И Перрин наконец повернул на восток, самое большее в двух днях к югу от того места, где он переместился через врата в первый раз. Ему хотелось выть, но вовремя осознал, что должен сдерживать свое напряжение, сдерживать себя. Он не мог расслабиться, ни на дюйм — не сейчас, когда от него зависели жизнь и судьба Фэйли. Это было самое начало, когда он только учился управлять своим гневом, начал его выковывать.

Ее похитители получили большое преимущество, потому что он поспешил, но с тех пор, он был так же осторожен, как при работе в кузнице. Он ковал свой гнев, делая его прочнее и сильнее, выковывая по нужной мерке. Начав с обнаружения следа Шайдо, он перемещался не дальше, чем на расстояние одного скачка, которое разведчики могли пройти между восходом и закатом, и хорошо, что он был столь осторожен, потому что Шайдо несколько раз внезапно сменяли направление, делая зигзаги, словно они не могли выбрать нужной дороги. Или, возможно, они встречались с другими своими отрядами. Везде, где он проходил, были старые следы, старые стоянки, похороненные под снегом, но все же все разведчики согласились с ним, что число Шайдо увеличилось. Похоже, здесь объединились, по крайней мере, два или три септа, возможно даже больше, требующие значительных усилий для охоты. Медленно, но, тем не менее, неуклонно, он начал их догонять. Только это и было важно.

Шайдо на марше покрывали расстояние больше, чем он мог представить возможным, учитывая их количество и снег, к тому же они казалось, не заботились о том, преследовал их кто-то или нет. Возможно, они полагали, что никто и не осмелиться на это. Иногда они держали лагерь в одном месте несколько дней.

Гнев обретал форму. Разрушенные деревни, городишки и имения, сметенные прошедшими Шайдо, словно те были людской саранчой, забирающей награбленное добро, угоняя мужчин и женщин вместе с домашним скотом. Зачастую, в тех местах, где он проходил, не оставалось никого, одни пустые здания, покинутые людьми, ушедшими искать продовольствие, чтобы прожить до весны. Он собирался пересечь реку Элдар в Алтаре, на маленьком пароме, используемом коробейниками и местными фермерами, а не торговцами, который находился между двумя деревнями на лесистых берегах реки. Он не знал, как здесь переправились Шайдо, но у него были Аша'маны, делавшие врата. Все, что осталось от парома — уродливый каменный причал на обоих берегах, и немного не догоревших зданий, которые были обжиты тремя исхудавшими и одичавшими собаками, убегающими при виде людей. Гнев креп и превращался в молот.

Вчера утром, он прибыл в крошечную деревню, где пара дюжин ошеломленных, чумазых людей уставилась на сотни всадников и лучников, выезжающих из леса со знаменами Красного Орла Манетерен, темно-красным знаменем с Волчьей головой, Серебряными Звездами Гаэлдана и Золотым Ястребом Майена, за которыми следовали длинными колоннами фургоны и вереницы подвод. Завидев Гаула и других айил, люди вышли из ступора и в панике бросились в лес. Поймать даже несколько, чтобы те ответили на вопросы, оказалось трудно. Они были готовы загнать себя до смерти, лишь бы не позволить Айил находиться рядом. Брайтан состоял всего из дюжины семейств, но два дня назад Шайдо забрали оттуда девять молодых людей и женщин, вместе со всеми их животными. Два дня. Молот был инструментом, созданным для достижения цели, и сам был целью.

Он знал, что должен был быть осторожен, или потеряет Фэйли навсегда, но если быть слишком осторожным — тоже можно ее потерять. Вчера утром он сказал тем, кто ушел на разведку, что они должны идти дальше, чем раньше, спешить сильнее, чем прежде, останавливаясь только с полным заходом солнца, чтобы быстрее найти Шайдо. Едва чуть рассвело, или чуть позднее, Илайас, Гаул и другие могли возвратиться. Он знал что, Девы и двуреченцы могли найти след даже на воде. Учитывая, с какой скоростью двигались Шайдо, разведчики могли идти быстрее. Они не были обременены семьями, фургонами и пленниками. На сей раз они могли бы сказать точно, где Шайдо. Могли бы. Он знал это всем телом, до последней косточки. Уверенность текла в его венах. Он найдет Фэйли и освободит ее. Это важнее всего, что угодно, даже его жизни. Но он должен, просто обязан прожить достаточно долго, чтобы этого достичь, теперь он был молотом, и если был какой-нибудь способ этого достичь, хоть какой-нибудь, он намеревался сплющить Шайдо в бесполезный лом.

Отбрасывая одеяла, Перрин натянул назад перчатки, поднял топор, лежавший рядом с ним, лезвие в виде полумесяца было сбалансировано тяжелым шипом, и выбрался наружу, встав на ноги на утоптанный, смерзшийся снег. Все телеги стояли вокруг рядами на том, что раньше было полями Брайтана. Появление такого большего числа незнакомцев, с иностранными знаменами, было больше, чем могли принять оставшиеся в живых люди из небольшой деревни. Едва только Перрин позволил бы им, даже эти жалкие остатки сбежали бы в лес, унеся с собой все, что могли на своих спинах и волокушах. Они бежали бы не оглядываясь, словно Перрин был еще одним Шайдо, из опасения, что он последует за ними.

Пока он продевал рукоять топора сквозь толстую петлю на ремне, глубокая тень около ближайшей телеги стала более высокой и превратилась в человека, обмотанного плащом, который казался черным в предрассветной темноте. Перрин не удивился. Хотя ближайшая коновязь насыщала воздух запахом нескольких тысяч животных, верховых, запасных, и тягловых, не говоря уже о запахе свежего навоза, он все еще различал и другие. Запах человека всегда выделялся из них. Кроме того, Айрам был всегда поблизости, ожидая, когда Перрин проснется. Серп уменьшавшейся луны низко в небе все еще давал для него достаточно света, чтобы разобрать лицо другого мужчины, и рукоять его меча, выглядывающую из-за плеча. Айрам раньше был Лудильщиком, но Перрин не думал, что тот смог бы стать им снова, хотя он по-прежнему носил яркие одежды Странствующего народа. В Айраме виделась мрачная твердость, особенно заметная теперь, когда лунные тени не могли его скрыть. Он стоял, готовый выхватить свой меч, и с тех пор как Фэйли была пленена, гнев казался постоянной частью его запаха. Многое изменилось, с тех пор, когда Фэйли пленили. Но Перрин теперь разбирался в гневе. Он не существовал для него до тех пор, пока Фэйли не захватили.

«Они хотят видеть Вас, Лорд Перрин», — сказал Айрам, кивнув головой на две тусклые фигуры, видневшиеся дальше между линиями телег. Слова вырывались в клубах пара на холодном воздухе. — «Я сказал, что они должны позволить Вам выспаться». Это была ошибка, которую Айрам совершил без спроса, добровольно взяв слишком большую заботу о нем.

Втянув воздух, Перрин отделил запахи тех двух теней от маскировавшего все остальное запаха лошадей. «Я хочу видеть их сейчас же. Подготовь для меня Ходока, Айрам», — он хотел сесть в седло прежде, чем проснется остальная часть лагеря. Частично из-за того, что длительное ожидание на одном месте было выше его сил. Ожидание не могло помочь настичь и поймать Шайдо. Частично, из-за возможности избежать необходимости разделять любое общество, которого он не желал бы. Он пошел бы с разведчиками сам, если бы мужчины и женщины, уже делающие эту работу не были лучшими, чем он.

«Да, милорд», — в его запах добавилась колючесть, пока он шел по снегу, но Перрин едва отметил это. Более важным был Себбан Балвер, стоявший в темноте, закутанный в одеяла, и Селанда Даренгил.

Балвер казался тощим даже в большом, подбитом мехом плаще, скрывавшим под глубоким капюшоном его сухое лицо. Даже когда он стоял, ссутулившись, он все равно был выше кайриенки весьма маленького роста. Обхватив себя руками, он переминался с одной ноги на другую, пытаясь не замерзнуть от холода, просачивающегося сквозь подошвы ботинок. Напротив, Селанда, одетая в темный мужской кафтан и штаны, удачно делала вид, что не замечает холода, несмотря на пушистый белый пар, который отмечал каждый вздох. Ее пробирала дрожь, но она старалась стоять прямо, откинув плащ с одной стороны, так, что было видно руку в перчатке, сжимающую рукоять меча. Капюшон ее плаща был также отброшен, открывая волосы, короткие, за исключением хвоста на затылке, переплетенного темной лентой, спускавшегося по шее. Селанда была лидером тех глупцов, что желали походить на Айил. Айил, носящих мечи. Ее запах был мягким и плотным, как желе. Она волновалась. Балвер пах… настойчивостью…. но впрочем, он так пах почти всегда, хотя никогда не проявлял заметной активности, только всегда был собран.

Маленький тощий мужчина прекратил переминаться, чтобы делать резкий чопорный поклон. «У леди Селанды есть новости, которые, я считаю, Вы должны услышать от нее самой, милорд». Тонкий голос Балвера был сух и точен, точно таким же, каким был его владелец. Он будет говорить точно также, даже положив голову на плаху палача.

«Миледи, не могли бы Вы начать?» — Он был только секретарем — секретарем Фейли и Перрина — и главным образом старался держаться в тени, а Селанда была дворянкой. Но сейчас Балвер ее не просто просил.

Она бросила на него острый косой взгляд, теребя свой меч, и Перрин уловил в ней напряжение. Он не думал, что она в действительности бросится на парня, но с другой стороны, он не был полностью уверен ни в ней, ни в одном из ее нелепых друзей, чтобы окончательно снять этот вопрос. Балвер спокойно наблюдал за нею, его голова склонилась набок, а в запахе появилось нетерпение, но не беспокойство.

Кивнув головой, Селанда перевела внимание на Перрина. — «Я вижу Вас, Лорд Перрин Златоокий», — произнесла она с явным кайриенским акцентом, но поспешно, зная, что он не одобрял их подражания айильским обычаям. — «Сегодня ночью я узнала три вещи. Сначала, наименее важное — Хавиар сообщил, что вчера Масима снова послал гонца назад в Амадицию. Нерайон пробовал было проследить за ним, но потерял его.»

«Скажите Нерайону, что я приказал никого не преследовать», — ответил Перрин резко. «И скажите Хавиару то же самое. Им следует понимать это! Они должны только наблюдать, слушать, и сообщать, что видят и слышат, но не больше этого. Вы понимаете меня?» Селанда ответила быстрым кивком, на мгновение ее запах пронзил шип страха. Страх перед ним, предположил Перрин, страх, что он был рассержен на нее. Некоторым людям было нелегко смотреть в его желтые глаза. Он снял свою руку с топора и сложил вместе за спиной.

Хавиар и Нерайон были одними из тех двух дюжин молодых глупцов Фэйли, один из Тира, другой из Кайриена. Фэйли использовала большую их часть как соглядатаев, факт, который, по некоторым причинам, все еще раздражал его, хотя она сказала ему без околичностей, что шпионаж всегда был женским занятием. Мужчине следует слушать внимательнее, когда он думает, что его жена шутит. Потому что она могла и не шутить. Само по себе использование шпионов заставляло его чувствовать себя неуютно, но раз уж Фэйли могла использовать их, то и он, как ее муж, также мог это делать, когда возникла необходимость. Но только двоих, не более. Масима был убежден, что каждый, кроме Друзей Темного, рано или поздно был обречен последовать за ним, но все же и он мог бы стать подозрительным, если бы слишком многие оставили лагерь Перрина, чтобы присоединиться к нему.

«Никогда не зовите его Масимой, даже здесь», — добавил он резко. Недавно этот человек сообщил, что Масима Дагар умер и восстал из могилы Пророком Лорда Возрожденного Дракона, и он очень раздражался при малейшем упоминании об его прежнем имени. «Перестанете следить за языком, оговоритесь в неправильном месте, и можете считать огромной удачей, если в следующий раз он только прикажет нескольким из его громил выпороть Вас, когда они поймают вас одну-одинешеньку». Селанда снова серьезно кивнула, и на сей раз уже безо всякого запаха страха. Свет, эти идиоты Фэйли не способны понять, чего им следует опасаться.

«Уже почти рассвет», — пробормотал Балвер, дрожа и сильнее закутываясь в плащ. — «Скоро все начнут просыпаться, а некоторые вопросы лучше всего обсуждать незаметно. Не следует ли миледи продолжить?» — И снова это было больше, чем предложение. Селанда и остальная часть присягнувших Фэйли, как понял Перин, были способны только создавать проблемы, и Балвер по каким-то собственным причинам хотел сбить с нее спесь, но она действительно забеспокоилась и начала бормотать извинения.

Перрин заметил, что темнота действительно начинала уменьшаться, по крайней мере, для его глаз. Небо все еще выглядело черным, усыпанным яркими звездами, но он уже мог различить цвета шести тонких полос, которые пересекали камзол Селанды. По крайней мере, он мог отличить их один от другого. Пришедшее понимание, что он спал дольше, чем обычно, заставило его зарычать. Он не мог позволить себе признаться в усталости, но как же он устал! Он должен был выслушать извинения Селанды — ей не следовало столько волноваться о гонцах Масимы — он отправлял их почти ежедневно. Но его мысли с тревогой искали Айрама и Ходока. Его уши уловили шум и возню у привязи, но все же, пока не было даже признака его лошади.

«Второе, милорд», — сказала Селанда, « это то, что Хавиар видел бочки с соленой рыбой и говядиной, многие с алтарской маркировкой. Он также говорит, что среди людей Мас… Пророка есть алтарцы. Несколько, кажется, ремесленников, и один или два могли быть торговцами или знатными горожанами. Влиятельные мужчины и женщины, в любом случае, веские люди, хотя некоторые кажутся неуверенными в том, правильное ли решение они приняли. Несколько вопросов могли бы рассказать, откуда прибыли рыба и говядина. И, возможно, получить для Вас больше глаз и ушей».

«Я знаю, откуда прибыли рыба и говядина», — сказал раздраженно Перрин. Его руки за спиной сжались в кулаки. Он надеялся, что скорость, с которой он двигался, удержит людей Масимы от дальнейших набегов. Но они именно так и поступали, и столь же скверно как Шайдо, если не хуже. Они давали людям шанс поклясться в верности Возрожденному Дракону, а тех, кто отказывался, а иногда и тех, кто просто колебался слишком долго, карали огнем и сталью. В любом случае, неважно, следовали ли они за Масимой, но от тех, кто поклялся, ожидались добровольные пожертвования в поддержку Пророка, а те, кто умер, были явными Друзьями Темного — их имущество просто конфисковали. Воры, согласно законам Масимы, теряли руку, но то, что делали налетчики по приказу Масимы, не было воровством. Согласно его законам, убийство и другие преступления заслуживали повешенья, но большинство его последователей, казалось, предпочитали убивать вместо получения присяги. Если бы был просто грабеж, пусть, но для многих из них убийство было просто забавной игрой перед едой.

«Передай им держаться подальше от этих алтарцев», — продолжал Перрин. «За Масимой следуют бродяги всех мастей, и даже если кто-то из них и может иметь свои цели, это не будет продолжаться слишком долго — они растворятся в общем зловонии, стремясь делать все так же, как остальные. Они, не смущаясь, выпотрошат даже соседа, не говоря уже про того, кто задает неправильные вопросы. Что я хочу знать — так это то, что Масима делает и каковы его планы».

То, что у него есть определенная схема, казалось очевидным. Масима утверждал, что прикосновение к Единой Силе было богохульством для любого, кроме Ранда, и говорил, что он не хочет ничего другого, как присоединяться к Дракону Возрожденному на востоке. Как всегда, мысли о Ранде принесли цвета, кружащиеся в голове, и сегодня ярче, чем обычно, но укрощенный гнев обратил их в пар. Несмотря на богохульство, Масима воспользовался Перемещением, причем через Переходные Врата, которые не только были созданы Силой, но мужчинами, использующими Силу. И независимо оттого, что он провозглашал, делал все, чтобы остаться на западе как можно дольше, не помогая спасать Фэйли. Перрин доверял людям, пока они оставались надежными, но один запах Масимы сразу же подсказал ему, что парень был столь же безумен, как бешеное животное, и не заслуживал ни малейшего доверия.

Он обдумывал варианты остановить эту схему, чтобы это ни было. Остановить убийства и поджоги Масимы. У Пророка при себе имелось десять или двенадцать тысяч человек, возможно больше — никто не был в состоянии сделать правильный подсчет, учитывая беспорядок, царящий в их лагере — в то время как за Перрином следовали меньше, чем четверть людей от этого числа, несколько сотен из них — возницы, конюхи и прочие, которые были более помехой, чем помощью в бою, но все же с тремя Айз Седай и двумя Аша'манами, не говоря уже о шести Хранительницах Мудрости. Он мог остановить Масиму. Мудрые и две из трех Айз Седай захотели бы принять в этом участие. Больше, чем просто захотели бы. Они хотели видеть Масиму мертвым. Но его разрозненная армия только раздробилась бы при этом на сотни меньших банд, которые рассеялись бы по всей Алтаре и за ее пределами, грабя и убивая, только уже во имя себя, а не от имени Возрожденного Дракона. «Разбить Шайдо, значит сделать то же самое», — подумал он, и отодвинул эту мысль подальше. Нейтрализация Масимы заняла бы время, которого у него не было. Этот безумец может подождать, пока Фэйли не будет спасена. Пока Шайдо не будут размолоты в щепки.

«Что в третьих, Селанда?» — сказал он грубо. К его удивлению, запах беспокойства, исходящий от женщины стал еще гуще.

«Хавиар видел кое-кого», — она сказала медленно. «Он не сказал мне сначала». Ее голос на мгновение стал жестким. «Я удостоверилась, что такого больше не произойдет!» Глубоко вздохнув, она, казалось, боролась с собой, но затем выпалила, — «Масури Седай навестила Масиму… Пророка. Это правда, милорд, поверьте! Хавиар видел ее не раз. Она проходит в их лагерь тайно, одним и тем же путем, закутавшись в плащ, но он дважды смог хорошо разглядеть на ее лицо. Ее каждый раз сопровождает мужчина, и иногда с ней приходит другая женщина. Хавиар не разглядел мужчину достаточно хорошо, чтобы убедиться, но описание соответствует Ровайру, Стражу Масури, и Хавиар уверен, что вторая женщина — Анноура Седай.»

Она резко осеклась, ее глаза мрачно сияли в лунном свете, пока она смотрела на него. Свет, она столь же сильно волновалась о том, как он воспримет это, как и о том, что именно это означало! Он вынудил свои руки разжаться. Масима презирал Айз Седай так же сильно, как Друзей Темного. Он почти объявил их Друзьями Темного. Итак, из-за чего бы ему принимать у себя двух Сестер? Почему они пришли к нему? Мнение Анноуры относительно Масимы оставалось скрытым за непроницаемым лицом Айз Седай и двусмысленными высказываниями, которые могли подразумевать, что угодно, но Масури высказалась прямо, что этот человек должен быть убит подобно бешеной собаке.

«Убедись, что Хавиар и Нерион внимательно присматривают за сестрами, и узнай, не смогут ли они подслушать одну из их встреч с Масимой». Мог ли Хавиар ошибиться? Нет, в лагере Масимы было немного женщин. Собственно говоря, это и делало невероятным, что уроженец Тира мог перепутать одну из тех немытых, с мертвыми глазами, ведьм с Масури. Вид женщин, желающих идти с Масимой, обычно заставлял мужчин выглядеть Лудильщиками. «Скажите им, чтобы поостереглись. Лучше упустить шанс подслушать, чем быть схваченным во время такой попытки. Нет никакой пользы в том, что их повесят на дереве». Перрин знал, что он говорил грубо, и попробовал сделать свой голос более мягким. Это стало труднее, с тех пор как Фэйли похитили. «Прекрасная работа, Селанда». По крайней мере, хоть это прозвучало не так, как будто он лаял на нее. «Твоя, Хавиара и Нериона. Фэйли была бы горда за вас, если бы она знала».

Улыбка осветила ее лицо, и если бы она смогла, она вытянулась еще сильнее. Гордость, чистая и яркая, гордость победы, почти заслонила остальные запахи, исходящие от нее! — «Спасибо, милорд. Спасибо!» Можно было подумать, что он наградил ее. Возможно, так и будет, пришла мысль в его голову. Хотя, если подумать, Фэйли могла бы быть и недовольна тем, что он использовал ее шпионов, или даже тем, что узнал про них. Когда-то мысль о рассерженной Фэйли тревожила его, но это было до того, как он узнал про ее шпионов. И еще оставался небольшой вопрос о Сломанной Короне, о которой проговорился Илайас. Каждый всегда говорил, что у «жены есть свои тайны», но всему же есть предел!

Поправляя плащ на своих узких плечах одной рукой, Балвер покашлял в кулак другой. «Хорошо сказано, милорд. Очень хорошо сказано. Миледи, я уверен, что Вы хотите передать инструкции Лорда Перрина как можно скорее. Это следует сделать, чтобы не возникло никаких недоразумений.»

Селанда закивала, не сводя глаз с Перрина. Ее рот открылся, и Перрин был уверен, что она намеревалась сказать кое-что о надежде, что он найдет воду и прохладу. Свет, вода была одной из тех вещей, которой было в достатке, даже если она и была главным образом заморожена, и в это время года, никто не нуждался в прохладе даже в полдень! Она, вероятно, поняла это, потому заколебалась перед тем как сказать, — « Вы очень добры, милорд. Если я могу быть настолько смелой, именно эту доброту заметила в Вас Леди Фэйли».

Перрин наклонил голову в благодарность. Во рту был вкус пепла. Доброта была забавным способом завоевать благосклонность Фэйли, особенно для мужа, который все еще не отыскал ее за две недели поисков. Девы сказали, что ее сделали гай'шайн, и что с ней не будут обращаться плохо, но они должны были признать, что эти Шайдо уже нарушили обычаи сотней различных способов.

На его взгляд, быть похищенным уже было достаточно плохим обращением. Горький пепел.

«Леди все сделает хорошо, милорд», — мягко сказал Балвер, наблюдая за Селандой, исчезающей в темноте среди телег. Это одобрение было неожиданным. Обычно он пробовал отговорить Перрина использовать Селанду и ее друзей на основании того, что они были импульсивны и ненадежны. «У нее есть нужные инстинкты. У кайриенцев они есть, обычно, у тайренцев тоже, до некоторой степени, по крайней мере, у дворян, особенно теперь…» — отрезал он резко, и осторожно посмотрел на Перрина. Если бы это был другой человек, Перрин полагал бы, что он сказал больше, чем собирался, но он сомневался, что Балвер смог бы зайти так далеко. Его запах оставался постоянным, не изменяясь, как это было бы у неуверенных в себе людей. — "Я могу добавить один или два пункта к ее сообщению, милорд? "

Хруст копыт по снегу объявил о появлении Айрама, ведущего серо-коричневого жеребца Перрина и своего собственного долговязого серого мерина. Эти два животных пытались укусить друг друга, и Айрам крепко держал их по отдельности, хотя и с трудом. Балвер вздохнул.

«Вы можете изложить все, что нужно в присутствии Айрама, Мастер Балвер», — сказал Перрин. Маленький человек наклонил голову в неохотном согласии, и вновь вздохнул. Каждый в лагере знал, что Балвер умел собрать воедино слухи, случайно услышанные замечания и поступки людей, чтобы сформировать картину того, что происходило в действительности или что могло бы случиться. И сам Балвер полагал, что это — часть его работы как секретаря, но по каким-то причинам он любил притворяться, что он никогда не делал ничего подобного. Это был безобидный обман, и Перрин пытался эго высмеять.

Приняв поводья Ходока из рук Айрама, он сказал, — «Айрам, ненадолго погуляй сзади. Я должен поговорить с Мастером Балвером наедине». — Вздох Балвера был настолько слаб, что только Перрин расслышал его.

Айрам без единого слова пристроился позади, поскольку они уже начали идти. Замерзший наст затрещал под ногами, но его запах снова стал острым и вперемешку с тонким, запахом угрюмости. На сей раз, Перрин узнал запах, но обратил на него внимания не больше, чем обычно. Айрам ревновал к любому, кто проводил с ним время, кроме Фэйли. Перрин не видел возможности положить этому конец, и привык к чувству собственничества Айрама. Пока они шли вместе, Балвер оглядывался через плечо, чтобы посмотреть, достаточно Айрам далеко, чтобы не слышать слова, когда он решится их произнести. Тонкой бритвой запах Балвера прорезала подозрительность, необычайно чистая и холодная, выглядевшая противоположностью ревности Айрама. Невозможно изменить мужчин, которые не хотели меняться.

Коновязи и повозки были расположены в середине лагеря, где ворам было бы сложно до них добраться, и хотя небо все еще выглядело черным для большинства глаз, возницы и конюхи, спавшие поближе к своей собственности, уже проснулись и сворачивали одеяла, некоторые поправляли шалаши, сделанные из сосновых ветвей и веток деревьев, собранных в окрестных лесах, надеясь, что они еще пригодятся для следующей ночевки. Костры для приготовления пищи были уже разведены, над ними виднелись небольшие черные котелки, хотя кроме овсянки или сушеных бобов, еды больше не было. Охота и ловля давали немного мяса — оленей и кроликов, куропаток и тетеревов, других животных и птиц, но это были мелочи, по сравнению с числом едоков, и с момента переправы через Элдар припасы покупать было негде. За Перрином следовали рябь поклонов и реверансов, с пожеланиями «доброго утра, милорду» и благословений Света, но мужчины и женщины, видевшие его, оставляли попытки обустроить свои убежища, а кое-кто начинал разбирать их, словно они ощутили его намерение продолжать движение. Они уже хорошо его знали к настоящему времени. С того дня, когда до него дошло, каким он был болваном, он не проводил двух ночей на одном месте. Не останавливаясь, он отвечал на их приветствия.

Остальная часть лагеря образовала тонкое кольцо вокруг лошадей и телег, лицом к окружающему лесу. Здесь были двуреченцы, разделенные на четыре группы и всадники из Гаэлдана и Майена, стоящие между ними. Кто бы ни к ним не приблизился, с любой стороны он столкнется с лучниками Двуречья и обученной конницей. Больше всего опасения у Перрина вызывало не внезапное нападение Шайдо, а скорее Масима. Он, казалось, следовал за ним достаточно мирно, но кроме этих новостей насчет набегов, за прошлые две недели пропало без следа девять гаэлданцев и восемь майенцев, и никто не считал их дезертирами. До того, в день похищения Фэйли, двадцать майенцев попали в засаду и были убиты, и никто не подозревал никого иного, кроме людей Масимы. Так что хрупкий мир существовал, но странный и тернистый мир, но никто не поставил бы и медяка на то, что так будет продолжаться всегда, скорее ставка была бы заведомо проиграна. Масима делал вид, что не представляет никакой опасности для этого хрупкого равновесия, но его последователи, казалось, нимало о том не заботились, и какую бы невинность не изображал Масима, он был их вождем, и от него они получали приказы. Так или иначе, Перрин собирался потерпеть, пока Фэйли не будет снова свободна. А пока он сделал свой лагерь слишком крепким орешком, чтобы его раскусить, что было еще одним способом сохранить мир.

Айил настояли на наличии собственного слоя в этом странном пироге, получившимся из лагеря, хотя их было менее пятидесяти, считая гай'шайн, обслуживающих Хранительниц Мудрости, и он задержался, взглянув на их низкие темные палатки. Единственные другие палатки в лагере принадлежали Берелейн и ее двум горничным, на другой стороне лагеря, невдалеке от немногих сохранившихся зданий Брайтона. Орды блох и вшей сделали их непригодными для жилья, даже для закаленных солдат, ищущих убежище от холода, а сараи были гнилыми и ветхими, которые ветер, завывая, продувал насквозь, и наполнены еще худшими паразитами, чем дома. Девы и Гаул, единственный мужчина среди Айил, не бывший гай'шайн, ушли с разведчиками, и в палатках Айил было тихо, но запах дыма, исходящий из отдушин, подсказал ему, что гай’шайн готовили завтрак для Хранительниц Мудрости, или уже накрывали его. Анноура, советница Берелейн, обычно и делила с ней шатер, но Масури и Сеонид останутся с Хранительницами Мудрости, возможно даже помогая гай'шайн приготовить завтрак. Они все еще пытались скрыть тот факт, что Мудрые считали их ученицами, хотя, наверное, каждый в лагере уже знал об этом. Любой, кто видел Айз Седай самостоятельно носящих дрова или воду, или слышал хоть раз разговоры об их усталости, мог это понять. Две Айз Седай принесли клятву Ранду — и снова в его голове взрывом закружились цвета, и снова они разбились о его негасимый гнев — но Эдарру и других Хранительниц Мудрости специально послали, чтобы за ними следить.

Только сами Айз Седай знали, как сильно держали их собственные клятвы, или сколько свободы они оставляли для маневра, играя словами, но ни одной не разрешалось прыгать, пока Хранительница не скажет «лягушка». Сеонид и Масури сказали, что Масима должен быть убит, словно бешеная собака, с чем согласились и Хранительницы. По крайней мере, они так сказали. Они не приносили никаких Трех Клятв, чтобы говорить правду, и думать правдиво, эта особенная клятва сдерживала Айз Седай больше на бумаге, чем на деле. Но он, кажется, припомнил, как одна из Хранительниц говорила ему, что Масури считает, что и бешеную собаку можно посадить на цепь. Нельзя прыгать, пока Хранительницы не сказали «лягушка». Это очень походило на головоломку, собираемую из набора металлических частей, выкованных кузнецом, с остро отточенными гранями. Он должен был собрать ее, но одна ошибка — и он мог порезаться до кости.

Краем глаза Перрин видел Балвера, наблюдающего за ним исподтишка, задумчиво скривив губы. Птица, изучающая кое-что новое, без всякого опасения и не голодная, просто любопытная. Подобрав поводья Ходока, он пошел быстрее, так что человечек, чтобы не отстать, вынужден был увеличить свой широкий шаг, превратив его в маленькие скачки.

Часть двуреченцев стояли лагерем рядом с Айил, лицом на северо-восток, и Перин решал не пройтись ли немного на север, туда, где поселились гаэлданские всадники, или на юг — к ближайшим частям майенцев, но глубокого вздохнув, заставил себя вести лошадь сквозь лагерь своих друзей и соседей. Они все были уже на ногах, одеты в плащи и сжигали остатки шалашей в кострах, готовя еду или подогревая остатки кролика, оставшиеся с прошлой ночи, в котлах с овсянкой. Разговоры замолкали, и запах настороженности становился гуще, едва поднимались головы, чтобы посмотреть на него. Точильные камни замирали, точа сталь, а затем вновь начинали скрежетать. Луки были их любимым оружием, но каждый также был вооружен тяжелым кинжалом или коротким мечом, иногда даже длинным мечом, и они собрали все копья, алебарды и какие-то пики со странными лезвиями и шипами, которые Шайдо даже не удостоили бы внимания во время грабежа. Копья, к которым их руки уже привыкли, используя в поединках по праздникам длинные посохи, которые не сильно отличаются от пики, только утяжеленные металлом с одного конца. Их лица выглядели изможденными, голодными и замкнутыми.