Колесо Времени (№10) - Перекрестки сумерек

«Боюсь, что для этого может быть уже слишком поздно», — громко сказала Морайя. Она должна была говорить громко, чтобы докричаться сквозь шум, взволнованно переговаривающихся за скамьями Сестер, жужжащих как огромный улей. — «Что было сказано, было сказано, и было услышано слишком многими Сестрами, чтобы теперь пытаться эти слова скрыть». Ее грудь поднялась, когда она глубоко вдохнула воздух, и заговорила громче. — «Я выношу на Совет предложение вступить в соглашение с Черной Башней, чтобы при необходимости у нас была возможность принять в наши круги мужчин». — Если конец фразы она произнесла несколько тише, то это было совсем неудивительно. Немногие Айз Седай могли без отвращения произнести это название, если не с ненавистью. Эти слова ударились о жужжавшие голоса и образовали абсолютную тишину, стоявшую в течение трех ударов сердца.

«Это — безумие!» — Вопль Шериам пробил плотину молчания сразу несколькими способами. Хранительница никогда не вступала в прения на Совете. Она не могла даже войти в Зал Совета одна, без Амерлин. C налившимся кровью лицом, Шериам вытянулась, готовясь защищаться от неизбежных упреков. Однако, у Совета были другие способы воздействия, помимо обычных упреков.

Вскакивая со скамей, чтобы получить слово, Восседающие принялись говорить и кричать, иногда перекрикивая друг друга.

«Безумием будет даже начинать это обсуждать!» — возмущалась Файзелле, одновременно с Варилин, которая кричала — «Как можем мы соединяться с мужчинами, которые могут направлять?»

«Они прокляты, эти так называемые Аша’маны!» — выпалила Саройя без всяких признаков хваленого самообладания Белой Айя. Перебирая руками узлы бахромы своей шали, она дрожала настолько сильно, что длинная белоснежная бахрома колебалась. — «Прокляты из-за прикосновения Темного!»

«Даже обсуждение этого вопроса поставит против нас всю Белую Башню» — грубо сказала Такима. — «Нас станут презирать каждая женщина, носящая звание Айз Седай, и даже Айз Седай, уже лежащие в своих могилах!»

Магла вышла, сжав кулаки, с яростью, которую она и не пыталась замаскировать. «Только Приспешники Темного могли бы предложить подобное! Только они!» — Морайя побледнела от обвинений, а затем зашлась яркой краской от собственного гнева.

Эгвейн не знала, как ей к этому отнестись. С одной стороны, Черная Башня была созданием Ранда, и, возможно, даже необходимым, если была хоть какая-то надежда победить в Последней Битве. И все же Аша`манны, с другой стороны, были мужчинами которые, могли направлять. То есть тем, кого боялись на протяжении всех последних трех тысяч лет. Они направляли запятнанный Тенью саидин. Сам Ранд был мужчиной, который мог направлять, и все же — без его помощи Тень победит в Последней Битве. Свет, помоги мне принять это спокойно, но это была абсолютная истина. За что бы она ни бралась, обстоятельства выскальзывали у нее из рук. Эскаральда обменивалась оскорблениями с Файзелле. Обе надрывали свои легкие. Дошло до открытых оскорблений! На Совете! Саройя оставила последние крупицы спокойствия Белой Айя и кричала на Майлинд, которая кричала в ответ, даже не дожидаясь ответа другой. Было бы удивительно, если хоть кто-то мог бы понять то, что говорил другой, а, возможно, и хорошо, что не мог. Удивительно, но ни Романда, ни Лилэйн с самого начала не раскрыли рта. Они сидели, уставившись на друг друга, не мигая. Вероятно, каждая старалась просчитать, на чем будет настаивать другая, чтобы можно было ей возражать. Магла спустилась от своей скамьи вниз и направилась к Морайи явно намереваясь затеять драку. Уже не на словах, а кулаками. Ее мышцы были напряжены. Ее расшитая виноградной лозой шаль соскользнула на ковер, оставшись незамеченной.

Встав, Эгвейн обняла Источник. За исключением точно определенных, предписанных законов случаев, направлять в Совете запрещалось. Основой этих законов послужили самые темные дни в истории Совета, но она вынуждена была соткать это простое плетение из Воздуха и Огня. — «Предложение было изложено перед Советом», — сказала она и отпустила саидар. Это было не так уж тяжело, поскольку уже когда-то было. Но и не легко, даже близко, но и не трудно. Оставалась память о сладости Силы, поддерживая ее до следующего раза.

Усиленные плетением, ее слова грянули в павильоне подобно грому. Айз Седай отшатывались назад, вздрагивая и затыкая уши. Последовавшая тишина показалась невероятно громкой. Магла остановилась, открыв в удивлении рот, а затем, начала понимать, что она стоит на полпути к скамьям Голубых. Торопливо разжав кулаки, она задержалась, чтобы подобрать шаль, и поспешила назад на свое место. Шериам стояла открыто плача. Но это было так уж громко, естественно.

«Предложение было изложено перед Советом», — повторила Эгвейн в тишине. После того, умноженного Силой грохота, ее голос зазвенел в собственных ушах. Возможно, это вышло немного громче, чем она хотела. Это плетение не предназначалось для использования внутри стен, даже сделанных из холста. — «Кто из вас будет говорить в поддержку альянса с Черной Башней, Морайя?» — Она села сразу же, как только закончила. Как она при этом устояла? Какие трудности из-за этого ей предстоят? Как можно этим воспользоваться для приобретения выгоды? Действительно, Свет ей помог. Это было первыми мыслями, которые пришли ей на ум. Она пожелала, чтобы Шериам осушила свои слезы и выпрямилась. Она была Престолом Амерлин и нуждалась в Хранительнице, а не в тряпке.

Для восстановления общего порядка и приведения себя в порядок заняло несколько минут. Восседающие, поправляли одежду и внимательно расправляли юбки, избегая смотреть друг на друга, и особенно стараясь не смотреть на Сестер из их собственной Айя, собравшихся позади их скамей. Лица некоторых Восседающих залились краской, которая не имела никакого отношения к гневу. Восседающие обычно не вопят друг на друга словно крестьяне на базаре. Особенно на глазах у других Сестер.

«Мы действительно сталкиваемся с двумя, по-видимому, непреодолимыми трудностями», — наконец сказала Морайя. Ее голос вновь был ровным и холоден, но на ее щеках все еще сохранялся намек на красноту. — «Отрекшиеся создали оружие — создали или нашли, все равно, поскольку они, конечно же, воспользовались бы им раньше, если бы им обладали. Оружие, о котором мы не знаем ничего. Такое оружие, с которым мы не можем тягаться, хотя, Свет знает, мы хотели бы… Но, что более важно, это оружие, которое мы не сможем ни пережить, ни остановить. В то же самое время… Аша`маны… растут подобно сорнякам. Надежные отчеты указывают, что их число уже сейчас почти равно всем живущим Айз Седай. Даже если это число и преувеличено, мы не можем надеяться, что слишком сильно. И с каждым днем прибывает еще больше мужчин. Наши глаза-и-уши сообщают все очень подробно, чтобы можно было им не доверять. Мы должны были пленить этих мужчин и их укротить, но, конечно, мы игнорировали их из-за Возрожденного Дракона. Мы оставили их на потом. И жестокой истиной является то, что уже слишком поздно пытаться их пленить. Их действительно стало слишком много. Возможно, стало слишком поздно, уже тогда, когда мы начали изучать то, что они делали».

«Если мы не можем их укротить, тогда мы должны постараться так или иначе ими управлять. Соглашением с Черной Башней — союз будет слишком сильным словом — естественно с тщательно сформулированными условиями, мы сможем взять первую ступеньку в защите от них Мира. Но также мы сможем привлечь их в наши объединяющие круги». — Предостерегающе подняв палец, Мория пристальным взглядом обежала скамьи, но ее голос остался холодным и выразительным. И твердым. — «Мы должны настоять, что именно Сестра всегда будет объединять потоки. Я не собираюсь позволить мужчине управлять полным Кругом! Но благодаря мужчинам, мы сможем их расширить. С благословением Света, возможно, мы сможем расширить круги настолько, что сможем противостоять даже новому оружию Отрекшихся. Мы убьем двух зайцев одним камнем. Но эти зайцы в действительности не зайцы, а львы! И если мы не бросим этот камень, то один из них, без сомнения, прикончит нас. И это самый простой выход».

Все молчали. Кроме Шериам. Сгорбившись в нескольких футах от Эгвейн, содрогаясь плечами, она все еще не справилась со своим плачем.

Тут тяжело вздохнула Романда. — «Возможно, мы сможем достаточно расширить круги, чтобы противостоять Отрекшимся», — сказала она тихо. В каком-то смысле, это придало ее словам больше веса, чем крик. — «Возможно, мы сможем контролировать Аша`манов. Хрупкое слово, видимо, в любом контексте».

«Когда вы начинаете тонуть», — ответила так же тихо Морайя, — «то хватаетесь за любую веточку, даже когда не можете знать наверняка, что она выдержит ваш вес, пока не отыщите надежной. Вода еще не накрыла наши головы, но все же, Романда, мы тонем. Мы действительно начинаем тонуть».

Снова опустилась тишина, только всхлипывала Шериам. Она, что — совсем забыла о самообладании? Но сейчас, никто среди Восседающих не выглядел довольной, даже Морайя, Майлинд или Эскаральда. Перспектива, которая лежала перед ними совсем не была приятной. Лицо Деланы вообще стало зеленоватым. Она выглядела так, словно ее начинало подташнивать куда сильнее, чем Шериам.

Эгвейн еще раз встала, и простояла достаточно долго, ожидая ответа на свой вопрос. Ритуалы должны исполняться, даже когда предлагают невероятное. Возможно, сейчас даже больше, чем когда-либо. — «Кто выскажется против этого предложения?»

Тут уж не было нехватки в ораторах, так как все уже достаточно оправились для того, чтобы следовать протоколу. Несколько Восседающих сразу заерзали, но Магла первой оказалась на ногах, и другие сели без внешних признаков нетерпения. Файзелле последовала за Маглой, за ней Варилин. Потом вышла Саройя, и наконец, Такима. Каждая говорила подробно, а Варилин и Саройя, высказывались довольно близко подходя к запрещенным темам, и каждая призывала на помощь все свое красноречие, которое могла в себе отыскать. Никто не получил бы звания Восседающей, недостаточно хорошо владея красноречием. Даже здесь, скоро стало ясно, что они повторяли друг друга, только различными словами.

Отрекшиеся и их оружие никогда не упоминались. Темой Восседающих была Черная Башня, Черная Башня и Аша`маны. Черная Башня была погибелью на лице земли, столь же большой угрозой миру как сама Последняя Битва. Само имя предполагало связь с Тенью, не говоря уже о прямом ударе по престижу Белой Башни. Так называемые Аша`маны — никто не использовал это название, без добавления «так называемые», или произнося с насмешкой «защитники», что являлось прямым переводом с Древнего Наречья, и они совсем не были защитниками… Так называемые Аша`маны были мужчинами способными направлять! Мужчины, обреченные сходить с ума, если мужская половина Силы не убивала их раньше. Безумные мужчины, владеющие Единой Силой. От Маглы до Такимы, каждая из них добавляла к своему выступлению крупицу ужаса. Три тысячи лет всемирного ужаса, и Разлома Мира перед этим. Мужчины подобные им разрушили мир, закончив Эпоху Легенд и изменив лицо мира до неузнаваемости. И с ними их просили объединиться?.. Если они так поступят, то их предадут анафеме в каждой стране, и по справедливости. Их стали бы презирать все Айз Седай, и по справедливости. Такого не должно произойти. Не должно!

Когда Такима наконец села, тщательно расправив свою шаль, на ее лице была маленькая, но весьма удовлетворенная улыбка. Вместе они постарались заставить казаться Аша`манов страшнее м опаснее, чем Отрекшиеся и Последняя Битва вместе взятые. Возможно даже кем-то сродни Темному.

После этого Эгвейн начала задавать ритуальные вопросы, чтобы закончить процедуру, и наконец добралась до фразы, — «Кто за соглашение с Черной Башней?» — Она подумала, что прежняя тишина в павильоне не шла ни в какое сравнение с этой. Шериам наконец-то справилась с плачем, хотя слезы еще блестели на ее щеках, но судорожная икота звучала в тишине, которая последовала за этим вопросом, словно крики.

Улыбка Такимы скривилась, когда поднялась Джания, едва вопрос слетел с губ Эгвейн. — «Когда тонешь, даже тонкая веточка в руке лучше, чем никакой», — сказала она. «Я предпочитаю попробовать, чем доверить надежде, пока не погибну». — У нее имелась привычка говорить даже, когда не собиралась.

Самалин поднялась, чтобы встать возле Майлинд, и внезапно, в едином порыве, спустя только мгновение, поднялись Салита и Берана, и Аледрин вместе с Квамезой. Девять Восседающих поднялись на ноги, и застыли на мгновение. Эгвейн поняла, что она прикусила губу, и поспешно прекратила, надеясь, что этого никто не заметил. Она все еще чувствовала отпечатки от зубов. Она понадеялась, что не прокусила ее до крови. Но никто ее не разглядывал. Каждый, казалось, задержал дыхание.

Романда сидела, нахмурившись глядя на Салиту, которая смотрела прямо вперед. Ее лицо посерело, губы дрожали. Тайренка была не в состоянии скрыть свой страх, но она шла вперед. Романда медленно кивнула и затем, шокируя всех, поднялась. Она также решила нарушить традицию. — «Иногда», сказала она, глядя прямо на Лилейн, — «мы должны делать такие вещи, которые не хотим».

Лилейн, не моргнув, встретила взгляд седой Желтой.

Ее лицо, казалось, было сделано из фарфора. Ее подбородок медленно поднимался. И внезапно, она поднялась, нетерпеливо глядя вниз на Лирелле, которая, за мгновение перед тем как встать на ноги, поглядела на нее.

Все молча глядели. Никто не издавал ни звука. Все было сделано.

Или почти сделано. Эгвейн покашляла, стараясь привлечь внимание Шериам. Следующая часть была за Хранительницей, но Шериам стояла вытирая со щек слезы и шаря глазами по скамьям, словно подсчитывая, сколько Восседающих стояло, и надеясь отыскать ошибку в подсчетах. Эгвейн кашлянула громче, и зеленоглазая женщина опомнилась и повернулась, чтобы посмотреть на нее. Даже теперь, казалось, ей потребовалось время, чтобы вспомнить о своих обязанностях.

«Достигнуто Малое согласие», — возвестила она слабым голосом, — «о заключении соглашения с… с Черной Башней». — Глубоко вдохнув, она выпрямилась в полный рост, и ее голос обрел твердость. Она вернулась на знакомую дорогу. — «В интересах единства, я прошу объявить Большое согласие».

Это был призыв. Даже по тем вопросам, которые могли быть решены малым согласием, всегда предпочиталось единодушие, и к нему всегда стремились. Могли пройти часы обсуждения, дни, чтобы его достичь, но пока не будут определены взгляды каждой из Восседающих, эффект не мог быть достигнут. А было ясно как колодезная вода, что по этому вопросу не могло быть достигнуто полного согласия. Призыв, который влиял на каждую Сестру. Делана встала словно марионетка, поднятая против ее воли, бессмысленно глядя вокруг.

«Я не могу это сделать», — сказала Такима, наплевав на весь этикет. — «Мне все равно, что вы все говорите, все равно, сколько мы здесь просидим. Я не могу и не буду! Я — против!»

Больше никто не встал. О, Файзелле поерзала на своей скамье, чуточку сдвинулась, словно пытаясь встать, поправила шаль, дернулась снова, словно могла бы встать. Это было настолько близко, что любой бы встал. Саройя, с выражением ужаса на лице, прикусила губу, а Варилин выглядела так, словно ее между глаз ударили молотом. Магла вцепилась руками в сиденье, удерживая себя на месте, и тупо глядя на ковер перед собой. Она явно знала об угрюмом взгляде Романды, нацеленном ей в затылок, но единственная ее реакция проявилась в том, что ее плечи еще больше ссутулились…

Такима должна была положить этому конец. Не было смысла дожидаться Большого согласия, когда кто-то однозначно давал понять, что его не поддержат. Но Эгвейн решила сделать это сама, порвав с этикетом и протоколом. — «Есть ли кто-нибудь, кто чувствует, что она должна покинуть свой пост?» — спросила она громким, ясным голосом.

Задыхаясь в переполненном павильоне, она постаралась сохранить свое дыхание ровным. Это должно было их пошатнуть, но если уж это должно было произойти, то лучше сделать это в открытую и сейчас. Саройя дико посмотрела в ее сторону, но никто не пошевелился.

«Тогда мы продолжаем», — сказала она. — «Осторожно. Чтобы все спланировать поточнее потребуется время. Кто и как должен отправиться в Черную Башню, и что они должны сказать». — Передышка для нее, хотелось надеяться, чтобы поставить несколько оград. Свет, ей придется подраться, чтобы получить этот союз. — «Итак, есть какие-нибудь кандидатуры для нашего… посольства?»

Глава 20. В ночи

Задолго до окончания заседания, несмотря на плащ, подложенный под себя, зад Эгвейн сильно оцепенел от долгого сидения на твердой деревянной скамье. А от выслушивания бесконечных споров, ей стало жаль, что не оцепенели еще и уши. Шириам, которая была вынуждена стоять, начала переминаться с ноги на ногу, словно мечтала о стуле. Или, возможно, просто сесть прямо на ковер. Эгвейн могла бы уйти, освободив и себя и Шириам. Присутствие Амерлин не требовалось. В лучшем, ее комментарии вежливо выслушивали. После чего Совет продолжал заниматься своими делами. Это не имело никакого отношения к войне, а не вдев Совету в рот уздечку, она не могла никак его направлять. Поэтому она в любое время могла бы уйти, при этом ее уход вызвал бы лишь небольшой перерыв в дискуссии для принятых церемоний, но если она уйдет сейчас, то, как она боялась, первое что она увидит утром станет полностью готовый и уже исполняемый план. Подготовленный одними Восседающими, при чем без ее дополнений, и даже ею не прочитанный. По крайней мере, этого она опасалась в начале.

Для нее не было неожиданностью то, кто говорил больше всех: Магла и Саройя, Такима и Файзеле и Варилин. И каждая явно раздражалась, когда брала слово другая Восседающая. О, они поддерживали решение Совета, по крайней мере, для вида. У них не было другого выбора, кроме как передать свои полномочия другим. Но как бы трудно Совет не боролся за согласие, если оно требовалось, то как только общее направление было выбрано, то, как ожидалось, каждая будет его придерживаться, или, по крайней мере, не препятствовать. Это было трудно. В чем именно была проблема? Конечно, никто из этих пяти не выступал против Восседающей из ее собственной Айя, но другие четверо остальных снова вскакивали на ноги каждый раз, когда другая Восседающая возвращалась на своё место. Или все пятеро, если Восседающая была из Голубой Айя. И кто бы ни брал слово, очень убедительно объяснял, почему предложения предыдущего оратора были абсолютно неправильны и, возможно, приведут к катастрофе. Не было ни каких признаков того, что они способны договориться, насколько могла видеть Эгвейн. Они настороженно следили друг за другом, мрачно взирая на противников, явно не доверяя остальным настолько, чтобы принять их аргументы.

В любом случае, обычно мало что из предложенного доходило до одобрения. Восседающие не сошлись на том, сколько сестер должно быть отправлено в Черную Башню и сколько от каждой Айя. На том, когда сестры должны отправиться, что они должны требовать, на что им нужно позволить согласиться, и от чего приказать отказаться полностью. В этом тонком вопросе, любая ошибка могла привести к беде. По мимо этого, каждая Айя, кроме Желтой считала именно себя уникальным специалистом, который должен возглавить посольство. Начитанная с Квамесы, которая настаивала, что целью является заключение соглашения, до Эскаральды, которая заявила, что тут необходимы знания исторических прецедентов. Берана же указала на то, что соглашение такого характера должно быть достигнуто с абсолютной рациональностью, так как переговоры с Аша`манами, без сомнения, подогреют страсти, и все, кроме холодной логики, непременно приведёт к беде. При этом она сама даже разгорячилась. Романда хотела, что бы группу возглавляли Желтые, поскольку потребуется Исцеление. Она так упрямо продолжала отстаивать интересы своей Айя перед остальными, что все позабыли, о чем они спорили до того.

Восседающие из одной Айя поддерживали только друг друга, вплоть до открытого противостояния, и никакие две Айя не желали поддерживать друг друга, кроме того, что они вместе решили отправить посольство в Черную Башню. Но должно ли это назваться посольством, осталось вопросом спорным, даже для тех, кто вначале настаивал именно на этом. А Морайя даже казалась ошеломленной самой идеей.

Эгвейн была не единственной, кто находил, что продолжительные споры утомительны, все аргументы были отметены так, что ничего не осталось, и все надо было начинать сначала. С дальних рядов Сестры постепенно исчезали. Их заменяли другие и затем тоже уходили в свою очередь спустя нескольких часов. Время от времени Шириам произносила ритуальное «Отбывают в Свете». Вскоре спустилась ночь, и оставшиеся несколько дюжин Сестер, кроме Эгвейн и Восседающих, были настолько выжаты, словно их протащили через пресс как влажные простыни. И решено вообще не было ни чего, за исключением того, что прежде чем что-нибудь будет решено потребуется дополнительное совещание.

Снаружи, на бархотно-черном небе, усыпанном блестящими звездами, повис бледный месяц, и воздух были обжигающе холоден. В темноте ее дыхание, вилось бледным туманом. Эгвейн ушла с Совета улыбаясь, поскольку она услышала как Восседающие, идущие позади нее, все еще обсуждали вопросы заседания. Романда и ЛИлэйн шли рядом, но чистый высокий голос Желтой приближался к крику, и Голубая от нее не отставала. Когда они находились в компанию друг друга, они обычно спорили, но это было впервые, на памяти Эгвейн, когда они при этом были не одни. Шириам равнодушно спросила насчет доклада о ремонте фургонов и фураже, который она принесла утром, но женщина и не пыталась скрыть свое облегчение, когда Эгвейн отослал ее спать. С поспешным реверансом, она быстро ушла в ночь, закутавшись в плащ. Большинство палаток стояло темными тенями в лунном свете. Немногие Сестры продолжали работать с наступлением ночи. Масло для ламп и свечи были дефицитом.

На данный момент эта отсрочка вполне удовлетворяла Эгвейн, но это была не единственная причина для ее улыбки. Где-то во время спора, ее головная боль полностью прошла. У неё не будет никаких проблем в эту ночь с хождение по снам. Халима всегда это лечила, но все же после массажа Халимы ее сны всегда были беспокойными. Хорошо, некоторые из ее снов были легкими, но другие были куда мрачнее чем все остальные, и что странно, каждый раз она не могла вспомнить ничего за исключением того, что они были мрачными и беспокойными. Несомненно и то и другое происходило от остатка боли, которые пропустили пальцы Халимы, но все же последнее было тревожным знаком само по себе. Ее учили помнить каждый сон. Она должна была помнить каждый сон. Однако, сегодня без головной боли у неё не должно быть никаких проблем, и посмотреть сон было самым меньшим из того, что она должна была сделать ночью.

Подобно Залу Совета и кабинету Эгвейн, ее палатка с небольшим собственным тротуаром стояла на небольшом удалении в дюжину спанов от ближайших палаток, чтобы предоставить Амерлин немного уединения. По крайней мере, именно так это объяснялось. Это могло бы даже быть правдой. Эгвейн ал`Вира конечно не требовалось ничего большего. Палатка была не большая, всего четыре шага в длину, и внутри была заставлена четырьмя сундуками, набитыми одеждой, составленными у одной из стен, двух кроватей, крошечного круглого стола, бронзовой жаровни, умывальника, зеркала и одного из немногих в лагере стульев. Совершенно простой, слегка украшенный резьбой он занимал слишком много места, но это было удобно, и почти роскошно, когда ей хотелось сесть, поджав ноги, и почитать. Когда у неё было время, чтобы почитать что-нибудь в свое удовольствие. Вторая кровать была для Халимы, и она была удивлена, когда увидела, что женщины еще нет. Но палатка не была пустой.

«У Вас на завтрак был только хлеб, Мать», — мягко сказала Чеза обвиняющим тоном, едва Эгвейн прошла сквозь откидной полог входа. Горничная Эгвейн была слегка тучной женщиной в простом сером платье. Она сидела на табурете, зашивая чулки при свете лампы. Она была симпатичной, без седины в волосах, но все же Эгвейн иногда казалось, что Чеза была с ней всегда, появившись в ее жизни гораздо раньше Салидара. И, конечно же, у неё имелись все привилегии старой служанки, включая право поругать хозяйку. — «Насколько я знаю, Вы ничего не ели с полудня», — продолжила она, расправив снежно-белый шелк, чтобы получше разглядеть заплату, которую она сделала на пятке, — «и Ваш обед на столе остыл уже час назад. Моего мнения никто не спрашивал, но если бы спросили, я бы сказала, что Ваши головные боли от недоедания. Вы слишком худенькая».

С этими словами она, наконец, сняла с коленок корзину с нитками и поднялась, чтобы принять у Эгвейн плащ. И моментально воскликнула, что Эгвейн холодная как лед. В её списке это было еще одной причиной головной боли Эгвейн. Айз Седай могли совершенно не замечать холод и жару, но тело все равно все чувствует. Лучше всего носить теплую вязанную одежду красного цвета. Все знают, что красное всегда теплее. Еда тоже помогает. Пустой живот всегда заставляет дрожать. Ах, вы никогда не замечали, что дрожите. А сейчас?

«Спасибо, мамочка», — тихо сказала Эгвейн, чем заслужила легкий смешок. И потрясенный взгляд. Имея все свои привилегии, Чеза была такой сторонницей соблюдения норм приличия, что могла заставить Аледрин показаться просто душкой. При чем, она подходила к этому не формально, а верила в то, что делала. — «Сегодня вечером, благодаря твоему чаю, у меня голова не болит», — возможно, чай помог. Он был мерзкий на вкус, как лекарство, и ничуть не лучше заседания Совета, затянувшееся больше, чем на полдня. — «И я правда не очень хочу есть. Булочки будет достаточно».

Конечно, все было не так просто. Отношения между хозяином и слугой никогда не бывают простыми. Вы живете руку об руку друг с другом, и он или она видит вас в ваши худшие дни, знает про все ваши ошибки и недостатки. От горничной ничто не скроется. Чеза, бормоча и ворча себе под нос, помогла Эгвейн раздеться, затем накинула на нее шелковое платье — можете быть уверенны, красного цвета — украшенное пенистым мурандийским кружевом и расшитую летними цветами. Подарок Анайи. Эгвейн позволила ей снять льняную ткань, закрывающую поднос на небольшом круглом столе.

Тушеная чечевица в тарелке оказалась шарообразной смерзшейся массой, но не много направив, Эгвейн это исправила. И с первой ложкой она обнаружила, что у неё появился аппетит. Она съела все до последней крошки, и кусочек белого сыра с синими прожилками, и несколько маслин, две черствых ржаных булочки, хотя ей пришлось извлечь из них долгоносиков. Так как она не собиралась засыпать слишком быстро, она выпила только один кубок пряного вина, которое также нуждалось в подогреве, и потому слегка горчило, но Чеза одобрительно сияла, словно начищенный поднос. Посмотрев на тарелки, на которых кроме косточек и нескольких крошек ничего не осталось, она поняла, что всё съела.

Как только она оказалась в своей узкой кровати, под двумя мягкими шерстяными и под одним на гусином пуху, которые она натянула до подбородка, Чеза забрала поднос, но задержалась на выходе.

«Вы хотите, чтобы я вернулась, Мать? Если у вас появится одна из ваших головных… Эта женщина нашла себе компанию на ночь, иначе она уже была бы здесь». — в словах «эта женщина» звучало открытое презрение. — «Я могу согреть еще один чайник с чаем. Я купила его у коробейника. Он сказал, что это лучшее средство от головной боли. И заверил, что и от расстройства живота тоже».

«Ты действительно считаешь ее гулящей, Чеза?» — Пробормотала Эгвейн. Согревшись под одеялами, она вдруг почувствовала сонливость. Ей хотелось спать, но не сразу. От головы, ломоты и живота? Найнив, услышав подобное, непременно бы рассмеялась. Возможно, ее головная боль пропала из-за болтовни Восседающих. — «Халима флиртует, я полагаю, но не думаю, что это заходит дальше флирта».

На мгновение Чеза притихла, сжав губы. — «Она заставляет меня… беспокоиться, Мать, » — сказала она наконец. — «В Халиме есть что-то неправильное. Я это чувствую каждый раз, находясь рядом с ней. Что-то похожее на ощущение, словно за спиной кто-то крадётся. Или мужчина подсматривает как я купаюсь, или…» — Она рассмеялась, но неуверенно. — «Я не знаю, как это описать. Только, она не правильная».

Эгвейн вздохнула и спряталась поглубже под одеяла. — «Спокойной ночи, Чеза». Направив Силу, она погасила лампу, погружая палатку в темноту. — «Иди спать к себе сегодня». — Халима могла неожиданно вернуться и обнаружить кого-то постороннего на своей кровати. Неужели женщина действительно сломала руку мужчине? Он, должно быть, сам напрашивался.

Сегодня ей хотелось увидеть сны. Спокойные, по крайней мере. Сны, которые она могла бы потом вспомнить. Немногие ее сны были такими, которые можно было бы назвать спокойными, но её сны были иными. Чтобы увидеть их нужно было некоторое время после того как она уже уснет. И при этом ей не нужны были тер’ангриалы Совета, так хорошо охраняемые. Погрузиться в легкий транс было не тяжелее, чем думать, особенно в таком утомленном состоянии, и…

… бестелесная, она плыла в бесконечной темноте, окруженная бесконечным морем огней — огромный водоворот крошечных точек, блестящих ярче звезд самой ясной ночью, и куда многочисленнее звезд. Это были сны всех людей мира, людей во всех мирах, которые были или могли бы быть. Миры настолько странные, что она не могла бы их постичь, все их можно было увидеть здесь в крошечном промежутке между Тел’аран’риодом и пробуждением. Место без начала и конца между реальностью и снами. Кое-какие из снов она узнала сразу. Они все выглядели одинаково, но все же она узнала их так же легко, как она узнала бы лица своих сестер. Некоторых она избегала.

Сны Ранда всегда были защищены, и она боялась, что он мог узнать, если она попробует в них заглянуть. В любом случае, щит не позволил бы ей увидеть что-то. Жалко, что она не могла узнать, где находится в данный момент спящий. Две точки света могли находиться здесь рядом, а спящие в тысячах миль друг от друга.

Сны Гавина её манили, и она сбежала. Его сны таили свои опасности, и что немаловажно, из-за того, что часть ее очень желала в них погрузиться. Сны Найнив заставили ее остановиться, и захотеть поделиться каплей чувства самосохранения ради всего Света с глупой женщиной. Но Найнив пока сумела ее игнорировать, и Эгвейн не собиралась погружаться в ее сон, чтобы вытянуть ее в Тел’аран’риод против ее воли. Так поступали Отрёкшиеся. Хотя и было искушение.