Шепот ночи

Больше этого не будет. Теперь все кончено. Кончено. Осторожно ступая, словно шла по лезвиям ножей, Алси пересекла холл, стараясь дышать медленно и глубоко. Ей понадобилось все самообладание, чтобы не броситься, рыдая, наверх, в свою комнату. Но нельзя давать слугам повода для беспокойства, она не сделает ничего, что заставит их в тревоге обратиться к хозяину. Алси хотела уехать задолго до того, как Думитру сообразит, что она никогда не вернется.

Но когда она, поднявшись наверх, попыталась войти в гостиную, слезы так застилали ей глаза, что она не сразу разглядела дверную ручку. Алси споткнулась на пороге, и Селеста встревоженно посмотрела на нее.

– Мадам? Что случилось? – воскликнула она, вскочив на ноги и уронив на пол рукоделие.

Увидев привычное заботливое лицо Селесты, Алси внезапно почувствовала опустошение – точь-в-точь как чашка, опрокинувшаяся оттого, что в нее слишком сильной струей наливали жидкость. Все чувства вдруг оставили ее.

– Помоги мне собраться, – тусклым, безжизненным голосом приказала Алси. – Только самое необходимое. Потом спустись на кухню и принеси провизии на полторы недели для одного человека, и чтобы тебя никто не видел.

– Почему? – от страха округлила глаза горничная.

– Потому что он предал меня, Селеста, – ответила Алси, не обращая внимания на текущие по щекам слезы. Казалось, они принадлежали не ей, а какой-то другой Алси из другой жизни. – Я подслушала его разговор с Волынроским. Он обманом заставил меня поверить в его доброту, а на самом деле замышлял украсть деньги, которые папа положил на мое имя, и тогда я окажусь в полной зависимости от мужа.

А она поверила ему, хранила в сердце каждое его лживое слово, как настоящее сокровище!

– Ох, мадам, – выдохнула Селеста, – мадам!

От растерянности горничная без толку топталась на месте. Но никакие слова не могли заполнить пустоту, никакая ванна и горячее какао не могли вернуть все назад, поэтому Селеста вскоре занялась порученным делом.

Алси сняла обручальное кольцо, почувствовав себя свободной и почему-то раздетой, и сунула его в ящик туалетного столика. Потом принялась с горькой усмешкой рыться в гардеробе. Сколько у нее бесполезных вещей: утренние платья, вечерние, бальные, для чая и ленча, для верховой езды и путешествия в карете, для визита в оперу. Но среди этого вороха нарядов не было ни одного, в котором можно было сбежать от мужа.

Алси надела амазонку, затканную золотом, вторую сунула на дно сумки, взяла с собой три теплые нижние юбки, плащ, самую теплую шаль и одеяла, поскольку ночи становились все холоднее. Потом добавила в багаж дорожное платье и комплект скромных украшений. Ей нужно выглядеть презентабельно, когда она доберется до Оршовы, не говоря уже о Женеве. Свечи, трутница, швейные принадлежности, щетки для волос и шпильки, пять пар толстых шерстяных чулок, лишняя пара перчаток – все это громоздилось в сумке.

Алси вспомнила рассказы Думитру о гайдуках и, поколебавшись, прокралась в его спальню, чтобы взять кинжал и пистолет, которые он хранил в тумбочке. Она сомневалась, что сообразит, как выстрелить из пистолета, но его вес, тяжело давивший на ладонь, успокаивал. Она долго смотрела на свои книги и записки, прежде чем заставила себя расстаться с ними, но велела Селесте спрятать самые важные бумаги под матрасом, опасаясь, что Думитру может обратить свой гнев на них.

Алси завязала сумку и послала Селесту в кухню. Осталось лишь дождаться ее возвращения. Не зная, чем заняться, Алси присела на огромную кровать под балдахином, стоявшую в центре комнаты. Мысль о том, что Алси не провела в ней ни одной ночи, неизбежно вызывала горькие теперь воспоминания: Думитру целует ее, обнимает, любит. Здравый смысл торопил ее отделаться от иллюзий, принадлежавших прошлому и никак не связанных с будущим.

Ее будущее. Что с ней будет? Она не могла этого знать. Главной ее задачей было добраться до Женевы, дальше ее жизнь представлялась ей глухой стеной. Аннуляция брака, Лондон, Лидс казались столь нереальными, что мысли отвращались от них.

Алси заставила себя серьезно обдумать настоящее: как добраться до Оршовы, найти кого-то, кто понимает по-немецки или хотя бы по-валашски, как позаботиться о Селесте, сколько времени займет дорога до Женевы? И над всем этим одна мысль безжалостным эхом крутилась в ее голове: «Он предал меня, предал, предал…»

Алси обхватила себя руками, словно пытаясь сжать разрастающуюся боль в маленький твердый комок. Она читала, что уголь и алмаз имеют один и тот же химический состав, но алмаз подвергается невероятному давлению, которое меняет его структуру. То же самое произошло и с ней. Ее мягкая, податливая натура изменилась, превратившись в блестящую, твердую сущность, от которой веяло зимней стужей, способной остудить жар гнева и боли. И все-таки в ее голове, заглушая все мысли, без конца звучало: «Он предал меня».

Алси не знала, сколько времени прошло до тех пор, пока дверь тихо отворилась, – мгновение или вечность. Придя в себя, она сообразила, что лежит в холодной постели, выжатая и опустошенная. Сгусток боли пульсировал в ней, словно далекая звезда. Алси торопливо поднялась, увидев на пороге печальную Селесту, нагруженную пакетами.

– Мадам, – надтреснутым голосом произнесла горничная и сделала слабое движение к Алси.

Алсиона знала, что Селеста хочет обнять ее, как мать, как нянька, как подруга. Но этикет запрещал подобные вольности, и Алси была этому рада. Сочувствие лишит ее последних сил, ведь на самом деле она не алмаз, а хрупкое стекло, хватит и малости, чтобы рассыпаться на тысячу осколков.

– Пожалуйста, – сказала Алси, словно извиняясь за невозможность близкого контакта и в то же время предостерегая от него, – пожалуйста, заверни все в мой запасной плащ.

– Куда вы поедете? – опустив глаза, тихо спросила Селеста.

– Сначала на запад, потом на юг, – тут же ответила Алси. – Я должна выбраться к Дунаю. Поднимаясь вверх по течению, доеду до Оршовы, а там найму лодку. Я должна как можно скорее попасть в Женеву, чтобы воспрепятствовать планам моего… моего мужа… – она чуть споткнулась на последнем слове, – обокрасть меня. Я бы взяла тебя с собой, но ты не умеешь ездить верхом…

Селеста кивнула в ответ на откровенность:

– Я бы поехала с вами, если бы вы попросили, но я стану помехой. Не беспокойтесь обо мне. Я справлюсь с графом и не думаю, что после вашего отъезда со мной тут будут плохо обращаться.

– Я пришлю кого-нибудь за тобой, как только приеду в Женеву, – пообещала Алси.

Селеста улыбнулась, и Алси увидела в ее улыбке печаль.

– Я знаю, что вы это сделаете, мадам.

Но уверения горничной ничуть не смягчили чувство вины, охватившее Алси.

– Я могу оставить тебе немного денег…

– Нет, мадам, – твердо ответила Селеста. – Вам они нужнее. Я не возьму у вас ни фартинга. Мне здесь деньги ни к чему. Я не смогу спать спокойно, думая, что вы потерпите неудачу из-за того, что поделились со мной.

Алси взяла руки горничной в свои и крепко сжала. Спазм стиснул ей горло.

– Ты хорошая женщина, Селеста Матью, – с трудом прошептала она.

– При такой хозяйке легко быть хорошей, потому что вас нельзя не любить, – решительно ответила Селеста и с опозданием добавила: – Мадам.

Алси глотала душившие ее слезы.

– Если бы все так думали.

Следующий час прошел в лихорадочных приготовлениях. Селеста и Алси перенесли багаж в пустую коптильню, где Алси разложила все по корзинам, которые горничная прихватила из кладовой. Как только вещи были уложены, Алси отправилась в конюшню и, намеренно капризничая, заявила конюху, что хочет проехаться на Изюминке, поскольку, на ее взгляд, лошадь застоялась и немного нервничает. Конюху эта затея не показалась странной, и Алси спокойно вывела Изюминку из стойла. Потом в полумраке старой коптильни, куда свет пробивался только сквозь трещины в стенах, приторочила к седлу корзины.

Пять минут, за которые она проехала от коптильни в открытые ворота замка и скрылась в лесу, были самыми волнующими в ее жизни. Никто не окликнул ее. Кажется, ее даже никто не заметил. Она выскользнула из замка Северинор с такой легкостью, словно очнулась от дурного сна.

Повернув на запад, Алси позволила лошади самой выбирать дорогу. Она надеялась добраться до цели, держась подальше от проезжих путей, и не заблудиться в лесной чаще. Выбросив из головы все мысли, Алси сосредоточилась на окружавших ее деревьях и скалах. В глубине души разрасталась холодная пустота, грозившая поглотить все ее существо.

«Господи, – взмолилась она, – пусть так и будет!» Это было ее последней мыслью.

Глава 12

Все еще посмеиваясь над последней шуткой Волынроского, Думитру вошел в гостиную, придержав дверь перед другом. Петро тихо присвистнул от удивления.

– Просто не узнать. А ты, помнится, говорил, что твоя жена не интересуется домом.

Оглядев комнату, Думитру пожал плечами:

– Это не моя жена сделала все это, а ее горничная.

Узнав про пристройку, Селеста вытащила из нее всю самую лучшую мебель. «Только на время, пока не привезли мебель из Женевы», – пояснила Алси. При суровом и аскетичном деде Думитру все, что хоть отдаленно намекало на удобства, тут же отправлялось вниз, и чутье навело Селесту на это скопище мебели, не слишком стильной, разнородной, но очень домашней и уютной.

Волынроский расхохотался:

– Она замужем? Такая комната даже убежденного холостяка заставит задуматься о жизни.

– Нет, не замужем и к тому же она француженка, – сухо сказал Думитру. – Насколько я помню, ты испытываешь нежные чувства к француженкам.

– Ты правильно помнишь, – блеснул белозубой улыбкой Петро. – Хотя в них меня прежде всего привлекают деньги и только во-вторых – личные качества.

Думитру ожидал, что Алсиона, услышав их голоса, тут же появится из своего кабинета, но ее не было видно. Дверь легко открылась под его рукой. Кабинет был пуст, на письменном столе царил обычный хаос, поэтому нельзя было сказать, давно ли Алси занималась своими бумагами. Нахмурившись, Думитру подошел к двери в спальню. Она была плотно закрыта, поэтому он повернул ручку, толкнул и…

…ничего не произошло. Дверь была заперта. Не поверив, Думитру снова попытался открыть ее.

– Qui est-ce?[8] – тихо спросила из-за двери Селеста.

– Где моя жена? – рявкнул Думитру, не потрудившись ответить. Кто, кроме мужа, мог в такое время стучать в дверь?

– Мадам себя плохо чувствует, – чопорно ответила горничная, по-прежнему понизив голос. – Она хочет побыть одна и спокойно прийти в себя.

– Если она захворала, мне следует позаботиться о ней, – искренне сказал Думитру.

– Ей ничего не нужно, она спит, сэр. Позвольте ей отдохнуть. Если вы будете настаивать, то непременно разбудите ее. – В последней фразе горничной сквозила странная интонация.

Думитру заколебался. Селеста сама на себя не похожа, ее голос звучит почти… недружелюбно. Нет, это просто смешно.

– Хорошо, – сказал он, отбросив подозрения, – я увижу ее за ужином?

– Не сомневаюсь, что она будет чувствовать себя гораздо лучше, сэр!

Уверенный ответ горничной окончательно развеял его сомнения, и Думитру сел обедать с Волынроским. После того как управляющий ушел, Думитру уставился на дверь в покои Алсионы. Но, так же как и во время обеда, оттуда не донеслось ни звука. Он тихо вышел из гостиной и спустился вниз к ждавшим его бесконечным делам.

Думитру пригласил Волынроского к ужину, зная, что Алсиона, если она уже поднялась, захочет разделить с ними трапезу. Но в гостиной было темно, кабинет Алси по-прежнему пустовал. Думитру прошел к спальне жены и на этот раз без колебаний постучал в дверь.

– Тише! – послышался приглушенный голос Селесты. – Это вы, сэр?

– Конечно, я, – сказал Думитру. – Графиня проснулась?

– Она просыпалась полчаса назад, сэр, но теперь снова заснула, – ответила горничная.

Думитру снова услышал в ее голосе странные нотки и нахмурился:

– Значит, она заболела? Ее лихорадит? Она простудилась?

– Нет-нет, сэр, – последовал немедленный ответ. – Она пожаловалась лишь на слабость и легкую головную боль. С ней и прежде такое случалось из-за переутомления. А все потому, что она слишком много читает и пишет. Это нервное перенапряжение.

Думитру переглянулся с Волынроским, тот пожал плечами. Со дня свадьбы прошло меньше двух месяцев, за это время граф не мог узнать все о своей жене, но такое поведение на Алси совсем не похоже. Что-то случилось, гораздо более серьезное, чем хотела его уверить Селеста. Или… Думитру знал причину, по которой женщина может чувствовать слабость и дурноту без болезни. У него засосало под ложечкой. Неужели? Неужели она носит его ребенка, и так быстро почувствовала это? Алсиона как-то сказала, что не слишком любит детей, но он не придал этому значения. Для него наследник был неотъемлемой частью титула, и, даже абстрактно рассуждая об этом, Думитру думал не о ребенке, а о сыне.

Но сейчас он счел эти размышления праздными и преждевременными. Скорее всего, она простудилась. Разумеется, он даст ей время отдохнуть, но после ужина зайдет к ней, хочет она того или нет.

Ужин прошел невесело. Думитру был занят мыслями об Алсионе, Волынроский уважал настроение друга и не тревожил разговорами. Снова из спальни Алси не донеслось ни звука, и, как только унесли тарелки, Думитру встал и направился к двери. Волынроский наблюдал за ним из-за стола. Думитру постучал.

– Я хочу видеть свою жену, – решительно сказал он.

– Она все еще спит, сэр, – ответила Селеста тем же тихим голосом, что и раньше.

– Хорошо, – ответил Думитру. – Я не стану ее беспокоить и только посмотрю на нее.

– Уверяю вас, к утру она совсем поправится, – быстро ответила горничная.

В голосе Селесты сквозит нервозность? Беспокойное чувство с новой силой охватило Думитру.

– Я сам смогу судить об этом. Откройте дверь, – приказал он.

– Мадам строго-настрого наказала мне не… – изворачивалась Селеста.

– А я строго-настрого приказываю вам открыть дверь, или я вышибу ее, – рявкнул Думитру, теряя терпение.

Повисла долгая тишина, потом Думитру услышал приближающиеся к двери шаги, щелкнул замок…

…и Думитру распахнул дверь во всю ширь, ударив ею горничную. Не обращая внимания на крик Селесты, он схватил со стола масляную лампу и шагнул в темную спальню. Колеблющееся пламя отбрасывало на стены причудливые тени. Селеста и Волынроский последовали за Думитру.

Полог кровати был плотно задернут. Думитру рывком отодвинул его.

– Алсиона, – начал он и замолчал. Стеганое одеяло было аккуратно расстелено на пустой кровати.

Ее не было. На мгновение эта сцена показалась Думитру глупым фарсом, который разыгрывался на огромной сцене для удовольствия невидимой публики. Потом ужасная мысль, которая не посещала его с того дня, когда Алсиона выпроводила Бенедека, снова пришла ему в голову.

– Где она? – рыкнул он, повернувшись к Селесте.

– Я не знаю, – ответила горничная, широко распахнув глаза то ли от удивления, то ли от страха. – Она была здесь час назад. Должно быть, она спустилась вниз, пока я была в кухне, – пролепетала Селеста, но Думитру не поверил ни единому слову.

Схватив служанку за руку, он дернул ее к себе и пристально посмотрел ей в лицо.

– И убрала за собой постель? Очень сомневаюсь! Где она?

– Ой, вы мне больно делаете! – Лицо Селесты покраснело, чепец сбился набок.

– Пока еще нет. Сейчас же отвечайте, где она? – сквозь зубы повторил Думитру.

– Наверное, пошла посмотреть, как готовят клумбы для розария, – быстро сказала Селеста.

– В темноте? Вы же говорили, она спит. – Не скрывая презрения, он сжал руку Селесты, и горничная вздрогнула. – Где она?

– Я не знаю! – вскрикнула служанка. – Далеко. Вы довольны? Она уехала, но я не ясновидящая и не умею читать чужие мысли, поэтому не знаю, где она сейчас.

Думитру так резко отпустил Селесту, что она споткнулась.

– Что вы хотите этим сказать? – спросил он, но в глубине души уже знал ответ.

– Она услышала, как вы сговариваетесь украсть ее деньги, поэтому уехала, – сказала Селеста, потирая руку. – Она возвращается в Англию.

Алси сделала это. Она оставила его. Думитру хотелось кричать, разбить что-нибудь, разнести в щепки эту кровать за то, что приютила его жену. Он, застыв, смотрел на Селесту. «Идиотка!» – возмущенно кричал его внутренний голос. О Господи, Алсиона! Сквозь сумятицу чувств тонким лезвием ножа в душу вонзался страх. Она ушла, исчезла в глуши, избалованная городская женщина, понятия не имеющая об опасностях, которыми грозят природа и люди. И если она еще не сорвалась в ущелье, найдется много таких, кто захочет ее подтолкнуть.

– Она уехала одна? – спросил Думитру, когда смог заговорить. Слова звучали четко и спокойно, ничем не выдавая бушевавший в нем вихрь эмоций.

– Полагаю, да, – надменно ответила горничная.

– Верхом?

– Разумеется, крыльев-то у нее нет! – насмешливо фыркнула Селеста.

Думитру взглянул на Волынроского и сухо сказал:

– Мы уезжаем. Сейчас.

– На дворе темень непроглядная, – возразил управляющий. – Мы себе можем шею свернуть.

– Знаю, – ответил Думитру. – И она тоже. Едем. Он стремительно вышел из комнаты, прежде чем Волынроский успел снова возразить.

Изюминка споткнулась, и Алси, дернувшись в седле, тут же пришла в себя. Подняв глаза от тропинки, на которую давно смотрела невидящим взглядом, она огляделась вокруг. Алси ничего не узнавала, вернее, узнавать было нечего, поскольку скаты, деревья и кусты ей ни о чем не говорили. Для нее, городской жительницы, они все были одинаковы. Здания и дороги имели какие-то особенности, по которым можно ориентироваться, но даже через два месяца верховых прогулок лес оставался для нее лишь однообразной массой растений.

Алси отправилась на запад и знала, что на правильном пути: всякий раз, когда Изюминка выбиралась на поляну, солнце светило в лицо, хотя не всегда можно было разглядеть его за кронами деревьев. Порой Алси приходилось оборачиваться, чтобы увидеть позади свою тень. «Я еду домой», – решительно говорила она себе всякий раз, когда, оглянувшись назад, выбирала направление. И заставляла замолчать тоненький внутренний голос, который нашептывал, что ее дом там, позади, и с каждым шагом она все больше и больше отдаляется от него. Нет, это не дом, это всего лишь милая картинка, вышитая на сомнительной канве нитками лжи. Алси запретила себе размышлять на эту тему и отбросила эти мысли в образовавшуюся внутри пустоту. Несмотря на опустошенность, она была полна решимости добиться своей цели и сама себе казалась крепким мостом, невидимой аркой соединявшим Румынию и Англию. Нужно быть сильной, ей предстоит долгий и опасный путь.

Шло время, тени за спиной становились все длиннее, солнце опускалось к горизонту, потянуло прохладой. Нужно остановиться на ночлег до наступления ночи, чтобы рядом были вода и хорошее пастбище для Изюминки, поскольку в корзинах только две меры овса. Слушались сумерки, а подходящего места все не находилось.

Алси впервые ощутила реальный приступ страха, заныл пустой желудок, ладони под перчатками покрылись испариной. Где следующий ручей? Ехать дальше в надежде найти его? До него далеко? Если выбирать слишком долго, то придется заночевать там, где застанет темнота, иначе она рискует свернуть себе шею, а Изюминка переломает ноги. А вдруг там мало травы? Если она не найдет ручья, то скудных запасов воды Изюминке не хватит, чтобы напиться после тяжелого дня.

Алси вспомнила ручей, на который она наткнулась днем и в котором поплескалась, прежде чем снова нырнуть в подлесок. Можно было остановиться на ночлег там. Повернуть назад? Нет, уже слишком поздно, до темноты не успеть. О чем она думала, пытаясь сбежать из Северинора в одиночку? Если она не тянет на благородную леди, то лесной обитатель из нее вообще никакой, невежество погубит ее. Рассказы Думитру о местных бандитах начали всплывать в памяти Алси, приобретая зловещее значение. Думитру…

Даже само его имя жгло ее. «Думитру, Думитру, зачем ты это сделал?» Слезы закипели у нее в глазах. Гнев, обида, горе нахлынули с новой силой. Подавив стон, Алси сильно прикусила губу, сказав себе, что слезы вызваны болью.

Вдруг в ее мысли ворвался звук плещущейся воды, смывая их прочь. Изюминка нашла ручей. Раздувая ноздри и навострив уши, она спешила вперед.

– Хорошая девочка! – сказала Алси, ослабев от радости. – Хорошая.

Лошадь, пробравшись через подлесок, вышла на берег и, опустив голову, припала к воде. Алси дала ей напиться, а потом повела к ближайшей поляне.

С наступлением сумерек лес утрачивал свои краски, солнце быстро скользнуло за горизонт, и свет померк. Когда Алси наконец нашла подходящее место для ночлега, деревья превратились в огромные серые тени. Она спешилась, затекшие ноги едва держали ее, когда она встала на землю. Чтобы не упасть, Алси ухватилась за стремя. Сидя в седле, она практически ничего не чувствовала и не подозревала, как измаялась от долгой езды. Но теперь усталость навалилась на нее тяжелой пеленой. Никогда в жизни она не ездила верхом так долю, и никогда поездки не были такими трудными. Только теперь она поняла, каким легким было шестидневное путешествие на муле в Северинор, оценила поздние выезды, неспешный шаг и частые остановки. «Хорошо, – сказала она себе. – Значит, я доберусь до Оршовы значительно быстрее, чем предполагала». И все-таки дурное предчувствие не покидало ее. О чем она думает? Куда направляется? Что станет с ней, когда она доберется до Женевы?

Отбросив эти мысли, Алси сняла с лошади седло и притороченные к нему корзины, споткнувшись под их тяжестью. Неумело вычистив Изюминку, она привязала ее к дереву, так, чтобы лошадь могла пастись и дотянуться до воды.

Нелепая, непрактичная амазонка при каждом шаге цеплялась за траву, петля на запястье, поддерживающая шлейф, не давала свободы рукам. Когда Алси сбросила ее, шлейф и юбки обвивались вокруг лодыжек. «Не знаю, насколько я была права, когда сказала Думитру, что предназначение леди быть украшением, – подумала она. И тут же: – О Господи, неужели при каждой мысли надо возвращаться к нему?» Причитая от досады, она рылась в корзинах, пока не нашла украденный нож, и полоснула волочащийся хвост юбки, словно могла отделиться от Думитру так же легко, как металл разделяет ткань. Отрезанный кусок она использовала, чтобы соорудить импровизированные ножны, и сунула кинжал за пояс. Почувствовав неясное успокоение от незнакомой тяжести у бедра, Алси при холодном свете поднимавшейся луны соорудила гнездо из одеял и заставила себя съесть кусок сухого хлеба и ломтик сыра.

Никогда в жизни она не чувствовала себя такой одинокой, брошенной на произвол судьбы. Где он? Она не смогла удержаться от этих мыслей. То, что она даже про себя не называла имя, не уменьшало важности вопроса. Он уже знает, что она пропала? Конечно, знает, и скорее всего давно. Он сердится? Проклял ее и вычеркнул из своей жизни? Это ранило, хоть Алси и кляла себя за глупые сантименты. Он уже гонится за ней? Скорее всего, да. И какой-то детский обиженный внутренний голосок нашептывал: «Он жалеет?»

Но Алси знала Думитру, знала, несмотря на его хитрость и притворство. Он не станет жалеть. Она сомневалась, что он хоть о чем-то в жизни жалел. Он погонится за ней, в этом она была уверена, но не для того, чтобы умолять ее о прощении. Нет, он привезет ее в Северинор как военную добычу и до конца дней запрет в башне, чтобы она больше не злила и не позорила его.

Изюминка щипала траву, Алси, дрожа, смотрела втемную холодную бездну неба. Тысячи далеких звезд безразлично мерцали над маленькой поляной. Алси никогда не видела такого неба. В прежней жизни если поздно вечером она оказывалась на улице, то небо закрывали тучи и смог, или огонь костра на пикнике затмевал свет звезд. Она читала работы Галилея и Кеплера о движении планет по орбитам вокруг Солнца, изучала расчеты Ньютона, доказывающие влияние Луны на прилив и отлив, но никогда прежде не видела этой великой бездны, вдохновившей древних на создание математики и астрономии. Глядя на открывшуюся ей величественную картину мироздания, Алси подводила жизненные итоги. Больше никогда, поклялась она. Хватит.

Как планеты вращаются вокруг звезд, так ее мысли неизбежно возвращались к Думитру: не только к его предательству, но и к его улыбке, его поцелуям, его уму и телу, но все перекрывала раскаленная добела ярость, которую невозможно было вынести.

Алси отчаянно нужен был контакт с живым существом, все равно с каким. Она знала, что в таком душевном состоянии не уснет, хоть усталость накатывала на нее волна за волной. Отвязав Изюминку и крепко сжав повод, Алси устроилась в центре поляны, завернувшись в плащ и три одеяла, Облачка ее дыхания в серебристом свете луны походили на маленьких белых призраков. Она смотрела на них, думала о Думитру и не плакала.

Не плакала. Как просты эти слова, обозначающие всего лишь отсутствие определенного действия, но Алси понадобилось собрать в кулак всю волю, чтобы сдержать слезы. Звезды медленно вращались над ней в вечном хороводе, луна поднималась все выше. Лицо Алси стыло от холода, пока не стало казаться совершенно чужим. На этом чужом лице наконец сонно закрылись глаза, и одинокая холодная слеза блеснула на щеке.

Во дворе конюшни горели фонари, за кольцом огня тени казались еще гуще. Люди, лошади, собаки метались на освещенном пятачке, охваченные лихорадочным волнением. Жители деревни собрались по периметру двора, перешептываясь и многозначительно переглядываясь.

Молодой граф потерял жену. Молодая графиня сбежала. Почему, почему, почему?

Думитру, сдерживая гнев, молча сидел на Бее, оставив Волынроскому обязанность собрать поисковый отряд. Страх за Алсиону не испарился, но теперь превратился в гнев из-за того, в каком унизительном спектакле по ее милости приходится участвовать. Ему казалось, что за его спиной над ним уже смеются. Его называли «молодой граф» и снисходительно относились к его затеям, которые считали причудами молодости. Он завоевал уважение своих подданных шестью годами кропотливого труда. Сколько он потерял из-за глупой выходки Алсионы? К тому же она украла его любимый пистолет, и ему пришлось взять дедов. С ним дед участвовал в сражении, в котором получил пулю. Не к добру, шевельнулась у Думитру суеверная мысль, но он отмел ее.

Он про себя на все лады бранил Алсиону, награждая жену самыми отвратительными эпитетами. Но тихий внутренний голос, не сдаваясь под градом ругательств, нашептывал: «А что бы ты сделал на ее месте?» Но Думитру, отбросив сомнения и дурные предчувствия, отдал бразды правления ярости и гневу.

Наконец Волынроский кивнул ему. Все готово. Думитру отдал приказ трогаться в путь. Отряд тесной группой выехал за ворота и отправился по дороге, на которой старый Раду видел Алсиону незадолго до полудня. Ищейкам дали понюхать попону Изюминки, потом спустили собак. Всадники устремились следом.

Собаки, словно белые дротики, метнулись в разные стороны, потом, собравшись в кучу, бросились вперед, их лай перекрывал шорохи и разговоры. Спустившись по дороге, они повернули на запад, в подлесок, идя по следу, который Думитру не мог разглядеть в темноте.

Снова и снова собаки прислушивались и принюхивались, опять сбивались в стаю и все дальше углублялись в чащу. Всадники выше поднимали фонари, но, кроме деревьев, ничего не было видно. Отряд продвигался дальше, в темноту.

– Наверное, собаки погнались за зайцем, – наконец сказал Волынроский.

– Нет, – мрачно ответил Думитру. – Она должна избегать проезжих дорог.

– Она настолько сообразительна? – скептически поинтересовался Волынроский.

– У нее не хватит ума запутать следы, – ответил Думитру. – Не волнуйся, мы ее быстро найдем.

– Это не я волнуюсь, – тихо пробормотал управляющий.

Уверенность Думитру оказалась преждевременной. Свора собак снова остановилась на несколько минут, ищейкам дали обнюхать одеяло и даже нижние юбки Алсионы. Думитру прихватил их на тот случай, если она пойдет пешком, и тогда собакам придется выслеживать не Изюминку, а ее хозяйку. Но вскоре псарь, хмурясь, подошел к Думитру.

– Собаки потеряли след у ручья, граф фон Северинор, – сказал он. – Ищейки обыскали берега в обоих направлениях. Графиня какое-то время ехала вдоль ручья. На рассвете Богдан найдет ее следы. Если пытаться сделать это сейчас, мы их просто затопчем.

– Хорошо, – сказал Думитру, хотя ничего хорошего в этом не было. – Займитесь лошадьми, мы заночуем здесь.

Вскоре мужчины расстелили походные постели и уселись вокруг разгоравшегося костра. Думитру сначала хотел воспротивиться, но даже если Алсиона рядом и увидит огонь, она будет либо бродить поблизости, либо тихо сидеть до утра. Ни то ни другое поискам не помешает.

Думитру расстелил одеяло в стороне от других. Не обращая внимания на суровый взгляд друга, Волынроский устроился рядом.

– Такого приключения ты не ожидал, – беспечно заметил он.

– Безусловно. – Думитру не потрудился скрыть холодность тона.

– А ты уверен, что хочешь ее найти? – не замечая его настроения, продолжил управляющий.

– Конечно. – Думитру, хмурясь, смотрел в темноту.

– Я только хочу сказать, что не вижу в этом никакого преимущества для тебя, – проницательно посмотрел на него Волынроский. – Я доберусь до Женевы раньше, чем ее посланник, а мои шансы убедить директора банка, что ее обвинения ложны, очень высоки. И все ее состояние будет передано тебе, по крайней мере, временно, но ты успеешь воспользоваться им по своему усмотрению. После некоторых формальностей ты сможешь избавиться от строптивой жены и снова женишься. А если так, то эти поиски ничего, кроме неприятностей, тебе не принесут, не важно, поймаешь ты ее или нет. В побеге жены, как и в ее возвращении, никакой чести нет. Я советовал тебе ради твоего же спокойствия отказаться от плана присвоить ее деньги. Поскольку ты не послушался этого совета, теперь я предлагаю тебе отказаться от нее.