Глава 18. Разговор с Суан

Дайшара уже увели к тому моменту, когда Эгвейн вышла из палатки, но полосатый палантин, свисавший из-под накинутого капюшона, действовал лучше, чем лицо Айз Седай, прокладывая ей дорогу сквозь толпу. Она двигалась в сплошной ряби реверансов, редких поклонов Стражей и мастеров, имевших какие-то поручения возле палаток Сестер. Некоторые послушницы пищали при виде палантина Амерлин, и целые семейства поспешно уступали ей дорогу, делая глубокие реверансы на довольно грязной улице. С тех пор как ей пришлось наказать несколько женщин из Двуречья, среди послушниц распространились слухи, что Амерлин столь же крута на наказания как Серейлле Баганд. И с таким характером, который вспыхивал от малейшей искры, ее лучше не гневить. Не то, чтобы большинство из них было знакомо с историей и понимало, кто такая была Серейлле, но за сто лет ее имя вошло в Башне в поговорку, а Принятые прекрасно знали, что послушницы впитывают как губка такие лакомые кусочки истории, как этот. Хорошая вещь — капюшон. Он полностью скрывал ее лицо. На десятый раз, когда очередное семейство послушниц, словно испуганные зайцы, прыснуло в разные стороны с ее пути в десятый раз, она уже так скрипела зубами, что увидевшие ее лицо непременно бы подтвердили, что она жует железо и плюется гвоздями. У нее было ужасное чувство, что через пару сотен лет, Принятые будут пользоваться ее именем, чтобы пугать послушниц, как пугают сейчас именем Серейлле. Конечно, в первую очередь нужно сохранить Белую Башню. Маленькие неудобства должны подождать. Ей показалось, что она смогла бы плеваться гвоздями даже без железа.

Толпа сошла на нет возле кабинета Амерлин, который только назывался кабинетом, а на самом деле был простой палаткой из холстины с коричневыми стенками, усеянными заплатами. Подобно Залу Совета, в это место приходили только те, у кого были здесь дела или по вызову. А просто так никого не вызывали на Совет Башни или в Кабинет Амерлин. Наиболее безобидным приглашением сюда был официальный вызов, что превратило для нее эту простую палатку в убежище. Прорвавшись сквозь откидывающиеся створки входа, она с облегчением сбросила плащ. Пара жаровен наполняли палатку приятным теплом, особенно после холода снаружи, и они дымили почти незаметно. От высушенных трав, разложенных на тлеющих угольках, шел легкий сладковатый аромат.

«Судя по тому, как ведут себя эти глупые девчонки, можно подумать я…» — начала было она рычать, но осеклась.

Она не удивилась, увидев, что Суан стоит возле письменного стола в платье из простой синей шерсти — прекрасно сшитое, но все же очень простое — прижимая широкую кожаную папку к груди. Большинство Сестер, подобно Делане, все еще полагали, что она была понижена до должности советницы Эгвейн по вопросам протокола и прочим поручениям. И выполняет обязанности советницы, и другие поручения с большой неохотой, однако она всегда оказывалась тут расторопная и ранняя, что, казалось, осталось всеми незамечено. Суан когда-то была Амерлин, которая жевала железо, хотя никто бы в это не поверил, если бы не знал. Послушницы видели ее так же часто как Лиане, но у всех возникало большое сомнение, что она действительно была тем, о ком рассказывали Сестры. Симпатичная, если не сказать красивая, с тонким ртом и темными блестящими волосами до плеч, Суан выглядела моложе чем Лиане, и только немного старше самой Эгвейн. Без синей, украшенной бахромой, шали на плечах ее могли принять за одну из Принятых. По этой причине она никогда не ходила без шали, избегая подобных ошибок. Но вот ее взгляд изменился не больше, чем ее дух, и глаза ее казались иглами голубого льда, нацеленными на женщину, присутствие которой оказалось сюрпризом.

Халиму, конечно, было приятно видеть, но все же Эгвейн не ожидала увидеть ее растянувшейся, подпирая рукой голову, на ярких цветных подушках, которые были сложены вдоль одной из стен палатки.

Если Суан была симпатичной, молодой особой, по крайней мере, выглядевшей молодо, которой улыбались мужчины и женщины, то Халима была просто ослепительной. С большими зелеными глазами на безупречном лице, с полной упругой грудью, при виде которой мужчины застывали на месте, а женщины сразу мрачнели. Не то чтобы Эгвейн мрачнела или верила слухам, которые пересказывали ревнивые женщины… С внешним видом Халимы Эгвейн ничего не могла поделать. И Делана, даже если из милости и сделала ту своим секретарем, — эта мало образованная деревенская женщина писала письма почерком малого ребенка, — то обычно загружала ее какой-то тяжелой работой на весь день. И Халиму редко кто видел до времени отхода ко сну, хотя теперь чаще, и то потому, что она слышала о головных болях Эгвейн. Нисао не смогла с ними ничего поделать, даже используя новый вид Исцеления. Но массаж Халимы творил чудеса, даже когда Эгвейн хотелось кричать от боли.

«Я сказала ей, что у вас не будет времени для посетителей этим утром, мать». — Сказала резко Суан, по-прежнему впиваясь в женщину на подушках взглядом и забирая у Эгвейн свободной рукой плащ. — «Но с тем же успехом я могла бы сама с собой сыграть в кошачью колыбельку». Повесив плащ на простую вешалку, она высокомерно фыркнула. «Возможно, если бы я носила штаны и имела усы, она бы обратила на меня внимание». — Суан похоже верила всем слухам о предполагаемых похождениях Халимы среди самых симпатичных мастеровых и солдат.

Странно, но Халиму, кажется, забавляла ее репутация. Она, быть может, даже ею наслаждалась. Она рассмеялась низким, с хрипотцой смехом, и вытянулась на подушках словно кошка. У нее действительно имелась довольно сомнительная страсть к глубоким декольте, совершенно неприемлемым при такой погоде, и почти вываливалась из зеленого шелкового платья с синими вставками. Шелковое платье было необычной одеждой для секретаря, но милость Деланы, и ее долг перед Халимой были огромны.

«Вы кажетесь взволнованной этим утром, мать», — промурлыкала зеленоглазая женщина, — «и вы столь рано встали для вашей прогулки, стараясь меня не разбудить. Я думала, что вы захотите поболтать. У вас не было бы таких головных болей, если бы вы больше обсуждали ваши заботы. По крайней мере, вы знаете, что можете со мной это обсудить». — Стрельнув глазами в Суан, которая презрительно наморщила нос, Халима снова рассмеялась. — «И вы знаете, что мне от вас ничего не нужно, в отличие от некоторых». — Суан снова фыркнула, и демонстративно занялась размещением папки на письменном столе ровно между чернильницей из камня и присыпкой. Она даже поправила подставку для ручки.

Переборов себя, Эгвейн сумела не вздохнуть. Едва-едва. Халима действительно ни о чем не просила кроме тюфяка в палатке Эгвейн, чтобы она могла всегда быть под рукой, когда снова начнется головная боль, но то, что она спала в палатке Эгвейн, должно быть, создавало трудности с выполнением ее обязанностей в отношении Деланы. Кроме того, Эгвейн нравилась ее простое и откровенное поведение. С Халимой было очень легко разговаривать и забыть на какое-то время, что она была Престол Амерлин, расслабиться, чего она не могла себе позволить даже с Суан. Она слишком тяжело добилась признания как Айз Седай и Амерлин, признание своей власти, и ее авторитет пока оставался слишком незначительным. Сделав один промах в качестве Амерлин, следующий промах для нее будет сделать легче, и следующий, и еще, еще, пока все снова не начнут считать ее заигравшимся ребенком. Все это превращало Халиму в сокровище, которое нужно бережно хранить, даже невзирая на то, что ее пальцы способны сделать с головной болью Эгвейн. К ее большому раздражению, кажется, женщины в лагере разделяла взгляды Суан, за исключением, возможно, Деланы. Серая казалась слишком чопорной, чтобы нанять в служанки потаскуху, несмотря на все свое милосердие. В любом случае, теперь было неважно, даже если эта женщина гонялась за мужиками, и спотыкалась о них.

«Боюсь, что у меня действительно много работы, Халима», — сказала она, стягивая перчатки. Горы работы, на много дней. На столе не было признаков отчета от Шириам, но она скоро его пришлет, вместе с несколькими прошениями, которые, как она считает, заслуживали внимания Эгвейн. Сущие пустяки. Плюс десять-двенадцать исков по поводу возмещения причиненного ущерба, и каждый ждет вынесения решения Амерлин. А этого невозможно сделать, не изучив предварительно дела, и не задав вопросы. Нет вопросов — нет справедливого решения. «Возможно, ты сможешь со мной пообедать». Если конечно она закончит вовремя. Иначе ей придется есть тут же, за этим столом в кабинете. Время уже близится к полудню. «Тогда же мы сможем и поговорить».

Халима резко села, сверкнув глазами и сжав пухлые губки, но ее угрюмый вид тут же пропал как небывало. Однако, в глазах все еще тлели угольки. Если бы она была кошкой, то выгнула бы спину и распушила хвост. Изящно встав на ноги на расстеленный ковер, она пригладила платье на бедрах. — «Ну что ж, хорошо. Если вы уверены, что не хотите, чтобы я осталась».

Как раз сейчас где-то позади глаз Эгвейн началась тупая пульсация, слишком знакомый предвестник ослепляющей головной боли, но она покачала головой и повторила, что у нее много важной работы. Халима еще мгновение колебалась. Ее губы снова напряглись, руки сжали юбку, затем она схватила с вешалки свой шелковый плащ с меховой подкладкой, и выскочила из палатки, не позаботясь накинуть его на плечи. Она могла простудиться, расхаживая на холоде в таком виде.

«Из-за своего характера — как у рыбачки — она рано или поздно попадет в неприятности», — пробормотала Суан прежде, чем ткань, закрывающая вход прекратила колыхаться. Хмурясь вслед ушедшей Халиме, она накинула шаль на плечи. — «Женщина сдерживается в вашем присутствии, но при мне она не сдерживает свой поганый язык. При мне и остальных. Кое-кто слышал, как она кричала на Делану! Кто-нибудь на свете слышал о секретаре, посмевшем накричать на своего господина, и притом Айз Седай? Восседающую! Не понимаю, почему Делана ее еще терпит?»

«Это дело Деланы». — Подвергать сомнению действия другой Сестры столь же непозволительно, как и пытаться в них вмешиваться. Только в силу традиций, а не по закону Башни, но некоторые обычаи были почти столь же сильны, как и законы. Конечно, не ей напоминать об этом Суан.

Потирая виски, Эгвейн осторожно села на стул за свой письменный стол, но стул все равно зашатался. Его специально переделали для перевозки в фургоне, и его ножки имели отвратительную привычку складываться, когда этого не ждешь. И ни один из плотников не смог их закрепить, несмотря на все попытки. Стол также складывался, но стоял более твердо. Ей было жаль, что она не воспользовалась возможностью приобрести новый стул в Муранди. Необходимо было столько всего купить, а денег постоянно не хватало. К тому же, у нее уже был один стул. По крайней мере, она купила пару светильников и настольную лампу. Все три были из простого железа, выкрашенного в красный цвет, но с прекрасными зеркалами, совсем без пузырьков. Хороший свет, кажется, не влиял на силу ее головной боли, но с ним было лучше читать, чем при свечах из сала или с фонарем.

Если Суан и услышала замечание, то это ее не остановило. — «И это не просто плохой характер. Раз или два, я думала, она была готова меня ударить. Я полагаю, у нее достаточно мозгов, чтобы сдержаться, но ведь всякий встречный здесь — Айз Седай. Я уверена, что это она как-то ухитрилась сломать руку мастеру-каретнику. Он утверждает, что сам упал, но кажется — врет. Его глаза бегали, а губы дрожали. Он не хотел признаваться, что женщина вывернула ему локоть задом наперед. Но что бы он сказал теперь?»

«Суан, прекрати!» — устало сказала Эгвейн. — «Мужчина, вероятно, позволял себе вольности». — Он должен был. Она все равно не могла себе представить, как Халима смогла бы сломать мужчине руку. Какими бы словами не давали характеристику этой женщине, слова «мускулистая» — не было в этом списке.

Вместо того чтобы открыть папку, которую Суан положила на стол, она положила на нее обе руки. Это держало их подальше от головы. Возможно, если бы она старалась игнорировать боль, то она бы на сей раз прошла сама. Кроме того, в придачу к основным делам, у нее была информация, которой она хотела поделиться с Суан. — «Кажется, кое-кто из Восседающих поговаривает о переговорах с Элайдой», — начала она.

Сохраняя спокойствие, Суан осторожно села на один из двух хрупких трехногих табуретов перед столом и внимательно выслушала до конца, только едва шевеля пальцами, собирая складку на юбке, дожидаясь, пока Эгвейн закончит. Тогда она сжала кулаки и прорычала кучу проклятий, которые были резки даже для нее, начав с желания задушить всех кишками уже неделю как сдохшей рыбы и прокатиться на них с горы. Из уст столь симпатичной и юно выглядевшей особы эти ругательства звучали еще отвратительнее.

«Я думаю, что ты правильно разрешила им продолжать», — пробормотала она, как только поток ее оскорблений иссяк. — «Эти разговоры будут множиться, раз это началось, а таким образом ты положишь им конец. Я считаю, что Беонин не должна меня удивить. Беонин честолюбива, но я всегда считала, что она сбежит назад к Элайде, если Шириам и все остальное не смогло укрепить ее характер». — Повысив голос, Суан уставилась в глаза Эгвейн, словно стараясь придать вес своим словам. — «Я хочу, чтобы Варилин и ее подруги удивили меня, мать. Не считая всю Голубую Айя, из Башни, после того, как Элайда преуспела в своих действиях сбежали шесть Восседающих от пяти Айя», — ее рот слегка скривился при этих словах, — «и здесь у нас есть по одной от каждой из тех пяти. Вчера ночью я была в Тел’аран’риоде. В Башне…»

«Надеюсь, что ты была осторожна», — довольно резко сказала ей Эгвейн. Иногда казалось, что Суан едва ли было знакомо значение этого слова. За несколькими тер’ангриалами для путешествия в Мир Снов, что имелись в их распоряжении, Сестры записывались в очередь, главным образом, чтобы посетить отражение Башни, и постоянно из-за них ругались. Пока еще Суан не запретили ими пользоваться, но она была к этому близка. Очень скоро ее имя может оказаться вписанным в особый список лиц, которые не имеют права провести даже одну ночь в Мире Снов без решения Совета. Помимо того, что Сестры обвиняли Суан в расколе Башни — ее не приняли назад с той же теплотой как Лиане, по сравнению с ней Суан вообще никто не любил — так еще слишком многие помнили довольно грубое обращение при обучении, когда она была одной из немногих, кто знал, как пользоваться этим тер’ангриалом. Суан на дух не переносила дураков, а каждый, кто впервые попадал в Тел’аран’риод вел себя как дурак. Поэтому теперь, когда она хотела посетить Мир Снов, ей приходилось пользоваться очередью Лиане, и если ее там заметит другая Сестра, то следствием для нее может быть полной запрет. И еще хуже, найдут того, кто дал взаймы свой тер’ангриал, что могло закончиться разоблачением Лиане.

«В Тел’аран’риоде», — отмахнувшись, сказала Суан, — «я — другая женщина, и едва поворачиваю за угол, каждый раз появляюсь в новом платье». — Было приятно это слышать, однако вероятнее всего источником подобных событий был недостаток самоконтроля. Вера Суан в собственные способности иногда была больше, чем эти способности. — «Дело в том, что вчера ночью я увидела частичный список Восседающих и сумела прочесть большую часть имен прежде, чем он изменился, став счетом на вино». — В Тел’аран’риод, где ничто не осталось постоянным на долгое время, если оно не было отражением чего-то постоянного в реальном мире, такое было обычным явлением. — «Андайя Форей была возвышена от Серой, Рина Хавден от Зеленой, и Джулайн Мадоме из Коричневой. Ни одна из них не носит шаль дольше семидесяти лет, самое большее. У Элайды та же проблема, что и у нас, мать».

«Понимаю», — Эгвейн сказал медленно. Она поняла это, массируя затылок. Пульсация позади глаз не исчезала. Она стала даже сильнее. Как всегда. К вечеру она пожалеет о том, что прогнала Халиму. Решительно опустив руки вниз, она передвинула кожаную папку, лежащую перед ней, на полдюйма влево, затем назад. — «Что с остальными? У них вакантны шесть мест Восседающих».

«Феране Нехаран от Белой», — добавила Суан, — «и Суана Драганд от Желтых. Они обе уже были в Совете раньше. Это был неполный список, и я не успела прочесть его целиком». — Она выпрямила спину, и упрямо задрала вверх подбородок. — «Одна или две возвышенны раньше обычного срока — уже достаточно необычно. Такое случается, но не часто — однако одиннадцать, а, возможно, и двенадцать, но одиннадцать наверняка — между нами и Башней. Я не верю в столь большие совпадения. Когда все торговцы рыбой покупают по одной и той же цене, можно держать пари, что вчера вечером они все пили в одной таверне».

«Тебе не нужно меня убеждать, Суан», — со вздохом, Эгвейн откинулась, автоматически поймав ножку стула, которая при такой попытке как всегда попробовала сложиться. Ясно, что происходило нечто странное, но что? И кто смог повлиять на выбор Восседающих в каждой Айя? В каждой, кроме Голубой. Они избрали одну новую Восседающую, но Морайя была Айз Седай уже больше ста лет. И, возможно, что Красные тоже не при чем. Никто не знал, что изменится, даже если Красные поменяют Восседающих. За этим могли стоять Черные. Но что они могли от этого выиграть, если все эти молодые Восседающие сами не были Черными? В любом случае, такое казалось невозможным. Если бы Черная Айя обладала таким влиянием, то Совет давно бы уже состоял из одних Приспешников Тьмы. Но все же, если во всем этом был какой-то узор, и совпадения не было, тогда за этим кто-то должен стоять. Даже мысль о возможных и невозможных кандидатурах, сделала тупую боль позади глаз намного острее.

«Если в конце концов, Суан, это окажется случайностью, ты пожалеешь, что вообще когда-либо заметила эту загадку». — Произнося эту фразу, она постаралась улыбнуться, чтобы выжать из нее яд. Амерлин должна быть осторожна со словами. — «Теперь, когда ты убедила меня, что загадка есть, я хочу, чтобы ты ее решила. Кто за это в ответе, и что будет дальше? Пока мы этого не знаем, мы не знаем ничего».

«И это все, что вы хотите от меня?» — сухо сказала Суан. — «До ужина, или после?»

«Я полагаю, после того, как займешься делом», — раздраженно вставила Эгвейн, затем, смутившись, глубоко вздохнула, посмотрев на лицо другой женщины. Не было смысла сваливать свою головную боль на Суан. Слова Амерлин обладают властью, и иногда последствиями. Она должна была это помнить. — «Как только сможешь, так и будет хорошо», — сказала она более ровным тоном. — «Я знаю, что ты будешь торопиться изо всех сил».

Обиженная или нет, но Суан, кажется, поняла, что вспышка Эгвейн была ответом на ее собственный сарказм. Несмотря на ее юную внешность, у нее были годы практики в чтении по чужим лицам. — «Мне пойти поискать Халиму?» — спросила она, привстав. Отсутствие едкости в приложении к имени этой женщины было знаком ее беспокойства. — «Это не займет больше минуты».

«Если я буду поддаваться каждой болячке, я никогда ничего не смогу сделать», — сказала Эгвейн, открывая папку. — «А теперь, что там у тебя для меня на сегодня?» Она обеими руками схватилась за бумаги, чтобы удержать их подальше от головы.

Одной из задач Суан на каждое утро было принести отчет о том, чем из донесений от своих сетей осведомителей Айя желали поделиться. Наряду с тем, что каждая отдельная Сестра решала, что передавать своей Айя, каждая Айя решала, что из собранного передавать Эгвейн. Это был странный процесс просеивания, но все же, когда эта информация добавлялась к собранной самой Суан, все вместе это создавало достоверную картину мира. Она сумела уцепиться за агентов, которые были личными пока она была Амерлин, просто отказавшись кому-либо сказать, кем они являются, несмотря на все усилия Совета, и, наконец, никто не мог отрицать, что эти шпионы работали для Амерлин, поэтому, справедливости ради, они должны отчитываться перед Эгвейн. О, по этому поводу ворчанию не было конца, и при каждом удобном случае все повторялось сначала, но никто не мог отрицать очевидное.

Как обычно, первый отчет был не от Айя, или Суан, а от Лиане. Он был написан на тонких листах бумаги летящим изящным почерком. Эгвейн не знала точно почему, но увидев его, никто не бы стал сомневаться, что это писала женщина. Эти страницы Эгвейн, едва прочла, одну за другой сожгла в пламени настольной лампы, дав бумаге сгореть почти до пальцев, а затем стерев золу в пыль. Для нее и Лиане будет тяжело вести себя как почти незнакомым людям в присутствии посторонних, если позволить одному из ее сообщений попасть не в те руки.

Очень немногие сестры знали, что у Лиане в Тар Валоне были собственные шпионы. Возможно, она была единственной Сестрой, у которой они там были. Это естественно для всех людей — следить, что происходит на соседней улице, не замечая, что творится прямо у тебя под ногами. И Свет знает, что у Айз Седай было столько же человеческих слабостей как у каждого человека. К сожалению, у Лиане было мало новостей.

Ее люди в городе жаловались на грязные улицы, которые становились все более и более опасными после наступления сумерек, и днем только слегка лучше. Когда-то в Тар Валоне слово преступность было почти неизвестно, но теперь Гвардия Башни покинула улицы города, чтобы охранять гавани и башни мостов. Если не считать получения таможенных пошлин и закупки припасов, которые производились через посредников, Белая Башня, была бы полностью отрезана от города. Огромные двери в Башню, которые всегда были открыты для публики, теперь оставались закрытыми и охранялись, и с начала осады, если не раньше, никто не видел ни одной Сестры, опознанной как Айз Седай за пределами Башни. Все это лишь подтверждало то, о чем Лиане сообщала раньше. Однако, последняя страница у Эгвейн вызвала удивление. Уличные сплетни утверждали, что Гарет Брин нашел тайный ход, ведущий в город, и в любую минуту может появиться прямо за стеной со всей армией.

«Лиане сказала бы, если бы кто-то хоть словом упомянул про Врата», — быстро сказала Суан, когда заметила выражение лица Эгвейн. Естественно, она уже прочла все эти сообщения, и знала, что увидела Эгвейн на той странице. Поерзав на шатком табурете, Суан чуть не свалилась на пол, но не обратила на это ни капли внимания. Однако, это нисколько ее не остановило. «И вы можете быть уверены, что Гарет не позволил бы никому об этом обмолвиться», — продолжала она, все еще пытаясь сесть ровно. — «Кроме того, его солдаты не настолько глупы, чтобы дезертировать в город, а он знает, когда держать свой рот на замке. У него просто такая репутация атакующего там, где его не может быть. Он достаточно часто в своей жизни делал невозможное, поэтому люди ждут подобного. Вот и все».

Скрывая улыбку, Эгвейн поднесла бумагу с упоминанием Лорда Гарета к пламени и смотрела, как она свернулась и почернела. Еще несколько месяцев тому назад Суан вместо похвалы мужчине выдала бы едкий комментарий. Он был бы «Гаретом проклятым Брином», а не Гарет. Может быть, она не могла отвертеться от стирки или чистки его сапог, но Эгвейн-то видела как она смотрела на него в те редкие моменты, когда он приезжал в лагерь Айз Седай. Смотрела, а потом убегала, если он всего лишь посмотрел в ее сторону. Суан! Убегала! Суан была Айз Седай больше двадцати лет, и десять из них — Амерлин, но влюбившись, знала что делать не больше, чем утка при стрижке овец.

Эгвейн растерла золу и отряхнула руки, ее улыбка пропала. У нее не было времени поболтать с Суан. Она тоже была влюблена, но даже не знала, где на свете сейчас был Гавин, и что ей делать, если бы знала. У него был долг по отношению к Андору, а у нее по отношению к Башне. И единственный способ перекинуть мост через эту пропасть, связать его узами, что могло привести его к смерти. Было лучше позволить ему уйти, и полностью его позабыть. И она бы соединилась с ним узами. Она знала. Конечно, она не могла связать мужчину, не зная, где он находится, не имея возможности положить на него руки, так что опять получался замкнутый круг. От мужчин… одни проблемы!

Сделав паузу, чтобы помассировать виски — это не помогало, но хоть уменьшало боль от пульсации — она выкинула Гавина из головы. Так далеко, как смогла. Ей показалось, что это чувство было похоже на присутствие уз Стража. Какая-то часть Гавина всегда находилась где-то за спиной. И готовая ворваться в ее мысли в самое неподходящее время. Сосредоточившись на делах, она взяла следующий лист.

Насколько было известно шпионам, большая часть мира пропала. Из стран, занятых Шончан, приходило мало новостей. И они делились между описаниями причудливых животных, представляемых как доказательство, что Шончан используют Созданий Тени, ужасающими рассказами женщин, проверяемых, должны ли они быть обузданы как дамани, и угнетающими историями… о лояльности.