Колесо Времени (№10) - Перекрестки сумерек

Эгвейн повысила голос ровно на столько, чтобы его услышали остальные. — «Ты встретишься с Варилин и другими Сестрами, чьи имена назвала Делана, и обсудишь начало переговоров с Белой Башней. Вот условия, которые я приму: Элайда отрекается и удаляется в изгнание».

Это было неизбежно, поскольку Элайда никогда бы не приняла назад восставших против нее сестер. Амерлин не имела голоса во внутренних делах Айя, но Элайда объявила, что Сестры, сбежавшие из Башни, более не являются членами каких-либо Айя. Согласно этому, они должны были бы вновь просить принятия в свои Айя, после исполнения епитимии под личным надзором Элайды. Оставление ее на Престоле Амерлин не только не воссоединило бы Башню, но разрушило бы ее еще больше. — «Это мои единственные условия, Беонин. Единственные. Ты поняла меня?»

У Беонин закатились глаза и она, наверное, свалилась бы с лошади, если бы ее не подхватила Морврин, что-то, еле слышно, пробормотав при этом. Она удержала Серую сестру в вертикальном положении и шлепнула ее, при чем не слабо, по лицу. Все остальные уставились на Эгвейн так, словно они никогда не видели ее прежде. Даже Делана, которая должно быть с первого сказанного слова планировала, что произойдет что-нибудь подобное. Они подождали, пока Беонин придет в себя. Вокруг Сестер, повинуясь команде Лорда Гарета, сомкнулось кольцо солдат. Кое-кто из них смотрел на Айз Седай с тревогой, которую были не способны скрыть даже забрала шлемов, опущенные на лица.

«Нам надо вернуться в лагерь», — произнесла Эгвейн. Произнесла спокойно. То, что необходимо сделать, должно быть сделано. Возможно, ее капитуляция и излечила бы Башню, но ей не слишком в это верилось. И теперь все могло дойти до битвы между Айз Седай на улицах Тар Валона. Если она не сможет найти способ сделать так, чтобы ее план удался. — «У нас есть дела, которыми необходимо заняться», — добавила она, подбирая поводья, — «и совсем мало времени». Она молилась, чтобы его оказалась достаточно.

Глава 17. Секреты

Как только Делана убедилась, что семена попали в благодатную почву, она пробормотала, что лучше было бы не возвращаться в лагерь всем вместе, и ускользнула, пустив свою кобылу по снегу быстрой рысью, предоставив остальным продолжать путь в гнетущей тишине, нарушаемой лишь топотом лошадиных копыт. Стражи держались чуть позади, и сопровождающие солдаты, теперь, насколько могла видеть Эгвейн, обратили свое внимание назад, на фермы и заросли, вовсе не глядя в сторону Айз Седай. Все же мужчины никогда не понимали, когда следует держать рот на замке. Что и говорить, приказав мужчине молчать, вы только вынуждали его сплетничать еще больше, но, конечно же, только с ближайшими друзьями, которым он полностью доверяет, словно они, в свою очередь, не выболтают все каждому встречному поперечному, кто будет готов их выслушать. Стражи, возможно, и непохожи на остальных мужчин — на чем всегда и настаивали те Айз Седай, кто имел Стражей, — но, солдаты точно будут болтать о споре между Сестрами, и, без сомнения, расскажут, что Делане устроили форменный разнос. Женщина все очень тщательно спланировала. Если позволить этому семени пустить ростки, то может вырасти что-то похуже сорняков, однако Серая Восседающая себя очень ловко оградила от всяких подозрений. В конце концов, правда почти всегда выходила наружу, но частенько она настолько обрастала слухами, домыслами и ложью, что большинство людей уже ей не верило.

«Полагаю, нет нужды спрашивать, слышал ли кто-нибудь об этом раньше», — сказала Эгвейн весьма небрежно, нарочито изучая сельскую местность, по которой они проезжали, но она была довольна, когда все с изрядной долей негодования отвергли подобную возможность, включая Беонин, которая, играя желваками, сверлила взглядом Морврин. Эгвейн, насколько могла, доверяла им обеим — если бы они не намеревались придерживаться каждого слова клятвы, они бы не присягнули ей — нет, если только они не из Черной Айя. Маловероятно, но этим объяснялось большинство ее предосторожностей. Кроме того, даже клятва вассальной верности оставляет возможность самым преданным людям совершать отвратительнейшие поступки в полной уверенности, что они действуют исключительно вам во благо. А уж люди, которые были вынуждены присягнуть, вполне могут иметь огромный опыт по части уверток и самооправдания.

«Главный вопрос в том», — продолжила Эгвейн, — «куда гнет Делана?» Ей не было нужды что-либо объяснять. Только не этим женщинам, искушенным в Игре Домов. Если бы Делана хотела всего лишь пресечь попытку переговоров с Элайдой, сохранив в тайне свою роль, она могла бы в любое время просто поговорить с Эгвейн с глазу на глаз. Восседающим не было нужды изобретать предлоги, чтобы прийти в рабочий кабинет Амерлин. Могла использовать Халиму, которая частенько ночевала на соломенном тюфяке в палатке Эгвейн, несмотря на то, что была секретарем Деланы. Эгвейн до такой степени донимала головная боль, что нередко только Халима своим массажем могла облегчить ее настолько, что Эгвейн удавалось поспать. В этом случае хватило бы анонимной записки, чтобы Эгвейн представила Совету указ, запрещающий переговоры. Самый дотошный придира должен был бы признать, что переговоры об окончании войны самым непосредственным образом относятся к вопросам войны. Но Делана явно хотела, чтобы Шириам и другие тоже обо всем узнали. Ее кляуза была стрелой, нацеленной в другую мишень.

«Раздор между Айя поддерживается и Восседающими, „ — сказала Карлиния холодным, как снег, тоном. — „Возможно, это — раздор между Айя“. — Таким тоном, небрежно расправляя замысловато вышитый белым по белому и подбитый плотным черным мехом плащ, она могла бы обсуждать цены на нитки. — «Мне не понятно, зачем это ей, но если мы не будем очень осторожны, это даст свои плоды, и результат будет именно такой. И она не должна догадаться, что мы будем осторожны, или что у нас есть причина быть осторожными, и, по логике вещей, что-то одно, а может быть, и то, и другое — ее реальная цель“.

«Первый ответ, что приходит на ум, не всегда правилен, Карлиния», — сказала Морврин. — «Ничто не говорит о том, что Делана продумала свои действия так же тщательно, как ты, или что она думала таким же образом». Полненькая Коричневая больше верила в здравый смысл, чем в логику, или только так говорила, но, по правде говоря, она, кажется, смешивала то и другое, что делало ее очень изворотливой и подозрительной к быстрым или легким ответам. А это было совсем неплохо. — «Возможно, Делана пытается повлиять на кого-то из Восседающих в вопросе, который для нее важен. Возможно, она, в конце концов, надеется добиться, чтобы Элайду объявили Черной Сестрой. Независимо от результатов, ее цель может быть такой, о чем мы даже не подозреваем. Восседающие могут быть столь же мелочными как и все остальные. И, ко всему прочему, она могла иметь зуб на кого-то из тех, кого она назвала, еще с тех пор, когда была послушницей, а они ее обучали. Пока мы не узнаем большего, нам лучше сосредоточиться на том, что из этого выйдет, чем волноваться о том, почему». Ее тон был таким же спокойным как и ее широкое лицо, но на мгновение ледяное спокойствие Карлинии сменилось холодным презрением. Ее рационализм не делал уступок человеческим слабостям. Или тем, кто был с ней не согласен.

Анайя рассмеялась почти по-матерински весело, из-за этого ее гнедой прогарцевал несколько шагов, прежде чем она сдержала его, заставив перейти на шаг. Деревенская кумушка, которую по-матерински развеселили проделки кого-то из деревни. Даже некоторые сестры были настолько одурачены, что не принимали ее в расчет. «Не сердись, Карлиния. Очень вероятно, что ты права. Нет, Морврин, она, вероятно, права. Все равно, я верю, что мы можем пресечь любые ее попытки посеять рознь». Это прозвучало совсем не так весело. Никого из Голубой Айя не шутил с тем, что могло помешать свержению Элайды.

Мирелле, соглашаясь, неистово кивнула, затем от неожиданности заморгала, когда Нисао сказала: — «А сможете ли Вы это пресечь, Мать?» — Миниатюрная Желтая говорила нечасто. — «Я подразумеваю не то, что пытается сделать Делана. Если, конечно, мы сможем выяснить, что это такое», — добавила она торопливо, делая жест в сторону Морврин, которая снова открыла рот. Это был властный жест, хотя рядом с другими женщинами Нисао и выглядела ребенком. В конце концов, она была из Желтой Айя, со всей присущей Желтым самоуверенностью и нежеланием отступать перед кем бы то ни было, в большинстве случаев. — «Я имела в виду слухи о переговорах с Восседающими из Башни».

На мгновение все уставились на нее, открыв рот, даже Беонин.

«А зачем нам доводить до этого?» — сказала наконец Анайя, опасным тоном. — «Мы прошли весь этот путь не для того, чтобы торговаться с Элайдой». Она была деревенской кумушкой с колуном, спрятанным за спину и твердым намерением пустить его в ход.

Нисао взглянула на нее и облегченно засопела. — «Я не говорила, что нам этого хочется. Я спросила, сумеем ли мы остановить все это».

«Не вижу разницы». — Голос Шириам был ледяной, как и ее бледное лицо. От злости, — подумала Эгвейн, — а возможно, от страха.

«Тогда подумай немного, и, может быть, увидишь», — бесстрастно сказала Нисао. Бесстрастно, как хорошо отточенное лезвие клинка — бесстрастно и…. очень опасно. — «Сейчас возможность переговоров обсуждается пятью Восседающими и все держится в тайне, но долго ли так будет продолжаться? Как только распространится слух о том, что обсуждалась сама идея о переговорах и была отклонена, много ли пройдет времени, прежде чем наступит отчаяние? Нет, дослушайте меня! Все мы, исполненные справедливой ярости, отправляемся сюда вершить правосудие, и вот сидим здесь, уставясь на стены Тар Валона, в то время как Элайда сидит в Башне. Мы здесь почти две недели, и каждый понимает, что с таким же успехом мы можем просидеть здесь и два года, и двадцать. Чем дольше мы сидим, ничего не предпринимая, тем больше Сестер начнет отыскивать оправдания преступлениям Элайды. И тем чаще они станут размышлять о том, что мы должны восстановить Башню любой ценой. Вы хотите дождаться момента, когда Сестры начнут тайком одна за другой перебегать к Элайде? Я не представляю себя стоящей на берегу реки, и бросающей вызов Элайде только с Голубой Айя, и с вами за компанию. Переговоры, по крайней мере, позволят каждому увидеть, что кое-что происходит».

«Никто не собирается возвращаться к Элайде», — возразила Анайя, ерзая в седле, но взгляд ее был хмурым и обеспокоенным, а тон таким, словно она увидела это воочию. Башня неудержимо манила к себе всех Айз Седай. Очень вероятно, даже Черные Сестры стремились к тому, чтобы Башня снова стала одним целым. И она была совсем рядом, всего в нескольких милях — но полностью недосягаема.

«Диалог помог бы выиграть время, Мать», — неохотно сказала Морврин, и кроме нее никто не смог бы выразить полное нежелание одной интонацией голоса. Ее хмурый взгляд был задумчив и неприязнен. — «Еще пару недель, и Лорд Гарет смог бы найти корабли, чтобы блокировать гавани. Это все изменит в нашу пользу. Без возможности подвозить продовольствие и отослать лишние рты город уже через месяц будет голодать».

Эгвейн с трудом сохранила спокойное выражение лица. Не было никакой надежды отыскать суда, чтобы блокировать гавань, хотя никто из них не знал об этом. Гарет дал ей ясно это понять, одной только ей, и задолго до того, как они покинули Муранди. Первоначально он надеялся скупать корабли по ходу движения вдоль Эринин, используя их для подвоза продовольствия до самого Тар Валона, а затем затопить их в устье гавани. Теперь они расплачивались за то, что добрались до Тар Валона, использовав Переходные Врата, и не только этим. Как только прибыла армия, с первыми же отплывшими из Тар Валона кораблями разнесся слух об осаде. А теперь везде, куда добирались отправляемые Гаретом гонцы, и далеко на севере, и далеко на юге, капитаны кораблей доставляли свои товары на берег на шлюпках, поставив суда на якорь вдали от берега. Никто из капитанов не желал рисковать, опасаясь, что его судно будет просто захвачено. Гарет докладывал только ей одной, а его офицеры, в свою очередь, только ему, и все же любая Сестра могла об этом узнать, поговорив с несколькими солдатами.

К счастью, даже Сестры, подыскивающие для себя Стражей, редко разговаривали с солдатами. Солдат обычно считали вороватой необразованной толпой, случайными попутчиками при форсировании бурного потока. Это не тот тип мужчин, с которым Сестры проводили бы время, если бы не обстоятельства. Это значительно облегчало сохранение тайн, а некоторые тайны были чрезвычайно важны. А кое-какие секреты иногда нужно хранить в тайне даже от предполагаемых сторонников. Она могла вспомнить время, когда так не думала, но то была жизнь дочери владельца гостиницы, жизнь, которую она была вынуждена оставить. То был другой мир, с совершенно другими правилами, мир Эмондова Луга. Оплошность там означала вызов в Круг Женщин деревни. Здесь же единственный неверный шаг означал смерть или нечто худшее, и не только для нее одной.

«Восседающие, оставшиеся в Башне, непременно захотят вести переговоры», — вставила Карлиния, вздохнув. — «Они должны знать, что чем дольше длится осада, тем больше шансов у Лорда Гарета найти корабли. И тем не менее, я, например, не могу сказать, сколько будут продолжаться переговоры, когда они поймут, что мы не собираемся сдаваться».

«Элайда будет на этом настаивать», — пробормотала Мирелле. Казалось, она не спорит, а разговаривает сама с собой, и Шириам вздрогнула, поплотнее завернувшись в плащ, словно позволила холоду коснуться себя.

Только Беонин выглядела счастливой: она сидела, нетерпеливо выпрямившись, в седле, и волосы цвета темного меда под капюшоном обрамляли ее широкую улыбку. Однако, вызываться добровольцем не торопилась. Она прекрасно вела переговоры, так говорили все, и знала, когда необходимо выждать.

«Я действительно говорю, что вы можете начинать». — Эгвейн не собиралась никого упрекать, ведь если намереваешься жить так, словно Три Обета уже принесены, то необходимо держать свое слово. Она не могла ждать, пока присягнет на Клятвенном Жезле. Тогда все было бы гораздо проще. — «Только убедитесь, что вы очень осторожны в своих высказываниях. Пока они не решат, что все мы отрастили крылья, чтобы летать, они волей — неволей будут подозревать, что мы вновь открыли Перемещение, но не смогут в этом убедиться пока кто-то им это не подтвердит. Для нас будет лучше, если у них останется сомнение. Это должно пока оставаться тайной, которую вы обязаны хранить так же крепко, как храните тайну о наших хорьках в Башне».

При этих словах Мирелле и Анайя вздрогнули, а Карлиния оглянулась, словно испугавшись, хотя и Стражи, и солдаты были довольно далеко, и едва ли сумели бы расслышать что-то кроме крика. Лицо Морврин стало еще кислее. Даже Нисао выглядела слегка нездоровой, хотя она не имела никакого отношения к решению тайно послать Сестер назад в Башню под видом откликнувшихся на призыв Элайды. Совет был бы счастлив узнать, что в Башне находятся десять Сестер, пытающихся подорвать влияние Элайды, — насколько это было в их силах. Даже если их усилия пока не принесли ощутимых результатов. А вот сами Восседающие, безусловно, были бы несчастны, поняв, что эту информацию хранили в тайне из опасения, что некоторые из Восседающих на самом деле могли быть из Черной Айя. То же касалось бы Шириам и остальных, узнай Совет об их клятвах Эгвейн. Последствия были бы одинаковыми. Пока еще Совет не приказывал высечь розгами кого бы то ни было, но зная манеру Восседающих раздражаться из-за каждого пустяка, выходящего за рамки военных вопросов, будет вовсе не удивительно, если они охотно ухватятся за возможность убедительно показать, что какая-то власть у них еще осталась, а заодно и излить свой гнев.

Беонин явно была единственной, кто противился такому решению. По крайней мере, пока не стало ясно, что остальные, так или иначе, готовы согласиться. И она лишь прерывисто вздохнула, да вокруг ее глаз залегли тени. Возможно, свою роль сыграло и неожиданное осуществление того, что она только намеревалась предпринять. Сама попытка отыскать в Башне кого-нибудь, кто пожелал бы вести переговоры, могла послужить причиной усмирения. Глаза-и-уши в Тар Валоне о происходившем внутри Башни передавали только слухи. Новости о самой Башне доходили только по каплям и разрозненными обрывками сведений через Сестер, рискующих в Тел’аран’риод бросить взгляд на мимолетные отражения бодрствующего мира, но самый незначительный клочок этих сведений говорил о том, что Элайда правит указами и собственной прихотью, а Совет даже не осмеливается ей противостоять. Лицо Беонин постепенно серело все сильнее, пока она не стала выглядеть более нездоровой, чем Нисао. Анайя и другие выглядели бледными, словно сама смерть.

Волна уныния захлестнула Эгвейн. Эти женщины были самыми сильными из тех, кто противостоял Элайде. Даже медлительная Беонин, которая всегда предпочитала говорить, а не действовать. Ну, ладно, Серые были известны своей убежденностью в том, что любой вопрос может быть решен с помощью достаточно продолжительных переговоров. Когда-нибудь они попытаются вести переговоры с троллоком или просто с разбойником. Поглядим, чего они смогут добиться! Без Шириам и остальных сопротивление Элайде развалилось бы прежде, чем возникло. И так или иначе, подобное едва не произошло. Однако Элайда еще прочнее обосновалась в Башне, и казалось, даже Анайя представила себе, как все то, через что им пришлось пройти и все то, что им пришлось совершить, идет насмарку.

Нет! Испустив долгий протяжный вздох, Эгвейн расправила плечи и выпрямилась в седле. Она была законной Амерлин, независимо от того, чего намеревался достичь Совет, избирая ее, и чтобы иметь хоть какую-то надежду восстановить Башню, она обязана не позволить развалиться восстанию против Элайды. Если для этого требуются фальшивые переговоры, что ж, это будет не впервые, когда Айз Седай делали одно, а намеревались достичь другого. Чего бы ни потребовалось, она обязана поддерживать восстание и низложить Элайду, и она это сделает. Любой ценой.

«Затягивайте переговоры, насколько сможете», — велела она Беонин. — «Можете говорить о чем угодно, пока храните тайны, которые необходимо сохранить, но ни на что не соглашайтесь, и вынуждайте их продолжать переговоры». — Едва удерживаясь в седле, Серая Сестра, определенно, выглядела более нездоровой, чем Анайя. Казалось, ее сейчас стошнит.

Когда показался лагерь, солнце было почти на полпути к зениту, и эскорт всадников повернул назад к реке, позволив Эгвейн и сестрам проехать по снегу последнюю милю в сопровождении одних только Стражей. Лорд Гарет задержался, словно хотел поговорить с ней еще раз, но, наконец, направил своего гнедого на восток вслед за отрядом и понесся во весь опор, поскольку всадники уже скрылись за длинной рощей. Он не стал бы рассказывать о чем они спорят и что обсуждают, там, где кто-нибудь мог услышать, и верил, что Беонин и прочие были только тем, за кого принимали их все — сторожевыми псами Айя. Она почувствовала легкую досаду оттого, что кое-что хранила от него в тайне. Но чем меньше тех, кто знает тайну, тем больше вероятность того, что она останется тайной.

Лагерь представлял собой расползшуюся во все стороны мешанину палаток всевозможных форм, размеров и цветов, новых и залатанных в разной степени, и почти полностью занимал обширное, окруженное деревьями пастбище на полпути между Тар Валоном и Пиком Дракона. Вокруг кольцом были расставлены повозки, ряды фургонов и телег всех форм и размеров. Кое-где за линией окружающих деревьев, находящихся в нескольких милях от лагеря, поднимались струйки дыма, но местные фермеры предпочитали держаться подальше, если только не требовалось продать молоко или яйца, или не возникала необходимость Исцеления от какого-нибудь несчастного случая. Не было видно совершенно никаких признаков армии, которую Эгвейн привела с собой, пока. Лорд Гарет сосредоточил свои силы вдоль реки, часть занимала города у мостов по обоим берегам, а остальные располагались, по его словам, в запасных лагерях. Воины из этих лагерей могли броситься на помощь для отражения любой вылазки из города. Это на тот случай, если его мнение о Верховном Капитане Чубейне было ошибочным. — «Всегда учитывайте возможность, что ваши предположения неверны», — внушал он Эгвейн. В целом, конечно же, никто не возражал против такого размещения армии. Любая Сестра готова была придираться к мелочам и деталям, но, в конце концов, захват этих городов был единственным способом осадить Тар Валон. По суше. И очень многие Айз Седай были рады тому, что могут, если и не вспоминать, то хотя бы не видеть солдат.

Как только Эгвейн и остальные приблизились, из лагеря выехали три Стража в меняющих цвет плащах. Один — очень высокий, один — очень низкий, так что создавалось впечатление, что они специально выстроились по росту. Они выглядели опасными даже когда кланялись Эгвейн и Сестрам, и кивали Стражам — мужчины, уверенные в том, что им нет необходимости доказывать кому бы то ни было то, насколько они опасны. И от этого все становилось еще более очевидным. «Непринужденность Стража, как отдых льва на холме», — так гласила старая поговорка Айз Седай. Остальная ее часть затерялась в веках, но, воистину, не было никакой нужды говорить что-то еще. В нынешних обстоятельствах безопасность лагеря, даже переполненного Айз Седай, не совсем удовлетворяла Сестер. И Стражи патрулировали несколько миль во всех направлениях — словно львы на прогулке.

Анайя и остальные, все, кроме Шириам, тут же рассеялись, едва добравшись до первого ряда палаток за линией фургонов. Каждая должна была отыскать главу своей Айя, якобы для того, чтобы доложить о поездке Эгвейн и Лорда Гарета к реке, и, что еще более важно, убедиться, что главы Айя знали, что некоторые из Восседающих обсуждали возможность переговоров с Элайдой, и что Эгвейн была решительна. Было бы проще, если бы сама Эгвейн знала, кто возглавляет Айя, но даже клятва вассальной верности не позволяла этого узнать. Мирелле чуть не проглотила язык, когда Эгвейн об этом заикнулась. Быть заваленной работой без предварительной подготовки — не лучший способ научиться с ней справляться, и Эгвейн понимала, что перед ней еще море того, что необходимо узнать о том, как быть Амерлин. Безбрежные океаны того, что надо было знать и одновременно горы работы, которую надо было делать.

«Если позволите, Мать», — сказала Шириам после того, как Беонин последней скрылась среди палаток, сопровождаемая своим Стражем с изуродованным шрамами лицом, — «но у меня стол завален бумагами». Недостаток энтузиазма в ее голосе был понятен. Палантин Хранительницы Летописей неразрывно связывался с постоянно растущими грудами сообщений, которые надлежало рассортировать и документов, которые надо было подготовить. Несмотря на рвение к остальной части работы, заключавшейся в поддержании жизни лагеря, всякий раз, когда Шириам вплотную сталкивалась с очередной кипой бумаг, она начинала глухо ворчать о своем страстном желании остаться Наставницей Послушниц.

Однако, как только Эгвейн дала ей разрешение, она пришпорила своего черноногого в пятнах коня, перейдя на рысь и разогнав при этом группу рабочих. В грубых кафтанах и в шарфах, обернутых вокруг голов, они несли на спинах большие корзины. Один из мужчин упал лицом в полузамерзшую грязь, что покрывала улицу. Аринвар — Страж Шириам, — стройный кайриэнец с седеющими висками, задержался, чтобы удостовериться, что рабочий поднялся на ноги, затем погнал своего гнедого жеребца вслед за ней, оставив рабочего сыпать проклятиями, большинство которых, казалось, относилось к хохоту его приятелей. Любому известно, что когда Айз Седай хочет куда-нибудь пройти, следует убраться с дороги.

То, что просыпалось из корзины рабочего на дорогу, невольно привлекло взгляд Эгвейн и заставило ее задрожать, — горка крупы, с таким количеством ползающих в ней долгоносиков, что создавалось впечатление, будто этих черных ползающих точек больше, чем самой крупы. Должно быть, все мужчины несли испорченную пищу к мусорным кучам. Бесполезно утруждать себя и пытаться просеять испорченные долгоносиком продукты — только кто-то очень голодный смог бы это есть — но слишком много корзин муки и зерна ежедневно приходилось отправлять в отходы. Да и половина бочек с солониной, когда их открывали для использования, воняла так, что ничего нельзя было сделать, кроме как закопать их содержимое в землю. Для слуг и рабочих, по крайней мере, для тех, кто имел опыт лагерной жизни, в этом не было ничего нового. Немного хуже, чем обычно, но ничего сверхъестественного. Долгоносик мог появиться в любое время. А торговцы, пытаясь выручить побольше, наряду со свежим мясом, всегда продавали немного тухлого. Тем не менее, для Айз Седай это было причиной крайнего беспокойства. Каждая бочка мяса, каждый мешок зерна или муки, или других продуктов, были окружены плетением Сохранения, как только продукты покупались, и независимо от того, какой это был продукт, он не мог испортиться, пока плетение не было распущено. Но тем не менее мясо гнило, а насекомые — размножались. Было похоже, что сама саидар перестала действовать. Но скорее уж Сестры начнут отпускать шуточки про Черную Айя, чем заговорят об этом.

Один из смеющихся мужчин заметил Эгвейн, наблюдавшую за ними, и подтолкнул покрытого грязью товарища, который попридержал свой язык, хотя и не слишком. Он даже смотрел с негодованием, словно обвинял ее в своем падении. Из-за того что лицо было наполовину скрыто капюшоном, а палантин Амерлин был свернут в мешочке у пояса, они, казалось, принимали ее за одну из Принятых, не все из которых имели достаточное количество надлежащей одежды, чтобы всегда одеваться как положено, или возможно, за посетительницу. Женщины нередко проскальзывали в лагерь, скрывая, пока снова не уезжали, свои лица от окружающих, носили ли они при этом прекрасные шелка или потрепанную шерсть, и показать кислую мину незнакомке или Принятой было, конечно, куда безопаснее, чем в адрес Айз Седай. Было странно не видеть поклонов и реверансов.

Она оказалась в седле задолго до рассвета, а о горячей ванне не могло быть и речи — воду нужно было носить от колодцев, которые были вырыты в полумиле к западу от лагеря, и это вынуждало всех, кроме самых утонченных или эгоцентричных Сестер, себя ограничивать. Что ж, если продолжительной горячей ванны не предвиделось, она бы с удовольствием ступила ногами на землю. Или еще лучше, устроила бы их на скамеечке для ног. Кроме того, не позволять холоду себя коснуться, совсем не то же самое, что греть руки над горячей жаровней. Ее собственный письменный стол тоже будет завален бумагами. Вчера вечером она велела Шириам передать ей отчеты о ремонте фургонов и поставках фуража для лошадей. Они будут сухими и скучными, но каждый день она проверяла различные направления, так что могла, по крайней мере, сказать, сообщали ли ей то, что соответствовало действительности, или выдавали желаемое за действительное. И, как всегда, будут сообщения от шпионов, которые Айя пожелали довести до сведения Престола Амерлин, составленные для приятного чтения, если сравнивать их с тем, что узнавали через своих агентов Суан и Лиане. Нельзя сказать, что сведения были противоречивы, и все же, то, что Айя хотели придержать для себя, могло поведать о многом. Комфорт и долг тянули ее к рабочему кабинету — на самом деле это была всего лишь еще одна палатка, хотя все называли ее Рабочим Кабинетом Амерлин — но сейчас ей представилась возможность осмотреть все вокруг, без торопливых приготовлений к ее прибытию. Натянув капюшон поглубже, чтобы лучше скрыть лицо, она слегка коснулась пятками боков Дайшара.

Конных было немного, главным образом Стражи, хотя на улице изредка мелькали конюхи, ведущие лошадей настолько близко к рыси, насколько это удавалось в доходящей до лодыжек слякоти, но никто, казалось, не узнавал ни ее, ни ее лошадь. Улица была почти свободна, а вот деревянные настилы, а вернее грубые доски, прикрепленные поверх распиленных бревен, слегка прогибались под тяжестью множества людей. Горстка мужчин, что мелькала в потоках женщин подобно изюму в дешевом пироге, двигалась вдвое быстрее, чем кто-либо еще. За исключением Стражей, мужчины, получившие работу у Айз Седай, выполняли ее как можно скорее. Почти все женщины скрывали свои лица, их дыхание туманилось в отверстиях капюшонов, и все же было довольно легко отличить Айз Седай от простых посетительниц, несмотря на разнообразие в покроях плащей: от простых — до расшитых и подбитых мехом. Перед любой Сестрой толпа расступалась. Все остальные должны были пробираться сквозь толчею. Не то чтобы в это холодное утро вокруг было много Сестер. Большинство из них еще оставались в своих палатках. Поодиночке, вдвоем или втроем, они могли читать или писать письма, или расспрашивать своих посетительниц о доставленных сведениях. Которыми они могли поделиться, или не поделиться с остальными сестрами своей Айя.

Мир представлял Айз Седай монолитом, высоким и прочным, или так было до того, пока нынешний раскол в Башне не стал общеизвестным фактом. Хотя на самом деле Айя стояли особняком во всем, кроме названия, и Совет был единственным местом, где они встречались. Сами же Сестры были похожи на группу отшельников, которые могли перемолвиться парой лишних слов сверх того, что было необходимо, только с несколькими друзьями. Или с другой Сестрой, с которой они были заняты в каком-то проекте. Как бы ни изменилось все вокруг, Башня, — Эгвейн была в этом уверена, — не изменится никогда. Нет смысла рассчитывать на то, что Айз Седай когда-то были или когда-нибудь будут кем-то еще, кроме как Айз Седай, — большая река, текущая вперед, с мощными подводными течениями и омутами, с незаметной медлительностью постоянно меняющая свое русло. Она наспех построила несколько дамб на этой реке, чтобы, преследуя свои цели, отклонить поток то тут, то там, хотя знала, что эти дамбы недолговечны. Рано или поздно эти течения их размоют. Она могла только молиться, чтобы они продержались достаточно долго. Молиться, и поддерживать их изо всех своих сил.

Совсем редко в толпе появлялся кто-то из Принятых, с семью цветными полосами на капюшоне белого плаща, но больше всего было Послушниц в однотонной одежде из белой шерсти. Всего лишь горстка из них — двадцать одна Принятая во всем лагере — были обладательницами полосатых плащей, и они берегли свои немногочисленные, украшенные разноцветными полосами платья для преподавания в классах или сопровождения Сестер. Хотя были предприняты колоссальные усилия для того, чтобы каждая Послушница была всегда одета в белое, даже если она имела только одну смену белья. Принятые неизменно пытались двигаться с лебединой грацией Айз Седай, и одной-двум это почти удавалось, несмотря на неровности настила под ногами, но Послушницы мчались стрелой, так же быстро, как редкие мужчины, спеша по поручениям или группами по шесть-семь человек на занятия в классы.