Колесо Времени (№10) - Перекрестки сумерек

Карлдин процессу Исцеления, на сколько смогла заметить Самитсу, не уделил ни малейшего внимания. Закончив обыскивать второй труп, он поднялся и пересек комнату, направляясь к Лойалу, пытаясь показать огир кое-что, прикрытое телом от Айз Седай. Лойал решительно взял это из руки Аша'ман — это оказался лист бумаги бежевого цвета, со следами от сгибов — и развернул перед лицом, игнорируя недовольство Карлдина.

«Но это бессмысленно», — пробормотал огир, хмурясь читая бумагу. — «Полностью бессмысленно. Если только…», — закончил он резко, долго шевелил ушами, и обменялся странным взглядом со светловолосым парнем, который ответил ему кивком. — «О, это очень плохо», — наконец сказал Лойал. — «Если их было больше двух, Карлдин, если они нашли…» — Он задохнулся на полуслове от толчка молодого человека.

«Пожалуйста, я тоже посмотрю на это», — протянув руку сказала Сашалле, и не смотря на вежливое «пожалуйста», это была не просьба.

Карлдин попытался выхватить бумагу из руки Лойала, но огир спокойно вручил ее Сашалле, которая без особого выражения просмотрела ее и затем передала ее Самитсу. Это была плотная бумага, гладкая и дорогая, и выглядевшая новой. Самитсу должна была следить за выражением своего лица по мере чтения этого документа.

По моему приказу, предъявители сего должны забрать из моей комнаты некоторые вещи, которые они узнают, и вынести их из Дворца Солнца. Не беспокойте их, предложите необходимую помощь, которую они потребуют, и храните происходящее в тайне, именем Возрожденного Дракона и болью его неудовольствия.

Добрэйн Таборвин

Она часто видела как писал Добрэйн, чтобы признать его руку в округлом подчерке. «Очевидно кто-то нанял очень хорошего подельщика», — сказала она, заработав быстрый, высокомерный взгляд от Сашалле.

«Действительно кажется маловероятным, что он написал это сам, и получил удар от собственных людей по ошибке», — глухим голосом сказала Красная. Ее пристальный взгляд метался между Лойалом и Аша'маном. — «Что такого они, возможно, нашли?» — потребовала она от них. — «Что это такое, что вы боитесь, что они нашли?» — Карлдин с мягкой улыбкой вернул ей взгляд.

«Я подразумевал только то, зачем они приходили», — ответил Лойал. — «Они должны были придти, чтобы кое-что украсть». — Но кисточки на его ушах дрожали, так сильно они прежде не тряслись, он не мог их контролировать. Большинство огир очень неважные лгуны, по крайней мере, молодые.

Волосы Сашалле качнулись, поскольку она специально мотнула головой. — «То, что вам известно чрезвычайно важно. Вы никуда не уйдете, пока я тоже это не узнаю»

«И как вы собираетесь нас остановить?» — вкрадчивость слов Карлдина делала их чрезвычайно опасными. Он спокойно встретил пристальный взгляд Сашалле, словно ничто в мире его не волновало. О, да! Это волк, а не лис!

«Я думала, что никогда вас не найду!», — объявила Розара Медрано, войдя в это мгновение, в установившейся рискованной тишины, в красных перчатках, плаще с меховой подкладкой. Капюшон был отброшен на спину, открывая резные гребни из кости в ее черных волосах. От таявшего снега на плаще были видны влажные пятна. Высокая и смуглая от солнца, что делало ее похожей на айилку, она с первым светом выехала, пытаясь найти какие-то приправы для приготовления особого вида тушеной рыбы, как ее готовят только в ее родном Тире. Она едва удостоила Лойала и Карлдина короткого взгляда, и не стала справляться о Добрэйне.

«Группа Сестер въехала в город, Самитсу. Я гнала как сумасшедшая, чтобы их опередить, но к этому моменту они могли уже добраться. С ними Аша'маны, и один из них — Логайн!»

Карлдин рассмеялся грубым лающим смехом, и Самитсу задавалась вопросом, проживет ли она достаточно долго, чтобы Кадсуане начала ее искать.

Глава 1. Время бежать

Вращается Колесо Времени, и века приходят и уходят, оставляя воспоминания, которые превращаются в легенды. Легенды становятся мифами, и даже мифы постепенно забываются к моменту, когда век, их породивший, возвращается снова. В один из них, названный почему-то Третьим, век который еще придет, век, который уже давно прошел, в Раннонских холмах родился ветер. Этот ветер не был началом. У Колеса нет начала или конца. Но, тем не менее, это было начало.

Родившись среди рощ и виноградников, он промчался над непролазными холмами, сквозь ряды вечнозеленых оливковых деревьев, подровнял лишенную листьев в ожидании весны лозу. Холодный ветер подул на запад, подул на север через поля богатых ферм, поглаживая землю между холмами и огромным эбударским портом. Земля все еще по-зимнему оставалась под паром, но мужчины и женщины смазывали лемеха плугов и правили сбрую, ожидая прихода времени пахоты. Их мало занимали длинные поезда нагруженных фургонов, перемещающихся на восток по грязи дорог, сопровождаемые странно одетыми людьми и говорящих со странным акцентом. Многие из путников были одеты как такие же фермеры, в их фургонах лежали знакомые инструменты и незнакомые растения, чьи корни были заботливо обернуты тряпицами, но направлялись они значительно дальше. Не собираясь обосновываться здесь и сейчас. Шончан благосклонно относятся к тем, кто не нарушает их законы, поэтому фермеры Раннонских холмов не видели в своей жизни никаких изменений. По ним, так дождь и засуха — вот их истинные правители на все времена.

Ветер подул на северо-запад, мимо прямой сине-зеленой армады, заполнившей порт сотнями огромных кораблей, стоящих там, на якоре, покачиваясь на ребристых волнах. Некоторые из них были больше похожи на неуклюжие ящики, украшенные ребристыми парусами, у других были длинные и острые носы. Люди лазили по их мачтам, убирая паруса, при подходе к большим собратьям. Еще пару дней назад здесь не было такого множества кораблей. Много других кораблей сидели на мели, окруженные плавающими обломками, а из глубин серого ила выглядывали сгоревшие остовы, похожие на почерневшие скелеты. По акватории сновали малые суда под треугольными парусами или под веслами, ощетинившимися, словно лапки многоногого жука-плавунца. Многие из них перевозили рабочих и припасы для кораблей, которые до сих пор были на плаву. Прочие мелкие суденышки и баржи плавали связанными вместе, что делало их похожими на вязанку дров с обрубленными ветками, выныривающую из сине-зеленых волн. С них в направлении затонувших кораблей ныряли мужчины, удерживая камни, стараясь спасти то, что еще можно, привязав спасенные вещи к веревкам. Шесть ночей назад над здешними водами пронеслась смерть. Единая Сила убивала мужчин и женщин, разбивала в ночи корабли сверкающими серебристыми молниями и летящими огненными шарами. Сегодня истерзанный порт, наполненный бешеной активностью, по сравнению с происшедшим, казался тихим. Ветер, что дул на северо-запад, круто изменил направление, пересекая реку в устье реки Элдар, пролив капли измороси на порт, север, запад и берег.

Сидя, скрестив ноги, на вершине покрытого бурым мхом камня, лежащего на берегу заросшей тростником реки, Мэт передернул от холодного ветра плечами и тихо выругался. Здесь не было ни женщин, ни танцев — чтобы развлечься, ни золота — чтобы выиграть. Зато неудобств в изобилии. Вкратце, это было последнее место на свете, в котором он хотел бы оказаться, будучи в здравом уме. Солнце здесь поднималось над горизонтом едва лишь на высоту своего диска, небо над головой постоянно было серого цвета, а грязно-розовые облака постоянно тащили за собой из моря дождь. Зима без снега мало похожа на настоящую — в Эбу Дар он видел всего одну снежинку — но холодный местный утренний душ с ветром мог сравниться со снегом, пробирая до самых костей. Прошло четыре ночи после его ночного бегства из города в самую грозу, хотя его раненый бок, похоже, думал, что он все еще промокший до нитки болтается в седле. Такие погода и время не очень подходят для человека, у которого не осталось другого выхода. Он помечтал о плаще, и о том, каково оставаться в теплой постели.

Складки местности скрывали Эбу Дар всего в миле к югу отсюда, и скрывали также его от города, но поблизости не было ни деревца, ничего чтобы помогло остаться незамеченным. Оставаться в чистом поле без единого укрытия, рождало в нем чувство, словно на спине под кожей бегают сотни муравьев. Однако пока он в безопасности. Его заурядная коричневая шерстяная куртка и шляпа не похожи на ту одежду, в которой он появлялся в городе в последнее время. Вместо черного шелкового шарфа шрам на шее теперь был скрыт столь же заурядным шерстяным шарфом, а его в свою очередь скрывал высоко поднятый воротник куртки. И никаких следов вышивки или галунов. Одежда подстать обычному фермеру или пастуху. Никто из тех, кого он опасается встретить, не сможет его узнать, если случайно заметит. По крайней мере, пока не столкнется с ним нос к носу. Для такого случая он натянул шляпу поглубже на нос.

«Ты собрался здесь задержаться, Мэт?» — рваный кафтан некогда голубого цвета, который носил Ноал знал лучшие времена, впрочем, как и он сам. Сутулый, седовласый старик со сломанным носом сидел на корточках у подножия камня, ловя с берега рыбу на бамбуковую удочку. Большей части зубов у него не хватало, и, время от времени, он нащупывал языком эти бреши, словно поражаясь своему открытию. — «Довольно прохладно, если ты не заметил. Все думают, что в Эбу Дар всегда тепло, но зима везде зима, и даже в таком месте как Эбу Дар зима кажется холодной, словно в Шайнаре. А мои кости молят об огне. Или хотя бы о теплой попоне. Человек под попоной чувствует себя теплее, когда закрыт от ветра. Ты вообще-то собираешься хоть что-нибудь делать, а не просто пялиться на реку?»

На ответный взгляд Мэта Ноал не обратил никакого внимания, разглядывая плот, который качался среди редкого тростника. Сейчас, как и прежде, он работал только одной уродливой рукой, словно его скрюченные пальцы были очень чувствительны к холоду, но если так, то это его собственная вина. Старый дурак полез в воду за мелкой рыбешкой, которую собирался поймать для наживки корзиной, которая была притоплена, и удерживалась на дне увесистым окатышем у берега. И не смотря на собственные жалобы на погоду, Ноал явился на берег по собственной инициативе без приглашения. Судя по его словам, все, о ком он заботился прежде, уже год как были мертвы, и если это так, то он похоже ужасно соскучился по обществу. Тем более, ужасно было выбрать общество Мэта, в то время как ему сейчас полагалось быть в пяти днях пути от Эбу Дар. Человек за пять дней способен убраться очень далеко, если у него есть хороший конь, и причина не задерживаться. Мэт и сам частенько подумывал об этом.

На дальнем берегу Элдар, полускрытый одним из болотистых островков усыпавших реку, виднелся вместительный весельный шлюп, сушивший в данный момент свои весла. Один из членов его команды, стоя на палубе, шарил в прибрежном тростнике, другой гребец помогал ему вытаскивать его улов из воды на борт. С этого расстояния он казался похожим на мешок. Мэт поморщился и перевел взгляд ниже по течению. Они до сих пор доставали из воды тела, и он нес ответственность за все происшедшее. Вместе с виноватыми погибли и невиновные. А если ты ничего не предпринял в их защиту, то погибли только невиновные. Или как бы погибли. А может даже хуже, чем просто погибли — это еще как посмотреть.

Он нахмурился. Кровь и пепел! Он превращается в проклятого философа! Ответственность высасывает всю радость из жизни и превращает человека в прах. Все, что ему требуется сейчас это большой кувшин теплого вина в опрятной, полной музыки, гостинице, пухленьких служанок на коленях где-нибудь подальше от Эбу Дар. Совсем далеко. Но у него были определенные обязательства от которых он не смог бы сбежать, и будущее, которого он не желал. И похоже та’веренам помощи ждать не откуда, особенно если Узор сам плетется вокруг тебя. В любом случае, его удача до сих пор при нем. Он до сих пор жив, и не сидит на цепи в тюрьме. В подобных обстоятельствах это можно считать удачей.

С его насеста открывался прекрасный вид на все низ лежащие острова по ту сторону реки. Изморось, подхваченная дождем, скрывала порт почти как настоящий ливень, но недостаточно, чтобы скрыть то, что ему нужно было увидеть. Он попытался привести мысли в порядок, и подсчитать корабли, оставшиеся на плаву, и число разбитых судов. Он продолжал сбиваться, и, подумав что сосчитал какие-то корабли дважды, начинал заново. То, что люди Морского Народа снова были захвачены, тоже на него давило. Он также слышал о повешенных в Рахаде, на той стороне залива, более ста человек с плакатами «убийца» и «бунтарь». Обычно Шончан использовали плаху и позорные столбы, а для Благородных удавку, но собственность можно просто повесить.

«Чтоб я сгорел, я сделал все что мог», — уныло подумал он. Но чувство вины оставалось, несмотря на то, что он и вправду сделал все что было в его силах. И ни капли пользы! Совсем! Он должен сконцентрироваться на тех, кому удалось спастись.

Те Ата’ан Миэйр, что смогли уйти, захватив в порту корабли для бегства, и пока еще они могли захватывать малейшие лодки, все, что нашли ночью, на чем могли перевозить людей, они пытались увезти столько людей, сколько возможно. Тысячи их содержались в плену в Рахаде, а это означало крупные корабли, или на выбор, огромные корабли Шончан. Многие из кораблей Морского Народа были достаточно вместительны, но в данный момент большая часть из них была лишена парусов и весел, перевооружаясь на шончанский манер. Если бы он смог сосчитать, сколько больших кораблей осталось, то смог бы прикинуть скольким примерно Ата’ан Миэйр удалось обрести свободу. Освобождение Ищущих Ветер Морского Народа было правильным ходом, единственным, который он мог сделать, но на другой чаше весов оказались сотни и сотни трупов, выловленных из портовых вод за последние пять дней, и только Свет знает, сколько еще унесло течением в море. Могильщики работали, не покладая рук, от рассвета до заката, и все кладбища были полны причитающих женщин и заплаканных детей. И мужчин тоже. Многие из погибших были Ата’ан Миэйр, и никто не оплакивал их тела, сваленные в братские могилы. И ему нужна была хотя бы надежда, что спасенных оказалось больше по сравнению с погибшими, чтобы восстановить душевное равновесие, пошатнувшееся от количества убитых.

Оценить, сколько кораблей прорвалось в Море Штормов, было трудно, особенно постоянно сбиваясь со счета. В отличие от Айз Седай, Ищущие Ветер не имели ничего против использования Единой Силы в качестве оружия, и не только для сохранений своей жизни и жизни своих людей. Они хотели остановить возможную погоню прежде, чем она могла бы начаться. Никто не сможет гнаться на горящем корабле. Шончан, с их дамани, тоже нисколько не раскаивались, отвечая им тем же. Бесчисленные молнии прочертили дождливое небо как стебли травы, а в небесах носились огненные шары. Некоторые были размерам с лошадь, и казалось, что порт подожгли с двух концов, и даже в такую штормовую погоду шоу Иллюминаторов, по сравнению с этим зрелищем, показалось бы бледным. Не поворачивая головы, он мог бы насчитать дюжину мест, где на мелководье виднелся торчащий остов сгоревшего огромного корабля, или вздымался огромный коробкообразный борт, лежащего на боку судна, наклонную палубу которого облизывали портовые волны. И вдвое больше мест, где видневшиеся обводы обугленных кораблей были благороднее, подразумевая гонщик Морского Народа. Быть может, им не хотелось оставлять свои корабли в руках людей, державших их в цепях. Почти три дюжины находились прямо перед ним, не считая затонувших, над которыми сейчас трудились спасательные суда. Возможно, моряк и отличит гонщик от судна шончанской постройки по торчащим из воды верхушкам мачт, но это было выше его сил.

Внезапно память подсказала ему, сколько человек необходимо для штурма корабля подобного водоизмещения с суши, сколько примерно людей и в каких местах на нем можно разместить, а также сколько они способны там выдержать. На самом деле это были не его воспоминания, это была память о древней войне между Ферганси и Морейной, но теперь они принадлежали ему. Осознание того, что он на самом деле не пережил жизнь других людей, что всегда теснились в его голове, теперь приводило его в небольшое смятение. А может, они все были его? Они были гораздо острее, чем воспоминания из его собственной жизни. Корабли, о которых он вспомнил, были меньше большинства из тех, что наполняли порт, но принципы оставались прежними.

«У них не хватит кораблей», — пробубнил он. В Танчико у Шочан было даже больше кораблей, чем пришло сюда, но потери были весьма существенными, чтобы создать перевес.

«Не хватит для чего?» — спросил Ноал. — «Я никогда прежде не видел столько в одном месте».

Для него это было весьма веское заявление. Послушать Ноала, так он видел все на свете, и даже больше и лучше того, что было у него прямо под носом. Хотя, если припомнить, следует признать, что на вранье его никто не ловил.

Мэт покачал головой. — «У них осталось недостаточно кораблей чтобы вернуться».

«Нам не нужно возвращаться», — растягивая слова произнесла женщина у него за спиной. — «Мы вернулись домой».

Он не подпрыгнул, услышав шончанский акцент, хотя был близок к этому, узнав, кому принадлежит этот голос.

Эгинин была мрачнее тучи. Ее глаза сверкали как два голубых кинжала, но не из-за него. По крайней мере, ему так показалось. Она была высокой и худощавой, с суровым бледным лицом, несмотря на время, проведенное в море. Ее зеленое платье было достаточно ярким даже для Лудильщика, или было почти таким же, в придачу украшенное множеством мелких желтых и белых цветочков от высокого воротника до кончиков рукавов. Расшитый цветами шарф был туго затянут под подбородком, удерживая на голове длинный черноволосый парик, спадающий на плечи и спину. Она ненавидела этот шарф и платье, которое ей было не по размеру, но ее руки поминутно проверяли на месте ли парик. Это беспокоило ее больше одежды, хотя «беспокоило» не достаточно сильное слово в подобном контексте.

Она только всплакнула, обстригая свои длинные ногти на мизинцах, но ее чуть не хватил удар — кровь прилила к лицу, и глаза вылезли из орбит — когда он сказал, что она должна побрить голову полностью. Ее прежняя прическа с обритыми висками над ушами под горшок, оставляя на затылке широкий хвост длиной до плеч, за милю кричала о том, что она Благородная шончанка. Даже тот, кто никогда не обращал внимания на шончан, запомнит такое с первого взгляда. Она неохотно с этим согласилась, но до тех пор, пока она не смогла прикрыть свою макушку, она оставалась в состоянии близком к истерике. Хотя и не по тем самым причинам, которые случаются с женщинами каждый месяц. Среди Шончан только Императорская семья имеет право брить себе голову полностью. Лысые мужчины обязаны носить парики с тех самых пор, как их волосы начинают выпадать в заметных количествах. Эгинин скорее готова была умереть, чем дать кому-либо понять, что она претендует на принадлежность к Императорскому дому, даже тем, кто никогда бы ничего подобного не подумал. Что ж, подобные претензии среди Шончан обычно карается смертью, но он никогда в жизни не поверил бы, что она зашла бы столь далеко. Но что значит возможное наказание, когда голова уже лежит на плахе в ожидании топора? Или удавки, в ее случае. А виселица заготовлена для него.

Спрятав наполовину вытащенный нож обратно в рукав, он соскользнул с камня. Приземлился он неудачно, почти что упал, едва скрыв стон от боли в бедре. По крайней мере, ему показалось, что скрыл. Она была дворянкой и капитаном корабля, и уже сделала достаточно попыток, стараясь взять командование в свои руки, поэтому нельзя показывать ей свою слабость. Она явилась к нему за помощью, не найдя другого выхода, но это вовсе не означало, что у них все гладко. Опершись на камень согнутой рукой, стараясь, чтобы никто не подумал, что он прячет лицо, он чтобы унять боль, сделал вид, что просто пнул пучок сухой травы. Боль была настолько сильной, что у него на лбу, не смотря на холодный ветер, выступила испарина. Бегство в ту дождливую ночь стоило ему, зажившей было, ноги, и он ни за что не повторил бы этого снова.

«Ты уверена на счет Морского Народа?», — спросил он ее. Нет причин снова думать о недостатке кораблей. Слишком много переселенцев уже разбрелось в разных направлениях и Эбу Дар, и еще больше из Танчико. И не важно, сколько осталось у них кораблей, потому что никакая сила на свете теперь не сможет их выкорчевать из этой земли.

В сотый раз поправив парик, она смутилась, посмотрев на свои укоротившиеся ногти, и спрятала руки подмышки.

«А что с ними?» — Она была в курсе, что это он освободил Ищущих Ветер, но никто из них не возвращался к этому вопросу специально. Она всегда старалась избегать разговоров об Ата’ан Миэйр. Не считая всех поврежденных кораблей и горы трупов, освобождение одной дамани считалось еще одним преступлением, наказанием за которое была смерть. И обсуждать подобное, с точки зрения Шончан, было хуже изнасилования или приставания к ребенку. Конечно, она тоже помогла освободить несколько дамани, но это, с ее точки зрения, было среди наименьших ее преступлений. Но и это она тоже отказывалась обсуждать. Были еще, по крайней мере, пара тем, о которых она предпочитала умолчать.

«Ты уверена на счет тех пойманных Ищущих Ветер? Я слышал что-то про отсечение рук или ног» — почувствовал во рту горечь. Он видел как умирают мужчины, убивал мужчин своими руками. Но Свет был милостив к нему, женщину он убил только одну! Но даже страшнейшее из чужих воспоминаний не жгло его так сильно как это, а некоторые были настолько жуткими, что требовалось выпить море вина, чтобы их в нем утопить. Однако мысль о преднамеренном отсечении чьей-то руки сводила его желудок с ума.

Голова Эгинин дернулась, и на мгновение ему показалось, что она проигнорирует его вопрос.

«Слышал от Ринны, бьюсь об заклад», — сказала она, махнув рукой — «Некоторые сулдам рассказывают подобную чушь, запугивая новеньких непослушных дамани, но никто не делает ничего подобного уже, ох, шестьсот или семьсот лет. Хотя, некоторые все равно так поступают. И люди, не способные уследить за своим имуществом без… его увечья… становятся сей’мосив.» — ее рот скривился от отвращения, однако не понятно к увечьям или сей’мосив.

«Стыдно это или нет, но они это делают» — огрызнулся он. Стать сей’мосив для шончан было хуже простого стыда, но как он подозревал, каждый отрубивший руку женщине будет достаточно унижен, чтобы покончить жизнь самоубийством. — «А Сюрот входит в число этих „некоторых“?»

Шончанка смерила его взглядом и уперла руки в бока, расставила пошире ноги, словно почувствовала себя на палубе корабля, будто собиралась отругать салагу-матроса.

«Высокой Леди Сюрот эти дамани не принадлежат, ты тупоголовый фермер! Они собственность Императрицы, пусть живет она вечно. Сюрот может сама вскрыть себе вены, едва попытается отдать подобный приказ на счет императорских дамани. Даже если она смогла бы, я никогда не слышал чтобы она что-то подобное проделывала раньше со своими. Я попытаюсь объяснить тебе так, чтобы ты понял. Если от тебя сбежит собака, то ты не станешь ее калечить. Ты высечешь ее так, чтобы она больше так не делала, и отправишь назад в ее конуру. А дамани слишком…»

«… слишком дороги», — сухо закончил за нее Мэт. Он уже наслушался подобных высказываний до тошноты.

Она проигнорировала его сарказм, а может, просто не заметила. Судя по его опыту, если женщина не хочет чего-то слышать, то не будет этого замечать до тех пор, пока ты сам не станешь сомневаться, что о чем-то говорил.

«Ты наконец-то начинаешь понимать», — кивнув, заявила она. — «У этих дамани, о которых ты так волнуешься, к этому моменту уже прошли все синяки». Ее взгляд вернулся к кораблям в гавани, и в нем медленно появилось чувство потери, усиливаемое твердостью ее лица. Ее пальцы сжались. «Ты не поверишь, чего мне стоила моя дамани», — сказала она тихим голосом, — «она и найм для нее сул’дам. Но конечно, она стоила каждой монеты, что я уплатила. Ее имя Сериза. Хорошо обученная, отзывчивая. Если ей позволить, она могла бы съесть целую гору медовых орешков, но ее никогда не мутило в море и не скучала, как бывает с некоторыми. Жаль, что я оставила ее в Канторине. Кажется, больше я ее не увижу» — с сожалением вздохнула она.

«Уверен, она скучает по тебе также, как и ты», — сказал Ноал, блеснув щербатой улыбкой. И, во имя всего святого, это прозвучало искренне. Быть может, так и было. Он как-то упоминал, что видел нечто похуже дамани и да’ковале, хотя, что может быть хуже?

Эгинин выпрямилась и взглянула так, словно она не поверила в его симпатию. Или словно только сейчас поняла, как она смотрела на корабли в порту. Безусловно, отвернулась от воды она сознательно.

«Я отдала приказ никому не покидать фургоны», — сказала она твердо. Похоже, боцман на ее корабле подскакивал, заслышав подобный тон. Она резко развернулась, словно ожидала, что Мэт с Ноалом тоже подскочат.

«Правда?» — Мэт улыбнулся ей, показав зубы. Ему удавалось с помощью подобной издевательской ухмылки доводить большинство самодовольных болванов до удара. Эгинин, большую часть времени, была далеко не дурой, но самодовольной точно. Капитан корабля, да еще и дворянка. Тьфу два раза. «Ну что же, я почти готов направиться этой дорогой. Если ты не закончил ловить рыбу, Ноал, то мы пока подождем».

Но старик уже высыпал оставшуюся приманку из корзины в воду. Его руки были сильно переломаны, возможно не раз, судя по их шишковатому виду, но они все же сохранили ловкость в обращении с удочкой. За короткое время он подобрал с травы почти дюжину рыбин, большая из которых была почти фут длиной, обмотал леску вокруг удилища, и побросал улов в корзину, прежде чем подхватить все вместе. Он заявил, что если он отыщет правильный перец, то приготовит тушеную рыбу по рецепту из Шары, не меньше. Сказал бы лучше, по рецепту с Луны! Попробовав это блюдо, Мэт позабудет обо всем на свете, не только о своей ноге. То как Ноал описал этот перец, Мэт поверил ему, что позабудет обо всем на свете, так как будет занят поисками нужного количества эля, чтобы остудить язык.

Недовольно ожидавшая их Эгинин не обратила никакого внимания на его ухмылку, но он все-таки обнял ее за плечи. Если они собираются вернуться, то им придется начать. Она отбросила его руку со своего плеча. Эта женщина заставила бы некоторых старых дев, которых он знавал, выглядеть просто распутницами.

«Мы должны казаться любовниками, ты и я» — напомнил он.

«Здесь этого некому увидеть», — прорычала она.

«Сколько можно повторять тебе, Лейлвин?» — это имя она сама для себя выбрала. Она заявила, что оно тарабонское. Ну, во всяком случае, оно не было похоже на шончанское. — «Если мы даже не прикасаемся друг к другу, пока нас кто-нибудь не заметит, всем, кого мы не видим, мы будем казаться очень странной парочкой любовников».

Она насмешливо хмыкнула, но позволила ему себя обнять и в ответ сама его обняла. Но при этом предостерегающе на него посмотрела.

Мэт покачал головой. Она точно безумна как мартовский заяц, если думает, что ему это доставляет удовольствие. У большинства женщин мышц не много, по крайней мере, у тех женщин, которые ему нравится, но с Эгинин было похоже на объятия с забором. Столь же неудобно и жестко. Он никак не мог понять — что же Домон в ней нашел? Возможно она просто не оставила иллианцу другого выхода. В конце концов, она купила парня словно лошадь. «Чтоб мне сгореть, я никогда не смогу понять этих шончан!» — подумал он. И не сильно хотелось. Но он должен.

Поскольку они отворачивались от порта, он бросил прощальный взгляд на гавань, и почти пожалел, что должен это сделать. Два маленьких парусных судна прорвались сквозь широкую стену тумана и теперь медленно дрейфовали против ветра к гавани. Идти против ветра. У них был шанс уйти и пропал.

От реки до Большого Северного тракта было меньше двух миль по гладкой местности, поросшей по-зимнему бурой травой, густым кустарником и лозой, настолько густо, что даже при полном отсутствии листвы, продраться сквозь нее было непросто. Возвышенности едва ли можно было бы назвать холмами, по крайней мере, не для тех, кто забирался на Песочные холмы и в Горы Тумана еще совсем ребенком. У него были провалы в собственной памяти, и припомнить что-то из своего детства было для него настоящей радостью. Однако, перед довольно длительной прогулкой он был рад, что ему есть на кого опереться. Он просидел без движения на этом проклятом камне слишком долго. Адская боль в бедре сменилась постоянной ноющей. Это заставляло его прихрамывать, и на подъемах, одному без поддержки, ему пришлось бы трудно. Это, естественно, не означало, что он висел на Эгинин, но иметь дополнительную опору очень помогало. Женщина, нахмурившись, глядела на него, возможно подозревая, что он решил воспользоваться удобным моментом.

«Если бы мы сделали так, как договаривались», — пробурчала она, — «мне бы не пришлось тебя тащить».

Он снова показал ей свои зубы, на этот раз не пытаясь изобразить улыбку. То с какой легкостью Ноал почти бежал рядом с ними, ни разу не оступившись, не смотря на корзину с рыбой на боку и удочку в руке, его смущало. Не смотря на потрепанный вид старик был довольно подвижным. Иногда, даже слишком.

Их путь лежал в сторону Небесного Круга, где находились длинные ряды зрительских мест из полированного камня. В теплую погоду здесь на дорогих разноцветных подушках под тентами сидели богатые покровители, наблюдая за скачками своих лошадей. Теперь тенты и подушки были убраны, лошади в конюшне, по всей стране они одни не были конфискованы Шончан. Теперь все места были свободны за исключением нескольких мальчишек, играющих между рядами в догонялки. Мэт любил скачки и лошадей, но сейчас его взгляд скользнул мимо зрительных рядов Круга прямо к Эбу Дар. Каждый раз, поднимая голову, он видел его массивные сооружения, и это служило ему отличным ориентиром, тем самым оправдывая его остановки. Глупая женщина! Хромота не означает, что он не может идти самостоятельно, и ей нужно его нести. Он еще способен выдержать неплохой темп, принимая трудности с улыбкой на лице, ни капли не скуля. Почему она не в состоянии?