Над полем боя

      С утра 11 апреля наш полк начал перелет. Первым вылетел Егоров с капитаном Василием Сергеевым и старшим лейтенантом Анатолием Моисеенко. Во вторых кабинах их самолетов вместе со стрелками улетели инженер полка и кто-то из старших техников эскадрилий. На промежуточном аэродроме надо было организовать прием самолетов, обеспечить их дозаправку.
      В полдень из штаба дивизии поступила команда всем начать перелет. Летный состав находился уже на стоянках у самолетов в готовности к вылету. С тридцатиминутным интервалом эскадрильи поднялись в воздух и взяли курс на запад. В пути ни у кого никаких происшествий не случилось. В этом перелете каждый летчик убедился, что значат хорошая подготовка экипажей на земле и продуманная организация дела.
      На промежуточном аэродроме Косьцежина тоже все прошло как по-писаному: и заправка боевых машин, и инструктаж экипажей, обед тоже не занял много времени. Вскоре мы уже снова вырулили на полосу для взлета.
      К аэродрому Ласбек подошли уже к вечеру, когда солнце клонилось к горизонту. Сильная дымка висела над аэродромом, затрудняя заход на посадку. Но майор Егоров умело руководил подходившими группами. И скоро весь полк был на новом аэродроме. Дальний перелет с дозаправкой был выполнен отлично.
      Эту оценку дал нам полковник Смоловик. Обычно скупой на похвалу, наш комдив был в этот раз доволен мобильностью полка, его высокой боевой готовностью. Ни один экипаж не отстал во время дальнего перелета, ни одной ошибки не было допущено на взлете и при посадках. Генеральная репетиция готовности к решающим боям прошла, как говорится, без сучка и задоринки. Для майора Егорова это было заслуженной оценкой его многогранной деятельности по воспитанию воздушных бойцов.
      Перед ответственным вылетом майор Егоров иногда спрашивал:
      - Военную присягу все принимали?
      - Так точно! -отвечал строй.
      Тогда командир гордо поднимал голову, опускал руки по швам и, глядя на вынесенное на старт полковое Знамя, напутственно говорил:
      - Будьте, товарищи, всегда верны своей клятве!
      Командир умел воодушевить людей. Патетически произнесенные им слона давали нам высокий боевой настрой, напоминали о той большой ответственности, которую несли советские воины, отстаивая родную землю от немецко-фашистских оккупантов.
      - В жестоком бою, в минуты грозной опасности никогда не ослабеет рука и не дрогнет сердце у того, кто верен своей клятве и готов защищать родную страну с достоинством и честью, не щадя своей крови и самой жизни для достижения полной победы над врагом!
      В нашей дивизии было много храбрых летчиков и воздушных стрелков. Любой из них был готов на подвиг, на самопожертвование во имя победы. Но среди них особенно выделялись самые умелые и отважные летчики Михаил Бондаренко, Федор Башкиров, Николай Воздвиженский, Николай Оловянников, Михаил Ступишин, Николай Луньков, Абдуестар Ишанкулов, Анатолий Моисеев, Василий Николаев, Юрий Ивлиев, Вячеслав Туркули, Григорий Светличный, Павел Егоров, Гавриил Русаков, Алексей Панфилов, Константин Брехов, Василий Сергеев, Сергей Василенко и многие другие.
      Были они не просто храбрыми и умелыми, а, я бы сказал, хладнокровными и мужественными рыцарями неба. Прекрасная техника пилотирования сочеталась у них с искусством меткой стрельбы и точного штурмового удара. В то же время они обычно невредимыми выходили из самых сложных переделок, потому что воевали не по шаблону. Их неуязвимость и постоянный ратный успех, вероятно, во многом зависели и от высокого морально-боевого, психологического настроя.
      Хорошо зная тактику врага, они в совершенстве владели боевыми приемами. Помню, летели мы на штурмовку фашистской переправы. Одну группу возглавлял я, другую вел Алексей Панфилов. Облачность на маршруте была десятибалльной. Но в районе цели в облаках появились небольшие разрывы - окна. Когда мы подошли к одному из просветов, я услышал по радио спокойный голос Панфилова:
      - Саня, сейчас справа на нас свалятся "мессеры"!
      Сказано это было до того обычным тоном, словно он предупреждал меня при переходе улицы, что справа от нас - лошадь с телегой.
      Я осмотрелся. И не зря! В голубом разводье неба мелькнули силуэты "мессершмиттов". Гитлеровцы заходили на нас с задней полусферы. В своей излюбленной манере занимали выгодную позицию, чтобы потом открыть прицельный огонь.
      Группа Панфилова летела ближе к фашистам. На нее и направлялась первая атака гитлеровцев. Воздушные стрелки нашей четверки приготовились прикрыть огнем самолеты товарищей. Но Панфилов ловко упредил гитлеровцев. Всей группой он выполнил энергичный разворот в сторону противника, и "мессеры" с разгона наткнулись на плотный залповый огонь восьми пушек штурмовиков. Гитлеровские истребители метнулись словно ошпаренные и скрылись за облаками.
      - Что, плоха каша? Не нравится?! - с издевкой протянул Панфилов вслед немецким воякам и развернул группу на прежний курс.
      Никто уже больше не мешал нам штурмовать переправу. С первого захода мы подняли ее на воздух ударами стокилограммовых бомб, а потом пулеметно-пушечным огнем обстреляли скопление войск, не успевших переправиться на другой берег.
      А ведь мог наш боевой вылет сложиться и по-другому, если бы Панфилов не предупредил группу о возможном появлении "мессеров" и не отразил их атаку. Когда мы произвели посадку, старший лейтенант Бабкин стал с пристрастием допрашивать своего боевого друга:
      - Как ты узнал, что на нас "худые" набросятся?
      Без всякой рисовки Панфилов объяснил, что немецкие истребители обычно барражируют над своими переправами, прикрывая их от возможных ударов с воздуха. Раз это так, то всегда надо предполагать, что они будут ожидать нас именно на подходах к переправе. У гитлеровцев хорошо была поставлена служба наведения. Фашисты, конечно, видели нашу группу с земли и навели на нас "мессеров".
      Проследишь за ходом мыслей Панфилова, все у него получается элементарно просто - как дважды два. Но за этой видимой простотой скрывалось высокое воинское мастерство. У него хватало внимания на все: и на пилотирование самолета, и на выдерживание места в боевом порядке, и на прием и передачу команд по радио, и на постоянную критическую оценку обстановки для мгновенного принятия решения.
      Алексей Панфилов никогда не "психовал" в воздухе. Не волновался сам и не нервировал товарищей, потому что знал: паника - самый страшный враг в бою. В воздушном бою с "мессерами" этот летчик оставался невозмутимо спокойным, соблюдал осмотрительность и в то же время действовал напористо, дерзко.
      Совместимы ли два этих фактора: дерзость и осмотрительность? Несомненно. Они как бы дополняют друг друга. Быть осмотрительным - значит всегда первым обнаруживать противника и никогда не терять его из виду. В авиации говорят, что у летчика, умеющего осматриваться, голова поворачивается чуть ли не на триста шестьдесят градусов. Шею докрасна натирает воротник. А что сделаешь? Надо видеть не только свою группу, свою цель, но и вести объемное наблюдение за всей воздушной и наземной обстановкой при любом положении самолета. Если все видишь, тогда и действуешь уверенней. Плохая осмотрительность - это серьезная опасность в воздухе, это большой брак в подготовке воздушного бойца.
      Осмотрительность очень тесно связана с внезапностью. Первым увидеть противника - значит упредить его в действиях. А это и есть внезапность - залог успеха в бою. Внезапные действия ошеломляют, сковывают вражеских пилотов. У слабонервных внезапность вызывает стрессовое состояние, страх перед неожиданно появившимся противником. Внезапные действия порой выбивают из колеи даже опытных бойцов.
      Внезапность предполагает прежде всего быстроту действий. Только стремительность позволяет полностью реализовать преимущества, достигнутые внезапностью. Мгновенное использование своего преимущества для преодоления противодействия противника - это уже дерзость. Она ошеломляет, подавляет волю врага, ведет к дезорганизации планового начала в его действиях.
      Дерзость в бою - это не ухарство в общежитейском смысле, это настойчивость в преодолении огня противника, как бы он ни был силен, готовность пробиться к цели во что бы то ни стало, мгновенный и решительный маневр, парализующий противника. Дерзость всегда содержит в себе риск. Но риск особого рода. Он вызван необходимостью и, если можно так выразиться, компенсируется знанием, умением, волей к победе. Дерзости без риска быть не может, как не может ее быть и без смелости.
      "Смелого пуля боится, смелого штык не берет!" - поется в песне. Эти емкие и гордые слова относятся и к воздушным бойцам. На фронте мы не раз убеждались в этом на примерах своих товарищей, действовавших смело и умело, сочетавших боевой риск с обоснованным, точным расчетом, влиявшим на ход и исход боя. Мы убедились и в том, что знания, умение, воля к победе, помноженные на хладнокровие и выдержку в борьбе с врагом, являются основой нашей науки побеждать.
      Однажды, например, возвращавшаяся с задания четверка капитана Башкирова встретилась с восьмью "фокке-вульфами". Наш летчик летел с молодыми ведомыми без прикрытия истребителей. Он быстро оценил обстановку, развернулся и решительно ринулся в атаку. Со стороны Башкирова это не было каким-то безрассудством, шагом отчаяния. Своей атакой, мощным залпом лобового огня Федор перепутал все планы фашистов. Они, конечно, полагали, что штурмовики будут обороняться, постараются как-то оторваться от преследователей, а тут вдруг сами оказались атакованными. Их ведущий был подбит. Он развернулся и со снижением пошел на запад.
      Пока гитлеровцы соображали, как им действовать дальше, еще один "фоккер" попал под огонь штурмовиков. Остальные предпочли уйти восвояси. Так дерзость, внезапность действий помогли капитану Башкирову выиграть этот бой. А ведь до начала его простой арифметический счет в соотношении сил, казалось, никак не предвещал поражения гитлеровцев. Но в данном случае их подвела арифметика. В бою с врагом нередко случалось так, что простое численное превосходство ничего не давало ему, если он вступал в бой с нашими асами.
      Не сразу, конечно, стали они такими смелыми и умелыми, не за один день и не за месяц пришло к ним мастерство. За плечами у каждого - десятки и сотни вылетов, трудная школа войны.
      Лейтенанта Василия Сергеева сбили на восьмом боевом вылете. Подкараулили летчика гитлеровские зенитчики. Снаряд попал в мотор штурмовика. В лицо Василию ударил густой запах бензина. Летчик попытался спасти машину. Он дослал вперед до упора сектор газа, попробовал задрать нос самолета, но двигатель остановился, и беспорядочно замотались по шкалам стрелки приборов. Штурмовик неудержимо падал. Сергеев сел на лес, крылья его самолета сделали целую просеку. Хоть и силен был удар, но деревья все-таки самортизировали падение.
      Летчик пришел в сознание и осмотрелся. Кабина его одноместного штурмовика была изуродована, приборная доска висела на проводах, от крыльев остались одни ланжероны, а в фюзеляже зияли рваные пробоины. Хвостовое оперение валялось отдельно. Василий провел рукой по лицу - кровь. Он выбрался из обломков, достал планшет с картой: "Где же это я упал?"
      Несомненно, на территории противника. "До линии фронта километров двадцать", - прикинул летчик. Сориентировался по солнышку и пошел на восток. Сгоряча пошел быстро, но скоро начал уставать. Давали себя знать ушибы, болела рана. Шел напрямик - полями, перелесками. Летчика мучил голод. Но в деревни он заходить не решался: вдруг там фашисты?
      Чем дальше шел, тем становился злее. Злость притупляла боль, голод рождал упрямство. "Надо выжить, - думал он, - и за все муки отомстить врагу".
      Когда пришел в полк, его уже и ждать перестали. В Ульяновск - родной город летчика поторопились послать похоронную.
      - Рано еще мне умирать, - еле слышно сказал Сергеев, - пока идет война, у меня слишком много работы...
      Подлечившись, Василий опять стал летать. Воевал он смело, по целям бил беспощадно, искал встречи с врагом. Бомбил и стрелял без промаха, радовался, чувствовал, что отомстил, когда видел, как горят эшелоны гитлеровцев, изуродованные взрывами танки, пушки и автомашины противника.
      Однажды наши штурмовики наносили удар по фашистскому аэродрому. Вторую четверку вел Сергеев. Его бомбы попали точно на стоянку немецких самолетов. Взрывы разметали несколько вражеских машин.
      - Вот и рассчитался я, братцы, за свой сбитый штурмовик! - сказал Василий своим боевым друзьям.
      Далеко в нашем тылу осталась и та сторонка, которой шагал в свой полк, прячась от гитлеровцев, летчик Сергеев. Уже вся советская земля была очищена от гитлеровской нечисти. Теперь нужно было добить раненого фашистского зверя в его собственном логове - в Берлине.
      Словно соревнуясь с Сергеевым, отважно воевал и капитан А. Васильев. От долгого сидения в самолете у него появилась привычка сутулиться. Со стороны казалось, что летчик как бы пожимает плечами и удивляется: почему его так долго не посылают на боевое задание?
      Всю войну он жил от боя до боя. И если хоть один день не летал - не находил себе места. В бою же был до того хладнокровен и сосредоточен, что казалось - решал тактическую задачу не в воздухе над территорией противника, а в классе, над учебным ящиком с песком. Как будто не по его самолету ведут огонь зенитки, не на него заходит в атаку поджарый "мессер".
      - Спокойно, орелики! - ласково ободрял Васильев своих молодых ведомых. Сейчас оприходуем этого бандита. Пономарев - огонь!
      Воздушный стрелок старшина Пономарев рос почему-то не вверх, а вширь. Плечи - косая сажень, а сам чуть повыше плеча своему командиру. Настоящий борец. Встанет в стойку - с места не стронешь. И характер - кремень. Стрелял отменно: немало вражеских истребителей сбил, за что имел несколько наград. Этот воздушный стрелок отличался олимпийским спокойствием, выдержкой, которой требовал от нас суровый учитель - война.
      - Огонь - Пономарев! - командовал Васильев.
      - Есть, огонь! - отвечал Александр и брал "мессера" на мушку. Если не собьет, то уж отгонит обязательно.
      - Полетел издыхать! - докладывал в таких случаях стрелок командиру.
      Однажды гитлеровские "флигеры" попытались перехитрить нашего Пономарева. В атаку на штурмовик сзади сверху свалились два "мессера". Дали несколько очередей и снова набрали высоту, делая вид, что собираются повторить маневр. Все внимание воздушного стрелка, естественно, было приковано к этой атакующей паре. Однако, помня о коварстве врага, Пономарев не забывал осматриваться. Он заметил, что еще пара таких же стервятников подкрадывается к штурмовику снизу. Мгновенно воздушный стрелок перекинул свою турель. Две секунды ушло на прицеливание. Короткая, но меткая очередь резанула по вражескому истребителю. Противник был сбит.
      Экипаж капитана Васильева нередко вылетал на свободную "охоту", на разведку. В самую нелетную погоду дерзко проносился он на малой высоте над линией фронта, выслеживал скопления танков, засекал огневые позиции батарей, уточнял передний край обороны и доставлял в штаб самые свежие сведения о противнике.
      Вспоминая прошлые бои и фронтовых друзей, с восхищением думаешь об их мужестве и благородстве, высоком понимании долга, презрении к смерти, о возвышенном чувстве войскового товарищества. "Сам погибай, а товарища выручай" - этого правила всегда придерживались в бою наши лучшие воздушные бойцы. Хорошо сказал о них Александр Твардовский:
      У летчиков наших такая порука,
      Такое заветное правило есть:
      Врага уничтожить - большая заслуга,
      Но друга спасти - это высшая честь!
      Когда требовалось надежно прикрыть группы штурмовиков, то для выполнения этой задачи обычно выделяли лучших летчиков-истребителей. Были у наших друзей истребителей свои превосходные воздушные бойцы.
      Договариваясь по телефону с истребителями о совместном полете, мы часто задавали вопрос:
      - Кто будет нас сопровождать?
      Услышав в ответ знакомые фамилии, наш командир удовлетворенно говорил:
      - С такими не пропадем!
      ...Их было пятеро. Пять летчиков-истребителей: Алексей Постнов - русский, Василий Колесник и Василий Максименко - украинцы, Василий Князев - белорус и Кубати Карданов - кабардинец.
      До войны они жили и работали в разных местах. На московском заводе трудился Постнов. Монтером в Харцизске - Максименко. Колхозным бухгалтером был Колесник. Князев работал на железнодорожном узле в Витебске. Профессию учителя родного языка выбрал себе в довоенные годы Кубати Карданов. По путевкам комсомола все они добровольцами пошли в авиационные училища.
      Пилоты встретились в небе войны. В первый грозовой день Василий Князев сбил фашистский бомбардировщик и открыл боевой счет полка. Через несколько часов друзья дополнили его еще двумя сбитыми стервятниками. Война бросала отважных летчиков с одного участка фронта на другой, и всюду они геройски сражались с врагом.
      Над горящим Донбассом их водил в бой Максименко, потому что он лучше всех знал каждый город и каждый поселок. Довелось этой отважной пятерке воевать и на Северном Кавказе. Здесь лучше всех ориентировался сын гор Кубати Карданов.
      Бои были жестокими. Для всех самолетов едва хватало места в небе маленькой Кабарды. Советских истребителей было семь, а вражеских - больше двадцати. Василий Максименко первым пошел в атаку. Упал на землю один "мессер", потом другой, третий, четвертый...
      Но бой все продолжался. И вот сбит, падает ведущий Максименко.
      - Братцы, за Василя! - крикнул Алексей Постнов, увлекая товарищей в очередную атаку.
      Одиннадцать "мессеров" сожгли они в этом бою и двенадцатого уничтожили на земле. А когда вернулись домой и не увидели Максименко, Кубати заплакал: не уберег друга в небе родной Кабарды.
      А через день, к всеобщей радости, вернулся Василий Максименко. Пятерка продолжала воевать. Два года сражались они в таком составе. Каждый из них ко времени вступления на территорию гитлеровской Германии успел сделать по 500-600 вылетов. Лично и в группе друзья сбили 76 вражеских самолетов. За свою храбрость и мастерство все пятеро были удостоены высшей награды Родины - всем им было присвоено звание Героя Советского Союза.
      Ласбек - наш новый аэродром на Одере. Отсюда совсем недалеко до Берлина. С этого аэродрома нам предстоит летать на поддержку своих войск при форсировании реки и завоевании заречного плацдарма.
      Первые же разведывательные полеты показали, что Одер - серьезная водная преграда. У него два широких рукава, а посредине - болотистая пойма. Кто-то из солдат-ветеранов метко окрестил этот новый рубеж: "Одер - это два Днепра, а посередке - Припять".
      Но трудности форсирования уже никого не пугали. Это не первый перед нами водный рубеж, позади Проня, Днепр, Сож, Буг, Нарев, Висла. Теперь у нас есть чем воевать. Не занимать и воинского умения.
      Полк только что посетили представители воздушной армии и высоко оценили нашу боевую готовность. Все самолеты в строю, боеприпасов в достатке. Экипажи тоже хорошо подготовлены, за исключением, конечно, молодых. Но и они успешно входили в строй в процессе боевой работы. Дел у нас было много, а сроки подготовки к новой операции сокращены до минимума. Как же быть? И Егоров вносит предложение:
      - Надо провести партийное собрание, посоветоваться с коммунистами.
      Доклад об авангардной роли членов большевистской партии в предстоящем наступлении сделал подполковник Русаков. Говорил наш замполит всегда взволнованно, что называется, от души. Каждое его слово было глубоко продумано.
      Характеризуя положение на советско-германском фронте, подполковник Русаков объяснил коммунистам, что перед своей окончательной гибелью, обозленный тяжелыми поражениями, враг будет еще яростнее сопротивляться.
      - В своих комментариях по поводу нашей очередной победы под Гдыней и Данцигом геббельсовская печать сообщала, что русским достались одни развалины, а понесли они невосполнимые потери, немецкая же сторона лишь сократила коммуникации. Можно не сомневаться, - иронизировал наш докладчик, - что гитлеровцы вообще скоро останутся без коммуникаций, но для этого нам придется затратить немало усилий. Один немецкий журналист, - продолжал подполковник Русаков, - желая успокоить своих соотечественников, писал, что если хорошо посчитать, то, оказывается, фашисты не так уж и много потеряли. Он лгал, этот журналист. Гитлеровцы потеряли все. Они потеряли столько "мессеров" и "тигров", что их не сосчитать всем счетоводам Германии. Фашисты потеряли последние надежды на благополучный исход войны.
      "Полная победа над немцами уже близка, - указывал в своем приказе Верховный Главнокомандующий. - Но победа никогда не приходит сама - она добывается в тяжелых боях и упорном труде. Обреченный враг бросает силы, отчаянно сопротивляется, чтобы избежать сурового возмездия. Он хватается и будет хвататься за самые крайние и подлые средства борьбы. Поэтому надо помнить, что, чем ближе наша победа, тем выше должна быть наша бдительность, тем сильнее наши удары по врагу".
      На протяжении всей войны коварным оружием врага были мины. Гитлеровцы минировали дороги, дома, поля и уж конечно все объекты, имевшие оборонный характер. Был заминирован и наш аэродром Ласбек. Враг заложил мины не только на летном поле, но и в помещениях. Хитроумно заминировали фашисты и оставленные ими штабеля бомб. Везде была минная начинка, мины натяжного действия, соединенные между собой проволочками. Взрыв одной из них мог вызвать детонацию всего штабеля бомб.
      Но впереди нас шли советские минеры. Благодаря их искусству аэродром Ласбек остался целеньким. От всего сердца хотелось отблагодарить наших бойцов и командиров за трудную и опасную работу. Но мы их не застали, они уже ушли вперед. В память о них остались традиционные дощечки с надписью: "Проверено. Мин нет! Иванов". Вроде бы и надпись-то в одну строчку, а смысла в ней как в развернутой характеристике: Иванов ручается за свою работу.
      Бдительными нас заставляли быть не только вражеские мины. Уничтожая врага в его логове, наши солдаты, сержанты и офицеры помнили, что оставленные противником шпионы и диверсанты будут стараться вредить нам, выведывать всякие секреты, если наши бойцы не будут строго хранить военную тайну. Сотни и тысячи гитлеровских головорезов, прихватив подложные документы, меняли свой внешний облик, ругали Гитлера и старались втереться в доверие.
      На занятом нами заводе представители нашего командования встретили в одном из цехов механика. Он ходил в замасленной куртке и услужливо давал нашим офицерам объяснения о производстве. Однако скоро этот "механик" был разоблачен нашей разведкой. Оказался он кадровым офицером войск СС и был оставлен в советских тылах для диверсионной работы.
      Наши командиры и политработники постоянно напоминали нам, что бдителен тот, кто неуклонно выполняет все приказы и воинские уставы, соблюдает боевую готовность и четко несет караульную службу, поддерживает внутренний распорядок, в большом и малом укрепляет организованность и дисциплину.
      Словами присяги и закончил свой доклад Русаков. А потом начались выступления. Коммунисты старались сосредоточить внимание на главных вопросах.
      Воспитанию чувства советского патриотизма у летного и инженерно-технического состава, стремления быть всегда верными идеям нашей Коммунистической партии посвятил свое выступление командир полка майор Егоров. Свою речь он закончил призывом:
      - Будем воевать с врагом так же самоотверженно и смело, как сражаются с фашистами наши герои, как бил врага павший в боях за Данциг командир эскадрильи коммунист Алексей Федорович Симоненко.
      О боевом мастерстве летчика-штурмовика говорил и Герой Советского Союза Николай Воздвиженский:
      - Ни сильный зенитный огонь, ни противодействие вражеских истребителей не могут быть препятствием для смелого и умелого советского летчика, выполняющего приказ Родины.
      Инженер-капитан Г. Каминский отметил, что в период интенсивных боевых полетов очень большой объем работы выполняют оружейники. Следует заранее продумать расстановку по ответственным участкам коммунистов и комсомольцев, чтобы личным примером вели они за собой всех воинов.
      - Как сумели наши техники и механики выдержать напряжение данцигских боев? - спросил, обратившись к сослуживцам, старший техник-лейтенант В. Корецкий и тут же ответил: - Выдержали потому, что большинство воинов - коммунисты и комсомольцы. Для них нет непреодолимых преград на пути к победе.
      Уполномоченный контрразведки старший лейтенант Николай Слепченко обратил внимание коммунистов на факты потери бдительности. Он рассказал о летчике, у которого при выполнении задания над морем открылся фонарь кабины и встречным ветром унесло лежавшую без планшета полетную карту.
      На собрании было принято конкретное решение, в котором говорилось, что партийное собрание обязывает всех коммунистов быть впереди, показывать пример храбрости, мужества, настойчивости, чтобы эффективным был каждый наш штурмовой удар по врагу.
      В разгар подготовки к боевой операции к нам прибыли журналисты из армейской авиационной газеты: корреспондент-организатор майор В. Бабак и фотокорреспондент старший лейтенант М. Захаров.
      - До чего же некстати они приехали, - вздохнул Костя Давыденко, - оторвут от задания, начнут своими вопросами душу выматывать!
      - Напрасно ты это говоришь, - возразил Бабкин, - журналисты делают свое дело, просвещают нас с тобой, держат в курсе событий.
      Вообще-то мы с журналистами жили дружно, любили свою авиационную газету. Корреспонденты часто наведывались в полки дивизии, писали репортажи, корреспонденции, очерки о героях боев. Газета вела интересный разговор о воспитании у авиаторов чувства советского патриотизма, ответственности за свой воинский долг, войскового товарищества, высокой бдительности.
      Газета регулярно информировала своих армейских читателей о положении на советско-германском фронте, звала в бой на разгром врага, словом, жила нашими интересами. И в этом несомненная заслуга ее корреспондентов, хорошо знавших жизнь войск.
      ...Хотя ни Бабак, ни Захаров не открывали блокнотов, было ясно, что они все замечают и запоминают, стараясь представить себе картину жизни полка. Их, например, интересовало, насколько эффективно летчики используют период затишья на фронте. Отвечаю, что занятия чередуются с учебными полетами: летаем в зоны пилотажа, на стрельбу по наземным целям и бомбометание. Изучаем район полетов. Запоминаем названия немецких городов, рассчитываем курсы полета до них, характерные ориентиры. Скучновато? А что поделаешь - надо!
      Майор Бабак уже получил разрешение в день форсирования Одера побывать на радиостанции наведения. А старший лейтенант Захаров попросился со мной в полет за воздушного стрелка. Миша, как мы его дружески называли, уже не раз летал на боевые задания. Чтобы фотографии получились контрастными, он обычно снимал из открытой кабины: то сидя, то стоя, то с одного борта, то с другого. До того однажды докрутился, что под ним распустился парашют и чуть не вытянул фотокора из открытой кабины. Едва хватило сил у Захарова, чтобы кое-как затолкать парашют под сиденье.
      В другом полете Захаров решил сделать оригинальный снимок: одновременно захватить широкоугольным объективом фотоаппарата гитлеровскую батарею и атакующие ее штурмовики. На пикировании привязанный ремнем Михаил наполовину высунулся из кабины, продолжая снимать. И только когда я вывел штурмовик из пикирования, центробежная сила перегрузки втянула его обратно. Захаров завалился в кабину. Спрашиваю:
      - Как себя чувствуешь, Михаил? Ответа не слышу.
      - Ты живой, Захаров? Ответь!
      Наконец по самолетному переговорному устройству доносится тенорок Захарова:
      - Я говорю - порядок, а ты не слышишь. Фишка проклятая, рассоединилась!
      Он доложил, и у меня - гора с плеч. Жив-здоров Михаил Захаров. Но после того случая я дал себе зарок: никогда никого из посторонних не брать на борт самолета в боевой полет.
      А сегодня Захаров опять просит: "Возьмите!" Ну зачем ему этот полный опасностей полет? Ведь летать на боевые задания не входит в обязанности сотрудника редакции. И в то же время сердцем понимаю Захарова. Он делает на войне свое дело. Это очень нужное дело. Иначе сейчас мы не могли бы увидеть войну такой, какой она была.
      Так брать или не брать в полет Захарова? Еще раз оглядываю его. Миша мал ростом, худ. У него правильные черты лица и смелый, открытый взгляд. Будь он чуть повыше ростом и поплотнее, медкомиссия могла бы пропустить его в летчики.
      Заметив мой критический взгляд, Захаров угадал мои мысли и сказал:
      - Я все выдержу... И такие снимки сделаю!..
      Отправляю его подогнать по росту лямки парашюта, а сам вспоминаю, как под Данцигом на КП к командиру 215-й истребительной авиационной дивизии полковнику М. Н. Якушину пришел корреспондент нашей армейской газеты майор В. Земляной. Представился, предъявил документы.
      - Какими темами интересуетесь? - спросил у корреспондента Михаил Нестерович.
      - Разрешите, товарищ полковник, слетать на Данциг!
      - А на каком, позвольте узнать, самолете собираетесь совершить этот полет? У нас ведь в дивизии одноместные истребители.
      - На спарке, - со знанием дела ответил Земляной.
      Конечно, полковник Якушин мог взять на себя ответственность и разрешить корреспонденту полет на учебно-боевом истребителе. Но зачем рисковать без особой на то нужды жизнью корреспондента и летчика? Бой есть бой! И комдив сказал майору, что разрешение на такой полет он запросит у командующего воздушной армией.
      - Хорошо! - согласился Земляной. - Позвольте тогда пока работать в полку?
      - Пожалуйста!
      Не позже чем через час в этот полк по своим командирским делам приехал Якушин. Он дал необходимые распоряжения командиру полка, а потом вспомнил про корреспондента и спросил:
      - Чем он тут занимается?
      - Улетел на задание, товарищ полковник, - ответил командир полка, - как вы приказали!
      - Я?! - изумился Якушин.
      - Так точно! Он сказал, что вы разрешили.
      - А на каком самолете?
      - На боевом!
      - Куда же вы его там посадили?
      - В фюзеляж!
      События, оказывается, развивались так. Майор Земляной пришел к знакомому ему командиру полка и сказал, что комдив полковник Якушин разрешил ему полет на боевом самолете. Хорошо зная корреспондента, командир полка не стал проверять приказание. Они поехали прямо на стоянку, и там по указанию командира полка техник отвинтил в фюзеляже истребителя аккумуляторный люк. Туда и забрался корреспондент. Люк опять поставили на место, истребители ушли на задание.