Шепот ночи

Думитру сразу понял, кто перед ним: проникшиеся идеалистическими революционными идеями младшие отпрыски богатых сербских семейств. Таких юнцов воодушевляли государственное устройство и пышность Франции, но они совершенно забыли о гильотине. Эти новоявленные повстанцы пытались внушить местному князьку идеи государственности и ответственности за судьбу родины. Черт, дело плохо, подумал Думитру. Внешность у него характерная, если кто-то здесь и слышал, как выглядит граф Северинор, то именно эти молодые люди.

Крестьяне, устроившись на стоявших вдоль стен скамейках или просто привалившись к стене, с живым интересом рассматривали пленников. Среди собравшихся было немало женщин, все до одной в туго повязанных платках, их любопытство перебороло опасения и подозрения.

Вожак гайдуков подошел к сидевшему толстяку и тихо заговорил с ним. Это было одной из привилегий гайдуков. Глаза толстяка расширились, потом прищурились, и он фыркнул, то ли от недоверия, то ли от интереса Думитру этого не мог определить, все свое внимание он направил на трех молодых джентльменов. Местный князек был типичным, вполне предсказуемым предводителем деревни. От трех юнцов, охваченных революционными идеями, можно ожидать чего угодно.

– Что вы можете сказать в свое оправдание? – спросил толстяк по-сербски. Казалось, он страшно рад беспрецедентной возможности продемонстрировать свое могущество.

– Почему бы вам не спросить ее? – ответил Думитру, кивнув на Алси, с непроницаемым видом смотревшую в стену.

Она намерена высказаться в свою защиту, и ему выгодно подождать, пока она расскажет свою историю.

Вожак бандитов что-то тихо сказал полному мужчине, и тот с раздражением повторил уже на немецком, вполне понятном, но с ужасным акцентом:

– Что вы можете сказать в свое оправдание?

Алсиона выше вскинула подбородок, и Думитру приготовился к виртуозному спектаклю, поскольку у нее было время усовершенствовать свою историю. Он не ошибся.

– Я фрейлейн Алсиона Картер, – высокомерно начала она. – Приехала в Венгрию по доброй воле, чтобы вступить в брак с мужчиной, которого выбрал мне в мужья отец. Однако я вместе со слугами угодила в ловушку, расставленную этим человеком, – она кивком указала на Думитру, – который пытался заставить меня обвенчаться с ним, в надежде заполучить мое приданое, хоть я и уверяла его, что мой отец не вознаградит его за дурное обращение со мной. – На лице Алси выражение оскорбленной добродетели сменилось маской смирения и скромности. – Я пыталась бежать, но он настиг меня, и я возблагодарила Господа за избавление, когда ваши люди спасли меня. Мой отец будет благодарен вам и очень щедр, если вы поможете мне избавиться от этого монстра и невредимой вернуться домой.

Блестящая игра. Думитру хотелось рассмеяться. Алсиона взывала к Богу, изображала послушную дочь, обещала награду за свое «спасение», хотя оно ничего, кроме неприятностей, ей не принесло. Если бы не боязнь привлечь к себе пристальное внимание, Думитру бы зааплодировал.

– Вам нечего добавить? – повернулся к нему толстяк. Думитру пожал плечами, спина тут же заныла от этого движения. Лучше ответить кратко.

– Кто мне поверит, если я стану опровергать ее слова? Я Гаврил Попеску, мой сюзерен заплатит за меня выкуп.

Предводитель гайдуков прочистил горло и подробно пересказал собравшимся всю историю, включая эпизод, когда Алси в отчаянии отрезала себе волосы, чтобы, изуродовав себя, спастись от похотливых намерений Думитру. Мужчины и женщины увлеченно слушали рассказчика, а Думитру с трудом удерживался от горькой улыбки. Ничего сербы так не любили, как истории о добродетели, жертвенности и отваге. По благоговейному вздоху, который раздался после рассказа, Думитру понял, что Алси, по крайней мере, вне опасности.

– Кто твой хозяин? – послышалась сквозь говор хорошая немецкая речь.

Думитру поднял глаза на высокого юношу.

– Граф фон Северинор.

Как ни сомнительна попытка выдать себя за подданного Северинора, Думитру не мог дать другого ответа, поскольку никто за пределами его графства не заплатит выкуп за мнимого Гаврила Попеску.

Джентльмен пониже, нахмурясь, пристально смотрел на Думитру и, тихо кашлянув, привлек внимание соотечественников. Три джентльмена что-то говорили сидевшему в центре комнаты толстяку, а крестьяне как зачарованные разглядывали пленников. Думитру почувствовал дурноту. Они знают… Они должны знать…

– Эти люди утверждают, что вы и есть тот самый граф-шпион, – нахмурился местный князек. – Сомневаюсь, что такой изворотливый человек совершил подобную ошибку… – Он пристальнее вгляделся в Думитру. – Но думаю, они правы. – Лицо толстяка помрачнело. Думитру собрался было возразить, но знал, что это бесполезно. – Не хочу иметь с тобой никаких дел. Если князь Обренович узнает, что ты был здесь, мне не сносить головы, даже если я подарю ему твою.

– Отдайте его нам, – заявил самый высокий из трех юношей.

– Забирайте, если никому не скажете, что он был здесь. Я хочу, чтобы он поскорее убрался отсюда.

– Он наш, – проворчал предводитель гайдуков, положив руку на заткнутый за пояс пистолет. – Если он граф, значит, выкуп за него будет больше.

– Он принесет нам такие беды, что ты никакого выкупа не захочешь, – возразил толстяк.

– Мы хотим получить настоящую цену, – настаивал гайдук.

Трое джентльменов посовещались, и самый высокий сказал:

– Мы заберем их обоих, а наши братья привезут вам выкуп.

– А как же я? – испуганно спросила Алси.

– Вы тоже поедете, – пожал плечами высокий. – Вы часть этой истории.

Алси, похоже, хотела запротестовать, но промолчала. Думитру не испытывал желания спорить. Ему хотелось посмеяться над крушением своих надежд. Он был так близок к свободе, но надо же было такому случиться, что в пятидесяти милях от Северинора, в глуши нашлись люди, которые узнали его. Что нужно от него молодым повстанцам, он скоро выяснит. Но Думитру был уверен, что ему это не понравится.

Недоумевающую и растерянную Алсиону отвели в маленькую спальню, помещавшуюся в глубинах дома. Четыре большие кровати занимали все помещение, почти не оставляя свободного места. Вскоре комната заполнилась, больше десятка женщин пришли посмотреть на Алси. Они отнеслись к ней скорее с любопытством, чем недоброжелательно. Ей помогли снять одежду и наконец-то освободили от корсета, который крестьянки с неподдельным интересом принялись рассматривать. Слава Богу, они не заметили спрятанных за подкладкой талеров, но когда обнаружили деньги в кармане юбки, разговорам и радостным восклицаниям не было конца, пока монеты не забрала женщина средних лет, которую Алси заметила, подъезжая к деревне, и сочла тогда главой рода. Алсиона не сомневалась, что гайдуки ничего не узнают об этих деньгах, как и в том, что сама никогда их больше не увидит.

Мокрую порванную одежду Алси унесли просушить перед очагом, как пояснила ей на плохом немецком старшая женщина. Несколько крестьянок на время поделились с пленницей своими нарядами. Ткань была толстая и грубая, покрой совершенно незнакомый. Одна из женщин, почти девочка, показала Алси, как зашнуровать жилет, напоминавший корсет, но почему-то надетый поверх блузки, а не под нее. Алси не узнавала себя и самой себе казалась грубой, неотесанной, чужой. Женщины принесли ей платок и жестами объяснили, что ходить с непокрытой головой здесь столь же неприлично, как и в Стамбуле. Обувь оказалась тяжелой и грубой по сравнению с маленькими башмачками, которые сняла Алси.

Как только она оделась, ей принесли ломоть ячменного хлеба и миску пахнущей чесноком похлебки. Никогда в жизни она не ела ничего подобного. Даже в детстве овсянку ей приправляли корицей. Несмотря на голод, Алси с трудом заставила себя проглотить несколько ложек, сказав себе, что это вполне естественно для человека, привыкшего к изысканной пище.

Но в глубине души она понимала, что причина отсутствия аппетита отнюдь не в грубой пище. Перед ее внутренним взором все еще стояло лицо Думитру, его широкая притворная улыбка, от которой по-прежнему трепетало сердце, его безнадежный, мрачный взгляд.

Алси положила ложку. «О Господи! Думитру, что с нами будет?»

Она не жалела, что сбежала из Северинора, узнав о поступке Думитру, и убеждала себя в том, что, как ни сложится его судьба, он сам во всем виноват, поскольку не отпустил ее. Но Алси не могла отделаться от мучивших ее вопросов. Что будет дальше? Ее выкупят? А его? Чего еще захотят от них эти люди? Только время покажет. Она была слишком напугана, чтобы есть. Боится ли она за себя, за Думитру, тревожится за что-то менее ощутимое, чем физическое благополучие, она не знала.

Медленно и тщательно выговаривая немецкие слова, Алси уверила женщин, что еда очень вкусная, но она больше не может съесть ни кусочка. Крестьянки оцепенело смотрели на нее, потом одна из них быстро затараторила на сербском, сжав руками собственную талию. Женщины решили, что тесный корсет лишил пленницу аппетита, и сочувственно поглядывали на нее. Алси подавила усталую улыбку.

Откинув грубое полотно, служившее дверью, на пороге появилась девочка и что-то взволнованно сказала. Радостно загалдев, женщины заторопились из комнаты, увлекая за собой Алси.

Какие бы планы ни строили относительно Думитру молодые повстанцы, крестьяне обходились с ним довольно хорошо. Ему принесли сухую одежду, но не дали башмаков – чтобы не сбежал, решил он, – а потом заперли в сарае, бросив туда кучу одеял. Сколько времени прошло – час или два? – прежде чем открылась дверь и вошли трое молодых людей, он не мог сказать. Один из вошедших держал лампу, двое других сжимали рукоятки пистолетов.

Не доверяют, холодно подумал Думитру.

– Добрый вечер, граф фон Северинор. Можете называть меня… Лазарь, – сказал высокий, назвавшись именем мученически погибшего сербского князя, героя битвы за свободу на Косовом поле.

– А меня можете называть хоть лошадиной задницей, мне это безразлично, – ответил Думитру, привалившись спиной к стене – Лучше скажите, чего вы от меня хотите.

Мужчины в замешательстве переглянулись.

– Я знаю, что вы занимаете в Валахии не последнее положение, – с некоторым раздражением сказал их вожак. – Имеете большое влияние. Вас считают человеком величайшей осторожности и ума. – Вспомнив ответ Думитру, относительно последнего он усомнился.

– Я использую свое влияние, когда мне это нужно, – коротко ответил Думитру. – И пока не знаю, что оно мне даст в нынешней ситуации.

Второй мужчина, светловолосый и немного пониже ростом, нахмурился:

– У вас нет выбора.

Высокий положил ему руку на плечо.

– Извините его. Мой брат несколько невоздержан на язык, но он измучен страданиями нашей родины, ее зависимостью от продажного режима Обреновича.

– Князь Обренович – серб и христианин.

Высокий помрачнел:

– Он бесчестит свой народ. Обренович получил власть от султана и позволил турецким войскам разместиться на нашей святой земле.

– И что, по-вашему, я могу с этим сделать? – устало спросил Думитру. Он был не в настроении играть в игры. – Если бы вы не думали, что я способен помочь осуществлению ваших планов, то не заинтересовались бы мной.

Высокий развел руками:

– Вы граф фон Северинор. У вашей семьи героическая история, и вы тайной разведкой продолжаете дело предков-патриотов.

– Единственным патриотом в семье был мой дед, за что и погиб, – презрительно сказал Думитру. – А моя главная забота – это неприкосновенность собственных владений.

– Так я вам и поверил! – с сомнением ответил высокий. – В определенных кругах Сербии вы хорошо известны своей храбростью и тайной борьбой. Если вы свяжете свою судьбу с нами и объясните народу, как другие поддерживают Россию и Австрию в борьбе с турками и их сатрапами, то сербы поймут, что не одиноки в борьбе с захватчиками.

– Греция покончила с турками десять лет назад, – резко напомнил Думитру. – Если у них вышло, то и у вас получится.

– И все-таки сербы опасаются, что сражаются в одиночку, – терпеливо объяснял высокий.

– Значит, вы хотите, чтобы я разъезжал по округе и рассказывал, что объявил войну султану, а заодно и князю Обреновичу? – скептически поинтересовался Думитру.

– Не совсем так, – уклонился от ответа собеседник.

– Вы безумцы, – решительно заключил Думитру, скрестив на груди руки.

– Когда люди объединяются… – нетерпеливо начал блондин.

– Когда люди объединяются, они становятся безоружными и бедными, – отрезал Думитру. – Когда ваши люди объединятся, Россия или Австрия предложат помощь в обмен на ваши души, Франция будет действовать исходя из собственной выгоды, а Британия станет снабжать Стамбул оружием и деньгами, чтобы предотвратить восстание. Когда люди объединятся, земля опять придет в запустение, а четверть вашего народа бессмысленно погибнет. – Он встал, и визитеры крепче стиснули пистолеты. – Я не стану в этом участвовать.

– Если вы не будете повстанцем, то станете жертвой, – рявкнул блондин. – Мы отдадим вас Обреновичу в доказательство нашей лояльности и тем самым купим себе несколько месяцев, а может быть, и лет на подготовку восстания. Можете сказать ему о нас все, что хотите. Он поверит не вам, а сынам собственной страны.

– Мне на это наплевать.

– Поживем – увидим, – сказал высокий, положив руку на плечо брату.

Он кивнул своим сотоварищам, и все трое вышли.

Когда дверь захлопнулась за ними, Думитру сел, но тут же появились двое гайдуков и приказали ему выйти из сарая. Оказавшись на улице, Думитру увидел, что свободная площадка совершенно изменилась.

В центре над большим костром на вертеле жарился кабан, вокруг широким кольцом были расставлены лавки и помосты. Бей и Изюминка стояли на почетном месте, рядом на расстеленном одеяле была выставлена на всеобщее обозрение добыча гайдуков. Только малая часть награбленного перейдет крестьянам. Что-то главарь бандитов подарит местному князьку, а рядовые члены банды – родственникам, если таковые найдутся среди местных жителей. Но большая часть добычи все равно окажется в деревне – гайдуки торгуют с крестьянами, так что повод для праздника имеется у всех.

Постепенно собирались музыканты, их инструменты представляли собой странное смешение Востока и Запада, нового и старого. Женщины несли кувшины, от которых разило алкоголем. Двое гайдуков отвели Думитру к скамейке рядом с лошадьми, которые, к его разочарованию, были крепко привязаны к загородке свинарника, и приказали ему сесть. Другого выбора у него не было, и он подчинился. Ему снова связали руки, на этот раз впереди, а не за спиной, но не менее крепко. Молодых повстанцев не было видно.

Из самого большого строения высыпали женщины, и у Думитру перехватило дыхание, когда он увидел одну из них. Алсиона. На ней была крестьянская одежда, неровно отрезанные волосы спрятаны под платком, но ее простой наряд казался королевским платьем. Женщины смеялись и оживленно болтали друг с другом, а она молча шла между ними с невозмутимым видом, ее лицо было совершенно спокойно, как гладкая, ничем не потревоженная поверхность воды.

Она перехватила его взгляд и тут же отвела глаза, уставившись в землю перед собой, на ее щеках вспыхнули пятна. Крестьянки, казалось, ничего не заметили. Алсиона, по крайней мере, избежала позора, ее не поместили рядом с добычей. Женщины усадили ее рядом с собой. Внезапно затрубил рог, забренчали инструменты, и праздник начался.

Молодые женщины со смехом выскакивали на свободное пространство перед костром, хватая друг друга под руки, пока не образовали шеренгу. В их танце была смесь силы и кокетства. Те, что постарше, пели и хлопали в ладоши, детишки цеплялись за их юбки. Юноши весело улыбались, а взрослые мужчины внимательно следили за дочерьми, чтобы те не заигрывали с парнями и не слишком поднимали в танце юбки, выставляя напоказ ноги.

Не успела закончиться первая песня, как тут же началась следующая.

– Мужской танец! – объявил молодой щеголь.

Мужчины, и гайдуки, и крестьяне, двинулись вперед, женщины со смехом ретировались. Танец мужчин был соревнованием в удали. Раскинув руки на уровне плеч, они подпрыгивали, приседали, выделывали замысловатые коленца и хором вскрикивали каждый раз, когда певцы заканчивали куплет.

Думитру видел, что Алси, широко раскрыв глаза, наблюдает за происходящим. Для нее все это было дикой экзотикой: восточная музыка и странный, немного пугающий танец. И хотя необычное зрелище захватило Алсиону, Думитру видел, как она изредка, думая, что он этого не замечает, с непроницаемым лицом поглядывает на него.

После нескольких песен объявили, что кабан готов. Тут же появился нарезанный толстыми ломтями ячменный хлеб. Вожак гайдуков угостил Думитру лучшей порцией мяса, приговаривая, что благодарен источнику их неожиданной удачи. Пропустив мимо ушей шутку, Думитру принялся есть, поскольку ничего другого ему не оставалось.

Внезапные раскаты добродушного смеха заставили его оторваться от еды. Подняв глаза, он увидел, как девушки тащат Алси в круг. Она слабо протестовала, но тут началась музыка, и девушки, взяв ее за руки, начали танцевать. Алси пришлось подстраиваться под их шаг. Нахмурясь, она следила, как девушки перебирают ногами и подпрыгивают. Сначала она всякий раз ошибалась и отставала, когда они меняли направление, но вскоре, кажется, ухватила затейливый рисунок танца.

Она застенчиво подняла глаза, когда мужчины одобрительно рассмеялись. Но робкая улыбка мгновенно исчезла бы с ее лица, если бы Алси понимала смысл комментариев, которые они отпускали, глядя на пленницу. Встретившись взглядом с Думитру, Алси тут же споткнулась, но моментально выровняла шаг. Ее улыбка стала ослепительной, взгляд отстраненным, ноги уверенно повторяли движения, мелькая между юбками. «Ох, Алси!» – подумал Думитру со смесью усталости и отчаяния. У него болело сердце, но он не мог понять причины этой боли. Молодые женщины снова и снова тащили ее в круг. Алси танцевала, но ее лицо бледнело, а шаг с каждой песней становился все медленнее. Наконец она споткнулась и едва не упала, после этого ее оставили в покое. Танец продолжался, поэтому скамейка пустовала. Алси прилегла на ней и бессмысленно смотрела на огонь. Она уснула раньше, чем кончилось пение, и Думитру ей позавидовал.

Наконец праздник закончился, добычу унесли, Думитру развязали руки и увели. Ступая босыми ногами по холодной земле, он прошел в сарай. Глухо стукнула задвижка.

Нет выхода, подумал в изнеможении Думитру, не слишком понимая, что именно имел в виду.

Алси проснулась от ощущения, что ее несут. «Думитру?» – промелькнуло в ее затуманенном сознании. Но как только эта мысль пришла ей в голову, она почувствовала, что прижимается к пышной женской груди, и уловила запах чеснока. Алси сообразила: ее по-матерински держит главная здесь женщина, жена местного владыки.

У Алси не было сил протестовать против такого обращения, она позволила уложить себя на кровать и не сопротивлялась, когда две девушки стащили с нее башмаки. Через мгновение ее уложили под одеяла, к трем крепким крестьянским девушкам, с которыми ей пришлось делить постель. Прежде чем Алси скользнула в сон, отчаянная мысль пронзила оцепеневшее сознание. «Что с нами теперь будет?»

Глава 15

Думитру дремал, покачиваясь в седле. После тяжелой ночи сон сморил его, обещая избавление от пульсирующей боли в руках, которые снова были связаны у него за спиной. Небольшая лошадка, на которой он ехал, не отличалась мягким и грациозным шагом Бея, но не спотыкалась. Мысль о потере Бея причиняла Думитру больше страданий, чем верховая езда в неудобном положении на плохонькой лошаденке.

Алси однажды взглянула на него, будто собираясь заговорить, но Думитру отвернулся. Он сказал, что любит ее, и, что самое поразительное, это была правда. Но это ничего не меняло. Алси по-прежнему стремится любой ценой отделаться от него, а он решительно настроен спасти и ее, и себя и вдвоем целыми и невредимыми вернуться в Северинор.

Пленников сопровождали трое повстанцев и шестеро гайдуков, все верхом, в приподнятом настроении от предвкушения награды. Джентльмены ехали молча, бандиты громогласно похвалялись удалыми выходками и успехами на любовном фронте, хохотали, сыпали проклятиями и поздравляли друг друга с успехом, словно поймали не какого-то румынского аристократа, а самого султана. Думитру не обращал на них внимания, радуясь тому, что Алсиона не понимает, что они говорят. Они ехали, останавливались, снова ехали, и Думитру старался не думать, что будет дальше, не считать, сколько миль они проехали, и сколько еще осталось. Несмотря на решимость не поддаваться отчаянию, он опасался, что следующая остановка будет последней.

Отряд остановился на ночлег у ручья. Думитру развязали руки и впервые за весь день позволили поесть и напиться. Один из бандитов при этом держал его под прицелом.

Алсионе вообще рук не связывали. Должно быть, бандиты поняли, какая из нее наездница и что она не пустится в галоп, даже если ее лошадь и способна на это. По сравнению с великолепной Изюминкой костлявая лошаденка выглядела просто смехотворно, хоть на ней и красовалось промокшее дамское седло.

Алси села на противоположной стороне костра от Думитру, так далеко, как ей позволили. Кончики волос вились вокруг ее лица, подрагивая, когда она наклонялась за едой или, вскинув голову, пристально смотрела на огонь. Всякий раз, когда Думитру смотрел на нее, его пронзала боль. Он не знал, в чем ее причина гнев, вожделение, потеря или нечто куда более сложное.

Поужинав, гайдуки бросили на землю два соломенных тюфяка для пленников Импровизированные постели находились друг от друга на расстоянии вытянутой руки. Думитру задавался вопросом, если это шутка с их стороны, то над кем? Над ним или над его предполагаемой жертвой? Он растянулся на тюфяке без всяких комментариев, Алси же смотрела на свое ложе в бессильном разочаровании. Вожак гайдуков что-то сказал, его товарищи грубо захохотали, и один из них перевел на немецкий:

– Фрейлейн, если вы думаете, что спать в одиночестве холодно.

– Нет, – отрезала Алси.

К ее чести, она не изменилась в лице и, когда бандиты захохотали еще громче, даже не взглянула на них Она легла неестественно прямо и закуталась в одеяло. Неестественность позы объяснялась тем, что на Алси снова затянутее нелепый корсет, поскольку, как и Думитру, она снова была в собственной одежде.

Это та самая амазонка, в которой Алси приехала в Северинор, вздрогнув, сообразил Думитру, глядя ей в спину. Теперь платье едва можно было узнать. Модный шлейф грубо отрезан на уровне лодыжек, шелк весь в пятнах грязи и кажется скорее коричневым, чем серым, оторванный золотой галун жалко свисает с корсажа, под мышкой прореха, видно, Алси пыталась подтянуть вверх низко пришитые рукава. Сейчас перед Думитру была жалкая тень той безупречной женщины, которую он знал, хотя при первой встрече она и показалась ему испуганной и усталой. В тот день он не понял, как далось ей шестидневное путешествие из Оршовы, не думал о том, как тяжела оказалась поездка в Северинор для девушки с ее привычками и воспитанием, не сообразил, какой ужас кроется под маской надменности и презрения. Вопреки своему отношению к Алси и ее поступку Думитру сейчас впервые почувствовал приступ жалости.

– Тебе не нужно страдать всю ночь из-за соблюдения приличии, – помимо своей воли тихо сказал он по-английски, чтобы их не подслушали.

– Что? – Алси машинально (во всяком случае, так показалось Думитру) повернулась к нему и тут же, помрачнев, отвела глаза.

– Я затяну тебе утром эту штуковину, если ты хочешь ночью спокойно отдохнуть.

– Нет, – мгновенно последовал ответ. В нем не было отчуждения и презрения, только непреклонность.

Думитру хмуро посмотрел на Алси, но ее веки были опущены, и он видел лишь темные полукружия густых ресниц.

– Я касался мест гораздо более интимных, чем шнуровка твоего корсета, Алсиона.

– Нет, – тем же тоном повторила она. – Теперь все изменилось. – Ее голос сорвался на последнем слове. Это проявление слабости оказалось трещиной, сквозь которую хлынули все ее сомнения. – Что с нами будет? – Алси взглянула на него, и от страха в ее глазах у Думитру сжалось сердце. – Что будет с тобой? Эти люди так обрадовались, когда поняли, кто ты, и это меня пугает.

– Не знаю, – решительно перебил ее Думитру.

Князь Обренович сделал сербских повстанцев пешками в большой политике, и, хоть, без сомнения, сочтет правителя соседних земель полезным инструментом в своей игре, Думитру представления не имел, какая участь его ждет. Он мог дать Алси пустые заверения, но не думал, что она заслуживает успокоения и лжи.

Алси молчала, хотя и не опустила огромных, окруженных темными тенями глаз. Потом она снова отвернулась, и Думитру не коснулся ее, хотя видел, что ее плечи содрогаются от сдавленных рыданий, – он не был уверен, что хочет это сделать.

Он смотрел поверх нее на огонь, пока пламя не угасло, оставив подернутые золой угли. Беспокойные мечты увлекли его в сон.

На следующее утро появились несколько мужчин в хороших английских костюмах и расплатились с гайдуками, которые отправились восвояси. Думитру объяснил Алси, что мужчины в костюмах – повстанцы, и то, как он произнес это слово, испугало ее. Он также сказал ей, куда их везут: в особняк князя Обреновича в Белграде. Князь коварен и безжалостен, сказал Думитру, и пользуется любой возможностью расширить собственные владения. В хаосе революции Обренович заставил султана признать его своим наместником в Белграде. Христианин, серб, чей княжеский титул насчитывает больше четырех веков, он в благодарность послал султану голову Карагеоргия, сербского героя и борца за независимость.

После такой обильной информации Алси долгими часами рисовала себе самое мрачное будущее для них обоих. Но, как ни медленно тянулся день, наконец наступила ночь, и Алси, измучившись, впала в забытье. Никогда она не ездила верхом так долго и так далеко. Она думала, что подвергала себя риску, сбежав от Думитру, но теперь понимала, что тогда и не знала, что такое настоящие трудности. Усталость затуманивала ее ум, боль свинцовой тяжестью вдавливала в землю, мышцы отчаянно протестовали против прежде неведомых страданий.

Повстанцы время от времени тихо переговаривались, но Алси даже не могла уловить, на каком языке они говорят. Она попыталась отвлечься математикой, стараясь сформулировать задачу.

Если свойства гиперкомплексных чисел можно описать уравнениями, которые действуют в области рациональных чисел, возможно, есть способ разложить гиперкомплексные числа на составляющие и вести расчеты отдельно. В конце концов, в физике вектор силы можно разложить на ортогональные проекции и рассчитать каждую отдельно, что значительно упрощает задачу. Почему так нельзя поступать с гиперкомплексными числами?

Дальше этого умозаключения Алси продвинуться не смогла. Числа и линии путались в ее уме, превращаясь в бессмыслицу. Полная луна поднималась все выше, в ее рассеянном свете Алси грезились таинственные тени. Впереди, покачиваясь в седлах, ехали всадники. Земля казалась задремавшей Алси огромным непостижимым гобеленом, который с каждой пройденной милей все глубже затягивал ее в себя, и в который ее судьба прихотливо вплеталась серебристо-черной нитью. Она почувствовала, что падает, и проснулась, в последний момент успев удержать равновесие. Кавалькада остановилась. Алси с изумлением оглянулась вокруг. Вместо привычной чащобы и бездорожья перед ней было что-то очень похожее на гостиницу. С одной стороны конюшня, с другой – собственно гостиница, двор замыкали две высокие каменные стены. Ворота крепко заперты. Ни спасения, ни выхода.

Подросток неопределенного возраста и пола стремглав выскочил из дверей гостиницы и, заговорив со спешившимися всадниками, взял под уздцы их лошадей. Вскоре появились еще несколько подростков. Похитители кивком приказали пленникам спешиться. Думитру спрыгнул на землю, Алси, преодолевая боль, вылезла из седла, стараясь не обращать внимания на плохо скрываемые усмешки сербов. Когда она коснулась земли, ноги просто подогнулись под ней.

Думитру оказался рядом прежде, чем Алси растянулась в грязи, его руки спасли ее от унизительного падения. Эти руки были такими сильными, до боли знакомыми. Даже после погони за ней, после вынужденного купания в реке и долгой поездки верхом от него все еще исходил его неповторимый запах, теплый, мужской, навевавший уверенность в безопасности. В какой-то безумный миг Алси захотелось уткнуться лицом в грудь Думитру, и пусть весь мир исчезнет…

Но слишком многое изменилось с того момента, когда она так прижималась к нему.

– Спасибо, – только и прошептала она. Алси хотела отстраниться, но не осмелилась это сделать, поскольку ее ноги опасно дрожали. – С тех пор как гайдуки уехали, тебя не связывали. Почему ты не попытался бежать?

Если она и ожидала благородных объяснений, ее надежды тут же развеялись.

– Разве ты не видела мою лошадь? – спросил Думитру. – На ней далеко не уедешь.

– Понятно, – ответила Алси, пряча под прагматизмом внезапное разочарование.

Все правильно. Именно так теперь обстоят дела между ними, после того, что он сделал с ней, а она – с ним. И эго хорошо, потому что теперь она знала правду и не хотела возвращаться к прошлому.

К тому времени, когда они вошли в гостиницу, ноги Алси окрепли, но у нее не было сил отстраниться от Думитру. Интерьер был таким же, как на любом постоялом дворе на востоке Франции. Значит, в углу обязательно есть приватная гостиная. Двое из их похитителей нетерпеливо стояли в дверях, остальные следовали по пятам за пленниками на случай… На случай чего? Что Думитру, проходя мимо камина, схватит кочергу и начнет орудовать ею как шпагой? Но Думитру не отпускал руку Алси и не сделал попытки перепрыгнуть через стол, он спокойно шел рядом с ней. Алси на один его шаг делала три торопливых шажка.

Когда они вошли в комнату, Алси застыла. Она словно оказалась в фантастическом мире, сменившем грубую реальность. Зеленые обои, зеленый с красным ковер на полу – настоящий ковер!