночных атак, гитлеровцы обрушивали и на плацдарм завесы артиллерийского и минометного огня. Так как местность гитлеровцы заранее пристреляли, их снаряды точно накрывали дороги, по которым шло движение, рощицы, обратные скаты высот, лощины - весь плацдарм, где только могли укрыться наши войска.
      Мы знали, что творилось ночью на том берегу, и с тревогой поглядывали на звездное небо. На наши штурмовики командование возлагало большие надежды. Они должны были непрерывно взаимодействовать с наземными подразделениями, отражавшими вражеские контратаки, и принимать непосредственное участие в боях за расширение плацдарма.
      В ночь на 21 апреля лишь два-три часа перед рассветом за Одером было сравнительно тихо. А затем вновь на невидимых траекториях зашелестели снаряды и мины. Плацдарм снова окутался дымом выстрелов и разрывов. Чадили подбитые танки и самоходки, пылали вывернутые наизнанку, разбитые и обуглившиеся блиндажи и дзоты. На ключевые позиции противника наша артиллерия обрушила тонны металла. Разрывов было так много, что поля озимых выглядели заново перепаханными.
      На второй день с раннего утра было облачно, моросил дождь. Это Балтика давала о себе знать. Вечером мы видели на небе звезды, а с рассветом откуда-то с моря пришла непроглядная мгла.
      Плохая погода опять грозила осложнить действия авиации. Полковник Смоловик вызвал к себе метеоролога. Тот явился мрачнее тучи. Хорошей погоды по его прогнозу не ожидалось, и он должен был сообщить об этом комдиву. Докладывая, метеоролог долго водил карандашом по нанесенным на карте изобарам и изотермам, говорил о далеких циклонах, зарождавшихся где-то над Атлантическим океаном, пока комдив не остановил офицера конкретным вопросом:
      - На плацдарме погода будет?
      Капитан опять попробовал обосновать свой прогноз, но ничего конкретного не сказал и принялся сворачивать синоптические карты.
      - Сами слетайте на разведку погоды, - приказал нам с Егоровым полковник Смоловик. - Заодно посмотрите, что делается на плацдарме...
      Когда майор Егоров был штурманом полка, на разведку погоды чаще других летал сам. Теперь Павел Васильевич - командир, и мне, как штурману, надо считать облака.
      Не успел после взлета набрать сотню метров высоты, как очутился в облаках. "Лихо!" - подумал я и вывел штурмовик под нижнюю кромку. Караваны туч с зарядами моросящего дождя шли на материк. Над Одером стоял туман, но на плацдарме отчетливо были видны вспышки орудийных выстрелов.
      Меня никто не атаковал, по мне не стреляли с земли. Никого, видимо, не интересовал одинокий штурмовик, и я свободно пролетел дальше на запад. Дождь прекратился, улучшилась видимость. По дорогам к линии фронта шли автомашины с боеприпасами, тягачи с прицепленными пушками и танки. Противник подтягивал резервы, чтобы собраться с силами и сбросить наши войска с плацдарма.
      Обстрелял колонну на шоссе и повернул обратно. Тучи за это время вроде бы чуть поднялись, и сквозь плотную завесу их слабо пробивались солнечные лучи. Облачность была слоисто-кучевая. Пробил ее на пятистах метрах и тотчас зажмурился от ослепительно яркого света и голубого неба. Перестраховался метеоролог, все-таки должна быть хорошая погода!
      Выслушав мой доклад, командир дивизии сказал, что и по его мнению метеоусловия должны улучшиться. Тут же он поехал на плацдарм.
      - Полкам находиться в готовности к вылету! - отдал он приказ перед отъездом.
      И еще полдня летчики и воздушные стрелки сидели в самолетах, ожидая команды на взлет. Нет-нет да и взглянет кто-либо из ребят на небо, выскажется с надеждой: "Вроде бы разветривает, уже поднялись облака". Эта тоска по солнцу говорила о страстном желании летчиков скорее вылететь на плацдарм, потому что поддержку наземных войск штурмовики считали своим первостепенным долгом.
      Когда погода несколько улучшилась, мы начали действовать сначала мелкими, а потом и более крупными группами. Над целью мы становились в круг и били по переднему краю противника. За один боевой день переправившиеся за Одер подразделения 49-й и 70-й армии при поддержке штурмовиков отразили более пятидесяти контратак противника.
      Широко использовались на плацдарме станции наведения. С их помощью заявки общевойсковых командиров удовлетворялись буквально через десять - пятнадцать минут с момента поступления. Такая оперативность способствовала дальнейшему улучшению поддержки с воздуха наших наземных войск.
      Например, всего 30 минут потребовалось командованию 4-й воздушной армии на то, чтобы перенацелить авиацию на заодерский плацдарм, где действовали стрелковые дивизии генерала Батова. Насколько важной и своевременной оказалась эта авиационная поддержка, свидетельствует отзыв, полученный из штаба армии: "Если бы не действовали штурмовики по контрнаступающим танкам и живой силе противника, то в сложившейся тяжелой обстановке войскам армии вряд ли удалось бы удержать занимаемый плацдарм".
      А новый комдив 37-й гвардейской генерал К. Гребенников, заменивший геройски погибшего под Данцигом генерала С. Рахимова, выразился более конкретно.
      - Спасибо летчикам за помощь, - сказал он в беседе с нами на плацдарме, если бы не штурмовики, то купаться бы нам снова в Одере!
      Быстрота авиационного маневра при поддержке наземных войск, участвующих в операции форсирования Одера, была не просто счастливой случайностью. Возможность переброски авиации и сосредоточения всех ее сил на том участке, где наметится успех, учитывались заблаговременно с задачей поддержать наши наземные войска, усилить их во всех видах боя.
      Обычно сражения были очень динамичны. Случалось, что от наступления приходилось переходить к оборонительным действиям, а потом пускаться в преследование. Но любой бой выигрывался легче, если в нем хорошо было организовано взаимодействие различных родов войск. И если орудия прямой наводки буквально вписались в боевые порядки пехоты, сдружив эти два рода войск, то таким же связующим звеном между наземными войсками и авиацией стали штурмовики.
      Звено. Эскадрилья. Полк. В этих формированиях начиналась боевая биография летчика, здесь достигал он вершин мастерства, здесь закалялся его характер и рождался подвиг. Все, чем гордится авиация, - все начинается в звене, эскадрилье, полку. И искусство взаимодействия с наземными войсками, спланированное в крупных штабах нашими военачальниками, осуществлялось тоже звеном, эскадрильей, полком. Командиры, политработники, партийные и комсомольские организации день за днем направляли усилия летчиков штурмовой авиации на то, чтобы каждый экипаж был всегда готов поддержать на переднем крае свои наступающие войска.
      Искусством взаимодействия можно было овладеть только в боях. И постепенно прочное взаимодействие стало традицией. Наша пехота, танкисты, артиллеристы, саперы, регулировщики на дорогах - все знали конфигурацию самолета Ил-2 и с первого взгляда отличали его от других. Каждому солдату было ясно, что, если в трудную минуту над его окопом появился краснозвездный самолет-штурмовик, значит, пришла настоящая помощь. Действуя на глазах у пехоты, в ее интересах, наши летчики проявляли подлинное войсковое товарищество, вызывая восхищение воинов, поднимая их боевой дух. Боевая дружба авиаторов и пехотинцев рождалась и крепла в процессе жестокой борьбы с фашистскими захватчиками.
      Помнится один из боевых эпизодов, происшедший в марте 1943 года. Наш отдельный лыжный батальон выбил гитлеровцев из села и в развернутом строю начал преследовать их. Откуда ни возьмись, на поле боя вдруг появились восемь немецких танков. А у лыжников - автоматы, финские ножи да ручные гранаты. С таким оружием не больно-то повоюешь против танков.
      Выручила лыжников четверка наших "илов". Возвращаясь с задания, летчики увидели залегших солдат и фашистские танки. Не требовалось быть стратегом, чтобы разобраться в обстановке. Бомб у штурмовиков уже не было, но они сделали несколько заходов по танкам, обстреляв их из пушек и пулеметов. Шесть бронированных машин тут же загорелись. Сделали свое дело и связки ручных гранат, пущенные в ход нашими пехотинцами. Два вражеских экипажа сдались лыжникам в плен, так как у танков были перебиты гусеницы - машины потеряли ход.
      Второй похожий эпизод произошел позже, в Белорусской операции. Ведущий пары штурмовиков лейтенант Н. Логунов заметил на болоте фашистские танки. Промостив гать, гитлеровцы решили форсировать болото и с тыла нанести внезапный удар по нашим батареям.
      Два штурмовика сделали вираж над артиллеристами, а затем перешли в пикирование на фашистские танки, открыв по ним огонь. Смысл действий летчиков не сразу дошел до батарейцев. Но когда они поняли, о чем их предупреждают летчики, то развернули свои орудия в сторону болота и выстрелами в упор встретили фашистские танки. И ни один из них не ушел с поля боя.
      ...На плацдарме за Одером положение осложнялось. Со стороны противника втянулись в бой эсэсовские дивизии "Лангемарк" и "Валлония", 281-я и 549-я пехотные, истребительная бригада "Фридрих", дивизион штурмовых орудий "Мунтен", части морской пехоты, штеттинские крепостные полки, два полицейских полка. Общая численность вражеских войск только перед фронтом 65-й армии составляла примерно 33 тысячи солдат и офицеров, не считая наспех сколоченных частей фолькс-штурма.
      Поддерживая свои войска, летчики 62-го штурмового авиационного полка сделали сотни боевых вылетов. Наши станции наведения находились в боевых порядках наступающих войск. Непрерывные удары с воздуха изнуряли противника, держали его в постоянном напряжении.
      Три дня шли тяжелые бои за расширение плацдарма, а 25 апреля после мощной артиллерийской и авиационной подготовки началось наше широкое наступление. Командир полка майор Егоров, опасаясь, как бы летчики не ударили по своим из-за плохого знания наземной обстановки, перед вылетом информировал экипажи о том, каких рубежей достигли наши передовые части.
      - Отметьте на полетных картах, - требовал командир. - Город Шмеллейтин взят, Помеллен - взят, Барнимслов - взят, Штеттин - сдался!
      С какой бы быстротой ни откатывался противник под натиском наших танков, пехоты, артиллерии, на дорогах войны его настигали и громили с неба звездокрылые штурмовики.
      Одно из наиболее ярких впечатлений времен Великой Отечественной войны у нас, летчиков-штурмовиков, оставил самолет Ил-2.
      Борьба мнений, трудности внедрения в производство самолета-штурмовика, его назначение и место среди других средств вооруженной борьбы для нас, начинающих летчиков, разумеется, были тогда малоизвестны. Мы приняли самолет как должное, как нечто само собой разумеющееся, и у нас ни разу не возникала мысль о какой-либо ревизии необходимости его существования. Для нас он органически вписался в боевую жизнь.
      Первое же знакомство с самолетом производило на нас, тогдашних юношей, я бы сказал, гордое, волнующее впечатление: "На этой машине можно задать жару спесивым фрицам..." Хищный нос, могучие крылья и сокрушающая сила огня, заключенная в бомболюках, пушках и пулеметах, в реактивных снарядах. Он выглядел внушительно, привлекал внимание не только своей воинственной внешностью, солидностью, но и этакой, можно сказать, монументальной прочностью. Особенно нравилась нам кабина, закованная в прозрачную и стальную броню.
      Сядешь в такую кабину, закроешься сверху бронированным колпаком и чувствуешь себя отгороженным от всех опасностей. Впечатление надежности кабины и самолета не покидало и в полете. Весь облик машины вызывал боевой подъем, помогал подавлять чувство опасности под огнем противника.
      Это особенно важно для ведущего. Ведомый должен делать то, что делает ведущий. Ведущему же надо первому прорваться к цели и вывести на нее всю группу. В какой-то момент ему приходится преодолевать психологический барьер, сделать усилие, чтобы решиться ринуться вниз сквозь сплошную пелену разрывов зенитного огня, которую противник зачастую ставил, чтобы заставить нас отказаться от атаки или хотя бы затруднить ее. Летчика на самолете Ил-2 нелегко было заставить отказаться от атаки. Всем своим могучим организмом штурмовик звал в бой, в атаку...
      Эффект применения Ил-2 был обычно потрясающим. Стреляя из пушек и пулеметов, ракетных установок, сбрасывая сотни килограммов бомб, Ил-2 сеяли панику в стане врага, уничтожали его живую силу и технику. Вот что говорили о штурмовиках пленные фашистские вояки. Ефрейтор Альфред, взятый в плен 2 июля 1944 года, рассказывал:
      - Наша дивизия двигалась на юг по шоссе Могилев - Минск. На лесных дорогах мы подвергались непрерывным атакам штурмовиков, которые производили в наших колоннах ужасное опустошение. Считаю, что до 50 процентов всего личного состава было потеряно от налетов русских самолетов. Все дороги нашего отступления усеяны тысячами разбитых автомашин и повозок, трупами солдат и убитыми лошадьми. Моральное воздействие русской авиации было огромным. При появлении советских самолетов солдаты бросали на дорогах технику в бежали в лес. Разбитые и горевшие танки, самоходки, автомашины создавали на шоссе непреодолимые пробки.
      Командир одной немецкой пехотной дивизии, взятый в плен 11 июля 1944 года восточнее Минска, дал следующую оценку действиям нашей авиации:
      - В настоящих операциях русских войск и в успехе авиация сыграла первостепенную роль. Она повлияла на ход всей кампании на данном участке фронта. Применявшиеся в большом количестве самолеты-штурмовики явились эффективным средством, нарушившим планомерный отход наших войск на новые оборонительные рубежи. Расстроив нормальное движение отходящих колонн и вызвав панику, русская авиация не дала возможности нашим войскам оказать организованное сопротивление на таком мощном естественном рубеже, как река Березина. Наше командование было бессильно бороться с таким превосходством в воздухе.
      Огневая мощь нашего Ил-2 была особенно необходима для борьбы с танками. С первых дней войны, когда противник имел значительное численное преимущество, наши наземные войска, напрягая все силы, в неравном единоборстве уничтожали танки врага из противотанковых ружей, гранатами, бутылками с горючей смесью, орудиями прямой наводки. Все эти средства применялись непосредственно на поле боя, а штурмовики уничтожали танки противника ударами с воздуха еще далеко за линией фронта: в железнодорожных эшелонах, в районах погрузки и сосредоточения, на марше и в предбоевых порядках.
      Еще при нашем контрнаступлении под Москвой особенно досталось от краснозвездных штурмовиков танковым соединениям генерала Гудериана. Одна только наша штурмовая дивизия за три месяца боев под Москвой уничтожила сотни танков противника.
      К моменту начала боев на Курской дуге у нас в массовом количестве появились противотанковые авиационные бомбы кумулятивного действия, способные пробивать самую толстую танковую броню. ПТАБы мы сбрасывали на новейшие танки и самоходные установки врага, о неуязвимости которых особенно громко кричали гитлеровцы. Под ударами ПТАБов, сброшенных штурмовиками, горели хваленые "тигры", "пантеры" и "фердинанды" - тогдашние новинки гитлеровского вермахта. Горели под Курском и Орлом, в Белоруссии и Польше, под Будапештом и Берлином.
      Наши наземные войска, используя результаты ударов штурмовиков, переходили в наступление, срывали контрудары противника и успешно преследовали его.
      В битве за освобождение Белоруссии штурмовики особенно хорошо проявили себя при преследовании и разгроме фашистских войск, отступавших через Березину. После каждого удара "илов" на месте штурмовки оставались горы разбитой вражеской техники. Бывший командующий 4-й немецкой армией Курт Типпельскирх с ужасом вспоминал это паническое отступление: "Непрерывные налеты авиации противника причиняли тяжелые потери... вызывали бесконечные заторы среди отступающих колонн. Русские штурмовики то и дело разрушали мосты у Березины, после чего на восточном берегу всякий раз образовывалось огромное скопление машин..."
      Высокие огневые возможности самолетов Ил-2 позволяли штурмовикам не только вести успешную борьбу с живой силой, танками и артиллерией противника, но и уничтожать такие особо прочные цели, как бронепоезда.
      Начиная с 1943 года штурмовики наряду с действиями на поле боя чаще стали применяться для ударов по объектам в тылу противника. Одной из самых трудных задач были удары по аэродромам. Стоит только вспомнить действия нашей 233-й штурмовой авиационной дивизии по аэродрому Шаталово и другим аэродромам. Таких примеров за годы войны было немало. Это позволило уничтожать авиацию противника не только в воздухе, но и на земле. Штурмовик Ил-2 активно участвовал и в выполнении такой важнейшей задачи, как завоевание господства в воздухе.
      Сочетание высоких летных качеств с необычайной живучестью и неприхотливостью самолета было великолепно.