Глава 1

«В последний раз, честное слово, в последний раз я еду этим чертовым метро», — клялась сама себе Джерри Томпсон, чувствуя себя Скарлетт О'Хара, выкапывающей репу из-под дымящихся руин Атланты. Но это был Нью-Йорк, а не Атланта, и вокруг не было руин. Вокруг была жизнь, ее город, хотя она и родилась не в Нью-Йорке, и сбегала из него, правда, всякий раз возвращаясь. Нью-Йорк казался ей волнующим до глубины души, сумасбродным (и таким безразличным!) любовником. Нью-Йорк — это ее новая работа, новая любовь, запах свежей краски в квартире. Нью-Йорк обещал ей многое, несмотря на то что все окружающие, казалось, терпели неудачу за неудачей. Она продиралась сквозь толпу в утренний час пик, пытаясь не обращать внимание на похмелье, оставшееся после минувшей ночи, она прокладывала дорогу обратно — и наконец, вынырнула на поверхность и пошла по Пятнадцатой улице.

Отель «Плаза» походил на оазис в пустыне ужасающего прогресса. Он всегда представлялся ей в виде семидесятилетнего джентльмена, выглядывающего на улицу из окна верхнего этажа и ни за что не свете не желающего спуститься вниз, в грязный бардак нью-йоркских улиц. Он казался абсолютно чуждым творящейся вокруг суматохе. И именно в этом отеле находился ее новый офис, где Джерри собиралась работать секретаршей знаменитого Сэма Лео Либры.

Она еще никогда с ним не встречалась. Работу ей предложили в агентстве по найму. Сам же Сэм Лео Либра в то время находился в своем главном офисе в Калифорнии. Сейчас он прибыл в Нью-Йорк, чтобы открыть новый постоянный офис на восточном побережье. Женщина из агентства по найму рассматривала ее так, как будто выбирала актрису на новую роль. По ее мнению это должна была быть среднего роста двадцатишестилетняя девушка с блестящими каштановыми волосами, бесхитростными зелеными глазами, непременными веснушками на носу, с достаточно умным, доброжелательным лицом. Девушка, которая любит улыбаться, но которую не так-то легко смутить. В общем, девушка, к которой без колебаний можно обратиться на улице с вопросом и которая, несомненно, вам все подробно объяснит, а не бросится сломя голову от греха подальше — так, на всякий случай, даже если ей ничего и не угрожает.

— Вы пять лет проработали в киноиндустрии сначала здесь, в Нью-Йорке, а потом в Париже и Риме, — задумчиво протянула женщина в агентстве. — Почему вы вернулись? — спросила она.

— Потому что я не видела Парижа и Рима. С девяти утра до восьми тридцати вечера я сидела в офисе, а когда, наконец, выбиралась из него, то была уже слишком усталой, чтобы пойти куда-нибудь.

— А деньги? Это существенный для вас вопрос?

— Я уже не девочка, чтобы работать задаром, даже если работа достаточно интересная.

— И вы достаточно квалифицированы к тому же, — с улыбкой прибавила женщина. И продолжила: — Вам и не придется работать за бесценок. Но, знаете, когда видишь, сколько зарабатывают вокруг, при этом не прикладывая никаких усилий, начинает казаться, что тебе явно не доплачивают.

— Я не надеюсь на гонорары кинозвезд, — ответила Джерри.

— Вы будете получать две сотни в неделю.

— Господи Боже мой!

— Не радуйтесь особенно, — продолжала женщина. — На первых порах эта сумма не покажется вам столь большой. Рабочий день — с девяти утра до восьми тридцати вечера, иногда дольше. Вы должны уметь хранить секреты, научиться убедительно лгать и при этом выглядеть так, как будто вы на вершине блаженства и счастья. Справитесь?

— Вот уже сколько лет я этим и занимаюсь, — убедительно солгала Джерри.

— Надеюсь, у вас отдельная квартира? — поинтересовалась женщина.

— А какое это имеет значение?

— Телефон. Мистер Либра не любит, когда к телефону подходят соседи по квартире. В любом случае, вы можете поставить себе индивидуальный телефон. Мистер Либра готов его оплатить.

— Я живу одна.

— И автоответчик.

— А за него кто будет платить? — поинтересовалась Джерри.

Женщина из агентства внимательно посмотрела на нее.

— Я думаю, вам он необходим. Вы будете много работать по ночам. Вы сможете удерживать сумму на его оплату из налогов. «Похоже, мистеру Либре нравится вмешиваться в чужую жизнь, — подумала Джерри. — Интересно, как он выглядит? Но за две сотни в неделю — стоит ли возмущаться? Она всегда мечтала о телефоне. Хотя и не знала сейчас ни одного человека, кто бы мог позвонить ей. Нью-Йорк сильно изменился за те два года, что она пробыла в Европе — все одинокие мужчины как в воду канули. А может быть она сама изменилась?

— О да, — сказала вдруг женщина из агентства, впервые за время собеседования, отводя взгляд в сторону, — и еще он хочет знать, как часто вы принимаете ванну.

— Что???

— Не надо на меня так смотреть. Не я, а он хочет это знать.

— Простите, меня нанимают на должность секретаря или девочки по вызову?

— Ну что вы! Похоже, предыдущая его секретарша не отличалась чистоплотностью.

— Естественно, я принимаю ванну каждый день, — презрительно ответила Джерри.

— Только один раз в день? — переспросила женщина.

Джерри уставилась на нее. Дамочка, похоже, была чистюлей.

— Один раз в день, — повторила Джерри. — Дважды в неделю мою волосы и всегда чищу зубы после еды. А как часто принимает ванну мистер Либра?

— О, милочка, — ответила женщина, — он, кажется, моется постоянно.

Этот разговор состоялся в прошлый четверг, а уже в пятницу Джерри сняла новую квартиру на четвертом этаже перестроенного заново дома из темного кирпича на Восточной Семидесятой улице. Три комнаты, настоящий камин, из окна неплохой вид — даже деревья растут. За двести пятьдесят долларов в месяц. Это, конечно, грабеж, но ничего лучше ей найти не удалось. Всю следующую неделю квартиру приводили в порядок и сейчас там нестерпимо пахло свежей краской. Зато в спальне стоял зеленый телефонный аппарат, в гостиной — белый, а на стене в ванной — висел розовый. Из остатков заработанных в Европе денег Джерри отложила немного на еду и проезд, и истратила семнадцать долларов на розовую пену для ванной. «Пусть попробует только выгнать меня после всего этого!» — решила Джерри.

И наконец наступило утро понедельника. Джерри приняла ванну, вымыла голову, надушилась и наложила на лицо косметику. При этом руки так дрожали, что она потратила почти полчаса, наклеивая накладные ресницы. Оделась она, на ее взгляд, безукоризненно. Хотя после всех усилий сама себе напоминала скорее девушку, отправляющуюся на свидание, чем секретаршу, приступающую к работе. Но черт их знает, как сегодня должны выглядеть ответственные секретарши? Джерри сильно нервничала. Ей безумно нужна была эта работа. Из-за нее пришлось влезть в такие долги, что она не имела никакого желания ее потерять. Но кроме нервозности Джерри переполняло и приятное чувство, что она наконец-то обосновалась в Нью-Йорке, устроилась так, как ей самой нравится; у нее есть интересная, захватывающая работа, отличная квартира и достаточно денег, чтобы теперь же почувствовать себя взрослой. Джерри уже влюбилась в свою работу, впрочем, отдавая себе отчет, что она может оказаться сплошным кошмаром. Дверь в люкс Сэма Лео Либры была открыта. Перед дверью суетились мальчики-портье. Вдоль стены стоял длинный ряд дорогих, чем-то неуловимо похожих друг на друга чемоданов и чемоданчиков. В фойе стояла молоденькая стройная блондинка в мини-юбке, белых носочках и школьном галстуке. В руках она держала блокнот, а на носике размером с кнопку едва держались огромные очки. Волосы были собраны в два пучка над ушами.

— Должно быть семьдесят два места, — повторяла девушка. — Семьдесят два. И не вздумайте уйти отсюда, пока я все не пересчитаю. Где пальто? Где пальто, в конце-то концов?

— В лифте, — ответил один из мальчишек-носильщиков. — Как, вы оставили мое норковое пальто в лифте?!

— Мадам, лифтер присмотрит за ним. Не волнуйтесь, мадам.

— Простите, — вступила в разговор Джерри. — Я — Джеральдин Томпсон. Новый секретарь мистера Либры. Он здесь?

— Я не знаю. Сейчас не до него, — ответила девушка. Она сняла свои громадные очки и вежливо сказала Джерри: — Я его жена, Лиззи Либра.

Она оказалась вовсе не маленькой девчонкой, а сорокалетней женщиной. Джерри испытала нечто вроде шока: на ее глазах худенькая девочка-подросток с хвостиками на голове превратилась в женщину с жестким маленьким лицом и проницательными беспокойными глазами. Но это открытие не пугало, а скорее интриговало.

— И как вас называют? — спросила женщина. — Джерри?

— Да.

— Отлично. Позвоните администратору. Пусть быстрее разберутся с этим чемоданным затором, закажите кофе и бутерброды. Здесь все утро будет столпотворение. Да! Еще сигареты, по пачке всех сортов и шесть пачек «Галуаза» для меня. Вы уже встречались с моим мужем?

— Нет. Меня наняли здесь, в агентстве. Мистер Либра находился в это время на побережье.

— Он там. — Лиззи Либра кивнула в сторону люкса, и вновь уткнулась в свой список.

Джерри направилась в сторону гостиной через фойе, пол которого был устлан ковром. Из высоких окон открывался вид на Центральный парк и фонтан перед «Плазой», а внизу, перед отелем, выстроилась шеренга такси. В номере царила абсолютная тишина, нарушаемая лишь легким звуком работающего кондиционера с увлажнителем воздуха. Повсюду стояли вазы с цветами. Холл из-за жары и влажности напоминал оранжерею. Воздух был насыщен ароматами цветом, столь приторными, что они отозвались легкой болью в пустом желудке Джерри — она так нервничала в это утро, что не стала завтракать. Джерри подошла к окнам, которые оказались плотно закрытыми. Внутрь не проникал ни один звук с улицы, ни одно дуновение ветерка. Она закурила сигарету и наблюдала, как дым таинственно исчезает прямо у нее на глазах.

Обычные непритязательные картины над камином кто-то успел заменить внушительным, написанным маслом портретом Сильвии Полидор, первой леди экрана, которая стала первым из самых известных клиентов Сэма Лео Либры. Люди постоянно повторяли: «О, знаем, знаем, Сэм Лео Либра — это менеджер Сильвии Полидор». Портрет был вставлен в роскошную раму. Создавалось впечатление, будто некий бизнесмен вставил в рамочку и повесил на видное место свой первый заработанный доллар.

На столе стоял телефон, размером и изобилием кнопок напоминающий детский компьютер. Рядом — маленький гостиничный аппарат. Джерри позвонила администратору и затем окинула взглядом все остальное: печатную машинку, телефонные справочники, блокноты, карандаши, книгу-ежедневник. Делать было больше нечего. Оставалось только ждать. Звук работающего кондиционера напоминал дыхание чудовища, притаившегося где-то поблизости. Джерри направилась на поиски спальни.

Спальня отличалась изысканностью, хотя и была завалена грудой багажа. Две двухспальные кровати разделял маленький столик, на котором стоял кнопочный телефон. Окна тоже оказались плотно закрыты. Здесь тоже работал кондиционер и увлажнитель, хотя цветов нигде не было. Джерри вспомнила слова своей матери: «Никогда не спи в комнате, где есть цветы. Они отнимают у тебя воздух».

— Мистер Либра, — робко позвала Джерри.

Никакого ответа. Похоже, никого здесь нет. Дверь в ванную была приоткрыта. Там горел свет.

— Мистер Либра? — снова позвала Джерри.

Может быть, никакого мистера Либра нет и в помине. Может быть, он похож на Волшебника из страны Оз — сложный механизм и усилитель голоса. Джерри так распсиховалась, что немедленно направилась к ванной, распахнула дверь и вошла.

Пол ванной комнаты наполовину прикрывали чистые белые полотенца. В дальнем углу, на коленях стоял мужчина, полностью поглощенный своим занятием. Он чистил лизолом кафельный пол ванной. Одет он был в бордовый шелковый халат, и такого же бордового цвета были его волосы.

Джерри издала нечленораздельное восклицание и собралась выскользнуть из ванной. Но мужчина ее заметил. Сначала его лицо отразило ужас, который тут же сменился гневом. Джерри мгновенно поняла кто это: Волшебник из страны Оз собственной персоной — то, что скрывается за сложными механизмами и динамиками.

— Кто вы и что вам здесь нужно? — резко спросил он.

— Я — секретарша мистера Либры и просто хотела бы воспользоваться ванной, когда вы закончите, сэр. Извините за беспокойство. Я вас не заметила. Еще раз извините, — со слабой улыбкой сказала Джерри. Черт! Ну и впечатление же она производит! Он выставит ее сейчас вон или заставит доделывать свою работу — чистить и без того идеально чистый пол. Ни то, ни другое Джерри не устраивало.

Сэм Лео Либра поднялся на ноги и осторожно направился к ней по чистым полотенцам. Теперь он выглядел спокойным. Волосы были влажными и блестящими, как будто он только что их вымыл. Красновато-каштановая поросль виднелась и в разрезе воротничка белоснежной рубашки, которая оказалась надета под бордовым шелковым халатом. Завитки волос такого же странного цвета покрывали его запястья и тыльную сторону ладоней. Он вообще был похож на очень чистого, только что вымытого зверька.

— Вы — мисс Томпсон, — констатировал он.

— Да, сэр.

— Я буду называть вас Джерри. А вы зовите меня — мистером Либра. Без всяких «сэров». Я не так уж и стар.

— Хорошо, мистер Либра, — согласилась Джерри. На вид ему действительно было лет сорок — столько же, сколько и его жене.

— Никогда нельзя доверять первому впечатлению, — продолжал он. — Конечно, здесь все вымыто и вычищено, но кто знает, что за грязнули здесь жили раньше? Не правда ли?

— Да-да, конечно, — поспешила согласиться Джерри.

— Воспользуйтесь пока женской комнатой в холле. Я освобожусь минут через пятнадцать.

«Игры власть имущих, — подумала про себя Джерри, пытаясь одновременно понять, хочется ей или не хочется понравиться мистеру Либре. — Пусть подчиненные знают свое место. Для нее сойдет и общественный туалет в фойе. О'кей, если ему хочется поиграть, я тоже могу».

— Я скоро вернусь, — томным голоском сказала Джерри.

С возвращением Джерри не торопилась. Остановилась у газетного киоска, купила свежую газету. Ничего нового. Лишь некрологи и репортажи о похоронах Дугласа Хенри, кинозвезды прошлых лет. Она прочла об этом, поднимаясь по эскалатору: один из тех, кто нес гроб великого актера, был Сэм Лео Либра — личный менеджер Дугласа Хенри. Хорошо известно, писалось в газете, что у Сэма Лео Либры всегда только двенадцать клиентов — ни больше, ни меньше. Голливуд и Нью-Йорк полнятся слухами, кого же возьмет Либра на освободившееся место.

В холле перед люксом была суматоха. Дежурный полицейский пытался выставить трех девиц-малолеток. Двум из них на вид было лет четырнадцать. На прыщавых лицах тонна грима. Одеты они были так, будто собирались на дискотеку в пластиковых мини-платьях, на глазах — огромные искусственные ресницы. Третья девица выглядела по меньшей мере странно: росту почти пять футов, с испуганным маленьким личиком и огромными глазами, вес ее был, должно быть, фунтов семьдесят пять. Она была похожа на бедную куклу. В глазах застыли слезы. В отличие от нее на лицах ее спутниц были агрессия и досада.

— Пожалуйста, — сказала Бедная Кукла. — О, пожалуйста! Мы же здесь ждем с шести утра. Мы только хотели увидеть его.

— Мы только хотели сделать ему подарок, — проныла Агрессивная Номер Один.

— Нечего здесь болтаться, — отрезал полицейский. — Вы беспокоите наших гостей.

— Мы будем ждать тихо как мышки, ни одного слова не произнесем, упрашивала Агрессивная Номер Два.

— Придется вам подождать на улице. Пошли отсюда, быстро! — отрубил полицейский.

Кукла съежилась, две остальные захихикали.

— А можно нам все-таки оставить наш подарок? — не отставала Агрессивная Номер Один.

— Донна, нечего тут оставлять! — взвизгнула Номер Два. — Тогда мы вообще никогда не увидим его.

— Нет здесь никакого Шального Дедди, которого вы ждете, — ответил полицейский. — Я который раз вам уже это повторяю, а вы мне не верите.

— Да, верим, верим, — заявила Донна. — Но мы знаем точно, что он здесь. Ведь его рекламный представитель здесь.

«Рекламный представитель», — улыбнулась про себя Джерри. Вот бы Либру перекосило.

— Но она же здесь работает! — воскликнула Номер Два, бросаясь к Джерри. — Ведь правда Шальной Дедди приезжает? Правда?

— Я не знаю, кто такой Шальной Дедди, — ответила Джерри.

— Вы не знаете? — все три девицы застыли в изумлении.

— Нет.

— Ну хорошо, хорошо. Я прослежу, чтобы он получил свой подарок, если он здесь объявится.

— Что ты по этому думаешь, Мишель? — поинтересовалась Донна.

— Не знаю. А ты, Барри?

Бедная Кукла засмущалась и выдавила:

— Нам наверное лучше все-таки подождать на улице.

Мишель взглянула на огромные часы на своем запястье и заявила:

— Да не могу я его ждать. И так уже опаздываю на занятия по английскому. Сколько же можно…

— Но ты должна быть готовой пожертвовать, — еле слышно прошептала Барри.

— Да-а-а. Но мне вовсе не улыбается провалиться на экзаменах.

— Вы обсудите свои проблемы на улице, — перебил их полицейский, подталкивая девчонок к эскалатору.

Джерри к могла без улыбки наблюдать эту сцену. Она слишком хорошо еще помнила себя в этом возрасте, и было искренне жаль их.

— Это еще ерунда, — сказал полицейский. — Видели бы вы, что творилось, когда приезжали «Битлз». Их, бедных, эти детишки чуть не задушили.

В люксе Лиззи Либра пыталась разместить все свои семьдесят два места багажа. Горничные распаковывали посуду для завтрака и отдавали заказы на кофе и закуску. Сэм Лео Либра переоделся в серебристо-серый шелковый костюм, на шее — тончайший шелковый галстук такого же цвета. Он размещал сигареты в огромной баккарской вазе на кофейном столике перед диваном. В воздухе пахло смесью дезинфекции и ароматом цветов. — Ты бы убралась отсюда на сегодня, Лиззи, — ласково сказал он. — Какие у тебя планы?

— Собираюсь на ланч с Элейн Феллин, надо же войти в курс последних новостей, потом — к своему психоаналитику. На обратном пути пройдусь по магазинам, чтобы прийти в себя от всего этого.

— Отлично.

— Элейн заедет за мной в двенадцать.

— Да-да. А до двенадцати что ты здесь собираешься делать?

— Одеваться, — отрезала Лиззи и направилась в ванную, захлопнув за собой дверь. Затем дверь снова открылась, и Лиззи, высунув голову, с иронией сказала Джерри: — Мой муж — он у меня такой заботливый. — И затем дверь снова захлопнулась.

— Делать мне больше нечего, как о тебе заботиться! — рявкнул Либра. — Я только хочу быть уверенным, что ты уберешься отсюда, когда мне нужно работать. — Он повернулся к Джерри. — Этими походами к психоаналитикам моя жена всегда сводит меня с ума. Абсолютно не понимаю, за что я им плачу такие огромные деньги.

— А кто такой Шальной Дедди? — спросила Джерри.

— Если вы не знаете, то скоро узнаете, — ответил Либра. — Сегодня днем у него детское шоу. Подростки просто помешались. Он — их новый идол. Хочу перенести это шоу на вечернее время, лучше всего в полночь. В следующем месяце. Через день-два буду знать точно. Тогда о нем узнает вся страна.

— Детское шоу в полночь?

— А почему нет? Вы раньше слышали о чем-либо подобном?

— Нет, — ответила Джерри смутившись. Было что-то в этом мужчине, что держало ее настороже, ей хотелось защититься, оправдаться. Как-будто лишь ее собственная глупость не давала ей понять абсолютную естественность шоу для малышей в полночь.

Либра бросил взгляд на свои часы от Картье.

— Пока не начал собираться народ, расскажу вам немного о том, чем я тут занимаюсь. Сразу вы, конечно, все не усвоите, но постарайтесь. В противном случае — вы мне не нужны. Кофе хотите?

— Благодарю.

К ее удивлению он направился к столику и налил ей чашку кофе.

— Сливки, сахар?

— Черный, пожалуйста.

— Бутерброд?

На самом деле Джерри умирала с голоду, но побоялась, что бутерброд комом застрянет у нее в глотке, если события и дальше будут развиваться подобным образом. Она отказалась.

— Чуть позже, пожалуй.

Он подал ей чашку и салфетку.

— Присаживайтесь. Итак, в три тридцать мы посмотрим Шоу Шального Дедди, сами все поймете. Его жена, Элейн, заедет сюда за Лиззи. Настоящее имя Шального Дедди — вы не поверите, — еврейское: Мойша. Мойша Феллин. Когда встретитесь с ним, через пару дней, зовите его просто Дедди. Если назовете Мойшей, с ним инфаркт случится, и я потеряю клиента. Три дня назад я уже потерял одного подобным образом.

— Да, я знаю. Я прочитала в газете.

— Позор, — воскликнул Либра. — Он был почтенным стариком и очень талантливым, к тому же. В наши дни немного уже таких осталось. Сейчас одна шушера. Я же пытаюсь откопать что-нибудь достойное и привести их к успеху, которого они заслуживают. Вы возможно еще не понимаете, но скоро поймете я служу массам. Со всем своим талантом многие ничего не могут — если бы не я. Вы, надеюсь, уже знаете, что у меня всегда только двенадцать клиентов, не больше и не меньше. Я называю их своей «дерьмовой дюжиной», — он улыбнулся. — Я заключаю с каждым из них годичный контракт. Это поддерживает в них чувство незащищенности. Это очень важно в нашем бизнесе — таланты должны чувствовать себя незащищенными. В противном случае они начинают верить во всю ту ложь, которую я о них распространяю. Потом начинается мания величия. Они начинают считать, что человек, который их создал потом и кровью — то есть я, — недостоин их. Если же они работают и все получается, то через год я продлеваю контракт.

— Могу я задать вам один вопрос? — спросила Джерри.

— И не один. Сколько пожелаете.

— Если они действительно столь талантливы, как вы говорите, то что же им мешает уйти к кому-нибудь другому, когда контракт истекает?

На лице Либры заиграла улыбка Чеширского кота.

— Незащищенность. Вот почему они все терпят. Вы можете подумать, что я жестокий человек. Но это для их же блага. Я — для них самое лучшее, со мной они должны оставаться, кто бы их не переманивал. Найдется немало менеджеров и рекламных представителей, готовых сманить знаменитость. Но кто готов рискнуть, связавшись с безвестностью? Скажите на милость, почему бездарность, лишенная воображения, должна пожинать плоды того, что было посеяно и взрощено мною, а?

— Вы правы, — согласилась Джерри.

— Ну, конечно же, я прав. Есть кое-что еще, что вам стоит усвоить. Знаменитость, как бы высоко она не стояла, должна думать, что завтра может лишиться всего. Даже если удалось покорить Эверест, ни у кого нет гарантии, что завтра не скатишься оттуда вниз головой. Я никогда не позволяю им забыть об этом. И знаете почему? Потому что это — истина.

— Я не совсем с вами согласна, — ответила Джерри. — Ну, например, Джуди Гарланд — ею продолжали восхищаться, даже когда она ушла со сцены. Его глаза сузились от гнева.

— Послушайте, я могу отослать вас обратно в агентство по найму и с вами будет покончено. Понятно?

— Простите.

— Вам за пять минут можно найти замену. Всего лишь один телефонный звонок. И вы вернетесь к своим ничтожным компаниям. Вам этого хочется?

— Нет, сэр.

— Что вы сказали?

— Простите. Мне многому еще надо научиться. — Джерри чувствовала себя полной идиоткой. Лучше бы она не заикалась о Джуди Гарланд. Может, он просто вне себя от злости, что Джуди — не его клиент. Ей ведь про него ничего не известно, а он уже орет на нее как на кретинку. Она чувствовала, как ее лицо заливается краской.

— Я выбрал вас только потому, что люблю давать шанс молодым. Вы, действительно, слишком молоды для подобной работы. Мне нужно кто-нибудь с менее привлекательной физиономией. И вы не выглядите достаточно серьезной. — Но я серьезна! — воскликнула Джерри.

— Что вы говорите?

— Ну я же извинилась. Простите еще раз.

— Скажите: позвольте мне остаться. Я буду хорошей, — он уставился на нее так, как будто они играли в детскую игру: кто кого переглядит. Джерри почувствовала, как к глазам подступили слезы ярости и унижения и моргнула, потом аккуратно поставила чашку на столик, с излишней осторожностью, потому что на самом деле ей хотелось швырнуть ее через всю комнату, и пошла одеваться.

Либра молча продолжал разглядывать ее. Она сняла пальто с вешалки, накинула его и вежливо сказала:

— До свидания, мистер Либра.

Она уже взялась за ручку двери, как до нее донесся его смех.

— Рыжеволосая и темпераментная. Какая банальность, — продолжил он.

— Вам виднее, — с тошнотворной нежностью промурлыкала Джерри.

— Снимай-ка свое чертово пальто, жопа, и садись сюда.

— Всю жизнь мечтала.

— Ты еще не уволена.

— Знаю. Я увольняюсь по собственному желанию.

Либра подошел к Джерри и взял ее за плечи.

— Ну садись-же, ну… Ты мне нравишься. Садись. Уродины мне не нужны. Они меня угнетают. Ну садись же.

— Солдафон! — выдавила из себя Джерри. К собственному ужасу, она вдруг поняла, что действительно плачет. Какое счастье, что она не завтракала, иначе бы ее просто вырвало.

— Вот именно, — нежно ответил Либра. Он помог ей снять пальто и протянул ей носовой платок с монограммой. — Я просто хотел показать вам, как я обращаюсь со своими клиентами, как я поддерживаю в них чувство неуверенности. Теперь вы сами видите, как это делается. Вы собрались уходить лишь потому, что эта работа не является вашей жизнью. Для них же успех — это все. Но я хочу, чтобы вы знали, что и как я делаю, потому что вам предстоит очень важная роль. Вам придется собирать и склеивать осколки, на которые разбиваются их сердца после бесед со мной. Идеальное равновесие и все будут счастливы. Итак, садитесь.

— При одном условии, — произнесла Джерри.

Он взглянул на нее с самодовольным превосходством учителя, подшучивающего над юнцом-первогодкой, сморозившим глупость.

— Ладно.

— Вы никогда, никогда, повторяю, никогда, не будете называть меня жопой и ничем другим, даже отдаленно напоминающим это.

— Хорошо, — согласился он, явно забавляясь.

«Господи, — подумала Джерри. — Он же выиграл. Он выиграл. А я, кажется, за всю жизнь никого так не ненавидела, как его. Он выставил меня посмешищем, заставил почувствовать, будто я начисто лишена чувства юмора и тупа как пробка. А я даже не заметила, как все это произошло». И все же она не могла не восхититься им. Скорее всего, он и сам страдал от множества комплексов, если не сказать больше — тоже мне, леди Макбет, оттирающая повсюду воображаемые пятна и называющая своих клиентов «дерьмовой дюжиной»: если это не Фрейд чистой воды, тогда что же? Возможно, он ненавидит себя. Джерри даже стало его жалко. Казалось, он нуждался в чем-то, свойственном именно ей: возможно, в ясности взгляда аутсайдера. В любом случае, ей никогда еще не доводилось встречать такого интересного человека. Возможно ей удастся одержать над ним верх… может они даже и станут друзьями.

В дверь позвонили. Либра посмотрел на Джерри. Она с трудом сдержала улыбку и отправилась открывать.

За дверью высилось шестифутовое видение в белой замше. Его рот был растянут в белозубой улыбке, темные волосы аккуратно подстрижены, лоб закрывала челка, из-под которой сияли голубые глаза. Он был облачен в безупречный костюм, пиджак-френч в стиле Мао и белоснежные спортивные туфли из крокодиловой кожи. В руке он держал белый кейс.

— Хотелось бы увидеть злобного Либру, — произнес «замшевый» посетитель с улыбкой. — Меня зовут Нельсон.

— Привет, Нельсон, — сказал Либра. — Заходи. Познакомься с моей новой няней — Джерри Томпсон. Она будет заботиться о тебе, когда меня не будет на месте. Джерри, это мистер Нельсон, парикмахер светского общества, мой клиент.

— О, да она премиленькая, — сказал Нельсон, как будто Джерри не была рядом. — А где Лиззи?

— В спальне, — ответил Либра.

— Я конечно же пришел повидаться с тобой, но раз она здесь, займусь ее прической. Я хочу поздравить вас с вашим возвращением в Нью-Йорк. Мы все так рады, что ты снова среди нас.

— Но не навсегда, — ответил Либра. — Я сохраню и свой старый офис.

Нельсон хмыкнул.

— Заведешь себе куклу, и она будет летать туда и обратно из Калифорнии.

— Нельсон — это мое особое творение, — пояснил Либра. — Ты не будешь возражать, если я расскажу Джерри, приятель?

— Нет, конечно, я ведь всем обязан тебе.

— Когда Нельсон впервые заявился ко мне, он пытался пробиться наверх в одиночку. Море таланта и полное неумение его продавать. Он ходил в черной кожаной куртке с меховой отторочкой, в которой кишмя кишели блохи. — Не было там блох!

— А ездил он повсюду на огромном черном мотоцикле. Пережигал волосы в каком-то притоне в Гринвич-Вилледж, где с утра до ночи играли рок-н-ролл и клиенты прямо в бигуди отплясывали безумные танцы. Стоило мне только взглянуть на его черную кожу, уже все стало ясно. Я сказал ему: «Нельсон, так ты ничего не добьешься. Ты похож на мусорную кучу, и в этой куче и останешься. Я хочу, чтобы ты был весь в белом. Белый — это чистота, респектабельность, она вызывает доверие, как вызывает доверие врач. Нельсон сперва поныл для порядка.

— Вы хотели переодеть меня в белую замшу, — поправил Нельсон. — А к ней пристают остриженные волосы.

— Тогда я решил что на работе он будет носить белый «детский» костюм из какой-нибудь мягкой, скользящей, гладкой ткани. А все остальное время будет носить белую замшу. Для поддержания образа. Обратите внимание на его стрижку. Белый Рыцарь. Затем я представил его нескольким из моих знаменитых клиентов. Он сделал им прически. Они отправились на светские рауты. И дело сделано. На другое же утро они со своими прическами в газетных колонках светской жизни, а Нельсон — суперзвезда.

— Кстати, о клиентах, — заметил Нельсон, — я сейчас обслуживаю двух законодателей моды — СО. Прямо у них дома. Заметьте, я делаю прически и ему, и ей. Он теперь вообще никому не разрешает прикасаться к своей прическе, кроме меня.

— СО, — пояснил Либра Джерри, — это Питер и Пенни Поттер, «Светское Общество». Вы, конечно, читали про них.

Ну, конечно же, Джерри читала о них. Это была трагическая неизбежность: что они носили, куда ходили, как была украшена их квартира, что было подано на обед, в чем были гости, с кем они знакомы, и как они сами прекрасны. Они жили и развлекались словно сорокалетние, хотя на самом деле ей было девятнадцать, а ему — двадцать один. Он учился на последнем курсе колледжа, но они уже жили в десятикомнатных апартаментах, за которые, правда, платили родители, а когда закатывали приемы, то за креслом каждого гостя стоял ливрейный лакей, а затем очаровательные молодые друзья «золотой» парочки танцевали как безумные под забойный рок Кинга Джеймса Вершна, также клиента Либры. Весь этот маленький мирок был повязан круговой порукой.

— Как она вам понравилась с косичками, в которые были воткнуты леденцы на палочках? — поинтересовался Нельсон.

— Отличная прическа, — заметил Либра.

— И мне так кажется, — согласился Нельсон. — Особенно для нее, в таком возрасте. Я не люблю прически, лишенные декора — просто волосы — это так скучно. — Он профессиональным взглядом окинул Джерри. — Мне бы как-нибудь хотелось заняться вашим макияжем.

— Что-нибудь не так? — осведомилась Джерри.

— Пока не знаю, но с ним будет забавно поиграть, посмотреть, что получится. А у кого вы стрижетесь?

— В парикмахерской по соседству с домом.

— Господи, деточка, никогда не делайте этого. Вы только посмотрите на кончики волос! Вы же теперь работаете на Сэма Лео Либру, и вам придется иметь определенный имидж.

— Если Джерри будет хорошо работать, я, так и быть, разрешу ей отправиться к тебе, — заявил Либра. — Что ж ты не идешь к Лиззи?

Нельсон подошел к двери спальни и крикнул:

— Лиззи! Лиззи! Пришел завтруппой.

Лиззи распахнула дверь. Она была одета в белоснежный халатик, отделанный оборками и вышивкой, дюйма на четыре выше колен и розовые балетные тапочки. Волосы были распущены.

— Мне нужна невысокая худенькая женщина лет сорока пяти, — провозгласил Нельсон. — На роль девочки.

— Есть у меня одна на примете, — ответила Лиззи. — Ее зовут Нелли Нельсон.

— Мадам! Но эта роль прямо создана для вас! — взвизгнул Нельсон в восторге. — Это будет сенсация!

И они бросились друг другу на шею с объятиями и поцелуями.

— О, Нельсон, я так скучала без тебя! Я так рада, что ты здесь. Мне так много нужно тебе рассказать. — Лиззи похлопывала его по плечам, рукам, расправляла ворс костюма, гладила по лицу, но когда добралась до волос, он весь напрягся и резко отстранился. — Ну разве он не чудный? Нельсон, неужели ты не можешь быть серьезным?

— Если бы я был серьезным, вы бы, мисс, лишились домашнего любимчика, с которым можно поиграть.

— Твоя взяла.

— Лиззи, давай займемся твоей прической. Надеюсь, ты собираешься позавтракать действительно в элегантном месте.

Он нежно увлек ее в спальню и затворил за собой дверь.

— Он приносит мне целое состояние, — сухо заметил Либра.

— Неужто? — осведомилась Джерри.

Либра взглянул на портрет Сильвии Полидор, висевший над камином.

— В странное время мы живем, — продолжил он грустным голосом. — Теперь уж не встретишь таких, как Сильвия. Она была и до сих пор остается самой великой, она больше, чем сама жизнь. Нынешним сосункам это недоступно, они — лилипуты, увеличенные техническими средствами. Сильвия воплотила в действительность мечты всего общества. Мне оставалось лишь следовать за ней и утаивать от газетчиков ее сенсационные поступки, чтобы они не попали в прессу. Она даже замуж выходила правильно, — всегда. — Либра посмотрел на часы. — Я задержу вас еще на несколько минут, а затем позвоните телефонистке — пусть разблокируют мою линию. И заберите у нее оставленные сообщения. Так… с Нельсоном вы уже познакомились… С Золотой парочкой увидитесь на неделе. Скучнее их никого не встречал. Я называю их Клиентами Номер Одиннадцать и Одиннадцать с Половиной. Я занимаюсь двумя музыкальными группами: «Кинг Джеймс Вершн» — очень быстро поднимающаяся рок-команда, и вокальная группа «Шелка и Сатины» — пять негритянок из Филадельфии. Я заинтересовался ими исключительно из-за их солистки — Силки Морган. Остальная четверка — ничего особенного, подпевка. Собственно, это две пары сестер, а Силки они нашли в школе. Всем им от восемнадцати до двадцати. Теперь они вчетвером ненавидят Силки, а та, соответственно, платит им той же монетой. Со временем, я собираюсь изъять ее; думаю, она сможет покорить Бродвей. Ее подруги догадываются об этом, естественно, так что особой любви к ней не испытывают. Однако мы изображаем их любящей семейкой. Я надеюсь, вы свободны сегодня вечером?

— Да, могу быть свободна.

— Отлично. Тогда сходим сегодня на телевизионный марафон «Средство от астмы». Там будут петь «Шелка и Сатины». К тому же я должен повидаться с одним телевизионным режиссером — молодой парень, сделавший себе имя на видеоэффектах. Его зовут Дик Девере. Для тех, кто его знает и любит, он Дик Девойд. Запросто сможете в него влюбиться. Вы замужем?

— Нет.

— Есть с кем-нибудь отношения?

— Так, ничего особенного, — ответила Джерри. — Меня два года не было в Нью-Йорке.

— И что, все они переженились в ваше отсутствие?

— Нет, — ответила Джерри. — Как ни странно, никто, из тех, с кем у меня были серьезные отношения, не женился. Хотя на мне они тоже не женились. Так что это не комплимент.

— А кто вообще сегодня женится? — сказал Либра. — Я люблю Лиззи, но скажу вам правду: если бы я не был женат на ней, то ни на ком бы не женился, в том числе и на ней. Мы познакомились еще в колледже, и сейчас женаты уже двадцать лет. Двадцать лет назад я был неуверенным в себе пацаном, только что вырвавшимся из-под домашнего надзора, и мне больше всего хотелось как-нибудь себя проявить. Все девчонки вокруг были либо девственницами по призванию, а если не девственницами, то сбегали к симпатичным парням. У Лиззи был миллион поклонников, а она выбрала меня. По всей вероятности, за мою умную голову. Вот она и подцепила меня на крючок. Наша жизнь сложилась неплохо, свои взлеты и падения, как у всех, но у нас никогда не было детей. Правда, я никогда особенно не понимал, ради чего их заводят? А теперь я могу уложить в постель любую девчонку, они все меня хотят, потому что я старше. Я знаю, как с ними надо говорить и общаться. А они, в большинстве своем, думают, что я сделаю их знаменитыми. Но теперь я женат, и хотя это ни в коей мере не может меня остановить, некоторые неудобства все же создает.

Джерри безумно хотелось узнать, как же он отваживается укладываться в кровать со всеми этими девицами, при его-то любви к чистоте, но потом решила, что он их тоже предварительно обрабатывает лизолом. Он совершенно не привлекал ее в качестве возможного любовника, и его неожиданные откровения в первый же день знакомства поставили ее в неловкое положение. — Не думаю, что Лиззи знает, — продолжал Либра. — Возможно догадывается, но не уверена. Она не хочет это знать, и поэтому не позволяет себе об этом думать. Как бы там ни было, я говорю вам все это лишь потому, что со временем вы станете с ней друзьями и должны четко понимать: все, что вы видите и слышите в офисе — это ваша работа, которая не имеет никакого отношения ни к Лиззи, ни к кому другому.

— Естественно, — согласилась Джерри.

— Я тоже обязуюсь хранить ваши секреты, — поддразнил Либра.

— Да их просто некому рассказывать, — улыбнулась Джерри.

— У вас нет родных?

— Они живут в округе Бак, и приедут ко мне разве что на свадьбу, если я, конечно, когда-нибудь соберусь выйти замуж.

— Конечно, соберетесь. А теперь, позвоните телефонистке — пусть дает зеленый свет на звонки и заберите сообщения. И закажите мне разговор с Арни Гарни, Лас Вегас, «Цезарь Палас». Вот этого клиента я действительно люблю: он все время в Вегасе, и я его никогда не вижу. Вы слышали об этом мистере Лас-Вегас?

— Ну конечно, — ответила Джерри. — Я слышала о большинстве ваших клиентов. А разве кто-то не слышал?

Похоже, он был доволен ее ответом.

— Может и слетаем как-нибудь в Вегас вместе, если мне не удастся отвертеться от встречи. Поверьте мне, Арни Гарни, можно прожить… хотя, лучше я никуда не поеду, а то еще подхвачу воспаление легких. Он в жизни такой же как и на сцене: здоровается и тут же рассказывает дюжину анекдотов. — Мистер Либра, — робко сказала Джерри, — а вы вообще не особенно любите их, своих клиентов, да?

— А как вы думаете, тот, кто рекламирует мыло, любит это самое чертово мыло?

Джерри позвонила телефонистке, поинтересовалась поступившими звонками, их накопилось уже двенадцать, и заказала разговор с Лас Вегасом. Пока Либра беседовал по телефону, из ванной выплыла Лиззи, облаченная в парик а-ля блондинка Ширли Темпл, вся в кудряшках и алом мини: красная шерсть с огромным белоснежным воротником и манжетами. На ногах — белые чулки и лакированные черные лодочки от Мэри Джейн. Издалека она выглядела лет на десять, не больше. За ней появился и Нельсон, на ходу поливая лаком ее прическу.

— Прекратите этот цирк, — вдруг заорал Либра. — Все вон отсюда. От ваших распылителей до рака легких два шага. Вы что не знаете?

— Господи, откуда ты это взял? — поинтересовался Нельсон.

— Вон! Вон! — вопил Либра. Его казалось сейчас хватит припадок, трудно сказать от чего: то ли от гнева, то ли от страха, то ли от лака для волос. Нельсон поспешил закрыть баллончик с лаком и сунуть его в свой белый кейс.

— Это похоже на волосы? — поинтересовалась Лиззи у Джерри.

— Ну конечно же, — солгала Джерри, не задумываясь.

— Это все Дайнел, — самодовольно заявил Нельсон. — Дайнел вскоре полностью заменит волосы. Нам останется только выбрить всех женщин наголо и обеспечить их набором париков. Это гораздо лучше, чище и шикарнее. Только сдаете время от времени свои волосы в стирку. И никакой перхоти.

«А естественные красивые волосы останутся только у педерастов, пока ими не станут все мужчины», — подумала Джерри.

— А в постели это не свалится с моей головы? — спросила Лиззи.

— Это зависит от того, чем ты собираешься там заниматься, промурлыкал в ответ Нельсон.

— А ты как думаешь? — осведомилась Лиззи.

— Милая, я уверен, что у тебя никаких проблем не будет, — с пошлой улыбкой заметил Нельсон.

— Да? Ну ладно, Нелли, когда-нибудь, если ты будешь очень-очень хорошо себя вести, я расскажу тебе, чем занимаются настоящие женщины.

— Ой, меня хватит удар, — с притворным ужасом воскликнул Нельсон, потом заметил взгляд Джерри и дежурно улыбнулся. — Не обращайте на нас внимания, дорогая, мы ведь старые друзья с Лиззи.

Раздался звонок и Джерри распахнула дверь люкса. На пороге стояла высокая, длинноногая блондинка лет двадцати пяти, облаченная в пушистое манто из рыжей лисицы. Она лучилась здоровьем и чистотой, и выражением лица напоминала претендентку на звание Мисс Америка, сообщавшую журналисту, что самые лучшие мужчины на свете — это ее личный папочка и Боб Хоуп.

— Элейн! — воскликнула Лиззи Либра.

— О, привет, — ответила Элейн Феллин. Ее голос производил странное впечатление и абсолютно не вязался с ее внешностью: он был холодным и мертвым. Элейн сбросила манто на ближайшее кресло.

— Это Джерри Томпсон, она теперь работает на Сэма, — затараторила Лиззи. — А это Элейн Феллин, жена Шального Дедди и моя лучшая подруга.

— Рада познакомиться с вами, — вежливо отозвалась Джерри.

— Привет! — ответила Элейн Феллин и чуть не раздавила руку Джерри своим рукопожатием.

«Да, с обликом Мисс Америка не очень вяжется, хотя девушка довольно красива», — подумала про себя Джерри.

— У вас тут есть что-нибудь выпить? — поинтересовалась Элейн. — Всю ночь на ногах. Три таблетки секонала и никакого эффекта. Дедди сейчас в Атлантик Сити занимается благотворительностью. Шоу выходит сегодня. И я чувствую себя отвратительно. — Она уселась в кресло на край своего чудесного пальто.

— Может быть мне его лучше повесить? — поинтересовалась Джерри.

— А ну его… Лучше сделайте мне мартини.

— А мне скотч, — добавила Лиззи.

Сэм Лео Либра положил трубку телефона.

— Вы можете выпить у Сарди, — заявил он. — Выметайтесь-ка отсюда, будьте так любезны.

— Нельсон, ты едешь с нами, — заявила Лиззи.

— К сожалению, я не могу, работа не ждет, — ответил тот.

— Но есть-то ты должен, правда? — настаивала Лиззи.

— Перекусишь сэндвичем в салоне, — подытожил разговор Либра, обращаясь к Нельсону. — Ты что, хочешь лишиться своих клиентов?

— Они не променяют меня ни на кого другого, — запротестовал Нельсон. — Поспорим? В пять секунд. В пять секунд. Стоит мне только сообщить, что ты заболел на денек, и им предстоит отправиться на обед со вчерашней прической, и они тут же найдут себе кого-нибудь другого.

— Господи! — воскликнул Нельсон.

Лиззи, Элейн и Нельсон быстро выкатились из люкса, на ходу просовывая руки в рукава пальто и делая прощальные жесты. Зазвонил телефон. Заработала вторая линия, потом — третья. В ту же секунду раздался звонок в дверь. Джерри даже обрадовалась. Это означало, что у нее просто не будет времени думать об этих людях, только что покинувших люкс, о жизни, которую они ведут, и о своей собственной жизни, в которой не намечается особенных перемен к лучшему. Все это достаточно угнетало. Похоже, ей вновь грозит превращение в машину, в автомат. «Господи, Боже мой, — взмолилась она, ну пусть хоть следующий клиент окажется нормальным, приятным человеком, которого можно выносить».

Но на этот раз это был не клиент, это был посыльный среднего возраста, принесший сценарий. Он ворвался в комнату подобно урагану и остановился только в районе журнального столика. Без всякого смущения он резко сменил курс и направился в сторону спальни. Джерри бросилась за ним, пытаясь развернуть его по направлению гостиной. Либра захохотал. Джерри выхватила у посыльного сценарий, подписала какие-то бумажки и указала на дверь. Мужчина исчез столь же стремительно, как и появился.

— Эти посыльные с каждым днем становятся все хуже и хуже, — заявил Либра и углубился в письмо, приложенное к сценарию. — Еще один кошмар для Сильвии Полидор. Стареющим красавицам, не желающим играть роли порядочных мамочек, приходится играть роковых убийц. Все сейчас так поступают: Кроуфорд, Дэвис — все. Пока они молоды, они делают из зрителей импотентов своей красотой, а когда стареют — то кастрируют топором. Мне противно думать, что Сильвия, моя прекрасная Сильвия, будет этим заниматься. Но кровь теперь приносит деньги… а следовательно, какого черта об этом говорить. — Он положил сценарий на стол. — Я сам просматриваю сценарии и отбираю хорошие. Артисты абсолютно лишены вкуса. Не укажи им на хороший сценарий — сами ничего не увидят. Джерри, позвольте мне дать вам совет на тот случай, если вы когда-нибудь соберетесь сами продюсировать пьесу или фильм: если клиенту нравится сценарий, это означает только одно: сценарий — полное барахло, но зато каждую секунду эти звезды маячат на экране. Джерри улыбнулась. Снова позвонили в дверь. На этот раз перед Джерри предстала высокая женщина около тридцати лет. Ее мышиного цвета волосы были стянуты сзади в пучок, на плечи наброшено норковое манто, на ногах белые туфли. В руках медицинский черный чемоданчик.

— Проходи, Ингрид, — радостно воскликнул Либра. Выражение его лица полностью изменилось, пока он произносил эту короткую фразу: теперь оно выражало радость маленького мальчика при встрече с обожаемой няней, которая принесла ему игрушки.

— Ну как ты, мой дорогой Сэм? — спросила Ингрид с легким акцентом.

— Готов для тебя, — ответил Либра. — Это мой новый ассистент, Джерри Томпсон — Ингрид Леди Барбер[1], мой врач.

Женщины обменялись рукопожатием. Кто она, доктор или парикмахер? Попробуй разберись, о чем говорит Либра. Хотя, с другой стороны, еще сегодня утром Джерри вообще не могла себе представить личность, подобную парикмахеру светского общества Нельсону.

— Я не парикмахер, — сказала Ингрид, как бы прочитав мысли Джерри. — Я всего лишь делаю массаж головы и тела, а также, витаминные инъекции.

— Это фантастика, — воскликнул Либра. — Абсолютная фантастика. Я могу быть полностью изможденным, валиться с ног, а Ингрид превращает за секунду меня в совершенно нового человека, вкатив мне дозу В-двенадцать или только-Ингрид-знает-чего-еще. После такой терапии я по два дня могу обходиться без еды и сна.

Ингрид сняла свое норковое манто и подала его Джерри, оставшись в безупречно белоснежной форме медсестры.

— Я вымою руки, а ты Сэм отправляйся тем временем в спальню. Прошу прощения, — добавила она, обращаясь к Джерри.

Оба удалились в спальню, прикрыв за собой дверь. А Джерри повесила манто и налила себе еще одну чашку кофе. Казалось, она уже просто умирает от голода. Телефон перестал трезвонить. Наступило священное время ланча. Но Либра ничего не говорил относительно ее обеденного перерыва. Надо будет спросить. Кофе уже остыл. Когда она подписывала счета, то обратила внимание, что завтрак, заказанный в номер, обошелся в тридцать один доллар, а никто из слонявшихся здесь людей так и не притронулся к нему, и не притронется. И через час-другой его в целости и сохранности вновь отправят в ресторан. Она завернула четыре бутерброда в чистую салфетку и положила их к себе в сумочку. Джерри вообще не выносила, когда выбрасывают еду, а сейчас, в довершение ко всему, была просто без денег. Вскоре вернулись Либра и Ингрид. Прямо чудо какое-то — Либра весь лучился энергией. Интересно, только ли в инъекции дело?

— Кофе, Ингрид? — спросил он.

— Ты всегда предлагаешь мне кофе, и я всегда отвечаю тебе нет, неодобрительно сказала Ингрид. — Кофе вреден.

— Да это просто разговорный штамп, не более. Дань вежливости. Может быть, стакан воды?

— С удовольствием. — Она плеснула себе стакан ледяной воды, и выпила одним долгим глотком. — Ты только посмотри на эти пирожные, — с отвращением продолжала она. — Ну кто ест пирожные? Это же сплошной крахмал и консерванты и больше ничего.

— У каждого свои причуды, — ответил Либра.

— Я ем только йогурт, — пояснила Ингрид Джерри. — Когда в прошлом году я была беременна, я съедала ежедневно по четыре чашки йогурта. И знаете, мой сын родился с двумя зубами и уже с волосами, а не лысый, как все младенцы.

Джерри закивала головой.

— Вы бы на него поглядели — настоящий великан. Уже ходит. — Она похлопала себя по плоскому животу. — Вы знаете, что у меня четверо детей? — Догадайтесь, сколько ей лет? — сказал Либра.

— Лет тридцать пять, — вежливо ответила Джерри.

— Сорок пять! — горделиво воскликнул Либра. — Вы только посмотрите на нее. Я сделаю ее звездой!

— Можно даже избежать климакса, — безотносительно к чему-либо заявила Ингрид. — С помощью новых гормональных препаратов женщина может функционировать даже в восемьдесят. — Она повернулась к Джерри. — А вам сколько лет?

— Двадцать шесть, — ответила Джерри.

— Вам уже пора принимать гормоны. После двадцати пяти — это уже обязательно. Вы принимаете гормоны?

— Нет.

— А противозачаточные пилюли?

Джерри смущенно взглянула на Либру. Ей безумно хотелось, чтобы все в этом офисе прекратили обращаться с ней как с безликим объектом.

— Да ответьте же ей, ради Бога, — раздраженно сказал Либра. — Она же врач.

Джерри согласно кивнула головой.

— Отлично, это отлично, — проговорила Ингрид. — Эти таблетки содержат гормоны. Но после двадцати пяти этого уже недостаточно. Могу вам кое-что предложить.

— Нет, благодарю, — сказала Джерри.

— Вы сами не знаете, что вам нужно, — заявила Ингрид. Она застегивала свой чемоданчик. На лице было написано явное неодобрение. — Я приду завтра, Сэм. Для массажа. В какое время тебе это будет удобно?

— В восемь утра.

— Отлично. А как чувствуешь себя сейчас?

— Изумительно. Ты просто гений, Ингрид.

Он устремился к гардеробной, схватил пальто Ингрид и помог ей его надеть. Затем, поддерживая ее под руку, проводил до двери и поцеловал в щеку. Они были одинакового роста.

— Была рада с вами познакомиться, — вежливо произнесла Джерри.

— Желаю удачи в вашей новой работе, — сказала Ингрид и удалилась.

Либра взглянул на часы.

— Я собираюсь в спорт-зал. Вы можете сходить куда-нибудь перекусить, или попросите что-нибудь прямо сюда.

— Я лучше пройдусь, если вы не возражаете.

— Конечно не возражаю. Я сэкономлю деньги на вашем ланче.

— Благодарю. Кстати о деньгах. Не могла бы я получить заработную плату за первую неделю авансом. У меня сейчас небольшие затруднения.

Он немедленно отправился к столу и выписал чек. Затем аккуратно вырвал его из чековой книжки и протянул Джерри.

— Вернусь к трем, — бросил он напоследок.

Когда он вышел, Джерри посмотрела на чек. Четыре сотни долларов авансом! В это с трудом верилось. Он совсем не плох — особенно когда дело касается денег. И он хочет помочь ей быстрее войти в курс дела. Он конечно со странностями, но вполне имеет на это право. Она позвонила телефонистке, предупредила о своем уходе, закрыла дверь номера и бросилась вниз в поисках ближайшего отделения своего банка.

Оставив себе пятьдесят долларов, остальное Джерри положила на свой счет, перекусила гамбургером, запив его стаканом молока, поймала такси и направилась в свою новую квартиру. Маляры все еще работали, повсюду стоял густой запах концентрированной краски. Новая квартира! Она будет изумительна! Джерри оставила заказы зеленщику, договорилась об уборке.

Теперь у нее будут респектабельные и чистые соседи. Никаких хиппи, одни только пожилые джентльмены, выгуливающие своих собачек. Все, казалось, были на работе. А молодые мамаши прогуливали своих младенцев в парке. У Джерри внутри что-то сжалось. Интересно, каково это: быть замужем за любимым человеком и гулять со своим собственным ребенком в парке.

Интересно, женится ли на ней кто-нибудь? Еще в колледже она решила мужественно дожидаться преклонного возраста — лет, эдак, двадцати четырех — и лишь затем обзавестись семейством. Но двадцать четыре наступили и миновали, а она так и не нашла никого, с кем бы ей хотелось жить. Те, кто ей нравились, либо были вполне удовлетворены своей холостяцкой жизнью, либо уже были женаты на ком-нибудь, кого, по их собственным утверждениям, на дух не переносили, однако никто из них не собирался отказываться от своего образа жизни. Возможно, Либра прав, и теперь никто не вступает в браки. Джерри подумала о своих замужних подругах: были ли они на самом деле так счастливы, как уверяли окружающих? Изменяли ли им уже мужья?

Получали ли они столько же удовольствия от занятий любовью, как раньше?

Или занимались этим только по субботам, предварительно выпив, так как на следующий день не надо было рано вставать? Не скучно ли было женам сидеть целый день в одиночестве? Джерри точно знала, что ей бы стало скучно, и она бы постаралась не бросать работу или устроиться на неполный рабочий день. Что стало с теми немногими парнями, к которым, как ей казалось, она действительно испытывала любовь? Не было ли им одиноко, не устали ли они от бесконечной череды новых встреч, от повторения одних и тех же историй, от соблазнений и дозированной любви без обязательств. Как чудесно было бы любить кого-нибудь, и знать, что тебя любят… Ну должно же хоть где-нибудь существовать подобное. Джерри не сомневалась в этом. Может, когда ей исполнится пятьдесят, она и смирится с браком по расчету, но сейчас одна мысль об этом ужасала ее. «Ладно, — подумала Джерри, вспоминая слова своей любимой героини Скарлетт О'Хара, — я подумаю об этом завтра». К трем она вернулась в офис. Либра уже был там. Он переоделся в свежий чистый шелковый костюм цвета морской волны. На шее был повязан красноватый шелковый галстук, оттенявший рыжизну его вновь влажных, как после мытья волос. После относительной свежести и прохлады улицы, искусственные запахи гостиничного номера оглушили Джерри, но она решила, что со временем привыкнет к этому. Либра включил телевизор.

— Вы как раз успели, чтобы посмотреть шоу Шального Дедди, — сказал он. — Садитесь и внимательно смотрите.

Шоу открыл сам Шальной Дедди, который оказался на вид безобидным парнем, несколько туповатым и медлительным, в рубахе а-ля Бетховен и узких брюках. Он пылесосил ковер в собственной квартире. За ним по пятам следовала огромная рыба, в чьем резиновом теле явно спрятался человек. Рыба лила на ковер воду. Шальной Дедди приказал Рыбе убираться обратно к себе в аквариум, но та отказалась, заявив, что устроит демонстрацию протеста перед Национальным Историческим музеем в связи с отказом снимать ее в приключенческом телесериале. У нее есть доказательства, заверяла Рыба, что на старом диком Западе водились рыбы, но телевизионное руководство вело дискриминационную политику и отказывалось внести Рыбу в список персонажей вестерна.

Шальной Дедди соглашался с серьезной миной. Он казался довольно симпатичным парнем с забавным невинным лицом и довольно сексуальным телом. Но Джерри никак не могла разгадать секрет его обаяния. И еще ей хотелось, чтобы эта Рыба перестала так громко орать. Скорей всего, своей неудачей она была обязана именно этому голосу. Джерри вдруг поняла, что уже первые пять минут вызывают у зрителя легкое недоумение, а это уже кое-что.

На экране появилась маленькая девочка — Крошка Анджела. Марионетка. Шальной Дедди не был чревовещателем, и девочку озвучивала актриса. Выглядела она лет на пять, но обладала раздражающей логикой подростка. Она обрушивала на Шального Дедди потоки критики, а тот пытался защищаться. Она уверяла, что он одет смешно для взрослого человека. А Дедди доказывал, что это очень модно, на что девочка отвечала, что «модно» теперь не говорят, а говорят «кайфово», после чего ударила его по голове огромным леденцом на палочке.

В это время Рыба продолжала вопить о своей демонстрации протеста, а в кадре появилась еще одна марионетка, Мышь-Альфонс, в свитере с высоким горлом, считающий себя покорителем женщин. Он тут же начал рассказывать о своих последних любовных похождениях, приправляя повествование довольно грязными пошлыми шутками. Мышь-Альфонс попытался с поцелуями напасть на Анджелу, а Шальной Дедди начал ее защищать. Крошка Анджела предложила Дедди убраться куда подальше и оставить ее в покое. Все громко вопили, визжали и носились друг за другом. В конце концов Крошка Анджела ударила леденцом по голове обоих своих партнеров и сбежала из квартиры.

Затем Мышь-Альфонс попробовал объяснять Шальному Дедди, как добиться успеха у женщин, но тот ответил, что ему никогда не везет, так как он очень робкий. Вернувшаяся Рыба принялась рассказывать о своей демонстрации протеста, как будто она уже состоялась: как были воодушевлены демонстранты, какие они несли лозунги, во что были одеты и как полиция разогнала их дубинками. Затем она вернулась в свой аквариум, который находился за пределами площадки.

Мышь-Альфонс, страшно фальшивя, исполнил глупейшую песенку, а потом обменялся с Шальным Дедди пошлыми шуточками. Затем Шальной Дедди приволок какие-то странные аксессуары, чтобы во избежание ареста во время следующей демонстрации протеста Рыба могла переодеться. Потом они вдвоем бросились вылавливать рыбу из аквариума, в чем, в конце концов, преуспели. И она решила начать новую демонстрацию протеста на следующий день. На этом первый час шоу закончился.

Джерри сочла его глупейшим: сочетание старомодного бурлеска и современной сатиры. Но, как ни странно, время пролетело почти незаметно, и в каком-то смысле ей понравился Шальной Дедди: обаятельный добродушный неудачник с душой хиппи. Он был чем-то вроде повзрослевшего ребенка-цветочка, только вот цветов уже вокруг не было. В самом по себе шоу не было ничего особенного, но Дедди явно обладал обаянием. Джерри поняла, почему он так нравится детям. Все было пронизано фантазией, безобидным хулиганством, а с живыми игрушками Шальной Дедди обращался так, словно они были настоящими людьми с такими же правами как у всех. Джерри подумала, что подростки, особенно те, кто помладше, идентифицируют себя с героями шоу: Рыбой — представителем социально направленного отверженного меньшинства; Крошкой Анджелой, нимфеткой, изображающей из себя умудренную даму и Мышью-Альфонсом, хвастуном и обманщиком, прекрасно осознающим, что никто не верит его диким историям, и все же страстно желающим завоевать слушателей.

— Ну что скажете? — спросил Либра.

— Сначала у меня это вызвало отвращение, но потом он покорил меня, ответила Джерри. — Мне понравилось. В особенности сам Дедди. А кто написал сценарий?

— Он сам, все до последнего слова. Обычно он даже не пишет ничего, а просто импровизирует. То есть он пишет, но, как правило, не пользуется им. — Забавно. И по-моему он довольно сексуально привлекателен, — заметила Джерри.

— Да, так все считают. Неудачник всем нравится, — это современный тип. Думаю, шоу будет пользоваться огромным успехом в полночь.

— Сегодня утром в холле было несколько девочек. Наверное, поклонницы. — Этого парня я мог бы сделать президентом, — сказал Либра. — Единственная причина, по которой он не победит на выборах, заключается в том, что его поклонники слишком малы, чтобы голосовать.

— Я бы проголосовала за Рыбу, — улыбнулась Джерри.

Остаток дня пролетел незаметно: обычный стандартный день, корреспонденция, сообщения для прессы; то, к чему Джерри уже давно привыкла. Либра все писал сам: пресс-релизы, шутки для колонки сплетен, проникновенные письма, в которых расхваливалось что-нибудь совершенно обыденное. Джерри эта работа нравилась больше, чем предыдущая по рекламе кинофильмов, хотя бы потому, что Либра обладал незаурядным воображением. Если он изрекал какую-нибудь мысль или шутку, это было приятно печатать. Она привыкла печатать «остроты», которые удручали своей глупостью. Но над всем, что изрекал Либра, она искренне хохотала. Она чувствовала, что Либра наблюдает за ней и ее одобрение доставляет ему удовольствие.

В пять вечера Либра отправился на коктейль и отпустил Джерри домой, напомнив, что к семи она должна быть на месте, так как им предстояло ехать на телевидение. Шоу шло до полуночи. Джерри решила переодеться и заново сделать макияж: пусть Либра думает, что она второй раз приняла ванну. И этот маленький обман развеселил Джерри так, что она почувствовала, что хихикает. Шоу Шального Дедди зарядило ее энергией на весь остаток дня.

Телемарафон проходил на телестудии в Вест Сайде. Когда Джерри и Либра добрались до места, площадка напоминала перрон вокзала в час пик. Знаменитости толпились подобно пассажирам перед вот-вот уходящим поездом, ожидая своей очереди появиться на экране. Все были в отвратительном настроении, так как шоу естественно шло с опозданием, и их до сих пор не пригласили на площадку. В комнате находилось несколько мониторов, а в дальнем конце — столик, уставленный кофейниками, чашками и тарелками с недоеденными бутербродами. Стульев не хватало. Исполнители, агенты, менеджеры, гримеры стояли разбившись на враждебные группировки или сидели на длинном столе посреди всего этого мусора. Некоторые смотрели в мониторы, но большинство осматривало себя, либо разглядывало других звезд. Некоторые мило беседовали с новыми, только что приобретенными знакомыми, работой которых восхищались; или со старыми друзьями, которых уже давно не видели из-за насыщенности рабочих графиков. В углу комнаты четыре темнокожие девушки, по всей видимости сестры, одетые в одинаковые велюровые костюмчики, в коротких брючках, как у маленьких мальчиков, в свободных белых блузках и одинаковых завитых париках играли в карты.

— «Сатины», — пояснил Либра и решительным быстрым шагом направился к ним. — Ну-ка, встать! Что это вы тут делаете?

— Мы играем в «ведьму», — хихикнула одна из девушек, подняв на него глаза. — Ведьма — Милашка, как всегда.

Все, кроме той, что, очевидно, была Милашкой, рассмеялись. Милашка, сухо улыбнувшись, покачала головой. Она выглядела постарше остальных.

— Вы выглядите как нищенки, — прошипел Либра, отнимая у них карты. — Вы ничего не принесли с собой почитать?

— Но мы не думали, что проторчим здесь столько времени, — пожаловалась одна.

— Однако, карты вы не забыли прихватить. Ладно. Странно, что вы не взяли с собой еще и кости. Предполагается, что вы — молодые леди, даже в том случае, если на самом деле вы ими и не являетесь.

— Но мы всего лишь играли в «Ведьму», — сказала одна из девушек.

— Если вас интересует ваша дальнейшая работа, то сидите здесь и вежливо беседуйте друг с другом, либо вообще заткнитесь.

Девушки надулись.

— А где Силки? — рявкнул Либра.

— Мы не знаем.

— Считается, что вы должны позаботиться о ней!

— Она и сама о себе прекрасно может позаботиться, — тихо промурлыкала одна из девушек.

— Ага, — подтвердила другая.

— Не «ага», а «да», тупица!

Глаза девушки наполнились слезами.

— Это мой новый ассистент, Джерри Томпсон, — сказал Либра. — Это Милашка, Тамара, а эти двое — Черил и Берил. Милашка и Тамара — сестры, а эта парочка — близнецы.

Джерри посмотрела на них с симпатией и поздоровалась с каждой за руку. «Что-то Либра переборщил со своей напускной строгостью, — подумала Джерри. — Они ведь совсем еще девчонки, лет по восемнадцать, и выглядят вполне прилично.»

— Что это у вас на голове? — продолжал Либра. — И где Нельсон?

— Он уехал домой, — сказала Черил.

— Кто это вас надоумил нацепить эти кудри? — Либра зашелся от гнева. — Вы похожи на сорокалетних. Мне нужны были простые гладкие парики с челками!

— Силки сказала, что ей не нравится челка, — сказала Берил, явно испытывая удовольствие от того, что на этот раз достанется Силки.

— Она сказала, что так мы будем выглядеть шикарнее, — поддержала ее Черил.

— По-моему, они выглядят очень мило, — робко заметила Джерри, и тут же пожалела об этом: сейчас Либра переключится на нее, и она испугалась. Но, к ее большому удивлению, он не сделал ничего подобного.

— Значит, вы думаете, сойдет? — переспросил он у Джерри так, будто она вовсе не была его подчиненной.

— Да, я, конечно, не видела другие парики, но мне кажется что эти очень подходят к их костюмам.

Либра поджал губы. Девушки смотрели на него, как испуганные котята.

— Ладно, черт с ними. Все равно сейчас уже ничего не сделать, сказал Либра. — А вот Нельсон у меня завтра получит. А вы никогда не должны, я повторяю, никогда, указывать Нельсону, что он должен делать. Вы поняли меня? Чтобы этого больше не повторялось!

— Больше не будем, — с явным облегчением хором выдохнули девушки.

— Что вы будете петь?

— «Ты покинул меня» и «Возьми меня обратно», — ответила Милашка.

Джерри вспомнила, что слышала обе песни по радио; они были довольно популярны. Ей удалось даже смутно припомнить свое первое впечатление. Эта группа всегда пела о неразделенной любви.

— Я хочу, чтобы вы спели «Дай мне жить сейчас», — заявил Либра. — Уже поздний вечер, и я не хочу, чтобы вы усыпили слушателей.

— Скажите это лучше Силки, — сказала Тамара.

— Не волнуйся, я скажу Силки, — отрезал Либра, подхватил Джерри под руку и повел ее прочь.

— До встречи, — бросила Джерри через плечо девушкам. Девушки улыбнулись и помахали ей руками. Отлично… кажется, она им понравилась. Ей не хотелось, чтобы девушки считали ее Либрой в миниатюре лишь из-за того, что она его помощница и он предпочел быть с ней любезным на этот раз.

Они протискивались через толпу. С Либрой со всех сторон здоровались артисты, менеджеры, агенты. Наконец, он увидел еще одну девушку в велюровом костюме около крайнего монитора. Силки устроилась в кресле, грызя ногти. Она была похожа на ребенка, увлеченного передачей.

— Силки! — воскликнул Либра.

— О, привет, мистер Либра, — ответила Силки, неохотно вставая и одаривая его широкой улыбкой.

Она была маленькой, изящной, идеально сложенной девочкой. У нее были огромные глаза, которые казались еще больше из-за накладных ресниц, и пухлый рот с идеально белоснежными зубами. Смуглая кожа делала ее еще более привлекательной. Даже несмотря на толстый слой театрального грима и изощренный парик Силки выглядела совсем юной, ей с трудом можно было дать восемнадцать. У нее была изумительно шелковистая кожа мягкого орехового цвета.

— Силки Морган. Джерри Томпсон, мой новый ассистент, — представил их друг другу Либра.

— Привет, — вежливо сказала Силки.

— Рада, наконец, с вами познакомиться, — ответила Джерри. Рука Силки, унизанная тремя тяжелыми перстнями с искусственными бриллиантами, была маленькой и хрупкой по сравнению с ее собственной.

— Что это за хлам на тебе? — вновь взорвался Либра.

— Что, что? — руки Силки взлетели к лицу.

— Эти кольца. Быстро снимай. Опять была на распродаже, да?

— Я купила их у Бонвиста, — запротестовала Силки, и по-детски спрятала руки за спину.

— Отдай их мне, — протянул свою лапу Либра.

Силки сняла кольца, не вынимая рук из-за спины, и положила их на раскрытую ладонь Либры.

— Можешь взять их обратно после шоу, — смилостивился он. — Носи их дома сколько влезет вместе со своим нарядом под леопарда, страусиными перьями и поясом из искусственных бриллиантов. — Его голос сочился ядом.

— Мистер Либра, но вы же знаете, что я не ношу ничего подобного.

— Да неужели?

— Он любит дурачиться, — нервно пояснила Силки Джерри.

— Ну-ка, расскажи мне всю историю про мистера Нельсона и парики с челками, — строго приказал Либра.

— Я просто подумала, что было бы неплохо для разнообразия… — она умолкла и опустила голову.

— И с каких это пор ты стала авторитетом в вопросах элегантности?

Силки тряхнула головой и закусила губу.

— Мистер Нельсон работает на меня, ты понимаешь? Не на тебя. На меня. Ты делаешь то, что он говорит, а не наоборот. Ты поняла меня?

— Да, мистер Либра.

Повисла долгая, напряженная пауза. Джерри стало жалко девушку.

— Похоже, я начинаю понимать, почему тебя прозвали Силки[2], — сказала Джерри. — Ты — самая шелковая из всех, кого мне доводилось встречать.

— Это не из-за моего поведения, а из-за голоса, — мягко заметила Силки. Голос у нее и правда был изумительно мягким и обволакивал, как волны тончайшего шелка.

— Вы еще услышите, как она поет, — уже добродушно заметил Либра. Силки благодарно улыбнулась. — Да, я сделал замену. Будете петь «Дай мне жить сейчас» вместо «Возьми меня обратно».

— А девочки знают?

— Знают.

— Нужно еще сказать дирижеру.

— Пойди и скажи.

— Хорошо, мистер Либра.

Наконец минут через пятнадцать «Шелка и Сатины» пригласили на сцену. Четверка встала позади Силки у стационарного микрофона, а Силки впереди, у переносного. Девушки подпевали в мягких роковых ритмах, а Силки исполняла песню все тем же текучим мягким голосом, который приобрел теперь удивительную мощь, варьируя в огромном диапазоне. Когда она пропела «Ты покинул меня», ощущение было таким, что это происходит на самом деле и сейчас, и простая, банальная мелодия стала трагичной и печальной. Силки сняла микрофон со стойки и поднесла его к губам, и он превратился из механического инструмента в естественное продолжение руки. Она прекрасно двигалась. Ее огромные печальные глаза были устремлены куда-то в пустоту, за пределы сцены.

Аудитория взорвалась аплодисментами. «Шелка и Сатины» перешли к битовой песенке «Дай мне жить сейчас». Теперь Силки улыбалась и быстро двигалась в такт музыке, но глаза ее под накладными ресницами оставались печальными. «Да, да, да, жизнь — это мячик. Я не сломаюсь, я не заплачу. Дай мне жить сейчас, дай мне жить сейчас», — пела она.

Джерри ощутила, как от восторга у нее начало покалывать шею. Чудесный голос Силки заполнил ее чувством сладкой и грустной ностальгии; он нес в себе очищенные, концентрированные воспоминания о надеждах и разочарованиях, испытываемых любой девушкой. Тысяча картин возникла в голове Джерри: мужчина, которого она любила; ощущение его надежных объятий; яркое солнце на снежных сугробах за распахнутым окном, когда она лежала в этих объятиях… восход солнца над рекой… ночь полная звезд… Сильный, мудрый голос Силки насыщал банальный текст чувством и новым смыслом. Казалось, она говорила: да, мне причинили боль, но я не сдамся, я знаю, у меня еще будет возможность.

Публика хлопала, как одержимая. Джерри активно присоединилась. — Она вам понравилась?

— Господи, да это просто фантастика!

— Талантливая девочка, — согласился Либра. — Ей всего восемнадцать. Эта группа у меня уже семь месяцев. Думаю, она даже сама не понимает, насколько хороша.

— Она когда-нибудь училась петь?

— Никогда. Никто из них. Они, похоже, и нот и не знают. Силки точно не знает. Просто слушают мелодию и делают все как надо. Темнокожие вообще талантливы.

— Мистер Либра, но вы же не верите этому!

— Что вы хотите этим сказать?

Девушки сошли со сцены. Тамара, Милашка, Черил и Берил прихватили свои абсолютно одинаковые белые заячьи полушубки и заявили, что отправляются домой. Силки решила остаться и посмотреть продолжение съемок. — Не сиди здесь целую ночь. И никакого алкоголя, — приказал Либра.

— Конечно, нет, сэр, — поспешила согласиться она.

— Если вы отправитесь в ночной клуб и во что-нибудь вляпаетесь, я обо всем узнаю, — пригрозил он, обращаясь к остальной четверке.

— Нет, нет, мистер Либра, мы прямиком в гостиницу….

— И не вздумайте нарушить диету. Каждый день у меня на столе должен лежать отчет о том, что вы ели накануне. Танцевальный класс завтра в десять утра.

— Да, мистер Либра.

— И ни в коем случае не спать в гриме. Вы слышите, что я сказал?

— Да, мистер Либра, — ответила Милашка.

— Отлично, — подытожил Либра, отпуская девушек. Они, болтая и хихикая, поспешили удалиться. Ни одна из них не удосужилась попрощаться с Силки, а та на них даже не посмотрела.

Джерри чувствовала себя усталой. День выдался длинный и напряженный. Силки вновь устроилась перед монитором, покусывая ногти. Либра отобрал стул у какого-то джентльмена и усадил на него Джерри.

— Он замечательный, правда? — сказала Силки.

— Кто, мистер Либра?

Силки оглянулась, чтобы удостовериться, что Либра не подслушивает.

— Нет, мистер Девере, режиссер. Вы только посмотрите на этот кадр. Таких кадров никогда не увидишь на телемарафоне. Настоящее произведение искусства. Мистер Девере просто гений.

Девере манипулировал тремя камерами, добиваясь, чтобы изображение переходило одно в другое. На них накладывались мерцающие световые пятна, расплывающиеся, как масло на воде. Затем шел калейдоскоп танцев, а на заднем плане в это время смутно проступала статуя Свободы.

— Этот эффект он взял из предыдущих своих постановок, — прокомментировала Силки. — В цвете действует потрясающе.

Джерри удивилась ее эрудиции.

— Ты много работаешь на телевидении? — поинтересовалась она.

— Нет, только в третий раз. Мы были лишь на двух шоу для подростков до сегодняшнего дня, пели под фонограмму. Ненавижу работать под фонограмму, потому что всегда поешь по-разному, когда тебя захватывают чувства и выглядит просто ужасно, когда подгоняешь движения губ под то, что уже записано на пленку. — Силки робко улыбнулась Джерри. — Я знаю, что нельзя импровизировать. Девочкам трудно подстроиться. Но иногда просто не могу удержаться. Мистер Девере говорит, что я — Сэнди Деннис среди певцов. — Ты хорошо с ним знакома?

— Мы познакомились шесть месяцев назад на одном из шоу для подростков. Он тоже его ставил. Прекрасно получилось. Он тоже клиент мистера Либры, — добавила она поспешно. — Я думаю это важно — смотреть работы других клиентов. — Да, думаю, можно многому научиться, — заметила Джерри.

Они просидели до окончания программы до полуночи, так как Либра хотел переговорить с Диком Девере. Джерри то следила за программой, то любовалась Силки. Та действительно была очень хорошенькой, воплощая в себе пронзительное сочетание горячности и робости. Однако было очевидно, что с нервами у нее не все в порядке. Обкусав крохотные ногти на одной руке, она тут же принялась за другую. Казалось, уже было нечего обкусывать, но Силки что-то находила. Либра исчез, и вернулся лишь по окончании шоу в сопровождении высокого, не очень красивого молодого человека с редеющими темными волосами, ястребиным носом и впалыми щеками. Он был одет в прекрасно скроенный и явно дорогой костюм и черный свитер с высоким горлом.

— Это Дик Девере, — представил его Либра.

Так вот, оказывается, каков этот Дик Девере, в которого по заверениям Либры, Джерри предстояло влюбиться. На Джерри, однако, он не произвел особого впечатления. Они обменялись рукопожатиями, и Либра с Диком принялись обсуждать шоу. У него был замечательный голос: глубокий и низкий, интеллигентный, совсем не походивший на кокетливое мурлыканье некоторых отощавших экземпляров, которые выглядели так, словно в детстве их морили голодом. В юности ей доводилось назначать свидания вслепую по телефону, и она всегда разочаровывалась, когда видела их обладателей. Силки впитывала в себя каждое слово, не удосуживаясь даже притворяться, что ее все это не интересует. Ее огромные глаза сияли. Впервые в них появилось что-то еще, кроме печали. Джерри даже подумала, не влюблена ли Силки.

— А почему бы нам не пойти куда-нибудь выпить по чашечке кофе, наконец обратился Дик к Либре, глядя при этом на Джерри.

Либра посмотрел на часы.

— Я — пас. У меня еще несколько встреч у Рубена. Иди с девушками.

— Джерри? — переспросил Дик и очаровательно улыбнулся.

Джерри перевела взгляд на Силки. Глаза ее вновь погасли. Господи! Да девушка ревнует!

— Мне нужно рано вставать завтра, — поспешила ответить Джерри. — Как-нибудь в другой раз.

— Может, как-нибудь пообедаем вместе, — предложил Дик.

— Это зависит от мистера Либры, — попыталась уклониться Джерри.

— Меня не касается, Джерри, с кем вы будете обедать, — заявил Либра. Казалось, он был страшно доволен развитием событий.

«Черт, — подумала Джерри. — Ну и положеньице! Либо я восстановлю против себя Дика, и Либру, либо Силки и опять-таки впоследствии Либру. А я? А у меня болит голова, и я хочу домой в постель.»

— Я позвоню вам утром в офис, — сказал Дик.

Джерри вежливо улыбнулась.

— Спокойной ночи, — сказала Силки, и виновато улыбнулась Джерри, словно говоря, что она не виновата в том, что Дик так себя ведет.

— Подброшу девочку домой, — небрежно промолвил Дик, беря Силки за руку. — Где твой кролик?

— Моя шуба в гардеробе наверху, — ответила Силки обиженно, а потом усмехнулась и показала Дику язык.

Они ушли, а Либра проводил Джерри до такси.

— Ну как он вам? — поинтересовался он по дороге.

— Хорош.

— Я слышал, что у него член как у лося.

— Меня, правда, это мало волнует, мистер Либра.

— Зато других — очень, — бодро откликнулся Либра.

— Вы имеете в виду Силки?

— Что вы имеете в виду?

— Между ними что-то есть?

— А почему вы спрашиваете?

— Из любопытства, — ответила Джерри.

— Нет, — холодно ответил Либра. — Они просто друзья.

— Я спрашиваю лишь для того, чтобы не попасть в неловкое положение с клиентами.

— Между ними ничего нет, — твердо повторил Либра. — А если и есть, пусть Силки сама вам расскажет.

— Понятно.

— Что вам понятно?

— Надеюсь, она не обиделась, — ответила Джерри.

— Это ее проблемы, не так ли? Природу человека невозможно изменить. Почему бы вам просто не получать удовольствие? Никому не удастся захомутать нашего друга Дика Девойда. По крайней мере, надолго. Все, к чему он стремится, это приятно провести время. И что в этом плохого? Почему девушки из всего пытаются извлечь душевные потрясения?

— Вы имеете в виду меня?

— Я имею в виду всех девушек. Сколько со всеми вами хлопот! Слава Тебе Господи, что я счастливо женат.

Джерри продолжала смотреть на него, когда машина уже тронулась. Ей было интересно, действительно ли Либра идет к Рубену по делу; и чем занимает себя Лиззи Либра в такие вечера. Дик Девере хотя бы был холостым.

Глава 2

Когда Силки Морган исполнилось десять лет, ее мать умерла в госпитале от туберкулеза. Они жили тогда в Южной Филадельфии на Южной Улице, прославившейся благодаря известной песне, в районе, населенном неграми и итальянцами. Мама сначала долго болела дома, а когда ее забрали в госпиталь, отец Силки вернулся домой, чтобы ухаживать за детьми. Они жили в трехэтажном доме из красного кирпича. В каждой маленькой квартирке по двенадцать человек, хотя семья Силки состояла из восьми, включая отца. Когда они вернулись с похорон, кто-то разрисовал их дверь белой краской: череп и кости, а над ними огромные буквы ТБ. Тогда-то отец впервые после смерти матери и заплакал. Он рыдал и колотил кулаками в дверь, пока не разбил их в кровь. Затем он попросил старшего брата Силки Артура принести воды и едкого желтого мыла и попытался отмыть краску. Тогда у них не было денег, чтобы купить новой краски и перекрасить дверь. Отец заявил, что это все проклятые итальяшки; никто из черных братьев не сделал бы подобного. Но они не смогли отмыть краску. Отвратительный рисунок так и остался на стенке, пока время не стерло его, как и воспоминания о мягком и добром лице мамы. Силки вспоминала мать каждую ночь. Их стали все избегать, соседи, проходя по лестнице, шарахались в сторону. Артур объяснил Силки, что туберкулез заразен. И она стала мечтать заразиться, чтобы смочь подняться на небеса к маме. Отец не дождался, когда краска сотрется сама собой, он просто исчез, попросив соседку присмотреть за детьми. Она единственная не отвернулась от детей, хотя и не разрешала несколько недель играть им со своими ребятишками. Затем она смягчилась. И даже как-то обняла Силки и сказала: «Я буду твоей Тетушкой Грейс[3]. Приходи ко мне, когда будешь очень сильно скучать по маме».

Силки думала, что у нее самый красивый и чудесный отец, какой только может быть на свете. Он был как Санта Клаус: то исчезал, то вновь появлялся, каждый раз, однако, оставляя после себя очередную сестренку или братика. Она была старшей дочкой. Остальные: Корнелиус, Вильям, Ла Джин и крошка Цинтия. Ее настоящее имя было Сара, хотя отец еще в детстве прозвал ее Силки. Мать всегда говорила, что девочка очень похожа на отца. Он был высоким и сильным мужчиной с черными волосами, в которых с годами так и не появилась седина. Силки воспринимала отца как какую-то знаменитость. Когда он возвращался, все вокруг были счастливы. Но потом он начинал скучать, просиживать целыми днями у окна ничего не делая и в одно прекрасное утро снова исчезал.

У самой Тетушки Грейс было десять ребятишек. Двое из них — близнецы Черил и Берил, были ровесницами Силки, и, сколько она помнила, всегда были ее ближайшими подружками. Они все делали вместе. В четырнадцать лет они решили, что станут знаменитыми певицами. В их классе тогда училась девочка по имени Тамара, которая тоже мечтала стать певицей. Она познакомила девочек со своей старшей сестрой Милашкой, и каждый день после школы девочки репетировали. Они пели популярные песенки, исполнявшиеся по радио, либо подслушанные в магазине грампластинок. Милашка, которой уже исполнилось шестнадцать, встречалась с парнем по имени Рудольф. Тот украл где-то проигрыватель и кучу пластинок в придачу. Каждый день после школы девочки приходили к нему, слушали записи и пытались подражать певцам, пока Рудольфу это не надоедало и он не прогонял их, уединяясь с Милашкой в спальне.

Что такое секс, Силки узнала очень рано. Она знала, как предохраняться от нежелательной беременности задолго до того, как эта проблема могла возникнуть перед ней, и хотя она и потеряла невинность в четырнадцать лет, как и большинство ее подружек, она не считала, что секс — это очень здорово. Она ненавидела школу, но любила читать. В одной книжке, взятой в библиотеке, она вычитала, что всем знаменитым людям приходилось чем-то жертвовать ради достижения собственной цели. Она не могла отказаться от еды, потому что ее и так было мало и Силки постоянно чувствовала голод. Ее обычный рацион на день состоял из куска картофельного пирога из соседней лавки и трех банок колы. Когда была жива мама, ей давали деньги на школьные завтраки. Но после ее смерти и ухода отца денег у нее не было никогда. Ее старший брат Артур, который работал на бензоколонке, выдавал ей деньги раз в неделю, остальные ее братья и сестры питались вместе с Тетушкой Грейс. Силки не любила там есть, Тетушка — это не ее семья и обедать у нее было неловко. Неоднократно по вечерам Тетушка, Черил и Берил отлавливали Силки на улице и силой заставляли ее поесть. Иногда голод заставлял забывать ее о гордости и она уступала уговорам. Нет о пище не могло быть и речи, но чем-нибудь Силки хотелось пожертвовать. Она не курила и не пила. Она подумывала отказаться от колы, но эта жертва казалась незначительной. И тогда она решила отказаться от секса.

В это время ей исполнилось шестнадцать. И хотя она кокетничала с мальчиками в школе, в тайне надеясь, что они угостят ее гамбургером или даже пригласят в закусочную, но спать с ними отказывалась. Однако в душе она знала, что эта жертва — притворство, так как секс не значил для нее ничего.

Черил и Берил никогда не знали своего отца. Они делали вид, что их отцом является приятель матери и все верили в это. Приятель Тетушки Грейс был неплохим парнем, но когда Силки исполнилось семнадцать, он начал приставать к ней. Это стало одной из причин, побудивших ее бежать в Нью-Йорк. Она не могла оставаться с Тетушкой Грейс, зная, что приятель той только того и дожидается, чтобы прижать ее в углу. Силки считала неприличным, что такой старик увивается за девушкой, которая ему в дочери годится.

Силки продолжала считать себя ребенком, хотя уже вовсю пользовалась косметикой, набор которой они с Черил и Берил похитили из дешевого магазинчика, и делала начесы. Она вместе с Черил и Берил накручивала волосы на бигуди или взбивала их вверх, чтобы придать себе более взрослый вид. У нее была большая высокая грудь, которую еще больше подчеркивали облегающие свитера, доставшиеся девушке от старших дочерей Тетушки. Одна из них, Мария, работала в салоне красоты и у нее водились деньги. Другая, Ардра, — продавщицей в «Файв энд тен»[4], но не в том, откуда девушки заимствовали разные мелочи. Они никогда не позволяли себе воровать из магазина, где работала Ардра — девушка могла лишиться работы из-за этого. Весной девушки решили бросить школу и автостопом добраться до Нью-Йорка. Тетушку Грейс это не волновало. Она только что потеряла своего шестимесячного малыша, и постоянно жаловалась, как много ей приходится трудиться, чтобы прокормить всех детей. Подруги умирали от желания бросить школу. Милашка едва умела читать. Она изощренно скрывала свою безграмотность, и если кто-нибудь хотел довести ее до белого каления, то спрашивал, «что написано на этой вывеске?» или «что идет в кино?». Та или что-нибудь выдумывала, или просто набрасывалась на спрашивающего. Тамара тоже читала с трудом. У нее с Милашкой перебывало уже с десяток различных отцов, и никто никогда не заставлял их делать домашнее задание. Силки помнила, как несмотря на всю свою занятость ее мама следила за тем, чтобы были сделаны уроки, хотя Силки было тогда всего шесть лет. Теперь Силки была рада, что умеет хорошо читать, потому что, умея читать, можно было обойтись без школы и самостоятельно получить образование. Силки поклялась самой себе, что бросив школу будет каждую неделю прочитывать по одной книге, и свято исполняла клятву.

Однажды ранним утром Силки и ее подружки упаковали свое нехитрое богатство в продуктовые сумки и отправились в Нью-Йорк на белом кадиллаке, принадлежащим двум парням. Милашка, Тамара, Черил и Берил напились пива и постоянно трахались с одним из них на заднем сидении кадиллака, пока другой был за рулем. Силки заявила, что у нее сифилис, и ее оставили в покое. Достигнув Манхэттэна кампания предложила подбросить ее в клинику. Силки рыдала и говорила, что ей стыдно. Всю дорогу она до смерти боялась, что один из парней скажет: «О'кей. У меня тоже». Но слава Богу, пронесло. Ребята держались от нее подальше. А Силки была верна своей клятве никакого секса, пока она не станет звездой.

В Гарлеме у Тамары и Милашки жила тетка. Некоторое время девушки прожили у нее, постоянно осаждая музыкальных продюсеров, чьи имена удалось найти в телефонном справочнике. Милашка нанялась официанткой, но на следующий же день ее уволили; так как она пыталась запомнить все заказы, а писать и читать не умела. Потом на ее место устроилась Силки и стала поддерживать деньгами остальных. Черил обзавелась многочисленными дружками, которые ее подкармливали, Берил гуляла с одним, который по всеобщему подозрению приторговывал наркотиками. Девушкам он давал траву бесплатно, и обе вскоре втянулись в это дело. Тамара нашла себе белого парня по имени Мэрвин, обильно покрытого прыщами и проживавшего в Гринвич Вилледж. Он сбежал от своих богатых еврейских родителей из Лефрак Сити, и считал высшим шиком связаться с чернокожей девчонкой. Тамара за глаза величала его Деревенским Идиотом, но он не мог полностью обеспечить ее. Так что девочки поддерживали друг друга в ожидании момента, когда им удастся прорваться.

Лето сменилось осенью, затем зимой и наступили холода. Им все еще не удавалось добиться прослушивания, но девушки ежедневно продолжали репетировать. По вечерам Силки работала, а остальные ходили на свидания. Однажды Силки познакомилась с парнем, имеющим какие-то связи, и тот устроил им прослушивание. Они придумали себе название «Сатины». После прослушивания им посоветовали выбрать солистку, и представитель фирмы грамзаписи послушал их по отдельности. Спор разгорелся между Силки и Милашкой. Силки заявила, что Милашка, как старшая, должна исполнять соло, хотя в душе знала, что просто умрет, если продюсер остановится на ней. Но представитель фирмы остановился на Силки, сочтя, что у нее самый интересный голос, и назвал группу «Силки и Сатины».

Остальные по началу не особенно возражали. Солистка — не солистка, какая разница? Они же безработные. Но через месяц их вновь пригласили на студию и предложили сделать пробную запись. На их жизнь это, однако, никак не повлияло. Девушки по-настоящему голодали. Милашка забеременела и сделала аборт в Нью-Джерси. Все, до последнего цента, отложенного на запись, пришлось выложить в клинике. Но девушки продолжали держаться вместе. От пенициллина, который кололи ей в клинике, у Милашки началась крапивница, и девушки решили, что она умрет. Врач сказал, что у нее больше никогда не будет детей. Но через два месяца после выхода из клиники она снова залетела от Тамариного Мэрвина. Тамара сказала, что убьет этого подлого жида, но девушки убедили ее, что гораздо полезнее заставить его оплатить очередной аборт. Мэрвин раскошелился на кругленькую сумму, оплатив услуги врача из Гринвич Вилледж, оказавшегося гораздо лучше своего коллеги из Нью-Джерси. Это так потрясло Мэрвина, что он уже мало чем мог помочь Тамаре. Тамара подумывала, не выйти ли за него замуж, чтобы доконать его семейку и в результате унаследовать все их денежки.

Силки не нравилось, что ее подруги становились такими циничными. Они относились ко всему легко, пока жили на Южной улице, но Нью-Йорк изменил девушек. Иногда по ночам, накинув на голову пальто, в своем углу переполненной квартирки Силки плакала, стараясь, чтобы ее никто не услышал. Возможно, им стоило вернуться домой и выйти замуж. Но несмотря на слезы, Силки знала, что это не принесет им счастья. Нет, они должны добиться своего, просто обязаны. Иначе она кончит свою жизнь, как и мать, умрет молодой. Силки была уверена в этом.

Мысли о смерти преследовали ее постоянно. То ей казалось, что ночью ее укусит крыса, и она умрет, то она опасалась, что заразится туберкулезом или заболеет цингой и у нее выпадут зубы. Она начала покупать витамины в аптеке, а в ресторане, в котором работала, ела все, что на вид казалось здоровой пищей. Она стала поправляться и приобрела удивительно привлекательный вид, несмотря на все свои переживания. Она становилась женщиной. Рассматривая свое тело в зеркале в ванной, она представляла себя в облегающем вечернем платье и мечтала о будущем великой певицы.

Девушки сделали пробную запись и даже заработали на ней немного денег. Следующая песня, которую они записали, была «Ты покинул меня». Когда Силки пела эту песню, она думала об отце, о том, как она его любила, и воспоминания придавали ее голосу новые оттенки, о которых сама Силки даже не подозревала раньше. Прослушивая запись, она думала: «Господи! Эта девушка действительно жила и страдала! Даже трудно представить, что это мой собственный голос!»

Песня стала хитом. Они исполнили ее даже в ресторане, где работала Силки. В новом обличье никто не узнал в ней посудомойку. Силки бросила работать. Девушки записали «Возьми меня обратно», которая тоже стала хитом. В шоу-бизнесе о Сэме Лео Либра знали все. Он делал звезд. Тогда «Шелка и Сатины» решили отнести свои записи ему. Однако в телефонной книге им удалось обнаружить лишь номер его секретаря. Она обещала переслать пленку в Калифорнию.

И наконец на исходе зимы, по прошествии почти года со времени своего приезда в Нью-Йорк, девушки оказались в огромном гостиничном люксе с этим потрясающим человеком. Одна из их пластинок вертелась на его стереопроигрывателе, и он брезгливо осматривал их, словно они были клопами.

— Макияж ни к черту, — сказал он. — Мистер Нельсон научит вас гримироваться. Ваши прически смешны. Он подберет вам парики. Я вложу в вас деньги, а вы потом их отработаете. Ваши доходы будут поступать ко мне. Судя по вашему виду вы не умеете распоряжаться деньгами. На жизнь хватит и того, что я сам лично буду вам выдавать. Я хочу, чтобы вы переехали из Гарлема в гостиницу. Будете жить в одной комнате — думаю, вы к этому привыкли. Если вас кто-нибудь спросит, отвечайте, что у каждой по отдельной комнате. Я запрещаю вам приглашать к себе мужчин, запрещаю, понятно?

— Да, мистер Либра, — хором ответили девушки.

— Я полагаю, никто из вас не закончил школу?

— Нет, сэр, — ответила Милашка.

— Надеюсь, читать и писать умеете?

— О, да, сэр, — все постарались не смотреть на Милашку.

— Тогда прочитайте условия контракта, подпишите все экземпляры и отдайте мне. По этому контракту я буду вашим менеджером в течение года. Если вы будете хорошо работать, я продлю контракт. Если нет, будете выставлены вон!

— Да, сэр.

— Я намерен придать вам вид хороших, чистеньких американских девочек. Это означает — никаких ночных клубов, никакого спиртного на людях, марихуаны, таблеток, никаких непристойностей. Вы знаете, что такое «непристойность»?

Девушки кивнули.

— Это слова «трахаться», «сука», «дерьмо», «к черту», — принялся перечислять мистер Либра, — а также «писька», «член», «яйца», и я не знаю, что еще может взбрести в ваши идиотские головы. За каждое произнесенное ругательство я буду вычитать десять долларов из вашей зарплаты. Я хочу, чтобы даже ваши мысли стали пристойными. Никаких дискуссий. Если вас кто-нибудь спросит, к примеру, о гражданских правах, отвечайте, что вы целиком и полностью «за» и больше ни слова. Никаких обсуждений вопросов апартеида. Не думаю, чтобы на это могло хватить ваших мозгов. Силки бросила тревожный взгляд на Милашку и Тамару. Эта парочка была с характером, и Силки опасалась, что Милашка может сорваться и послать Либру к такой-то матери. Силки смотрела на них с отчаянным видом, но те, хоть и кипели, держали себя в руках. Силки испытывала к Либре такую же ненависть, как и остальные, но она понимала, что только он может сделать их знаменитыми. Им придется слушаться его. Возможно он и вправду лучше разбирается в том, как должны вести себя настоящие леди. В любом случае, это пойдет им на пользу. Наверное, это приятно, быть леди.

Мистер Либра сунул им под нос контракты.

— Возьмите их домой, прочитайте и подпишите. Помойте свои грязные головы. Завтра жду вас здесь ровно в девять. Вас оденут и сделают макияж.

Я собираюсь отправить вас на телевидение.

— Телевидение! — ошеломленно посмотрели друг на друга девушки.

— Че-ерт! — в восторге произнесла Милашка.

— Минус десять долларов, — прокомментировал Либра.

— Вот де… дела! — поправилась Милашка. На десять долларов можно было купить много хлеба.

— Очень хорошо, — сказал Либра и протянул им деньги: — Вот пятьдесят долларов на такси и шампунь для всех. До завтра.

Они вышли из люкса, пересчитывая деньги, и остановили свое первое в жизни такси.

Усевшись в машину, Милашка разразилась такой тирадой, что даже водитель позеленел.

— Этот белый — паршивый сукин сын!

— Полный ублюдок, — согласилась Тамара. — Его стоило прибить еще в пеленках.

Девушки расхохотались.

— Этот кретин разговаривал с нами как со своей прислугой, — заявила Берил.

— «На такси», — передразнила Милашка. — Сифилистическая жопа.

— В рот ему компот, — поддержала ее Черил.

Силки поняла, что помыслы присутствующих вряд ли в ближайшее время станут отличаться благопристойностью, а потому решила воздержаться от участия в разговоре.

На следующее утро девушки ровно в девять пришли к мистеру Либре, и в течение пяти часов терпели издевательства тупого педераста-парикмахера по имени мистер Нельсон в очень крутом белом кожаном костюме. Он подобрал девушкам парики, всем одинаковые, и несколько на смену. Затем прибыл дизайнер по одежде — Франко, еще очень молодой, но абсолютно лысый парень. Он долго консультировался с Либрой по поводу их одежды. Их мнением никто не интересовался, поэтому девушки мрачно помалкивали. Им уже многое довелось повидать в этой жизни, но с такими как Либра, Нельсон и Франко они столкнулись впервые, поэтому на самом деле они испытывали перед ними благоговение.

— Их надо одеть одинаково, — сказал Франко.

— Только без блесток, — заметил Либра. — Меня просто тошнит от всего блестящего. Я хочу, чтобы «Шелка и Сатины» ни на кого не походили. Никаких русалочьих платьев со шлейфами. Они должны быть воплощением молодости. Франко предложил стилизованную детскую одежду. Но Либра заявил, что его жена и все ее сорокалетние подружки вырядились в детские платья. «Молодость, молодость и еще раз молодость», — повторял он без остановки. Про себя Силки подумала, что больше всего ей бы хотелось выглядеть, как Дайана Росс. Она была ее кумиром, идолом. У Дайаны имелся лишь один недостаток в глазах Силки — она была слишком стара — двадцать четыре года. В конце концов мистер Либра и Франко остановились на костюмах маленьких мальчиков с короткими бриджами.

— Мы будем походить на лесбиянок, — запротестовала Тамара.

— Ты, полагаю, предпочла бы выглядеть шлюхой, — кивнул Либра, — но теперь я занимаюсь вами и вы будете делать то, что я вам скажу.

— Может лучше смокинги? — предложила Милашка.

— Вы хотите походить на престарелых лесбиянок?

После этого девушки окончательно умолкли. Франко предложил сделать для них брючные костюмчики из черного бархата, бордового велюра, и, возможно, еще из шотландки для дневного подросткового шоу, в которое собирался вставить их Либра.

Последнюю новость девушки услышали впервые.

— Какое шоу? Что за шоу? — хором застрекотали они.

— «Все позволено»! В следующем месяце, — торжественно объявил Либра. Девушки взвизгнули от восторга. Шоу «Все позволено» было подростковым хитом — песни и танцы. Все их знакомые, у кого был телевизор, никогда его не пропускали.

На следующее утро Либра переселил девушек в гостиницу «Челси». Потом опять пошли примерки, пробы грима, обычного дневного и для сцены, с мистером Нельсоном, пока девушки сами не научились накладывать его правильно, затем уроки танцев, которые девушки возненавидели с первой секунды. Либра помимо всего прочего усадил девушек на диету, чтобы очистить их кожу от прыщиков и придать стройность фигурам. Он постоянно поправлял их речь. И в результате девушки постепенно пришли к выводу, что существует мир, о котором им ничего не известно.

Силки записалась в публичную библиотеку и старалась соблюдать свою клятву, прочитывая по одной книге в неделю. Свободного времени было очень мало, и она постоянно таскала книгу с собой. Подруги дразнили ее: она, дескать, повсюду носится с книжкой, чтобы подцепить интеллектуала, а на самом деле ничего не читает.

Они стали популярны после выхода первого же альбома, а песня «Дай мне жить сейчас» вошла в десятку хит-парада. Деньги текли рекой, но девушки их не видели, они получали от Либры лишь деньги на питание и ежедневные расходы. Однако им это было все равно, поскольку и такого количества денег они никогда раньше не видели. Они продолжали оставаться завсегдатаями магазинчиков «Файв энд тен», теперь уже в роли покупательниц, и были счастливы, что могут позволить себе истратить десять долларов на губную помаду.

Тем временем Либра вставлял их выступления во всевозможные программы по всему городу. Все шоу нуждались в свеженьких талантах, и их устроители были только рады заполучить «Шелка и Сатины». Либра считал эти выступления чрезвычайно важными, так как со временем их могли пригласить на ночное шоу. Силки была потрясена количеством предлагаемых им бесплатных выступлений. Так можно было работать всю жизнь и не заработать ни цента. Но зато они встречались с настоящими звездами, и ее зачаровывали украшения и платья женщин, сидящих в зале. Она старалась все внимательно рассмотреть и запомнить, чтобы не упасть в грязь лицом, когда она сама будет распоряжаться своими деньгами.

Их гостиничный номер постоянно пребывал в беспорядке — одежда, пустые коробки, сумки, мешки, оберточная бумага валялись повсюду. К ним нагрянул двоюродный блат близнецов Лестер со своей подружкой и тоже поселился в их комнате. Спали они на полу. Девушки решили, что родственник это не мужчина, и мистер Либра вряд ли будет возражать, но говорить ему об этом на всякий случай не стали. Затем приехала сестра близнецов, Ардра, а за ней — брат Силки Корнелиус. Девушки прикупили подушек и одеял и с комфортом разместили своих друзей на полу. Богатый Мэрвин настаивал, чтобы Тамара переехала к нему в Гринвич Вилледж, но та считала, что жизнь в «Челси» куда интереснее. Мальчики покупали пиво и бурбон на заработанные сестрами деньги, и каждую ночь устраивали вечеринки. Иногда девушки закупали огромные пакеты с рыбой и чипсами, посылали свою диету куда подальше, напивались и объедались до отвала. А потом танцевали и пели всю ночь. Они приобрели около ста пятидесяти пластинок и цветной телевизор. Спали они совсем немного за исключением Силки, которая боялась, что потеряет голос, если не будет заботиться о себе. А спать при любом шуме научилась еще в детстве.

Гостиница «Челси» была кайфовым местом, и большинство ее постояльцев были молоды, так что девушки вскоре обзавелись новыми друзьями. Одним из них стал симпатичный чернокожий парень, Хетчер Вилсон, который тоже пел и играл на гитаре. Ему было двадцать четыре года и ему нравилась Силки. Он тоже ей нравился, но она помнила о своей клятве и объяснила Хетчеру, что рада дружить с ним, но не вступать в любовные отношения. Он, однако, продолжал увиваться вокруг нее, скорее всего потому, что она мало обращала на него внимания, а он к этому не привык. Хетчер был настоящим дамским угодником — его очень заботило как он выглядит и во что одет. Подруги считали Силки дурой за то, что она не хочет извлечь пользу для себя из такого красивого парня, и вовсю кокетничали с ним, стараясь ему угодить.

— Если ты не собираешься охомутать Хетчера, им займусь я, — угрожала Тамара. — И выйду за него замуж. — Тамара собиралась замуж за любого встречного, начиная от богатого Мэрвина — чтобы заграбастать его денежки, и кончая братом Лестером, чтобы плодить полудурков. — А я вообще не собираюсь выходить за кого-либо замуж, — заявила Милашка. — Это не для меня. Я уже сто раз была замужем.

Все они гадали о миссис Либра: каково это быть замужем за таким уродливым ублюдком как мистер Либра.

— Интересно, что они делают в постели? — вопрошала Милашка. И все заливались хохотом, пытаясь представить себе эту обезьяну в постели с женой.

— Она подманивает его бананами: «Иди-иди сюда, мой Кинг-Конг», визжала Черил, катаясь от хохота по кровати.

Все они считали Лиззи Либра настоящей красавицей и леди.

— Богом клянусь, у нее кто-то есть, — с умным видом замечала Черил.

— Ты так думаешь?

— Ага. А ты что, не завела бы себе кого-нибудь, попадись тебе в мужья такое чудище?

— А мне кажется, она сама — абсолютное бревно, — заявила Милашка.

— Не обольщайся. Ты когда-нибудь смотрела в ее глаза? В них — тоска по настоящему мужчине.

И все они решали повнимательнее присмотреться к глазам миссис Либры при следующей встрече.

Это был чудесный месяц перед их премьерой на телевидении. Отличное времечко. Позднее, когда Силки вспоминала о нем, оно казалось самым лучшим временем в ее жизни.

Девушки репетировали два дня, готовясь к «Все позволено». Силки так нервничала, что не могла есть — кусок застревал у нее в горле, — и пила лишь чай с медом для смягчения голосовых связок. Ей казалось, что горло сжимается, и она не сможет издать ни звука. Она никогда не была особенно религиозна, но в эти дни молилась постоянно. Ей помог продержаться только молодой постановщик шоу — Дик Девере. Высокий, стройный, он отличался спокойным и профессиональным отношением к своей работе, и всегда успокаивающе действовал на Силки. Но стоило ей оказаться вне поля его внимания, как ее вновь охватывала паника. Шоу совершенно не походило на все предыдущие выступления. Это было действительно широкомасштабным зрелищем.

Силки начала восхищаться Диком с первой секунды встречи. Он действительно умел говорить интеллигентно. А его манера одеваться! Его костюмы не были кричаще модными, но зато обладали стилем. Силки знала, что они очень дорогие. Ей нравилось, как он двигался: быстро и легко. Когда она смотрела на него, расхаживающего по сцене, он казался ей страшно привлекательным. Она сама удивилась этому, так как перестала видеть в мужчинах сексуальное начало, да и вообще что бы то ни было. Когда она впервые спела свою песню, то подумала, а вдруг и он обратит на нее внимание.

Ее совершенно не отталкивало то, что он был белым. Она никогда не относилась к белым предвзято. Она почти влюбилась в него. Он совсем не походил на прыщавого Мэрвина или мерзкого Либру, или на грубиянов-итальянцев, с которыми она жила по соседству в детстве. Ей очень захотелось узнать, есть ли у Дика жена или подружка.

В шоу девушки выступали в своих новых костюмах из шотландки, красных галстуках и темных париках. Выглядели они очень колоритно, а пели намного лучше прежнего, так как лишь синхронно шевелили губами под собственную запись, и только ненормальная могла опасаться потери голоса, — но какое отношение имеет ко всему этому логика? В конце концов, скоро они будут петь в живую, а не под фонограмму, в гораздо более солидном шоу, чем это. Провалиться сейчас будет позорно, это произойдет на глазах у миллионной аудитории. Все девушки ощущали присутствие этой невидимой публики, и понимали, что все равно надо петь громко, иначе обман станет очевидным. Когда они как обычно исполняли «Ты покинул меня», Силки, увлекшись, немного изменила текст, сама даже не подозревая об этом. Однако девушки услышали это и просто взбесились.

— Ты что, уже и старые песни не помнишь? — рассвирепев осведомилась Милашка.

— Простите.

— У тебя же было Бог знает сколько репетиций, даже я все запомнила, не отставала та.

— Я знаю слова, — ответила Силки.

— Эта девочка определенно тупица, — повернулась Милашка к остальным. Дик Девере только расхохотался. После шоу он пригласил Силки выпить.

У девушек глаза полезли на лоб, когда они увидели эту парочку на выходе из студии. Но Силки это абсолютно не волновало. Она просто парила в воздухе. Всю дорогу к бару она раздумывала, отважиться ли ей нарушить указание мистера Либры и не выпить ли чего-нибудь крепкое.

Они зашли в маленький бар неподалеку от студии. Вокруг толпились телевизионщики. Силки переоделась перед выходом в свою обычную одежду: темно-синий шерстяной костюм в морском стиле и белую блузку. Парик и сценический макияж, она оставила. Входя в бар, она окинула себя взглядом в зеркале и решила, что выглядит сносно. Они устроились на банкетке в глубине зала. Дик Девере заказал скотч со льдом.

— Бурбон с колой, — решилась Силки.

— Сигарету?

— Спасибо, не курю.

— Умница.

Силки принялась обкусывать ноготь.

— А как ты получила свое имя, Силки?

— Из-за своего голоса, — ответила она не задумываясь, мистер Либра велел ей так говорить.

— Когда-нибудь ты станешь очень знаменитой, — сказал Дик.

— Вы так думаете?

— Даже не сомневаюсь. Я перевидал сотни певцов, но они и в подметки тебе не годятся. — Он улыбнулся. — А что ты читаешь?

Силки протянула книгу. «Смерть президента».

— Я рад, что ты читаешь не «Долину кукол», — сказал Дик.

— О, я ее тоже читала.

— Ты много читаешь, — удивленно заметил он.

— По книжке в неделю. Я их правда читаю, а не просто так таскаю с собой, как считают девочки.

— Ты не слишком с ними ладишь, да? — промолвил он, скорее утверждая, чем спрашивая.

— Да что вы! — возразила Силки. — Мы прекрасно ладим. Они отличные девчонки.

— Я думаю, они завидуют тебе.

— Да нет же. Мы получаем одинаковые деньги.

— Это не важно. Они знают, что ты станешь звездой, и оставишь их далеко позади. А что еще хуже, они знают, что ты этого заслуживаешь, а они — нет. Неужели ты не замечаешь их зависти?

— Я слишком занята пением, — ответила Силки. Принесли напитки, и она залпом осушила половину своего бокала. По телу разлилось тепло, и она расслабилась. — Я все пытаюсь понять по вашей манере говорить, откуда вы родом и никак не могу.

— Со Среднего Запада. А говорю я с акцентом, усвоенным в школе радио-комментаторов. Занимался немного этим делом после колледжа, пока пытался пробиться в режиссуру. А ты откуда?

— Южная Филадельфия.

— Тогда почему у тебя южный акцент?

— Но у меня его нет.

— Есть иногда.

— Мои родители родом из Джорджии, — вспомнила Силки.

— Они еще живы?

— Нет, — солгала Силки. — Они оба умерли. — Хотя ее отец вполне уже мог умереть, она ведь столько лет ничего не слышала о Нем. — Я думаю, тебе стоит брать уроки актерского мастерства, — задумчиво сказал Дик. — Либра не говорил с тобой об этом?

— Нет. Мы сейчас берем уроки танцев. — Попроси его об уроках актерского мастерства. Очевидно, со временем ты появишься в мюзикле на Бродвее, к этому времени ты должна научиться играть.

Силки абсолютно забыла о своем бурбоне. От слов Дика у нее голова шла кругом.

— Какой Бродвей? Какой мюзикл? И при чем тут я? Что мы там будем играть — черную «Маленькую Женщину»?

— Не мы, а ты, — поправил Дик.

— Я никогда не брошу девочек, — заявила Силки.

— Ты уже бросила их, когда пошла со мной в бар, — возразил он. И Силки поняла, что Дик дразнит ее.

— Это не одно и то же, — возразила она.

— Ну, не так уж велика разница. Люди будут стремиться к тому, чтобы общаться с тобой наедине. И у тебя будет своя собственная жизнь. Я говорю тебе все это лишь для того, чтобы предупредить — вскоре тебе будет очень непросто со своими подружками. Я не хочу, чтобы это обрушилось на тебя как неожиданное потрясение. Лучше ко всему быть готовым заранее.

— Я не встречаюсь со всеми подряд, и никогда не возражаю, если девочки куда-нибудь уходят, — сказала Силки, допивая бурбон.

Дик повторил заказ.

— Неужели ты никого не знаешь в Нью-Йорке?

Силки решилась рассказать Дику о своей клятве, но потом передумала. Сказать кому-нибудь значит уничтожить всю магию клятвы.

— Я знакома с несколькими ребятами, — поспешила заверить она.

— Но тебе никто из них не нравится?

— Я слишком занята, чтобы бегать на свидания, — ответила Силки и вдруг сообразила, какую глупость ляпнула. А вдруг он подумает, что и на встречи с ним у нее не будет времени? — Я хотела сказать, что наверное никто из них меня особенно не привлекает, — поспешила она исправить положение.

Дик улыбнулся. Казалось, он многое знает о ней без всяких слов. А Силки никак не могла понять, как она сама к этому относится. Беспокоит это ее или нет. Конечно, он был очень привлекательным. Очень. Дьявольски привлекательным.

— Ты всегда много читала? — поинтересовался он.

— Нет. Только после того, как бросила школу. Я не считаю, что уход из школы означает окончание образования.

— А ты когда-нибудь читала «Ветер в ивах»?

— Даже не слышала, — ответила Силки.

— Это детская книжка. Но как и все хорошие детские книжки, на самом деле она — для взрослых. Прочтите. И еще Мэри Поппинс.

— Я видела фильм, — сказала Силки.

— Книга намного лучше фильма. Детские книги обычно очень плохо экранизируют. Самое главное в детской литературе — воображение. А когда видишь реальных людей на экране, приходится подчиняться представлениям режиссера о том, какие они, а не давать волю своей собственной фантазии. — Он вытащил из кармана маленький блокнот в кожаном переплете и тонкую золотую ручку и принялся писать. — Я напишу несколько названий. Ты, по всей вероятности, их не читала. Они тебе очень понравятся.

Господи! Она сидит здесь в баре посреди всего этого телевизионного люда, и крупный режиссер, в два раза старше ее, беседует с ней о книгах и фильмах как с образованной девушкой! Черт!… То есть вот здорово! Она мелкими глотками пила напиток. Кто-то бросил монетку в игральный автомат, и оттуда зазвучала песня «Дай мне жить сейчас». Как будто мечта стала явью. Люди платят, чтобы послушать ее песню! Там был ее голос, а здесь сама она, ее тело. И она пьет коктейль с этим изумительным парнем, и… вот здорово, у него даже есть настоящая золотая шариковая ручка. Она решила завтра купить себе точно такую же, а заодно блокнот в кожаном переплете, и тоже записывать туда всякие мелочи.

Он оторвал страничку и протянул ее Силки.

— Где ты живешь?

— В гостинице «Челси».

Он одобрительно кивнул. Затем записал название себе в блокнот и спрятал его обратно в карман.

— Я вовсе не собираюсь всю жизнь торчать на телевидении, — сказал он, прихлебывая скотч. — Мне хочется создать новый мюзикл с помощью киношных средств действие которого должно разворачиваться в дискотеке. Ты была когда-нибудь у Шварца в «Лоботомии»?

Силки отрицательно покачала головой. Дик произнес это так, словно это было нечто особенное.

Он посмотрел на часы.

— У завсегдатаев называется просто «Лобо». Мы еще успеем перекусить до его открытия, если у тебя нет других планов. — У меня нет никаких планов на всю мою оставшуюся жизнь, восторженно воскликнула Силки, и в этот момент ей действительно казалось, что это так.

Он повел ее во французский ресторан, где она совершенно не могла определить, что ест. Впрочем, это не имело особенного значения: Силки так нервничала, что с трудом могла проглотить кусок. Затем они взяли такси и доехали до Гринвич Вилледж, до ужасного на вид склада с огромными горами мусора перед входом. Войдя же внутрь, казалось, попадал в иной мир. В центре огромного помещения был подвешен круглый балкон на тросах, уходящих под крышу. По стенам, полу и потолку, перемещались яркие узоры в мигающих огнях вспышек. И все сотрясалось, словно желе. Столами служили небольшие серебристые ящики. Они, тоже тряслись, так что стаканы на их поверхности удерживались с помощью специальных резиновых фиксаторов. Хотя их содержимое все равно выплескивалось на столы и одежду посетителей. Музыка гремела оглушительно, и крыша вибрировала в такт. Публика пыталась танцевать, сохраняя при этом равновесие и вид у всех был такой как при приступе морской болезни. Силки ощутила запах марихуаны. Интересно, водил ли прыщавый Мэрвин сюда Тамару. Силки очень хотелось, чтобы водил. Тогда они могли бы увидеть здесь и ее в компании с Диком Девере.

— Высшее выражение мазохизма, — сказал Дик.

— Что?

— Это место. Моя теория сводится к тому, что люди ходят на дискотеки с целью достижения мазохистических переживаний. А эта пользуется такой популярностью потому, что воплощает в себе наибольший садизм. Посмотри вон туда.

Он повел ее в сторону, где выстроилась длинная очередь в небольшую комнатку с надписью «девибрационная комната». В ней ничего не сотрясалось и внутри были расставлены кресла для отдыха. Входной билет стоил доллар. Комната была настолько мала, что в ней одновременно могли находиться только шесть человек. Выражение лиц выстроившихся в очередь людей с каждой минутой становилось все плачевнее. Силки и самой было не по себе.

Затем Дик снова отвел ее в центр зала. Он отказался от столика и не хотел танцевать; он просто стоял посередине зала и профессиональным взглядом наблюдал за происходящим. Время от времени он кивал, словно находя подтверждение собственным мыслям. Силки никак не могла понять, как он собирается использовать эти наблюдения в своей постановке, но наверное он разбирался в этом лучше, чем она. Силки ощущала себя и Дика аутсайдерами, посторонними наблюдателями. Ощущение было странным, но приятным. Они отличались от других и находились вне происходящего, и никто из присутствовавших не мог соразделить с ними их состояние.

— Этот балкон — для высоких гостей. Если тебе не очень хорошо, можем посидеть там — они меня знают. Знаменитости могут безбоязненно приходить сюда и наблюдать за происходящим без каких-либо мучений. Только так здешняя администрация может дать им возможность ощущать себя непохожими на других.

На подвесном балконе перед каждым столиком имелась занавеска, и многие знаменитости опускали их, чтобы вообще ничего не видеть, когда зрелище им надоедало. «Вот потеха, — решила Силки, — платишь пятнадцать долларов за вход, а потом прячешься от всего происходящего».

— Пошли отсюда, — предложил Дик.

Была полночь. Они зашли в кафе-мороженицу на Третьей авеню, и он купил ей огромную порцию пломбира с орехами и изюмом. Силки предпочла бы стакан воды. Поэтому, поигрывая ложечкой в креманке, она притворилась, что ест. Мороженое стоило три доллара пятнадцать центов, и Силки была рада, что Дик не обратил внимание на то, что она едва к нему притронулась. «Он наверное, зарабатывает много денег, — подумала она, — или просто настоящий джентльмен».

Ей стало гораздо лучше после того как они вышли из «Лоботомии», и теперь Силки пыталась вспомнить классное высказывание Дика о садизме и мазо-чем-то дискотек, чтобы когда-нибудь суметь повторить это и произвести впечатление на нужных людей. Но Дик продолжал говорить все более и более интересные вещи и она разрывалась, пытаясь запомнить все. Он один заменял дюжину человек.

А потом он проводил ее в «Челси» и попросил водителя такси подождать. Силки испугалась, что наскучила ему, и у нее резко испортилось настроение. Он даже не намекнул, что собирается подняться, просто велел водителю подождать. Силки гадала, поцелует ли он ее на прощание, но он просто взял ее руки в свои, и долго держал, глядя на нее.

— Я прекрасно провел этот вечер, — сказал он.

— И я. Правда. — Она хотела было пригласить его к себе. Но потом вспомнила о кампании, спящей на полу в ее номере, и подумала, что Дик в ужасе убежит из такого бедлама. — Я обязательно прочту книги, о которых вы мне говорили, — добавила она.

Он улыбнулся.

— Я завидую тебе, ты будешь читать их впервые. Спокойной ночи, — и он ушел.

Она было направилась к лифту, а когда увидела, что такси отъехало, опустилась в кресло в вестибюле, чтобы немного побыть одной. Она не знала, что и думать. Весь вечер ей казалось, что нравится ему. Он был явно не из робких. Может, она показалась ему непривлекательной? Может ему не нравится спать с темнокожими? А может, он голубой? Нет, Силки была уверена, что Дик не гомосексуалист. А может, дома его ждет ревнивая красотка? Надо будет собраться с силами и разузнать все у мистера Либры. Господи, ну и дура же она! Надо было расспросить его самого, а не слушать его беседы об искусстве во время обеда. Но ей все это так льстило и было так интересно, что в тот момент она совершенно не думала о его личной жизни. А может все его образованные ровесники в Нью-Йорке именно так себя ведут на свиданиях. Силки решила, что дело именно в этом. Он уважал ее. Ну и ну! Он испытывал к ней уважение!

Когда она поднялась наверх, все развлекались: одновременно слушали пластинки и смотрели телевизор, и никто даже не поинтересовался, как она провела вечер. Девушки сделали вид, что даже не заметили ее отсутствия. Только ее младший братец Корнелиус в конце концов поинтересовался, хорошо ли она провела время, и Силки так обрадовалась, что чуть не расплакалась. Милашка была уже в постели, хотя еще не спала. Силки заметила, что лишь она одна еще оставалась в гриме. Намазывая лицо кремом, Силки повернулась к Милашке и как можно ласковее спросила:

— Эй, хочешь?

— Зачем? — мерзким голосом осведомилась Милашка.

— Чтобы снять косметику.

— Иди в задницу, — бросила Милашка и, отвернувшись, накрылась с головой одеялом.

— Что это с ней сегодня? — обратилась Силки к остальным. Ей никто не ответил. Она почувствовала, как у нее замерло сердце. Дик был прав, — они завидовали ей. Но они же были ее лучшими подругами, не могут же они вот так просто разлюбить ее. Она повернулась к Черил и Берил, с которыми была ближе остальных. — А не заказать ли нам рыбу и чипсы?

— А он что не удосужился тебя покормить? — злорадно спросила Черил.

— Конечно, покормил, но… я подумала, что будет здорово…

— Мы не хотим есть, — сухо ответила Берил и повернула регулятор звука проигрывателя на полную громкость.

— Что вы все на меня взъелись? — воскликнула Силки, пытаясь перекричать шум. — Он больше никогда мне не позвонит!

— Почему же нет? Он что уже знает о твоей фригидности? — заорала Тамара в ответ.

— Он совсем другой, — кричала Силки.

— Да неужели? Он что, платит за это? Может поэтому ты собралась угостить всех нас, бедных черномазых, рыбой с чипсами? — все расхохотались.

И тут что-то в душе у Силки оборвалось.

— Вы ничего не понимаете, — закричала она. — Для вас предел мечтаний — это Мэрвин. Вы даже себе не представляете что такое свидание с добропорядочным человеком.

— Зато похоже, ты представляешь, — взвизгнула Тамара, побагровев от ярости. — Ты у нас встречаешься только с великими белыми режиссерами и готова вылизывать ему задницу. Почему бы тебе не трахнуть старую обезьяну Либру?

— Да-да, — поддержала Берил. — Задай-ка ему жару.

— Силки трахает Либру, Силки трахает Либру, — вдруг запели они все хором. Корнелиус стоял, глядя на них с глупым видом. Силки бросилась в ванную и захлопнула за собой дверь. Ее трясло. Это походило на ночной кошмар. Она поняла, что дело не только в свидании с Диком, это всего лишь стало последней каплей, потому что он столь явно выделил ее и взял с собой, не стесняясь встретиться со своими друзьями. Этот нарыв назревал давно, просто Силки по своей глупости ничего не замечала. По-настоящему все произошло еще во время шоу, когда девушки поняли, что Силки — их звезда. Они были вынуждены осознать это, так как все окружающие понимали это. Но разве она была в этом виновата. Они сами сделали ее солисткой. Она даже посопротивлялась для вида. Она не требовала ни большего количества денег по сравнению с остальными, ни особенных костюмов. Не ей принадлежала идея стоять впереди с отдельным микрофоном; так поступали все солисты. Она не кокетничала с Диком Девере. Она ничего не сделала. В этом-то и было все дело — ей не надо было ничего делать, все происходило само собой, лишь потому, что Бог наградил ее таким голосом. Силки захотелось сбежать на улицу, но ей некуда было идти. Может, это и означало «быть звездой»? Терпеть, как целый день мистер Либра обращается с тобой как с последним дерьмом, а по вечерам выносить ненависть подруг? «О, Господи, Дик…» подумала она и поняла, что ей не хватает его. Он один понимал ее. Как бы ей хотелось знать его номер телефона, чтобы позвонить. Она ударила кулаком по раковине и взглянула на свое отражение в зеркале, — лишенное косметики и искаженное гневом, лицо ее было уродливым. Без парика, со своей короткой прямой стрижкой она походила на мальчика. Если бы Дик сейчас увидел ее, он потерял бы к ней всякий интерес. Не на что было даже посмотреть. Но его, казалось, вообще не заботило, как она выглядит. Он считал ее хорошим человеком. Он бы понял. Она не могла больше оставаться здесь, со своими «друзьями», после всего того, что они наговорили.

Она стерла остатки грима, расчесала волосы чтобы они не походили на стрижку новобранца и вышла из ванной. Девушки продолжали игнорировать ее. Корнелиус, который всегда был плаксой и привык полагаться на Силки, удивленно смотрел на нее, пытаясь понять, из-за чего весь этот шум. Силки взяла свою сумку, накинула жакет и вышла из номера.

Спустившись вниз, она отыскала номер Дика Девере в телефонной книге и позвонила. Рука ее так дорожала, что она с трудом запихала монету в щель автомата, а внутри все заледенело. Он снял трубку после второго гудка.

— Да?

— Это Силки. Простите, что беспокою вас. Но вы оказались правы, — и она разрыдалась.

— Что случилось? — спросил он. — Что с тобой? Я ничего не слышу. Что случилось? Черт, у тебя есть карандаш?

— Да, — всхлипнула она.

— Запиши мой адрес и приезжай сюда. Я бы приехал за тобой, но уже разделся.

Силки нашла в сумке карандаш для бровей и нацарапала на стене адрес. Она и так его помнила по телефонной книге. Затем она поймала такси и добралась до дома Дика, который оказался не так далеко. Добравшись до места, она с удивлением и радостью вдруг поняла, что впервые совершила нечто необычное, именно то, что ей больше всего хотелось.

Дик Девере занимал квартиру в роскошном особняке. Силки нажала звонок рядом с его именем и поднялась наверх. Он открыл дверь, одетый в белый махровый халат. Квартира не была освещена. Он обнял Силки и притянул к своей груди, другой рукой небрежно закрывая за ней дверь.

— Ну же, ну же, — промолвил он.

Было так темно, что Силки не могла видеть, как ужасно она выглядит без грима и с заплаканным опухшим лицом. Она и Дика с трудом различала в темноте, — просто белое пятно в свете фонаря, высившегося напротив большого окна.

— Ну же, ну же, — повторял он, похлопывая ее по плечу и увлекая в спальню.

На мгновение она вспомнила о своей клятве, пока он раздевал ее, но потом он начал целовать ее и она забыла обо всем. Ей было так хорошо, и Силки решила, что наверное любит Дика. Он знал, что делать. И это было совсем не похоже на то, что делали парни, когда она была маленькой. Это было божественно… Неужели это и есть то, что называется сексом? Если бы она знала, то никогда бы не пожертвовала им. Ей доводилось слышать обо всем том, что он делал, но ей никто никогда не говорил, какие это вызывает изумительные, безумные, волшебные ощущения. Так вот чем, оказывается, занимались девушки со своими парнями! И как хорошо, что он все умел, потому что член его оказался огромным! Силки совершенно не ожидала такого. Ему-то уж все было известно о любви. Силки не сомневалась, что такое случается не часто, но все, связанное с Диком, было потрясающим. Он был настоящим мужчиной. Силки решила, что второго такого нет во всем мире. «Я люблю тебя. Я люблю тебя. Я люблю тебя», — повторяла она и ей казалось, что он шепчет ей тоже, хотя она и не была в этом уверена.

Когда все было закончено, они свернулись рядом обнявшись. Ее глаза привыкли к темноте, и теперь она различала его лицо. Они выглядел счастливым. Силки тоже знала, что счастлива.

— Силки? — прошептал Дик.

— Да?

— Я не могу так спать. Тебе придется лечь с другой стороны. Тебе лучше?

— Да, — ответила она, неохотно отодвигаясь в сторону.

— Это хорошо, — сказал он, а через секунду уже спал.

Она не стала задумываться об этом, так как ей было слишком хорошо. Наверное, это был лучший день ее жизни. Он определенно не имел ни жены, ни подружки. «Станет ли он моим? — спрашивала она сама себя. И этого ей хотелось сейчас больше всего в жизни. Даже больше, чем стать звездой.

С девушками она встретилась только на следующее утро в офисе мистера Либры; никто из них не заикнулся о том, что она всю ночь отсутствовала, и не спросил, где она ночевала. Силки надеялась, что девушки сочтут, что она сняла комнату в Ассоциации молодых христиан или вернулась в Гарлем. Она пыталась придать себе мученический вид, но несмотря на все усилия, так и лучилась счастьем. Правда заключалась в том, как она осознала с легким раскаянием, что девушки действительно многого о ней не знали, не догадывались о чем она думает, о чем мечтает. Они знали, что она хочет петь; они знали, что она много читает, но искреннее о себе она ни с кем из них не говорила. Она делала только то, что они хотели, вместе с ними шутила, дурачилась, пытаясь стать частью общей команды. И только теперь она поняла, что остальные и не думали наступать на собственные интересы во имя общего дела: тратили деньги на одежду, косметику и духи и каждая жила сама по себе. Это она работала, пока остальные ходили на свидания, она была солисткой, на ней держалась вся группа. Ей приходилось заучивать слова песен, а они лишь вторили сзади «о-у, о-у, о-у». Интересно, они хоть жалеют, что выставили ее вон? И вдруг Силки поняла, что никогда этого не узнает. Для них Силки была всего лишь пропуском в лучшую жизнь; не будь ее, не было бы и «Шелков и Сатинов». Она всегда считала себя спокойной и упрямой, но она понимала, что существует такая степень упрямства, о которой она раньше и не подозревала. Год назад, когда они только начинали, она бы никогда не поверила в то, что они так будут относиться друг к другу; или что она сама сможет осознать свою важность и необходимость для них. И кто она такая? Она ведь даже не была уверена в том, что хорошая певица. Она никогда не брала уроков пения. Людям просто нравился ее голос и манера исполнения. А что если она — мыльный пузырь, заставивший девушек поверить в собственную важность.

Мистер Либра рассказывал, что договорился о серии выступлений для них в ночных клубах за пределами города. Затем они вернутся с гастролей и будут участвовать еще в одном шоу «Все позволено». Их вчерашнее выступление вызвало прекрасную реакцию и теперь все хотели пригласить их. Теперь им требовалось большее количество костюмов. И Либра готов был предоставить им еще один номер в гостинице.

Силки с облегчением вздохнула. Две комнаты — это намного лучше, чем одна. Хотя больше всего ей хотелось иметь свою собственную комнату, чтобы девочки к ней не приставали. Когда она утром уходила от Дика, он пообещал позвонить, но не предлагал переехать к нему. А сама она, конечно, не могла просить об этом. А вдруг она потеряет его, если заговорит об этом. После беседы, она спросила мистера Либру, не может ли она поговорить с ним с глазу на глаз. Девушки наградили ее уничтожающим взглядом и вышли.

— Ну? — спросил Либра.

— Мистер Либра, мне неприятно говорить об этом, но мои отношения с девочками действительно очень испортились. Они, похоже, просто ненавидят меня. Я думаю, они завидуют. Они постоянно унижают меня, а это мешает работе. Я хотела бы жить отдельно. Я могла бы платить, из той суммы, которую вы даете мне на день.

— Ты что думаешь, что если у тебя будет своя комната, они будут меньше завидовать тебе?

— Нет, наверное, это взбесит их еще больше.

— Неужели ты не ладишь ни с одной из них?

— Нет, они все против меня.

— Хочешь, я поговорю с ними?

— О, нет! — испуганно воскликнула Силки. — Вы их не знаете! Тогда уж они точно изведут меня.

— Меня не интересуют ваши личные отношения, но если я увижу какой-нибудь признак враждебности, проявленной на людях, я расстанусь со всеми вами. Мне этого не нужно… Ладно, ты будешь жить отдельно. Но при одном условии. Ты, именно ты, отвечаешь за то, чтобы на публике вы источали нежность и любовь друг к другу. В конце концов, согласно твоему утверждению, именно тебя они не любят, а между собой они прекрасно ладят. — А вы могли бы сами им это объяснить? Скажите им, что даете мне комнату, чтобы я не маячила у них перед глазами, а не потому, что я звезда или что-то вроде этого.

Либра язвительно улыбнулся.

— И ты думаешь, они поверят?

— Но если я сама скажу им об этом, то они уж точно не поверят.

— Мне что больше делать нечего, как разбираться в ваших детских дрязгах, — взорвался Либра.

У Силки все сжалось внутри. Она всегда боялась Либру. Но отступить она не могла — чтобы мистер Либра не сделал с ней, страшнее всего было остаться сейчас без комнаты.

— Я думаю, так будет лучше, — выдавила из себя Силки, пытаясь скрыть страх.

— Ты меня за кого принимаешь, за воспитателя умственно отсталых малолеток? Возомнили себя профессионалками, а ведете себя как помоечные девки.

— Простите, сэр, но мне больше не к кому обратиться.

— Ты, как я вижу, если не получишь комнату, просто свяжешься с каким-нибудь ублюдком, — с отвращением произнес Либра.

Силки не ответила.

— Ладно, — наконец изрек он и взял телефонную трубку. — Иди. Ты получишь комнату. Я поговорю с девицами. Можешь переезжать сегодня днем. — Спасибо, мистер Либра.

Но он уже был занят переговорами с гостиничной администрацией и лишь махнул рукой. Силки вышла из номера.

Теперь, получив собственную комнату, ей стало гораздо проще говорить с Диком по телефону, когда он наконец позвонил вечером. Теперь она могла свободно уходить и приходить.

Она купила радио. На телевизор, после оплаты комнаты, денег уже не оставалось. Но Силки была рада тишине и уединенности. Начинались новые репетиции, и нужно было выучить новые песни. Она встречалась с девочками на репетициях, на танцевальных занятиях, в офисе мистера Либры. Но они никогда не приглашали ее вместе перекусить. И Силки покупала обычно что-нибудь в кулинарии, а иногда и просто забывала о еде. Ее брат Корнелиус сначала переехал к ней, но потом ему стало скучно, и он переселился в Гринвич Вилледж к своим новым знакомым. Появлялся он лишь тогда, когда ему требовались деньги.

Теперь ее единственным другом был Дик. Они встречались почти каждый вечер, и она никогда не спрашивала его, чем он занимался в ее отсутствие. Возможно, он работал, а скорее всего — встречался с другими девушками. Но Силки хватало ума, чтобы не задавать вопросов. Он всегда расспрашивал ее о том, что она делала, и она искренне отвечала ему, что читала, учила песни, а потом рано легла спать.

Другие мужчины не представляли для нее интереса. Теперь, когда у нее была своя комната, Хетчер Вилсон решил, что добьется своего, но она продолжала говорить ему «нет» и сказала, чтобы он попусту не тратил денег, приглашая ее на обеды — она все равно не станет с ним спать. Правда, время от времени она соглашалась выпить с ним колу в баре гостиницы, но только колу и не больше одного стакана, и то лишь для того, чтобы девушки видели ее с ним и позабыли о Дике Девере. Но и это возымело обратное действие — Хетчер к этому времени переспал со всей четверкой, и они ревновали его к Силки, потому что та продолжала ему нравится больше всех.

Она хотела заставить себя полюбить Хетчера. Он был красивым, хорошо одевался и был талантлив, так что у них было много общего. Но говорить с ним было абсолютно не о чем. Он дурачился, говорил комплименты, хвастался, рассказывал о работе, но все это безотносительно к ней, Силки. Хетчер не прочитал в своей жизни ни одной книги и даже не испытывал подобного желания. Все представление о женщинах у него сводилось к тому, что с ними надо спать, любоваться ими и появляться в их обществе на людях. Планами и надеждами он предпочитал делиться со своими дружками — он считал, что обсуждать это с Силки будет не по-мужски. Чем больше времени Силки проводила с Хетчером, тем сильнее скучала по Дику.

Она стала во всем зависеть от Дика. Он советовал ей, как одеваться, исправлял ее речь, расширял ее словарный запас, — и делал всегда это вежливо и конструктивно — не то что мистер Либра. Она сказала Дику, что считает себя Пигмалионом, и он объяснил ей, что Пигмалионом звали скульптора, а не созданную им женщину. Точно так же, как Франкенштейном звали врача, а не чудовище. И так он отвечал всегда — исправлял или логически объяснял, но никогда не говорил о самом важном.

Для прессы «Шелка и Сатины» сделали несколько снимков, и одну из фотографий Силки подарила Дику. Она купила настоящую серебряную рамку и вставила в нее фотографию, надеясь, что если уж фотография не имеет особой ценности, то хоть рамка будет красивой. Но всякий раз приходя к Дику, Силки видела, что фотография стоит у него на туалетном столике. Это очень радовало ее. Она попросила, чтобы и Дик дал ей свою фотографию, но тот ответил, что никогда не снимался.

Иногда они ходили куда-нибудь развлечься, но чаще всего после репетиций она приходила к нему домой и что-нибудь готовила. Она вкусно готовила, но и в этой области Дик многому ее научил. Она представляла, что когда-нибудь станет прекрасной женой благодаря тому, чему ее учил Дик. Но ней не хотелось думать об этом, так как она прекрасно знала, что пока жив Дик, она никогда не выйдет замуж за другого. Она не заговаривала на эту тему, но знала, что Дик на ней не женится. Она очень хотела выйти замуж, так как успела повидать столько безотцовщины, что вознамерилась во что бы то ни стало избежать этого. Она сходила к врачу и попросила выписать противозачаточные таблетки. Какое счастье, что ее мать умерла и никогда не узнает, что она живет с мужчиной, который не женится на ней. Но, наверное, ее мама была бы рада, что у нее никогда не будет внуков, никому не нужных кроме собственной матери.

А потом они отправились в турне, и после последнего выступления в клубе Силки звонила Дику около половины третьего ночи. Иногда его не было дома, а иногда он снимал трубку, но по его голосу нельзя было догадаться, один ли он. Силки знала, что все мужчины такие, что нельзя поднимать эту тему, иначе дело кончится скандалом, в котором женщина всегда проиграет. Она никогда не упоминала о Дике при девушках, и те в свою очередь, тоже помалкивали. Разве что после выступления к ней за сцену поднимался какой-нибудь белый поклонник роскошного вида — тогда они бросали на нее ядовитые взгляды, словно Силки собиралась вцепиться в него. Но Силки было не до этого. Она была так занята, стараясь все запомнить: движения, шутки, актерские атрибуты, тексты новых песен, что не обращала никакого внимания на поведение девушек. А еще опасения потерять голос от свалившихся на нее нагрузок!.. Во время турне у нее тоже была отдельная комната. Она обычно и грим накладывала у себя, чтобы избежать лишних встреч с остальными в гримерке. После выступлений у нее просили автографы. Но чаще всего с нее парни переключались на девушек, так как те вели себя дружелюбнее.

В маленьких городах их узнавали на улице и просили автографы. Девушки и вне сцены ходили в гриме и в париках, чтобы сохранять образ. Силки осознавала это не хуже других и всегда надевала по утрам огромные черные очки, когда ей приходилось выходить на улицу без грима.

Вырвавшись из-под постоянного надзора мистера Либры, девушки начали набирать вес. Либра прилетал на каждое их первое выступление, а в остальное время поручил надзирать за ними Ардре, старшей сестре близнецов. Но та ничего не делала, разве что наслаждалась с остальными всеобщим вниманием. Либра улетел в Нью-Йорк по делам остальных клиентов. Так что девушки получили гораздо большую свободу. После нескольких выступлений все, кроме Силки, уже не могли влезть в свои сценические костюмы. Узнав об этом, Либра пришел в ярость.

— Я не собираюсь тратить деньги на свиноматок, — орал он. — Видите это? Это список. Я хочу, чтобы вы записывали сюда все, что вы съедите и выпьете за день. Отчитываться каждый день. Если потеряете свой облик, вернетесь на ту же помойку, на которой я вас подобрал, а я найду другую четверку на ваше место и назову их «Сатины». Вы что, считаете себя незаменимыми? Я вас заменю другими в минуту! Вокруг сотни, тысячи черных побирушек только и ждущих своего шанса. Кто угодно может спеть «О-у, о-у, о-у…» не хуже вас.

Он ни слова не сказал о замене Силки, и это прозвучало столь явно, что она испугалась, не перенесут ли девушки весь свой гнев на нее, когда Либра уйдет. Но он их так напугал, что когда он умолк, они разразились слезами и ни одна даже взгляда не бросила на Силки. Силки считала, что Либра зашел слишком далеко. Как можно требовать от людей, чтобы они хорошо работали, если постоянно повторять, что они — ничтожества? Они же не бесчувственные. Силки по-настоящему разозлилась. Она все еще испытывала теплые чувства к девочкам, и Либра вызывал у нее ненависть.

— Он не имел права так с вами разговаривать, — сказала она после его ухода. — Отвратительнее, чем он нет никого на свете. Кем он себя считает, Гитлером?

— «Гитлер? Гитлер?» — переспросила Милашка. — Это кто такой? Какой-нибудь персонаж из твоих книжонок?

— Ты что проспала всю школу? — осведомилась Силки. — Гитлер убивал детей. Он уничтожил более восьми миллионов человек. В основном евреев. — И чем же так досадили Гитлеру евреи? — поинтересовалась Ардра, которая теперь тоже не испытывала к Силки никакой симпатии.

— Просто тем, что они — меньшинство. Он их ненавидел, — пояснила Силки.

— Да что ты? — удивилась Тамара. — И когда это было?

— До нашего рождения, — ответила Силки.

— И где он жил?

— В Германии.

— Не удивительно, что я никогда о нем не слышала, — заключила Милашка.

— Так как его зовут, ты говоришь? — вновь спросила Тамара.

— Гитлер.

— О, да. Мы что-то проходили про него по истории, — сказала Берил.

После этого они окрестили Либру Гитлером, и на душе у них стало полегче.

Они вернулись в Нью-Йорк на программу «Все дозволено», и Силки возобновила свои отношения с Диком. Дик собирался ставить телемарафон «Средство от Астмы», в котором должны были участвовать девушки. Именно на нем Либра-Гитлер и познакомил девушек со своим новым ассистентом, Джерри Томпсон.

Рыжеволосая Джерри выглядела классно. Силки сразу заметила, что она умела одеваться. К тому же она была красивой и, вероятно, умной. Похоже было, она сразу понравилась Дику.

Как только Силки увидела устремленный на Джерри взгляд Дика, у нее все внутри оборвалось. Одно дело догадываться обо всех тех девушках, которых Дик приводил к себе домой, в ее отсутствие и совсем другое увидеть все собственными глазами… Силки казалось, что она задыхается. Дику явно хотелось поближе познакомиться с этой Джерри, и она, Силки, становилась помехой. Хуже всего было то, что Джерри явно не обладала стервозными наклонностями. Дик не вызвал у нее антипатии: она хотела отделаться от него лишь потому, что тот принадлежал Силки. Между девушками мгновенно установилось взаимопонимание: Силки чувствовала, что понравилась Джерри, и не испытывала к ней неприязни. Джерри не была виновата, что понравилась Дику, — просто она была в его вкусе. Но от этого становилось еще хуже. С этим Силки уже ничего не могла поделать.

Силки знала только одно: всю жизнь она боролась за себя, и сейчас она не собиралась легко сдаваться. Джерри выглядела мягкой, казалось, ей все доставалось легко и не приходилось ни за что серьезно бороться; Возможно, Силки научит ее бороться. Она не даст Дику просто так уйти. Она подружится с Джерри, чтобы той стало стыдно уводить Дика. Она будет такой нежной и ласковой, такой страстной в постели, что Дик не рискнет бросить ее. Дик был для нее всем. Что об этом могла знать Джерри? Страшно было даже думать, что эта классная красотка, у которой и так все есть, легко заберет у Силки ее единственное достояние. Силки знала только одно — если для Джерри Дик — возможность очередного любовного приключения, то ей за него придется немало побороться.

Глава 3

На следующее утро после телемарафона вышел номер «Тайм» со статьей об одном из клиентов Либры модельере Франко.

По этому поводу в офисе Либры было устроено настоящее празднество. Только что была представлена новая коллекция Франко, кульминацией которой стало свадебное платье, названное «Новое платье королевы» — оно состояло из прозрачной виниловой мини-накидки, из-под которой просвечивало обнаженное тело, покрытое гримом, и набедренная повязка, усыпанная бриллиантами. В журнале была опубликована фотография Франко с обнаженной невестой, а внизу стояла подпись — «Только не говорите королеве!»

— Как вам нравится эта птичка? — поинтересовался Либра у Джерри и поставил журнал на почетное место на журнальный столик. — Франко прибудет с минуты на минуту, встретьте его. Его настоящее имя — Алавин. Он окрестил себя Франко, даже не подозревая, что так звали испанского диктатора.

Из спальни вышла Лиззи, облаченная в бежевый шерстяной комбинезон с огромными жемчужными пуговицами над грудью. Волосы были собраны в два конских хвостика, на носу — очки в роговой оправе. Она взяла себе чашку с кофе с подноса с завтраком, заказывать который входило теперь в обязанности Джерри.

— Этот костюм Франко создал специально для меня, — сказала она. — Вам нравится?

— Очаровательно, — ответила Джерри, однако подумав, что он был бы гораздо уместнее на четырехлетней девочке.

— По-моему, мы должны устроить банкет в его честь, — обратилась Лиззи к Либре.

— А кто за это будет платить, ты? — осведомился он.

— Я заплачу. Сниму деньги с нашего общего счета и заплачу.

— Сливки общества уже устраивают вечер в его честь. Вот пусть и платят. А ты можешь пройти бесплатно.

— Непременно, — ответила Лиззи и направилась к столу взглянуть на расписание встреч.

В дверь позвонили, и Джерри открыла ее. На пороге стояла Элейн Феллин в лисьей шубе и темных очках.

— Когда прибудет Франко? — вместо приветствия поинтересовалась Элейн. Она скинула лису и упала в ближайшее кресло.

— Если вы, девочки, думаете остаться здесь и выведать какие-нибудь секреты, то я вас должен разочаровать, — сказал Либра. — Можете его поздравить, а затем прошу удалиться.

— Я так рано встала, чтобы увидеть его, — заныла Элейн. — Даже действие снотворного еще не кончилось. Я даже никому не могу показать собственные глаза.

— Когда возвращается Дедди? — спросила у нее Лиззи.

— Этот сукин сын возвращается сегодня. Я звонила ему прошлой ночью, и в гостинице сказали, что он не отвечает. Я наорала на них, заявила, что я — его жена, а не поклонница, а они мне ответили, что все поклонницы так говорят. Представляешь, он там спит, вонючка, а я здесь сижу и волнуюсь. Он даже не удосужился мне позвонить.

— Все мужья — паршивцы, — прокомментировала Лиззи.

— Благодарю, — заметил Либра.

— О, дорогой, это к тебе не относится. Ты просто ангел. — Она улыбнулась Джерри. — Сэм — прекрасный муж. Дедди — паршивец.

— Когда-то он был хорошим, — мертвым голосом произнесла Элейн.

— Не хотите ли кофе, миссис Феллин? — спросила Джерри.

— Я не могу есть по утрам, меня тошнит, — ответила Элейн. — Не найдется ли у вас тут Кровавой Мэри?

Джерри направилась к бару и смешала коктейль.

— А чего вы ожидаете, когда выходите замуж за человека, занимающегося шоу-бизнесом? — обратился Либра к Элейн. — Они же все — дети. Он уже извел двух жен. Почему с тобой он должен иначе обращаться?

— Но они же были ужасными, — ответила Элейн.

— «Они были ужасными» — передразнил ее Либра. — Так все жены говорят. Наверное, он был ангелом?

— Ты не имеешь никакого права критиковать Дедди, — заявила Элейн. И в ее мертвом голосе появилось слабое подобие чувства. — Я могу говорить все, что хочу, а ты не имеешь права.

— Люблю лояльность, — сухо откликнулся Либра.

— Не волнуйся, Элейн, — сказала Лиззи. — Он вернется сегодня, и ты сразу с ним разберешься.

— Вовсе не собираюсь с ним разбираться, — ответила Элейн. — Просто куплю всю коллекцию Франко. Вот это будет удар ниже пояса.

Зазвонил телефон. Джерри сняла трубку. Звонили из Атлантик-Сити.

— Привет, малыш, — сказал Либра, беря трубку. — Как дела? Ты собираешься на Выставку Игрушек? Да. Да. Она здесь, хочешь с ней поговорить? — Он кивнул Элейн. — Твой муж.

Элейн грациозно, как львица поднялась с кресла и двинулась к протянутой трубке:

— Когда ты возвращаешься? — без приветствия обратилась она к мужу. Последовало долгое молчание. Он очевидно, что-то объяснял. Элейн поджала губы.

— Какого дьявола ты не сказал мне, что сегодняшнее шоу снимали? закричала она в трубку. — Ты вообще мне ничего не говоришь. Я бы поехала с тобой вместо того, чтобы сидеть здесь и дохнуть от скуки. Почему ты никогда мне ничего не говоришь? Неужели я тебе настолько безразлична? Лиззи смущенно удалилась в спальню, прихватив с собой чашечку кофе.

— Ладно, мне наплевать, когда ты вернешься, — проронила Элейн. — Развлекайся, ублюдок. Хоть вообще не возвращайся. — Она бросила трубку и схватила Кровавую Мэри, приготовленную Джерри. Сделав несколько глотков, она повернулась к Либре. — Ты ведь все знал, так? И тоже ничего мне не сказал. Ну почему все мужчины всегда заодно.

— Может потому, что женщины тоже покрывают друг друга, — спокойно ответил Либра.

— Как бы я хотела вылить тебе в лицо содержимое этого стакана!

— Давай. Только второго коктейля не получишь.

Громко топая, Элейн направилась в спальню и хлопнула за собой дверью. — Похоже ее дни с ним сочтены. Слишком стара для него, — сказал Либра, обращаясь к Джерри.

— Слишком стара?

— Будет двадцать шесть. Для него это уже слишком много. Он женился на ней, когда ей было шестнадцать, сразу после того, как она стала Мисс Бенсорхерст. Она сказала жюри, что ей восемнадцать. Ее дисквалифицировали, и она тут же выскочила замуж за судью. Его предыдущие жены тоже были девчонками. Когда им переваливало за двадцать, он с ними разводился — это для него уже преклонный возраст. Элейн протянула дольше других. Но время подходит.

— А ему сколько лет?

— На следующей неделе стукнет сорок. Это его убивает, — ответил Либра.

— Ничего себе! — не удержалась Джерри.

— Не надо делать такой удивленный вид. Вы же все видели.

— Да. Но мне жаль их обоих.

— Она знала, во что ввязывается. — Либра проницательно посмотрел на Джерри. — Вы ведь, девочки, все прекрасно знаете, не так ли?

— Полагаю, что да, — ответила Джерри. Не было смысла объяснять ему, что в шестнадцать лет девочка не слишком руководствуется разумом. Ей вовсе не хотелось ссориться с Либрой уже в начале дня. Она вспомнила о поклонницах Дедди, которых видела в коридоре накануне. Они обожали его за его недосягаемость. Вот бы они удивились, если бы узнали, что любая из них запросто может стать очередной Миссис Шальной Дедди, если правильно распорядится своей судьбой.

— Она получит много денег, когда он выставит ее, — заметил Либра. — Дедди станет очень богатым, когда начнется это ночное шоу. На алименты он никогда не скупится. Он платит, пока его бывшая избранница не находит себе нового мужа. Как только она выходит замуж, он тут же разводится со следующей. И продолжает платить. То ли ему не везет, то ли его преследует свойственное евреям чувство вины. Элейн тоже отхапает у него, что сможет. Она не дура.

— А дети у них есть?

— Прелестная маленькая девочка четырех лет. Очень похожа на Элейн. Еще у него двое от жены номер один, и один от жены номер два. Он считает, что, заключив брак, надо сразу начинать размножаться. К счастью для него, обе его предыдущие жены вышли замуж за богатых парней. Когда он выставил их, они были еще достаточно молоды и хороши. Элейн тоже устроится.

— Она много пьет, — заметила Джерри.

— Ну как только они разведутся, все это прекратится. Она слишком умна, чтобы спиться и лишиться красоты. Бывшая королева красоты прекрасно знает, как надо заботиться о себе.

«Ладно, — подумала Джерри, — это не мое дело». И все же чувство подавленности не покидало ее, и она даже обрадовалась, когда в дверь позвонили и надо было впустить Франко.

Франко был стройным, белым парнем лет двадцати пяти, который выглядел намного старше, так как был абсолютно лыс. Вероятно, он считал, что редеющие волосы выглядят хуже, чем стрижка в стиле Юла Бриннера, поэтому аккуратно сбрил всю растительность, оставленную ему природой. Он был одет в явно дорогой свитер ручной ирландской вязки, замшевые брюки цвета ржавчины и короткую замшевую куртку. «Либра бы преуспел в кожевенной промышленности», — подумала Джерри.

— Холодно сегодня, — заявил Франко с порога.

— Сам виноват. Не сбрил бы все волосы — так бы не замерз. С волосами теплее, — бросил ему Либра. — Это мой ассистент, Джерри Томпсон. Франко, представил он их друг другу.

Они обменялись рукопожатием. Франко бросил Джерри свою куртку, и она направилась с ней в гардеробную.

— Что мне нравится в твоем бедламе, Либра, — заявил Франко, — так это то, что здесь всегда тепло. Ты, должно быть, заранее готовишься к моему приходу.

— Просто навел справки у твоих моделей, — ответил Либра, поворачиваясь к Джерри. — Франко только выглядит как педераст, а на самом деле — настоящий жеребец.

— Мальчики мне тоже нравятся, — улыбнулся Франко Джерри. — Вы, надеюсь, ничего не имеете против?

— Нет, — вежливо пробормотала Джерри, потому что ей предстояло работать с этим извращенцем, и потянулась за сигаретой.

— Оставь ее в покое, — спокойно заметил Либра. — Она хорошая девочка. Она будет здесь распоряжаться в мое отсутствие.

— О, тогда нам стоит познакомиться поближе, — сказал Франко, обращаясь к Джерри. Он вынул золотую зажигалку и с улыбкой поднес ее к сигарете Джерри.

Из спальни появились Лиззи и Элейн.

— Прими наши поздравления, Франко! — воскликнули они хором, и Лиззи поцеловала Франко в щеку.

— Журнал «Тайм» — торжествующе воскликнул Франко. — Я скупил все номера в ближайшем киоске. Правда, потом отправил половину назад. Нельзя же лишать соседей приятных новостей. Вот дилемма! Хочешь скупить все для себя, но ведь одновременно хочется, чтобы и мир о тебе прочитал. Наверное, стоит скупить по одному экземпляру в каждом киоске Ист-Сайда. Закажу себе новый журнальный столик — огромный, а вся столешница — из журнальных вырезок, покрытых лаком.

— Подожди немного, — сказал Либра. — Как-нибудь я помещу тебя на обложку «Тайма».

— Именно об этом я и хотел поговорить, — сказал Франко и бросил взгляд на дам, явно желая избавиться от их присутствия.

— Лиззи и Элейн, давайте-ка отсюда… мигом, — бросил Либра. — Аудиенция у Папы закончена. Джерри остается.

Лиззи и Элейн раздраженно посмотрели на Либру. Элейн забрала графин с «Кровавой Мэри» и обе вновь удалились в спальню.

— Вот это мне нравится, — сказал Франко Либре. — Беспрекословное повиновение. Мои модели никогда меня не слушаются, пока не наорешь на как следует.

— А ты с ними не фамильярничай, — заметил Либра и сел. Франко и Джерри последовали его примеру. — Итак, Франко, я хотел бы обсудить с тобой следующее: обнаженная модель — это блестящая идея, но ее нельзя продавать на улице, поместив на обложку. Твоя следующая коллекция… вся коллекция… должна быть совершенно необычной, новой, захватывающей дух. Ты уже совершил революцию со своим подвенечным платьем, твоя новая коллекция должна изменить лицо высокой моды по всей стране. Она не должна быть похожа на то, что ты или кто-нибудь другой делали раньше. Есть у тебя идеи?

— Что вы думаете о стиле «Шелков и Сатинов»?

— Не подходит, — ответил Либра. — Это ново для поющих групп, потому что все группы копируют друг друга, и никогда ничего не придумывают. Ты просто одел их в то, в чем можно ходить по улице, и все в восторге сказали «Ах». И считают, что это необычно. Нет, я хочу, чтобы при взгляде на твою коллекцию, люди замирали и сразу узнавали автора.

— Да, — уныло откликнулся Франко, покусывая ногти.

Либра посмотрел на портрет Сильвии Полидор, словно в ожидании помощи от нее. Он смотрел на нее как на Мадонну, способную ниспослать ему божественное вдохновение. Затем лицо его озарилось, он вскочил и заходил по комнате.

— Накладные плечи! — воскликнул он. — Длинные баски! Сетки! Туфли на платформе обитой шляпками от гвоздей, с завязками на лодыжках. Прозрачные полые каблуки с золотыми рыбками внутри.

— Оу! — воскликнул Франко, вскакивая на ноги. — «Взгляд Джильды». Я видел, видел этот фильм вчера по телевизору. Господи! Рита Хейворт — самая сексуальная женщина в мире!

— Никто не может сравниться с Сильвией Полидор, — возразил Либра.

— Ты думаешь, она стала бы носить мои платья?

— Их будут носить все! — заявил Либра. — Я закажу Нельсону проклятые сетки для волос. А ты предложишь им… чулки со швом! О, Господи, ну и видок же будет у Лиззи — два фута роста, накладные плечи и длинная баска. Придется и мне пойти на жертвы ради твоей карьеры.

— Я отправляюсь домой и тут же сажусь за эскизы, — воскликнул Франко, схватив Либру за руку. — Тореадор, смелее в бой.

— Ты, лысый извращенец, я тебе не бык! Ты тапой же испанец, как и я. И не забудь для вечерних платьев вышить баски бисером.

— О, это прекрасно, изумительно, — восторженно выкрикивал Франко. — Я мечтаю, Джерри, увидеть вас в новом стиле.

— У меня уже есть длинные рыжие волосы, — ответила Джерри, думая о том, что скорее умрет, чем напялит на себя что-нибудь из того, что они тут напридумывали.

— У меня прекрасная идея, — воскликнул Франко. — Вы днем будете в офисе?

— Вероятно, — ответил Либра.

— Значит, будете, — крикнул Франко, хватая свою куртку и бегом устремляясь к двери.

Либра торжествовал. Он улыбнулся Джерри своей улыбкой Чеширского Кота.

— Вот так гений делает бизнес, — заметил он. — Не забывайте об этом. Только обещайте, никому — ни слова. Тайны моды надо сохранять тщательнее, чем государственные. Ни слова!

— Ни за что, — пообещала Джерри. Конечно, она никому ничего не скажет. Ей вовсе не хотелось, чтобы окружающие подумали, что она работает на сумасшедшего.

Либра отправился на очередной деловой завтрак. Лиззи и Элейн потребовали омара и шампанское за счет Либры прямо в номер, чтобы компенсировать моральный ущерб. Джерри ограничилась шоколадом с орехами. Она экономила деньги на мебель для своей новой очаровательной квартиры.

В четыре Лиззи отправилась в спортзал, Элейн — домой, а Либра принялся диктовать Джерри письма. И тут снова появился Франко. Поначалу Джерри его даже не узнала. На голове у него красовался рыжий парик, волосы спадали до плеч, а один глаз был прикрыт волнистым локоном.

— О, Господи! — воскликнул Либра. — По-моему, мне сейчас станет плохо.

— Ну, как тебе? — гордо поинтересовался Франко. — Я создам и для себя новый имидж.

— Тебе придется научиться не потеть, — сухо заметил Либра. — Парик уже отклеился.

Франко провел пальцем по линии стыка.

— Ну надо же! — Ничуть не растерявшись, он вытащил из кармана бутылочку с клеем, и подклеил отставший на висках парик.

— Длинные волосы для мужчин, — заявил Франко. — Мне осточертели твои шутки насчет моей лысины.

— Кажется, я успел полюбить ее, — откликнулся Либра.

— Теперь придется ее забыть, — самодовольно промолвил Франко. — Нет, серьезно, этот парик не для меня. Я собираюсь надеть его на все свои модели.

Зазвонил телефон. Это был Дик Девере.

— Привет, Джерри. Какие новости в нашем дурдоме?

— Да ничего особенного, — ответила Джерри. — У нас тут парень в рыжеволосом парике и с бутылкой клея.

— Похоже на Нельсона, — предположил Дик.

— Это Франко.

Франко все еще вертелся перед зеркалом, закидывая голову и любуясь переливом волос в лучах солнца.

— Хотите поговорить с мистером Либрой?

— Если честно, я позвонил поговорить с тобой, Джерри.

— Да?

— Не надо волноваться, — заметил он. — Ничего плохого еще не случилось.

— Просто здесь сейчас такая суматоха.

— Именно поэтому я предлагаю тебе встретиться завтра за ланчем. Ты свободна?

— Нет, извините, — солгала Джерри.

— О'кей, днем у меня репетиция, так что выпить мы не сможем. А что насчет послезавтра?

— Я не знаю… Наверное, я не смогу отлучиться из офиса. Я ведь только приступила к своим обязанностям, и мне многое надо сделать.

— В том числе — познакомиться с клиентами. Так как насчет послезавтра?

Конечно же, он был прав. Его на лжи не проведешь — он был слишком умен. Либра ценил всех своих клиентов, и она должна была следовать его примеру. Что же ей делать? Ей хотелось, чтобы Дик сказал что-нибудь о Силки — либо что у него с ней чисто дружеские отношения, либо — что она его девушка, а Джерри он хочет видеть исключительно по деловым соображениям, чтобы проявить вежливость или что-нибудь в этом роде.

— Уверена, что у вас есть гораздо более важные занятия, чем болтовня с секретаршей, — сказала она без всякого кокетства, однако, стараясь, чтобы это не прозвучало стервозно.

Он расхохотался.

— Секретаршей? Тебя что, понизили в должности?

— Вы понимаете, что я имею в виду.

— Ни малейшего представления. Разве что ты считаешь меня грубияном, и я тебе не нравлюсь.

— Дело совсем не в этом, — поспешно возразила Джерри. Франко все еще любовался собственным отражением в зеркале, зато Либра не спускал с нее глаз, и Джерри поняла, что надо заканчивать дискуссию, пока за нее это не сделал Либра. — Хорошо, я согласна со всем.

— Значит, я заеду за тобой в четверг, в час дня. Запиши.

— Хорошо. До встречи.

Она положила трубку и сладко улыбнулась Либре.

— И кто же это предпочел вас мне? — поинтересовался Либра.

— Дик Девере, — ответила Джерри.

— Отлично. Я хочу, чтобы все любили вас.

«Господи, — подумала Джерри. — Тогда похоже, мне стоит позвонить Силки и пригласить ее на ланч. Если она согласится…»

Франко отправился рисовать эскизы, а Либра засадил Джерри за машинку и принялся диктовать, так что на размышления времени у нее не осталось. Но по дороге домой Джерри начала понимать, что на самом деле она страдает из-за мук совести, а не бескорыстия. Ей льстило внимание Дика. Она уже два месяца ни с кем не встречалась. А с кем она успела познакомиться в офисе Либры? Пока только с извращенцами и дураками. А что ее ждет? Новые извращенцы и дураки. Она была слишком умна, скромна и горда, чтобы ходить в бары для одиночек. Можно было конечно позвонить кому-нибудь из своих старых приятелей и сказать: «Привет, я снова в Нью-Йорке!» Но ведь она покинула этот город в первую очередь из-за них. Может у Дика, как сказала бы ее мать, есть симпатичный друг. У него, наверное, много приятелей.

По дороге она заскочила в магазин и купила жареного цыпленка и мускусную дыню. Вот ее жизнь — выбирать самого маленького цыпленка, и понимать, что все равно ей его не съесть. Ей было даже лень готовить для себя одной. По крайней мере она еще не достигла той стадии, когда будет покупать одну баранью отбивную, как старая дева. Цыпленок выглядел более достойно — окружающие могли счесть, что она ждет кого-нибудь в гости на ужин или собирается кормить любимого мужа. И все же эти мысли повергали ее в уныние. Цыпленок, завернутый в бумагу, был еще теплым, и от этого тепла тоже становилось грустно. Можно заставить себя забыть о сексе и детях, которых не имеешь, но как забыть об одиночестве? Можно уткнуться в телевизор, но телевизор можно смотреть и в девяносто лет. Джерри увидела молодую парочку, пересекающую улицу, — мужчина махал рукой, пытаясь остановить такси. Она уже миллион лет не ходила на свидания в Нью-Йорке!

Ей вовсе не хотелось радоваться предстоящей встрече с Диком в четверг, но не смотря ни на что, она радовалась от предчувствия свидания.

«Что это ты такая гордячка? — спросила она себя, словно речь шла о третьем лице. — Ты встречалась с женатыми мужчинами, и верила им, когда они утверждали, что с женами им не о чем говорить. Тебя же не волновали их жены. Конечно, тогда ты была моложе, и не знала еще, что такое боль, но зачем ты сейчас разыгрываешь благородство? Из-за того, что Силки чернокожая? Взваливаешь на себя все грехи мира — а тебя всего-то пригласили на ланч.» Она преодолела три пролета лестницы и вошла в свою новую пустую квартиру. Джерри оглядела гостиную — в ней было чисто и голо. Надо будет купить искусственные цветы и свечи. Интересно, доведется ли ей кого-нибудь пригласить сюда на обед. Жить одной значит страдать от одиночества, ходить на свидания — страдать от неловкости. Она все еще не могла привыкнуть к своей новой квартире. Джерри отнесла цыпленка на свою безукоризненно чистую кухню, ощущая себя скорее постояльцем в гостинице, чем хозяйкой дома. Не удивительно, что люди вечно приглашают друг друга на ланчи и обеды. Есть в одиночестве ужасно. Надо быть честной с собой. Она ведь и правда рада, что Дик ее пригласил. За всю неделю хоть одна маленькая радость. Она сможет надеть свой новый зеленый костюм, который купила еще в Париже, точно такого же зеленого оттенка, как и ее глаза. Господи, ну надо же его наконец надеть, а то он скоро выйдет из моды.

Глава 4

Шальной Дедди, или Мойша Феллин, принимал ванну в номере гостиницы в Атлантик-Сити в компании надувной игрушечной Рыбы — копии персонажа его шоу и четырнадцатилетней девочки по имени Марси, которая накануне вечером зашла к нему за кулисы попросить автограф. Марси была высокой загорелой блондинкой со стройными ногами и изящными руками, покрытыми легким платиновым пушком. Сейчас, вся облепленная пузырьками воды и пеной, с поднятыми наверх волосами и несколькими выбившимися мокрыми локонами, она казалась Дедди красивейшей из девушек. Он подтолкнул к ней надувную рыбку, и она, хихикая, отпасовала ее обратно.

Газированная вода с пеной — последнее пристрастие Дедди. Она давала ощущение чистоты и свежести без всякого мыла. И запах был изумителен. Они принимали ванну уже сорок пять минут под звуки рок-н-ролла, доносившегося из радио. Они дурачились и бросались друг в друга пеной. Игрушечная Рыба казалась еще одним членом их компании. У Марси был прелестный смех и добрые голубые глаза. Она безумно понравилась Шальному Дедди с первого же взгляда. Уже через несколько мгновений он покупал ей заварной крем, потом отвел ее на выставку «Хотите верьте, хотите — нет», после чего она совершенно спокойно отправилась к нему. Он отключил телефон, так как был уверен, что Элейн не даст ему покоя, как только узнает, что следующее шоу будет записываться и он не собирается возвращаться.

О двух вещах Дедди определенно не хотелось сейчас думать: первое — это Элейн с ее отвратительным характером, а второе — предстоящий день рождения. Сорок лет! Он сказал Марси, что ему тридцать пять. Он всем так говорил. Как страшно — стареть, особенно когда все еще ощущаешь себя подростком. Он смеялся над тем же, над чем смеются дети. А общаться с равными себе по возрасту ему было скучно и тоскливо. Вот Либра, к примеру. Ему до смерти было скучно с Либрой. Либра всегда так цинично говорил о девочках, утверждая, что будь он на месте Дедди, то воспользовался бы всеми его малолетними поклонницами. У Либры не было ни души, ни чувств. — У меня вся кожа сморщилась, — сказала Марси. — А у тебя?

— Какой ужас! — воскликнул Дедди и выскочил из ванной, чтобы осмотреть свое тело. — Нигде я не сморщился. А ты что, сморщилась?

Марси оглядела свое стройное тело, потом выпрыгнула из ванной и начала отряхиваться стоя на коврике как щенок после купания.

— Нет, — рассмеялась она. — Все на месте. — И она вытащила из ванной Рыбу. — Мы ей тоже не дадим скукожиться.

— Можешь забрать ее себе, если хочешь, — сказал Дедди.

— Правда? Как классно! — Марси прижала к себе резиновую Рыбу. — Но ты мне нравишься еще больше. Ты еще более классный.

— Меня ты не сможешь забрать, — с легкой укоризной ответил Дедди. — А так ты можешь? — У него была игрушка, подбрасывающая шарик от пинг-понга, который затем попадал в сетку. Спусковым механизмом было трудно управлять. Он поиграл немного, демонстрируя его работу, и предложил попробовать Марси.

— У меня ничего не получается»! — воскликнула девочка со смехом.

Он поставил ее перед огромным зеркалом в спальне и стал ее учить, но Марси совершенно не было свойственно чувство времени, еще хуже обстояло дело с координацией движений, и ей ни разу не удалось поймать шарик. В конце концов она разозлилась и запустила шарик в Дедди, попав тому в ухо. Он восторженно закричал и кинул шарик в Марси, но она уклонилась. А потом они начали носиться по всей комнате, кидаясь друг в друга всем, что попадалось под руку: подушками, журналами, игрушками, тапочками и ее бюстгальтером.

— Где ты так прекрасно загорела, Марси?

— Ездила на каникулы во Флориду. В Форте Лодердейл множество парней. Нам было так весело. — Она на секунду стала серьезной. — Дедди, скажи мне честно. Никто не знает, у тебя есть жена или нет?

— Конечно, я женат, — ответил Дедди. — Я же взрослый. А взрослые всегда женаты.

— Вот тоска! — протянула девочка.

— Угу, тоска смертная, — согласился Дедди.

— А она тебе нравится? Твоя жена?

— Да, она хорошая.

— И сколько ей лет?

— Восемьдесят семь, — сказал Дедди и бросил Марси на кровать.

Та залилась смехом и ударила Дедди подушкой.

— Она такая же старая, как ты?

— А что, я выгляжу на восемьдесят семь?

— Сколько ей все-таки?

— Двадцать шесть.

Марси передернула плечами. Ей стало скучно.

— Я умираю от голода, — заявила она.

— И я. Сейчас закажу завтрак.

Он позвонил в ресторан и заказал два гамбургера с соусом чили и две банки колы. Потом подумал и добавил жареной картошки и мороженое под шоколадом.

— Это мой любимый завтрак, — сказала Марси.

— И мой, — согласился Дедди.

— А откуда у тебя столько игрушек? — спросила она.

— Устроители игрушечного шоу присылают мне множество образцов. — А мы пойдем туда посмотреть?

— А ты хочешь?

— Не особенно, — сказала она, наморщив носик. — Давай лучше посмотрим телевизор. Скоро тебя будут показывать.

Шальной Дедди посмотрел на часы. Они продурачились все утро и часть дня. Шоу должно было начаться через десять минут. Он выключил радио и включил телевизор.

— Мне нравятся твои программы, — сказала Марси. — Я каждый день смотрю их после школы. А сегодня я вообще в школу не пошла. Интересно, они позвонят моим родителям? — Накануне она позвонила родителям и предупредила, что переночует у подружки.

— Будут неприятности?

— Не-а, — протянула она.

У нее-то неприятностей не будет, а вот у него… Элейн его убьет. По правде говоря, он здорово боялся Элейн. Она была такой крутой, а когда выпивала, что теперь происходило каждый вечер, так вообще становилась неуправляемой. Она рыдала, а несколько раз даже набрасывалась на него с кулаками. Но больше всего он боялся, когда она начинала орать. Тут равных ей не было. Она могла уцепиться за любой повод. Даже трудно было представить, что когда-то она была такой нежной.

Люди менялись. И совсем не так, как меняются дети, когда растут, как, например, его дети, наблюдать за которыми было одно удовольствие. От того, как менялись взрослые, становилось страшно. Они делались подлыми, нервными. Он видел это на примере своей старшей сестры Рут, которая воспитывала его после смерти родителей. Она была такая красивая и добрая, а потом выросла, вышла замуж и превратилась в занудную сплетницу, как и все остальные домохозяйки по соседству. Ее муж, Берни, работал в фирме по производству булавок для галстуков, и когда они переехали в Скарсдейл, Рут как с цепи сорвалась. Застелила весь дом огромными белыми коврами, покрыла все сверху полиэтиленом, и всякий раз входя в комнату, надо было снимать обувь. Она постоянно знакомила Шального Дедди с незамужними, либо разведенными или овдовевшими соседками, которые как две капли воды походили на нее саму. Она ненавидела всех его жен. И она с Берни продолжала называть его Мойша. «У меня был один Дедди, — заявляла она, — и это был не ты»[5].

Вот уж Рут порадуется, если узнает о его проблемах с Элейн. Сразу начнет свою песню: «Я тебе говорила» и будет повторять это, пока у него голова не начнет трещать. Казалось его жены начинали ей нравиться только тогда, когда он с ними разводился и они находили себе нового мужа. Тогда она начинала вспоминать их и сравнивать с новой. Он терпеть не мог обеды у Рут. От ее нытья у него начиналось несварение желудка, хотя и ее стряпни было достаточно, чтобы его вызвать.

— Вот он! — завизжала вдруг Марси. Она сидела перед телевизором скрестив ноги и соорудив себе из простыни подобие сари. — Я обожаю его! Правда здорово?

— Это я, — уточнил Шальной Дедди.

Действительно на экране был он. Шоу, записанное за день до этого. Он отлично выглядел, — никому даже в голову не могло приди, что на следующей неделе ему исполнится сорок.

— Ш-ш-ш, — неодобрительно зашипела Марси.

— Но это же я, — повторил Дедди, начиная ощущать себя лишним, побежденным своим собственным экранным изображением.

Марси тупо посмотрела на него.

— Может ты помолчишь, а то я пропущу все шутки.

Дедди достал из шкафа халат и натянул его на себя. Ему вовсе не хотелось смотреть шоу, он и так знал в нем каждое слово. Шоу это шоу, это — его работа, и когда она закончена, можно передохнуть. Он никогда не получал удовольствия от собственной славы. Он иногда секунду-другую смотрел свои передачи, но только, чтобы удостовериться, что хорошо выглядит. На этом его интерес иссякал. Принесли завтрак и Шальной Дедди расписался в счете, скромно придерживая дверь и заслоняя собой сидящую на полу Марси.

— А можно мне ваш автограф? — попросил посыльный.

— Я уже подписал тебе счет, — ответил Дедди.

— Нет, я хочу свой собственный.

— Ну так оставь счет себе. — Хитро предложил Дедди и оба расхохотались. Он чиркнул свою подпись на клочке бумаги, который протянул ему парнишка.

— Ой, это же вы, на экране, — заметил тот, изгибая шею и заглядывая в комнату. Дедди постарался заслонить собой обзор. — Интересно, что ощущаешь, когда видишь себя на экране.

— Это как отражение в зеркале, — ответил Дедди. И парень снова рассмеялся.

Как только посыльный ушел, Дедди захлопнул дверь и провозгласил:

— Завтрак прибыл.

— Ш-ш-ш.

Он взглянул на гамбургеры, чувствуя себя покинутым, открыл банку с колой и уселся с ней перед семнадцатидюймовым экраном, мечтая, чтобы шоу поскорее закончилось. Потом он поковырялся в жареной картошке. Он терпеть не мог есть в одиночестве, а еще больше он ненавидел остывшую еду. Если Марси не присоединиться к нему, то ему либо придется есть одному, либо все холодное. Это его угнетало. Он развернул гамбургер и всунул его Марси в руку. Она взяла его не взглянув и как лунатик поднесла его ко рту. Не отрывая глаз от экрана. Даже «спасибо» не сказала.

— Эй, я голоден, — сказал он, стараясь придать бодрость своему голосу. Она, казалось, ничего не слышала. — Эй! У меня в гамбургере рыбная кость! — Никакого ответа. Он положил недоеденный гамбургер на телевизор, чтобы он не остыл и с мрачным видом забрался на кровать, прихватив с собой банку колы, и размышляя не попробовать ли успеть на Выставку Игрушек до ее закрытия. В его присутствии торговля пойдет в два раза бойчее. Он получал неплохой доход от игрушек — Рыбы, Крошки Анджелы и Мыши-Альфонсы. Либра умел делать деньги. Дедди задумался о ночном шоу. Хорошо ли оно пойдет? Он собирался использовать кое-что из того, что делал и в дневных шоу. Ничего другого он просто не мог придумать. Он надеялся, что Либра окажется прав, и ночью удастся собрать в два раза большую аудиторию, чем днем. Он запишет все программы в присутствии зрителей. Наверное, продолжит делать и дневные программы. Он уже к ним привык. Забавно было думать, что он, клоун из Ист-Сайда, развлекавший своих соседей всякими импровизациями, станет миллионером и обладателем многочисленных спонсоров. Либра сказал, что он станет миллионером. Тогда он сможет купить себе необитаемый остров, будет расхаживать там голым с утра до ночи, пить кокосовый сок, есть бананы и плавать в океане, когда захочется. У него будет шалаш на дереве, о котором он всегда мечтал в детстве. Он встретит красавицу и подарит ей только что найденную раковину. Она молча возьмет ее, улыбнется и поведет за руку в джунгли, где они вместе опустятся на землю. У нее будут длинные черные волосы и она тоже будет обнаженной. Она совсем не будет походить на Элейн. Он подумал об Элейн. Она выросла за время их брака. Не повзрослела, а просто стала выше ростом. И еще научилась командовать. Кто мог тогда это предсказать? Ему никто не говорил, что шестнадцатилетние девчонки могут еще подрасти. Теперь она была на два дюйма выше него. И еще считает, что стала страшно образованной только потому, что вышла замуж за телезвезду. Даже французский начала изучать. Это, конечно, не так уж и плохо, только она на людях все время говорила по-французски, чтобы произвести впечатление на окружающих. Чашу его терпения переполнила попытка Элейн поговорить по-французски с несчастным пуэрториканским официантом.

После этого все, что бы ни сделала Элейн, приводило его в бешенство. Она покупала шестисотдолларовые платья, зная, что он не сможет оплатить их. Засунула их дочку во французский детский сад. А потом стала увиваться вокруг Лиззи Либры, которая ей в матери годится, и вообще просто шлюха. Уж он-то это знал, так как сам однажды оказался в постели с Лиззи, когда на одной грязной вечеринке поссорился с Элейн. Лиззи была не в его вкусе, но она была такой миниатюрной в своей детской одежде, что на мгновение в приступе безумия и одиночества, он представил ее себе маленькой девочкой. А Лиззи постоянно преследовала его и постоянно строила ему глазки из-под своих накладных ресниц. Он не выносил искусственные ресницы на взрослых женщинах. Они от этого выглядели еще старше. Но Лиззи взяла его за руку и потащила в одну из спален прямо с вечеринки, когда Элейн хлопнула дверью и удалилась.

— Ты — мой кумир, — произнесла она, запирая дверь на ключ. В этом не было кокетства, скорее — тоска. И ему стало ее жалко. Она источала такую неудовлетворенность, как будто ее вообще никогда не любили. Ему стало ее жалко. Бедная маленькая Лиззи. В этот момент она показалась ему страшно привлекательной. Ее светлые волосы были распущены и падали на маленькое розовое платье. Она сняла очки и посмотрела на него огромными голодными близорукими глазами.

— Ты — самое великое достижение со времен изобретения хлеба, сказала она ему. И тогда он сделал это на чужой постели. А потом ему стало так стыдно и страшно возвращаться в компанию где был ее муж и их с Элейн друзья, что он не мог даже смотреть, не то что разговаривать с ней.

А она была счастлива как жаворонок. Вся пузырилась от счастья, как бутылка с минералкой. Он никогда не видел, чтобы женщина приходила в такой экстаз после постели. Может все дело в нем? Но он, никогда не считал себя героем-любовником. Так… обычный парень. Она ведь даже не кончила. Странная она женщина! Потом он до смерти боялся, что Лиззи что-нибудь скажет Элейн, они ведь были так близки. Но очевидно Лиззи молчала. Элейн была самой ревнивой женщиной на свете, но про Лиззи она никогда ничего не говорила, даже не намекала.

В дверь снова позвонили. Он взглянул на Марси, которая зачарованно сидела перед телевизором, и с облегчением понял, что шоу заканчивается, после чего направился к двери. Это был посыльный.

— Вам телеграмма, сэр.

Шальной Дедди расписался на бланке и дал чаевые мальчику, захлопывая дверь перед самым его носом. Парень так обрадовался, получив целый доллар, что, похоже, даже не узнал его. Боже, какое облегчение!

Благополучно вернувшись в комнату, Дедди улыбнулся, увидев, что Марси выключила телевизор. Она подбежала к нему, забралась ему на колени и прижалась своей щекой к его.

— Ты самый замечательный! — выдохнула она.

— Давай-ка посмотрим, что пишут в телеграмме, — ответил Шальной Дедди, делая безразличный вид из-за того, что она так долго не обращала на него внимания.

Он распечатал телеграмму. «Клуб ваших поклонников из Кью-Гардена желает вам успехов в Атлантик-Сити. Мы любим вас. Мишель, Донна и Барри». — Они все знают, — сказал он.

— Как хорошо, что я живу здесь, — сказала Марси. — Иначе, я бы никогда с тобой не встретилась.

— Ты, наконец, хочешь свой гамбургер?

— О, да! — воскликнула она с энтузиазмом.

— Отлично. Он у тебя в руке.

Она посмотрела на него.

— Но он уже холодный и невкусный.

— Сама виновата. Можешь съесть половину моего.

Он разделил с ней теплый гамбургер, дожидавшийся их на теплой крышке телевизора. Они с удовольствием принялись за еду, громко чавкая, поливая гамбургер соусом чили, и запивая его колой. Мороженое, которое он по глупости тоже поставил на телевизор, растаяло, и они смешали его с колой, и получился отличный коктейль.

— Обожаю готовить, — сказал Шальной Дедди.

— Да? Ты умеешь готовить?

— Да, всякое такое, как например содовая с мороженым.

Она хихикнула.

— Ты глупый. Обожаю тебя!

— А я тебя, — с серьезным видом ответил Дедди.

— Правда? — она смутилась. — Знаешь, я не сказала тебе, но у меня уже есть мальчик. Его зовут Хави. Я с ним постоянно встречаюсь.

— Ну и что. А у меня есть жена. Я тоже с ней постоянно встречаюсь.

— Хави не будет возражать. С тобой это не считается изменой. Ты ведь феномен.

— Но ты лучше все равно ничего ему не говори, — посоветовал Дедди.

— Не скажу, если и ты ничего не расскажешь своей жене.

— О, торжественно клянусь ничего ей не говорить.

— Мы еще когда-нибудь увидимся?

— Давай не будем говорить об этом, — ответил Дедди. — У нас впереди еще целый вечер.

— А когда ты возвращаешься?

— Должен сегодня ночью.

— А ты не можешь задержаться?

— Мне нужно работать.

— Если мне удастся сэкономить, то на весенние каникулы обязательно приеду в Нью-Йорк посмотреть твою новую программу. Ты тогда будешь разговаривать со мной?

— Ну конечно же, — ответил Дедди, целуя ее золотистую шелковую макушку. — Я всегда буду с тобой разговаривать. Только ты держи себя в руках и притворяйся обычной поклонницей.

— Ну конечно же, — невозмутимо сказала Марси.

Дедди стало страшно. Он надеялся, что она будет вести себя так же спокойно, как сейчас. А еще больше он надеялся, что к весенним каникулам она вообще о нем позабудет. Ему вполне хватало проблем с Элейн. Не хватает еще разбираться с полицией из-за развращения четырнадцатилетней девочки, которая на самом деле уже намного старше его самого. Но кого в этом убедишь?

— Ты уверена, что тебе всего четырнадцать? — поинтересовался он.

— Тебе что, свидетельство о рождении показать?

— Нет-нет, я тебе верю.

— А ты когда-нибудь раньше уже встречался с четырнадцатилетними?

— Нет, — не моргнув солгал он. — Никогда.

— А почему тогда ты выбрал меня?

— Потому что ты — красивая.

— Ты думаешь, что я красивая?

— Красивее тебя я в жизни не видел.

— Оу, — выдохнула Марси. — Оу…

Он включил музыку, скинул халат. Марси высвободилась из своей простыни.

— Оу, — на этот раз выдохнул Дедди, закрывая глаза и целуя ее, а потом вновь открывая, чтобы увидеть ее — она действительно была очень красива. — Оу…

Глава 5

Так уж получилось, что в четверг с Джерри произошло два неожиданных события: она обедала с Диком Девере и еще получила приглашение на вечер, который устраивали Сливки Общества в честь Франко через две недели.

День выдался по-весеннему солнечным, как иногда бывает в марте в Нью-Йорке — передышка до наступления настоящей весны, чтобы помочь местным жителям продержаться еще немного и облегчить их борьбу со слякотью и гриппом. Она безрассудно оставила пальто в офисе, чтобы весь мир мог любоваться ее новым зеленым костюмом, и Дик Девере был просто очаровательным. Он предложил ей на выбор три из семи лучших нью-йоркских ресторанов, о которых она знала только понаслышке. Джерри не была ни в одном, и предоставила решать этот вопрос самому Дику. В том, на котором он остановился, они встретили двух дам из семьи Кеннеди, одну кинозвезду, несколько социалистов, и, конечно же, Пенни Поттер, которая обедала здесь со своей мамочкой. Хотя Джерри с этой клиенткой еще никогда не встречалась, она на всякий случай приветственно кивнула Пенни. Та ответила ничего не выражающим взглядом и слабой улыбкой — а вдруг эта девушка все-таки что-то из себя представляет. Пенни оказалась ниже ростом, чем выглядела на фотографиях, и была совсем юной.

— Ты пойдешь к ней на прием? — спросил Дик.

— Да. Сегодня утром я получила приглашение. Полагаю, это дело рук мистера Либры.

— И я пойду, — ответил Дик. — Если тебя никто не сопровождает, буду рад оказать тебе эту услугу.

— Это будет прекрасно. — По крайней мере может там она с кем-нибудь познакомится.

Заказ он отдавал со знанием дела, на безупречном французском, и Джерри обрадовалась, что владеет французским не хуже. Ресторан внушал ей почтительный трепет. Она была рада, что надела зеленый костюм. Пусть она купила его не в знаменитом бутике, зато он был достаточно оригинальным. Еда была превосходной, как и вино, которое он выбрал. А самое удивительное, что он смешил ее на протяжении всего обеда, рассказывая забавные истории о людях, с которыми работал в шоу. У него явно был остро-сатирический взгляд на мир, и если бы он не стал режиссером, то из него получился бы хороший писатель.

После ланча Дик сказал:

— Хочется сделать что-нибудь банальное. Уж больно день сегодня хороший. — Он припарковал машину недалеко от ресторана. У него был неброский маленький желтый «Мустанг». Когда они сели, он опустил крышу и повез ее в Гринвич Вилледж, где, оказалось, знает всех — продавцов; старых дам, высовывавшихся из окон, которым он кивал; хиппи, рассевшихся на скамейках под солнышком, которым он бросал краткое «привет». Похоже, его любили все. — Это мой второй дом, — пояснил он Джерри.

Он повел ее в небольшую антикварную лавку. Долго о чем-то болтал с хозяином, приценился к нескольким вещам, не купил их, а потом выбрал нитку из зеленых стеклянных бус и, заплатив, надел ее на шею Джерри.

— Бусы любви, — сказал Дик. — Ты будешь счастливой и любимой.

Джерри потрогала бусы. Она была тронута его поступком. Самый чудесный шестидесятицентовый подарок за всю ее жизнь. Ей нравилась естественность, с которой Дик вписывался в любую ситуацию. И люди везде принимали его, будь то дорогой ресторан или Авеню-А. Он оказался гораздо симпатичнее, чем она решила в первый раз. Мужчине ведь вовсе не обязательно нужно быть красавцем, если он умен и обаятелен. А у Дика, определенно, было и то, и другое.

Вдруг Джерри с ужасом поняла, что уже без четверти четыре. Либра убьет ее. Дик отвез ее обратно в офис и пожал руку на прощание.

— Я получил огромное удовольствие, — сказал он, — увидимся на вечеринке, если не получится раньше. Дай мне свой домашний адрес и телефон.

Джерри сказала, а он аккуратно все записал в небольшой блокнот в кожаном переплете золотой шариковой ручкой. Похоже, он был очень аккуратен. «Знать бы графологию», — подумала Джерри с сожалением. Он писал мелким ровным почерком. Означало ли это закомплексованность, или просто записная книжка была маленькой?

Вечером, когда Джерри вернулась из офиса, из цветочного магазина ей принесли дюжину роз. На карточке, вложенной в букет было написано: «Еще раз благодарю. Дик».

Карточка была надписана все тем же мелким почерком. Довольная и польщенная Джерри поставила розы в свою единственную вазу. Не стоило Дику дарить цветы. Но это так чудесно, получать цветы от мужчины. Ну и пусть, что он только клиент! Однако она знала, что этот букет не имеет никакого отношения к делам.

На другое утро, пока Либра занимался в зале, разгоняя по жилам введенные Ингрид витамины, Джерри позвонила Дику.

— Надеюсь, они не вносят дисгармонию в обстановку твоей квартиры, осведомился Дик.

— О какой дисгармонии можно говорить в пустой квартире?

— Если тебе нужна мебель, то могу помочь. Я знаю несколько хороших, дешевых антикварных магазинов. И у меня есть на примете замечательный плотник. Просто художник в своем деле. Сделает тебе полочки-шкафчики и всякую ерунду. Если хочешь, могу познакомить.

Она записала имя плотника и договорилась с Диком отправиться в магазин в субботу. Затем она заглянула в расписание клиентов, собираясь пригласить Силки на ланч на следующий день, но выяснила, что «Шелка и Сатины» уехали из города на клубные гастроли. Новость ее не обрадовала. Она по-прежнему оставалась в неведении об отношениях между Силки и Диком. В субботу они отправились по магазинам. Джерри купила металлическую спинку для кровати, которая раньше была створкой ворот; две стеклянные бутылки, в которых, согласно этикеткам, раньше содержали опиум и марихуану, и миниатюрный комод, который мог служить и столом. Дик объяснил, что раньше вместо чертежей покупателям показывали уменьшенные образцы. Если клиенту нравилась миниатюрная копия, то по его специальному заказу изготавливали то же самое нормальных размеров. Дик сказал, что плотник зайдет и поможет ей установить изголовье для кровати, но сам своей помощи не предложил. Отсюда следовало, что он вовсе не собирается играть роль Старины Дика-Помощника, и это ей почему-то понравилось. Продавец обещал доставить покупки к вечеру. Поэтому они пошли перекусить в полутемный бар, а затем Дик отвез ее домой.

— Поднимешься что-нибудь выпить? — спросила Джерри. Он посмотрел на часы.

— Мне нужно сегодня на вечеринку. Я ведь на расхват, так как одинок и у меня есть синий костюм. — Он улыбнулся и погладил ее по голове. — Я позвоню тебе.

Джерри не очень его понимала, но с ним было хорошо. Он был очень спокойным. Она поднялась в квартиру, радуясь, что так хорошо провела день, и размышляя, что в конце концов свидание в субботу днем ничуть не хуже свидания в субботу вечером. Самое главное, что в любом случае, удается избежать противного ощущения, что за все выходные ты не видел ни живой души.

В офисе по поводу предстоящего вечера у Сливок Общества строились большие планы. Лиззи и Элейн собирались заявиться в новых творениях Франко, к счастью не из его последней коллекции, которая существовала пока только на бумаге. Нельсон обещал всем сделать подходящие прически, даже Джерри. В день приема во время обеденного перерыва Джерри отправилась в салон Нельсона. Он подравнял ей волосы примерно на дюйм и уложил их в девяносто три маленьких свинячих хвостика, от чего Джерри стала чем-то средним между Топси и Медузой Горгоной. Если бы все счета не оплачивал Либра, Джерри разрыдалась бы прямо в салоне только от одного взгляда на сумму. Она второпях поблагодарила Нельсона и бросилась в офис. Сперва она забежала в женскую комнату в холле, которой она теперь предусмотрительно пользовалась, памятуя о стычке с Либрой в первый день ее работы, хотя тот, казалось, напрочь забыл об этом. Там она начала тщательно расчесывать свои свинячьи хвостики, пока волосы не приняли первоначальный вид. По крайней мере, они теперь блестели и Нельсон хорошо их подравнял. Джерри очень надеялась, что к вечеру и остатки свинячьих хвостиков разовьются. Может стоит посидеть в горячей ванне для большего успеха.

— Нельсон не сделал вам прически? — поинтересовался Либра, как только она вошла в офис.

— Сделал.

— Что-то непохоже.

— Это новый стиль, — солгала Джерри, позволяя пышному локону закрыть один глаз.

— Что-ж, тогда неплохо.

— Благодарю, — сказала она, возвращаясь к работе.

Либра отпустил ее в шесть вечера, и Джерри поспешила домой, чтобы успеть подготовиться. Дик собирался заехать за ней в четверть восьмого. Прием не был официальным и Джерри решила надеть лучшее, что у нее было, розовый костюм в стиле Шанель, расшитый золотой парчой. Копия, конечно, которую она купила в небольшом бутике, где и остальную свою одежду. Джерри подумала, что возможно на приеме окажется и пара оригиналов. Но какое это имеет значение? Ведь никто не заставит ее разоблачаться, чтобы посмотреть этикетку. И потом, она ведь всего лишь секретарша, а не жена миллионера, и даже будь у нее настоящие бриллианты, все окружающие посчитали бы их подделкой.

Дик приехал вовремя. Она смешала ему мартини, чтобы подкрепиться предстоящим испытанием. Он отправился в спальню посмотреть, как плотник установил изголовье, небрежно оглядывая все остальное, словно запоминая, чтобы не заплутать темной ночью. Одно его присутствие наполняло Джерри радостью, что у нее есть кровать и она привела все в порядок. На туалетном столике у нее лежал фарфоровый слепок руки, один палец которой был обвит подаренными Диком бусами. Он обратил на это внимание. Сама она ненавидела мартини, и отдала Дику допить свой. Он поставил оба пустых бокала в раковину. Его без всяких опасений можно было знакомить с мамой, проблема заключалась лишь в том, чтобы он согласился на это знакомство.

Сливки Общества обитали в сдвоенных апартаментах на Пятнадцатой Авеню. Был, конечно, и швейцар, и лифтер, и вереница лимузинов, арендованных или собственных, выстроившихся перед входом. Вешалки в коридоре не было, как не было и кипы пальто, сваленных на чьей-нибудь кровати. Джерри не успела раздеться, как горничная в форменном платье унесла прочь ее пальто, а дворецкий с серебряным подносом поинтересовался, что она желает выпить.

Одна комната полностью была отведена под бар и декорирована в точности под бар на Третьей Авеню — сплошные затемненные зеркальные стена и лампы от Тиффани. Бармен в красном пиджаке трудился без отдыха. Присутствовало человек сто. Все — либо красавцы, либо богачи, либо знаменитости, либо все это вместе. Она заметила свой костюм на парочке красавиц, которые слабо улыбнулись и остаток вечера тщательно избегали ее. Либра уже прибыл и стоял в конце бара, в компании с Лиззи, комиком Арни Гарни, который заскочил сюда в промежутке между выступлениями, и женщины в серебряном платье с плохо крашенными черными волосами, которая вероятно было женой Гарни.

Либра представил Джерри и Дика Арни Гарни, он тут же отмочил пяток приветственных шуток, что полностью соответствовало предсказанию Либры. Лиззи и жена Арни Гарни весело заливались смехом после каждой шутки, а Джерри не могла вспомнить ни одной уже через две минуты, после того, как он замолк. Джерри с Диком отправились дальше.

Огромная гостиная была отделана бледным шелком и уставлена английским антиквариатом. На стенах висело множество картин довольно известных и очевидно в подлинниках в позолоченных рамах и подсвеченных снизу. Перед горячим камином на подставке стоял какой-то остроконечный предмет, а камин выглядел так, словно им никогда не пользовались или же выскоблили сверху до низу перед приемом. В толпе сновали четыре официанта и четыре горничных в форме, обнося гостей напитками и горячими закусками. Поставить свой бокал было некуда, так как все столы были заставлены: коллекцией яиц из алебастра, фарфора, золота и серебра; коллекцией позолоченных цветов и фотографиями родственников и знаменитостей (часто в одном лице) в совершенно одинаковых серебряных рамочках.

— Это все подлинники, — сказал Дик, указывая на обстановку.

— Догадываюсь, — согласилась Джерри.

Маленькая и хрупкая Пенни Поттер в нежно-лиловом шелковом платье с вырезом каре стояла в толпе почитателей. Ее шею облегало изумительное ожерелье из настоящих рубинов, бриллиантов и жемчуга. Рядом с ней стоял ее муж, Питер Поттер в индийском шелковом жакете такого же нежно-лилового цвета и с такими же бусами, как у жены. Они были похожи на двух очаровательных кукол из папье-маше.

Мистер Нельсон тоже был здесь в своем белом замшевом костюме. При виде Джерри он издал сдавленный крик и бросился к ней.

— Что вы с собой сделали? — в ужасе воскликнул он.

— Я? — она непроизвольно подняла руку к голове.

— Где ваша прическа? Что с вами?

Джерри показалось, что его сейчас хватит удар, и он прямо на месте рухнет на пол с пеной у рта.

— Мистер Либра счел, что вы придали мне божественный вид, — с невинным видом заявила Джерри. — Я просто в восторге.

— Нет, нет. Я не имею никакого отношения к этому кошмару на вашей голове, — возмущенно воскликнул Нельсон. — Вы выглядите так, как будто собираетесь на пляж!

— А мне кажется, что у Джерри очень привлекательный вид, — вмешался Дик. — Должен сделать вам комплимент, Нельсон. Простые распущенные волосы прекрасно подходят к ее глазам.

— Они висят так только потому, что она весь день их расчесывала, зловеще произнес Нельсон. — У Джерри волосы как солома, с ними ничего нельзя сделать. Ей стоит их сбрить и приобрести приличный парик.

К ним приблизилась парочка: высокий очаровательный юноша с лицом изысканно покрытыми макияжем, и среднего возраста коротышка с таким же макияжем, но загримированным под загар. Нельсон бросился к ним, приветственно махая руками.

— Не знаю, как и благодарить тебя, — сказала Джерри, обращаясь к Дику, и начала смеяться. — Я думала, он умрет на месте, когда ты сделал вид, что считаешь мою прическу — его творением.

— Ну знаешь, я — со странностями. Не люблю, когда волосы колят мне пальцы, — ответил Дик.

— Пойду-ка представлюсь, — сказала Джерри.

Дик провел ее сквозь толпу туда, где в окружении своих почитателей стояли Сливки Общества. Дик был уже с ними знаком и представил Джерри. Питер проявил явный интерес к Джерри, оценивая ее женские прелести, в глазах же Пенни не было ничего кроме скуки.

— Я так рада, что вы смогли прийти, — сказала Пении, глядя через плечо Джерри.

— Вам ничего не нужно? — поинтересовался Питер.

— Все в порядке, благодарю, — ответила Джерри.

— После обеда нам поиграет Кинг Джеймс Вершн, а «Шелка и Сатины» что-нибудь споют, — сказал Питер.

— Чудесно, — воскликнула Джерри, оглядываясь на Дика, но тот вежливо улыбался, и она не могла догадаться, о чем он думает.

— Милая, а где Сенатор? — обратился Питер к жене. — Его кто-нибудь видел?

— Придет еще, — ответила Пенни и отвернулась продолжить разговор с парочкой слева от себя, которую она представила Джерри как мистера и миссис Мамбл. Очевидно, они были столь известны, что назвать их имена было равно оскорблению. Джерри посмотрела на Дика, и тот отвел ее в сторону. Официант предложил им еще по бокалу, и они двинулись в соседнюю комнату, декорированную до последней мелочи в китайском стиле. В углу, окруженные группой людей, стояли Элейн и Шальной Дедди. Элейн была в платье Франко, вышитом бисером, которое стоило две с половиной тысячи долларов, и выглядела уже слегка навеселе. Дедди был в смокинге, в котором чувствовал себя явно неловко. Казалось, ему здесь не с кем было поговорить. Он с видом младенца, тайком пробравшегося на взрослый вечер, оглядывал окружающих. Элейн кивнула Джерри.

— Привет. Чудесный вечер, правда? А я вот только что рассказывала посланнику о французской школе Нины. Они там ни слова не говорят по-английски за весь день. Даже арифметика на французском. Девочка в совершенстве будет знать два языка. Божественная комната, правда? Обожаю все китайское, — последнюю фразу она произнесла по-французски.

Шальной Дедди вздохнул.

— Вам стоит взглянуть и на следующую комнату, — продолжала Элейн. — Она в турецком стиле, прямо как у Ли Бувьер. Или его звали Ли Радзвил?

— Я работаю на мистера Либру, — сообщила Джерри Шальному Дедди.

— Правда? — воскликнул он обрадованно. — Пойдемте, я покажу вам турецкую комнату.

Они извинились перед посланником и его женой, и оставили их на попечение Элейн. Дедди потащил их прямиком к бару.

— Умираю от голода, — мрачно заявил он.

— Тут есть икра, — сказал Дик, указывая на поднос проходящего мимо официанта. На подносе стояло впечатляющих размеров блюдо со льдом, на котором высилась ваза с настоящей малосольной белужьей икрой. Дик махнул официантку, чтобы тот подошел.

— Ненавижу икру, — заявил Дедди. — Лучше бы здесь подавали гамбургеры.

Дик и Джерри взяли себе по порции. Шальной Дедди лишь покачал головой.

— А я вот люблю икру, — сказал Дик.

— И я, — присоединилась Джерри.

— А я бы с большими удовольствием съел кусок пиццы, — печально сказал Шальной Дедди. — А что вы думаете нам дадут на обед?

— Уж точно не пиццу, — ответила Джерри. В этом человеке было что-то страшно привлекательное. Он был похож на большого ребенка. — Меня зовут Джерри Томпсон, — представилась она. — А это — Дик Девере, тоже клиент мистера Либры.

Лицо Дедди озарилось, и он пожал руку Дику.

— Не знаю, зачем нас сюда пригласили? — сказал Дедди. — Наверное Либра помогал составлять список гостей. Я здесь вообще никого не знаю. Мне здесь даже поговорить не с кем. Лучше бы я пошел в кино.

— Угу, — согласился с ним Дик, обаятельно улыбнувшись.

— А вы здесь кого-нибудь знаете?

— Вообще-то кое-кого знаю, — ответил Дик.

«Еще бы ты не знал», — беззлобно подумала Джерри.

Вдруг все в комнате зааплодировали. В дверях с видом почетного гостя стоял Франко. Он снова был лыс, — ему не хватило смелости на то, чтобы еще раз появиться в парике своей мечты. Он был в гофрированной рубашке с черным галстуком. На плечах черная бархатная накидка в стиле Дракулы с красной оторочкой. Он слегка склонил голову, выражая благодарность за аплодисменты, и одарил улыбками тех, кого знал. На шаг позади Франко стояла высокая худенькая девушка в платьице, похожем на салфетку. У нее были роскошные темно-рыжие волосы и классические черты лица. Джерри вспомнила, что видела ее на фотографии в «Тайме» — это была манекенщица, демонстрировавшая свадебное платье Франко.

Франко и девушка взяли по бокалу у проходящего мимо официанта и направились в сторону Джерри и остальных гостей. Шальной Дедди смотрел на девушку с явным удовольствием, но без какого-либо вожделения. Дик сохранял невозмутимость. Джерри заметила зависть и беспокойство в рядах женщин. Девушка и вправду была сногсшибательная, если вам, конечно, нравятся манекенщицы.

— Это Фред, — представил ее Франко.

Фред приветственно улыбнулась.

— Привет, — заявила она таким скрипучим голосом, который мгновенно рассеял представление о ней, как о недоступной принцессе, превратив ее просто в хорошо сложенное дитя Бронкса.

— Как вам нравится мой вечер? — поинтересовался Франко, явно довольный.

— Очень впечатляет, — ответил Дик.

— А чем вы занимаетесь, Фред? — спросил Шальной Дедди.

— Да ничем, — проскрипела она. — Я — наследница.

— Она — моя любимая модель, — вмешался Франко. — Вы видели ее фотографию в «Тайме»?

— Да, — ответила Джерри. — Вы отлично там получились, — обратилась она к девушке. Та лишь со скучающим видом пожала плечами.

— А вы чем занимаетесь? — спросил Фред у Шального Дедди.

— Делаю шоу для телевидения.

— Да? Никогда не смотрю телевизор.

— А вы посмотрите, — вмешалась Джерри. — Его шоу прекрасное. Шоу Шального Дедди.

— Да-да, конечно, — ответила Фред, как будто делая им большое одолжение. Шальной Дедди сжался. Девушка, очевидно пугала его не меньше социалистов, присутствовавших на вечере.

Сквозь толпу к ним протиснулся Либра. Он потрепал Франко по плечу и окинул Фред откровенно похотливым взглядом.

— Рад, что вы смогли прийти, — обратился он к ней.

— М-м-м, — промычала Фред.

Джерри решила, что Фред служит лишь прикрытием для Франко, а на самом деле проведена сюда для Либры. Она даже подумала, не собирается ли Либра заменить ею покойного Дугласа Хенри и сделать из нее топ-модель-старлетку, но потом решила, что с ее скрипучим голосом шансов у Фред немного, хотя в немом фильме она могла бы покорить мир.

— Прекрасное собрание клиентов, — сказал Либра Франко. — Здесь ты, Нельсон, конечно же, Сливки Общества, Арни Гарни, Дик, Дедди, Кинг Джеймс Вершн, «Шелка и Сатины» еще появятся, Зак Мейнард в соседней комнате. Вы знаете его, — обратился он к Джерри. — Новая суперзвезда, Фред в мужском обличье, — он подмигнул девушке. — Нет только Шадраха Баскомба — он в тренировочном лагере перед следующим боем, и Сильвии Полидор — она и улицу-то переходить не станет, чтобы попасть на прием, не то, что лететь из Калифорнии. Вы знаете, что Сильвия никогда не летает самолетом? Она все еще путешествует поездом, закупая целый вагон. Целый вагон! Чудная женщина!

— Для меня Зак Мейнард — не мужчина, — заявила Фред. — Я как-то выходила с ним. Он идиот.

— Я и не знал, что вы миссис Эйнштейн, — саркастически заметил Либра. — Пошли, Джерри, я представлю тебя Заку.

Джерри надеялась, что Дик пойдет с ней. Он так и сделал. И это ей польстило. Он, наверное, в жизни уже навидался немало разных Фред, так что особого впечатления она на него не произвела. Джерри последовала за Либрой в гостиную, в которой, казалось, стало еще больше народу, и ей было приятно, когда Дик небрежно взял ее за руку в предвосхищении ее знакомства с супер-красавцем Заком.

Зак в углу беседовал с Лиззи Либра. Он обладал пышной, сексуально-привлекательной золотисто-каштановой шевелюрой, широкими плечами, тонкими карими глазами и юным чувственным ртом. Ростом Зак на фут превосходил Лиззи. Выглядел он почти так же, как в своих фильмах — цветной и стереоскопический.

— Зак Мейнард, мой новый ассистент, Джерри Томпсон. А это Дик Девере. Если тебе повезет, он возьмет тебя в свое шоу.

Зак протянул руку Джерри и его карие глаза вспыхнули.

— Привет, — сказал он, оглядывая ее с ног до головы. Наконец он отпустил ее руку, и обменялся рукопожатием с Диком.

— По-моему он замечательный, — сказала Лиззи мужу. — Почему ты никогда не приглашал его в офис?

— Потому что он спит целыми днями, — ответил Либра.

— Вы влюблены в него? — спросил Зак Джерри, указывая на Дика.

— Я люблю всех клиентов, — нежно ответила Джерри. — А они любят меня. Раньше я работала в клубе «4-Н».

— Я бывал там в детстве, — ответил Зак. — И водил всех девочек на сеновал.

— Это было до того, как вы стали спать весь день, — вмешалась Лиззи. — Обед подан, — возвестил дворецкий.

Они направились в столовую, оформленную в виде беседки — потолок был увит растениями, таинственным образом, освещаемыми сверху, вдоль стен росли настоящие цветы и деревья. В центре находился длинный стол, покрытый цветной скатертью и уставленный серебряными жаровнями и блюдами с экзотической пищей. Салат из омаров был увенчан целым омаром, здесь же находились рыбные заливные, салаты, булочки и всевозможные приправы к индийскому карри, разложенному на жаровнях. Посуда была тяжелой, с вензелями семейства Поттер. Под каждым блюдом — салфетки под цвет скатерти.

После того, как гости разложили закуски по тарелкам, дворецкий пригласил их в Турецкую комнату, уставленную маленькими круглыми столиками. Все стены, полы, ковры, стулья и диваны были покрыты совершенно одинаковым узором. От однообразия и пестроты начинала кружиться голова. На каждом столе стояли высокие хрустальные бокалы, и три официанта наполняли их вином.

Джерри и Дик подсели к Шальному Дедди и Элейн, за столиком которых оказались два свободных места. Элейн пила, не переставая, и была уже прилично пьяна. Перед Дедди стояла тарелка с салатом и булочками.

— А это что? — спросил он, заглядывая в тарелку Джерри.

— Карри.

— Ненавижу карри, — мрачно сказал он. — И эта рыбная дрянь мне не нравится. Вот если бы были гамбургеры или что-нибудь такое…

— В тебе нет светскости, — сказала Элейн.

— Может, и есть, — возразил Дедди, — только мой желудок просит той еды, к которой он привык в детстве. Официант!

— Да, сэр?

— Здесь есть кола?

— Конечно, сэр, — поглядев на него с таким видом, будто Шальной Дедди попросил принести цикуту.

— О, Господи! — воскликнула Элейн, беря стакан Дедди и переливая к себе его содержимое. — Знаете, что он однажды устроил? Мы ходили в Павильон, и он там потребовал сандвич. Я не знала, куда деваться от стыда.

— Но мне же его принесли! — возразил Дедди. — В них больше светскости, чем в тебе. Они не ханжи.

— Нечего обзывать меня ханжой при посторонних! — оборвала его Элейн. Шальной Дедди попытался отнять у нее стакан, но она потянула его к себе и пролила вино на скатерть.

— Наконец-то вечер становится интересным, — заметил Дик.

— Я не собираюсь бороться с тобой, Элейн, — мягко сказал Дедди.

— Тогда убери от меня свои руки, — выпалила Элейн и подозвала официанта. — Еще вина, пожалуйста. Мой неуклюжий муж случайно его разлил. Джерри стало неловко за Дедди. Они обменялись улыбками. Он разрезал надвое свою булочку и сделал себе сандвич, положив внутрь салат. — О, Господи! — не унималась Элейн. Подошедший официант наполнил их бокалы, и она вызывающе опорожнила свой. — Ненавижу всех этих людей. И тех ненавижу. Все они — вонючие снобы.

— А по-моему, очень милые, — возразил Дедди только для того, чтобы досадить ей.

— Ну естественно, ты же звезда, на которую все обращают внимание!

— Что-то тебя это не очень останавливало, когда мы познакомились.

— Ты опять начинаешь?

— Это ты начинаешь.

— Если ты не заткнешься, я сама устрою званый обед.

— Какой обед? — изумился Дедди.

Элейн скрипнула зубами и воззрилась на мужа, очевидно решая про себя, запустить ли в него бокалом. Но потом она решила, что не стоит зря тратить вино, и погрузилась в зловещее молчание. Джерри и Дик ели настолько быстро, насколько могли.

Когда подали десерт — шоколадный мусс, из Китайской комнаты донеслись звуки музыки. За дело взялись «Кинг Джеймс Вершн» со своими электронными усилителями. Настроив инструменты, они принялись играть. И это было совсем неплохо, особенно, пока находишься в соседней комнате. Громкость была такая, словно они находились тут же. Джерри уповала только на то, что здание было снабжено звукоизоляцией. Она оглянулась и увидела, что Лиззи все еще с Заком, а Франко в компании с Либрой, хозяевами дома, Фред и человеком, в котором Джерри узнала Сенатора. Похоже Фред произвела впечатление на Либру, раз он усадил ее за свой столик. Мать Пенни восседала за столиком с послом, его женой и женой Сенатора. Арни Гарни развлекал своими шуточками компанию неизвестных Джерри людей, а его жена явно испытывала неловкость в окружении Нельсона, пары педерастов и отвратительной девицы с обручальным кольцом, бриллиант на котором был размером с голубиное яйцо. После мусса подали кофе и большой выбор прекрасных коньяков, а затем всех пригласили в комнату, где гремела музыка. И все последовали туда. Дик и Джерри тут же вскочили, распрощались с Элейн и Дедди, и как можно скорее ринулись в Китайскую комнату.

«Кинг Джеймс Вершн» разместились на квадратном пластиковом возвышении, все они были облачены в белые библейские рубахи, волосы у всех были густые, длинные и чистые. Они походили на молодых жеребцов, но несмотря на то, что некоторые женщины, жертвуя своими барабанными перепонками ради секса, подбирались к эстраде как можно ближе, они играли с закрытыми глазами, кайфуя в такт собственным ритмам. Солист кричал в микрофон, закрыв глаза и зажав уши. В его самопоглощенности было даже что-то оскорбительное: словно он не столько пытался сосредоточиться, сколько выражал свое отвращение к восхищающейся им публике. Женщины, стоявшие перед ним, казалось, были очарованы его надменностью, а некоторые даже притрагивались к нему, как бы невзначай, наверное, с целью вывести его из сомнамбулического состояния.

Хозяева предались безумным танцам, обо всех новшествах которых им было известно. Джерри заметила двух журналистов из колонки сплетен. Джерри бы с удовольствием присоединилась к танцующим, но Дик, казалось, не изъявлял ни малейшего желания, даже ритм не отбивал ногой.

— Ты не танцуешь? — спросила Джерри.

— Только когда меня к этому вынуждают. А ты хочешь?

— Может быть позже. Мне нужно в женскую комнату. — Она вышла из зала и огляделась. Подскочила горничная и проводила ее вниз.

Первый этаж был изумителен. Весь залит мерцающим золотистым светом. Коридор и одна из комнат, служившая вероятно библиотекой, были декорированы в старинно-испанском стиле. Похоже квартира представляла из себя филиал объединенных наций. Справа и слева по коридору располагались двери, ведущие в другие комнаты. Одна из них была приоткрыта, и Джерри увидела что-то вроде детской, разве что в центре возвышалась огромная кровать. Стены были разрисованы цветами и повсюду виднелось множество плетеных изделий. Сверху на комоде сидел целый ряд различных кукол и игрушек, а на туалетном столике стояли флакончики духов и косметика. Поскольку у Сливок Общества не было детей, значит ими были они сами. Лишь их спальня и манера танцевать говорили об их юности, все остальное — их вечеринка, друзья, квартира вполне подошли бы людям раза в два их старше. Она направилась в ванную, но там уже обосновались Фред и причесывающий ее заново Нельсон.

Джерри вернулась в коридор и увидела Лиззи, которая вела за руку Зака Мейнарда.

— О, Зак, — шептала она, — ты величайшее творение после изобретения хлеба. Они приоткрыли одну дверь, убедились, что комната пуста, и исчезли в ней. В замке повернулся старомодный ключ. «Ну и ну, — подумала Джерри, жаль, что там нет сеновала». Значит Лиззи забавляется с клиентами. А почему бы и нет? Либра занимается тем же самым. И все же Джерри казалось, что Лиззи была выше всех этих пустышек, созданных ее мужем. Уж кто кто, а Лиззи Либра должна была понимать, каким мусором и мишурой было большинство из них. Она ведь видела их с самого начала, еще до преображения. Но Зак был красив и притягателен, и, наверное было бы уместнее спросить, что такой молодой человек мог найти в Лиззи.

Наконец она обнаружила другую ванную, декорированную под офис коричневый мрамор, гардероб, стульчак, покрытый вышитой накидкой, огромное кресло и телевизор перед ним. Стены обшиты темным деревом, а для того чтобы найти туалетную бумагу, можно было созвать настоящее совещание.

Она не могла забыть о Лиззи и Заке, хотя с подобными вещами сталкивалась с тех пор, как начала работать в кинематографе. Но ему было двадцать пять, а Лиззи по меньшей мере сорок. И все же Лиззи запросто удалось заполучить него. О Заке ходили слухи, что он согласился бы трахнуть и гадюку, а главное — знал бы, как это делается. Вокруг было множество симпатичных молодых девушек. И, похоже, Зак не стремился угодить Либре, уединившись с его женой. Еще не известно как Либра бы отреагировал на это. Тот, похоже, придерживался двойной морали. Он даже мысли не мог допустить об измене Лиззи — это расстроило бы его и отвлекло от бизнеса. «Интересно, чем же Лиззи…» — подумала Джерри. Очевидно, ее представления о желаниях мужчин не соответствовали истине. Она подумала о Дике. Казалось ли она ему желанной? Он никак не намекал на это, но явно проявлял к ней интерес. Казалось, Дик был из тех мужчин, которые предпочитают, чтобы первый шаг сделала женщина. Или он так ведет себя только потому, что привык к этому?

— Привет! — Этот мягкий голос нельзя было не узнать. Силки. Джерри обернулась.

— Привет.

— Ты смотришь в зеркало как Алиса в Зазеркалье, — пошутила Силки. — Ты собираешься прыгнуть сквозь него?

— Хотелось бы, — ответила Джерри. — Прием такой скучный. — Интересно, знает ли Силки, что она пришла с Диком. — Ты скоро будешь петь?

— Как только посмотрю на что я похожа. — Силки с явным неудовольствием уставилась в зеркало и наморщила нос. Она была уже в сценическом парчовом костюме и парике.

— Ты прекрасно выглядишь, — сказала Джерри.

— С расстояния в сто шагов — возможно. Я звонила тебе, но тебя не было дома.

— Я была здесь. Я тоже хотела позвонить тебе, но тебя не было в городе. Как прошли гастроли?

— Отлично, — ответила Силки. — Множество людей. Прекрасные отзывы. Ты читала?

— Да. У меня есть подборка в офисе. Мы все очень рады.

— Ты пришла с мистером и миссис Либра? — с деланным безразличием поинтересовалась Силки.

— Нет. — «Господи, ну зачем придавать этому большее значение, чем есть на самом деле?» — Я пришла с Диком Девере. Я ведь здесь никого не знаю.

— Ах вот как, — сказала Силки чересчур нежно. — Это прекрасно.

— Послушай… — начала Джерри. — Надеюсь, ты не сочтешь меня неделикатной, но если у вас с Диком что-то серьезное, ты скажи. И я не буду больше с ним встречаться. Он для меня не больше, чем просто друг или клиент. Я же здесь еще ничего не знаю. Ты лучше скажи мне, чтобы я случайно не стала претендовать на чью-то собственность.

— Собственность? — задумчиво проговорила Силки. — Мужчина не может быть собственностью женщины, если они не живут вместе. А мы с Диком не живем вместе. Он мой очень близкий друг. Я не знаю, что ты слышала, но это — неправда.

— Я вообще ничего не слышала, — ответила Джерри.

— Значит и слышать не о чем.

Джерри видела, как дрожали руки у Силки, когда она накладывала слой помады. Сколько же у нее гордости! Наверное, ее много унижали. Доброта Силки произвела на Джерри еще более гнетущее впечатление, чем если бы та устроила ей сцену.

— Надеюсь мы подружимся, — сказала Джерри. — Ты мне нравишься… очень нравишься.

Силки обернулась и посмотрела на Джерри.

— Друзьями сразу не становятся, — сказала она. Затем улыбнулась одними губами и добавила: — Я не говорю лично о тебе. Ты мне тоже нравишься. Конечно, мы сможем подружиться.

— Может пообедаем на следующей неделе вместе?

— Если ты не имеешь ничего против кафе, — ответила Силки. — Ненавижу специально одеваться днем. — Отлично. Я тоже сейчас коплю деньги на мебель.

— На мебель?

— У меня новая квартира.

— Хотелось бы мне иметь квартиру. Мистер Либра считает, что мы должны жить в гостинице. Не то, чтобы мне не нравилась гостиница, она — классная. Просто мне хотелось бы иметь что-нибудь свое. Но мы так много разъезжаем, так что наверное глупо было бы иметь квартиру.

— Да, наверное.

— Ладно, мне пора работать, — сказала Силки. — Ты пойдешь?

Они вышли из ванной. Из другой ванной появились остальные девушки, и Силки безмолвно присоединилась к ним. Джерри устремилась наверх на поиски Дика. Может, попытаться познакомиться с кем-нибудь еще? Это же вечеринка! Ну должен же быть здесь кто-нибудь холостой и не сноб. Теперь, когда появилась Силки, интересно кого из них Дик предпочтет проводить домой. Какие бы ужасы ни рассказывала ей мама о ночном Нью-Йорке, она была вполне готова к тому, чтобы взять такси и самостоятельно отправиться домой. Она была уверена, что ее не ограбят. В конце концов, это всего лишь прием. Не обязательно же здесь сразу встречать своего будущего мужа. Место их встречи пока оставалось тайной, покрытой мраком, развеять который Джерри было не под силу.

«Шелка и Сатины» выступали со своими музыкантами. Эта вечеринка должна была обойтись Сливкам Общества в кругленькую сумму. Джерри устроилась на полу между Диком и Дедди. Элейн уединилась с женой Арни Гарни. Они обе напились и походили на фурий. Или парок? Джерри огляделась: лица окружающих женщин были напряжены и светились притворной радостью. Мужчины казались не более счастливыми. А ведь это был один из тех нью-йоркских приемов, за приглашение на который они были готовы продать душу и отсутствие на котором они сочли бы величайшей трагедией. Шальной Дедди с уважением смотрел на «Шелка и Сатины», по крайней мере наконец казалось, что он получает удовольствие.

Когда девушки запели, Джерри взглянула на Дика. Он с удовольствием наблюдал за Силки. Он наслаждался ее обликом — она была хороша — и ее исполнением. Но в этом не сквозило истинной душевности. Джерри перестала смотреть в его сторону. Силки так действовала на Джерри, что она не могла думать ни о чем другом, кроме песни. Все, что пела Силки, воспринималось Джерри, как личное переживание. «Эта девочка станет звездой», — подумала Джерри. Теперь она была в этом совершенно уверена.

Их выступление вызвало длительные аплодисменты, казалось, все были потрясены. Несколько человек подошли к Силки, чтобы выразить ей свое восхищение. На сцене вновь появились «Кинг Джеймс Вершн». Дик взял Джерри за руку.

— Пошли отсюда, — предложил он.

Она заметила, как Либра о чем-то заговорил с Силки, а «Сатины» исчезли. Вероятно, Либра делал ей замечания по поводу выступления и расспрашивал о гастролях. Очень на него похоже — заниматься делами даже на вечеринке, не дав ей даже поздороваться с Диком.

— Пошли, — повторил Дик.

— О'кей.

У двери они забрали свои пальто и вышли, не попрощавшись ни с кем. Хозяева праздника заходились в дикой пляске и вряд ли их волновали сейчас светские ритуальные прощания. На улице было свежо, швейцар подозвал такси. — Вот что такое вечеринка в Нью-Йорке, — сказал Дик. — А узнаем мы об этом из завтрашних газет. Иначе быв никогда не догадались, что это было. Но явно не поминки, так как на поминках есть всего лишь один труп, а здесь их была сотня.

Джерри рассмеялась. Ей было приятно, что на Дика не произвели впечатления Сливки Общества и их гости. В какой-то момент ей показалось, что это не так.

Он проводил ее до двери, попросив шофера подождать, и странно посмотрел на нее — была ли в его взгляде симпатия, удивление или и то, и другое?

— Спокойной ночи, — сказал он. — Я позвоню тебе завтра. — И ушел.

Она поднялась наверх. Было два часа ночи и Джерри устала. Она завела будильник на восемь часов. Дик был хорошим, с ним было легко. Он нравился ей. И она ему, похоже, тоже. Хотя трудно было сказать, о чем он думает в каждый конкретный момент. Казалось, он всегда спокоен и уверен в себе, у него прекрасные манеры, и он четко осознает все, что делает. Почему он такой? Потому что слишком умен? Или ему просто никто не нужен? Джерри решила обязательно выяснить это.

Глава 6

У каждого одиночества есть свой предел, после которого его уже невозможно выносить. А весна — глупое время. Одиночество заставляет погружаться в фантазии, пока не начинаешь влюбляться в призраков. И когда кто-то появляется, кем бы он ни был, вы уже готовы. А если он появляется весной, — тем лучше, — вы готовы в еще большей степени. Поэтому, когда Джерри через неделю после приема пригласила Дика к себе на обед, по окончании которого он увлек ее на постель, все произошло так естественно, как будто они уже давно друг другу принадлежали, и в ней это вызвало волнение, нежность и надежду.

Она была достаточно опытна, чтобы отличить флирт, приключения на одну ночь от чего-то большего. С Диком она пыталась не потерять рассудок, но это было сложно. Джерри всегда предполагала, что ей никогда не доведется узнать счастья любви, если она не будет готова поставить на кон возможную боль от совершенной ошибки, и сейчас, лежа в объятиях Дика, она решила рискнуть.

Либра называл его Дик Девойд[6]. У него всегда в ходу были всякие лозунги и клички. Чего бы Дик там не был лишен, но уж точно не обаяния и мужественности. Может, ему недоставало характера. Но если это и так, при ней это никогда не проявлялось. Она с уверенностью могла сказать, что нравится Дику. А если ему и доводилось разрушать чьи-нибудь жизни, в чем Джерри сомневалась, возможно, он делал это лишь потому, что искал чего-то большего.

Пока они занимались любовью, Джерри показалось, что он признался ей в любви. Ей хватило ума не переспрашивать его, когда страсть иссякла. Хотя сама она сказала, что любит его. Если он любит ее, или полюбит со временем, он скажет, когда будет готов к этому. Грустно, когда всего опасаешься, но иначе она не могла себя вести. Она узнала, что любовь это нечто, что испытываешь или считаешь, что испытываешь в течение часа, не обещающее никаких гарантий. Она реальна, пока ощущаешь ее.

Но на следующее утро, когда Дик ушел, а Джерри отправилась на работу, она поймала себя на том, что мечтательно смотрит в окно на зеленые весенние деревья в парке, и ее переполняет щемящее чувство радости и желание снова видеть Дика. Ей нравилось, как волосы спускались на его шею. Неужели когда-то они казались ей смешными и редкими? Они были тонкими и мягкими как у ребенка. Ей нравился его рот. Он не любил спать в обнимку, предпочитая откатиться на край кровати, и она вновь почувствовала себя одинокой. Но казалось утром он был так рад ее видеть, что Джерри успокоилась. Из-за него она чуть не опоздала на работу, потому что утром они снова захотели друг друга или это было вызвано лишь ее присутствием? Нет, она не позволит себе думать о нем столь цинично. Она не позволит себе испортить то, что было между ними.

Когда Дик позвонил днем, Джерри так обрадовалась, что чуть было не произнесла какую-то сентиментальную глупость. Она думала о нем весь день. Он сказал, что сегодня ночью ему нужно работать, но завтра они увидятся.

Ведь он мог вообще ничего не говорить ей. Но он сказал. Значит он чувствует себя ответственным перед ней. Тем самым он как бы подтверждал отношения, существующие между ними, и она должна попытаться доверять ему. Но размышляя об этом, она знала, что уже «на крючке». Как это ни глупо, она была уже «на крючке».

Они стали встречаться каждый вечер. Это было какое-то джентльменское соглашение — если быть все время вместе, то можно устать друг от друга. Джерри уже знала, что секс делает отношения однобокими: люди ощущают большую близость, чем есть на самом деле. Как сказала Силки тогда на приеме? Друзьями сразу не становятся. А вот любовниками становятся за одну ночь. Любовник — это не друг. Хотя она могла сказать Дику все. Он умел слушать, он был союзником, своим в доску парнем. Он смеялся над тем же, что и она. Никто, казалось, не мог поразить его или обмануть. Если у нее на секунду портилось настроение, он тут же замечал это и спрашивал, в чем дело. Поэтому она стала стараться все время выглядеть счастливой.

Он посылал ей цветы и покупал забавные маленькие подарки. Иногда он мог позвонить в полночь, и сказать, что только что освободился после какого-нибудь нудного делового совещания и хочет ее видеть. Она вскакивала, одевалась и ехала к нему, а он готовил спагетти, хотя в холодильнике было множество продуктов, и они сидели и болтали до четырех часов утра. Она допоздна сидела дома накрашенная, ожидая его звонка. Несколько раз Дик звонил очень поздно и сам приезжал к ней. Он не очень любил шататься по вечеринкам и ресторанам. Однако он посещал обеды, на которые его приглашали, и хотя это начинало раздражать Джерри, она понимала, что это — преимущество привлекательного холостяка в Нью-Йорке, и она не может требовать, чтобы он отказался от него, пока он сам не будет готов к этому. Она хотела, чтобы ее тоже куда-нибудь приглашали, хотела тоже стать популярной и недоступной, но этого не происходило. Она никогда не бегала за мужчинами и теперь не станет менять своих привычек. И потом, Джерри была из той породы женщин, которые могут жить только с одним мужчиной. Все или ничего. Ей было двадцать шесть лет. Сколько лет она уже ходит на свидания? Четырнадцать? Много, и ей уже это надоело. Если уж она не может выйти замуж, то по крайней мере она хотела о ком-то заботиться, проводить с ним все свободное время. Иногда Либра просил ее работать допоздна, ее это раздражало. Джерри нервничала, хотя и сознавала, что это даже хорошо, если Дик позвонит, а ее не будет дома. Работа — это конечно не так романтично, как приглашение на вечеринку, но раз уж незамужние привлекательные девушки никому не нужны, так как их и так уже достаточно, лучше работать, чем сидеть дома и ждать его звонка.

В квартире Дика плитой, кастрюльками и сковородками пользовались регулярно. Это было заметно по их внешнему виду. Джерри подозревала, что с ним кто-то жил, кто умел заниматься хозяйством. Однако никаких других признаков женского присутствия не было: ни остатков косметики, ни позабытой одежды. У него была прислуга, которая приходила каждый день, и сам Дик был очень аккуратен. Он был слишком аккуратен и слишком осторожен, чтобы оставить следы прежних любовных развлечений. Поскольку сама Джерри была не слишком хорошей хозяйкой, она не пыталась изменить Дика. Спагетти и так хороши. Время от времени она приносила с собой бутылку хорошего вина, которую они выпивали в постели, хотя в этом не было никакой необходимости, так как в баре у Дика всегда был большой выбор напитков. Казалось, он ни в чем не нуждается, даже в компании. Джерри прекрасно понимала, что раз уж он зовет ее к себе, то она что-то для него все-таки значит.

К концу месяца Джерри представила Либре счет на все те чаевые, которые она заплатила в женской комнате гостиницы.

— Это что еще за чертовщина? — воскликнул он, размахивая счетом.

— Помните, что вы мне сказали в первый день?

— Что сказал?

— Пользоваться общественной женской комнатой, мистер Либра, — нежным голосом ответила Джерри.

Либра разразился смехом.

— Ты мне нравишься. Ты сумасшедшая.

Джерри прекрасно поняла, что Либра своеобразно похвалил ее за то, что она не из тех, кем можно понукать.

— Ты не обидишься, если я попрошу оказать мне любезность и отныне пользоваться туалетом в офисе? Я не могу позволить себе такие расходы.

— Ладно.

Он не стал оплачивать ее чек. Это нанесло удар по ее самолюбию, хотя сумма, конечно, была невелика. Зато вернувшись вечером домой, она обнаружила ящик шампанского от Либры с запиской: «Пей это дома, чтобы не писать у меня».

Они с Диком вместе посмеялись над запиской, и Дик купил икры, которую они обожали, на закуску к шампанскому. Подарок Либры дал им целую череду счастливых вечеров, проведенных дома. Все, казалось, шло отлично — Либра любил и уважал ее, Дик стал частью ее жизни и она с каждым днем все больше и больше о нем заботилась. Она правильно сделала, вернувшись в Нью-Йорк и начав жизнь сначала. Если бы только Дик согласился стать частью ее жизни навсегда, она стала бы самой счастливой женщиной на свете.

Она не хотела думать о браке с ним, но мысли об этом сами лезли в голову, как только она расслаблялась и постепенно это превратилось в непреходящее желание. У них было столько общего — интересы, работа, чувство юмора, наблюдения за жизнью. И Дик был прекрасным любовником. Она не уставала хотеть его. К тому же она знала, что ему будет хорошо с ней она была умна, привлекательна и хорошо его понимала. И он подходил ей. Теперь она каждый новый день встречала с радостью. Интересно, сколько времени необходимо мужчине, чтобы понять, что ему нужна девушка? Она считала себя женщиной, но иногда понимала, что все еще девочка. Она всегда боялась превратиться в одну из дам, которые и в зрелом возрасте продолжают называть друг друга «девочками». Конечно же, когда выходишь замуж. Дик никогда не был женат. Это она знала. Он никогда не говорил ничего отрицательного о браке, но и ничего положительного. Они никогда и не говорили об этом серьезно, разве что к случаю, мимоходом. Но большинство знакомых Джерри мужчин не скрывали, что считают брак ловушкой. А такого человека, как Дик в ловушку было заманить не просто. И правда, не ловушка ли брак? Что он дает мужчине? Все получает женщина. Он перестает ходить на вечеринки, и она не будет сидеть одна. Они будут жить вместе и у них будут дети. Дик, умудрялся сохранять их отношения на уровне случайной связи, хотя они давно уже превратились в настоящий роман: он не предлагал ей оставлять у него в доме какие-нибудь мелочи или провести с ним все выходные. А она была слишком горда, чтобы принести сюда немного одежды и косметику, заявив тем самым свои права на него. Это ведь так легко: собрать вещички девушки, которую уже не хочешь, в пакетик и передать со швейцаром. Джерри безумно боялась подобного унижения.

Но на самом деле она доверяла ему. Просто она знала, что диктовать законы будет он, и, по правде говоря, ей даже было так проще. Он будет лидером, а она будет следовать за ним. Хоть на край света…

Глава 7

Лиззи Либра, урожденная Элизабет Бентли Мачмен входила в лучшую треть своего класса в колледже и была редактором Ежегодника старшеклассников. Выйдя замуж за Сэма Лео Либру она не прекратила свою творческую деятельность и не позволила себе превратиться просто в жену. Никакие чествования не могли сравниться с аттестатом зрелости, выдаваемым Лиззи в постели. Она переспала с Диком Девойдом в ночь присуждения ему премии Эмми за его шоу «Все дозволено», с Шальным Дедди, когда его фотографию поместили на обложку телевизионного «гида», с Франко (он был бисексуалистом), когда «Тайм» поместил статью о нем. Она переспала с каждым членом группы «Кинг Джеймс Вершн», отдавая предпочтение барабанщику. И с Шадрахом Баскомбом, который ради нее прервал тренировки: шесть раз за ночь… это что-то! Не случайно его прозвали Трахальщик Баскомб — единственное прозвище, выдуманное не Либрой.

Она конечно же давно переспала с Арни Гарни, когда муж позволил ей сопровождать его в Лас-Вегас. Она спала и с бедным, милым, покойным Дугласом Хенри, а также с обоими предыдущими мужьями Сильвии Полидор в то время, когда они еще не превратились в ее экс-мужей. Бывшие мужья — уже не интересно. Какой в них толк? Они уже никто. Она спала с изумительным Заком Мейнардом в день приема у Сливок Общества, а через несколько дней — и с самим мистером Сливкой, Питером Поттером, который был красив, но в постели — полная неумеха.

За исключением милого зверя Шадраха и нежного романтичного Дика, Лиззи не дифференцировала остальных своих любовников, поскольку чувство, охватывавшее ее, когда она видела под собой очередное лицо знаменитости, могло быть уподоблено сильному опьянению. Ей нравилось трахаться даже с недоучкой Питером Поттером, просто потому что он был одним из Сливок Общества и был с ней. Если бы ее попросили описать свои сексуальные переживания, а такие вопросы часто задавал ее психоаналитик, доктор Пиккер, она бы просто растерялась. Вспомнить ей было нечего. Просто было великолепно. Она была счастлива, ей довелось испытать восторг и экстаз. Вот и все.

— А вы кончили? — спрашивал ее доктор Пиккер (эти старые перичницы постоянно хотят идти в ногу со временем).

— Конечно, — всегда отвечала Лиззи просто потому, что это было не его ума дело. Не будет же она обсуждать с аналитиком свои женские проблемы, хотя доктор Пиккер, кажется, придерживался другого мнения.

Зачем она вообще ходила к аналитику? Ну, наверно, потому что она обманывала своего мужа, а это было не слишком хорошо. А еще потому, что ей было безумно скучно, а беседы с доктором Пиккером заставляли ее хоть о чем-нибудь подумать. Она придумывала для него замечательные истории, и считала себя самым интересным клиентом доктора. Он же в ответ рассказывал ей скучнейшие истории других клиентов, что представлялось Лиззи неэтичным. Он, конечно, никогда не называл имена, но упоминал столько подробностей относительно их среды, рода занятий и брачных проблем, что легко можно было догадаться о ком идет речь.

Доктор Пиккер был сморщенным маленьким старичком родом из Германии, к счастью не из бывших нацистов. Он целыми днями сидел в своем мрачном офисе, обставленном бидермейеровской мебелью, и знал о мире лишь по рассказам своих клиентов. Он коверкал свою речь на современный манер, заимствуя жаргон клиентов, чтобы казаться современным, и это было просто убийственно.

— Наша проблема есть не в том, что мы трахаемся, как вы говорите. Наша проблема есть в том, что мы любим трахаться со звездами, — говорил он с ужасающим акцентом.

— Доктор, прошу вас, прекратите говорить «мы», — просила Лиззи.

Казалось, что доктор Пиккер и правда считает, что они занимаются этим вдвоем, но Лиззи была вынуждена разочаровать его — она никогда не вспоминает о нем в постели.

Все началось еще давно в Голливуде. Не то чтобы она не любила Сэма, она любила его, даже обожала. Он был самым блистательным мужчиной из всех, с кем ей доводилось встречаться. Разве стала бы она иначе выходить за него замуж? Но Сэм открыл ей в Голливуде абсолютно новый мир. И она гордилась, что никогда, никогда даже не целовалась с пляжными мальчиками, жиголо, неизвестными старлетками мужского пола, или мужьями подруг. Ведь и ей надо было чем-нибудь гордиться.

Она не была хищницей, и не собиралась ей становиться. Но однажды на вечеринке (Лиззи даже не помнила, во что была одета) она познакомилась с Дугласом Хенри, который был тогда молод и невероятно привлекателен. Дуглас никогда не изменял своей жене и в голливудском мире держался особняком. Поэтому Лиззи была мила с ним, не испытывая никаких опасений и предложила составить ему гороскоп. Дуглас оказался Девой. И Лиззи сказала ему, что Девы страдают низкой сексуальной активностью. Он удивленно поднял брови.

— Да что вы?

Она взглянула на его привлекательную жену и поправилась:

— Я только хотела сказать, что если Дева полюбит, то полюбит навсегда и ей можно доверять.

— Большое спасибо, — ответил Дуглас Хенри и позвонил ей на следующий день.

Лиззи сказала, что Сэм уже отправился в офис, но Дуг ответил, что хочет встретиться именно с ней. К его приходу Лиззи специально оделась в скромный сарафан и, когда он явился, предложила ему выпить. Она сидела со стаканом в руке рядом с Дугом, который вдруг в мгновение ока расстегнул молнию на брюках и вложил свой член ей в руку. Молодые звезды никогда не носили белья под одеждой. И что ей оставалось делать? Она просто держала вышеупомянутый орган, показавшийся ей довольно большим, не выпуская стакан из другой руки. Затем он поднял ее, швырнул на диван, сорвал с нее одежду и принялся доказывать, что Девы не страдают никакой сексуальной активностью.

Она вовсе не была пьяна, когда они встретились. Всего лишь один бокал. Но секс ее опьянил. Голова у нее кружилась, и она чувствовала, что смеется как идиотка. Дуг решил, что просто очаровал ее своими мужскими способностями. Их связь продолжалась несколько недель, а потом он уехал на съемки очередного фильма. Лиззи занялась изучением слухов и обнаружила, что если Дуг и крутил романы на стороне, то держал их в такой тайне, что наверняка никто ничего сказать не мог. Значит, она избранная! — с восторгом решила Лиззи. Она и представить себе не могла, почему Дуг выбрал ее. Лиззи вовсе не считала себя сексапильной красоткой. Голливуд кишмя кишел тщательно изготовленными секс-машинами на любой вкус. Но он выбрал ее!

Успех с Дугом придал ей ореол победительницы, возможно, заметный и для других, — она стала излучать уверенность, что может покорить весь мир. Она, обычная домохозяйка, — любовница самого Дугласа Хенри! И когда на нее обратила внимание следующая звезда, а потом еще одна, Лиззи уже не удивлялась, а лишь больше пьянела, ощущая еще большее счастье.

Иногда она спала с Сэмом, когда он вспоминал об этом. Но у него на первом месте стояла работа, которой он отдавал все двадцать четыре часа. Лиззи держала в тайне свои любовные похождения, хотя ей очень хотелось ими похвастаться. Но она была достаточно умна, чтобы молчать. Если бы ее друзья узнали, они просто перестали бы ей доверять. Она никогда не чувствовала себя виноватой. Элейн Феллин, свою лучшую подружку, ей было просто жалко. Шальной Дедди любил маленьких девочек и скоро бросит ее. Он поделился только с ней, с Лиззи… И он спал с ней, хотя она была старше его. Он выбрал ее!

Конечно, Сэм ничего не знал и даже не подозревал. Он, бедное создание, никогда не обманывал ее, хотя у него было множество возможностей. Но Сэм в душе был старомоден. Он считал, что мужья должны быть верными своим женам. Лиззи даже не знала, как отреагирует, если Сэм изменит ей, вероятно, просто посмеется и простит. В конце концов он имел полное право на это…

Нет, она любила Сэма. И он любил ее. Их брак был на всю жизнь. Ему многого не доставало. Лиззи хотела помогать Сэму в делах, но он не разрешал. И все же у них был хороший брак, и Лиззи была довольна. У них не было детей, что ее тоже радовало. Как ни странно, такое поведение, будь она матерью, казалось бы ей аморальным. У них не было даже собаки.

Лиззи начала ходить к доктору Пиккеру в один из приездов в Нью-Йорк. И сперва ей это понравилось. Она считала, что психоанализ даст ей возможность лучше осознать свои поступки. К тому же у нее была тайная мечта: написать самую грязную в мире книгу. И она надеялась, что психоанализ научит ее дисциплине.

Она назовет свою книжку «Элегантная книга» и опишет в ней необычные сексуальные похождения невинной молодой красавицы. В разгар каждого такого приключения, когда ситуация уже будет достаточно неуправляемой, девушка будет вскакивать и кричать: «Убирайтесь вон! Вон! Это же элегантная книга!» Здесь открывались безграничные возможности — например, девушка, держа во рту член, попытается произнести «Вон! Вон отсюда!» Порнография была в моде, и книга принесла бы Лиззи славу не только как жене Либры.

Но если не считать рассказов за обедами и коктейлями, а так же бесед с доктором Пиккером, работа над книгой не продвигалась. У Лиззи не было сил начать. Она только знала, что ей хочется сказать, но когда она оказывалась перед чистым листом бумаги, то не могла написать даже одного предложения, которое удовлетворило бы ее. Она надеялась, что доктор Пиккер сделает ее более дисциплинированной, и она сможет, наконец, начать. Может, ей стоит уехать в Палм-Спрингс, стать отшельницей и писать там. Писательница-отшельница! Это же просто божественно.

Но все ее друзья уже полюбили рассказы о книге. Все утверждали, что у Лиззи Либра замечательное чувство юмора и с ней интересно разговаривать. А ее знаменитые любовники лишь подбрасывали ей новые сюжеты. А если Сэм спросит ее когда-нибудь, откуда она узнала обо всей этой грязи, то Лиззи просто ответит, что из книг. Теперь же все печатают. В порнографии была изюминка, особенно в юмористической порнографии. Деньги у нее были, теперь ей нужна была слава.

Все остальное у нее было. Любимый знаменитый муж. Изумительное прошлое и еще более яркое будущее с еще неизвестными звездами, множество друзей, которых не сосчитать. Она была счастливой женщиной. Вот если бы Нелли Нельсон не был педерастом! Вот если бы она стала единственной женщиной — его любовницей. Но Лиззи знала, что даже в сверкающем мире, в котором она живет, нельзя иметь все, что хочется.

Сэм Лео Либра мерил шагами гостиную своего люкса, едва сдерживая восторг. Фред, эта шлюха, наконец-то позвонила и изъявила желание встретиться. Он отослал Джерри, чтобы быть одному, когда прибудет Фред. Не то, чтобы он не доверял Джерри, но то, что он замышлял по поводу Фред, лучше хранить в тайне.

Он хотел ее уже два месяца, с тех пор, как впервые увидел. У нее был такой патрицианский вид, который очень привлекал Либру — он всегда считал, что девушки, выглядящие как льдинки, горячее всего ведут себя в постели, когда их растопишь. Это не означало, что он пропустил бы женщину, уступающую Фред, он никогда этого не делал — мужчина должен заставлять свое сердце биться. Некоторые девушки, с которыми он имел дело, были очень странными. Ингрид, например. Он всегда предполагал, что та или лесбиянка, или привыкла подходить к мужчине с кнутом в руках — ему не нравилось выражение ее глаз. К счастью, с ней все закончилось быстро. Теперь она просто его врач. И они общаются так, как будто бы ничего не было. Об Ингрид он знал очень мало, и казалось, ее это устраивало, он никогда не расспрашивал ее ни о чем, даже в постели после секса — момент, который он считал наиболее благоприятным для выведывания чужих тайн. И не подумайте, что он не пользовался этим. Была у него одна дама, оказавшаяся агентом… Он нетерпеливо посмотрел на часы. Он не выносил опозданий. Фред могла задержаться на четыре минуты, дальнейшее расценивалось как опоздание, ставящее его в неловкое положение и отнимающее у него драгоценное время. Он уже принял второй душ за день в спортивном зале, и был чист и свеж как младенец. О, Фред… прекрасная снежная принцесса! Он даже не отправит ее в душ. Ей он верит. Она всегда была такая чистенькая. Фред… Он молил Бога, чтобы у нее оказалось чистое белье. О, у Фред будет чистое белье, он знал это, а Сэм Лео Либра никогда не ошибается в людях.

В дверь позвонили. Он подождал секунду и медленно с колотящимся сердцем пошел открывать. Она пришла вовремя. Ну что ж, она его получит, королевский секс! Он распахнул дверь, приветливо улыбаясь.

Эта сука притащила с собой кого-то еще! Девицу. Он попытался скрыть свое безумное разочарование и пригласил их войти. Надо избавиться от этой девицы! Что Фред тут устраивает — деловую встречу?

— Привет, мистер Либра, — нежно сказала Фред. — Познакомьтесь с моей подругой, Бонни Паркер.

Бонни Паркер! Не стриптизом ли занимается эта идиотка? Не похоже! Такая же высокая, как и Фред, стройная блондинка с огромными невинными синими глазами и нежным мягким лицом. Может быть, модель.

— Привет, — сказала Бонни Паркер тихим, едва слышным голосом, скромно потупив глаза. Она была похожа на молодую испуганную лань, и Либра заинтересовался бы ею, если бы не сходил с ума по Фред…

— Вы не пригласите нас сесть? — поинтересовалась Фред.

— Да, конечно. Проходите, садитесь.

Девушки сели на диван рядышком, скрестив ноги. Их мини-юбки туго натянулись. Самые красивые девушки Нью-Йорка, — решил Либра.

— Бонни только что приехала в Нью-Йорк, — начала Фред. — Она хочет стать моделью. Мне кажется, у нее большое будущее, даже больше, чем у меня. Я не скромничаю… Я знаю, что из-за своего голоса не могу быть никем кроме модели. Но Бонни могла бы сниматься в кино. Поэтому я и привела ее к вам.

— А я кто? Актерская биржа? — он уставился на Бонни. Та снова потупила глаза. — Как тебя зовут на самом деле?

— Меня?

— Да, тебя.

— Бонни Паркер.

— Ну ладно, — сказал Либра. — Мы все смотрели этот фильм. Как тебя звали раньше?

— Алмаз, — прошептала девушка.

— Не удивительно, что ты сменила имя. Ты уже работала моделью?

— Нет. Но она принесла свои снимки, — вмешалась Фред, доставая альбом и открывая его. — Посмотрите. Только посмотрите!

Фред стояла очень близко. От нее пахло мылом и у Либры голова шла кругом. Он с жадностью принялся рассматривать фотографии. Они были великолепны. Даже он понимал это. В девушке определенно что-то было аура… какой-то невинной чувственности. Вид целомудренной и в то же время развратной покорности. Одежда сидела на ней безупречно. Она не была такой худенькой и узкокостной как Твигги. Ее лицо было лицом молодой женщины, а не ребенка.

— Сколько тебе лет? — спросил он.

— Восемнадцать.

— Громче. Как ты собираешься сниматься в кино с подобным бормотанием? — Я думала, у них есть микрофоны.

Он рассмеялся. Она не сказала ничего смешного, хотя явно была остроумной, но говорила с такой прямолинейной откровенностью, что фраза прозвучала комично. Она будет давать блестящие интервью…

— А зачем ты явилась ко мне? Почему бы просто не обратиться в агентство? — спросил Либра.

— Потому что она способна на большее, — заявил Фред. — Займитесь ей, мистер Либра, будьте умницей. Вы хотели заняться мной, но и вы и я знаем, что из меня ничего больше не сделать. Вы еще будете мне благодарны.

Так вот в чем дело. Фред предлагала ему замену. Ему стоило догадаться самому. Вот ведьма! Дарит ему Бонни, одновременно давая понять, что с ней самой у него ничего не выйдет. Ну и черт с ней! Трахнем Бонни!

Либра поднялся.

— Ладно, Фред, я подумаю. А теперь оставь нас с Бонни. Нам надо поговорить о ее будущем…

Фред победно улыбнулась Бонни и встала, потом протянула свою прохладную руку и наградила Либру крепким рукопожатием.

— Вы — душка, мистер Либра.

«Душка!» Все прекрасно понимали, что происходит. Он надеялся, что и Бонни тоже.

— Ты еще пожалеешь, — сказал Либра, провожая Фред к двери. — Я бы много мог для тебя сделать.

— Сделайте это для Бонни, — сказала она с улыбкой и ушла.

— Хочешь выпить? — обратилась она к Бонни.

— А у вас кола есть?

— Конечно.

Он откупорил бутылку и налил ей стакан, добавив льда. Либра стоял со стаканом у стойки и ждал, когда она сама к нему подойдет. Бонни встала и направилась к нему маленькими шажками как гейша. Надо научить ее ходить, а то это слишком искусственно. Когда она приблизилась, Либра почувствовал запах своего любимого мыла. Это что, Фред ее научила? Он внимательно посмотрел на корни ее волос — не крашенные ли они, но они были естественного цвета. Заглянул в уши, посмотрел на шею и воротник блузки везде было чисто. Белое виниловое платьице искрилось чистотой. И белые туфли на высоких каблуках выглядели так, будто их только что вынули из коробки. На одной щеке она нарисовала крохотную мушку, в остальном ее лицо было чистым, как фарфор, или косметика была наложена очень искусно. Губы тоже не накрашены — это ему тоже понравилось. Чудная девочка. Сердце учащенно забилось. А его сердце находилось в области чуть ниже ремня. Ему захотелось прикоснуться к ней. Он взял ее руку — она оказалась на удивление жесткой, но ногти были безупречны, как удовлетворенно отметил Либра.

— Надо пользоваться лосьоном, — сказал он, — а еще лучше спать в перчатках, предварительно смазав руки кремом.

— Хорошо, — тихо сказала Бонни.

— Итак, ты хочешь быть звездой.

— Никогда раньше и не мечтала, что это возможно.

— Видимо, тебя кто-то убедил.

— Фред. Она замечательная подруга.

— Надеюсь, между вами ничего нет? — спросил он, пристально глядя на нее.

Девушка была искренне изумлена.

— О, нет, что вы! Я не лесбиянка!

— Просто проверка, — ответил Либра.

Бонни потягивала колу, кокетливо поглядывая на Либру из-под полуопущенных век. Похоже, она уже была готова. Он даст ей еще двадцать минут, или пятнадцать, а потом уложит в постель. Хорошо, что Лиззи ушла к Элейн и спальня в его распоряжении, хотя это и рискованно. В будущем надо сказать девочке, чтобы она принимала его у себя. Он надеялся, что она живет не с родителями.

— В любом случае тебе надо связаться с агентством. Они обеспечат тебя заказами, а я сделаю тебе карьеру.

— У меня есть одно предложение. Фред устроила.

— Быстрая работа.

— Фред так много делает для меня.

— Поразительно, — сказал Либра. — Поразительно, что она не завидует. — Мы совершенно разные типажи, — ответила Бонни. — По-моему, Фред — самая красивая в мире.

— Ты тоже не так уж плоха.

Бонни ответила очаровательной улыбкой. Он дотронулся до ее шеи. Девушка не шелохнулась. Рука поползла дальше, к щеке. Она продолжала улыбаться и поднесла стакан к губам. Он взял у нее стакан и поставил на стойку бара. Девушка тут же отскочила от него в сторону фута на три и остановилась с робкой улыбкой. Он бросился к ней, но Бонни была уже у окна.

— Какой чудесный вид, — сказала она.

— Ты думаешь?

Он схватил ее у окна. Бежать было некуда. Только вниз, а это довольно высоко. На ней была одна из штуковин, надеваемых на талию — эти тощие модели вечно бояться выглядеть полными.

— Зачем ты это носишь? — поинтересовался Либра.

Девушка вздрогнула, словно он сказал какую-то непристойность. Глаза ее расширились, и она ничего не ответила. Он скользнул пальцами к ее груди. Девушка отскочила и чуть не бегом кинулась к бару, схватила свой стакан колы и принялась пить, глядя на Либру через край своими огромными синими глазами. Поистине лакомый кусочек. Нежная как мясо цыпленка. Ему безумно хотелось кусать эти нежные полные губы.

— Сигарету? — спросил он.

— Я не курю, спасибо.

— Травы?

— О нет.

— Я пошутил. У нас здесь этого нет.

— Я не возражаю, — пожала она плечами.

— Ты не возражаешь против того, что ее нет, или против того, что она есть?

— Мне все равно.

— У тебя есть парень?

— Ничего серьезного.

Она, улыбаясь, смотрела в пол.

— Ты была когда-нибудь в Калифорнии?

— Нет. Но очень хотела бы.

— Может быть я возьму тебя с собой.

— Правда?

— А почему нет? Если мы поладим. Как ты выглядишь в бикини?

Она улыбалась и молчала. Он сделал несколько небрежных шагов в ее сторону. Девушка не двигалась. Он был уже перед ней, когда она проскользнула мимо и оказалась в противоположном конце комнаты. Это было недостойно и неприлично — бегать за ней! И вдруг он заметил, что Бонни смеется. Он бросился к ней, схватил ее за плечи и впился в ее рот.

Что за губы! О такой мягкости он и не мечтал. Он терзал их до тех пор, пока она не стала задыхаться. Вот теперь его сердце действительно билось — он едва дышал. Крепко держа ее за талию, чтобы она опять не сбежала, он задрал подол ее мини-юбке и, отталкивая в сторону ее дрожащие руки, сопротивлявшиеся ему, устремился страстными пальцами в заветное пространство между ее ног. Черт побери! Да это же парень!

Глава 8

Когда Винсент Абруцци был маленьким мальчиком, он обожал играть в куклы, а поскольку родители запрещали ему это делать, он переименовал их в «Марионетки». «Я пойду наверх, поиграю в марионеток», — говорил он. И его мать только улыбалась и продолжала заниматься делами. У себя он часами изобретал и шил костюмы своим куклам, придумывал им судьбы. Все куклы были только девочками.

Винсент был скромным красивым и воспитанным мальчиком. Он был поздним ребенком. Родители его уже смирились с мыслью о своей бездетности, когда он появился на свет. Они так радовались, что у них растет такой хороший мальчик, что не удосужились узнать, о чем думает их сын. Он любил играть с девочками, потому что девочки играли в его любимые игры. Девочки любили его за мягкость и вежливость. Взрослые, видя как много времени он проводит с девочками, только смеялись, и шутливо называли дамским угодником. Он был так обаятелен, что его не дразнили. Даже в школе только несколько парней, не уверенных в своих собственных мужских достоинствах, цеплялись к нему. Остальные считали, что он приносит удачу. Из-за шумов в сердце он не занимался физкультурой, но с удовольствием посещал все соревнования по бейсболу, баскетболу и футболу. Все его любили.

Винсент жил в Ирвингтоне, в Нью-Джерси, на обнищавших окраинах, которые вполне могли считаться трущобами. Его родители имели лучший дом в квартале, и мальчик никогда не осознавал своей нищеты. Если ему чего-то хотелось, он обычно умудрялся получить это, если что-то из его вещей нравилось его другу, он спокойно отдавал. Его сознание представляло собой странную смесь взглядов обитателей трущоб и представлений хозяина райского сада.

В старших классах все мальчики, склонные к гомосексуализму, уже знали, кто они такие и имели некоторый опыт. Винсент же так и не понимал, кто он. Он был уверен, что нормален, хотя девочки приводили его в ужас. Он назначал свидания бывшим подружкам по играм в куклы, как делало большинство его приятелей. Встречался с ними. Но безумно боялся их провожать. Он знал, что за ним наблюдают: решится он или нет поцеловать девочку. И еще на полпути к дому Винсент начинал жаловаться на головную боль, а у двери дома, где жила девочка, со словами «Хорошо провели время» спешил пожать ей руку и убежать. Их макияж казался Винсенту отвратительным.

Трое из его друзей, проводив своих девочек, звонили ему по очереди, предлагая встретиться за последней чашкой кофе. Винсент часто к ним присоединялся, но никогда не занимался с ними сексом. Он уже занимался с ними сексуальными экспериментами лет в четырнадцать, но не считал это извращением. Однако теперь это представлялось ему несколько иначе.

Винсент просто считал, что развивается медленнее остальных. Некоторые мальчики имели любовников, но Винсенту это казалось просто дружбой. В школе было несколько явных педерастов, которые фланировали по коридорам, пытаясь привлечь всеобщее внимание. Их периодически били. Но Винсента настолько все любили, что если в коридоре появлялись борцы с педерастами, мальчики окружали его плотной стеной и говорили: «Не бойся, Винсент, мы не дадим тебя избить только за то, что ты странный». «Я странный?» — думал Винсент. Он знал, что женственен. Может поэтому все и считали его «голубым». Он начинал плакать. Но он никогда никому не жаловался, просто уходил, чтобы побыть в одиночестве и наплакаться вволю, когда ему было плохо.

Чем старше он становился, тем больше предпочитал уединенность, оставаясь дома и играя с матерью в канасту, вместо того, чтобы шляться с другими ребятами. Он никогда не учился танцевать, но был прекрасным танцором и гордился этим. Если его приглашали на вечеринку, он не переставая танцевал с девушками, которые чувствовали себя смущенно и неловко, так как на него заглядывались и парни. На одном из таких вечеров незнакомый парень уставился на него так пристально, что это стало раздражать. А когда он ушел, Винсент почувствовал, что ему не достает его взгляда. Причину он никак не мог понять. Он расспросил своих друзей, где он может еще раз встретить того парня. Они понимающе закивали, а Винсент так и не смог догадаться, что они такого знали, чего он не мог понять.

Его родители, религиозные католики, не видели ничего странного в сыне, для них он был просто хорошим мальчиком. Они даже надеялись, что он станет священником. Но Винсенту эта мысль даже и в голову не приходила. Его волосы были очень светлыми, но, хотя он достиг нормального роста и имел значительных размеров пенис, судя по тому, что он видел у других в уборной, он так и не столкнулся с необходимостью бриться. Его лицо, как у девушки, покрывал лишь очень редкий, легкий пушок. И это все. Он решил, что это связано с его белокуростью. Он коротко стриг волосы и всю неделю носил джинсы, лишь по воскресеньям переодеваясь в костюм. Он считал себя привлекательным, но вовсе не красавцем. И ему было очень интересно узнать, будет ли он столь привлекателен, чтобы в будущем его кто-нибудь полюбил. Но он никогда не задумывался будет ли этот «кто-то» мальчиком или девочкой.

В гимнастическом классе Винсенту особенно нравился один парень. Его звали Баз. Он был прекрасно сложен, высок и имел светлые волосы. Атлетическая звезда школы. Он был старше Винсента, и был как бы его мужественной копией. От База Винсент узнал, как заниматься сексом с мальчиками и это ему очень понравилось. Ему никогда не приходило в голову изменять Базу — фланировать с педерастами по улицам или встречаться с кем-то. Винсент считал, что плохо уже то, что они оба мужского пола, но они по крайней мере любили друг друга. Баз сказал ему, что он похож на девочку, но обращался с ним как с парнем. Ведь Винсент и был парень и считал, что знает себя лучше, чем кто-либо другой.

Когда Баз уехал из колледжа, Винсент начал оплакивать свою утраченную любовь, чувство принадлежности кому-то. Он начал встречаться с другими мальчиками, но они никогда не становились для него лишь объектами, он всегда испытывал к ним искреннее чувство.

В семнадцать он еще ни разу не побрился и стал осознавать свою привлекательность — уж слишком много людей говорили ему об этом. Одним из его ближайших друзей в то время был парень по имени Флаш. Он был парикмахером и обслуживал соседских дамочек, которые делали прически по пятницам, и до следующей пятницы не удосуживались ни расчесать, ни вымыть волосы. Флаш презирал своих посетительниц, ему хотелось создавать шедевры, высокую моду. Он решил опробовать свой талант на самом себе. Он раскрашивал себе лицо, носил парики и платья и напоминал королеву трансвестов. Именно от него Винсент впервые услышал о трансвестах. Флаш пригласил его на бал трансвестов, и Винсент пришел вы восторг. Он считал, что они идут на маскарад; а когда все увидел, то решил, что это просто танцы, но Флаш объяснил, что все красивые девушки это переодетые мужчины. — А я могу стать такой девушкой? — спросил он у Флаша чуть ли не в слезах при мысли о том, как прекрасно будет наконец обрести свой образ.

— Конечно. Ты будешь здорово выглядеть. Я сам тебя одену, — ответил Флаш.

Он дал Винсенту светлый парик, научил краситься, объяснил какую покупать косметику, рассказал как заботиться о коже, и даже вместе с ним отправился покупать платье. Однажды вечером они с Флашем, переодевшись, отправились в бар педерастов, и Винсент стал звездой вечера. Все мужчины принимали его за девушку. Он был так счастлив, что разрыдался.

Его волосы отрасли и Флаш подстриг его под Твигги. Он стал ходить в гриме постоянно, копируя все, что встречал в «Воге» и «Харпер Базар». Потом Винсент решил выбрать себе новое имя для нового образа и назвал себя Алмаз, сочтя, что это очень классно. Винсент не был пижоном, для него переодевание — было серьезным делом. Он чувствовал себя гораздо лучше в облике девушки, чем молодого человека. Он и выглядел лучше в женском обличье. В образе девушки он был просто невероятно красив. Но он всегда отдавал себе отчет, что он переодетый парень. Например, он никогда не носил сумочку, считая это смешным, и запихивал деньги в трусы. Он не носил накладного бюстгальтера, это было просто неудобно. Да и плоскогрудые девушки довольно часто встречались. Он никогда не пользовался помадой, только вазелином. Кроме выходных и вечеринок он обычно носил мужскую одежду, однако старался спрятать свой член между ног, чтобы он меньше выделялся. В обычные дни он не красился, разве что накладывал тушь на ресницы. И часто слышал, как люди за спиной не могли понять мальчик он или девочка. А потом вдруг восклицали: «Да, конечно, девочка. О чем разговор!». Он был настоящим чудом красоты, созданным природой.

Часто в баре мужчины приглашали его танцевать, принимая за девушку. Он всегда объяснял, что он парень, нисколько не заблуждаясь на свой счет, но его все равно приглашали. Иногда его друзья по колледжу приглашали Винсента на вечеринки специально переодетым, выдавая его за свою подружку. Такие праздники Винсент просто обожал. Он знал, что он — самая красивая девушка вечера, и никто не догадывается об обмане.

Винсент много времени проводил, общаясь с другими переодетыми мужчинами, танцуя и кокетничая до тех пор, пока не садилось солнце. Но домой возвращался всегда один. Он все еще мечтал как настоящая девушка о любви и серьезных отношениях.

Когда его родители впервые увидели сына в гриме, они были поражены и огорчены. В первое время Винсент не надевал платье дома — уносил его в сумке и переодевался у кого-нибудь из своих друзей-трансвестов, но когда понял, что родители не собираются выгонять его из дома, то осмелел, и стал выходить из дома прямо у них на глазах в полном женском облачении. Вскоре ему стало казаться, что родители начали относиться к нему, как к дочери, хотя они, конечно, отказывались называть его Алмаз, да он, впрочем, и не просил их об этом. О себе он думал как об «Алмаз» и называл себя «она», когда переодевался. А когда ходил в обычной одежде, считал себя мужчиной и называл Винсентом.

Он проводил долгие часы, ухаживая за своей кожей при помощи разнообразных кремов и увлажнителей. Он занимался этим больше, чем иная девушка. К счастью, его никогда не мучили юношеские угри. Он с отличием закончил колледж, но после этого целый день просиживал дома, смотрел телевизор, спал или просто думал. Иногда слушал музыку. Он никогда не читал ни книг, ни газет. Да это и не удивительно — в доме ни одной книги не было. Он читал лишь модные журналы, и иногда журналы для трансвестов, если там были фотографии кого-нибудь из знакомых. Он не хотел работать. Да какую работу он мог получить? Он отказывался искать работу, на которую требовались мужчины, а на женскую — не отваживался. Иногда кто-нибудь из парней, которым он нравился, покупал ему принадлежности женского туалета, а Флаш снабдил его париком. И его родители выдавали ему немного денег. Но главная причина, по которой Винсент просиживал весь день дома, состояла в том, что он выбрал себе жизнь ночного человека. Все трансвесты жили на таблетках, весь день спали, а всю ночь шлялись по барам. У них было несколько своих клубов, работавших до самого утра. А иногда они ездили даже в Манхэттен. Там клубы были шикарнее и больше.

Хотя Винсент посещал все балы трансвестов, он никогда не принимал участия в конкурсах красоты, объясняя это тем, что слишком беден для приобретения необходимого платья и парика. Он знал, для того, чтобы победить, нужно выглядеть соответствующе, и хотя его друзья уверяли, что равных ему нет, он знал, что для победы нужно многое.

Часто его мучила депрессия. Потом она приобрела форму апатии. Он часами мог сидеть на диване, свернувшись калачиком, и ни о чем не думать. Так проходили дни. Он спал урывками, как зверек. Иногда убирал в доме, помогал матери готовить обед. Он любил помогать. Иногда он шутил, что ему стоит найти миллионера и выйти за него замуж, из него получилась бы прекрасная жена, но на самом деле он не знал, что с ним будет дальше. Хотя сейчас ему было восемнадцать, это еще не казалось столь важным. У него еще было много времени чтобы серьезно подумать о своей жизни.

А потом однажды в Манхэттене на балу трансвестов он встретил Фред. Сначала он решил, что она тоже трансвест, такая она была шикарная и красивая, или лесбиянка. Если она была трансвестом, то она ему нравилась, если же лесбиянка, то это его пугало. Винсент ненавидел лесбиянок. Фред пришла на бал с парикмахером по имени Нельсон, чопорным педерастом, который мог не опасаясь шататься по клубам гомосексуалистов, так как был знаменит. На бал трансвестов он ходил только с девушками, делая вид, что выше этого. Винсент знал, что Нельсон из тех, кто без устали прочесывает улицы и бани, когда доходит до отчаяния. Винсент не переносил фальши и не любил Нельсона, и Нельсон платил ему взаимностью, так как Винсент делал то, что Нельсон только хотел делать, но в открытую не отваживался. Нельсон делал вид, словно стоит ему прикоснуться к Винсенту, и он чем-нибудь заразится.

Зато Фред откровенно восхищалась Винсентом, называла его Алмаз, повторяла как «она» красива, как похожа не девушку, и даже давала советы, как выглядеть более натурально. Она решила, что Винсент должен стать моделью. Фред оказалась совершенно нормальной и к концу вечера Нельсон оттаял, и даже позволил Фред уговорить себя сделать для Винсента новую прическу и макияж.

А дальше все было как в сказке. Они пришли к Фред и, напившись кофе, четыре часа экспериментировали с гримом и париками. А Фред без устали повторяла, что из Винсента выйдет изумительная, великая модель, потому что у него «абсолютно новое лицо в мире моделей». Фред разрешила Винсенту примерить все ее платья, и даже два подарила, уверяя, что они ей не очень идут. После всех экспериментов Нельсон остановился на стиле Твигги, хотя Винсент мечтал о гриве волос, как у Фред.

— Ты должен быть маленькой нежной девочкой, — объясняла Фред и объяснила ему разницу между едва заметным макияжем и гримом трансвестов. Винсент не мог дождаться следующего вечера, чтобы появиться дома в Ирвингтоне в своем новом обличье. Вечером он отправился фланировать по барам, и его дружки чуть не умерли от зависти. Все словно пчелы вились вокруг него, повторяя, как он красив. По прошествии года Винсент потерял какие бы то ни было связи с нормальным миром. Он не выходил с девушками. Нормальные люди пугали его. Фред водила его по магазинам, одолжив ему деньги на одежду, подбадривала Винсента, приглашала в рестораны на ланч и обращалась с ним как с девушкой. И постепенно Винсент проникся к ней нежной любовью, хотя и чисто платонической. Уж лесбиянкой он точно не был, он знал, что живет в безумном мире, населенном извращенцами и мечтателями. Но кому еще он мог доверять? Нормальные люди для него казались марсианами. Пока он не познакомился с трансвестами, ему вообще не с кем было разговаривать. Безумный мир все-таки лучше, чем никакой. Себя он тоже считал довольно ненормальным, больным, учитывая свое стремление выглядеть девушкой.

Его многие спрашивали, но Винсенту никогда не приходило в голову изменить пол. Он был мужчиной и гордился этим. Ему нравились гомосексуалисты, а они не спали с девушками. Он знал нескольких ребят, сделавших себе операцию. Они продолжали ходить в бары гомосексуалистов, но им, бедным ничего не светило. Они стали мужчинами еще в большей мере, чем были до операции. Винсент знал, что никакая хирургия не превратит мужчину в полноценную женщину. Сменить пол — значит отрезать именно ту часть тела, которую голубые ценили больше всего. Ему, в отличие от гомосексуалистов, нравились обычные нормальные мужчины, но только в том случае, если они воспринимали его как красивого мальчика, переодетого в женское платье. Для Винсента, нормальным был любой, кто уверял его в нормальности до встречи с Алмаз или Бонни Паркер. Фред пыталась объяснить ему, что действительно «нормальные» мужчины даже не появляются в тех местах, где бывал Винсент. Но Винсент считал, что она говорит это назло ему. Фред не могла этого понять. Как же тогда ему удалось познакомиться с красивым нормальным парнем в кулинарии?

Наконец, после долгих наставлений и репетиций, Винсент был готов встретиться со знаменитым агентом Сэмом Лео Либрой. Фред охарактеризовала его как скота, который хочет ее трахнуть, но очень влиятельного скота. По словам Фред, Либра был готов на все для нее, и нужно добиться, чтобы Либра захотел сделать то же и для Винсента, которого она теперь совершенно естественно называла Бонни. Фред была замечательной. И Винсент искренне любил ее. Он даже не мог поверить, чтобы настоящая девушка делала ему столько добра, тратила на него свое время и помогала его карьере, не испытывая никакой зависти. Но Фред была настолько уверена в непоколебимости своего положения в мире моделей, столь убеждена, что Винсент никогда не перебежит ей дорогу, что была полна альтруизма. Она повторяла ему это миллион раз, но Винсент все никак не мог поверить. Мир, в котором он жил, был настолько пронизан конкуренцией, что Винсент никак не мог понять, как Фред может быть так уверена в завтрашнем дне. Но он ей доверял. Он знал, что Фред никогда не лгала ему и верил в то, что она его любила.

— Пожалуй, мне стоит сделать операцию и начать спать с тобой, — дурачась заявил он.

— Ну, если ты когда-нибудь станешь нормальным, то сможешь на мне жениться, — насмешливо ответила Фред.

— Я бы и вправду на тебе женился, если бы был мужчиной, — ответил он ей совершенно серьезно.

Она поцеловала его. Они целовались теперь совершенно естественно, в губы как сестры. Он чувствовал себя с ней так же свободно, как и с любым из трансвестов. Фред готовилась к встрече с Либрой как к решающему сражению. Сперва она отправилась с Винсентом к своему любовнику, «лучшему фотографу в мире». Через два часа он сделал две дюжины прекрасных снимков. Винсент был очень фотогеничен. Фред объяснила ему, как он должен стоять и с каким выражением лица. Фотограф заверил, что превратить Винсента в девушку не так уж сложно, главное не пользоваться контрастным светом.

Затем они направились в агентство Фред, прихватив снимки, и та заговорщицким голосом сообщила по секрету женщине из агентства, что Бонни станет двенадцатым клиентом Сэма Лео Либры, вместо знаменитой кинозвезды Дугласа Хенри, который только что умер. Женщина лишилась дара речи от таких новостей, а потом заверила, что для такой очаровательной девушки, как Бонни она легко найдет комнату и обеспечит небольшую рекламу. Винсент очень боялся, что она для проверки перезвонит мистеру Либре, но женщина ничего подобного не сделала. Похоже, нормальные люди были столь же доверчивы, как и его друзья по клубу.

Потом Фред позвонила мистеру Либре и договорилась о встрече.

— Он может быть очень грубым, но ты не бойся, — убеждала она Винсента. — Не думаю, что он сможет что-нибудь понять по твоему голосу, многие женщины говорят еще ниже, чем ты. Но все равно, лучше много не болтать, пока он как следует тебя не рассмотрит. Тогда он поверит своим глазам, а не ушам.

С этим Винсенту было справиться легко. Он и так уже почти год все время молчал.

— Если представится возможность везти себя развязно, ставь его на место. Он это уважает. И кроме того, ты такой забавный, что на тебя нельзя сердиться.

— Ты считаешь меня забавным? — подозрительно переспросил Винсент.

— Дорогая, я говорю о чувстве юмора. У тебя изумительное чувство юмора. И ты хорошенькая, и все восхищаются тобой. Я уйду при первой возможности. Он, кстати, может наехать на тебя.

— О, Господи!

— Но если он это сделает, ты будешь в полной безопасности… Я уверена, что все будет хорошо. Флиртуй и дай ему понять, что не отвергаешь его. Не давай ему к тебе прикасаться, а потом дай себя поцеловать.

— Но зачем ему меня целовать? — изумился Винсент. — Ты же говорила, что он — ужасный старик.

— Глупышка, тебе же не придется ложиться с ним в постель. Только дай ему себя поцеловать, и оттолкни, если ему этого будет мало. Насколько я знаю Либру, он засунет руки тебе под юбку ты и до трех сосчитать не успеешь. Руку ты ему не сломаешь, ты слишком слабенькая.

— Но если он…

— Точно. Если его не хватит удар на месте, то он поймет, что мы ему предлагаем такую бомбу для рекламы, что до нее никто, кроме Сэма Лео Либры и не додумается. Это же розыгрыш. А он это обожает. Бонни, дорогая, если бы ты была только моделью, он бы и пальцем не пошевелил. Но для этого подлеца нет ничего лучше, чем надрать всех, заставив в тебя влюбиться. Он ведь никому не скажет, что ты — парень. Для этого он слишком умен. И тебе не придется нигде вкалывать, как мужику. Я слышала очень давно, что такое уже случалось в мире моды, но никто толком ничего не знает. Может просто сплетни. Но Либра обожает это. Это будет его личный прикол. Ему точно понравится.

— Он что, болен? — поинтересовался Винсент.

Фред дружелюбно улыбнулась.

— А мы что, нет?

Так Винсент встретился с мистером Либрой. Все шло точно по плану, даже его приставания. Когда Либра обнаружил под коротенькой юбочкой огромный член Бонни, его и правда чуть инфаркт не хватил. Винсент боялся, что он просто вышвырнет его в окно, или придушит, или еще того хуже… Но Либра после минуты тупого молчания вдруг разразился хохотом. И смеялся, пока из глаз не полились слезы.

— Это гран-ди-оз-но! — повторял он. — Гран-ди-оз-но!

Затем он бросился к машинке и отпечатал контракт. По нему Винсент не имел права нигде появляться в мужском обличье. Он не должен был никому говорить о том, что он — мужчина. Все его встречи будут происходить лишь в присутствии самого Либры или его ассистентки, Джеральдин Томпсон. Всякие сексуальные контакты ему запрещались сроком на год. И на этих условиях он в течение года будет эксклюзивным клиентом Сэма Лео Либры. Ему запрещалось также о чем-либо беседовать с репортерами, кроме обмена любезностями. Винсент прекрасно понимал, что год без секса он не протянет. Это противно природе. Но Либре говорить об этом он не собирался. Как-нибудь выкрутится. Все остальное его устраивало. Даже тридцать процентов, которые берет себе Либра в качестве комиссионных.

— Придется не спускать с тебя глаз, — заявил Либра. — Знаю, я вас, вы те еще фрукты. Стоит отвернуться, вы уже на четвереньках стоите в ближайшей аллее. Увижу — уши оторву. С кем ты живешь?

— С родителями, — ответил Винсент.

— И где?

— Ирвингтон, Нью-Джерси.

— Отныне ты живешь в Нью-Йорке с Джерри Томпсон. Будешь спать на диване.

Кто эта Джерри Томпсон? Какая-нибудь злобная тетка? Винсент почувствовало, что заранее ее боится. Он не хотел жить с чужим человеком. Может, он будет жить с Фред. У нее есть любовник, но наверное, они найдут для него какое-нибудь место в углу. Он мог спать даже на полу.

— Я мог бы жить с Фред, — сказал он. — Я знаю ее.

— Джерри тебе понравится. А Фред слишком занята, чтобы заботиться о тебе. Фред на меня не работает. А Джерри придется следить за тобой, если я прикажу ей это.

— Кажется, я буду узником, — пробормотал Винсент.

— Ты не ошибся… Одно неверное слово, одна промашка и тебя не будет. Не я выброшу тебя, мисс Бонни Паркер, тебя выбросит публика. Она тебя уничтожит. В сегодняшние передовицы завернут завтрашние отбросы. Запомни это.

Винсент вздрогнул — он явственно представил себе, как в его лицо, опубликованное в газете, заворачивают гнилой салат и яичную скорлупу. Как ужасно. Но Джерри тоже внушала ему страх. Он не был знаком ни с одной нормальной девушкой, кроме Фред. Что он мог ей сказать? А может она тоже ненормальная… Может она лесбиянка. Это будет еще хуже. Лесбиянок на свете столько же, сколько гомосексуалистов, ей больше некем быть, как лесбиянкой, потому что мир полон гомосексуалистов. — Я буду скучать по маме, — сказал Винсент.

— Можешь видеться с ней, когда захочешь. Но я хочу, чтобы жил ты в Нью-Йорке, где я смогу наблюдать за тобой. И кроме того, ты должен быть рядом с работой. Я не хочу, чтобы ты утомлялся, разъезжая в метро.

— Туда надо ехать на автобусе, — сказал Винсент.

— Хорошо, тогда — разъезжая на автобусе. Кто ездит в Нью-Джерси? Вот контракт и подписывай. Бонни, ты должен понимать, как это важно. Это уже не шутка. Здесь я могу смеяться, но и ты, и я понимаем — это не шутка. Это твоя жизнь. Ты — конченный человек без меня и того шанса, который я тебе предоставляю. Ты что хочешь стать мусором на Сорок Второй улице? Ты там продержишься не больше трех минут. Или ты хочешь остаться в этих барах в роли всего лишь очередного раскрашенного педераста? Поверь мне, Бонни, снаружи — реальный, нормальный мир. И он другой. Этот мир — не твои друзья-педерасты из баров. Реальный мир — это Голливуд. — Он сделал значительную паузу. Пусть переварит. — Ты помнишь, что я пригласил тебя в Калифорнию?

Винсент кивнул.

— Тогда я шутил, а сейчас говорю серьезно. Я могу сделать тебя супер-моделью Нью-Йорка, Бонни, а это все равно, что супер-модель Америки. С такой известностью ты легко получишь киноконтракт. Ты станешь таким богатым, что даже себе не представляешь. Ты будешь знаменит, любим. У тебя будет жизнь. Ты не останешься безвестным, о тебе не забудут. Ты будешь сам выбирать себе друзей. Будешь путешествовать по всему миру. Настоящему миру, Бонни. — Он подтолкнул контракт и приложение Винсенту. Винсент жадно схватил их в руки и пробежал глазами. Он едва мог разобрать слова, так в глазах его стояли слезы счастья и благодарности.

— Каким именем мне подписываться? — спросил он. — Бонни Паркер или Винсент Абруцци?

— О, Господи! — воскликнул Либра, снова заливаясь смехом. — Я не могу в это поверить!

— Во что? — обиженно переспросил Винсент.

— Винсент Абруцци! Ха-ха-ха… Винсент Абруцци! Подходит для водителя грузовика. Подписывай обеими. Так будет совсем по закону. Ох-хо-хо… Да, а в армии ты уже отслужил?

— Меня не взяли, — ответил Винсент. — Шумы в сердце.

— Итак, с сегодняшнего дня нет больше никакого Винсента Абруцци. Винсент Абруцци мертв. «Это ты так думаешь», — сказал сам себе Винсент. Но Бонни Паркер покорно кивнула и подписала бумаги.

Глава 9

Одним чудесным утром в конце весны Дик Девере зашел к знаменитому ювелиру Дэвиду Веббу и заказал булавку в форме соловья из золота, эмали и бриллиантов. Здесь режиссера хорошо знали. Он частенько здесь появлялся. Мастер понимающе вскинул брови — все знали, что мистер Девере заказывает знаменитый подарок в стиле «прощальный поцелуй». Форма булавки всегда отражала его представление о внутреннем мире девушки, а ее стоимость была пропорциональна испытываемому им чувству вины.

Тем же самым утром Силки Морган, находясь в приподнятом настроении, приобрела новый холодильник в подарок Тетушке Грейс. «Сатины», пребывая в таком же настроении, отправились на весеннюю распродажу мехов и приобрели своим мамашам по палантину из белой норки. (Черил и Берил не знали, что Силки решила подарить их матери холодильник, а знали бы — все равно не стали бы участвовать в складчину в подарке этой суки).

В Голливуде Сильвия Полидор в мрачном настроении приступила к первому дню работы над фильмом, в котором исполняла роль убийцы. Чтобы утешить себя, она купила бутылку водки, которую и прихватила на съемки.

Сэм Лео Либра вместе со своим адвокатом все утро проторчал в полицейском участке, пытаясь вытащить «Кинг Джеймс Вершн», полный состав которого был арестован на вечеринке с марихуаной в одном из пентхаузов. Поскольку непосредственно ни у кого из них в карманах марихуаны не нашли, их отпустили под поручительство мистера Либры, который пообещал присмотреть за ними, после чего разразился своей обычной уничтожающей речью и пообещал вычесть из их жалованья плату за адвокатские услуги, что вызвало у музыкантов нервный смех.

В Голливуде вдова Дугласа Хенри положила цветы на могилу мужа и направилась на ланч с его врачом.

Арни Гарни в Лас-Вегасе проиграл в рулетку шестьдесят тысяч долларов и решил навсегда завязать с азартными играми. Потом он отправился к местному ростовщику и взял у него под залог точно такую же сумму на случай, если он передумает и решит отыграться.

Элейн Феллин в бешенстве купила новый белый кадиллак Эльдорадо с кондиционером и стереомагнитофоном, сняв деньги со счета, общего с мужем, и записала его на свое имя. Шальному Дедди она заявила, что это подарок на День Матери[7].

Шальной Дедди матерей очень уважал, даже таких как Элейн, и не стал возражать. Он нашел себе утешение подешевле, — за два мороженых и пачку попкорна пятнадцатилетнюю девочку по имени Линда.

Пенни Поттер за ланчем со своей матерью в слезах рассказывала, что ее муж вот уже два месяца не спит с ней. Умная мать повела ее к Гуччи и купила в подарок сумку из крокодиловой кожи.

Мистер Нельсон проснулся в страшной сыпи, которую его врач диагносцировал как ветрянку. А следовательно, по городу расхаживало около шестнадцати мальчиков, которые до окончания недели должны были заболеть этой болезнью.

В четыре утра в клуб «Мой Сад» нагрянула полиция, и Франко, пытаясь сбежать, в суматохе потерял свою черную бархатную накидку в стиле Дракулы. Он был уверен, что ее украли. И оказался абсолютно прав. Накидка обнаружилась на плечах Бонни Паркер, — один из ее поклонников укрыл ее во время бегства через черный ход. Бонни не знала, кому принадлежит такая шикарная вещь, и поэтому спокойно приняла ее в качестве подарка.

Джерри Томпсон, в обязанности которой теперь входило стать Наемной Матерью для Бонни, спавшей у нее на диване, пришла в бешенство, увидев на другое утро мантию Дракулы и устроила промывание мозгов — фразочку она позаимствовала из лексикона самой Бонни. Бонни настаивала, что ее пытался согреть этой мантией очаровательный мужчина в холодные предутренние часы. И в конце концов Джерри поверила ей. Она понимала, что Либра убьет ее, если узнает о том, что Джерри отпустила Бонни на ночную прогулку. Но Джерри знала, что Бонни не станет ни с кем связываться, тщательно храня в тайне свою будущую карьеру. А пока никто не знает ее как модель, никто ее и не узнает. Но как только в журналах мод начнут появляться ее фотографии, все старые друзья Бонни сразу ее узнают. Джерри также знала, что все гомосексуалисты даже если они узнают, что замышляет их подружка Бонни, искренне обрадуются и не разгласят тайну ни за какие коврижки. Оставалось только надеяться, что никто из редакторов журналов для женщин не окажется педерастом.

На Каннском фестивале Зак Мейнард на бесхозной вилле устроил оргию, трахнув шестерых девиц и отдавшись троим гомосексуалистам. Он очень неплохо провел время.

В Чикаго Шадрах Баскомб поставил фингал под глаз девице, пытавшейся навязать ему ложное отцовство. Он хотел лишь слегка шлепнуть ее, но силы в нем было не занимать. В газеты это не попало, но девушка решила отказаться от своих намерений. Она не хотела, чтобы он сломал ей шею.

В Нью-Йорке Ингрид Леди Барбер посетила своего любимого поставщика компонентов для чудесных витаминных растворов. Цена на них опять подскочила.

Лиззи Либра рассказывала своему психоаналитику — доктору Пиккеру о том, как она переспала с Хетчером Вилсоном, чернокожим певцом, который принес Либре свою новую пластинку в надежде сменить менеджера. Его песни уже неделю держались в хитах. Лиззи, проболтав с ним немного наедине, тут же решила направиться к нему в гостиницу, заявив мужу, что идет к психоаналитику. Вернувшись, она обнаружила что Либра решил не связываться с парнем. От унижения у Лиззи случился нервный срыв. Перед дверью офиса Либры вот уже шесть часов сидела четырнадцатилетняя девчонка по имени Барри Гровер, президент клуба фанатов Шального Дедди из Кью-Гардена, в ожидании появления своего кумира. Делать ей было нечего. Шла экзаменационная неделя и следующий экзамен у нее был только на следующий день. Она захватила с собой учебник, но от волнения не могла прочесть ни строчки. Когда пришло время идти домой ужинать, девушка подсунула под дверь страстную записку, сто семнадцатую по счету, изъясняясь в горячей и пламенной любви. Она уже получила несколько отпечатанных на машинке ответов на стандартном бланке телевидения, но очень надеялась, что это послание Шальной Дедди получит в собственные руки и сам напишет ответ.

В целом день оказался насыщенным для обитателей стойла Сэма Лео Либры и тех, кто был с ним связан.

Глава 10

«В правом углу — Силки Морган, наилегчайший вес», — думала Силки, разглядывая себя в зеркале ванной. Она изменилась за последние несколько месяцев, пополнела, став даже излишне пышнотелой. Теперь она походила гораздо больше на женщину, чем на подростка. Детским оставалось только лицо с не детским глазами. Силки внимательно рассматривала себя, стараясь решить, обладает ли она еще привлекательностью для Дика. У нее большая грудь — мужчины это любят. Бедра немного широковаты — но им и это нравится. Тонкая талия. Она ненавидела уроки танцев, но они дали свои плоды. Теперь ее ножки стали длинными и стройными как у балерины. Мужчины, когда она проходила мимо в мини-юбке, восхищенно присвистывали ей в след. Выглядела она прекрасно. Но, очевидно, на мужчину, если он не хочет больше любить, ни внешний вид, ни любовные заигрывания, ни холодность не производят особого впечатления.

Она была в смятении. Горло сжималось теперь не от страха за потерю голоса, а из-за душивших ее слез. Дик не звонил уже две недели. Он подарил ей прелестную булавку-соловья, — эмаль и бриллианты, оправленные в золото, и Силки было облегченно вздохнула, опять поверив в его любовь. Но после вечера, когда он подарил ей булавку, он исчез.

В Нью-Йорке легко исчезнуть. Она звонила Дику домой каждый день, оставляла сообщения на автоответчике. На студию Силки звонить не хотелось, чтобы не отвлекать Дика от работы. Наконец она решилась и на этот звонок и оставила для него сообщение и там. Дик не перезвонил. Но он же не умер! Раньше он никогда не был настолько занят. Ее откровенно посылали куда подальше…

Силки от переживаний опять перестала есть. Ограничивалась только чаем с медом, что было полезно для горла. Господи, если бы она только смогла пережить все это, избавиться от него. Он бы сразу телепатически почувствовал это и вернулся. Она знала это. Таковы мужчины. Когда они боятся, что им устроят сцену, они прячутся, но потом возвращаются. Ее отец все время возвращался. Ее отец оставлял мать в слезах и уходил. А когда мама наконец успокаивалась и начинала напевать, занимаясь делами, возвращался. Она помнила это время. Хорошо бы перелистать страницы календаря, как это делают в старых фильмах, чтобы уже была осень, и тогда он вернется. А может даже дождется зимы. Но он должен вернуться. А она всегда будет его ждать.

Силки знала, что Дик встречается с Джерри. Она надеялась, что это скоро пройдет. А потом даже была готова смириться с мыслью, чтобы Дик попеременно встречался с ними обеими. От надежды она перешла к готовности получать жалкие крохи. Она ведь так старалась быть с ним счастливой. Но, конечно, он видел, как она нервничала, это было нелегко утаить. Постепенно исчезли шутки и радость. Осталась лишь улыбка и та деланная. Почему же она так изменилась и перестала радоваться? Она так старалась оставаться прежней. Но когда знаешь, что тебя не любят, трудно радоваться, даже если очень стараешься. О, Господи, а ведь в тот день, когда Дик подарил ей булавку, она думала, что все повернулось к лучшему!

Подарок заметили все. Она носила брошь не снимая, а во время выступлений прикалывала ее к бюстгальтеру. Девушки, конечно, догадывались, что ее подарил Дик. Но Милашка все равно не преминула спросить:

— И от кого же это?

— От моей бабушки, — солгала Силки. Милашка отлично знала, что у ее бабушки даже и туалета не было, не то что золотой брошки с бриллиантами. Силки научилась платить девушкам той же монетой, и между ними установились холодные вежливые отношения. Теперь по крайней мере они не оскорбляли и не игнорировали ее. Это Дик научил ее, как надо с ними обращаться.

О, Дик так многому ее научил! Даже помыслы ее были чисты теперь. Она произносила длинные слова и почти никогда не делала в них ошибок. Она купила огромный словарь. И стала читать хорошие книги. Он даже несколько раз водил Силки в театр и рассказывал об актерском исполнении и режиссуре. Джерри тоже восхищалась подарком, никогда не интересуясь именем дарителя. В то тяжелое время, когда Дик ушел, а Силки чувствовала себя абсолютно разбитой, она странным образом сблизилась с Джерри, хотя и знала, что именно Джерри увела его. Она сердцем знала, что и с Джерри Дик не будет долго. Откуда она это знала — не понятно. Знала и все. Но Джерри была абсолютно спокойна. Силки было безумно интересно узнать, хочет ли Джерри замуж за Дика. За «Диков» выходят замуж именно такие девушки, как Джерри. Но он никогда не дарил ей украшений. А если и дарил, то Джерри держала их дома, и в офис никогда не надевала. Силки знала, что Джерри никогда не станет обсуждать с ней Дика.

Зато это сделал мистер Либра. Он был подлейшим человеком на земле. Он сразу же обратил внимание на соловья, в первый же день, когда она его надела, и улучил момент, когда они остались наедине, чтобы спросить:

— О, Дик Девойд подарил тебе свой знаменитый «прощальный поцелуй»?

Ей захотелось тут же сорвать с себя брошь — в такой она была ярости. Либра был жесток, но и Дик — тоже. Если хочешь избавиться от девушки с утонченным садизмом, подари ей что-нибудь романтическое и дорогое. Она всегда будет беречь подарок и никогда не сможет о нем забыть, как бы ни старалась. Она дорожила этой брошью. Она была подарена Диком, выбрана специально для нее, потому что она пела, потому что он думал о ней. И поэтому он постоянно будет с ней — он и причиненные им страдания.

А затем начали происходить события, которые немного отвлекли ее. «Шелка и Сатины» наконец получили приглашение в Нью-Йоркский клуб. Они очень много репетировали, шлифуя каждую мелочь. Сначала Силки молила Бога, чтобы Дик пришел на премьеру, потом — чтобы не приходил. Она думала, что мистер Либра заставит появиться всех своих клиентов, чтобы премьера действительно превратилась в торжественное событие, но Дика никто не мог заставить делать то, что он не хочет.

Когда они вышли на сцену в вечер премьеры, Силки увидела мистера Либру за длинным столом в окружении Лиззи Либра, Шального Дедди и Элейн; Питера и Пенни Поттер в компании друзей; Франко, дизайнера, в сопровождении своей любимой модели по имени Фред; мистера Нельсона, который выбежав из-за кулис, где приводил в порядок прически девушек, устроил суматоху, пытаясь выдвинуть свое кресло… новую клиентку Бонни Паркер с кинозвездой Заком Мейнардом, который не переставая ласкал ее, уткнувшись ей в шею и ни разу не посмотрев на сцену; рядом восседали два пожилых джентльмена со своими женами (Либра говорил, что собирается пригласить двух бродвейских продюсеров, так что, вероятно, это были они), и два места пустовали. Силки знала, кому они предназначались, и от томительного ожидания волновалась еще больше. Оркестр заиграл вступление, Силки закрыла глаза и запела. Когда она их открыла, то перед самым носом увидела Джерри с Диком Девере. Сердце у нее оборвалось. Джерри широко ободряюще улыбалась. Дик тоже улыбнулся и подмигнул ей. Он улыбался! И его улыбка лучилась такой любовью и гордостью за нее, что Силки чуть не воспарила. О, Господи! Он пришел! Значит он не испытывал к ней ненависти. А она была хороша, и знала это. Публика не отпускала ее со сцены.

Люди продолжали аплодировать и кричать «Бис!», даже когда зажегся полный свет и занавес опустился в последний раз. Мистер Либра пригласил продюсеров за кулисы, где были приготовлены напитки и бутерброды; Джерри пришла без Дика — тот остался ждать ее снаружи, несчастный трус!

Дальше все было как в тумане. Она выпила всего два бокала, и у нее так закружилась голова, что она чуть не потеряла сознание. Ей пришлось лечь на кушетку в соседней комнате. Мистер Либра был в бешенстве: он позволил им выпить, так как они успешно выступили и он присматривал за ними, и тут она напивается и выставляет себя в худшем свете! Но Силки стало плохо не от двух рюмок ликера на пустой желудок, а от обиды на Дика за то что тот оказался таким трусом. Неужели он не мог просто зайти и похвалить ее?

Джерри проводила ее в соседнюю комнату, приложила ко лбу холодное полотенце, а потом принесла кофе и бутерброд с куриным мясом.

— Тебе надо что-нибудь съесть, — сказала Джерри.

— Я попробую, — но как только Джерри вышла в ванную, чтобы снова намочить полотенце, спрятала его под матрац.

— Какие чудесные цветы! — воскликнула Джерри вернувшись. — И кто же их прислал?

— Знакомый. Хетчер Вилсон.

— Как мило с его стороны. А вот и от мистера Либры. Смотри, какая чудесная композиция.

— Я знаю, что это ты их выбирала, — сказала Силки.

Джерри улыбнулась.

— Я попросила добавить побольше гипсофил зная, что это твои любимые цветы.

— Чудесный букет.

— Силки, прошу тебя, не отчаивайся так. У тебя такой талант. В этом, конечно, не много утешения, но ты только подумай о всех тех людях, которые хотят прославиться и никогда не будут выступать здесь. Все восхищаются тобой. Ты будешь очень-очень большой звездой. Те двое стариков собираются ставить мюзикл. Ты их очаровала. Я не должна тебе это говорить, но они серьезно думают дать тебе главную роль. Мистер Либра хочет тебя отправить в актерский класс. Силки, ты хоть понимаешь что это значит для тебя дебютировать на Бродвее?

— Я не могу в это поверить, — ответила Силки.

— Поверишь, когда все случится, — заверила ее Джерри. — Только не говори пока никому. А когда сам мистер Либра тебе скажет, сделай вид, что для тебя это неожиданность. Это будет твоим первым уроком по актерскому мастерству.

— Не думаю, что я готова для Бродвея, — откликнулась Силки, особенно в главной роли.

— Придется начинать сразу с главной. Либра именно так ведет дела ошарашить сразу всех одним махом! Ты будешь готова, не бойся.

— А почему Дик не пришел за кулисы? — спросила Силки. — Ему нечего меня бояться. Я не стану пытаться вернуть его.

Джерри опустила глаза.

— Дик ведь не совершенство, — сказала она. — А иногда он просто ведет себя как дурак.

— Ты любишь его, да? — сказала Силки скорее утвердительно, чем вопросительно. По крайней мере, если Джерри любит его, ей будет легче вынести все это.

— Я думаю, ты тоже его любишь. Его трудно не любить, даже когда он делает совсем не то, что надо.

— Думаю, ты знаешь, что я любила его. Но теперь все кончено. А когда все кончено, хочется рассказать кому-нибудь, что это было настоящее чувство, наверное для того, чтобы самому утвердиться в этом.

— Мне, честно, очень жаль.

— Он говорил… он говорит иногда обо мне? Впрочем, ладно, не отвечай.

— Он не стал бы обсуждать со мной такие вещи, — ответила Джерри. — Он искренне восхищался тобой сегодня вечером. И всегда говорил, что у тебя великий и редкий талант. Он очень уважает тебя.

— Мне об этом ничего не известно, — сказала Силки.

— Поверь мне, — продолжила Джерри, — он на самом деле уважает тебя, и ты ему нравишься. Мужчины просто… исчезают иногда. Но ты должна поверить, что Дик уважает тебя, потому что осенью ты начнешь работать с ним. Он будет ставить этот бродвейский мюзикл.

— О, Господи! — прошептала Силки. Она знала, что не должна чувствовать себя такой счастливой, но ощущение не уходило. Она будет с ним рядом каждый день. Будет с ним работать. По крайней мере сможет видеть его. И она боялась заранее, потому что страшнее всего встретиться с Диком на профессиональной почве, когда она ощущает такую неуверенность в себе.

Но Дик всегда заставлял ее поверить в себя. — Что же будет?

— Он станет большим человеком, а ты — большой звездой. Вы будете работать вместе, и прославите друг друга, — продолжала Джерри. — Вот что будет.

— Вот что будет, — послушно повторила Силки. Но она не верила… не могла даже представить. Жизнь — сплошное безумие.

От мучительных раздумий о жизни Силки отвлекла работа. Сразу же после окончания их ангажемента в Нью-Йоркском клубе (все газеты написали отличные отзывы) Либра отправил ее в актерский класс, и Силки вдруг оказалась в компании самых странных людей, каких ей только доводилось видеть в своей жизни.

Театральная школа Саймона Будапешта была самой известной в стране. Попасть в нее могли либо действительно талантливые, либо уже прославившиеся. Силки была уже довольно известной певицей и никаких проблем с ее зачислением не возникло. Ее даже не прослушивали. Либра всучил ей листок бумаги с названием и адресом школы и расписание занятий.

Она должна была являться в школу как минимум дважды в неделю. Занятия проводились в запущенной мансарде, оборудованной сценой и рядами откидных стульев. Особое внимание уделялось пантомиме, не обращая внимания на какой-либо реквизит. Саймон Будапешт был высоким мужчиной средних лет с густыми черными бровями, что делало его похожим на дьявола. Из него бы вышел отличный актер, если бы не заикание. Но никто из студентов никогда не смеялся над его недостатком — все его любили. Казалось, он просто гипнотизировал их, особенно девушек. После сцены, которую обычно разыгрывали двое, парень и девушка, Саймон поднимался со своего кресла и расхаживал вокруг актеров, пристально их разглядывая. Затем тыкал пальцем в одного из них. Когда его палец обращался на девушку, та обычно заливалась слезами. Он возвращался на свое место в первом ряду и заставлял девушку рассказывать о причине слез. Это напоминало Силки сеанс групповой терапии, который она однажды видела по телевизору. Девушки рассказывали о своих эмоциональных проблемах, а мужчины — делились тайнами сексуальной жизни. Силки страшно боялась своего первого выхода.

Она обычно садилась в самом дальнем углу последнего ряда, стараясь чтобы ее не заметили. Но это было невозможно. В группе было лишь три темнокожих лица, два из них — мужских. Отвратительное место! Чему она может здесь научиться? Она внимательно слушала все, что удавалось выдавить из себя Саймону Будапешту, но понимала едва ли половину. Очевидно все это действительно нужно чувствовать, а не пытаться понять. Она всегда все воспринимала сердцем. Именно так она и пела — так что это она понимала. Кое-кто вел записи. Все одевались так, будто сразу после окончания занятий собирались на демонстрацию протеста хиппи. И вид у всех был нищий и грязный. Вероятно, таким образом выражалось их серьезное отношение к занятиям. Лишь одна из девушек восходящая кинозвезда одевалась прилично, и всегда являлась на занятия в мехах и с тонной косметики на лице. В своих импровизациях она всегда раздевалась или сразу начинала сцену в одном белье. А однажды целых двадцать минут — время которым ограничивался показ — брила ноги. Саймон Будапешт попросил ее повторить, и она еще раз на протяжении двадцати минут брила ноги. Силки ждала, что скоро она добреется до крови.

Но самое страшное произошло в тот день, когда одна из студенток сошла с ума. Она была похожа на мышку, и обычно ей требовалось не меньше девятнадцати минут пантомимы, чтобы добраться до единственной реплики. Расслышать ее было практически невозможно. Выглядела она лет на восемнадцать, но Силки слышала от кого-то, что ей сорок. Как бы там ни было, она закончила свою сцену, к ней подошел Саймон Будапешт и поднял ее руку — рука застыла в вертикальном положении, словно это был не живой человек, а неподвижная кукла. Саймон сел и спросил ее, что она пыталась сделать в этой сцене. Девушка молчала и не двигалась.

Все ждали. Он опять повторил свой вопрос. Никакой реакции. Она застыла с открытым ртом, из которого не вылетало ни звука. Наконец, она опустила руку. И все облегченно вздохнули.

— Ну же, дорогая, — сказал Саймон. — Что вы пытались сделать?

Молчание. Парень, который разыгрывал с ней эту сцену в паре, опустился раздраженно на пол, так как на него никто не обращал внимания.

— Говори же, дорогая, — повторил Саймон.

Обычно одного слова «дорогая» из уст Саймона было достаточно, чтобы девушка тут же разражалась истерическими слезами. Но сейчас Саймон уже трижды произнес свое убийственное «дорогая», а она все еще молча смотрела на него. Студенты начали ерзать на своих стульях. Даже те, кто постоянно бегал на перекур, не двигались. Прошло десять минут. Все завороженно ждали, что произойдет дальше. Силки посмотрела на часы. Прошло еще десять минут. Саймон Будапешт спровоцировал проявление психического заболевания. Время занятий закончилось. Пора было расходиться по домам. Но никто не уходил. Саймон Будапешт начал нервничать и заикаться сильнее обычного. Он был похож на заезжего гипнотизера, введшего зрителя в транс и никак не способного вывести его оттуда. Ему только оставалось держать всех до тех пор, пока он не выведет эту зомби из транса, и похоже, им предстоит провести в студии всю ночь, если никто не решится позвонить в психушку. Кое-кто сидел как на гвоздях, потому что у них были вечерние представления. Но во-первых, происходящее было очень интересным, а во-вторых, Саймон так нервничал, что бросить его сейчас было бы не по-товарищески.

Прошло еще полчаса. Силки начала внимательнее присматриваться к девушке и вдруг ее осенило. Она уже видела раньше нечто подобное. Это было столь очевидно, что удивительно, как никто не додумался до этого раньше. Девушка-зомби переела таблеток. Видимо, она так нервничала перед показом, что приняла слишком большую дозу. Но если Силки была готова смотреть на сумасшедшую, то от наркоманов ее тошнило. Она их достаточно навидалась. Вероятно, эти обеспеченные ребята их никогда не видели.

Она подняла руку. Она еще ни разу до этого не говорила в классе, и когда ее руку заметил Саймон Будапешт, он даже рот раскрыл от удивления.

— Да? — спросил он раздраженно. Он видимо подумал, что ее королевское высочество, Силки, выбрала весьма удачное время, чтобы присоединиться к группе.

— Спросите ее, что она принимала в женской комнате перед показом, сказала она. Силки сама поразилась, как звонко и чисто прозвучал ее голос в тишине комнаты, в которой раньше она не отваживалась даже шептать.

— Дорогая, — обратился Саймон к девушке-зомби, — что ты принимала?

По горлу девушки прокатилась волна и она открыла рот.

— Ты принимала что-нибудь? Таблетки?

— А… аспирин, — прошептала девушка.

— Аспирин? И это все?

— И… снотворное.

Вот обманщица! Класс прыснул. Саймон сделал гневный жест, чтоб все замолчали. Но ему явно полегчало. Он уже не выглядел в глазах окружающих дилетантом-гипнотизером, и девчонка свихнулась не под его влиянием. Он здесь ни при чем.

— Кто-нибудь! Отведите ее домой, — сказал он.

Два парня с удовольствием вызвались помочь и тут же увели зомби. Все, наконец свободные, бросились к двери. Им не терпелось поскорее исчезнуть, чтобы посплетничать. Силки устало поднялась и последовала за остальными.

— Дорогая! — Саймон Будапешт остановился перед ней.

— Это вы мне?

— Да, вам. Как вас зовут?

— Силки Морган.

— А почему вы всегда сидите на последних рядах?

— Я не актриса, — ответила она.

— Здесь нет актрис. И почему вы не работаете в классе?

— Я боюсь, — ответила она.

— Боитесь? Боитесь? Вы и должны бояться. Это хорошо. Самоуверенный актер это не актер. Отныне вы будете сидеть в первом ряду.

Силки сглотнула.

— Найдите себе партнера и приготовьте сцену. Договоритесь с остальными девочками о дне, когда будете выступать. — И он двинулся прочь, даже не попрощавшись.

Силки направилась к лифту. Студенты смотрели на нее с завистью — сам великий Саймон удостоил ее личным разговором. Она смутилась. К ней подошел высокий белый парень с длинными черными волосами и татуировкой на руке.

— Как тебя зовут? — спросил он.

— Силки Морган.

— А я — Дон. Хочешь делать сцену?

— О'кей.

— Я выступаю на следующей неделе. Я очень серьезно отношусь к работе. У меня есть пара сцен. Хочешь попробовать со мной? — Силки кивнула. — Давай выпьем кофе и обсудим?

— О'кей, — согласилась она.

— У меня есть все твои записи, — продолжил Дон. — Ты отлично поешь.

— Спасибо.

— У меня есть сцена специально для тебя. Она из «Непонимание ценой в сотню долларов». Ты читала?

— Нет.

— Сейчас зайдем в книжный магазин и ты купишь.

Они так и сделали. А потом они зашли в грязную забегаловку, выпили кофе, обменялись номерами телефонов, договорились о репетиции, и Дон взял у нее взаймы доллар, обещая вернуть восемь центов, вычтя шестнадцать центов за чашку кофе и ее долю чаевых. Силки с облегчением поняла, что никакого другого интереса к ней, кроме совместных репетиций, он не имеет. Вечером она прочитала книгу и ужаснулась. Главная героиня была чернокожей шлюхой-подростком. Что это за роль? Он что так о ней думает? А слова-то! Она только что избавилась от всей этой грязи в своей речи, да будь она проклята, если снова начнет их употреблять да еще на публике. Если мистер Либра только узнает, он убьет ее. Дон уже пометил некоторые сцены, которые, по его мнению, неплохо разыграть в классе. Ни одна из них Силки не понравилась. Но ей нужно хоть как-нибудь начинать. Силки решила выбросить из текста все ругательства.

На другой день к ней в комнату явился Дон со своей книжкой. Он был одет в футболку без рукавов и узкие вельветовые брюки. На одном плече болталась армейская куртка. Его татуировка вызывала у Силки отвращение.

— Ну давай начнем, — сказала Силки. — Так?

— Нет, — ответил он, — сначала нам надо немного познакомиться.

— Да? Ну давай. И что ты хочешь знать?

— Ты замужем, так?

— Нет. А ты?

— Нет. Это Бурбон?

— Да.

— Я налью немного?

— Конечно, — он ее уже утомил, и Силки мечтала поскорее приступить к репетиции. Может быть, он просто нервничает. Она налила им два бокала. Он уселся на кровать.

— Эй, садись, — обратился он к Силки. — Что ты так нервничаешь?

— Я совершенно не нервничаю.

— Тогда садись.

Силки устроилась в кресле.

— Может послушаем музыку, чтобы расслабиться? — спросил Дон.

Она включила радио. Опять зазвучала песня Хетчера Вилсона, — стоило включить радио, как он был тут как тут. Силки радовалась за него.

— Хочешь потанцевать? — спросил Дон.

— Нет.

Он приложился к стакану.

— Тогда пей.

Она сделала несколько глотков и взглянула на часы.

— У меня немного времени, — сказала она.

— Да-а, — протянул он, затем вскочил, притянул ее к себе и жадно поцеловал в губы. Силки попыталась оттолкнуть его, но парень оказался довольно сильным. Она мотала головой из стороны в сторону, но он впился в нее губами, и тогда она укусила его, одновременно изо всей силы наступив ему на ногу. На нем были тапочки, и удар оказался довольно чувствительным. Он взвыл и отпустил ее.

— В чем дело? — со злобой осведомился он. — Что с тобой?

— А с тобой что? Я думала, мы собираемся репетировать.

— Мы и собираемся. Но для начала мы должны лучше узнать друг друга. Как ты собираешься играть со мной сцену любви, если мы сначала не расслабимся?

— Ты пришел на репетицию или на свидание? — в бешенстве спросила Силки.

— А какая разница? Ты, что не любишь мужчин?

— Я люблю мужчин. А маленьких мальчиков не люблю. Если ты не хочешь работать, пожалуйста, уйди отсюда. — Она открыла дверь.

— Ну, давай-давай.

— Чего тебе давать?

— У тебя когда-нибудь был хороший оргазм?

— А тебя когда-нибудь трахали в рот?

— Ух ты! — парень расхохотался.

— Пошел вон!

— Кончай. Я вовсе не собираюсь тебя насиловать. Не хочешь со мной дружить, давай работать. Я думал, ты горячая.

Ее глаза наполнились слезами. Будь у нее сейчас нож, просто убила бы его. Она представила себе, как закалывает его в сердце, его надменное отвратительное смазливое лицо искажает гримаса изумления, и он падает замертво. Очевидно, он думает, что все чернокожие женщины либо шлюхи, либо нимфоманки. О, с каким бы наслаждением она его прикончила.

— Все другие актрисы, с которыми я работал, любили перепихнуться, заявил он с видом оскорбленной невинности. — В этом же половина удовольствия от репетиции.

Она отерла глаза. Может она ошибается, и он считает шлюхами и нимфоманками всех актрис, а не только черных.

— Я не актриса, — сказала она.

— Но я правда хочу с тобой познакомиться, — продолжал он. — Черт, ты похоже знаешь, как послать парня в нокаут.

Силки взяла книгу.

— Мы будем читать или нет? — спросила она.

Он пожал плечами и взял свой текст.

— Первая реплика твоя. Вот отсюда.

Таким был актерский класс. Психопатки в ступоре; подонки, для которых слово «репетиция» означало занятие сексом; дети, играющие в хиппи и болтающие о том, о чем даже представления не имеют; несчастный заикающийся старик, жаждущий, чтобы все лица женского пола обожали его, и таким образом компенсирующий свой комплекс неполноценности. Некоторые ребята уже работали в шоу, и не были неудачниками. А вот остальные! К чему были все эти слезы, публичное обсуждение личной жизни и самобичевание. Неужели все были настолько одиноки, что только здесь могли получить внимание и любовь? Мистер Либра полагал, что в школе ее подготовят к выступлению на Бродвее. Побывал бы он в этой школе сперва! У обезьян можно большему научиться, чем у этих растерянных закомплексованных людей. Никогда еще Силки не ощущала такой растерянности и подавленности. Как ей хотелось поговорить с Диком, спросить его совета, узнать, что ей нужно делать в этом классе, сможет ли она когда-нибудь это понять, сможет ли научиться играть? Она страшно нуждалась в Дике, но того не было. Но она увидит его осенью, если будет работать в шоу. Может, это спасет ее жизнь. А пока она будет работать и попытается изо всех сил сделать то, что от нее ждут, если только ей удастся понять, что от нее требуется.

Они с Доном показали свой отрывок, и Саймон Будапешт сказал, что она была «недурна». Потом он спросил ее, где она почерпнула материал для подобных переживаний и Силки сослалась на воспоминания детства. На самом деле ее питали презрение к Дону и те чувства, которые он в ней вызвал. Это очень согласовывалось с настроением пьесы и выглядело естественно. Но она не могла сказать это при Доне, хоть тот и был подонком.

После занятий Саймон Будапешт отвел ее в сторону.

— Если вы презираете партнера, используйте это в сцене, — сказал он. — Презираю, и использовала именно это, — ответила Силки.

— Я так и подумал. Используйте больше. Пусть все выльется наружу. Я хочу, чтобы вы показали это еще раз. — И ушел, не попрощавшись.

Так вот в чем дело! Настоящие чувства, как в жизни! Теперь для Силки все становилось понятнее. И она почувствовала себя лучше. Кажется, Саймон Будапешт понимает ее, кажется, она ему даже нравится. Он ведь мог сказать все это перед Доном и перед всем классом, но он пощадил чувства ее и Дона. Может он и не такой безумец, как кажется. Дон выскочил за Силки в коридор. — Что он сказал? Что он сказал?

— Он сказал, чтобы мы повторили сцену.

— Он мог и перед всем классом сказать об этом. Вот повезло тебе, что он с тобой заговорил. Ты, должно быть, ему понравилась.

— Ты серьезно так думаешь?

— Да-а. Он никогда не говорит в лицо, если ему понравилось, но если он остается побеседовать наедине, это верный знак, что ему интересна твоя работа. — Дон смотрел на нее с новым оттенком уважения.

«Моя работа», — подумала она. Петь — вот ее работа. А теперь еще и актерский труд. Она вспомнила первый вечер с Диком. Уже тогда он советовал ей начать брать уроки актерского мастерства. Дик всегда прав во всем! Она так по нему скучала, что ей казалось, что у нее постоянно болит сердце. Люди действительно могут испытывать такую боль. Теперь Силки знала об этом. Оказывается, это непросто красивые слова из песен. И ей надо работать изо всех сил, и постараться научиться всему как можно лучше, чтобы когда они с Диком наконец опять встретятся, Дик мог гордиться ею. Мистер Либра сообщил, что через несколько недель даст ей сценарий, чтобы Силки начала привыкать к мысли о том, что бродвейский мюзикл не сон, а реальность. Хотя, наверное, лучше было не осознавать это, потому что осознай она это полностью, она бы так перепугалась, что и читать бы не смогла, несмотря на все уроки актерского мастерства.

«Почему так получается, — спрашивала себя Силки, — что сейчас, когда исполняются мечты всей моей жизни, я готова от всего отказаться лишь бы только вернулся Дик?»

На самом деле, Силки не была уже столь в этом уверена. Она хотела успеха. Не потому, что больше у нее ничего не было. Она хотела успеха, потому что… потому что… почему? Она не знала. Зато она знала, что будет, если она не добьется его, и этого было достаточно, чтобы стремиться к славе.

Глава 11

Винсент-Бонни! И что Джерри было с ним/с ней делать? Когда Либра впервые заявил, что это существо будет жить с ней, Джерри пришла в ужас. Он/она был красивым сексуально привлекательным ребенком. Она чувствовала себя лесбиянкой в его присутствии, испытывая к нему странное влечение. Хотя Джерри прекрасно знала, что она на самом деле — Винсент, а не Бонни, и это влечение было вполне объяснимо. А Бонни-Винсент или Винсент-Бонни вовсю пользовался своей сексуальной привлекательностью. И Джерри не могла понять, насколько его игра была неосознанной. Сначала они настороженно относились друг к другу, словно «принюхивались», как животные при первой встрече. Винсент-Бонни выжидал, станет ли Джерри насмехаться над ним как над извращенцем. Джерри тоже относилась с подозрением к молчаливому, наблюдательному пареньку, который запирал дверь ванной, когда уходил в нее переодеваться или наложить косметику, пользовался ее вещами, а потом отнекивался и следил за каждым ее движением с такой же проницательностью, как и она за ним. Может он/она клептоман? А как об этом узнать? Из него и слова не вытянешь! Оба держались настороже, и одинаково не хотели жить друг с другом.

Весна сменилась жарким летом, и Джерри стала замечать в Бонни перемены к лучшему. (Она в конце концов стала думать об этом странном создании, как о Бонни. Когда оно только появилось в ее квартире Джерри поинтересовалась, как его называть. И он ответил: «Бонни, конечно. Если вы привыкнете называть меня Винсент, то можете случайно забыться, и если мне позвонят, так и позовете: „Винсент, тебя к телефону!“) Первый раз Бонни откровенно заговорила с ней, когда приняла таблетки, которыми в изобилии снабжали ее друзья из бара. Джерри сварила кофе, и они сидели в гостиной, а Бонни говорила и говорила: о себе, о своем детстве, о первой любви.

— Я так разболталась из-за таблеток, правда? — сказала Бонни.

— Я рада, что ты наконец заговорила.

— Я привыкла молчать. Чувствую себя глупой. Хотя уже многому научилась. Я теперь не веду себя так вызывающе.

— Ты никогда себя так не вела.

— А мне так казалось, — сказала Бонни. — Я думала, что ты меня ненавидишь.

— А я думала, ты меня ненавидишь.

— Но ты так на меня смотрела.

— Только потому, что ты очень хорошенькая. Но и ты на меня как смотрела!

— Да, но раньше у меня никогда не было ни брата, ни сестры. А теперь я тебе нравлюсь?

— Ты всегда мне нравилась. Просто мне казалось, что это я тебе не нравлюсь. А сейчас, когда выяснилось, что ты не испытываешь ко мне ненависти, ты нравишься мне еще больше. А я тебе?

— Да, очень, — смущенно сказала Бонни.

Джерри почувствовала прилив симпатии к Бонни. Совершенно неважно, мальчик это или девочка. С ней надо обращаться как с ребенком. У Бонни были интересы подростка: одежда, макияж, прически, романтическая музыка. И она вовсе не была тупой. (Это просто стереотип, считать всех людей с отклонениями за придурков. Но видеть гениальность в любом их высказывании — тоже стереотип. Джерри научилась воспринимать Бонни, как женщину, и вдруг поняла, что она умная и проницательная, что она умеет видеть людей насквозь, какие бы маски они на себя не надевали, потому что в том мире, из которого она пришла, они ничего не значили.

— Я хочу всему научиться, — сказала Бонни. — И уже так многому научилась от тебя.

И это была правда. Джерри была для Бонни образом, которому должна соответствовать истинная девушка. Когда Бонни только появилась в ее квартире, она повсюду разбрасывала косметику, постоянно теряла крышки от многочисленных баночек и бутылочек с кремами, накладные ресницы она оставляла там, где сняла их. Платья она бросала прямо на полу, словно это были костюмы, не имеющие к ней никакого отношения. Теперь Бонни стала раскладывать все по своим местам, даже завела маленькую записную книжку, куда записывала деловые встречи и телефоны новых знакомых. «Ты такая аккуратная, потому что ты — девушка», — говорила Бонни. Поэтому и сама Бонни стала аккуратной. Джерри не стала рассказывать ей, какой бардак можно застать в спальнях большинства девушек.

С самого начала Бонни очень много работала. У нее был занят каждый день. Летом в газетах стали появляться ее первые фотографии. Скоро должны были появиться и в журналах. Публикации в них подавались за три месяца. Либра пока не позволял ей участвовать в показах мод. Журналы называли ее «лицом года», «более сексуальной, чем сама Твигги», «Сущностью неосознанной женственности», «реинкарнацией Мерелин Монро». Никто, казалось, не мог описать ее — ее просто любили.

Были, конечно, и свои проблемы. Однажды позвонил взбешенный фотограф и заявил, что Бонни ушла со съемок в брючном костюме стоимостью пятнадцать тысяч долларов из новой коллекции, которую он снимал. Бонни невинно все отрицала. Джерри отрицала с негодованием. А позднее обнаружила пресловутый костюм в дальнем углу шкафа, когда полезла за нафталином. Она бросилась к Бонни.

— Да, но я думала, что они отдают костюмы моделям, — ответила Бонни. — Отдают! — воскликнула Джерри. — Отдают — не означает, что ты можешь взять их сама! Это же воровство. Это же оригинал. Он им нужен для создания копий.

— Он отдал мне его, — настаивала Бонни.

— Тогда почему он звонил в таком бешенстве?

Бонни пожала плечами.

— Ты должна его вернуть.

— Но я его не брала.

— Но если ты его не брала, тогда как он здесь оказался? Сам пришел на собственных ножках?

Джерри просто не знала, что делать. Она переживала за карьеру Бонни. Еще один подобный случай — и ей конец. Ей никто не будет больше доверять. Она же не может бегать за Бонни как сторожевая собака. Бонни должна понять, что несмотря на то, что ведет вымышленную жизнь, она живет в реальном мире, где у людей есть определенные ценности, и воровство в этом мире считается пороком. В конце концов Джерри решила отдать костюм Либре пусть он о нем позаботится. Сама же на две недели перестала разговаривать с Бонни.

Что Либра сделал с костюмом, осталось тайной. Фотограф распространял о Бонни слухи, что она вшивая, слишком жесткая модель, с которой он больше не будет работать. На слушок не обратили особого внимания. Все решили, что он просто пытался затащить Бонни в постель, и получил жесткий отпор. Либра вычел пятнадцать тысяч долларов из зарплаты Бонни, выдавал ей лишь мизерные крохи, чтобы было чем расплачиваться за такси, и приказал Джерри держать язык за зубами.

Бонни сидела дома, смотрела телевизор, когда Джерри его включала, ела, если ей подавали еду, спала и постилась, если ей ничего не предлагали. Через две недели после случившегося Джерри, вернувшись с работы, обнаружила Бонни, сидящей на полу в мужских джинсах и мужской рубашке, без капли грима на лице, волосы зачесаны назад как у мальчика. Она всхлипывала.

— Я не могу больше этого выносить, — сказала Бонни. — Пожалуйста, поговори со мной. — С распухшими от долгих рыданий глазами и зачесанными назад волосами она больше походила на Винсента, чем на Бонни. Джерри почувствовала жалость и нежность.

— Ты должна научиться уважать собственность других людей, — сказала она.

— Буду.

— Может быть, ты не уважаешь многих, с кем работаешь, но пока ты с ними работаешь, тебе придется уважать их принципы.

— Но я же их уважаю, — сказала Бонни. — Я имею в виду, людей.

— Я не говорю, что тебе нужно уважать всех. Ты можешь иметь свое собственное мнение. Только не держи их за дураков, потому что они — не дураки.

— Я знаю это.

— О'кей. Что будем есть?

Бонни бросилась к ней с объятиями. Джерри чувствовала себя страшно неловко. Она не хотела быть матерью этому ребенку, не хотела быть надзирательницей или сторожевой собакой. Сама мысль о власти одного взрослого человека над другим взрослым была ей ненавистна. Но она не могла позволить Бонни вляпаться в новые неприятности. Мир видел только хорошую Бонни, грациозную маленькую нимфетку с прелестным личиком. Бонни как человек их вовсе не интересовала. Ей же приходилось видеть оба облика Бонни, ведь Джерри заботилась о ней. И должна была защищать ее. И не потому, что Либра приказал ей это делать. Теперь все изменилось. Она привыкла и привязалась к Бонни. Она была поражена, как Бонни справляется со своими душевными проблемами, никогда не проявляя жалости к самой себе. Она относилась к жизни даже более радостно, чем многие ее сверстники. Бонни обладала внутренней силой, И Джерри уважала ее за это.

После этой истории их отношении изменились. Джерри начала брать ее с собой по магазинам, в кино. Они ходили обедать в кафе жаркими летними вечерами, когда готовить было лень. Бонни, казалось, это очень нравилось. Она даже почти перестала ходить в бар для гомосексуалистов. Она часто ходила на свидания. За ней часто заходили мальчики, всегда симпатичные, чистенькие и, казалось бы, совершенно нормальные. Судя по всему, они любили и уважали Бонни. Джерри не могла следить за Бонни, когда та ходила на свидания, хотя Либра и настаивал на этом. И в те вечера, когда она не встречалась с Диком, она сидела дома. Иногда Бонни приглашала Джерри с собой на свидания, когда спутников было двое. И Джерри ходила. Ей даже это понравилось, и она не испытывала неловкости. Парни, с которыми ее знакомила Бонни, казались Джерри вполне нормальными, ну может быть бисексуалами. Но как теперь узнаешь кто? На свиданиях Бонни вела себя тихо, просто сидела, сознавая свою привлекательность, и лишь иногда вставляла умные забавные замечания, и все вокруг покатывались от хохота, настолько они были уместны. Джерри решила, что Бонни — прирожденная комедиантка, и если Либра найдет для нее хороший фильм, то ей лучше дебютировать в комедийной роли.

Либра уже это решил. Однажды он показал Джерри сценарий.

— История Мерелин Монро, — сказал он. — Собираюсь получить его для Бонни.

Джерри так и ахнула.

— И вы сможете?

— Ты спрашиваешь меня, смогу ли я?

— Нет, я хотела сказать, что это сможете только вы.

— Конечно, если авантюра откроется, ее сочтут кощунством, — заявил Либра. — Но я считаю, что феномен Монро заключается в полном отсутствии у нее сексуальной привлекательности. Женщины любили ее так же, как и мужчины, помнишь? Они никогда не ревновали к ней. А мужчины на самом деле не хотели с ней спать, они ею только восхищались. Будучи вне секса она стала суперсексуальной. Мы — все еще нация пуритан. Она пародировала секс и прекрасно это осознавала. И в этом ее гениальность. Дать эту роль любой другой актрисе гораздо большее кощунство, чем дать ее Бонни. А причина проста. Все, кроме Бонни, будут второсортными Монро. А Бонни будет первокласной Бонни. Я думаю, лишь она может справиться с этой ролью.

— И вы собираетесь послать ее в актерский класс?

— Не уверен пока, — ответил Либра. — Я хочу направить ее к Саймону Будапешту, но не уверен, выдержит ли Бонни общество этих животных. Видимо лучше устроить частные уроки. Она так быстрее научиться, а нам будет легче ее контролировать.

Кого он имел в виду под словом «нам»? Самого себя и Саймона Будапешта или себя и Джерри? Джерри поняла, что он говорил о себе и ней. И тут же покраснела от удивления и удовольствия. Впервые Либра дал ей почувствовать ответственность за клиента! Она перестала быть просто Старшей Сестрой-сиделкой. Она воспринимала теперь Бонни как родную. Интересно, не скрывается ли за внешним презрением Либры к своим клиентам, те же чувства, которые только что испытала Джерри, даже если не ко всем и в гораздо меньшей степени? Разве он не заботится о них? Он тратит всю свою жизнь, устраивая жизнь своих клиентов, и ничего не оставляет себе. Его брак смешон, ему не о ком заботиться, кроме как о девчонках, которых он периодически укладывает в постель. А о них он точно не заботится. Странный он человек. Хотелось бы ей понять его когда-нибудь.

Вечером Джерри рассказала Бонни о сценарии. Бонни подпрыгнула как дитя и только повторяла:

— Ты уверена? Ты думаешь, я получу эту роль? Ты думаешь, я стану звездой?

Потом Джерри сказала Бонни и об уроках актерского мастерства.

— А ты будешь ходить со мной?

— А зачем я тебе нужна?

— Нужна.

— Он будет твоим репетитором. Я буду вам только мешать.

— Ты будешь мешать мне не больше, чем этот старый осел, с которым мне придется заниматься. Ну пошли со мной хотя бы в первый раз.

Джерри согласилась.

— Дик звонил, — сказала Бонни.

Джерри удивленно посмотрела на нее.

— Сюда? Когда?

— Полчаса назад.

— А почему он не позвонил мне на работу, глупый. Он же знает, что я никогда не прихожу домой так рано.

Бонни пожала плечами.

— И что он сказал?

— Он хороший. Он сказал, что зайдет.

Дик много слышал о Бонни от Джерри, но никогда ее не видел. Он даже однажды сказал, что не хочет с ней знакомиться, потому что боится «голубых». Он знал, что Бонни — это Винсент. От Джерри, разумеется. Она все ему рассказывала и беспредельно доверяла. Джерри изумилась — что же заставило Дика перестать бояться «голубых», и задумалась, уж не ревнует ли она. Хотя к чему ревновать — Бонни же мальчик. Дику, наверное, было просто любопытно, с кем же живет его девушка. И все же ей было неприятно, что Дик позвонил ей, заранее зная, что в это время Джерри никогда не бывает дома, и он сможет застать Бонни одну. Странно. Для Дика — это странно. Будь это с любым другим мужчиной, она бы сочла это за необдуманный поступок, но с Диком такое было невозможно. Джерри в два раза дольше обычного наклеивала новые накладные ресницы экстра-класса, чтобы обрести уверенность и успокоиться. Бонни была самой красивой девушкой, которую Джерри когда-либо видела в жизни, даже несмотря на то, что на самом деле Бонни была мальчиком. И она уже видела слишком много мужчин, которые настаивали, что Бонни — девочка, несмотря на то, что были ее любовниками и уж наверное обнаружили все необходимое в постели. А может Дик думал, что Бонни подойдет на какую-нибудь роль в его бродвейском шоу, и просто хотел на нее посмотреть.

— Он не сказал, мы куда-нибудь пойдем или нет? — крикнула она из ванной.

— Не сказал.

Джерри вышла из ванной.

— Ну и как я выгляжу?

— Изумительно. Только посмотрите на нее! Кого ты хочешь покорить?

— Тебя, Винсент. Я решила сделать из тебя мужчину, — Джерри кинулась за Бонни и носилась за ней, пока не поймала. Бонни визжа сопротивлялась и потом начала немилосердно щекотать Джерри. Она обладала мужской силой.

— Не вздумай поцеловать меня, ты извращена! — хихикала Бонни.

— Отпусти меня, грубиянка!

— От грубиянки слышу!

Джерри почувствовала, что игра зашла слишком далеко. Раньше Бонни никогда не прикасалась к женскому телу, ее невинные касания сейчас вдруг обрели другой смысл. Она положила руку на грудь Джерри, а другую попыталась запустить ей под юбку. Ей что, просто хочется посмотреть, что же есть там такого у девушек, чего нет у нее самой? Или в ней все-таки гораздо больше мужского, чем кто-либо из них думает?

Джерри вырвалась и убежала в гостиную.

— Я не игрушка, — сказала она. — Если тебе интересно, что там у девушек, я тебе нарисую.

— Не надо. Мне станет плохо.

— А ты что-нибудь знаешь о девушках?

— Откуда, — сказала Бонни. Она ушла в ванную и занялась гримом. — Я тоже хочу быть красивой к приходу твоего друга, — сказала она. — Мне не хочется напугать его до смерти.

«Интересно, что подумает Дик о Бонни», — раздумывала Джерри, приготавливая мартини — Дик пил эту гадость и зимой и летом. Она достала пластинки, а потом включила кондиционер на большую мощность. Кондиционер зачихал, закашлял, как взбесившаяся машина и замер. Такой жаркий вечер, а кондиционер сломался! Джерри распахнула окна, жаркий воздух стоял плотной стеной. Может, это и к лучшему. Дик не станет медлить — только познакомится с Бонни, выпьет мартини, а потом они вдвоем куда-нибудь пойдут. Она никак не могла понять, почему так нервничает. Наверное, просто переутомилась. И лето в Нью-Йорке — кошмар, даже если весь день перемещаешься только по кондиционированным помещениям.

Она написала для Бонни огромную записку, чтобы та на следующий день вызвала мастера для починки кондиционера, и смешала себе водку с тоником. — Хочешь выпить, Бонни?

— Нет спасибо. Хотя за компанию — да…

Джерри приготовила еще один бокал водки с тоником и отнесла его в ванну. Бонни уже давно не запирала за собой дверь.

— Ты куда-нибудь собираешься? — спросила Джерри, так как Бонни наклеивала себе ресницы.

— Не знаю. Почему так жарко?

— Кондиционер сломался.

— О, Господи. Тогда я куда-нибудь пойду!

— Ты завтра утром будешь дома, чтобы вызвать мастера?

— Да. У меня встреча только в три часа.

— Я оставлю тебе номер телефона на кухне. Вызови пожалуйста.

— О'кей.

Последовало долгое молчание. Бонни была поглощена наклеиванием ресниц, — она их то снимала, то снова накладывала, пока не добилась желаемого результата. Случайно задев стакан, она уронила его в раковину, он разбился и Джерри направилась на кухню за метлой и совком.

— Ты думаешь, я ему понравлюсь? — спросила Бонни.

— Кому?

— Дику Девойду.

— Нет, если будешь называть его Диком Девойдом.

— Ты думаешь, он сочтет меня извращенкой?

— А почему он должен так считать?

— Потому что я — извращенка.

— Нет. Кто тебе это сказал?

— Я сама. И ты это знаешь, — ответила Бонни.

— Ты ему понравишься. Ты всем нравишься.

— Я сама здесь уберу.

— О'кей.

— Если он будет смеяться надо мной, то я не захочу с ним знакомиться. — Ты не получишь водки, пока не выйдешь из ванной. Ты все бьешь.

— Он ведь не будет надо мной смеяться?

— Нет. — Джерри отнесла осколки на кухню и выбросила. — Я бы не стала на твоем месте ходить здесь босиком до среды, пока не придет уборщица.

— Ты думаешь, мне надеть платье?

— А почему нет?

— Но он же знает.

— Надень то, в чем тебе удобнее. Можешь надеть свои брюки клеш.

— Так и сделаю. Тогда он точно не сможет надо мной смеяться.

Какой смешной была Бонни — она считала нормальным наклеить ресницы и густо накраситься и стеснялась надеть платье. Ее правила озадачивали нормальный мир настолько же, насколько он, нормальный мир, видимо, озадачивал саму Бонни. Не удивительно, что временами она допускала серьезные ошибки. Джерри надеялась, что Бонни Дику понравится, и что самой Бонни будет легко с Диком. Может из-за жары и сломанного кондиционера Дик даже пригласит Бонни составить им компанию. А ревновать глупо. Дика Девере окружал миллион девушек, и он не был настолько пресыщенным или наивным, чтобы захотеть мальчика.

Когда пришел Дик, Бонни все еще была в ванной. Он поцеловал Джерри и огляделся.

— А что случилось с кондиционером?

— Он только что сломался.

— Здесь просто ужасно. — На нем не было пиджака, только тонкая шелковая рубаха и джинсы. — А где твоя подружка?

— Готовится к встрече с тобой. Будь ласковым с ней.

— Никогда не доводилось «быть ласковым» с джентльменом.

Джентльмен! Так можно было говорить о ком угодно, но только не о Бонни. Джерри расхохоталась:

— Никогда еще не слышала, чтобы ее называли джентльменом.

— А как ты ее называешь?

— Я назвала ее однажды леди. А Бонни ответила: «Я не леди. Я женщина. Если, конечно, еще не понизили требования».

Дик расхохотался.

— Она мне точно понравится.

Джерри протянула ему мартини, и смешала себе новый коктейль. Становилось нестерпимо жарко.

— Бонни! Поторопись! — крикнула она.

Бонни выскользнула из ванной, тихо и осторожно как кошка.

Лицо ее застыло, как будто она только что встала с кресла дантиста, вкатившего ей дозу новокаина. Она всегда так поступала после наложения грима. Боялась, что от смеха на свежей краске могут остаться следы.

— Бонни Паркер. Дик Девере, — представила их Джерри.

Дик встал и поздоровался с Бонни за руку, будто она была мужчиной.

— Привет, — прошептала она.

— А что с вашим лицом? — поинтересовался Дик.

— Что вы хотите этим сказать?

— Вы почему-то разговариваете сквозь зубы.

— О… — Бонни выглядела такой испуганной, что Джерри подумала, не собирается ли она сбежать.

— Хочешь выпить, Бонни? — спросила она и взглянула на Дика.

— Хорошо.

Джерри сунула в руку Бонни водку с тоником и не сводила с нее глаз, пока та не сделала несколько глотков. — Вы, конечно, очаровательны, — сказал Дик.

— Спасибо.

— Я был готов к тому, что вы вызовете у меня неприязнь, но теперь с удовольствием протяну вам руку.

Бонни рассмеялась, забыв о своих косметических предосторожностях. Джерри облегченно вздохнула. Обаяние Дика Девере сработало — значит все будет в порядке.

— Мистер Либра собирается дать Бонни роль Мерелин Монро, — сказала Джерри. — И она будет заниматься в актерском классе.

— Вам стоит сниматься. Работая моделью вы много теряете. Вас лучше видеть в жизни.

— Не думаю, что у меня есть шанс получить эту роль, — сказала Бонни. — Я не говорю именно об этом фильме. Я говорю вообще. Вы не особенно рассчитывайте на роль Монро. Это очень сложная работа для новичка. Скорее выберут девушку, участвовавшую в сотне телевизионных шоу, но лицо которой незнакомо зрителю. Крупные студии редко рискуют, делая ставку на неизвестную звезду, да еще в такой дорогой картине. Но даже если вы не получите роль, не принимайте близко к сердцу. Это никак не будет связано ни с вашим талантом, ни с вашей красотой. Работайте и вы станете звездой. Я могу вам это сказать, вы станете большой, большой звездой.

— О… — выдохнула Бонни и засмеялась.

— А сейчас вам очень полезно брать уроки актерского мастерства. Не ждите, когда придется играть в фильме и вы наделаете ошибок. Сэм Лео Либра очень проницательный человек. У кого вы будете заниматься?

— У Саймона Будапешта.

— Не воспринимайте его слишком серьезно. Он старый самовлюбленный болван.

— Дик! — воскликнула Джерри.

— Я просто его не люблю, — продолжил Дик. — Но это не важно. Заниматься с ним лучше, чем вообще не заниматься.

— Вы считаете его плохим учителем? — обеспокоенно спросила Бонни.

— Нет… нет, он не плох. Не волнуйтесь насчет этого. Только не давайте ему эмоционально давить на вас.

— На Бонни никто не давит, — вмешалась Джерри.

Бонни устремила на Дика свой знаменитый взгляд: прямо в глаза, не отрываясь, позволяя ему тонуть в ее огромных синих очах. Она часто рассказывала Джерри, что стоит ей посмотреть так на мужчину, и мужчине конец. Джерри было забавно наблюдать сейчас, как она проделывает свой знаменитый трюк с Диком, но с другой стороны ей хотелось, чтобы Бонни прекратила свои эксперименты.

— Пошли из этой парной бани, — сказал Дик. — Бонни, может ты к нам присоединишься?

Бонни взглянула на Джерри, и та кивнула.

— Да, — согласилась Бонни.

Бонни была в брюках, и поэтому они отправились в небольшой ресторанчик, но достаточно модный и шикарный, несмотря на его невзрачный вид. Когда Дик вместе с двумя девушками появился в зале, все посмотрели на них, в особенности на Бонни. Джерри уже привыкла к этому: Бонни всегда вызывала волнение, где бы она не появилась. Во-первых, потому что она была потрясающе красива, а во-вторых, очень высока — не заметить ее было просто невозможно.

За угловым столиком Джерри увидела Питера и Пении Поттер в окружении своих друзей. Когда Пенни их заметила, ее глаза расширились, и она резко отвела их в сторону. Дик притворился, что не видит ее.

Бонни была в восторге — в ресторане подавали спагетти. Она могла есть спагетти трижды в день и ни капли не толстела. Дик и Джерри остановились только на холодных блюдах, и он заказал вино. В основном говорил Дик, а Бонни только сидела и пристально его разглядывала, испытывая власть своих глаз.

— Ты понимаешь, надеюсь, что я хотел сказать тебе о фильме? — продолжил он. — Я не хотел тебя обидеть. Я только хотел тебя предупредить, что бы ты была готова к отказу — такое случается сплошь да рядом. И это ничего не значит.

— О, я не стану переживать, если не стану звездой, — сказала Бонни. — Я просто хочу выйти замуж и родить ребенка. Стать матерью или отцом, это не важно.

— Я вижу тебя только в роли матери, — серьезно сказал Дик.

К ним приближалась Пенни Поттер, направлявшаяся в женскую комнату. Дойдя до их столика, она остановилась. Впервые Пенни удосужилась обратить внимание на существование Джерри. И Джерри прекрасно понимала, что сделала она это из-за присутствия Дика. На голове у нее красовался очередной шедевр мистера Нельсона под названием «Летний ужас» — масса кудрей, украшенных маргаритками. На ней было надето творение Франко: белое просвечивающее мини-платье с нашитыми на стратегически важные места комическими персонажами мультфильмов. — Привет, Дик, — сказала она.

— Привет, Пенни. Ты знакома с Джерри Томпсон и Бонни Паркер?

Все поздоровались. Пенни не сводила глаз с Дика.

— Как дела?

— Отлично, спасибо. А у тебя?

— Прекрасно. Нам не достает тебя на наших вечеринках. Тебя уже слишком давно не видно.

— Я был очень занят, — ответил Дик.

— Понимаю, — Пенни перевела взгляд с Джерри на Бонни, очевидно решая, кто из них занимал Дика.

Дик посмотрел на мужа Пенни в конце зала.

— Передай привет Питеру от меня.

— Передам. Он тоже по тебе скучает. Позвони нам. — Она что-то нервно теребила на своем плече. Когда Пенни убрала руку, Джерри вдруг увидела маленький медвежонок на булавке — брошка из золота и бриллиантов, безумно похожая на соловья, подаренного Диком Силки.

«Так вот оно что!» — подумала Джерри. Как же она раньше-то не додумалась? Пенни Поттер — старая любовь Дика. И она, очевидно, до сих пор не оправилась от нее, иначе не носила бы знаменитый «прощальный поцелуй» на глазах собственного мужа. — Молю Бога, чтобы Дик никогда не подарил мне ничего подобного», — подумала Джерри.

— Какая изумительная брошь, — воскликнула Бонни.

— Благодарю, — сказала Пенни, взглянув на Дика, и снова отвернулась. — Было приятно с вами увидеться, — добавила она и ушла.

«Может быть брошь — просто случайность, — подумала Джерри. Может, это — подарок мужа или она сама себе ее купила. Ведь не один Дик покупает своим возлюбленным украшения у Девида Вебба. Но интуиция подсказывала: брошь от Дика. Об этом же говорил и взгляд Пенни. Она уже много знала о Дике, о чем предпочитала не думать.

— Ну и пигалица! — заговорила Бонни. — Хуже не бывает! А Макияж! смешать все цвета — коричневый, белый, бежевый, розовый и тщательно размазать по физиономии, чтобы никто ничего не заметил. Старое наштукатуренное лицо. Еще шматок грима — и она уже не смогла бы поднять голову. А платье-то! Только одного комического персонажа не хватало — ее самой.

— Будь добрее, — сказал Дик.

— А вот брошка у нее чудесная, мне очень понравилась.

— Будешь хорошей девочкой, может и тебе кто-нибудь подарит такую, сказала Джерри. Она вовсе не собиралась подкалывать Дика, просто само с языка сорвалось. Она чувствовала себя усталой, и вино не улучшало ее состояние. Достаточно было и того, что она весь день работала и сражалась в офисе, чтобы вечером вернуться домой и сражаться за мужчину. Она уже хотела, чтобы Дик принял решение, но подозревала, что он никогда этого не сделает, а если она начнет намекать, то он просто исчезнет.

Бонни размазывала спагетти по тарелке, едва к ним притронувшись. Казалось, Дик ее заворожил. Джерри знала, что Бонни льстит внимание Дика, нормального мужчины, но на самом деле она испытывает к нему не больше интереса, чем к любому другому. Все что ей было нужно, как часто она повторяла Джерри, это, чтобы мужчины хотели ее. Достигнув желаемого, Бонни переставала ими интересоваться. Вся ее любовная жизнь сводилась к борьбе за признание, за которым ничего не следовало.

«Зачем мне продолжение? — часто повторяла она Джерри. — Выйти замуж и завести аквариум с золотыми рыбками? Когда я и он поженимся, то можем прямо поехать к Вулворту и выбрать себе детей». Поэтому в конце концов мужчина наталкивался на холодное безразличие Бонни и ретировался, смущенный и подавленный, гадая, что же он сделал не так.

После обеда Дик пригласил их к себе. В квартире было изумительно прохладно. Дик смешал им коктейли. Джерри гадала, что же будет дальше. Раз Бонни осталась, то ей и Джерри придется уходить вместе. Если уйдет одна Бонни это будет выглядеть некрасиво. Что это с Диком? Конечно, вовсе не обязательно заниматься любовью каждый раз, когда выходишь с любовником в ресторан. Но Дик сам завел такую традицию. И теперь Джерри чувствовала себя как бы отвергнутой. Играла музыка. Дик продолжал говорить. Кажется, это на долго. Джерри посмотрела на Бонни, — та увлеченно слушала. Джерри посмотрела на Дика. Его лицо было непроницаемым, как обычно. А как она сама выглядит? нервной? неуверенной? неблагодарной? Дело не в том, что она именно сегодня хотела лечь с Диком в постель. Хотя, конечно, хотела. Последний раз они виделись два дня назад. Рядом с Диком она всегда думала о постели. А раньше до встречи с ним не думала практически никогда. Конечно, она хотела быть в его постели именно сейчас, а не сидеть в кругу друзей за светской беседой.

Она встала и направилась в ванную. Будь он проклят, такой аккуратный, самоуверенный. На мраморной полочке выстроился ряд дорогих одеколонов. Всюду только его вещи. Ни для кого другого ни в квартире, ни в душе Дика просто не было места. А его чертов халат на вешалке на двери ванной всегда идеально белоснежный, и благоухающий свежестью. У него, наверное, их целая дюжина. А этот несчастный аквариум на подоконнике, специально освещенный и бурлящий от пузырьков. Если бы не он, можно было бы найти место и для косметики. Не удивительно, что ему никто не нужен — сразу станет слишком тесно.

«Золотые рыбки», — подумала Джерри, глядя на аквариум Дика, и вдруг рассмеялась.

Она вышла из ванной и обнаружила Дика в одиночестве. Он раздраженно смешивал новую порцию напитков. — А где Бонни?

— Испарилась.

— Ты хочешь сказать, что она ушла даже не попрощавшись?

Он пожал плечами.

— Просто ушла. Сказала «пока» и убежала.

— Она рассердилась?

— На что ей сердиться? Просто почувствовала себя лишней.

— Что значит «лишней»?

— Видимо ты дала ей это почувствовать.

— Я? — воскликнула Джерри удивленно.

— Ты. Кто же еще. Не я же!

— Может быть у нее свидание, — сказала Джерри. — Она часто уходит по вечерам.

— Еще хочешь выпить?

— Нет, спасибо. Я лучше пойду.

— Да?

— Спасибо за обед.

— Всегда рад тебя видеть. Смотри, чтобы тебя не ограбили. — И он отвернулся.

«Негодяй, — подумала Джерри и направилась к двери. Потом остановилась. — Негодяй вдвойне!»

— Ну давай, Дик, говори. В чем дело?

Он посмотрел на нее с невинным видом, хотя и с явным раздражением.

— Ты что не заметила, что весь вечер была просто несносна?

— Нет. Я была слишком занята, наблюдая за тем, как несносен ты.

— Я? Я думал, что был более чем обходителен с твоей педерастичной подружкой.

— Ты был само очарование. Только почему ты так злишься на то, что она ушла?

— Это испортило вечер, — ответил Дик.

Джерри посмотрела на часы.

— Я не собиралась оставаться здесь на всю ночь. Завтра на работу. Да и тебе тоже.

— Не знаю… Я просто подумал, было бы интересно посмотреть, что получится…

— Например?

Он посмотрел на нее, а затем отвел взгляд.

— Ну, например… что-нибудь.

— Как например, что, Дик! — Но она знала. И вдруг она ощутила прилив ненависти к нему.

— Вы занимались этим с Бонни?

— Конечно, нет.

— Я просто так спрашиваю. Просто любопытно. Она любит тебя.

— Он любит меня. А я люблю его. Но он — голубой. И он не занимается любовью с девушками. Он боится их до смерти. А я не занимаюсь лечением гомосексуалистов, слава Богу.

— А у меня никогда не было мальчика, — задумчиво сказал он.

— Отлично. Если ты хочешь Бонни, куда звонить — знаешь. — Сказала Джерри, кипя от ярости, и одновременно ощущая боль утраты — она теряла Дика. И это было как удар кулаком в солнечное сплетение.

— Но нельзя же все время делать одно и то же.

— Я тебе наскучила? — спросила Джерри.

— Конечно нет. А я тебе?

— Пока еще нет, — зло бросила Джерри.

— Я никогда не стал бы заниматься этим наедине только с мальчиком, продолжал он. — Но втроем… это другое дело. Бонни так похожа на девочку. «А если ее раздеть, то получится мальчик», — подумала Джерри. Но она ничего не сказала, а только смотрела на Дика. Она старалась убедить себя, что он отвратителен, старалась оживить в себе первые впечатления о Дике, еще до того, как влюбилась в него и перестала воспринимать объективно. Она ненавидела его, но не могла заставить себя уйти.

— Я просто шутил, — сказал он. — Хотел послушать, что ты скажешь.

— Думаю, что в твоем мире привычно разыгрывать сценки. В моем — нет. — Я больше не собираюсь это обсуждать, — подытожил Дик. — Забудь об этом.

— Если мы не договорим, я не смогу об этом забыть.

— Не глупи.

— О, Дик, ну почему ты не можешь быть таким, как другие люди? Испытывать настоящие чувства…

— Я их испытываю, — сказал он. — Я люблю тебя.

Он сказал это впервые. Она так долго этого ждала, мечтала, представляла, как это произойдет. И вот он это говорит, а ей это все равно.

— Если бы Бонни осталась и мы занялись любовью, я женился бы на вас обеих, — с серьезным видом произнес он.

— И мы с Бонни могли бы сшить себе одинаковые свадебные платья, сказала Джерри. Ей очень хотелось плакать, или броситься в ванную и опорожнить желудок, или убежать, но она просто стояла.

— Пошли ляжем, — сказал он устало, и направился в спальню.

Она любила и ненавидела его. Она знала, что ей лучше уйти. Она знала, что если уйдет, утром он пришлет ей цветы и извинения. Но она знала, что ни цветы, ни извинения не будут означать ничего, как ничего не означают все красивые жесты Дика. Она прошла в спальню. Дик уже разделся и лежал под простыней. Не говоря ни слова она разделась и легла, не касаясь его. Он выключил свет.

В трудных ситуациях она всегда спасалась при помощи сна, и сейчас уже через две минуты она погрузилась в забытье. Когда она проснулась утром, Дик брился в ванной. Она не стала разговаривать с ним.

Когда он закончил, она прошла в ванную и умылась. Она не удосужилась даже накраситься. Когда она вышла, Дик уже был одет. Она быстро оделась, пытаясь не смотреть в его сторону.

— Поспеши, — сказал он. — Я вызвал одно такси на двоих.

Увидит ли она его снова? В душе у нее все замерло и похолодело.

— Я не хочу испортить твои отношения с Бонни, — сказал он. — Я знаю, что вас связывает теплая дружба. И это важно. Я не хочу стать яблоком раздора между вами.

«Именно этого ты и хочешь», — подумала Джерри. Но отпускать сейчас двусмыленные шуточки было неуместно.

— Не волнуйся, — сказала она.

— Пообедаем завтра вечером, — предложил он.

— Втроем?

— Как ты хочешь. Это не важно.

— Вдвоем.

— Отлично.

Она первой вышла из машины. Он ехал дальше. Он не поцеловал ее на прощанье. Она знала, что надо привыкать к мысли о разлуке, но думать пока еще об этом не могла. Либра оказался прав. Он был Дик Девойд. Дик Лишенный. Лишенный чувств. Она всегда считала себя неспособной на настоящие чувства, но Дик значительно превзошел ее в бесчувственности. Он просто был мертвым. Интересно, что же случилось с ним в жизни, что сделало его мертвыми. Был ли он когда-нибудь молодым влюбленным идеалистом?

Она знала, что-то повернулось у нее внутри, и она перестала его любить. Старый инстинкт самосохранения. Но она знала, что пока Дика ей не изгнать из себя. Когда же наконец осознание всего происшедшего обрушиться на нее? Она очень надеялась, что с ней не случится истерика прямо в офисе.

Глава 12

Барри Гровер, четырнадцатилетней президентке клуба фанатов Шального Дедди в Кью-Гардене было чем заниматься на летних каникулах. Во-первых, альбомы для статей и фотографий о своем любимце. У нее их было уже три. Она влюбилась в него сразу же, как только увидела на телевизионном экране. Он казался ей воплощением секса. Он был именно таким, с кем бы она хотела заниматься тем, чем занимались старшие девочки. Хотя никакого сексуального опыта у нее пока не было. Мысль об этом даже приводила ее в ужас. Она была слишком робкой и слишком юной. Она знала, что время для мальчиков еще наступит, когда она станет старше. Иногда она даже представляла себе своего будущего мальчика, копию Дедди, и эти мысли сводили ее с ума. А пока Шальной Дедди был ее единственной любовью. Вся дверь ее комнаты была оклеена его фотографиями, ее туалетный столик был уставлен десятицентовыми рамочками с изображениями кумира, и по стенам были развешаны вырезки из журналов с портретом любимца. Перед тем как ложиться спать она целовала каждую фотографию в губы и посылала мысленные послания любви и страсти.

Он так и не ответил на письмо, которое она подсунула под дверь гостиничного номера в гостинице «Плаза». Барри предполагала, что кто-то выбросил его еще до того, как оно могло попасться на глаза Дедди. Как он мог быть так близко и в то же время так далеко? Она не пропускала ни одной его программы, и ей казалось, что он обращается только к ней. Она несколько раз ходила к телевизионной студии и видела, как целые толпы ребят стоят на дорожке в ожидании появления своего кумира. Она знала, что они ждут часами, но он так и не появляется. Наверное, ускальзывает от поклонников через черный ход. В телефонной книге его не было, иначе бы она часами простаивала бы около его дома. Ей никогда не приходило в голову, что Шальной Дедди может быть зарегистрирован в телефонной книге под другим именем. Несмотря на маленький рост и трагическое, с ее точки зрения, отсутствие бюста, во всех остальных отношениях Барри считала себя обычным подростком. У нее были обычные скучные родители, которых легко было обмануть, и обычный скучный старший брат Густи, который встречался с девушкой, мечтавшей стать моделью. У нее были две божественные подруги Донна и Мишель, которые относились к Дедди так же как и Барри… по крайней мере — сначала. В последнее время они стали уделять клубу гораздо меньше внимания, чем следовало, так как у них завелись собственные мальчики.

Раньше, когда подружки ночевали вместе, они после ванны сидели в постели, расчесывали волосы и до бесконечности обсуждали Дедди. Потом болтовня сосредоточилась на мальчиках, кто с кем гуляет, кто из девчонок принимает противозачаточные таблетки, стоит ли заниматься этим с мальчиками, которых любишь, и можно ли незаметно украсть пилюли у своей собственной мамочки. Донна и Мишель были на год старше Барри. Им было уже пятнадцать. У них уже были большие груди и они давно пользовались тампаксами. Обе они были девственницами, как и Барри, но многое другое уже пробовали. Донна любила мальчика по имени Херб, с которым познакомилась в храме. Мишель подцепила своего Джонни в церкви и встречалась с ним регулярно, хотя он ей и не очень нравился. Мечта всей жизни Джонни сводилась к желанию как две капли воды походить на своего кумира Дастина Хофмана. Барри была атеисткой и в церкви не ходила. Она знала, что Донна и Мишель тоже были атеистками или по крайней мере агностиками, потому что они обсуждали это; молиться же они ходили лишь потому, что в церквях можно было познакомиться с новыми мальчиками.

Раньше по субботам девушки отправлялись на поиски Дедди, чаще всего в «Плазу», или на студию и ждали, ждали, ждали. Они уже не надеялись встретить его, но само ожидание было актом любви. Теперь же по утрам в субботу Донна отправлялась на встречи молодежной группы при храме и своим Хербом, а Мишель спала до полудня, а остаток дня приводила себя в порядок, готовясь к вечернему свиданию с Джонни. Барри все больше и больше времени проводила одна.

Мишель и Джонни иногда приглашали ее с собой на так называемые свидания «в слепую», но Барри обычно уклонялась, соглашаясь лишь в экстремальных ситуациях, когда надо было идти на танцы или на вечеринку, куда приглашались пары. Один мальчишка из класса как-то пригласил ее на свидание, но она отказалась, сославшись на занятость. Она еще не чувствовала себя созревшей для встреч с мальчиками. У нее еще будет достаточно времени для свиданий в будущем. На самом деле она просто боялась забеременеть. А при мысли о браке ей физически становилось плохо. Пару раз на вечеринках она целовалась с мальчиками, и в ней вспыхивало странное желание и отвращение одновременно. Чем сильнее было желание, тем сильнее отвращение. И она говорила себе: «Я еще просто ребенок. Мне только четырнадцать. Я не готова. У меня еще все впереди».

Ее мать больше опасалась как бы не забеременела подружка Русти. Беременность — это единственное, о чем могут думать родители. Барри знала, что мать втихаря роется в ее столе. Что она там ищет? Доказательства, что дочь уже потеряла невинность? Свидетельства беременности?

Противозачаточные пилюли? Коробку тампаксов вместо котексов, которыми приказывала пользоваться Барри мать? Барри просто бесилась от этого. Однажды она даже подложила в ящик стола мышеловку. А в другой раз накопала в парке червей, засунула их в баночку от аспирина из непрозрачного темного стекла, содрав предварительно этикетку. В результате ее мамаше пришлось открыть банку и вытряхнуть червей прямо к себе в ладонь.

— Зачем ты хранишь червей? — поинтересовалась она в тот же вечер.

— Червей?

— Ты меня слышала. Червей. Я их нашла. Что с тобой?

— А кто тебя просил рыться в моих вещах?

— Я просто клала чистое белье.

— Незачем было это делать. Мой шкаф — это моя собственность. Я сама могу поменять белье.

— Вам никогда не угодить, — пожаловалась мать. — Я все стараюсь для вас сделать, а вы только орете на меня.

— Я специально подложила червей, чтобы ты перестала лазить в мои вещи.

— Если ты не хочешь, чтобы я там копалась, значит тебе есть что прятать.

— Да ничего у меня нет.

— Что ты от меня прячешь?

— А почему ты мне не доверяешь? — закричала Барри.

— Прекрати кричать!

— Почему ты не можешь оставить меня в покое?

— А мышеловка! На прошлой неделе я нашла мышеловку! Ты — просто глупый ребенок. Когда ты наконец повзрослеешь?

— А почему ты не даешь мне повзрослеть?

— А фотографии этого актера в твоей комнате! От них просто тошнит. Ты должна встречаться с мальчиками.

— Но мне всего четырнадцать лет!

— Ты уже достаточно большая, чтобы быть взрослой.

— Я не повзрослею, если ты будешь подглядывать за мной.

— Я твоя мать.

И что это значит? Что мать имеет право на любые безнравственные, грязные поступки, потому что она мать? Мать это что, крыса? Не удивительно, что чернокожие мальчики обращались к девочкам «ну, мать», словно это самое худшее, во что вы можете превратиться.

Но на самом деле она не испытывала ненависти к своей матери. Она ее просто не замечала, пока та не вмешивалась в ее жизнь. Только вот вмешивалась она очень часто. С ней, к примеру, нельзя было просто посидеть и поговорить о чем-нибудь умном, о политике или о войне во Вьетнаме. Ее мамаша была архиконсервативна. Она называла всех участников любых маршей протеста хулиганами, даже священников, монахов и монахинь.

Священник-хулиган. Ее папаша был еще хуже и обожал Никсона.

По правде говоря, Барри не особенно то и интересовалась политикой, но не говорить же с родителями о морали, сексе и мальчиках! Но родители вероятно считали, что родились на этой земле для того, чтобы наставлять и запрещать, и с ними ни о чем нельзя было спокойно и интеллигентно поговорить — они тут же вступали в яростный спор, что было стыдно с точки зрения Барри, так как родители были старше, умнее и могли бы принести большую пользу, если бы не судили обо всем предвзято. Они не желали опускаться до ее уровня и не желали поднимать ее до своего, так что единственное, что оставалось, это по возможности избегать их.

С друзьями события в мире она тоже не обсуждала. С друзьями можно было говорить о чувствах, потому что они испытывали такие же и понимали ее. Друзья нужны для того, чтобы не чувствовать такого страха и одиночества. Донна и Мишель же теперь говорили только о своих мальчиках. Они, правда, часто обсуждали случай с одной девочкой, которую убили прямо на глазах соседей, которые даже не удосужились вмешаться. Эта история приводила их в ужас, и они снова и снова возвращались к ней.

— Да в этом мире нельзя ждать помощи от других, — говорила Мишель. — Надо иметь своего мальчика и повсюду ходить только с ним, чтобы он мог тебя защитить. Будешь ходить одна, тебя обязательно убьют. Я рада, что у меня есть Джонни.

— Такой коротышка? — язвила Барри.

— Зато у него есть нож. И запомни, пожалуйста, если только кто-то попытается меня изнасиловать, Джонни не замедлит им воспользоваться.

— Ну да?.. — с благоговением выдохнули девушки.

— А еще он после школы занимается карате. Росту в нем, конечно, маловато, но он не дурак.

— А Херб исповедует ненасильственные меры противления, — заявила Донна. — А через год, когда ему исполнится восемнадцать, он собирается сжечь свою призывную карточку.

На девочек это произвело впечатление. Сжечь свою призывную карточку это еще круче, чем носить нож и заниматься карате.

— А что Херб будет делать, если на тебя кто-нибудь набросится на темной улице? — поинтересовалась Мишель.

Донна задумалась.

— Убежит? — не сдавалась Мишель.

— Думаю, что он будет защищать меня, — сказала Донна. — Он не будет драться с полицейскими, а с убийцами и хулиганами — будет.

— А меня защитит Шальной Дедди, — заявила Барри.

— О, Шальной Дедди, Шальной Дедди, — сказала Донна. — Да его просто нет. Он не существует. Он лишь звезда. Почему ты не заведешь себе настоящего парня?

— Терпеть не могу эти два квартала с автобусной остановки до дома, сказала Барри, чтобы сменить тему разговора. Она не любила, когда девочки начинали относиться к ней отчужденно. — Именно там убили эту девушку. Терпеть их не могу!

— Заведи себе парня, — не отставала Мишель.

— Я буду бояться его не меньше, чем хулиганов, — призналась Барри.

— Но почему? — изумилась Донна. — Тебе же не нужно сразу ложиться с ним в постель. Я же не сплю с Хербом, и он от меня этого и не ждет. Я вообще с этим делом собираюсь подождать до двадцати одного года.

— Ты думаешь, что сможешь? — спросила Мишель.

— Конечно.

— Я не занимаюсь этим с Джонни, потому что не люблю его. Но если бы я любила его так сильно, как ты любишь Херба, я бы не утерпела.

— Меня вообще секс не очень волнует, — ответила Донна. — Мне нравится Херб, но я не хочу с ним спать. Не хочу!

Разговор переключился на девочку, которая решилась переспать со своим парнем, а потом поделилась своими ощущениями с лучшей подругой, заядлой сплетницей. Теперь об этом знали все. Все решили, что она поступила не скромно, особенно учитывая, что мальчик не любил ее. Идти на такой риск можно лишь в том случае, если тебя действительно любят. А иначе оказываешься в глупом положении. А один из учителей рассказал о той девочке ее матери, и пообещал, что девочка собьется с пути, если мать не будет как следует за ней смотреть. Какой кошмар! Только представить себе как учитель беседует о тебе с твоей матерью как о подопытном кролике! Как унизительно!

— Девушка всегда в проигрыше, — заявила Барри. — Если у нее есть мальчик, то он требует, чтобы она занималась с ним любовью. А если у нее нет мальчика, то кто же ее защитит, когда она возвращается из школы домой? — А почему ты не попросишь брата встречать тебя у автобусной остановки? — спросила Донна.

— Русти? Ты шутишь? Он вообще ни о ком не думает, кроме себя и свиньи, с которой он встречается.

Никто не предложил Барри попросить отца встречать ее после школы. Об этом даже помыслить никто не мог. Отец, ждущий тебя на остановке, еще хуже, чем быть убитой воображаемым насильником.

— Хотя, знаешь, я даже представить себе не могу, что бы кто-нибудь захотел тебя изнасиловать, — заявила Мишель, с критическим видом разглядывая неразвитые формы Барри.

Девочки принялись листать последние журналы, посвященные прическам. Но Барри в это время думала о куда более серьезных вещах. Мир был полон насилия! Людей убивали прямо на улице, полицейские избивают молодежь во время мирных демонстраций протеста, войны, бомбы сбрасывают прямо на детей, а чудак, который сжег самого себя перед зданием ООН! А дети, не намного старше ее, которые покончили с жизнью всего лишь из-за плохих отметок в колледже. А сколько хиппи поубивали в Гринвич-Вилледж в прошлом году. Полицейские ищейки, горящие дома, люди с лицами, залитыми кровью… все обезумели. И именно в этот мир все так хотели поскорее ее выпихнуть. Почему бы им всем не оставить ее в покое? И зачем нужно быстрее взрослеть? Чтобы попасть в этот глупый мир насилия? Если бы жизнь была похожа на шоу Шального Дедди, с его маленькими невинными друзьями и с ним самим — чудесным, добрым, любимым, привлекательным, лучшим, самым красивым мужчиной в мире. Она чувствовала себя такой беспомощной. Конечно, она хотела бы завести себе мальчика… но это должен быть только Шальной Дедди. Она так его любила и так ему доверяла. С ним жизнь будет именно такой, какой она должна быть: мирной, веселой, счастливой, полной любви. Когда-нибудь ей удастся с ним встретиться. Она взрослеет с каждым днем, и скоро перестанет быть девочкой, которую мужчины просто не замечают. Ей было так одиноко и грустно. Все ее «большие и умные» разговоры о самозащите были просто бравадой. Она не хотела быть одна. Она была такой маленькой. Иногда ей хотелось провести всю жизнь, сидя перед телевизором и мечтая о Шальном Дедди. А временами, как например сейчас, ей безумно хотелось быстрее стать взрослой, и по-настоящему познакомиться с ним, рассказать ему о своей любви и своих желаниях.

Она смотрела на своих подружек, уткнувшихся в модный журнал. Они Бог знает сколько времени проводили перед зеркалом, но все равно оставались маленькими прыщавыми девочками-подростками. Такими же как сотни других девочек. Все, кого она знала, были похожи друг на друга. Лишь она одна была другой. Она выглядела интересно. Она тоже часами сидела перед зеркалом и знала, что она выглядит интересно. Может быть когда-нибудь она встретится с Дедди и понравится ему. Ведь никто не говорил, что он женат. Может все ее мечты когда-нибудь сбудутся!

Глава 13

Сэм Лео Либра ненавидел лето, потому что летом жарко и люди потеют. Можно мыться хоть пять раз в день, и все равно не чувствуешь себя чистым. Он взял на прокат лимузин с шофером и кондиционером. В жаркой уличной толпе он проводил не более десяти минут в сутки. Остальное время скрывался в лимузине и все равно мечтал, чтобы лето быстрее закончилось.

Арни Гарни выступал в новом клубе в Рено. Отправить туда Лиззи на десять дней в роли своего эмиссара не составило ему особого труда. Она обожала валяться на солнце. С ней отправилась и Элейн Феллин с дочкой. Отношения между Элейн и Дедди ухудшились и Либра стал опасаться, что это неблагоприятно скажется на его работе. Поэтому он и решил услать Элейн куда подальше. Либра заронил эту идею в голову Лиззи: мол она должна помочь лучшей подруге отдохнуть от треволнений хотя бы десять дней, а то и больше, если потребуется. Он также выдал Лиззи пять тысяч долларов на азартные игры. Такой суммы должно было хватить ей на год. Сам Либра ненавидел азартные игры (кроме игр в бизнесе), но он глубоко уважал способности Лиззи. Она прекрасно знала, что делает и никогда не проигрывала.

Он чудно избавился от Лиззи! Он чудно избавился от Элейн! Ура, мирной холостяцкой жизни! Теперь он мог работать по двадцать часов в день. Скоро выйдет ночное шоу Шального Дедди, и если оно будет успешным, а оно будет успешным, то продлится и осенью. Поскольку записи шли в дневное время, у Элейн нет оснований обижаться на то, что ее не будет на премьере. В конце концов это — то же самое шоу, что и днем, только показанное ночью. Отзывы, как Либра и ожидал, были отличными. Взрослые зрители сочли его обаятельным и остро-сатиричным — прекрасным снадобьем от летней хандры.

Из Калифорнии поступали сообщения о съемках триллера с Сильвией Полидор, которые пророчили большие деньги от будущего проката. Либра уже подыскал ей кое-что новенькое. Правда, ему сообщили, что Сильвия стала перебарщивать со спиртным, но междугородные беседы с ней убедили его в том, что слухи сильно преувеличены. Он не винил ее за то, что она пьет прямо на съемках. Сценарий был дерьмовым, но Сильвия понимала, что это единственное, в чем она может сниматься, а деньги она уважала не меньше, чем любая другая женщина.

Роль Мерелин Монро Бонни не досталась. Девушка отнеслась к этому на удивление спокойно. Она была послушным ребенком. И Либра сильно привязался к ней. Она хорошо себя вела, и жизнь с Джерри явно пошла ей на пользу. Либра еще раз похвалил себя за тонкое чутье. Он читал другие сценарии, подыскивая ей что-нибудь подходящее, и знал, что в течение года ему удастся запустить Бонни на орбиту. Бонни занималась в актерском классе постановкой голоса. Теперь уже никто не мог догадаться, что она — парень. Ее грудной голос был прекрасен. Он напоминал Либре молодую Джун Аллисон. Силки Морган, по отчетам Саймона Будапешта, тоже преуспевала. И она уже подписала контракт на многообещающий мюзикл «Мавис!» — историю чернокожей девчонки из трущоб, которая, вытянув счастливый билет, стала членом конгресса США. Сценарий — кусок дерьма, но Дик Девере сделает из него конфетку, используя свои телевизионные психоделические приемчики. Мюзикл обещал стать свежим и злободневным.

«Шелка и Сатины» превратились в настоящую золотую жилу. Они постоянно приносили большие деньги, так что Силки будет делать с ними новые записи несмотря на свое участие в шоу. С шоу никогда нельзя быть уверенным — в нем может быть все, и тем не менее оно может провалиться. Если же его ждет успех, тем лучше для группы. У девиц случилась истерика, когда они узнали, что Силки одна будет выступать в шоу, но Либра запустил в действие парочку угроз и быстро привел их в чувство. Теперь они все были богаты. На каникулы они пригласили своих многочисленных родственников в Нью-Йорк. Либра хохотал как полоумный, разглядывая это сборище в норковых палантинах, усыпанных блестками, перьями и бриллиантовыми брошками. Они ходили по ночным клубам и развлекались вовсю. Теперь, когда они разгуливали как разбогатевшие на нефти индейцы, их начали осаждать благотворительные организации, требуя пожертвования, что они встречали недоуменными взглядами.

— Какая благотворительность? — заявила Тамара, выступая от лица остальных. — Мы еще даже всех своих братьев и сестер не успели в школу пристроить. Наши семьи — вот наша благотворительность.

— Вы не должны винить их, — пыталась объяснить Силки Либре. — У нас ничего не было. И теперь мы работаем на себя. Мы будем беспокоиться о чужих лишь когда свои собственные семьи достойно устроим. Кто к нам был милосерден, когда у нас не было ничего?

Франко запустил в производство коллекцию «Радость». Она оказалась еще более гротескной, чем первоначальный замысел. Она должна была изменить облик высокой моды к осени и Франко был в восторге. Фотография Фред в новом парике и в одежде с накладными плечами появилась на обложке журнала «Вог», и каким-то образом изысканной Фред удалось в этом выглядеть так, что женщины могли всерьез захотеть походить на нее. Фред могла надеть бочку и выглядеть в ней элегантно. Либра так и не смирился с тем, что ему не досталась Фред, зато он был благодарен ей за Бонни и не сердился, а лишь иногда ощущал обиду и разочарование.

Чертова Фред выскочила замуж за своего фотографа и грозила забеременеть и отойти от дел. Это Либры не касалось — она не была его клиенткой. Он желал ей добра и хотел лишь одного, чтобы она дождалась осеннего показав мод и не потеряла до этого времени форму. Она обещала подождать лишь потому, что они с мужем собирались купить загородный дом и им нужны были деньги.

Мистер Нельсон для бродвейского шоу Силки создал пятьдесят различных париков. А расценки за поиск индивидуального стиля и стрижку в своем салоне поднял до сотни долларов. Либра счел это жуткой махинацией, но это не мешало светским дамам записываться к нему за несколько недель вперед. Сняться в кино предложили и Шадраху Баскомбу, если он надумает уйти с ринга. Все клиенты Либры обладали магической властью. Так и должно было быть. Мир просто обожал их. Даже Зак Мейнард, болтавшийся по Испании с богатой замужней наследницей, вернулся, благоухая как роза, и тут же получил приглашение на роль актера, разъезжающего по Испании с замужней богатой наследницей.

«Кинг Джеймс Вершн» Либра послал в Лондон, где они имели грандиозный успех. Они сменили репертуар и теперь исполняли религиозные песни в ритмах рока. Их шлягер «Рок веков» стала второй в английских хит-парадах, что было экстраординарным событием для американских групп. Всю первую сторону их нового альбома планировалось посвятить точному воспроизведению библейского текста Песни Песней Соломона, и Либра знал, что они покорят мир. Тексты были классные.

Лишь один человек вызывал беспокойство Либры — Джерри. Она совсем сникла, лицо осунулось. Конечно, это было связано с Диком. Либра с самого начала предупреждал ее, но она не слушала. А теперь и ее постигла участь других девочек. Либра сердился на Дика, потому что он уважал Джерри и она была не той девочкой, которая заслуживала подобного обращения. Либра испытывал к ней некое подобие отцовских чувств. У нее были рыжие волосы, какие могли бы быть у его собственной дочери, и у нее были мозги, как у самого Либры. Она была умной, энергичной и доброй девочкой. У нее было чувство юмора, и она прекрасно знала, когда уместно промолчать. Бонни и Силки души в ней не чаяли. Даже Лиззи ее любила. Джерри все больше и больше времени проводила в офисе. Либра конечно приветствовал это. Но он прекрасно понимал, что причина — бегство от Дика, или от его отсутствия; а вовсе не преданность работе. Либре очень хотелось, чтобы Джерри бросила Дика. Он бы и сам за ней приударил, не отдавай это для него привкусом инцеста. Джерри заслуживала больше, чем простая посредственность. Дик был конечно лучше обычной посредственности, и все же представлял из себя никчемного человека. О Джерри нужно было заботиться, ее нужно было возить на выходные к морю или еще куда-нибудь. Она этого заслуживала.

Девизом жизни Либры был лозунг: «Пусть хромой позаботиться о слепом». Поэтому, однажды утром, пребывая в эйфории после бодрящих инъекций Ингрид, он позвонил Шальному Дедди и объявил тому, что он теперь летний холостяк. И поэтому вместо того, чтобы болтаться по городу в поисках очередной крошки, он должен поехать на побережье, на виллу Пенни Поттер. Дедди перепугался.

— За тобой присмотрит Джерри, — успокоил его Либра. — Она тебе понравится. Поедете на моей машине. Тебе даже не придется сидеть за рулем. Пенни тебе перезвонит. — Он повесил трубку, чтобы не слышать дальнейших протестов Дедди. Затем он позвонил Пенни, которая была счастлива принять у себя в доме любую знаменитость. И в последнюю очередь Либра сказал об этом Джерри.

Джерри восприняла это сообщение без особого энтузиазма, но согласилась. Она просто не выносила Сливки Общества, но Шальной Дедди ей нравился. И Либра мог сказать со всей определенностью, что она испытывала облегчение от того, что была избавлена от необходимости решать, проводить или не проводить выходные с Диком или в ожидании его появления — Либра не знал точно, на какой стадии находятся их отношения.

— Мне взять с собой Бонни? — спросила она. — Она любит бывать за городом.

— Это побережье, — ответил Либра. И я не хочу, чтобы она загорела. А если ее держать на вилле, то ей придется пить со всеми этими пижонами. Пусть лучше остается дома, если ты, конечно, думаешь, что мы можем ей доверять.

— Конечно можем, — сказала Джерри. — Я ей доверяю. И она будет очень рада, узнав, что мы доверяем ей настолько, что оставляем одну. Это же будет в первый раз. Ей это должно пойти на пользу.

— Отлично, — сказал Либра. — Ты свободна. Я — в спортзал.

Но в спортзал он не пошел. На полпути он переменил решение и отправился в магазин Генри Бендела. Его любила Лиззи. Он купил соблазнительное бикини, прозрачную рубашку, модный костюм с шортами, пуловер с короткими рукавами и очаровательную блузку для Джерри, расплатившись наличными, и отослал ей подарок на дом. Ему было неловко вручать его лично. На карточке он написал: «Поздравляю с Днем Независимости!» хотя было уже начало августа. Он гадал, если бы Джерри была его дочкой, хотел бы он спровоцировать роман между ней и Шальным Дедди. Ответа на этот вопрос он не знал. Он не знал, как повел бы себя настоящий отец. Но любить Джерри Либре нравилось. Это наполняло его теплом и мягкостью. Не считая Лиззи, Джерри была единственной девушкой в его жизни, к которой он испытывал искреннее чувство. Он не знал, почему она ему нравилась, но от этого ощущения ему становилось лучше на душе. Он попросил завернуть подарок в самую красивую оберточную бумагу, какая только есть в магазине.

Глава 14

— О, Бонни, ты прекрасна! — сказал Винсент Абруцци самому себе, разглядывая свое отражение в новом платье в зеркале примерочной магазина в Гринвич-Вилледж. Его все еще немного смущало заходить в женские магазины и интересоваться платьями, а еще больше он смущался их примерять. Сперва он обычно забирал платья домой без примерки, робко спросив разрешения у продавщицы вернуть его на следующий день, если его подружке оно не подойдет. Он знал, что его пол — вне подозрений, но продолжал испытывать панику каждый раз, когда переступал порог примерочной, уверенный, что кто-нибудь войдет, и увидит его и тут же выведет на чистую воду.

Платье было восхитительным, и он его купил. Затем он направился дальше и зашел в магазин для педерастов, чувствуя себя здесь гораздо более уверенно и попросил показать ему брюки клеш.

— Вам не удастся примерить их сегодня, — заметил обслуживающий его трансвест. — Девушкам не разрешается пользоваться примерочной по субботам. — Я такая же девушка как и ты, Мэри, — сказал Винсент.

— О, прости. Ты слишком похож на настоящую женщину.

Винсент хотел добавить: «Увидишь меня в „Воге“ в следующем месяце», но сдержался и направился в примерочную с несколькими парами брюк. Они сидели великолепно и он их купил. А еще купил два шелковых шарфа, которые можно было повязывать как маленький галстук, и которые очень подходили к блузкам, уже имеющимся в гардеробе Винсента. Покрой брюк был женским. Винсенту нравилось, что современная одежда была нейтральной — она оставляла возможность окружающим догадываться о его половой принадлежности — пусть считают его девушкой, если хотят, это не его вина.

— Одеколон? — спросил продавец, нацелившись на него из пульверизатора.

— Нет! — Винсент ненавидел мужские одеколоны. По мнению Винсента, им могли пользоваться только настоящие мужчины.

— Возьми так, бесплатно. Потому что ты такая хорошенькая.

Винсент взял. Сохранит его до плохих дней. Продавец назвал его «хорошенькой». Большинство трансвестов ненавидели его из зависти, потому что он делал то, на что другие не отваживались. Он был счастлив и ему безумно льстило, что продавец отнесся к нему с симпатией. За это он послал ему знаменитый взгляд Бонни и слегка улыбнулся.

— Спасибо.

— Не стоит, куколка. Желаю удачи.

В центр Винсент отправился на метро — так было быстрее и дешевле. Он мог позволить себе взять такси, но в дневное время предпочитал пользоваться метро, а сэкономленные деньги тратил на одежду. Винсенту хотелось знать, когда же он наконец закончит выплачивать мистеру Либре пресловутые пятнадцать тысяч долларов за украденный костюм, и он надеялся, что это произойдет не слишком поздно, когда он еще не потеряет свою привлекательность и сможет носить то, что ему безумно хотелось приобрести в дорогих магазинах. Сегодняшние его покупки — плод многонедельного недоедания и хождения пешком. Когда его приглашали на свидания или он выходил куда-нибудь с Джерри, то наедался до отвала, чтобы потом меньше страдать от голода. Он боялся похудеть — тогда его ноги потеряли бы свою женскую форму.

Платформа метро была пуста. Он дожидался поезда, разгуливая по ней взад и вперед. Стенка была заклеена объявлениями, поперек которых были написаны мысли местных романтиков. Кто-то из них написал большими буквами: «Бог есть любовь».

Винсент огляделся по сторонам, убедился, что поблизости никого нет, достал помаду из сумочки — Джерри все-таки убедила его носить сумочку, хотя Винсент продолжал считать это самым ужасным для мужчины — перечеркнул слово «Бог» и надписал сверху «Слава». «Слава это любовь».

«Вот в чем все дело, — прошептал Винсент. С грохотом подкатил поезд, и Винсент вошел в вагон, напевая какой-то мотивчик.

Квартира оказалась пуста. Он развесил свою новую одежду и пустил в ванную теплую воду с пеной. Джерри уехала на выходные с клиентом мистера Либры на побережье. Перед отъездом она сказала, что оставляя его одного, они с мистером Либрой оказывают ему огромное доверие. Он был польщен. Но Винсент скучал по Джерри и очень хотел, чтобы она пригласила его с собой, хотя ненавидел солнце и знал, что не будет чувствовать себя комфортно в доме на побережье, вместе с «нормальными» людьми. Он включил проигрыватель и забрался в ванну, где нежился до тех пор пока не кончилась пластинка. Он побрил ноги и спустил воду. Завернувшись в большое полотенце, Винсент вернулся в гостиную, переменил пластинку, снова наполнил ванну, забрался в нее и вымыл голову.

Пока сушились волосы, он рассматривал в зеркало свою верхнюю губу не появилась ли на ней какая-нибудь растительность? Ошибки быть не могло над верхней губой появился легкий пушок. Первой его реакцией был ужас, сменившийся любопытством и даже робкой гордостью. Он мужал! Усики — это противно, но он видел немало женщин с усиками, куда большими, чем у него. И что же он будет с ними делать?

Он нашел депилятор Джерри, размазал его по губе и подождал столько, сколько было указано в инструкции, а затем все смыл. Что же за состав она использует? Его усики остались на месте. Он снова посмотрел в инструкцию. «Не использовать повторно», — гласила она. Только аллергии ему не хватало — тогда он не сможет вечером выйти.

С видом утерянной невинности Винсент полез за безопасной бритвой, поставил новое лезвие и размазал по лицу крем для бритья. Хорошо, что Джерри такая запасливая, косметики в ее доме больше, чем в иной аптеке. Он еще никогда не брился и жутко боялся порезаться. Он аккуратно провел бритвой по губе и волосы исчезли как по волшебству. Он опять был безупречной Бонни Паркер! Ура! Он стер остатки крема салфеткой, затем уселся под кондиционером и, слушая музыку, стал снимать свои накладные ресницы, аккуратно складывая их в пластиковую коробочку. За окном садилось солнце, и ему вдруг захотелось домой. Может, ему съездить домой и сделать маме сюрприз? Его глаза наполнились слезами. Он скучал по маме, он скучал по Джерри, он ненавидел субботние вечера.

Зазвонил телефон. Винсент выждал три звонка и снял трубку.

— Алло.

— Бонни?

— Да.

— Это Дик.

Да неужели! Дик Девойд, старый кобель, длинный нос, лысая башка, потаскуха сортирная! Винсент ничуть не удивился.

— Как дела? — спросил он.

— Хорошо, спасибо, — ответил Дик. — А что ты делаешь?

— Ничего. А что ты делаешь?

— Пью с друзьями. Не хочешь ли присоединиться?

Дик хочет, чтобы Винсент познакомился с его друзьями! Интересно, а звезды там будут? Винсент любил встречаться со знаменитостями.

— Но я не одета, — сказал он.

— Приходи в чем есть. Все не формально, — бодро сказал Дик. — Поспеши… они очень хотят с тобой познакомиться.

— Почему?

— А почему нет?

— Мне нужен час, — сказал Винсент/Бонни и повесил трубку. Он слегка накрасился: немного туши на ресницы и тон. Затем он решил наклеить накладные ресницы и начал все сначала. Винсент нервничал. После вечера с Джерри он не встречался с Диком. Тогда он сбежал, потому что понял, что Дик хочет устроить тройку, а так поступить с Джерри он не мог. Джерри была хорошей девушкой и любила Дика. Но какого черта? Он пойдет туда сегодня и посмотрит, что получится. А ничего не получится. Он только промоет Дику мозги. Интересно, захочет ли Дик лечь с ним в постель? А хочет ли он сам переспать с Диком? Ни за что на свете. И все же интересно.

Он решил надеть новые белые брюки и белую блузку Джерри, которая ему очень нравилась. А еще повязать новый шарф, чтобы прикрыть кадык. Он натянул белые кожаные спортивные туфли, чтобы было легче ходить. Волосы уже высохли и теперь блестели. Он еще раз расчесал их и слегка покрыл лаком. Затем подушился за ушами, сунул флакончик в сумку и посмотрел на себя в зеркало в последний раз. Ни за что не догадаешься, кто он на самом деле. Прекрасно. Бонни Паркер — воплощение красоты.

Адрес Дика был записан в его маленькой записной книжке. (Он записал его совершенно автоматически после вечера в его квартире.) И отправился в путь.

Гостями Дика оказались какой-то молодой толстяк и стервозного вида девица. Ее волосы были перекрашены и она с откровенной завистью посмотрела на естественный цвет волос Бонни. До прихода Бонни она явно считала себя красавицей. У толстяка глаза полезли на лоб.

— Бонни, — представил ее Дик. — А это Стив и Траффи.

Траффи! Ну и имечко! Но Стив ей понравился. У него было толстое брюшко, но зато красивое лицо и очень сексуальные бакенбарды. «С ним я бы могла, — подумала Бонни. — И с этим, — она перевела взгляд на Дика, — если захочу».

Стив вскочил, чтобы приготовить Бонни выпить, но Дик его опередил. Бонни устроилась в кресле немного в стороне от остальных, закинула ногу на ногу и стала ждать. Она молчала. Дик подал ей стакан и она прошептала:

— Благодарю, — но не улыбнулась.

Косметика была наложена еще не так давно, и Бонни чувствовала себя напряженно. Из разговора сразу стало ясно, что Дик не рассказывал никому о том, что Бонни — мальчик. Стив из кожи лез, стараясь выглядеть остроумным. Траффи совсем сникла. А Бонни продолжала молча сидеть, потягивая напиток из своего стакана и глядя на мужчин своими бездонными синими глазами. Она ждала и наслаждалась. Дик подошел и устроился на ручке ее кресла. Она ему нравилась! Ну и чудесно! Что ж, он не так уж плох. «Может я и пересплю с ним», — подумала Бонни.

Она подумала о Джерри. Она не считала, что ведет себя плохо по отношению к Джерри, придя сюда и даже собираясь лечь с Диком в постель. Ведь Джерри — девушка, и у нее свои преимущества. Если Дик хотел ее, Бонни, вместо Джерри, или вместе с Джерри, то это же не значит, что она похищает у нее мужчину. Похитить мужчину у девушки может только другая девушка. А Бонни не девушка. Если Дик хочет ее, значит он хочет мальчика. Это же совершенно разные вещи. Одно другого абсолютно не касается, Бонни бы никогда не ревновала, если бы ее мужчину увела девушка. Она бы наверное расстроилась, растерялась, но не больше. Нет, ничего нет тут плохого и скотского, что она здесь с Диком. Если Дик — старый клозетный педераст, то она просто это выяснит раз и навсегда. Бонни хоть и настаивала, что все ее любовники были нормальными мужчинами до встречи с ней, сама-то она знала, что они были обычными педерастами! Педерастами. К чему обманывать себя? Раз они шли с ней в постель, значит они — педерасты. Они могли убеждать себя: «Она же так похожа на девушку, поэтому буду считать ее женщиной, несмотря на ее член». Именно поэтому они и были педерастами.

Бонни принялась разглядывать комнату Дика, уже погрузившуюся в сумерки. Она была обставлена со вкусом, но на квартиру гомосексуалиста не походила. Никаких глупостей в ней не было, как и ничего супермужского. Чудесная квартира. Никто в гей-барах о нем не слышал. Скорее всего он все-таки нормальный. Всего лишь небольшие отклонения, которое проявились лишь при встрече с Бонни. Бонни жалела Джерри не из-за того, что пришла к Дику, а потому, что Дик был дерьмом, а Джерри — чудной девушкой и заслуживала настоящего мужчину, который любил бы ее, женился бы на ней и подарил бы ей детей. Старый хрыч, длинный нос, лысая башка! Бонни ему устроит! Винсент ему устроит! «О, да, я хочу», — думал/а Винсент/Бонни, глядя на Дика невинными похотливыми глазами. «Я тебя отделаю, старый дерьмоед, кобель, большой нос, лысая башка! Я тебя так отделаю за то, что Джерри плачет по ночам, думая что я не слышу. А когда я с тобой закончу, то займусь твоим дружком Стивом. Он тоже прехорошенький».

Оказалось, что Траффи — актриса, а Стив — адвокат Дика. Бонни раньше никогда не видела Траффи, поэтому тут же перестала обращать на нее внимание. Но Стив продолжал интриговать ее. С адвокатами ей бывать еще не доводилось. Но она напоминала себе, что должна держать себя в руках ради дела — совращения Дика Девойда, — и с удовольствием заметила, что хоть она и держала себя на расстоянии от всей компании, те стали подтягиваться к ней: сперва Дик, затем Стив, а вскоре слева замаячила и Траффи.

Траффи и Стив прихватили с собой травку и теперь курили. Дик с деланным ханжеством отнесся к ней (старый педераст! боишься, что ничего не сможешь, если забалдеешь!), затянулся один раз и сказал, что предпочитает мартини. Бонни притворилась, что ей безразлично, но закурила — ей больше нравился кайф от травы, чем от алкоголя. А потом, как всегда после травки, она почувствовала голод.

— А мы не перекусим? — спросила она.

— Конечно, конечно, — ответил Дик, вскакивая. Через две минуты они уже были на улице. Сегодня вечером слово Бонни было законом для Дика, и ей это нравилось.

Они опять направились в тот ресторанчик, где Бонни уже была с Диком и Джерри. Бонни заказала свои любимые спагетти, но после двух вилок обнаружила, что больше ничего съесть не может. Она начала нервничать. Дик как обычно болтал, пытаясь очаровать и покорить всех, и Бонни вдруг понравился его голос. Если бы она не знала, какой он кусок дерьма, он бы ей даже понравился. У него море обаяния. Не случайно в него влюбляются все девицы. Она уже исследовала его туалет, но ничего в нем не обнаружила — он был слишком скрытен и хорошо воспитан, чтобы афишировать свою сущность. Но она все узнает попозже. Она заставит его переспать с собой. Она сведет его с ума и уничтожит.

Она вспомнила одного педераста, с которым встречалась. С ярко выраженными мужскими чертами, самец из самцов. А в постели попросил ее трахнуть его! Бонни была в шоке! Бонни конечно сделала, как он просил, из чистого любопытства. Но ей это не понравилось. А потом она использовала его только в роли почетного эскорта. На большее он не годился. Вот бы все удивились, если бы узнали, что такой громила — обычный педераст! Хорошо бы и Дику внушить эту мысль. Но настолько переделать его, наверное, невозможно. Нет, она всего лишь заставит Дика влюбиться, а уж потом сделает из него настоящего педераста! Она завоюет еще одного, а Джерри будет отомщена.

Бонни нравилось быть в нормальных ресторанах с нормальными людьми. Они наслаждались всеобщим вниманием. Все любовались ею, не догадываясь о том, кто она такая. Она нервничала, но была счастлива. Наверное, она и вправду станет большой звездой со временем. Мог ли мечтать об этом маленький гей из Ирвингтона, прятавшийся дома как крот… большая кинозвезда! Благослови Бог мистера Либру! Благослови Бог Джерри, и всех этих людей, которые были так добры к ней/нему, бедному Винсенту. Разве люди злые? Они добрые! И жизнь прекрасна. Как повезло ему/ей родиться на свет, пусть извращенцем, но красивым извращенцем! Благослови Господь Флаша, надевшего первый парик на его голову! Благослови Господь его отца, который никогда не играл с ним в бейсбол. Благослови Господь его мать за то, что она покупала ему куклы. Благослови Господь самого Господа.

Стив и Траффи собирались на ночной сеанс в кино. А Дик повел Бонни к себе, даже не поинтересовавшись ее желанием, и Бонни спокойно пошла.

В квартире Дик зажег свет и включил музыку, приготовил им обоим выпить и сел на диван. Ничего умного Бонни в голову не приходило, и она принялась пить. После двух бокалов ее развезет. Но так надо. Ей нужно напиться. Предстоящего Бонни немного побаивалась.

— А мне никак не поверить, что ты парень, — сказал Дик. — Для меня ты всегда будешь девушкой. Да и кто поверит, что ты парень?

Бонни улыбнулась.

— У меня для тебя подарок, — сказал Дик и вынул что-то из ящика стола. Две ампулы амилнитрита. Одну ампулу он вставил в ингалятор и протянул ее Бонни.

Амилнитрит Бонни любила. Это был ее любимый наркотик. Она поднесла ингалятор к носу и жадно вдохнула.

— Ты что, целую дозу… — удивленно воскликнул Дик.

Бонни ждала. А затем оно наступило. Она уселась на пол и засмеялась. Все было изумительно и она ощущала счастье.

Дик подобрал с полу брошенный Бонни ингалятор.

— Хорошо, что у меня их целая коробка, — сказал он. — Ты, оказывается, наркоманка.

Раз он был таким добрым, она тоже решила с ним поделиться — вытащила из сумочки двух «дроздов» и предложила одну таблетку Дику. Дик проглотил таблетку, запив ее мартини. Они сидели на полу и улыбались друг другу в ожидании, когда подействуют наркотики.

— Давай я выберу пластинки, — сказала Бонни, нетвердым шагом направляясь к проигрывателю. Она вытащила свои любимые альбомы-пластинки с записями самых сексуальных исполнительниц — Арет Франклин и Дайаны Уорвик. Потом увидела последнюю запись «Шелков и Сатинов» и тоже отложила ее в сторону.

Дик убрал пластинку.

— Не ставь это.

— А почему?

— Для этой музыки я не в настроении.

Бонни знала, что Дик крутил роман с Силки Морган. «Ах, тебе стыдно, бедный старый педераст, — подумала она удивленно. — Хорошо, устроим схватку характеров».

— А мне нравится, — сказала Бонни. — Пожалуйста?

— Хорошо, — согласился Дик, возвращая пластинки.

Он стал уже воском в ее руках.

— Я хочу еще выпить, — прошептала Бонни.

Дик налил еще по бокалу и отнес их в спальню. Затем откинул покрывало. Бонни последовала за ним и погасила свет, оставив один маленький ночник. Ей вовсе не хотелось шокировать его до смерти. Дик спокойно раздевался. Он вел себя так, будто это было для него самым естественным делом — быть в своей спальне с девушкой, которая на самом деле была парнем. Сладкий голос Дайаны Уорвик доносился из колонок. Бонни сняла накладные ресницы и положила их на тумбочку. Она не любила заниматься сексом с фальшивыми ресницами. Дружок-гей как-то предупредил ее, что они могут случайно попасть в глаз и можно ослепнуть. Она посмотрела на Дика, не разочарован ли он, но тот, казалось, ничего не заметил. Свет был тусклым, так что возможно он не обратил внимания. Хорошо, что у нее свои ресницы тоже длинные.

Он лежал на кровати обнаженный. Хорошо, посмотрим, что же у тебя есть»! «Боже, он убьет меня этим, — подумала Бонни. — Я буду кричать от боли.» — Она сняла всю одежду, кроме трусов и забралась под простыню, натянув ее повыше, чтобы скрыть отсутствие груди.

Бонни выработала в постели особую манеру поведения. Все мужчины обычно видели только ее лицо и плечи. Она пыталась поддерживать иллюзию до самого последнего момента, и действительно стеснялась своего тела. В обнаженном виде она не была похожа ни на мальчика, ни на девочку. Ни груди, ни мускулов. Всего лишь бледный худенький ребенок. Вообще ничего. Как обычно, она ждала, что Дик начнет первым.

Напротив кровати над низким туалетным столиком висело большое зеркало, и Бонни видела в нем свое отображение. А потом образ Бонни исчез, и остался только Винсент. Винсент-педераст. И ни намека на возбуждение. В сердце закрался страх. Он потянулся своей худой бледной рукой за стаканом, и пролил несколько капель на пол.

Дик был уже готов. — Посмотри на него, — сказал Дик нежно, испытывая любовь к самому себе. — Правда, хорош? Тебе он нравится? Не хочешь с ним чем-нибудь заняться?

— Нет, — робко прошептал Винсент.

— А почему ты в трусах? — спросил Дик. Он протянул руку и попытался их стащить. Винсент двумя руками удерживал их на месте, желая сохранить хоть остаток иллюзии. — Это глупо, — шептал Дик. — Сними их. Иди сюда.

— Нет, — откликнулся Винсент. — Оставь меня в покое. — Он ждал, когда Дик начнет его целовать, обнимать, делать то, что обычно делают мужчины. Они любили целовать его часами, потому что у него был прекрасный, чувственный рот. Винсент был чемпионом по поцелуям. На остальное он обращал мало внимания, но целоваться любил.

Дик робко играл с его волосами. Они посмотрели друг другу в глаза.

— Ну дотронься же, — сказал Дик.

Винсент протянул руку и взял его. Какое падение! Он не станет обслуживать этого педераста! Он нагнулся над Диком и попытался поцеловать его в губы. Дик отшатнулся.

— Я не могу целовать тебя, — сказал Дик, извиняясь. — Я могу сделать другое… я трахну тебя… но я не могу целовать мальчика. Я же нормальный.

Винсент покраснел от гнева и унижения. На свете не было мужчины, который не хотел бы его поцеловать, а этот прыщавый гнусный ублюдок думает, что это унижает его мужское достоинство! Вот потеха! Волны гнева и отвращения затапливали Винсента.

«Ты поцелуешь меня, Мэри, даже если это будет последняя вещь, которую ты сделаешь», — подумал он в ярости.

И он начал трудиться над Диком. Он делал все, что ненавидел, но знал, что Дику понравится. Дик совсем лишился рассудка. Чем больше Дику это нравилось, тем больше Винсент его ненавидел. Он должен довести этого гада до такой степени, что он захочет поцеловать его, и поцелует… поцелует… Дик потянулся за тюбиком вазелина, который заранее положил в изголовье. — »Нет, ты не сделаешь этого, ты же убьешь меня», — подумал Винсент.

Винсент все еще оставался в трусах. Дик опять попытался их снять, повторяя:

— Пожалуйста, пожалуйста… пожалуйста…

— Я устал, — сказал Винсент. — Я хочу спать. — Он откатился в сторону, как ребенок прижал к себе подушку и закрыл глаза.

— Пожалуйста, — просил Дик.

«Проси меня, проси, Мэри», — подумал Винсент и нежно улыбнулся. Сквозь ресницы он видел, как Дик подполз к нему с ампулой амилнитрита и поднес ее к его носу. Винсент глубоко вдохнул и поплыл, отпустив подушку. Дик тоже сделал вдох из ингалятора и закрыл глаза. «Сейчас!» — подумал Винсент. Он мягко потянулся к Дику, расслабившись и обмякнув в его руках, как на это способна только женщина. И когда Дик открыл глаза, лицо Винсента превратилось в лицо Бонни. Перед ним были ее огромные синие глаза, глубокие и нежные.

И тогда Дик поцеловал его.

Винсент победно выдохнул, обретя уверенность в себе — его было покачнувшийся мир вновь обрел стабильность. А вот для Дика мир больше никогда не будет стабильным. И он никогда уже не сможет ощутить уверенность.

Глава 15

Субботним утром Джерри Томпсон и Шальной Дедди послушно сели на заднее сидение лимузина Сэма Лео Либры с кондиционером и позволили увлечь себя из жаркого пекла августовского Нью-Йорка в настоящий ад. Они оба боялись предстоящих выходных на Лонг-Айленд в компании Пенни и Питера Поттер. Чистенькие и аккуратные, в нарядной одежде они смотрели в окно на проносящиеся мимо знакомые пейзажи города и чувствовали себя двумя детьми, которых выпроваживают на каникулы в ненавистный летний лагерь. В машине был оборудован бар и играл магнитофон. Они пили утренние освежающие коктейли: Джерри — водку с тоником; Шальной Дедди — скотч со льдом.

— Забавно, но я никогда не думала, что вы пьете, — сказала она.

— Не пью при Элейн. Стараюсь подавать ей хороший пример, но это не действует, — он вздохнул и прикурил им обоим сигареты. — Вы уверены, что вам хочется туда ехать? Я бы с большим удовольствием направился в Плейленд.

— И я, — согласилась Джерри.

Шальной Дедди потянулся и опустил стекло, отделявшее их от шофера.

— Отвезите нас в Плейленд.

— Мы поедем в Лонг-Айленд, сэр, — ответил шофер. Он был высоким молодым парнем, похожим на шпиона из кинофильмов. — Нас похитили как малолетних детей, — сказал Шальной Дедди. Он вытащил из бумажника банкноту и протянул ее в открытое окошко. — Мы шпионы. Поворачивай и вези нас в Плейленд. И никаких вопросов. — Да, сэр, — тут же согласился шофер, пряча деньги в карман.

— Наемник продажный, — сказал Шальной Дедди. — Боюсь, он правда нам поверил.

Джерри хихикнула. Она вдруг почувствовала себя свободной. Это было такое облегчение — не ехать к Поттерам и не видеть отталкивающих женщин от Гуччи-Пуччи-Франко, с их натренированными телами и визгливыми голосами; не болтать о людях, которых она в жизни не видела, и о местах, в которых она никогда не побывает, потому что не захочет, так как там все то же самое, что она уже видела. А их бесполые мужья, жиголо и любовники! Она просто уверена, что ни один из них никогда не был в Плейленде.

Запертая в машине, Джерри чувствовала себя свободной от Дика и своих переживаний. Они все еще иногда встречались. А он звонил даже чаще, чем раньше, просто сказать ей «привет», но оба знали — волшебство любви кончилось. Она хотела, чтобы он просто исчез. Мужества прогнать Дика ей не хватало, она надеялась, что со временем устанет от него и разойтись будет гораздо легче. Но это не получалось. Он ей нравился. Ей нужен был хоть кто-нибудь, кто бы ей нравился. Она бы никогда не призналась себе в том, что легла в постель с человеком, который ей не нравится, да еще мечтала о том, чтобы выйти за него замуж!

— Элейн в Вегасе, — сообщил Шальной Дедди.

— Я знаю.

— Может быть она там останется и получит развод.

— А вы этого хотите?

— Очень, — сказал он. — Ни о чем больше и не мечтаю. Я стану просто счастливцем. Нашла бы она там кого-нибудь и влюбилась! — мечтательно произнес он. — Сколько же может все это продолжаться…

— Может и влюбится, — сказала Джерри.

— Мне конечно стыдно, но нельзя же постоянно друг друга унижать. Я видел, конечно, браки без обоюдного унижения. Кому-то это удается, мне нет. Никогда не выходи замуж, Джерри.

— О'кей.

— Ты влюблена в Либру?

— В Либру?

— Я просто спросил…

— Ты ведь мало меня знаешь? — спросила она.

Он серьезно посмотрел на нее, как-будто и вправду видел ее впервые.

— Да, мало… Ты, должно быть, любишь другого парня.

— Любила…

— Но не Либру… О… Дик?

Она кивнула.

— Он — пустышка, — сказал Дедди, пренебрежительно махнув рукой.

— Ты так считаешь?

— Да. Он скользкий и прилизанный. Я таким не доверяю. Они ведут себя так, будто отрепетировали свою жизнь заранее.

Джерри рассмеялась.

— А что ты думаешь о скользких женщинах?

— Все женщины — скользкие, — восхищенно сказал Шальной Дедди. — Даже молодые. И мне это нравится.

Она конечно знала, что Шальной Дедди — любитель молоденьких девочек (если верить Либре). Она посмотрела на него. В этом мужчине-ребенке чувствовалась какая-то неистребимая непосредственность. Джерри это нравилось. Он вел себя по-дружески. В его присутствии она чувствовала себя спокойно. Казалось, он заранее готов ею восхищаться, кем бы она не была. А это ощущение она испытывала с очень немногими мужчинами. И он так талантлив! Бедный парень! Ей так хотелось, чтобы он был счастлив. — Не могу понять, почему я до сих пор женат, — сказал он. — А ты была замужем?

— Нет.

— Считается, что женщины всегда хотят замуж, — сказал он. — Когда я влюбляюсь, то всегда хочу жениться. А это очень дорогое удовольствие. Я имею в виду развод. Не брак. Мне нравится быть женатым, я люблю супружескую жизнь, но когда женщины выходят за меня замуж, то они почему-то начинают думать, что брак — это один сплошной праздник… или даже лучше… праздника нужно дожидаться. А в браке ничего не нужно дожидаться, вот он я — под боком. А как женишься, уже не сбежишь. Я по крайней мере не могу. И ничего не поделаешь.

— Может тебе стоит попробовать жениться на взрослой женщине? спросила Джерри.

— Может быть.

Он налил себе еще виски.

— А ты знаешь сколько мне лет?

— Думаю, что да.

— Сорок, — сказал он смущенно. — Это секрет, но мне — сорок.

— Никогда бы не подумала.

— Я этого не чувствую, — сказал он. — Привык думать, что сорок — это уже зрелость! Люди в сорок уже многое знают. А у меня — никакого опыта. Ты понимаешь, что фактически сорок — это уже середина жизни?

— Не расстраивайся так, — сказала Джерри. — Если бы твой возраст фактически этому соответствовал, ты не бы писать сценарий для вашего шоу, и даже в нем не участвовал бы.

— Все равно это угнетает, да? — сказал он, но настроение у него улучшилось: Дедди выглянул в окно, мурлыкая себе под нос какую-то мелодию. — Мне всегда нравилось колесо обозрения, — сказал он. — А теперь все развлечения похожи на испытательные тесты для астронавтов. Пристегивают тебя ремнями и крутят до умопомрачения, и называют это каруселью. Это же дико! Тебе когда-нибудь было нехорошо, когда ты каталась на колесе обозрения?

— Нет, я просто боялась высоты.

— И я. Мне нравится Грот Любви. Там не страшно. И я любил лодки. А еще — метание стрелок. Я всегда выигрывал.

— А я люблю сладкую вату.

— О! И я! — Шальной Дедди оживился. — Начнем с того, что поедим вату. И яблочное желе. Я проголодался. А ты?

— Просто умираю с голоду. Как обычно не позавтракала. Проспала.

— Мы пьем на пустой желудок, — довольно сказал он. — Ты любишь делать вещи, которые все считают вредными? Типа «пить на пустой желудок»? Или есть что-нибудь маринованное вместе с мороженым?

— Я не чувствую себя пьяной, — сказала Джерри. — А ты?

— Конечно, нет. И откуда люди только знают, что вредно, что полезно? Они же сами боятся попробовать.

— Ага. Вроде этой идеи насчет того, чтобы не ехать к Сливкам Общества, — поддержала его Джерри. — Самая лучшая идея, которая только могла возникнуть…

— А я знал, что не поеду, — сказал он. — Мне просто хотелось доставить приятное мистеру Либре, но я думаю, что для меня это чересчур. Я и так много работаю. Мне приходится заниматься всякой ерундой, которую я ненавижу: даю интервью и стараюсь быть любезными с людьми, которым плевать на меня с высокой горки… ты знаешь, я говорю про тех людей, кто трется вокруг тебя, когда ты становишься звездой и ждет твоего малейшего промаха, чтобы тут же тебя возненавидеть. Когда ты — никто, никого не волнует, как ты себя ведешь, будь хоть последним дерьмом или педиком. Тебя даже иногда пожалеют. Но попробуй только прославиться! Тогда все только и ждут, чтобы дать тебе пинка под зад за малейшую оплошность! Скажешь что-нибудь в шутку, они тут же превратят это во что-то серьезное и напечатают! Поэтому стараюсь не встречаться с ними, когда не работаю. На вечере у Сливок Общества меня бы засыпали вопросами, ответы на которые никому из них не интересны. Я ведь для них — просто развлечение. Я же не гость. Никого не заботит, хорошо ли я провожу время. Они заставляют меня чувствовать себя виноватым за то, что я у них в доме, ем их пищу, пью их напитки, дышу их воздухом… Они делают из меня идиота, потому что заплатили за это. А после моего ухода говорят своим друзьям: «Вы только посмотрите, это не звезда, а какая-то кукла!»

После этих слов Дедди понравился Джерри еще больше.

— Да пошли они к черту, — сказала она. — У нас впереди прекрасный день!

Он улыбнулся ей.

— Да. Ты очень хорошенькая. И у меня никогда не было девушки с веснушками.

Когда лимузин припарковался на стоянке Плейленда, они просто умирали от голода. Народу было полно: подростки в одиночку и группами, семейства с детишками и корзинками для пикника. На улице была жара градусов под девяносто, но это, казалось, никого не трогало. Шальной Дедди отпустил шофера перекусить и попросил вернуться через час.

Они начали с пиццы, потом принялись за хот доги, запивая все это колой и в конце концов взяли мороженое. Им уже ничего не хотелось, но они купили вату и яблочное желе, как было решено еще в машине.

Шальной Дедди подарил Джерри пластикового динозавра и предложил поискать колесо обозрения.

— Потом пойдем в Грот Любви, хорошо?

— О'кей, — согласилась Джерри.

— А потом в комнату смеха.

— О'кей.

— Да брось ты это желе, если не можешь доесть, — вдруг заявил Шальной Дедди. Они посмотрели друг на друга и рассмеялись. А потом выбросили недоеденные остатки в бачок для мусора, закурили и почувствовали приятное облегчение.

Четыре девочки прошли мимо, а потом вдруг замерли, глядя в сторону Дедди.

— Эй! — сказала она. — Да это же…

— Нет, — ответил он.

— Да, это он! Посмотрите, посмотрите! Это Шальной Дедди!

Девчонки завопили от восторга. Люди стали оборачиваться.

— Это же Дедди! Посмотрите, это Дедди! Можно мне автограф? Дедди тут же вспотел и, слабо улыбнувшись девчонкам, потащил Джерри в сторону комнаты смеха.

— Вам нужно купить билеты, — вцепился в них контролер.

— Сколько?

— Вы должны купить их вон там, — он указал на кассу, перед которой выстроилась длиннейшая очередь. Он никогда не слышал о Шальном Дедди и поэтому оставался совершенно спокойным.

— Давайте, я заплачу вам, — предложил Дедди.

— Билеты продаются в кассе.

Вместо четырех, их теперь окружала уже дюжина подростков. Они кричали и смеялись от восторга. Дедди схватил Джерри за руку, и они побежали к озеру. За ними устремилась толпа детей. К погоне присоединялись все новые и новые подростки. Многие уже не знали куда и зачем бегут, главное было бежать. ШАЛЬНОЙ ДЕДДИ!

— Может все-таки дать им автографы? — спросила Джерри.

— Тогда мы никогда отсюда не выберемся, — ответил он.

ШАЛЬНОЙ ДЕДДИ! Девчонки вопили, лица их покраснели от напряжения, рты раскрылись и никак не могли закрыться. Они устремились в погоню за любимым идолом, мелькали их ноги: толстые в коротких шортах, тощие в мини-юбках, загорелые, бледные, несколько пар черных. ДЕДДИ! Они забыли о своих мальчиках, с которыми пришли развлекаться. ШАЛЬНОЙ ДЕДДИ-И-И-И-И! У озера выстроилась очередь желающих покататься на лодках. На вопли детей стали оборачиваться взрослые. Дедди потащил Джерри обратно к стоянке.

Там стоял лимузин, большой, серебристо-серый, внушительный и такой безопасный. За рулем сидел шофер, поедая гамбургер. Работал кондиционер. Дедди распахнул дверь, втолкнул в машину Джерри и втиснулся вслед за ней, одновременно захлопывая и блокируя дверцу. Дети обступили лимузин, пялились в окна, разглядывая их словно рыбешек в аквариуме. Некоторые знали, кто сидит там, некоторые — явно нет, им просто нравилось преследовать, окружать машину и брать ее на абордаж.

— Увози нас отсюда, — приказал Шальной Дедди шоферу.

Шофер включил двигатель и чуть подал машину вперед. Дети стали сыпаться с машины, как перезрелый виноград.

— Извини, — обратился Дедди к Джерри.

— За что?

— Но мы же не смогли сходить туда, куда собирались. Надо было мне бороду приклеить, что ли… Я не думал, что они меня узнают. Я уже Бог знает сколько лет не был в Плейленде. Я именно поэтому хотел сегодня туда поехать.

— Они не знают, что ты сюда не ездишь. Они думают, что ты все время там бываешь, потому что твой телевизионный персонаж бывает там постоянно. — А я поэтому не могу теперь отдохнуть в Плейленде, — сказал он с сожалением.

— Куда едем, сэр? — обернулся к ним шофер.

Шальной Дедди выглянул в окно и посмотрел на удаляющийся от них Плейленд.

— О чем вы думаете? — спросила Джерри.

— Я думаю, что это настоящее наказание, — сказал Дедди. — Как тебя зовут? — обратился он к шоферу.

— Мелвин, — ответил тот.

— Мелвин, — вези нас на Лонг-Айленд, куда собирался. Там меня, по крайней мере, ненавидят, в отличие от Плейленда.

Шофер повернул в указанном направлении.

— Ты читала когда-нибудь «1984»? — спросил Дедди у Джерри.

— Да, в школе.

— Помнишь, там написано, что у каждого есть свой страх. Помнишь, того парня с крысами? Он любил девушку. А Большой Брат запер его в комнате с крысами, которых он боялся больше всего на свете. И тогда парень закричал: «Убери крыс, я никогда не буду ее больше любить». То же самое я чувствую в толпе. Толпа для меня — это крысы. Я не против толпы в магазине или где-нибудь еще. Но если это толпа поклонников, людей, которые узнали меня, я впадаю в панику.

— Но они любят тебя, — сказала Джерри.

— Любят меня? Ты так думаешь? — он уставился на нее. — Эта любовь мгновенно может превратиться в ненависть. Я тебе расскажу, что случилось однажды. Кто-то меня узнал, потом меня узнали все вокруг, а затем к ним бросились остальные, думая: «Там на что-то смотрят. И мне надо посмотреть!» Я же — развлечение для них. Они ждут, что я буду их развлекать. Они все время ждут от меня чего-то: любви или пуговицу от моего пиджака, или мой палец, который они бы с радостью оторвали. Им не хватает того, что я делаю перед камерой, и того, что придумываю в своих сценариях. Этого мало, это не считается… Они хотят кусочек меня самого. Ты знаешь, почему люди хотят получить автограф?

— Так они могут доказать, что встречались с тобой?

— А вот и нет. Они хотят автограф потому, что это принятая в обществе форма межперсональных отношений. Ты не думай, что я знаю все эти высокие слова, хорошо?? Я их не сам придумал. На самом деле они хотят сказать: «Поговори со мной, посмотри на меня, будь моим другом, проводи со мной время». Но они не могут, они не знакомы со мной, я очень занят, а их так много… И кроме того, если какой-нибудь незнакомец подойдет к знаменитости и скажет все это, знаменитость решит, что он свихнулся. Поэтому они и просят автограф. Они просят его всегда, когда только встречаются со знаменитостями. Некоторые заставляют давать им по четыре автографа зараз, пока ты стоишь на улице и думаешь, куда бы сбежать. Они хотят твое время и твою дружбу, а вовсе не твою подпись. Они даже торгуют твоими автографами. Но на самом деле сам по себе он их не волнует. Их волнует лишь минута, которую они провели с тобой, и твое внимание к ним. А самое обидное, что стоит знаменитому человеку проигнорировать их и убежать, как это только что сделали мы с тобой, они тут же перестают тебя любить и начинают ненавидеть. Вся эта любовь превращается в ненависть.

— А ты их ненавидишь? — спросила Джерри.

— Нет… Я люблю их. Я по-настоящему люблю их, когда делаю шоу, когда они — публика. Это единственный способ общения с ними, который мне нравится. Когда шоу заканчивается, мне нечего им сказать. Мое шоу это и есть все, что я хочу сказать им. Все остальное — чушь.

— А чтобы случилось, если бы мы не убежали от них?

— Думаю, что все было бы нормально. Я бы часами давал автографы, нам с тобой не удалось бы развлечься, по всей вероятности они разорвали бы мою одежду на куски, но они бы не орали и не гонялись за нами. Но я был в панике, они запугали меня до смерти. Ты знаешь, одна девчонка срезала однажды мой галстук едва ли не у самой шеи! Я чувствовал себя кастрированным. Теперь я никогда не ношу галстуков — кроме деловых встреч, когда это абсолютно необходимо.

— Бедные знаменитости. Слава заставляет их тратить так много денег на галстуки.

Дедди рассмеялся.

— А ты забавная. И умная. Мне нравится говорить с тобой. Я даже вспомнить не могу, когда последний раз говорил с девушкой.

— Спасибо тебе.

— Спасибо тебе, — сказал Шальной Дедди, робко беря Джерри за руку.

Она была поражена той искрой, которая проскользнула между ними в момент этого легкого прикосновения. Джерри даже смутилась. Они были похожи на двух детей, первый раз взявшихся за руки. Дедди представлял собой забавный гибрид взрослого и ребенка. Его хотелось ободрить, но в то же время чувствовалось, что он сам может о ней позаботиться. Всю обратную дорогу в Лонг-Айленд они продолжали держаться за руки. Дедди перебирал ее пальцы, а опустив глаза и заметив это, он залился краской.

Они подъезжали к морю. Наконец показался очаровательный маленький розовый домик, который маленькая Пенни Поттер выбрала для себя. К нему вела маленькая очаровательная розовая подъездная дорожка. К тому времени когда лимузин остановился, Джерри подумала, что если сейчас Шальной Дедди не поцелует ее, она просто умрет.

«Кажется я становлюсь нимфоманкой, — подумала она. — Я слишком стара для него. Он любит только маленьких девочек».

Но по его взгляду, устремленному на нее, Джерри могла точно сказать, что по какой-то странной причине он не считает ее слишком старой для себя.

Перед входом в дом их встретил дворецкий и тут же занялся багажом. За домом оказался сад с бассейном и пляж. Пенни и Питер с гостями устроились у бассейна, потягивая напитки и загорая. На пляж никто не стремился. Пенни Поттер томно поднялась со своего шезлонга и представила новых гостей, естественно забыв имя Джерри. Она была одета в белоснежное бикини, а тело было хрупким и по-девичьи неразвитым.

— Вы захватили купальные костюмы? — спросила Пенни.

— Они в чемоданах, — смущенно ответил Дедди.

— Так переодевайтесь ради Бога, — заявила она.

Джерри и Шальной Дедди вернулись в дом. Дворецкий автоматически поселил их в одной спальне.

— Видимо у них комнат не хватает, — смущенно сказала Джерри. — Нужно сделать что-нибудь.

— А мы должны провести здесь все выходные? — спросил Дедди.

— Да. Но раз уж мы должны торчать здесь, пойдем купаться, такая жара сегодня.

— Ты можешь первой воспользоваться ванной, — сказал он, усаживаясь на кровать. — Какой милый дом.

— Да, — ответила Джерри и направилась в ванную. Там она облачилась в новое бикини и накинула новый купальный халат, подаренный Либрой. Джерри была очень тронута и удивлена подарком. Либра никогда не хвалил ее за хорошую работу, но был очень щедр. Джерри по-своему его любила. И ей очень хотелось, чтобы Лиззи была добрее к нему. А потом вдруг вспомнила о своем безумном желании, когда они с Дедди были в машине. Неужели она пойдет путем Лиззи — будет спать с клиентами? Это ведь легко… Они всегда рядом. А больше она ни с кем не знакома. Для Лиззи это просто, чересчур просто… — Твоя очередь, — сказала она Дедди, выходя из ванной. И он послушно отправился переодеваться.

Спальня была очаровательна. Окна выходили на море. На туалетном столике как в женских комнатах шикарных ресторанов выстроились бутылочки с духами и коробки с косметикой. Джерри воспользовалась содержимым одной из бутылочек и тут же почувствовала терпкий запах. Это были остатки того, чем когда-то пользовалась Пенни Поттер. Джерри достала свои собственные духи, чтобы заглушить резкий неприятный аромат.

Шальной Дедди появился в черно-белых эластичных плавках и с полотенцем на плече. Выглядел он молодо и удивительно подтянуто для своих сорока лет. Тело было покрыто прекрасным загаром.

— Где ты так загорел? — спросила Джерри.

— Ультрафиолетовая лампа. Элейн купила.

Да, жена ему просто необходима. Сам бы он никогда не додумался купить себе лампу.

— А что из еды принято подавать в это время? — спросила она.

— Коктейли.

Они отправились к бассейну. На них никто не обращал внимания. Включая хозяев, компания состояла из шести человек. Женщина средних лет, только что сделавшая пластическую операцию (слишком гладкой была ее кожа). Молодой парень с выбеленными волосами и восхитительно загорелым телом. И парочка лет под пятьдесят, которые были либо женаты, либо только собирались это сделать. Парень с обесцвеченными волосами с интересом оглядел Дедди, а потом видимо решил, что он слишком стар и слишком нормален и перевел взгляд на Джерри. Было видно, что ее манера одеваться ему понравилась, а макияж и прическа — нет. Джерри улыбнулась ему, парень сразу потупился.

К ним подскочил дворецкий.

— Что будете пить?

Джерри не хотелось ничего, но заказала «Кровавую Мэри», а Дедди виски. Напитки мгновенно появились рядом, поданные на серебряном подносе в дорогих хрустальных бокалах.

Гости обсуждали список приглашенных на ближайший прием.

— А вы не собираетесь пригласить Дика Девере? — поинтересовалась женщина с подтянутым лицом.

— Подождем рецензий на его шоу, — заявил престарелый мужчина, попыхивая сигарой. Остальные понимающе закивали. Джерри стало нехорошо.

— Давай пошлем их к чертовой матери и искупаемся в настоящем океане, — прошептал Шальной Дедди, обращаясь к Джерри. Они встали.

— Вы не должны брать стаканы с собой на пляж, — вдруг заявил Питер Поттер, впервые удостоив их своим вниманием. — Я заплатил за них полторы тысячи долларов в прошлом году. Они слишком дорогие, чтобы терять их на пляже.

Они аккуратно поставили свои бокалы на поднос и поспешили к воде.

— Настоящий хрусталь для пластмассовых кукол! — сказала Джерри.

— А ты поняла, что если бы на мое шоу были плохие отзывы, они бы нас не пригласили? — спросил Дедди.

Джерри наконец вспомнила, кто был этот мужчина с сигарой — довольно популярный комический актер. Джерри не узнал его без парика. Его прозвали Королем Снобов. Джерри и Шальной Дедди шли по чистому белому пляжу у самой кромки прибоя. Дедди наклонился и поднял пивную бутылку.

— Оставим предсмертное послание? — спросил он.

— Напишем просто «Спасите!»

— А еще написаем в бассейн, а я скажу, что это еврейские штучки.

— Давай забудем о них, здесь так красиво.

— А давай отправимся в город и найдем темнокожих малолеток, привезем их сюда и скажем, что здесь угощают всех.

— Прямо сейчас или лучше после обеда?

Они с брызгами бросились в холодную воду. Никто из них не умел хорошо плавать, но ледяная вода была спасением, она отвлекала от всех расстройств сегодняшнего дня и от размышлений над предстоящими нудными выходными. Затем они вышли и уселись на песок. Никто не захватил полотенца. «Это, наверное, и к лучшему, — подумала Джерри. — А то Питер Поттер не замедлил бы сообщить, что и за них он выложил полтора куска».

— А ты ездила когда-нибудь в лагерь бойскаутов? — спросил Дедди.

— Да. Хотя мне там совсем не понравилось.

— А я никогда.

Они немного посидели под солнцем, а затем снова окунулись, чтобы смыть с себя песок, и пошли вдоль берега, мимо точно таких же домов как у Сливок Общества, где точно такие же люди у точно таких же бассейнов пили коктейли. На пляже играли дети. Их сопровождали няни в униформах с зонтиками и пляжными полотенцами.

— И ни у кого нет собаки, — сказал Шальной Дедди. — Ты заметила, ни у одного ребенка нет собаки.

— У них есть собаки, — сказала Джерри. — Но они стоят полторы тысячи и их нельзя брать на пляж.

Он рассмеялся.

— Для девушки у тебя изумительное чувство юмора.

Они собирали ракушки, искренне радуясь, когда попадались красивые. Джерри сполоснула их в воде и аккуратно завернула в свой халат. Они повернулись к дому, подставив солнцу спины. Розовый пряничный домик возник перед ними неожиданно быстро.

А мне нравятся такие игрушечные домики, — сказала Джерри. — Хотелось бы мне когда-нибудь жить в таком на берегу океана.

— И мне. Это мое самое сокровенное желание. Но не такой дом. Внутри он отвратителен.

— Иногда мне кажется, что мы все отвратительны.

Он подобрал ракушку и написал на песке перед самым домом Сливок Общества огромными буквами: «Осиное гнездо».

— Перестань, — хихикнула Джерри. — Они же увидят.

— Ну и пусть.

— Может нам стоит вернуться и попытаться быть дружелюбнее. Давай попробуем.

— Я не могу. Я слишком застенчив. — Давай только попытаемся. Они вероятно сочтут тебя снобом, потому что ты — звезда.

— Вероятно. А я это ненавижу. Они все выходные будут делать вид, что не замечают меня. Им очень хочется доказать самим себе, что я их не очень-то волную. А потом меня кто-нибудь обязательно попытается оскорбить. Я заранее все знаю.

— Но давай попытаемся.

— Хорошо. Но ты сама увидишь.

Они вернулись обратно к бассейну. Все шестеро лежали в шезлонгах в тех же самых позах. «Омолодившаяся» дама пряталась от солнца под зонтиком. Разговоры смолкли при их появлении.

— Привет, — весело сказал Шальной Дедди.

— Хорошо искупались? — поинтересовалась «омолодившаяся».

— Отлично, благодарю, — отозвался Дедди.

— Смойте песок, а то все это окажется на коврах, — вмешался Питер Поттер.

Они отправились к фонтанчику и ополоснули ноги.

— Здесь слишком холодная вода, — сказала «омолодившаяся» леди. — Я могу плавать в Акапулько, на Багамах, но здесь — бр-р-р!

— Конечно, — заявил актер с сигарой, — вы же из Калифорнии, вы привыкли к теплой воде.

— Я не из Калифорнии, — сказал Шальной Дедди.

— Но вы там, конечно, бывали, — сказала то ли жена, то ли любовница «комика». — Вы делаете шоу, правда?

— Да, в Нью-Йорке. Я всегда делаю шоу в Нью-Йорке.

— Забавно, — сказал «комик». — А я думал, что вы снимаетесь в кино.

— Никогда не снимался в кино.

— Он работает на телевидении, — пришла на помощь Пенни Поттер. — «Шоу Шального Дедди». Дети моих друзей его обожают. Сейчас о нем узнают больше. Он начинает делать ночные программы.

— А почему ночные? — спросила «омолодившаяся» леди.

— Так хочет мой менеджер, — занервничал Дедди.

— И они очень популярны, — быстро вставила Джерри.

— Ночные? — вмешался «обесцвеченный» парень. — А что, разве ночью кто-нибудь бывает дома?

— Ну кто-нибудь же бывает и смотрит телевизор, — вмешалась жена-любовница «комика».

— Они смотрят старые фильмы, — сказал «обесцвеченный». — Старые фильмы.

— Джонни Карсон, — поддержала его «омолодившаяся». — Они смотрят Джонни Карсона.

— А некоторые смотрят священника Джоя, — сказал Питер Поттер.

— По-моему это глупо, — заявил «обесцвеченный». — Шоу — ночью? Вы не наберете зрителей.

— Скажите это моему менеджеру, — сказал Дедди. Появился дворецкий с очередной порцией коктейлей. Дедди взял свой стакан и быстро выпил.

— Лучше снимайтесь в кино, — вступил «комик» с сигарой. — Настоящие деньги можно сделать только там, в кино.

— Но кого он может играть? — спросил «обесцвеченный». — У него не подходящий типаж.

— Зато у тебя он чересчур подходящий, — отрезал Дедди и направился в дом. Джерри последовала за ним. Она слышала смех за своей спиной.

Дедди обернулся к Джерри. Его лицо побледнело от гнева несмотря на загар. Она еще никогда не видела его таким злым и расстроенным. В глазах стояли слезы.

— Я же говорил, — сказал он. — Сукины дети!

— Они просто так шутят, — сказала Джерри, автоматически входя в роль «плавного успокоителя клиентов». — На самом деле они тебя любят.

— «Просто так шутят»! Я польщен, но я так не шучу. Все они — сволочи. Поехали отсюда.

— О'кей. Пойду соберу чемоданы.

Джерри расстроилась. Даже не приняв душа и не смыв соль с кожи, она оделась и взяла в одну руку сумку, а в другую — еще влажный купальник. Дедди натянул одежду прямо на мокрые плавки и быстро упаковал чемодан. Они направились к лимузину. Шофер, заметив их через окно в кухне, выскочил навстречу, на ходу застегивая форменную куртку.

— Обратно в Нью-Йорк, — бросил ему Шальной Дедди. Он затолкал вещи на заднее сидение, и нырнул следом.

Мелвин был шофером Сэма Лео Либры и поэтому не задавал лишних вопросов. Он молча вывел лимузин на шоссе. Мимо окон проносились зеленые деревья, работал кондиционер, играла музыка. Джерри налила им выпить, не произнося ни слова.

— Ты разозлилась? — спросил Дедди. — Ты хотела остаться?

— Нет, конечно. Я не могла этого выносить.

— И я не мог. — Мы оба не могли, — подытожила Джерри. — Либра хотел, чтобы мы отдохнули, а не подвергались унижениям. Но машина в нашем распоряжении на все выходные. Куда поедем?

— Я хотел бы остаться в этой машине навсегда. Здесь чувствуешь себя зародышем во чреве матери. Как ты думаешь, мы могли бы остаться в машине? — Конечно.

— У нас достаточно бензина. Давай просто покатаемся?

— О'кей, — согласилась Джерри. Она улыбнулась и подняла стакан. — Твое здоровье.

— И твое! — присоединился к ней Дедди.

Они выпили. Он улыбнулся Джерри. Прибавил громкость магнитофона. Играла модная танцевальная мелодия.

— Ты хотела бы танцевать со мной? — спросил он.

— С удовольствием.

— Здесь отличное место. И для этого времени года не слишком людно… — Он открыл свою сумку и вытащил ракушки. Несмотря на то, что был очень расстроен и почти в слезах, когда они покидали дом, он не забыл про ее ракушки. Он достал одну: розовую, причудливой формы. — Из них получаются прекрасные пепельницы. А то эти современные декораторы обычно перебарщивают в своих вывертах.

Через два с половиной часа они были в Нью-Йорке.

— Теперь куда? — поинтересовался шофер.

Дедди решил просто покататься. Они проехали Гринвич-Вилледж, затем вернулись на Пятнадцатую авеню, а затем вниз по Парк-авеню. Было шесть часов. Джерри очень хотелось принять ванну и переодеться. Лимузин кружило городу как затерявшийся в бескрайнем пространстве космический корабль. Они уже выпили все напитки и по несколько раз прослушали все кассеты.

— Ты не проголодался? — спросила Джерри.

— Проголодался. Давай купим по гамбургеру и съедим их в машине?

— Послушай, — сказала Джерри. — Мы должны куда-нибудь пойти. Так будет лучше. Нельзя же сидеть тут в мокрых плавках.

— Они уже сухие, — сказал он.

— Я хотела бы… освежиться, как говорят некоторые.

Он тут же расстроился.

— О, прости! Я не понял… У тебя наверное свои планы на вечер. Свидание, конечно. Я отвезу тебя домой.

— Нет, нет. Я останусь с тобой. Только я не хочу заработать пневмонию из-за этого кондиционера.

— Мы можем пойти в ресторан, если хочешь… но… если мы пойдем куда-нибудь, то можем встретить друзей Элейн. Она безумно ревнива. Сразу подумает, что между нами что-то есть. И в кино мы тоже не можем пойти. Что же мы будем делать?

— А что бы ты хотел?

— Я сказал уже, — произнес он робко. — Я хотел бы поехать к тебе домой и посмотреть телевизор. И я приготовлю еду. Я хорошо готовлю. У тебя есть спагетти?

— У одиноких девушек всегда есть спагетти, — сказала Джерри. Она надеялась, что Бонни дома не окажется.

— Объясни Мелвину, куда ехать, — попросил Дедди.

Шофер довез их до дома Джерри, и Дедди отпустил его домой. Поднявшись наверх, Джерри с облегчением обнаружила, что на присутствие Бонни нет никаких намеков. Повсюду была разбросана одежда и косметика. Это явно говорило о том, что Бонни отправилась на вечеринку.

— Там ванная, — сказала Джерри. — Вот полотенца. Ими можно пользоваться, хотя они и очень дорогие.

— Я оботрусь краешком, а потом разглажу складки. Только ничего не делай, пока я не выйду. Я сам приготовлю обед.

Бонни не заботили счета за электричество. Поэтому она оставила кондиционер включенным. В комнате ощущалась приятная прохлада. Джерри достала пластинки и приготовила выпить. Она пила уже целый день, но не чувствовала себя пьяной, только усталой. Она попыталась навести порядок и застелила постели. Дедди в чистом костюме появился из ванной, благоухая ее одеколоном. Она проводила его на кухню, снабдила коктейлем и объяснила где что лежит.

— Идите, — сказал он.

Она приняла душ и переоделась. Потом заново накрасилась. Когда она вернулась, Дедди кипятила воду.

— Садись. Готовлю я. Мой фирменный рецепт приготовления спагетти.

— А посмотреть можно?

— Конечно.

Она уселась на табуретку. Он высыпал спагетти в воду, открыл банку готового соуса и поставил его подогреваться.

— Нужны специи? — спросила Джерри.

— Нет, что ты! Этим все испортишь! Если только у тебя есть тертый сыр…

— Может приготовить салат?

— Да не беспокойся. Я не очень люблю салат. А ты?

— Не особенно. — Она взяла тарелки, вилки и ложки и отнесла в гостиную. Вина у нее не было, и Джерри достала из холодильника остатки шампанского, присланного Либрой. Оно было изумительно холодным. Джерри обернула бутылку полотенцем и поставила в ведерко со льдом.

Дедди внес тарелку спагетти с таким видом, будто подавал по меньшей мере омара в лимонном соусе.

— Ты только попробуй! — сказал он.

Она ела спагетти и запивала шампанским. А за окном темнело небо и появились первые звезды. Был чудесный летний вечер. С улицы доносились голоса.

— Правда вкусно? — спросил Дедди, расправляясь со второй порцией спагетти.

— Ты прекрасно готовишь, — сказала Джерри.

— Люди абсолютно не умеют готовить соус для спагетти, — сказал он серьезно. — Его не надо ни с чем смешивать. Просто выложить из банки и есть. А люди все усложняют и поэтому все портят.

— А мне нравится спагетти с шампанским, — сказала она. — Почему их не едят с шампанским? Мне с шампанским нравится все.

— Отлично. А все правила — просто глупость.

К ее удивлению, Джерри действительно очень нравилось. Она вдруг поняла, что никогда не испытывала удовольствия от деликатесов, которыми угощал ее Дик в дорогих ресторанах. Она была влюблена, и ее заботило совсем другое. Любовь — это нервное потрясение, стихийное бедствие. Кто придумал, что любовь все делает лучше вокруг себя? Это ложь. Любовь вмешивается во все мелочи жизни. Вы теряете аппетит или страдаете несварением желудка. Плохо спите. Вы не можете спокойно принять ванну. От переживаний трудно сосредоточиться на чем-нибудь важном. Влюбиться значит устроить своему организму хорошую взбучку.

«Никогда больше не буду влюбляться», — подумала Джерри. Сейчас ей казалось, что она парит где-то в облаках.

— Телевизор! — радостно вскрикнул Дедди, вскочил на ноги и включил ящик.

— Кофе? — предложила Джерри.

— Нет, нет. Смотри! Братья Маркс! Нам не нужно кофе, у нас же есть шампанское. Нельзя же пропустить братьев Маркс!! — Он взял с дивана подушку и как ребенок устроился на полу перед телевизором. Джерри, захватив шампанское и бокалы, села рядом. Он вскочил и принес ей подушку. Показывали отрывки из старых кинолент знаменитых комиков: братья Маркс, Гарольд Ллойд, Бастер Китон. Программа была гораздо лучше обычной субботней передачи. Дедди реагировал очень живо и непосредственно, каждый раз поглядывая на Джерри, если ему что-то особенно нравилось, как бы желая удостовериться, что и ей нравится.

— Правда прекрасно, что мы остались дома? — сказал он.

— Да.

Во время рекламы Джерри собрала грязную посуду и отнесла ее в кухню. Дедди ей помогал. Интересно, а дома он тоже помогает убирать посуду? Обычно женатые мужчины так себя ведут лишь в гостях у девушек. Но с другой стороны, он вообще не обязан ничего делать. Джерри вообще не думала, что мужчина должен помогать по хозяйству.

— Не мойте посуду, — сказал он.

— И не собираюсь, — ответила Джерри.

— Отлично. — Он бросился обратно к телевизору.

После комедии они смотрели какой-то посредственный фильм, который Джерри однажды уже видела. Но она не возражала, потому что смотреть плохой фильм дома в субботу вечером — это самое милое занятие. После него показали неплохой английский триллер, а потом новости, а потом фильм ужасов. — Как нам везет! — воскликнул Дедди счастливо. — Больше всего люблю фильмы про вампиров. По-моему, я уже все просмотрел. А попкорн у тебя есть?

Попкорн у нее был. Бонни всегда покупала попкорн и чипсы, когда они ходили за продуктами, поглощала их, когда никто не видел, ибо они были вредны для фигуры. На секунду Джерри вдруг очень захотелось узнать, где же Бонни проводит эту ночь.

— Приготовление попкорна — еще одно мое призвание, — заявил Шальной Дедди, будто он являлся великим кулинаром, что уже доказали его спагетти. Он начал подогревать его на сковородке с длинной ручкой, то и дело встряхивая. Наконец, попкорн подрумянился, и кухня наполнилась вкусными запахами.

— Я знал, что у тебя обязательно будет попкорн, — сказал он. — Я бы женился на тебе.

— О'кей. Наверное, это очень весело — быть твоей женой?

— Никто почему-то так не считает.

— Тебе нужна женщина постарше, вроде меня.

— Постарше? — Дедди удивленно уставился на нее. — Постарше? Но ты же совсем ребенок.

— Ха! Ребенок… — рассмеялась Джерри.

— Сколько тебе? — спросил Дедди. — Девятнадцать? Двадцать?

«Приехали, — подумала Джерри. — Сейчас он вскочит и убежит». — Двадцать шесть, — сказала она.

Он изумленно уставился на нее.

— Только никому не говори, все равно никто не поверит. — Сейчас попкорн сгорит.

— Ну нет, этого я никогда не допущу.

Он выложил попкорн в вазу и посыпал солью.

— Элейн двадцать шесть, — продолжал он.

— Я знаю.

— И все-таки я думаю, что тебе девятнадцать.

Они выключили свет и смотрели фильм про вампиров в полной темноте, ели попкорн и запивали остатками шампанского. Потом они посмотрели последний фильм о двух певцах, один из которых был влюблен в девушку, которая, естественно, любила другого. Фильм был дурацкий, но все остальные программы уже перестали работать. Джерри не была уверена, что Бонни вернется ночевать — если ей предстоял выходной, она обычно приходила только утром.

— Этот вечер, — просто замечательный, — сказал Шальной Дедди. — Тебе так не кажется?

— Прекрасный вечер, — согласилась Джерри.

Он взглянул на часы.

— Пошли в зоопарк.

— В зоопарк?

— Да. Сейчас там еще никого нет, и мы можем все посмотреть.

— Но кто же нас туда пустит в пять часов утра?

— Конечно, никто. В том-то вся и радость. Пошли. — Он вскочил на ноги и потянул ее к двери.

Джерри безумно устала, ей хотелось спать, но еще больше не хотелось огорчать Дедди. Когда они вышли на улицу, он поймал такси, и они поехали в кафетерий, работающий круглосуточно. Там Дедди купил несколько пакетиков с кофе и громадный пакет с датскими пирожными. Затем такси подвезло их ко входу в зоопарк на Пятой Авеню. Город выглядел чистым, свежим и абсолютно пустым: ни людей, ни машин. Первые лучи солнца отражались в окнах, легкий ветерок шевелил листву на деревьях в парке. Не было никого, кто бы не пустил их в зоопарк. Там оказалось только объявление, они сделали вид, что не заметили его.

Некоторые животные уже проснулись и с любопытством их разглядывали. Джерри и Дедди переходили от клетки к клетке, прихлебывая кофе и заедая его пирожными.

— Вставай, лев! — крикнул Дедди у вольера со львом. — Роберт Ф. О'Брайн идет! Не дай ему поймать тебя спящим на работе. — Лев зарычал. — Репетиция закончена, — сказал Дедди.

Откуда-то из-за вольера показался служитель и подозрительно посмотрел на них. Шальной Дедди кивнул ему и улыбнулся.

— Доброе утро, — вежливо сказал он.

Лицо служителя слегка смягчилось.

— У вас здесь так чисто, — продолжал Шальной Дедди. — А мы сегодня утром поженились. Это наш медовый месяц.

— Поздравляю, — сказал служитель, пожимая плечами.

— Знаете, мы познакомились в зоопарке. Поэтому и пришли сюда — из чистой сентиментальности.

— Это хорошо, — сказал мужчина без особого энтузиазма.

— Конечно, — радостно сказал Дедди. И он потянул Джерри к клеткам с медведями. — Видишь, Сеймур, — продолжал он, обращаясь к Джерри. — Он даже не заметил, что ты — мужчина.

— Ты — безумец!

— И ты. Разгуливаешь здесь в платье!

Она хихикнула. А потом вдруг вспомнила Бонни и Дика и замерла. Ей не давал покоя вопрос: понравилась ли Дику Бонни, если бы он считал ее девушкой? Нет… Бонни была не в его вкусе… Дика не интересовали модели. Дику понравилась Бонни, потому что он знал: она — мальчик. Сейчас Дик был далеко, казался случайным знакомым. Теперь она могла смотреть на него со стороны и не чувствовала боли. Интересно, хватит Дику мужества пригласить Бонни куда-нибудь. Но она знала, что если это и случится, то ни Дик, ни Бонни ей ничего не скажут. Но сейчас это уже не имело никакого значения. Сейчас Дик мог творить все, что ему только захочется; если он не хочет ее, то какая разница кого он хочет.

— Тебе грустно, — сказал Дедди.

— Нет… просто спать хочется.

Они пешком отправились обратно к ней домой. Джерри гадала: собирается ли он подняться… пришла ли Бонни… понравится ли Бонни Дедди… Она знала, что сейчас она уже так устала и ей так зверски хочется спать, что у нее просто ум за разум заходит, и пожалела саму себя.

Когда они подошли к дому, Дедди поднялся наверх. Его лицо выражало не желание спать с Джерри, а нежелание идти домой. Джерри знала, что сейчас он живет один. Ей было интересно, боится ли Дедди одиночества, или оно приносит ему облегчение. Ей многое хотелось о нем узнать, но всему свое время…

Бонни была на кухне. Облачившись в халат Джерри, она готовила яичницу.

— Гуляешь всю ночь, гулящая, — ласково сказала Бонни.

— А сама-то!.. И где ты была?

— У меня было свидание с одним парнем, и я его расколола как орех, улыбнулась Бонни, одаривая Джерри победной улыбкой.

— Я его знаю?

— Нет. Тебе бы он не понравился.

— Это Дедди, — сказала Джерри. — А это Бонни Паркер.

— Привет, Бонни, — сказал Дедди. Он вежливо улыбался, но смотрел на Бонни без всякого интереса. Джерри облегченно вздохнула.

— Хотите яичницу? — спросила Бонни. Она уже начала кокетничать. Дедди ее ничуть не заинтересовал, но иначе она не могла. Когда она не заигрывала с мужчиной, то убегала и пряталась. Все зависело от того, насколько уверенно она себя в данный момент чувствовала. Раньше она очень боялась незнакомцев. Раз она сейчас кокетничает, значит у нее все хорошо. Видимо, она действительно «раскола» сегодня этого парня, кем бы он ни был.

— Я, пожалуй, пойду, — сказал Дедди. — Нужно написать сценарий. Всегда сажусь в самый последний момент. Рад был познакомиться.

Джерри проводила его до двери. Он обнял ее.

— Эй, — прошептал он ей на ухо, — твоя подружка, она — извращенка?

— Ну, конечно, нет!!

— А очень похожа на голубого. В первую секунду я подумал, что она педик.

— Никогда не говори так, — в ужасе прошептала Джерри.

— Мальчик, — продолжал он. — Модель… фи! Ты прекрасна. Я люблю тебя. Спокойной ночи!

— Спокойной ночи.

А потом он ее поцеловал. Он изумительно нежно обнимал и целовал ее. Джерри захотелось большего. Они стояли, прижимаясь друг к другу…

— Лучше я пойду, — сказал он. — Я позвоню тебе завтра, то есть сегодня. Иди спать.

И он ушел. Джерри стояла и все еще ощущала губами его поцелуи. Теперь она знала наверняка: впереди новый роман. И что же будет с дружбой? Дедди оказался столь проницательным, что это пугало. Проведи он с Бонни еще пять минут, он бы уверенно заявил, что она — Винсент. Он похож на ребенка… на платье и гриме его не проведешь. Актеры и клоуны тоже переодеваются и гримируются… Что за удивительный человек — Дедди! Ребенок и мужчина… удивительный человек!

Она нехотя вернулась в кухню и посмотрела на Бонни. Может, она изменилась? Они были так близки, что Джерри могла и не заметить перемен. Нет, Бонни казалась такой же. Слава Богу! Джерри вспомнила, как ее мать всегда повторяла, что нельзя есть каплунов, потому что в них мужские гормоны. Отныне нельзя подпускать Бонни даже к жареному цыпленку.

Джерри улыбнулась Бонни и отправилась в спальню. Она задержалась лишь на секунду, чтобы снять ресницы. А потом мгновенно заснула.

Глава 16

Лиззи Либра лежала под лас-вегасским солнцем, тело ее блестело от крема для загара, глаза были закрыты. Она слушала заунывный монотонный голос Элейн. Будь это любой другой голос он давно уже сменился бы плачем, но только не бесчувственный голос Элейн. Ее капризный ребенок играл у бассейна с другими детьми, повизгивая от удовольствия. Не открывая глаз, Лиззи поправила купальник. В этом году она впервые купила закрытый, и ее это безумно угнетало. («Я полагаю, что бикини больше подходит для тех, кто помоложе, мадам», — заявила нахальная продавщица.) — Мне не стоило выходить замуж, — твердила Элейн. — Если бы я могла начать все сначала, я бы никогда этого не сделала. Но что я знала тогда?

Мне же было всего шестнадцать. Дедди был первым и единственным мужчиной в моей жизни, с которым я спала. Я думала, что просто должна выйти за него замуж, раз побывала в его постели. Иначе это было бы неприлично. Он никогда не говорит со мной. Он никогда не хочет пригласить меня куда-нибудь. Все что он хочет делать по ночам, это смотреть телевизор. Он готов смотреть что угодно. От меня лишь требуется поставить обед у него под носом. Сидит перед телевизором, пока глаза не вылезут из орбит. Я могу подсунуть ему собачьи консервы, а он ничего не заметит. Он обожает фильмы про вампиров. Вампиров! А когда я пытаюсь заговорить с ним, то слышу только: «Ш-ш-ш!» Сукин сын!

До них доносилась мягкая музыка из бара «Королевский кактус»: весь интерьер — в ковбойском стиле, бармен, работающий днем — точная копия Пола Ньюмена. Лиззи несколько раз заявлялась туда из-за его светлых волос и голубых глаз, которые любую женщину могли сразить наповал. Какая жалость, что он всего лишь бармен. Скука смертельная!

— По ночам, когда мне не спится, я хожу по квартире и плачу, продолжала Элейн. — Раньше я принимала только одну таблетки секонала, теперь — три. А ему плевать на это. Свинья! Он замечает меня только тогда, когда хочет трахаться. Думает, что может не обращать на меня никакого внимания и укладывать в постель. Нахал! Кошмар в том, что он меня до сих пор возбуждает. Я ненавижу его, я бы развелась с ним сегодня же, но этот подонок меня страшно возбуждает.

Лиззи открыла глаза и отпила из своего бокала. Пора было еще раз повидать Пола Ньюмена и взять еще один коктейль. Элейн — зануда. Всего лишь великолепная самка с прекрасными волосами и телом, достойным конкурса «Мисс Америка». Элейн все-таки может носить бикини. Прекрасное стройное тело. И груди не висят, даже когда Элейн не носит бюстгальтера. Лиззи с грустью вздохнула. Надо заняться спортом. Черт! Гарбо была старухой, а выглядела грандиозно. А с ней что происходит? Ей же всего сорок два. Она же не старая калоша… Лиззи пребывала в унынии.

— Даже своего ребенка он совершенно игнорирует, — не унималась Элейн. — Делает свое чертово шоу каждый вечер, но ребенок его совершенно не волнует. Мне кажется, что он даже ее имени не помнит. Только заявляет, что ребенка «испортили». Я повторяю ему, что он ничего для нее не делает, и значит, это его вина, что девочка избалована. А он говорит, что моя вина, так как девочке примером должна служить мать. Я говорю, что ее папаша тоже хорош и вряд ли он — пример для подражания. А девочка считает отцом этого очаровательного малого из телевизора. Малышка даже не подозревает, что за брюзга живет вместе с нами.

Приехав в Лас-Вегас, Лиззи просмотрела все газеты, чтобы узнать, кто из знаменитостей сейчас в городе. Арни Гарни, конечно. Они провели вместе с ним и этой мочалкой, на которой он женат, несколько занудных вечеров. Для Лиззи в Лас-Вегасе совершенно никто не представлял интереса. Она все время трахалась со звездами, только вот с Симатрой ничего не получилось. А сейчас здесь нет даже ни одной знаменитости, чтобы поговорить. Оставалось одно — игра. Она конечно выигрывала, и гораздо больше, чем проигрывала. Они с Элейн решили пожить еще недельку или дней десять. Торчать летом в Нью-Йорке все-таки хуже, чем развлекаться в Лас-Вегасе. Тем более, что платить за свои «каникулы» им не приходится. Элейн, правда, все время жаловалась. Жаловалась и никак не могла решиться на развод. Жаловаться ей нравилось больше. К полуночи она всегда напивалась в стельку. Мужчины так и вились вокруг нее, но она ничего с ними не делала. Ей больше нравилось строить из себя мученицу и верную жену. А заодно у нее появляется еще один повод для жалоб. Лиззи не надиралась вечерами как Элейн, которая боялась бессонницы. Ну почему, почему этот Пол Ньюмен во плоти — только бармен! Женщина средних лет, на отдыхе без мужа, и связаться с барменом! Это слишком пошло. Так низко упасть невозможно. Ну почему он не настоящий Пол Ньюмен? Даже голос похож — приятный, сексуальный…

— Никак не могу понять, почему я храню ему верность, — ныла Элейн. — Я знаю, ему плевать. Но я не могу быть такой же, как все эти шлюхи, которых мы знаем. Они все шлюхи! Лиззи, я, конечно, о тебе не говорю. Ты — чудачка.

— Чудачка хочет еще выпить, — сказала Лиззи. Она посмотрела в зеркальце от пудреницы, расчесала волосы, чуть подкрасила губы и встала.

— Принеси мне двойную водку со льдом, — попросила Элейн, протягивая свой пустой бокал.

Господи! Ну и жара! Лиззи всунула ноги в сандалии. Кроме детей у бассейна почти никого не было. Все либо играли, либо спали. Еще никто не сподобился прийти сюда поплавать. Лиззи даже не знала, с чьими детьми играла капризная дочь Элейн. Может не стоит больше жариться на солнце? Загар ведь плохо влияет на кожу.

Чувствуя себя древней старухой, Лиззи вошла в полутемный бар, где работал кондиционер. Бармен увидел ее и улыбнулся сексуальной улыбочкой Пола Ньюмена. Дура, лучше бы она что-нибудь на себя накинула поверх купальника.

— Как себя чувствуете, миссис Либра? — сказал парень и подмигнул.

— Отлично. — В баре было почти пусто: только два столика заняты, да в углу крашеная блондинка средних лет развлекалась с одноруким бандитом. Ее запястья были унизаны браслетами, которые клацали при малейшем движении руки. Клац. Клац. Один вес этих побрякушек потянул бы на пятьсот баксов. Женщина повизгивала от восторга, радуясь выигрышу. Лиззи устроилась на высоком стуле, гадая, выглядит ли она смешной и старой, как и та, что играет в однорукого бандита.

— Вы сегодня чудесно выглядите, миссис Либра, — сказал бармен. — Вы были похожи на маленькую девочку, когда стояли в дверях.

Лиззи улыбнулась.

— Да что вы?

— Ваш муж должно быть рехнулся, если отпустил вас одну. Местные миллионеры передерутся, оспаривая право увезти вас с собой на яхте. — Он принялся смешивать коктейль.

Лиззи расслабилась. Как глупо чувствовать себя старой просто потому, что Элейн моложе. И не ощущала бы она себя древним ископаемым, будь в Лас-Вегасе кто-нибудь еще, кроме гангстеров, игроков, чужих мужей и туристов. Лиззи достала сигарету, и Джед, бармен, тут же поднес зажигалку. — Я могу вам кое-что показать, — сказал он. Он потянулся назад и вынул пухлый конверт. — Фотографии. У меня друг — фотограф. Только что получил.

Он разложил снимки на стойке перед ней. Он конечно фотогеничен, особенно, когда без рубахи. Обычные профессиональные снимки: на фоне заката, на мотоцикле, в обнимку со стандартной миловидной девицей.

— Ваша подружка? — поинтересовалась Лиззи.

— Нет, жена фотографа. У меня нет подружки и нет жены.

— А вы были женаты?

— Нет. Но у меня есть сын.

Все они утверждают, что у них есть незаконнорожденный ребенок и обязательно мальчик. Эти бармены считают, что это придает им мужественности. Лиззи решила, что вполне вероятно, что он бисексуал, а может и нет.

— И сколько лет вашему сыну? — спросила она.

— Шесть.

— Но вы слишком молоды для отца.

— Мне двадцать три.

Ну почему им всем всегда двадцать три? Этим барменам может быть тридцать, или девятнадцать, но они всегда утверждают, что им двадцать три. Но Лиззи не проведешь.

— Я его уже давно не видел, — продолжал он. — Я сделал эти снимки на пробу. Хочу попробовать стать моделью. Через пару недель хочу слетать в Лос-Анджелес.

— Вам стоит попытаться в Нью-Йорке, — сказала Лиззи для того, чтобы хоть что-нибудь сказать.

Его глаза расширились от удивления.

— В Нью-Йорке? Вы сами из Нью-Йорка? Вы думаете, что там меня может ждать удача?

Лиззи пожала плечами.

— Это город, где разбиваются мечты, малыш. Обычно это случается там. — А вам понравились мои снимки?

— Хорошие. Плохо то, что ты слишком похож на Пола Ньюмена. А то мог бы попробовать себя в кино.

— Да, — раздраженно протянул он. — Если мне еще раз хоть кто-нибудь это скажет… — Он убрал фотографии обратно в конверт. — Знаете, и дня не проходит, чтобы у меня не попросили автограф. Нос мне что ли сломать, или волосы перекрасить?

— Не стоит стремиться в кино. В нем нет жизни.

— А ваш муж работает в кинобизнесе?

— Он личный менеджер многих знаменитостей. Сэм Лео Либра.

Парень восхищенно присвистнул.

— Тогда вы в курсе всего этого. А я думал, что вы — просто неопытная девочка.

— Подозреваю, что вы носите подкрашенные контактные линзы. Даже уверена в этом.

— Да что с вами сегодня? Какие-то неприятности? Из-за чего?

— Из-за жизни. — Она потягивала напиток. В нем же двести пятьдесят калорий. А она уже третий пьет. Придется снова не обедать.

— Если вам тоскливо здесь, то я знаю одно замечательное местечко. Маленький бар. Там все — мои друзья. Если вы не гнушаетесь, конечно, общества мелких служащих. Я буду безумно счастлив, если вы захотите пойти со мной туда.

— Вы очень любезны, — сказала Лиззи.

— Вы любите «травку»? — спросил он, понизив голос.

Она пожала плечами и улыбнулась.

— У меня есть чудесная, из Мексики.

— Я не покупаю.

— А я и не продаю, — сказал он обиженно. — Это подарок. Вам от меня. От чистого сердца. Простите. Это просто потому, что вы не похожи на обычных дам, которые здесь бывают.

— И на кого я похожа?

— Вы — живая. Живущая. Ваша улыбка озаряет все вокруг. Я думаю, что вы — горячая женщина, если захотите себе позволить… Я прав?

Лиззи не знала, польщена ли она или оскорблена. Все повторялось. Мужчины чувствовали ее голод, хотя она и притворялась несексуальным подростком. Интересно, он хочет ее только потому, что ее муж может ему помочь? Он улыбался. Она попыталась понять выражение его глаз. Ничего не вышло. Дружелюбие, любезность.

— Я одинок, — сказал он.

— Вы?

— Почему нет? Мне не с кем здесь даже поговорить. Когда не работаю, я загораю, или остаюсь дома и читаю, или играю на гитаре. Я пишу песни… Они не очень хорошие, но мне нравятся. Здесь бывает очень одиноко.

— Да, бывает… — ответила Лиззи.

— Я ненавижу девятнадцатилетних девчонок, — продолжал он. — Им нечего сказать, да и в постели ничего интересного. Думают только о себе, как они выглядят и насколько вы ими восхищаетесь. Все как две капли воды похожи друг на друга.

— Грустно.

— А вы здесь зачем? Играть по ночам? Здесь никто не выигрывает. В конечном счете. Здесь каждого обдирают как липку.

— Я выигрываю, — сказала Лиззи.

— В конечном итоге — нет. Научитесь останавливаться, когда везет. Я здесь уже давно, многое повидал и знаю.

— Здесь больше нечего делать.

— Мы можем покататься на моем мотоцикле. Ночью по пустыне, над головой — звездное небо.

— Вы, похоже, состоите только из одних стереотипов. Она ждала, что он взорвется, но он сдержался.

— А вы — не набор стереотипов?

— Я?

— Нет… — сказал он задумчиво. — В вас есть что-то иное, таинственное. Вы как потерянная маленькая девочка, но в душе — страстная и горячая.

— Надеюсь, ваши песни не настолько плохи, — сказала Лиззи.

— Я спою вам их, если мы узнаем друг друга получше.

«Думаю, что меня узнаешь», — подумала Лиззи и сказала:

— Мне нужна двойная порция водки для моей подруги. Со льдом.

Вечером Лиззи одевалась к предстоящему вечеру. Кто-то вдруг нерешительно постучал в дверь. Она отворила и не удивилась. Перед ней стоял бармен. Он знал номер ее комнаты — он указывался на чеках, которые она выписывала. Она не стала притворяться удивленной, он держался так, будто был долгожданным гостем. В комнате было прохладно. За окном опустилась бархатная ночь. Он не принес с собой ни гитары, ни фотографий, ни «травки», как обещал. Он принес с собой свое невероятное лицо, прекрасное тело и восхитительный член, твердый и гладкий, как мрамор. Она позволила. Не выпроваживать же его вон, закатив истерику? И она ведь так страдала от одиночества! Однако странно: она ничего с ним не почувствовала. Он ведь был никем. Странно, ничего не ощущать в постели с таким красивым парнем. Она была счастлива, когда все закончилось.

Он назвал ее волшебной дикой кошкой, и сказал, что хочет ее еще и еще… И еще кучу всякой лжи. Потом оделся и ушел, заставив ее пообещать, что они увидятся завтра в баре. Лиззи приняла душ. А когда принялась заново накладывать косметику, с удивлением обнаружила, что по ее лицу блуждает улыбка. Секс — это обман, которым многие прикрываются сами от себя. Когда она вернется в Нью-Йорк, надо бы подробно обсудить эту мысль с доктором Пиккером.

— Ты выглядишь посвежевшей. Что ты делала? — спросила Элейн, когда они встретились в баре.

На обед она заказала салат и лимонный сок. Она чувствовала себя намного лучше. Ему же двадцать три! Он бы не смог ее трахнуть, если бы считал не привлекательной. И ведь совсем не важно, что ему нужно было получить от жены Сэма Лео Либры.

— Дедди никогда не помогает мне по дому, если у прислуги выходной, затянула Элейн, поглощая уже седьмой стакане мартини. — Он и пальцем не пошевелит, если я буду умирать от рака. Он себе обычный сандвич не сделает, даже если будет умирать от голода. Другие мужья приносят завтрак в постель своим женам. Лиззи, что мне делать? Остаться здесь и развестись? Что ты думаешь, Лиззи? Сейчас, пока я еще молода?

— Я думаю, что завтра мы поедем домой, — сказала Лиззи.

— Домой?

— Да. В Нью-Йорк. Сейчас закажу билеты…

— А-а… Ладно…

Лиззи подошла к стойке и забронировала два билета на завтра на двухчасовой рейс. У них будет достаточно времени выспаться и упаковать вещи. Она успеет улететь, пока ее не начнет опять манить проклятый бар «Королевский кактус». Она никогда, никогда, никогда прежде не спала с барменами, пляжными мальчиками или жиголо.

«Что со мною будет?» — спрашивала сама себя Лиззи Либра, впервые в жизни чувствуя, как ее захлестывает паника.

Глава 17

В конце лета у Силки Морган начались репетиции «Мавис», но пока мюзиклу дали рабочее название «Билет любви». В душной тесной комнате на первой читке она столкнулась с Диком. Он тепло улыбнулся ей и пожал руку. Она едва не задохнулась от неожиданности.

— Ты похудела, — сказал Дик.

Она кивнула.

— Тебе к лицу. Больше не стоит. — Затем он представил ее остальному составу. Автор, напоминавший обликом белого кота, держался с ней так, будто единственная чернокожая женщина, которую он в жизни встречал, была его прислугой. Но вскоре выяснилось, что он вовсе не таков: с тонким чувством юмора, скромный, и к тому же коллекционирует ее записи. Песни для мюзикла писали какие-то старички, и на репетиции их не было. Силки говорила, что Бродвей — это нечто вроде Олимпа. Пока все ей напоминало только базар. Единственным человеком, достойным внимания, казался ей Дик Девере.

Она пыталась делать все, чему научилась у Саймона Будапешта. Но первый день работы ее разочаровал, хотя Дик не высказывал недовольства.

Она надеялась, что после репетиции они уйдут вместе, но Дик только обнял ее за плечи и сказал, что ему еще нужно побеседовать с автором об изменениях в тексте и что ей лучше уйти одной. Она вышла на улицу, чувствуя себя одиноко и тоскливо под жарким осенним солнцем. Она сделала вид, что торопится: ей совсем не хотелось знакомиться с кем-то из труппы, сидеть за чашкой кофе, болтать о чем-нибудь…

Дик дал ей сценарий в шикарной кожаной папке, на которой было вытеснено золотом ее имя. Доказательство, что она стала звездой. Она звезда. В это трудно поверить. Она погладила мягкую кожу и попыталась представить себя звездой. Но она казалась самой себе испуганным ребенком, которому предстоит опозориться перед незнакомыми людьми.

Вечером она налила себе чашку чая и принялась учить роль. Она уже пару недель работала с хореографом. Пьеса теперь стала для нее понятней, чем раньше, две недели назад, когда она ее прочитала. Но мелодии песен казались устаревшими. Правда, она слышала их только один раз — их исполняли старички-соавторы под фортепиано. Ей так хотелось поговорить об этом с кем-нибудь. Она не могла пойти к мистеру Либре — она его боялась. Она не могла пойти к мистеру Будапешту — она его тоже боялась. Но больше всех она боялась Дика. Это было смешно — стать звездой, которой не с кем посоветоваться или даже поговорить. Единственное, что ей оставалось набрать номер Джерри.

Трубку сняла девушка, которая жила вместе с Джерри. Ее голос походил на писк перепуганной мышки, которую только что разбудили. Джерри не было дома. Девушка пообещала передать, что звонила Силки. Мир вдруг показался обезлюдевшим.

Силки приняла ванну и легла в девять часов. Мышцы болели от уроков танцев — казалось, они болят теперь все время и будут болеть всю жизнь. Танцовщицы, наверное, сумасшедшие. Разве нормальный человек может постоянно испытывать боль?

В полночь зазвонил телефон и разбудил ее. Звонил Хетчер Вилсон. Он приехал в город всего на несколько дней. Силки была безумно рада слышать его голос. Вилсон казался ей старым другом. Так всегда бывает, стоит только подумать, что ты совершенно одинок, как кто-нибудь позвонит…

— Мне так много нужно тебе сказать, — сказала Силки.

— И мне.

— Начинай.

— Я женился, малышка! И как тебе новость?

Женился? Он? Силки не могла поверить. Она пыталась сдержать удивление и растерянность в голосе.

— Чудесно! И кто же она?

— Птенец, которого я подобрал на пути. Мы поженились в Коннектикуте в эти выходные. Она танцовщица и певица. И мы хотим вместе сделать песню. Я ее сам написал. Ты хочешь пойти на запись в пятницу?

— У меня репетиция. Я буду звездой в бродвейском мюзикле.

— Я читал. И как дела?

— Отлично, — солгала она. — Интересно и в общем забавно. Море работы, но знаешь…

— Работать придется обязательно. Деньги просто так не платят.

— Я знаю. Прости, но я не смогу пойти на запись… и я хотела бы познакомиться с твоей избранницей.

— Познакомишься. А ты-то как? Все еще с этим режиссером, или как его там?

— Он ставит мое шоу.

— Хмм, — он многозначительно хмыкнул.

— Мы просто друзья. На все остальное у меня теперь нет времени.

— С каких это пор? — Хетчер рассмеялся.

— Рада была поболтать с тобой, — сказала Силки. — Но сейчас мне нужно спать. Завтра рано вставать.

— О'кей. Позвоню. — Он повесил трубку. Она вдруг сообразила, что даже не спросила Хетчера, где он остановился. А сам он не сказал. Может, его жена не поверит, что они — просто друзья.

Друзья… были ли они когда-нибудь друзьями? Оказывается были. Все те месяцы, пока она сходила с ума из-за Дика, можно было найти время и для Хетчера. Оказывается, этот бродяга может влюбиться и жениться. Она ведь тоже могла стать его женой, если бы судьба распорядилась по-другому. Но разве ей этого хотелось? Теперь трудно сказать. Кроме Дика и Хетчера Силки больше не знала парней. А теперь он влюбился, и потерян для нее навсегда. По крайней мере, на ближайшие годы. Она никогда не обращала на Хетчера особого внимания, но сейчас чувствовала себя отвергнутой. Как быстро прошло время, а она так ничего и не сделала. Она скоро станет умудренной опытом знаменитой звездой. И это не спасет ее от одиноких ночей в гостинице, когда ты принадлежишь только себе самой…

Спала она плохо. Утром съела бутерброд и отправилась на репетицию. Ей хотелось побыть с Диком наедине и она вышла пораньше. Но Дик появился только тогда, когда все остальные были уже в сборе. Он пришел небритый, в том же костюме, что и накануне.

Неделя шла за неделей, ничего кроме работы и переживаний. Они начали репетировать в театре. Теперь Дик кричал на нее, когда она ошибалась. Кричал так, как будто она никогда не была его девушкой, а только дурой, которая делает ошибки. Джерри пришла на несколько репетиций и очень хвалила ее.

— А Дик так не думает, — сказала Силки.

— Думает. Он говорил мне. Он повышает на тебя голос только потому, что это его первое шоу на Бродвее. Он боится еще больше, чем ты. А ты будешь просто прекрасна.

— А что ты думаешь о постановке?

— Мне нравится. И песни хорошие. Три точно станут хитами. Мне не нравится название, но его изменят.

— Ты действительно считаешь, что я справлюсь?

— Ты бесподобна.

— Хотелось бы и мне быть в этом уверенной.

— Ты безумно много работаешь, — сказала Джерри, оглядывая ее с ног до головы. — А спишь ты достаточно?

— По восемь часов, иногда больше.

— Ты похудела. Аппетит нормальный?

— Конечно, — солгала Джерри.

— Попринимай витамины.

— Я принимаю. — Это было правдой.

— Но ты очень похудела. Сколько ты весишь?

— Я не знаю.

— Пей молоко. Сейчас тебе нельзя болеть. Ешь мясо. Это даст тебе силы. Мясо по-татарски. Если ты, конечно, можешь его есть. Я не хочу читать тебе материнские нотации, но если Либра увидит, в каком ты виде, он устроит тебе скандал похуже, чем Дик. Сама знаешь.

— О'кей, — сказала Силки. Вечером она отправилась в магазин и купила бюстгальтер с прокладкой, очень мохнатый шерстяной свитер и толстую твидовую юбку. Если их одеть, то всем будет казаться, что она прибавила фунтов десять.

Она одела их на следующий день. Ей повезло. На репетицию пришел мистер Либра. Он, казалось, ничего не заметил, похвалил ее, и сказал, чтобы она обращалась к нему, если что понадобится. Вот потеха! Все, что ей нужно — это новое сердце, бесстрашное сердце, а не разбитое на кусочки. Но этого Либра ей дать не может.

За Диком каждый вечер заходила очередная девушка. Все они были длинноволосыми, с большим бюстом и в облегающих очень коротких платьях. У всех были накладные ресницы и совершенно одинаковые самодовольные хорошенькие личики. Ни одна из девушек не появлялась дважды. Это не было похоже на Дика. Обычно он некоторое время встречался только с одной девушкой. А теперь каждую ночь — новенькая. Как будто он поставил себе целью переспать со всеми девушками в мире. Интересно, почему?

Однажды Джерри пришла на репетицию со своей соседкой по квартире Бонни Паркер. Бонни была очаровательна, но Дик не обращал на нее никакого внимания, разве что с наигранной радостью поздоровался. Силки спрашивала себя: «Почему?» Ей Бонни казалась именно той девушкой, с которой бы Дик с удовольствием лег в постель. Может он с ней уже и переспал. Бонни не обращала на Дика ни малейшего внимания и флиртовала с режиссером.

Вечером за Диком зашла какая-то девушка, и Силки опять одна отправилась домой. Она была измучена, а предстояло еще собрать и уложить чемоданы к предстоящей поездке в Бостон, где должна была состояться премьера. Силки теперь все время чувствовала себя усталой и измученной: утром, днем, вечером, ночью. Почему-то у нее случилась задержка: прошел уже месяц, а месячных не было. И никак не могла понять почему — она уже несколько месяцев не спала с мужчинами. Вероятно от нервов, в конце концов решила она. Она была совершенно издергана.

В комнате она разделась и оглядела себя в зеркало. Она казалась тощей, как скелет. В театре, где и так было жарко, она ходила в теплой одежде и поэтому страшно потела. А на улице стоял сентябрь. Она приняла холодный душ, надела чистое хлопковое платье и босоножки и решила спуститься вниз перекусить. За углом было кафе. Силки заказала тарелку супа — это единственное, что она могла заставить себя проглотить. Как обычно, после двух ложек ее горло сжалось. Она была голодна, но не могла есть. «Я умру, — подумала она в ужасе. — Я умру еще до премьеры».

Она посмотрела на свое отражение в зеркале на стене и увидела только рот и глаза — карикатура. Щеки ее ввалились, будто их срезали острым ножом. Она, должно быть, потеряла фунтов тридцать. Разве можно терять по десять фунтов за месяц? А почему нет? И потом, прошло уже больше трех месяцев с того момента, как Дик ее бросил. Прошла вечность… а она скоро растворится и исчезнет. Она заказала колу, но смогла выпить лишь треть стакана. Силки расплатилась и вышла.

Силки понравился Бостон. Хоть какое-то разнообразие после будней Нью-Йорка. И она соскучилась по переездам. Тем более хорошо, что девушек теперь рядом с ней не было. Жалко только, что мало времени погулять и посмотреть на город. Приходилось все время репетировать. Шоу вновь называлось «Мавис», и теперь это название утвердили окончательно. В сценарий не внесли больших изменений, только сократили немного. На первом просмотре, впервые появившись перед публикой, она испугалась лишь в первую секунду, а потом вдруг аудитория стала такой же как и в ночных клубах, только микрофон теперь был приколот к платью и руки оказались свободными. Она могла различать лица в первом ряду. Это ничем не отличалось, когда она выступала в клубе. А когда она запела, то вообще забыла о публике. Аплодисменты обдавали ее волнами всеобщей любви. И это было правдой! Правдой!

Когда она запела вторую песню, Силки вдруг стало плохо: она видела только черные и зеленые вспышки перед глазами, в ушах стоял шум, она не чувствовала сцены под ногами. Очнулась она уже в гримерной, на диване. Все вокруг кричали.

Дик нагнулся над ней. Лицо его было бледным и взволнованным. За его плечом она увидела Либру. Он то появлялся перед ее глазами, то исчезал как в сюрреалистическом кино. Она попыталась встать.

— Я должна вернуться на сцену… что случилось?

— Лежи, глупышка, — сказал Дик и подтолкнул ее обратно на диван. — Шоу закончилось.

Вдруг опять возник Либра, оттолкнув Дика в сторону. Совсем другой мистер Либра, добрый, таким она его никогда не видела.

— Ты настоящий идиот, — сказал он Дику. — Испугалась? — обратился он к Силки.

— Нет.

— Температуры нет, — сказал Либра, положив ей руку на лоб. — Может, ты что-то съела. Я же говорил тебе не есть в забегаловках.

— Она вообще ничего не ест, — вмешалась костюмерша. — Я ей говорила. Она убивает себя.

— Что это значит «шоу закончилось»? — спросила Силки и почувствовала, что на глаза наворачиваются слезы.

— Только на сегодня, — сказал мистер Либра. — Завтра тебе будет лучше. Я уже послал за Ингрид. Она врач. Она уже летит сюда. Меньше, чем через час будет здесь. Не беспокойся, она мигом поставит тебя на ноги. Мы не собираемся терять ни нашу звезду, ни наше шоу.

— Я не хотел… кричать на тебя, — начал было Дик.

Она протянула руку за платком и мистер Либра тут же подал ей коробку салфеток.

— Ты сможешь доехать на такси, или вызвать «скорую»?

— Только не врачей! — воскликнула Силки, хлюпая носом. — А что с публикой?

— Они ушли домой, — ответил мистер Либра. — В кои-то веки их выгнали вон. Обопрись на Дика. Он сильнее, чем кажется.

Дик нес ее на руках. Ее голова лежала на его плече. Она вновь чувствовала себя маленькой девочкой, на руках у папы. «Папа» — это слово она не произносила уже вечность. Тот, кого она называла этим словом стал для нее абстракцией. И у Дика были такие же костлявые плечи, как и у ее папы. А его руки были сильными и нежными. Когда-то она его любила, так сильно, и так давно… Дик… Но это был не Дик, кто-то просто присвоил себе его имя, кто-то, кто ставит шоу. Он не был уже тем человеком, которого она любила, а просто добрым, сильным и нежным… кем-то, в ком она сейчас нуждалась. Сначала она боялась заболеть, потом — умереть, потом — потерять Дика. Она должна поправиться. Людям, которые хотели посмотреть на нее, пришлось уйти. Из-за нее. Но может они придут еще раз. И придут другие люди. Она должна быть готова. Они ждали этого, чтобы полюбить ее, и она должна заставить их себя полюбить. Подумать только — их всех отправили домой! Только потому, что она заболела, они отправили домой всех, кто пришел в театр! О, как она любила этих людей… как она любила руки Дика, которые обнимали ее… сильные руки, которые она знала в прошлом. Но теперь она уже достаточно сильная, чтобы обходиться без них.

Ее привезли обратно в отель и уложили на кровать. Либра и Дик погасили свет, оставив ночник, остались в гостиной дожидаться Ингрид.

— …домашний доктор, — говорил Дик. — Я не понимаю, почему не вызвать врача из городской больницы, он бы вполне смог…

Они старались говорить спокойно и тихо, но Силки слышала. Дверь они оставили приоткрытой. Она слышала чьи-то шаги. Мистера Либры? Дика?

— Мне не нужно «вполне смог», мне нужен лучший врач, — зло сказал Либра. — Ты — сукин сын, кобель чертов. Ты знаешь об этом? Я знаю, ты трахаешь кого ни попадя, но это уже не смешно. И ты — брюзга. Пусть Ингрид и тебе вколет… И мне… Господи, кто-нибудь позвонил Лиззи?

— Я думал, вы помните об этом, — сказал Дик.

— Мне нужна Джерри, — продолжал Либра. — Где ее носит? Я не могу без Джерри.

В дверь позвонили.

— Слава Богу, коридорный, — сказал Дик.

— Мне не нужен коридорный, мне нужна Ингрид.

Дверь закрылась.

— Выпейте виски, — сказал Дик. — Сразу почувствуете себя лучше.

— Нерон пьянствует, а Рим горит…

— Боже, они принесли мне не ту марку джина.

— Надеюсь, ты не думаешь, что Силки будет платить за выпивку, сказал Либра. — Ты должен был записать ее на свой счет.

— Я так и сделал, — оскорбленно ответил Дик.

Опять позвонили в дверь.

— Сэм, дорогой! Я приехала сразу же, как смогла.

— Слава Богу! Ингрид! Девочка потеряла сознание прямо на сцене. Теперь она спит, наверное.

— Сейчас, только помою руки.

Высокая леди в черном пальто заглянула в спальню. Силки притворилась спящей. Женщина поставила черный медицинский чемоданчик на стул и направилась в ванную, прикрыв за собой дверь. В дверь снова позвонили.

— Джерри! — воскликнул Либра.

— Я зарегистрировала вам номера на ночь, — сказала Джерри. — Я подумала, что тоже буду вам необходима.

— Ты мне вовсе не нужна. Но раз уж ты здесь, то я очень рад, спокойно сказал он.

— Привет, Дик, — сказала Джерри. Ее голос был очень холоден.

— Привет, Джерри.

— Надеюсь, вы оба выше всех этих глупостей? — сказал Либра.

— Да между нами ничего нет, — сказала Джерри. — Мне только не нравится видеть, как этот эгоистичный, себялюбивый, подлый мерзавец доводит мою подругу до самоубийства.

— Какое самоубийство? — воскликнул Либра.

— Силки, — продолжала Джерри. — Я предчувствовала. Я должна была что-то делать. Но ничего не сделала. Это и моя вина. Бедная девочка мучилась и боялась так, что довела себя чуть ли не до голодной смерти.

— Самоубийство? — все еще не веря переспросил Либра.

— А как еще это можно назвать? — сказала Джерри холодно.

— Самоубийство? — повторял Либра. — Этого не может быть. У черных самый низкий процент самоубийств по стране.

Наступило молчание.

— Ладно, — примирительно сказал Либра. — Если ты так думаешь, Джерри, то, наверное, ты знаешь больше о молоденьких девушках, чем я.

— Я одного понять не могу, — продолжала Джерри, — как ты, Дик, мог спокойно жить и ничего не замечать. Я наблюдала за тобой во время репетиций. Ты ее постоянно пинал. Она же до сих пор любит тебя. Ты же мог быть помягче. Все твоим высказывания она принимала на свой счет.

— Ты что думаешь, было бы лучше, если бы я постоянно твердил ей, что она чудесна, а после премьеры вышли бы разгромные рецензии? — защищался Дик. — Я делал это ради нее. Я хотел ее успеха. Может быть я делал это неправильно, но иначе я не умею.

— О чем ты думаешь, Дик? Если честно? — спросил Либра спокойно.

— Я думаю, что она будет звездой. Я не думал так сначала. Только знал, что у нее есть шанс, если она будет работать изо всех сил. Но теперь я точно знаю: она покорит всех.

«Дик! Дик! Дик! Это говорит Дик! Он знает, что она покорит всех, что она будет звездой».

Ингрид в белом халате вошла в спальню и включила верхний свет.

— Просыпайся, дорогая.

Силки сделала вид, что просыпается. В дверях показались Джерри и мистер Либра. Джерри приветливо улыбалась. Силки улыбалась в ответ. Она действительно была рада видеть Джерри. Ингрид достала из чемоданчика шприцы и иглы. Силки передернуло.

— Что это? — спросила она.

— Всего лишь витамины и некоторые добавки, чтобы ты почувствовала себя лучше, — Ингрид говорила с иностранным акцентом.

— Я не хочу.

— Не глупи, — сказал Либра.

— Скажите мне, что это.

— Я же тебе сказала, — повторила женщина.

Силки не нравилось, что на бутылках с лекарствами не было этикеток. И ей не нравились глаза женщины. Женщина взяла ее руку и смазала спиртом.

— А почему на бутылочках ничего не написано? — не унималась Силки.

— Потому что Ингрид сама их готовит, — горделиво сообщил Либра. — Это ее профессиональный секрет. Я каждый день делаю себе один укол. Ты прекрасно будешь себя чувствовать уже через несколько минут. Забудешь, что вообще болела.

— Но от витаминов не будешь чувствовать себя чудесно через несколько минут, — упорствовала Силки. — Что там еще?

Женщина как клешнями вцепилась в ее руку. Силки пыталась вырваться.

— Тебе придется держать ее, Сэм. У нее истерика.

Но у Силки не было никакой истерики. Силки не знала откуда она знает, но она была уверена, что это наркотик. Она всегда подозревала, правда, не была уверена, что Либра применяет допинг. Но ведь это его личное дело! Ее это не касается. Но сейчас дело дошло и до нее.

— Перестаньте! — закричала она, прикрывая руку свободной рукой. — Перестаньте! Джерри, не давай им ввести мне наркотики. Не дайте ей! Я привыкну к ним, как он!

Ингрид вонзила иглу. Либра держал Силки за руку. На лице его была печаль, будто у Силки и вправду случился приступ паранойи. Глаза Джерри расширились от удивления. Силки по ее лицу видела, что она все поняла! Только Либра ничего не понял. Зрачки докторши были как черные дыры. Губы сжаты, будто пластырем заклеены.

— Ну вот и все, — мягко сказал Либра, отпуская ее руку.

— Что за манеры, — заявила Ингрид. — Это же ребячество — бояться уколов!

Силки не употребляла наркотиков, но она знала, что ждать. Так много друзей из ее прошлого пристрастились к ним. Силки против воли знала об этом больше, чем ей хотелось бы. Она не была удивлена, только немного испугана и растеряна, когда внезапно почувствовала себя сильной и счастливой. Либра ничего этого не знал. Ингрид просто посадила его на иглу.

— Ну, тебе хорошо? — спросил Либра. — Выглядишь ты уже лучше. Еще несколько уколов до премьеры шоу в Нью-Йорке и тебя уже ничем не остановишь!

— Позвольте, пожалуйста, мне поговорить с Джерри, — попросила Силки.

— Никаких разговоров, — отрезала Ингрид. — Отдыхай. — Она спрятала инструменты и бутылочки в чемоданчик и защелкнула его.

— А почему вы не выбрасываете иглы? — слишком сладко спросила Джерри. — Они же одноразового употребления.

— А что подумает горничная, когда найдет их в номере? — заявила Ингрид.

Либра расхохотался.

— Пойдем, Ингрид. Я проведу тебя в твои апартаменты. Ты уже обедала? — Я привезла с собой свежие овощи, — сказала Ингрид и вышла с Либрой в гостиную.

— Джерри, ты идешь? — позвал ее Либра.

— Сейчас… только помогу Силки переодеться в ночную рубашку, крикнула в ответ Джерри. Она захлопнула дверь и заперла ее. Затем села на постель, но молчала.

— Это быстродействующее, — сказала Силки.

— Амфитамин?

— Похоже, что да. Уже подействовало. Чувствую себя маленькой птичкой. Эту дрянь надо засадить в клетку, а ключ выбросить.

— Я все время думала, что Либра ведет себя странно, — сказала Джерри. — И что же теперь будет?

— Ничего. Если я не позволю сделать мне еще инъекции. Джерри, останови ее. Я не хочу больше этого.

— Я скажу ему.

— Он не станет слушать.

— Я знаю.

— Он уже давно на игле, — сказала Силки. — А если она и меня начнет колоть, я тоже привыкну. Я не могу бороться всю мою жизнь, они же сделают меня наркоманкой. Дерьмо! Что же мне делать? — Она знала, что наркотик подействовал. Она заговорила, как прежняя Силки. Хорошо, она и драться будет, как прежняя Силки. Но она не могла думать: ее мысли устремлялись в пятнадцати различных направлениях, и ни одно из них не имело смысла.

— А через сколько уколов начинаешь привыкать? — спросила Джерри.

— Четыре-пять.

— Не меньше?

— Иногда меньше. Зависит от человека и дозы.

— Но мы не можем заявить об этом, — сказала Джерри. — Это не та известность, которая нужна. По крайней мере не сейчас, и не тебе, популярной певице. Никто не поймет. И это испортит карьеру мистера Либры. И нельзя рисковать, когда шоу еще только готовится. У тебя мало времени… но постарайся, ты должна быть сильной и сама заботиться о своей жизни.

— Ты хорошая девушка. Мы могли бы быть друзьями.

— Я твой друг. Ты хочешь выступать в шоу, или ты хочешь навсегда лишиться работы, если тебя назовут наркоманкой?

— Но это же не честно!

— Нечестно. Но у нас нет времени. Я попробую избавить тебя от Ингрид… Не знаю как, но попробую. Обещай мне, что будешь нормально питаться и перестанешь вести себя глупо. Завтра я приведу настоящего врача, и он пропишет тебе настоящие витамины.

— Забавно, — сказала Силки. — Сейчас я вполне готова выступать.

— Я обещаю тебе, — сказала Джерри. Она поднялась. — Не волнуйся. Я обо всем позабочусь. Я обещаю. Обещаю! — Она улыбнулась и пошла к двери.

Вдруг она резко обернулась. На ее лице застыл страх, как у маленького ребенка.

— Что? — воскликнула Силки, тут же испугавшись.

— Либра, — сказала Джерри. — Господи, я чувствую себя так, будто меня ударили в живот… Оказывается, среди нас уже есть наркоман. Силки, ты ведь даже не представляешь, как я люблю этого человека. А теперь я должна сообщить ему, что он тяжело болен. — Ее глаза наполнились слезами.

Как могла Джерри так его любить? Силки его просто не выносила. Ладно, каждому свое.

Силки вдруг понравились ее ощущения. Она больше не любит Дика. Он просто один из парней, которых она знала раньше. Она любит шоу. И она любит песни. Она любит свою публику, каждого человека, кто платит деньги, чтобы только посмотреть на нее, и аплодировать ей. Она любит пение и свой голос. Так никто не может петь. Она молила Бога, чтобы он помог ей возненавидеть ту силу и беззаботность, которую давали наркотики, но старалась запомнить все, что она сейчас поняла. Она ведь станет ничтожеством, если пристрастится к ним. Это было теперь так легко. И Либра только благословлял ее на это. «Помоги мне, Иисус, — молила она. — Помоги мне пережить все это и справиться самой. Помоги мне ненавидеть мистера Либру».

Она уже почти забыла, почему она ненавидела Либру. Но знала, что утром она вспомнит. Она должна вспомнить.

Глава 18

Следующие три дня были самыми невыносимыми в жизни Джерри. Премьеру отложили на два дня, чтобы дать Силки прийти в себя. Джерри позвонила Лиззи Либра в Нью-Йорк. Та знала всех и могла выяснить адрес хорошего врача в Бостоне. В тот же день он пришел в отель к Силки и поставил диагноз: истощение, нервное расстройство и глубокая депрессия; выписал витамины (без всяких дополнительных добавок, снотворное (его Силки спустила в туалет), высокоэнергетическую диету и направил на полное обследование, включая рентген, так как ее мать умерла от туберкулеза. Лиззи хотела прислать своего аналитика, доктора Пиккера, но эту идею никто не одобрил.

Затем настала очередь разговора с Либрой один на один.

— Я должна вам сказать… — начала Джерри. — Если я не скажу, этого не сделает никто. Ингрид — врач она или не врач, вводит вам не витамины. Это амфитамин.

Либра уставился на нее, а потом расхохотался.

— Милочка, ты свихнулась даже больше, чем я.

— Нет. Я уверена. Силки знала симптомы. А Ингрид делала ей укол.

— Она ничего не чувствовала, — сказал Либра. — Это обычная истерика. Ты же заканчивала колледж, и ты еще будешь слушать глупую негритянку?

— Кто знает о наркотиках больше, чем эта глупая негритянка, как вы изволили выразиться? И не надо льстить мне по поводу моего образования. В наши дни и в колледже можно многое узнать о наркотиках. Мистер Либра, вы должны мне поверить. Пусть сделают анализ состава, который Ингрид вводит вам. Пожалуйста! Эта женщина убивает вас.

— Убиваете меня вы, — вежливо сказал Либра. — Ты. И убьешь, если не займешься своим прямым делом и не прекратишь мне надоедать.

— Ну почему вы такой упрямый? — воскликнула Джерри, начиная злиться из-за его глупости. — Вы всегда мчитесь в спортзал после укола, потому что не можете усидеть на месте. Вы почти не едите. Плохо спите. Я же знаю, вы часто посылаете меня в аптеку за снотворным. Посмотрите, ваши руки дрожат, когда вы пишите. И вы сходите с ума, вы сами так говорите. Это амфитамин.

— Это витамины, которые дают мне энергию, — сказал Либра. — Витамины и моя воля перевернуть этот мир. А в тебе этого нет, иначе бы ты не стояла здесь, явно рискуя потерять работу.

— Вы увольняете меня?

— Могу, если ты не заткнешься.

— Вы хотите сказать, что увольняете меня за шантаж? Вы же знаете, что я никому этого не скажу — кроме вас.

— Нет. Не за шантаж, а за прогрессирующую шизофрению.

— Я больше ничего не скажу. Ни слова. Вы считаете себя самым умным. А все это время были жертвой тюремщицы, которая вас и заключила в эту тюрьму. — Она повернулась и вышла из комнаты. Больше в ней не было жалости. Она просто кипела от злости. Он до того вознесся, что даже помыслить не может, что возносится только благодаря чудесным витаминам. Это они его возносят. А еще больше она была зла на Ингрид. Ей хотелось разбить все ее баночки и скляночки и швырнуть осколки в лицо этой суке.

— Джерри! — крикнул Либра ей в след.

Она вернулась в надежде, что он изменил свое мнение и уже собралась заплакать от охватившего ее облегчения.

— Если Силки так ненавидит Ингрид, я отошлю ее, — сказал Либра. — Я знаю, что это Силки тебе внушила. Доктор, которого ты пригласила, только что прислал счет. Я не собираюсь оплачивать двух врачей.

— Слава Богу! Вы отошлете Ингрид обратно?

— Нет, речь не об этом. Ингрид останется здесь, со мной. Мне она все-таки нужна, хоть вам обеим она и не нравится.

«Несчастный наркоман, — подумала Джерри. — Но слава Богу, что хоть Силки будет в безопасности. Пока победить в этой войне не удалось. И она должна быть счастлива, что выиграла хотя бы одно сражение. А может он настолько несчастен, что нуждается в наркотиках? Кто знает, что творится в его мозгах.»

У Силки не было никаких последствий от уколов Ингрид, только легкие желудочные спазмы. Джерри почти все свободное время проводила рядом, и это действовало на Силки очень благотворно. Дик остался верен себе и в ночь премьеры прислал Силки огромный букет и телеграмму со словами: «Я горжусь тобой!» Либра прислал букет еще больше. Был еще и маленький — от Джерри. Пришли телеграммы от Лиззи, Хетчера Вилсона и его молодой жены, от композиторов, авторов, от «Кинг Джеймс Вершн» (Джерри гадала, не Либра ли ее послал), и еще от каких-то неизвестных ей личностей. Была даже телеграмма от девушек, которые «гордились своей звездой». Здесь и гадать было не о чем — девушки выполняли приказ Либры. На премьеру прибыли несколько родственников Силки во главе с Тетушкой Грейс. Силки поселила их в том же отеле, где жила сама, по двое в комнате, что было для них большой роскошью, если вспомнить времена «Челси».

Элейн вернулась из Лас-Вегаса, и поэтому Джерри теперь звонила Дедди на студию, чтобы рассказать о последних новостях. Он тоже звонил ей каждый вечер, когда заканчивал очередной сценарий. Они очень сблизились после той знаменитой поездки, а вернее — стали совсем неразлучны. Дружба и взаимопонимание едва ли не сразу превратились в любовь. Он оказался изумительным любовником. Джерри никак не могла понять, откуда у нее появилась уверенность, что в постели он должен быть по-детски невинен. Шальной Дедди очень переживал: Элейн вернулась и перестала даже заговаривать о разводе. Дедди сам начал об этом говорить, когда позвонил Джерри. Ей казалось, что ее это не касается, но на самом деле растерялась, когда Элейн вернулась. Джерри рассказала Дедди о Либре, Силки и таинственных уколах Ингрид.

— Он никогда не поверит мне, — говорила она Дедди. — Я не могу убедить его в том, что он — наркоман.

— Понимаю, я тоже не могу убедить Элейн в том, что она — алкоголичка. Она меня даже не слушает. Таких людей ни в чем нельзя убедить. Джерри, поехали на необитаемый остров. — Может и поедем.

— Почему мы не сможем сбежать вместе? Почему люди не могут делать то, что им хочется?

— Для начала потому, что мы не проживем на одних бананах.

— Возвращайся скорее. Я скучаю по тебе. Я тебя очень люблю.

— Я тоже тебя очень люблю, — говорила она. Слово «люблю» перестало быть заурядным. Они оба влюблялись и раньше. Но взрослые редко открывают друг другу свои сердца. Она любила его совсем не так, как других мужчин. С ним она все время чувствовала себя счастливой. Никаких сомнений, невысказанных вопросов, никаких игр взрослых людей. Она была счастлива с ним, все было хорошо. Ей хотелось оградить его от всего дурного. Если он разведется с Элейн — прекрасно, если нет — тоже прекрасно. Она не хотела спешить. Он принадлежал ей сейчас и во всем, только они не жили вместе. Слишком рано желать большего. Джерри еще никогда не чувствовала себя так спокойно и уверенно.

В ночь премьеры Силки была великолепна. После шоу ее вызывали семь раз. Рецензии были хорошие, Силки была в восторге. Композиторы написали для нее еще две песни. Либра, естественно, уже устроил запись шоу. Все были переполнены оптимизмом, хоть и страшно устали. Джерри гордилась, зная, что во все это вложена и частица ее труда.

Она пребывала в эйфории. Уже месяц назад, после того, как она начала встречаться с Дедди, Дик пригласил ее на ланч и подарил золотого, усыпанного бриллиантами, единорога от Девида Вебба.

— Ты очаруешь даже единорога, — сказал он. Дик не знал еще ничего о Дедди, и Джерри решила, что он имеет в виду самого себя.

— Единорог — мифическое животное, — сказала она.

— Как и я.

Она рассмеялась ему в лицо. Так все и получилось. Его знаменитый «прощальный поцелуй», попытка избавиться от нее и в то же время заставить всегда о нем помнить. Все как всегда. Каким же нужно быть идиотом, чтобы дарить ей, Джерри, которая все знает об этих «поцелуях», золотую булавку? Сначала она решила тут же вернуть единорога. Но потом взяла его, сунула в ящик стола и начисто забыла.

В Бостон приехала и Бонни. Правда не ради шоу, а ради режиссера. У Бонни ничего не вызывало интереса, если это не касалось лично ее. Как-то в порыве великодушия, в самый разгар романа с Дедди, Джерри подарила Бонни единорога и сказала: «Ты же всегда хотела иметь подобную булавку».

— Я всегда знала, что так или иначе получу ее, — обрадовалась Бонни. Когда вся труппа вернулась в Нью-Йорк, напряжение последних дней дало о себе знать, но Силки набрала пять фунтов и прекрасно выглядела. Теперь она заботилась о себе сама. Джерри считала, что Силки нужен мужчина. Но скоро, очень скоро та станет бродвейской звездой, а значит ее всюду будут приглашать, вокруг начнут крутиться почитатели ее таланта, в мужчинах недостатка не будет. Ей так хотелось, чтобы на этот раз Силки выбрала лучшего.

В ночь премьеры в Нью-Йорке было еще больше цветов, телеграмм и поздравлений. Само по себе шоу не представляло из себя ничего особенного, но Силки стала звездой. Газеты наперебой пели ей дифирамбы. Был и лимузин, и охрана, и вспышки фотоаппаратов. Либра организовал все.

Первые пять минут на сцене Силки была немного испугана и взволнована. Но стоило ей запеть первую песню, и она почувствовала себя прежней Силки уверенной, возбужденной, энергичной. Зрители аплодировали стоя. Публика была опьянена сознанием того, что на ее глазах рождается новая звезда. Она стояла на сцене, принимая цветы, такая маленькая, хрупкая, юная. Из глаз ее текли слезы. А публике нравятся слезы. Джерри они не понравились. Она слишком хорошо знала Силки.

У «Сарди» был организован небольшой банкет для прессы. Силки появилась в сопровождении Либры, Лиззи и Дика. (Дик вертелся рядом, пока мелькали вспышки фотографов, а потом совершенно перестал обращать на нее внимание.) Дедди пришел с Элейн. Джерри вдруг поняла, что если бы для того, чтобы пойти на премьеру, ей необходим был кавалер, обратиться ей было бы не к кому. Ее счастье — что она весь вечер провела за кулисами, опекая Силки. Смешно: ее любили, ею дорожили, но рядом никого не было. Но она не чувствовала себя одинокой. Она же знала, что Дедди принадлежит ей. За столом сидело так много пар, которых ничего не связывало кроме дел, или денег, или свидетельства о браке. Большинство из них, если не все, даже и не поняли бы, почему Джерри не ощущает своего одиночества.

Был стол а-ля фуршет. Но Джерри есть не хотелось. Она ходила по кругу, приветливо здороваясь со всеми, кого знала, а потом направилась в бар — она это заслужила. Трудно было осознать, что премьера наконец-то состоялась. Джерри поверит в это завтра, когда выйдут утренние газеты. Элейн Феллин уединилась с Лиззи Либра за отдельным столиком с отдельной бутылкой шампанского. Дедди провел с ней для отвода глаз некоторое время и отправился на поиски Джерри.

— Мы великолепно смотримся вдвоем, — сказал он. — Как ты думаешь, кто-нибудь видит, насколько мы отлично смотримся?

— Я вижу, — сказала она. — Я так скучала по тебе, пока была в Бостоне.

— А я — по тебе. Ты теперь не волнуешься?

— Нет.

— Это хорошо. Ненавижу всяческие волнения. И… у меня есть кое что для тебя.

Он вытащил что-то из кармана и потер о рукав смокинга. Воровато огляделся по сторонам и надел Джерри на средний палец кольцо. Это была новая тайна Шального Дедди.

— Настоящее, — сказал он. — Тысяча баксов, плюс-минус девяносто восемь центов. Теперь мы обручены официально.

— Я никогда не сниму его.

— Снимешь, когда я надену тебе настоящее.

— Но я думала, что оно настоящее.

— Я говорю о настоящем кольце, глупышка. Я сказал Элейн о разводе. Я сказал, что это безумие жить так, как живем мы.

— И что она ответила?

— Согласилась, но с условием, что платить придется мне. Она хочет много, но мне плевать. Я же должен ей эти деньги. Плата за свободу.

— Надеюсь, ты не сказал ей обо мне?

— Конечно, нет. На завтра договорился встретиться с адвокатом, и собираюсь переехать в гостиницу. Может быть, в соседний с офисом номер, и тогда ты в перерывах можешь забегать ко мне.

— Это будет чудесно! Думаю, что мистер Либра все устроит. На такие дела он мастер.

— А когда я буду свободен, ты выйдешь за меня замуж?

Вот оно! Случилось! Рыцарь в белом плаще! Все как она мечтала еще будучи маленькой девочкой… Вот он… стоит среди толпы на вечеринке и шепчет ей так, чтобы никто не услышал. Стоит так, чтобы его жена не видела его. Джерри любила его как никого другого. Вот так повернулась жизнь. Пусть все идет своим чередом. Она чувствовала, что глупеет от переполнившего ее счастья, и знала, что краска заливает ее лицо.

— Ты серьезно?

— Конечно, серьезно.

— Ловлю тебя на слове.

— Ох, — выдохнул он. Он выглядел так, будто с ним все произошло впервые. И этого действительно бы не случилось, если бы они не встретили друг друга. Повторить такое с кем-то еще невозможно.

Рецензии оказались хорошими, даже лучше, чем Джерри ожидала. Шоу критиковали, называли слабым, но все сходились в любви к Силки. В ту ночь Силки стала звездой. Это было прекрасным подарком к предстоящей свадьбе Дедди и Джерри.

— Увидимся позже, о'кей? — прошептал он.

— О'кей.

— Я позвоню тебе домой через час:

— О'кей.

Он пошел обратно к своему столику. Элейн, опираясь одной рукой на стол, что-то кричала. Бедная Элейн. Бедный Дедди… Хватит. Бедные все, кто даже не знает, что такое любовь и опьянение ею. Силки окружили со всех сторон. Она выглядела счастливой, но усталой. Как обычно, за весь вечер Либра и на секунду не подошел к Лиззи. «Лишь одиночество вокруг…» Так Силки пела в песне.

Джерри очень хотелось поговорить с Либрой наедине и первой сообщить новости, чтобы он разделил с ней ее счастье. А еще она хотела сказать Бонни, которая тоже была ее семьей. Можно, конечно, позвонить родителям. Но они давно стали для нее чужими. Когда-то она сказала Либре: они — лишь два человека, которые приедут к ней на свадьбу. Она оглядела зал. Теперь это ее мир, знакомые люди, с кем она работала. Одни ей нравились, другие нет. Некоторых она знала только в лицо, других — до самых сокровенных глубин. В свое время ей пришлось выбирать свою жизнь. Теперь она знала, что выбрала правильно.

Глава 19

В сентябре стиль «Радость» заполонил всю страну. Его носила Элейн Феллин и выглядела прекрасно. В нем щеголяла Лиззи Либра, хотя втайне ненавидела его, и выглядела глупо и раза в два старше, чем за год до этого. Все Сливки Общества обрядились в него, следуя примеру маленькой Пенни Поттер. Ей и в голову не приходило, что впервые этот стиль появился задолго до ее рождения. Джерри Томпсон начисто отказалась от «Радости». Но все остальные следовали ему беспрекословно. А портрет Сильвии Полидор, висевший над камином в офисе Сэма Лео Либры, воспринимался так, будто его повесили специально для рекламы нового стиля. Сильвия Полидор была королевой накладных плеч, она никогда не переставала носить эту «радостную» одежду.

Бонни Паркер пригласили для демонстрации нового стиля в «Вог», а заодно пригласили и Фред, ее старую подружку, и обе были рады этой встрече. Бонни сейчас пользовалась большей популярностью, но Фред это не волновало. Она собиралась все бросить и родить ребенка. А кроме того, Бонни не так уж и хорошо вышла в «Воге»: рыжеватые парики и накладные плечи делали ее по меньшей мере странной, и даже, как в шутку заметил один из редакторов журнала, похожей на переодетого мужика. В результате новому стилю в «Воге» уделили лишь одну страницу, вместо планируемых изначально шести. А Бонни сказали, что в будущем для нее предпочтительнее сниматься в более консервативной одежде. По этому поводу Бонни рыдала ночи напролет, но успокоилась, когда Сэм Лео Либра организовал ей пробы в Голливуде. Она всегда мечтала побывать в Голливуде и познакомиться с местными звездами, поэтому тут же начала подсчитывать оставшиеся до отъезда дни.

Теперь Бонни/Винсенту было уже почти двадцать лет. Раньше он всегда находился в подавленном и угрюмом настроении, теперь же оно менялось так быстро, что уследить за этим никто бы не успел. Винсент часто плакал, но причиной были не отвергнутые фотографии, а нечто совсем иное. Он стал замечать тревожные изменения в своем облике.

Теперь ему приходилось сбривать усы через день. Бритва раздражала его нежную кожу, а работать приходилось почти каждый день и не было времени уединиться надолго, чтобы отрастить усы и с помощью воска удалить с корнями. Раздражение от бритвы было очень трудно скрывать под гримом. Винсент безумно боялся, что кто-нибудь это заметит. Он знал, конечно, что и у других моделей рос пушок на лице, но они, в отличие от него, были все-таки девушками, и их это просто не волновало. Их фотографии всегда ретушировали, а пушок оставался профессиональной тайной. Но Винсент очень боялся за свое будущее и думал об этом все время.

Еще его испугало то, что за те два месяца работы моделью, он подрос на два дюйма. Теперь его рост был пять фунтов одиннадцать дюймов. Винсент даже не сразу и заметил, что растет. Но потом вдруг обратил внимание на свои ноги (еще одна проблема): они похудели. Он всегда носил две пары трусов, чтобы бедра казались пышнее, а с ногами все было в порядке. Но теперь он отчаянно захотел, чтобы фотографы прекратили снимать его в мини-юбках, а только в длинных до полу платьях, или в брючных костюмах. Потом Винсент понял, ноги просто вытянулись, а тоньше они казались потому, что в весе не прибавил. Каждую ночь он массировал свою грудь, надеясь, что она начнет увеличиваться, и подумывал о гормональных препаратах, вроде противозачаточных таблеток. Винсент не любил сладкого, и поэтому стал есть больше хлеба, пытаясь потолстеть.

Один парень, с которым Винсент встречался, был женат на студентке-медичке. Он сказал, что, возможно, это запоздалое развитие; такое бывает с юношами, и они не растут лет до двадцати трех.

— Ты хочешь сказать, что я скоро стану мужиком?

— Надеюсь, что нет, — ответил его любовник.

— Но ты же сказал?..

— Ты растешь. Ты сказал, что бреешься. Ты же раньше не брился.

— И я превращусь в широкоплечего мужика? — спросил Винсент в ужасе.

— У тебя очаровательные женские плечики, — ответил ему дружок.

Ночью, после того разговора, Винсент битый час разглядывал себя в зеркало. Для девушки у него были достаточно широкие плечи — не удивительно, что «Радость» смотрелась на нем так ужасно. О, Иисус, Мария и Иосиф!.. Он зарыдал, а жестокое зеркало явило его взгляду конвульсивно дергающееся адамово яблоко. И каким же мужчиной он станет? Конечно, извращенцем чистой воды. Он никогда не будет похож на водителя автофургона, он будет похож на этих маленьких убогих педиков, которые толпами шляются по улицам. С его карьерой будет покончено. Он никогда не станет кинозвездой. Он покончит с собой.

Он перешел на транквилизаторы, чтобы прогнать свою тоску. Таблетки убили аппетит. Он с трудом заставлял себя есть, чтобы не терять веса. Нервы не выдерживали постоянного напряжения. Он ждал, когда же заметит Джерри. Но Джерри была так счастлива и поглощена своей любовью, что не видела ничего. Она лишь радостно чмокала его в щеку и не обращала внимания.

Но однажды Джерри заметила. Она обняла Винсента и вдруг оттолкнула его от себя.

— Бонни… ты выросла!

— Нет.

— Точно выросла. Ты теперь на целую голову выше меня.

— Я всегда такой была.

— Мои глаза всегда оказывались на уровне твоего подбородка. А теперь… ты выросла как Алиса в Стране чудес. Ты измеряла свой рост в последнее время?

— Нет.

— А почему ты перешила свои брюки? И почему запястья торчат из рукавов блузки? Бонни, ради Бога, ты можешь сказать мне. Ты растешь?

Винсент разрыдался, убежал и закрылся в ванной.

Когда Джерри, наконец, убедила его открыть дверь, он рассказал ей обо всем. Даже о бритье.

— Я боюсь, что стану мужиком, — всхлипывал он.

— Но не сегодня же ночью, — сказала Джерри. Она как всегда была спокойна и искала выход из положения. — А может, тебе начать курить и пить побольше кофе? Или это ерунда? Мне всегда твердили, что я не буду расти, если начну курить и пить кофе. Нет, наверное, это действует только на детей. А родители у тебя высокие?

— Ниже меня.

— О, современная молодежь чересчур рослая! Я достану воск и от твоих усов ничего не останется. Вырвем с корнями. — Винсент поморщился представляя себе ощущение. — Не волнуйся, ничего страшного. Возьмешь на неделю отпуск, скажешь всем, что куда-нибудь уехала, а сама будешь сидеть дома и отращивать усы. Мы успеем до твоего отъезда в Голливуд. А еще нужно купить тебе новую одежду. Слава Богу, что грудь у тебя не волосатая. У некоторых мужчин волосы на груди не растут. Но с плечами сложнее. У тебя все-таки будут вполне симпатичные широкие плечи.

— И что в этом симпатичного?

— Я принесу тебе журнал, сама посмотришь как должна одеваться девушка с широкими плечами и тонкими ногами. Там объясняется, как скрыть изъяны. И потом, тебе надо носить ресницы поменьше, ты похожа на размалеванную школьницу. Примерь мои. С ними ты будешь выглядеть гораздо естественнее. Когда за Джерри заехал Дедди, Винсент уже красовался в юбке и свитере, под которым был накладной бюст. Джерри все-таки рассказала Дедди правду, но тот никак не мог к этому привыкнуть. При встрече с Бонни он всегда с трудом сдерживал хохот. Винсент бы возненавидел его, но Дедди был всегда настолько сексуален и дружелюбен, что на него нельзя было сердиться: все равно, что сердиться на семилетнего ребенка.

— Ты выглядишь очень сексуально, — вежливо заметил Дедди, не выказывая при этом никакого интереса. Только он мог говорить подобные фразы с таким безразличным видом.

— Ты видишь разницу? — спросила Джерри.

Дедди пожал плечами.

— Он отращивает груди?

— Они сами растут, — ответила Джерри.

— Элейн делала тоже самое после нашей свадьбы. Она росла и росла. А в результате мне пришлось полностью обновить ее гардероб.

— Видишь? — обратилась Джерри к Винсенту. — Девушки тоже растут.

— И сколько ей было тогда лет?

— Шестнадцать.

— А мне почти двадцать. Неразбериха какая-то!

— Со спины ты немного похожа на Элейн, — сказал Дедди.

— Это не так уж и плохо, — сказал Винсент.

— У меня идея, — сообщила Джерри, задумчиво. — Отрасти волосы. Тогда все будут обращать внимание на них и на твое лицо. У Элейн широкие плечи, но этого никто не замечает, когда она распустит свои волосы.

— И когда мои плечи станут шире, их уже полностью скроют волосы, так? — Так!

— А теперь мы можем идти есть? — спросил Дедди.

Когда они ушли, Винсент принялся экспериментировать с бюстгальтерами, гадая о том, сколько времени займут съемки фильма и не получится ли так, что сразу после съемок он превратится в борова, и никто никогда не захочет снимать его опять. Бюстгальтеры Джерри его раздражали. Завтра надо купить модель «Джеззи». Это именно то, что ему надо. Его грудь должна быть безупречной. Винсент боялся принимать гормоны, хотя многие его друзья из гей-баров их употребляли. Он не хотел становиться уродом на всю жизнь. У них все равно были не настоящие груди, только опухоли. Винсент совсем не хотел, чтобы у него появились опухоли.

Он умылся и тщательно накрасился, наклеив шесть пар верхних и пару нижних ресниц. Нарисовал две мушки: одну — над губой, а вторую — на щеке. Прикрепил накладную грудь и снова примерил бюстгальтер. Опять стало больно. Ну и черт с ней, с болью, зато вид у него — лучше не надо! Он надел свой любимый брючный костюм и с удовольствием заметил, как отлично он смотрится с накладной грудью. О Бонни, ты безупречна! Ты — воплощение безупречной красоты!

Идти ему было некуда. Винсент решил сходить в гей-бар и поразить всех. Он не появлялся там уже пару недель и не хотел, чтобы о нем забыли. В баре все бросятся к нему навстречу, как обычно, и устроят столпотворение — он теперь был их звездой. Такую красавицу еще поискать надо, и пусть все говорят, что им вздумается! Он взглянул на свое отражение в зеркале и послал сам себе воздушный поцелуй. О, какая безупречная красота! Вы только посмотрите на этот нос, на эти огромные милые глаза! Он погладил руками свое тело и обхватил свои груди. Они же настоящие! Настоящие женские груди! Хоть он никогда и не видел настоящей женской груди, кроме груди Джерри, когда он тайком подглядывал. Он распустил свои волосы, которые уже почти доходили до плеч. Господи, он прекрасен! Он вертелся перед зеркалом и восхищался собой, хотя и знал, что потратил два часа, чтобы достичь совершенства. Вдруг он почувствовал возбуждение. Он разглядывал свои чувственные губы, а его член вдруг напрягся и стал совсем твердым. Винсент расстегнул брюки и вытащил его, все еще не отводя глаз от зеркала.

Винсент мастурбировал, пожирая глазами прекрасное лицо Бонни. Ни один мужчина не мог возбудить его так, как его собственное отражение и осознание своей красоты. Лишь одно возбуждало его столь же сильно: быть в центре внимания и знать, что все считают его прекрасным и все хотят его. Как ему повезло, что он родился таким красивым! Винсент поцеловал Бонни в зеркальное отражение ее чувственных губ и кончил.

Затем он умылся, насухо вытерся и спрятал любимый и столь же ненавистный предмет обратно в брюки, от греха подальше. Он никогда его не отрежет, как это делают некоторые из этих безумцев. Вчера кто-то рассказывал, как один из них покончил с собой. И неудивительно! Что бы ни случилось, даже если он, прости Господи, превратится в мужика, он любит то, что у него есть. Это его личность, его забава, его утешение. «Если уж мне суждено стать мужчиной, — подумал Винсент, — я стану настоящим мужчиной». Но когда перед уходом он последний раз бросил на себя взгляд в зеркало, эта перспектива показалась ему очень далекой.

Глава 20

Одним прекрасным сентябрьским утром Барри Гровер умирала от тоски, сидя на уроке истории. Вдруг ее подружка Мишель передала ей записку. Это была вырезка из газеты — колонка сплетен о знаменитостях. В ней говорилось, что брак звезды телеэкрана Шального Дедди и его жены Элейн дал трещину. Барри впервые узнала о том, что у него есть жена. Мишель обвела заголовок красным карандашом и приписала внизу: «Может ты станешь следующей???»

Все оставшееся до конца урока время Барри Гровер сидела как на иголках. Едва зазвенел звонок, как она уже мчалась, всех расталкивая, к Мишель.

— Господи! Он разводится!

— Интересно, как она выглядит, — сказала Мишель.

— А мне интересно, появился ли у него кто-нибудь еще.

— Ну так поспеши и быстрее познакомься с ним, — ответила Мишель.

— А ты не хочешь?

— А я за него замуж не собираюсь. Он мне в отцы годится.

— Что-то ты раньше так не думала.

— Тогда я была только ребенком.

— Только представь: быть миссис Шальной Дедди! — мечтательно сказала Барри.

— А вы пригласите нас в гости?

— Ну конечно же. Тебя и малыша, за которого ты собираешься замуж.

Они посмеялись, представив, как Барри, в качестве новой жены Шального Дедди, устраивают прием для членов фан-клуба Дедди в Кью-Гардене. Зазвенел звонок на урок, но Барри решила уйти. Стоял чистый, прекрасный, прохладный день. Листья на деревьях только начали желтеть. Барри отправилась в маленькое кафе, куда обычно заходили школьники после занятий. Сейчас там было почти пусто. Шли уроки и час ланча еще не наступил. Она устроилась за столиком, опустила монетку в автомат и выбрала пару ритмичных песенок. Официантка не обращала на нее никакого внимания. Это устраивало Барри. Она была слишком взволнована и хотела спокойно обо всем подумать.

У Шального Дедди была жена, и теперь он разводится! Теперь он представлялся ей уже реальным человеком. Ей только безумно хотелось знать, как выглядит его жена, сколько ей лет, такая же она смешная, как Дедди, или нет? Барри погрузилась в свои фантазии. Она представляла как они встретятся. Она расскажет ему о себе. А он признается, что уже все знает из ее писем. А затем посмотрит на нее, как будто видит впервые, и пригласит выпить чашку кофе. И они будут сидеть и говорить, говорить… И смотреть друг другу в глаза. И поймут, что понимают друг друга так, как никто на свете. И он влюбится в нее, потому что она искренняя, чувственная и правдивая. И они поженятся. И ничто их никогда не разделит. Она будет сидеть в первом ряду на всех его выступлениях. И все будут знать, что именно ей он посвящает свое шоу.

Наконец она стала думать что же делать, чтобы превратить свои фантазии в реальность. Можно достать билет на его представление, сесть в первом ряду и постараться обратить на себя его внимание. Нет, не подходит. Вокруг него всегда толпа, а охрана не дает подойти близко. Остается один выход: найти его после шоу, когда охраны не будет поблизости, и попытаться с ним заговорить. Она знала, что нужно только поговорить, рассказать о себе, и они обязательно станут друзьями.

На следующем уроке она напишет письмо. Надо его продумать заранее. Она поделится с ним своими желаниями, объяснит, как она взрослеет и меняется, что ей уже известно про жизнь. А он подумает, что она очень умна и чувствительна для пятнадцатилетней девчонки. А может, она еще пошлет ему свою фотографию. И тогда, если он увидит ее, то сразу же узнает.

Барри взглянула на часы над стойкой. Она опоздала и на следующий урок. Кафе стало заполняться ребятами, которые предпочитали тратить деньги здесь, а не в школьной столовой.

— У тебя занято?

Она робко кивнула и выскользнула из-за столика. Она ненавидела этих старших ребят, которые ели гамбургеры прямо руками, говорили грязные слова и гордились собой, потому что в кого-то уже влюбились, и это придавало им самоуверенности. Барри не хотела быть такой. Она встретится с Дедди, а он уже взрослый, чтобы жениться, он не будет ходить вокруг да около, играя в любовь. И она больше никогда не будет такой одинокой, и все будут обращать на нее внимание, все будут от нее в восторге.

Глава 21

Дедди поселился в «Плазе» рядом с офисом, зарегистрировавшись под своим настоящим именем — Мойша Феллин. Ему нравилось в «Плазе». Это был большой элегантный старомодный отель. Здесь не было детей, которые потребуют у него автограф, выпрыгнув неожиданно из-за стойки портье или из-за пальмы в холле. Он считал свой люкс элегантным. Он и на самом деле был не плох. Какой долгий путь прошел Дедди с нижнего Ист-Сайда! Иногда он и сам не мог поверить. Еще труднее было поверить, что он влюблен в самую прекрасную девушку на свете, и что великанша-мегера Элейн вскоре наконец навсегда уйдет из его жизни.

Он считал, что это низко — так поступать со своим ребенком. Но с другой стороны, он никогда не считал себя хорошим отцом. А Элейн может опять выйти замуж, и найти себе кого-нибудь получше, чем он. Он даже сам не мог представить себя отцом, человеком, который воспитывает. Когда он оставался со своей дочерью, он чувствовал себя ребенком. Он смешил ее, они вместе играли, но он не мог заставить ее быть дисциплинированной и абсолютно не представлял, как ее чему-нибудь научить. Ему нужно узнать, хочет ли Джерри детей. Ему самому они больше не нужны. У него уже были дети, которых он годами не видел. И он был уверен, что их матери ругали его последними словами. Нет, у них с Джерри не будет детей. Они просто всю оставшуюся жизнь будут жить вместе и любить друг друга. Мир — отвратителен и опасен, когда дети вырастают, их убивают на войне. А он вовсе не стремится увековечить себя в потомках.

Адвокат посоветовал ему не жить вместе с Джерри, пока не будут улажены все финансовые формальности развода. Но они почти все время проводили вместе. Просто у каждого была своя отдельная квартира. Джерри по двадцать раз на дню забегала к нему. А после записи шоу он сам заходил за ней в офис. Он прикидывался, что ему нужно поговорить с Либрой. Он не хотел, чтобы Лиззи и Элейн сплетничали за его спиной. Он многозначительно поглядывал на Джерри, она подмигивала ему, а Либра, если Лиззи не было в люксе, угощал их коктейлями, пил вместе с ними, и казался очень счастливым, так как считал себя главным виновником происходящего. А потом Либра отсылал их, одарив напоследок отеческим благословением, и они проводили вместе чудесный вечер.

Иногда они отправлялись к Джерри, готовили вместе обед, занимались любовью и смотрели телевизор. Иногда выбирались на поздний сеанс в кино (Дедди напяливал огромные темные очки и огромный берет, который закрывал половину лица и придавал ему сходство с иностранным кинорежиссером). Пару раз они нанимали машину и ехали на Кони-Айленд, закупали хот-доги и устраивали пикник на пляже. Сезон уже закончился и пляж пустовал. Но потом приходил полицейский и отправлял их восвояси. А однажды они поехали в Чайна-таун, побывали в китайском ресторанчике и купили друг другу забавные подарки и ароматические палочки. Вернувшись к Джерри они их долго нюхали, а потом выбросили. Один раз они даже отправились в Планетарий — только потому, что никто из них раньше там не был. Проскользнули в зал, когда программа уже началась, а ушли раньше всех, и никто их не узнал. Дважды съездили в Клойстерс. Джерри там ни разу не была. Они бродили по монастырю, представляя, что живут в средние века, и сочиняли разные истории. Он всегда возвращался один в отель, на этом настаивал адвокат. Иногда это происходило так поздно, что подобная осторожность казалась смешной. Но правила есть правила. А Элейн требовала столько денег, что он едва мог их заплатить. Но это его не особенно волновало. Он будет платить столько, сколько она хочет. Адвокат и Либра обзывали его сумасшедшим за то, что он даже не пытается уменьшить алименты. Но какое им до этого дело? Деньги принадлежали ему, он собирался разводиться с Элейн; пусть его ребенок пойдет в частную школу, и у нее будут прекрасные платья и все, что она захочет.

Жизнь походила на счастливый сон. А самое лучшее, что он прекратил постыдные ужасные встречи с этими четырнадцатилетними девчонками.

Маленькие Лолиточки всегда смущали Дедди. О чем с ними разговаривать? Ему было стыдно, но не потому, что он ложился с ними в постель, они всегда сами хотели этого, а потому, что ему нравилась их компания. С ними он мог общаться. Люди постоянно твердили о проблеме двух поколений, но его проблема была в его собственном поколении. Джерри была удивительным сочетанием взрослого и ребенка. Она была умной, понимающей, прекрасной, веселой, сексуальной и никогда не причиняла ему боль. Ему казалось, что они целую вечность знают друг друга, в то же время каждый новый день приносил сюрпризы. В шоу он вставлял незаметные домашние шуточки специально для нее. И тогда они вместе смотрели программу. Раньше Дедди это никогда не интересовало. Но теперь он хотел узнать, нравится ли Джерри. И его шоу стали гораздо интереснее, потому что в его жизни появилась Джерри. Джерри никогда не отдавала себе отчета, что это он был на экране, Дедди, человек, которого она любила. Она не превозносила его до небес. Она знала, что это — его работа. И сам Дедди впервые в жизни вдруг начал чувствовать себя нормальным человеком.

Он узнал размер ее пальца и отправился к дорогому ювелирному магазину на Пятнадцатой авеню, который очень нравился Элейн. Владелец магазина стал выкладывать на прилавок перстни с огромными камнями, полагая, что они для Элейн. И вдруг Дедди понял, что считает большие камни вульгарными и ужасными. «Нет», — сказал он. И попросил показать ему что-нибудь изящное и легкое. В конце концов он сам нарисовал то, что хочет: букетик незабудок из голубой эмали, а в середине каждого цветка — крохотный бриллиант. Оно походило на обручальное кольцо, но его можно было носить и после помолвки.

А потом он еще купит Джерри простое золотое кольцо, которое полагается носить замужним дамам. Согласно иудейской традиции обручальное кольцо это круг из золота, символизирующий бесконечность и нерушимость брака, но ни одна из предыдущих жен Дедди не хотела такого старомодного кольца. Дедди думал, что может именно поэтому его браки оказывались такими непрочными. Они были обречены изначально, ибо Дедди покупал неправильные кольца. Вот почему сейчас он хотел следовать правилам. Джерри не была еврейкой, впрочем, и его прежние жены тоже. Он и сам отличался равнодушием к религии. Но таково суеверие, и он не хотел подвергать риску свой брак. Они решили устроить вечер по поводу их помолки в его люксе и пригласили Либру, Силки Морган и Бонни. Развод затянулся, но они теперь по крайней мере официально помолвлены, хотя и тайно. Дедди вдруг осознал, что у него нет друзей, кроме Либры, и если бы он уже был разведен и мог устроить большой шумный прием, то пригласить ему было бы некого. Он не особенно хотел видеть свою сестру с мужем. Рут, как обычно, только будет все критиковать, поедая глазами Джерри. Поэтому они решили пригласить только друзей Джерри, и оказалось, что и у нее их почти нет. И Дедди был рад этому. Это лишь говорило о том, насколько они нужны друг другу. Он так хотел быть ей нужным. Он будет заботиться о ней.

Либра прислал самую большую бутылку шампанского, которую доставили в номер на специальной тележке — иначе ее было бы просто не перенести. Джерри заказала пирожные. Дедди купил море белых и голубых цветов, расставил их в вазы по всей гостиной, а на люстру повесил надувные шарики. Он украсил номер до прихода Джерри, а когда она пришла, подарил ей кольцо. И она заплакала. Теперь Дедди знал, что поступил совершенно правильно, заказав такое кольцо. Оно подходило ей как нельзя более кстати.

Потом явился Либра с гвоздикой в петлице. Они пили шампанское, ели пирожные и слушали музыку. Чуть позже пришла Бонни. Увидев кольцо Джерри она расплакалась, так как знала, что сама никогда не выйдет замуж. А Дедди вдруг стало жалко ее, и он не мог понять, почему раньше он смеялся над нею — бедный парень оказался вовсе не забавным. На минутку забежала Силки Морган между выступлениями и подарила прекрасный китайский поднос от «Тиффани», где были изображены маленькие незабудки. Наверняка Либра рассказал ей о кольце.

А затем в дверях появилась голова Лиззи Либры.

— Я вечеринку чую за версту, а почему меня не пригласили? — сказала она.

— Потому что ты не умеешь держать язык за зубами, вот почему, ответил Либра.

— Не говори глупостей, — ответила Лиззи. — Ты на самом деле даже не знаешь меня, Сэм, после всех лет, которые мы прожили вместе. Хотя это и не удивительно — ты же вообще меня не замечаешь.

Лиззи принесла несколько вышитых полотенец ручной работы. Она сказала, что эти полотенца для гостей и ими не пользуются. А Дедди сразу узнал в них полотенца, которые Элейн подарила Лиззи на Рождество год назад. Им в подарок их тоже кто-то прислал, но Элейн они не понравились. Джерри изобразила восторг по поводу подарка. Лиззи выглядела расстроенной и постоянно спрашивала действительно ли Джерри любит Дедди. А Дедди никак не мог понять в чем же дело.

А потом все пили шампанское, а Бонни смущенно извинилась, за то, что не принесла подарка. Она просто не знала, что так полагается. А Джерри убедила ее, что это вовсе не обязательно. Вскоре ушла Силки Морган, а Либра заявил, что с удовольствием пригласил бы всех четверых на обед, но видимо Дедди и Джерри предпочтут побыть одни. И это действительно было так. Поэтому Либра пригласил на обед в «21» только Лиззи. На что та заявила: «Ты только подумай, в старом негодяе проснулась сентиментальность».

А когда все ушли, Дедди заказал ужин в номер. И они с удовольствием поели, запивая пиццу шампанским, а потом занялись любовью. А Джерри показалось необычным, заниматься любовью, когда на пальце «обручальное» кольцо. А Дедди согласился. «Подожди, вот когда у тебя будет настоящее…» — шепнул он.

Джерри и Дедди посчитали, что если адвокаты не поторопятся с улаживанием формальностей, то им удастся пожениться только в Валентинов день[8]. Ну а если развод затянется на более долгий срок, то они поженятся в первый день весны. Джерри спросила, хочет ли и Дедди обручальное кольцо. Но он отказался. Ему же придется снимать его перед каждым шоу, а он это считал плохой приметой. Поэтому решил пусть лучше его совсем не будет. На что Джерри заявила, что ей вообще не нравятся мужчины с кольцами.

Они решили поселиться в пентхаусе, раз уж им придется жить в Нью-Йорке. Дедди мечтал об острове и верил, что это когда-нибудь обязательно случится.

Они пропустили его шоу по ТВ, но не очень расстроились, и поэтому прямо в постели устроились смотреть какой-то фильм, а когда он кончился, оделись. Из-за дурацких требований адвоката нужно было отвезти Джерри домой. Дедди ненавидел этот момент. Он считал это абсурдом. Джерри не хотела, чтобы он провожал ее, убеждая, что легко доедет на такси одна. Но Дедди заявил, что не позволит ей возвращаться в одиночестве домой после ее помолвки. Когда они подъехали к дому Джерри, он не вышел, чтобы проводить ее до дверей: он знал, что тогда уже не сможет остановиться.

В отель он вернулся в мрачном настроении. Либра оставил на столе огромную пачку писем от его поклонников. Их пересылали прямо со студии. Дедди просмотрел несколько писем, но они производили на него тягостное впечатление. Ему казалось, что авторы писем толпятся в его номере, в его жизни, а делать им там было абсолютно нечего. Кто-то даже прислал свою фотографию: то ли мальчик, то ли девочка, сейчас все с длинными волосами… и по имени не разберешь — Барри. Он сунул фотографию в папку для секретарши. Секретарша рассылала всем поклонникам, сообщившим свой адрес, фотографию Дедди с автографом, который аккуратно выводила сама. Либра не одобрял, когда для подписей использовалось факсимиле, а также, когда звезда собственноручно подписывала свои фотографии. Он утверждал, что никогда нельзя быть уверенным, что эти безумцы не подделают подпись на чеке или других важных бумагах.

Дедди улегся в кровать, позвонил Джерри, разбудил ее и пожелал спокойной ночи. Они проговорили минут сорок о том, как им повезло, что им никогда не бывает скучно друг с другом, он послал ей тысячу воздушных поцелуев и повесил трубку. После этого ему стало еще более одиноко и совсем грустно. Он просмотрел утренние газеты, из которых узнал, что оказывается сегодняшний вечер он провел в каком-то ресторане на вечеринке, на которую его на самом деле никто не звал и которую устраивали абсолютно неизвестные ему люди.

Глава 22

Весь год, пока Силки Морган работала над шоу, она как-то не особенно задумывалась над тем, что же принесла ей слава. Но теперь шоу стало хитом сезона. Все говорили, что оно продержится столько, сколько захочется самой Силки. Вышла пластинка с записями ее песен, и две из них попали в первую десятку хит-парада. Либра повысил ей недельное содержание до ста долларов. Джерри звонила каждое утро и зачитывала список предстоящих интервью и встреч. Ее имя каждый день появлялось в газетных колонках. Силки узнавали на улицах. Она получала ворох писем от поклонников. О ней поместили большую статью в «Лайф». Она поняла, что стала знаменитостью, и впервые задала себе вопрос, что же она ожидала от славы.

Она наконец уговорила Либру разрешить ей обзавестись своей собственной квартирой, хотя тот все-таки настоял на аренде, а не на покупке. Джерри помогла найти ей чудесную трехкомнатную современную квартиру в Ист-Сайде с балконом, кондиционером, швейцаром в холле, встроенной плитой, посудомоечной машиной, зеркалом от пола до потолка в спальне и огромной кроватью, застеленной пурпурным бархатным покрывалом, и невероятных размеров белым меховым ковром. Квартира принадлежала педерасту-декоратору. Гостиная была решена в светлой гамме со стеклянными столиками, тумбочками, шкафчиками и современными картинами без рам комната для приема гостей. Уютнее всего Силки чувствовала себя в спальне.

Там стоял цветной телевизор, магнитофон и была большая коллекция записей, которую Силки пополнила своими собственными пластинками. Либра в качестве подарка на новоселье заполнил ее бар. Она сняла квартиру на год, но разделить свою радость ей было не с кем.

Хетчер с женой отправились на гастроли. Девушки ее ненавидели. Она испытывала странное нежелание приглашать свою семью в гости — они приедут и разрушат этот романтический рай, который она еще не успела ни с кем разделить. Наконец-то у нее появилось что-то свое. Для этого она работала как лошадь. А теперь она день и ночь слонялась по квартире и чувствовала себя Евой в садах Эдема в ожидании Адама.

Силки забила холодильник мясом, овощами, мороженым. Она начала заботиться о своем здоровье. Она купила весы и теперь следила за своим весом. В ванной было много стеклянных полочек, которые предназначались для косметики, духов, дезодорантов. Каждый вечер (а по четвергам и субботам дважды) она выступала в шоу, стараясь относиться к каждому выступлению так, как будто это премьера. Затем на такси она возвращалась домой, устраивалась на балконе и потягивала шампанское, любуясь огнями города, потом укладывалась в свою огромную кровать и смотрела телевизор, пока не засыпала. Репортеры, приглашавшие ее на ланч в «Сарди», или приходившие к ней на квартиру взять интервью, спрашивали, что она делает в свободное время. Силки отвечала, что читает (что соответствовало действительности) и встречается с друзьями (что было явной ложью) и пишет стихи (о чем надоумил ее Либра). Она говорила, что занимается медитацией (еще одна причуда мистера Либры), не добавляя однако, что медитация сводится к одиноким часам на балконе с бокалом шампанского. Она говорила, что хотела бы выйти замуж и иметь детей, но сейчас она слишком занята своей карьерой, и времени на какие-то серьезные отношения у нее просто нет. Она говорила, что у нее есть поклонники, с которыми она встречается, но отказывалась назвать имена. И, конечно же, они темнокожие, хотя против белых она ничего не имеет. На самом деле, она вообще ни с кем не встречалась, ни с белыми, ни с черными. Она бы даже не возражала, будь они хоть зеленые в красный горошек. Но их просто не было.

Либра иногда устраивал для нее вечеринки. Познакомил ее со своим клиентом Шадрахом Баскомбом, боксером, который скоро должен был стать звездой киноэкрана; устраивал встречи с несколькими молодыми людьми, которые стремились попасть в газетные колонки сплетен. Но, исключая Шадраха, эти знакомства чаще походили на деловые встречи, чем на свидания, и никогда больше этих людей Силки не встречала. Трах-Шадрах, как его все называли, тут же уложил ее в постель. Она не сопротивлялась — он был привлекателен, а она — одинока. Но его тупость и тщеславие Силки не понравились. Он обозвал ее в постели паршивой лентяйкой и пообещал вылечить. Они встречались еще дважды, но он ее не вылечил. Она даже не притворялась довольной. Иногда она думала о Хетчере Вилсоне, и в конце концов пришла к выводу, что, упустив его в свое время, повела себя, как полная дура. Она даже и не вспоминала о Дике, а когда случайно мысли сами приходили в голову, то единственное, что она чувствовала, — это радость, радость избавления от того, что ей казалось стихийным бедствием.

Она дала несколько больших телевизионных интервью (текст ей написал мистер Либра), избежала скользких тем и старалась быть остроумной, веселой, невинной и искренней. Иногда ее так и подмывало сказать перед всей этой многомиллионной телевизионной аудиторией что-нибудь похабное и шокирующее, чтобы за одну секунду уничтожить всю свою карьеру. Это желание ее пугало. И очень хотелось узнать, испытывают ли подобное желание и другие знаменитости во время интервью. В ожидании интервью в павильоне телестудии все были милы друг с другом, потому что нервничали, а уходили, даже не попрощавшись. Однажды она видела, правда, как парочка обменялась телефонами, заверяя друг друга, что она/он с мужем/женой будут очень рады познакомиться друг с другом, но в этом не было ни грамма романтики. Вот она, слава! Сплошь — мишура и позолота. Живешь в своей собственной пластиковой коробочке, улыбаешься, и делаешь вид, что счастлив, но все это ложь. В пластиковый домик другого нельзя проникнуть, да никто этого и не допустит.

Ее телефонный номер был зарегистрирован на имя владельца квартиры, у которого она ее арендовала, и не был внесен в справочник из соображений безопасности. Да и сама Силки вовсе не хотела в два часа ночи прислушиваться к похабным вздохам, доносящимся из трубки.

Иногда она ходила на вечеринки, которые устраивались после шоу, в сопровождении мистера Либры, или в окружении почетного эскорта, организованного им же. На приемах толпились звезды, и у каждого, кроме нее, казалось, были друзья. Звезды ее игнорировали и делали вид, что она не производит на них ни малейшего впечатления. Ведь они тоже — звезды, и прекрасно знают, что слава — это блеф. Они болтали друг с другом о детях, гольфе и новых диетах, иногда о бизнесе и политике, но чаще всего обсуждали всякую ерунду. Их разговоры ничем не отличались от разговоров их поклонников, возвращавшихся домой после представления. Силки радовалась, узнавая людей, о которых слышала раньше. Когда мистер Либра представлял ее очередной знаменитости, чьим искусством Силки восхищалась, она молчала, не решаясь ни о чем говорить. А люди наверное считали ее либо глупой, либо заносчивой.

В театре ее жизнь, казалось, тоже никого не волновала. Она приезжала вовремя и уединялась в гримерной. Парикмахер колдовал над ее париками. Костюмерша готовила ей чай с медом. Силки изредка обменивалась с нею банальными фразами. Потом она почти все время проводила на сцене, забегая лишь на секунду в гримерку, чтобы переодеться и сменить парик. А потом Силки возвращалась, слишком возбужденная, чтобы чувствовать усталость, и слишком усталая, чтобы искать себе компанию для ужина. Швейцар не пускал в ее комнату посторонних. Люди, с которыми она выросла, не могли купить билет даже на галерку. Когда какие-то знакомые ее друзей все-таки проникали к ней, Силки радовалась, но сдерживала себя, не зная как себя с ними вести. Ей казалось, что она всегда все делает не так, как надо, потому что эти люди всегда смотрели на нее несколько смущенно. Если они приглашали ее выпить после шоу, она ссылалась на усталость или говорила, что у нее уже назначена встреча, а когда они уходили, Силки страшно жалела, что отказалась. Она знала, что все из-за депрессии, а депрессия из-за того, что у нее нет мужчины, а мужчин не будет, если она не начнет с ними знакомиться. Она сама разрушала свою жизнь, потому что очень боялась, что при близком знакомстве в ней разочаруются.

Она обратила внимание на одного из статистов. Он был очень красив. Ростом почти шести футов, с лицом ангела и мускулистым телом. С нимбом черных вьющихся волос, огромными темно-зелеными глазами, и смуглый, хотя если не присматриваться, то кажется, что это — загар. В нем соединились две расы и четыре национальности. Звали его Бобби ла Фонтейн. Он был танцором. Силки решила, что он может оказаться педерастом, но скорее всего — бисексуалистом. Он всегда улыбался ей широкой ослепительной улыбкой, она улыбалась в ответ, но они никогда не заговаривали друг с другом. После двух месяцев представлений он наконец стал спрашивать, как у нее дела, а она спрашивала тоже. Он был ее единственным другом, если такие отношения можно назвать дружбой.

Однажды вечером он постучал в дверь ее гримерной.

— У меня сегодня день рождения, — начал он. — Не хотите ли прийти ко мне на вечеринку после шоу?

— С удовольствием. Я поздравляю вас.

— О'кей, — ответил парень и направился к выходу.

Ей хотелось задержать его хотя бы на минуту.

— Сколько вам исполнилось?

— Девятнадцать.

Столько же, сколько и ей. Она улыбнулась.

— Мне тоже.

— Я знаю.

— До встречи.

Она даже забыла спросить, где будет вечеринка. Но ее костюмерша все разузнала: в соседней гримерной. В общей комнате, которую Бобби делил с остальными статистами, пахло как в свинарнике. Силки пришла туда в сценическом гриме, испуганная, досадуя на то, что согласилась. Но все, казалось, были рады ее видеть. Стали угощать ее напитками и пирожными, тут же нашли ей свободный стул. Это ее тоже смутило. Они ведь ее совсем не знают.

Бобби ла Фонтейн стоял в углу и болтал с двумя очаровательными белыми девушками. Увидев ее, он извинился перед ними и направился к Силки.

— Я рад, что вы смогли выбраться сюда.

— Благодарю.

— Мама прислала мне торт, который сама испекла, и я решил устроить вечеринку.

— Это чудесно.

— Хотя мне пришлось истратить еще пятьдесят баксов на напитки, — он рассмеялся. — Надеюсь, вы ничего не имеете против бумажных стаканчиков?

— Конечно, нет.

Он присел на край столика рядом с ее стулом и продолжал:

— Если честно, то я не думал, что вы придете.

— А почему я не должна была придти?

— Но вы же — звезда, а я всего лишь парень из массовки. Какое вам до меня дело?

— Не стоит так говорить.

— Я просто хотел объяснить, какая это честь для меня.

— Давай ты не будешь больше произносить слово «честь».

Он усмехнулся.

— По правде говоря, я хотел поговорить с тобой с тех пор, как впервые тебя увидел. Но ты была неуловима.

— Я застенчивая, — вдруг выпалила Силки. Она отпила из стакана виски с водой. К ним подошел какой-то парень, был представлен Силки, а потом Бобби красноречиво посмотрел на него: «Вали отсюда, оставь нас одних». Парень отошел к другой компании. В гардеробной толпилось много народу, было жарко и шумно. Слабенького кондиционера явно не хватало для всей толпы, а уж в особенности для толпы танцоров. Силки с удовольствием заметила, что от Бобби пахнет свежестью и приятным, легким мужским одеколоном.

— Я так и предполагал, что ты стесняешься, — сказал он, наклоняясь к ней почти вплотную, чтобы перекричать шум. У него был приятный, негромкий голос. — Ты всегда держишься особняком, будто герцогиня, но напоминаешь мне испуганную маленькую девочку.

— Не старайся казаться умным. Нам обоим всего лишь по девятнадцать, я даже старше тебя на шесть месяцев. — А меня не беспокоит сколько тебе лет. Мне кажется, что тебе лет шесть.

Они улыбаясь смотрели друг на друга. Силки очень надеялась, что он не окажется педерастом, потому что он ей нравился. У Бобби был отчетливый нью-йоркский выговор, и Силки это просто очаровало.

— Ты живешь с кем-нибудь? — спросил он.

— Нет. А ты?

— И я. У меня есть маленькая комнатка, там я могу кидать одежду прямо на пол и опрокидывать мебель, если напьюсь. Я люблю девчонок, но не могу с ними жить — они требуют от меня аккуратности.

— До тех пор, пока не найдешь такую девчонку, которая тоже бросает на пол свою одежду и опрокидывает мебель, когда выпьет.

— Это будет катастрофа! — он весело расхохотался. — Ты любишь танцевать?

— Конечно.

— Мы тут собирались на дискотеку. Пойдешь? Я приглашаю тебя.

Она устала, но сейчас это ее не останавливало.

— О'кей. С удовольствием.

Силки очень хотелось потанцевать с профессиональным танцором. Она только подумала, что и он привык к партнершам-профессионалкам, и ей очень не хотелось опозориться. Он считал ее звездой и даже не догадывался, что она столь же далека от идеала как и все остальные, а может даже еще дальше.

— Позволь я переговорю с гостями и скоро вернусь. — Он заглянул в ее картонный стаканчик, увидел, что он еще почти полон, и встал. Бобби знал всех, и все его любили. Он носился по комнате, чмокал девчонок, дружески похлопывал парней, принимал поздравления и шутил со всеми. Двух парней он отправил к Силки поболтать, чтобы она не скучала. Она вдруг поняла, что почти никогда не ходила на свидания. Дик был ее любовником, их встречи совсем другое. Что она знала о мужчинах? В ее жизни были только работа, сплошная работа, потом — любовь и страдания, потом мимолетные рандеву с незнакомцами от Либры, которые и свиданиями-то не назовешь. Ей вполне можно было дать шесть лет, как сказал Бобби. Она выпила еще два стаканчика и стала мысленно подбирать рифмы из приходящих в голову слов. Смех…

Грех. Смех и слезы. Слезы и грезы. Свидание. Свидание и расставание. Узнавание… Любовь — игра. Мура… Конура… Кожура… Постель… Секс… Кекс… А может он обратил на нее внимание, только потому что с ее помощью хочет сделать карьеру? Внезапно у Силки испортилось настроение. А зачем же еще она ему нужна? Он ее даже не знает. Она всего лишь звезда в шоу… нет, она была звездой, а он только мальчиком из массовки. Но кого еще удастся встретить, если вести такой образ жизни?

Толпа начала понемногу редеть. Подбежал счастливый ангел, Бобби ла Фонтейн, который ей уже совсем не нравился.

— Пошли, — сказал он, взяв ее за руку.

Силки пошла к такси, где оказалось еще две пары, которые веселились и хихикали. Водитель сначала отказывался везти шестерых, но после долгих споров дал себя уговорить. Они забрались в машину.

Дискотека только что открылась. Силки о ней даже ни разу не слышала. В помещении гулял прохладный ветерок, нагнетаемый мощными кондиционерами, на стены проецировались изображения танцующих девушек, громко играла музыка. У стен стояли столы в форме аккуратных кубиков, за которыми теснились люди. В задней комнате размещался игорный зал. Все посетители были похожи на фотомоделей: и мужчины, и женщины. Казалось, здесь нет ни одного случайного посетителя. Бобби делал вид, что знает всех официантов. — Я бываю здесь каждый вечер, с самого открытия, — сказал он Силки. — Уже две недели. Мне здесь нравится. И все люди здесь очень красивые. А я люблю красивых.

Силки все еще было не по себе. Никто не обращал на нее внимания, никто не узнавал ее и это было приятно. Но вдруг официант, красивый, белокурый педераст лет девятнадцати, принес напитки и воскликнул:

— О, мисс Морган, мне безумно нравится ваше шоу и вы сами.

— Благодарю, — ответила она и улыбнулась.

Знакомые Бобби уже отправились танцевать. В темноте вспыхивали блики света, и поэтому трудно было понять, кто как танцует.

— Люблю алкоголь, — сказал ей Бобби. — И ненавижу травку. Только иногда по случаю балуюсь ЛСД. Но люблю алкоголь. Я старомоден. Большинство танцоров не пьют, потому что считают, что это вредно. Но я могу танцевать даже с похмелья. Танцы — самый лучший способ избавиться от похмелья.

— Но ты же не собираешься танцевать всю жизнь? — спросила Силки в надежде, что он проговорится о том, что ему нужно от нее.

— О конечно, собираюсь — пока не стану старым. А потом открою балетную школу. У меня нет ни малейшего желания становиться актером или сниматься в кино.

— А почему?

— Почему? А ты что, стала счастливее?

— Конечно.

— Ты талантлива. В этом вся разница. А у меня нет таланта. Тогда зачем мне это? Меня приглашали работать моделью, но это мне неинтересно. Я люблю движение. Давай потанцуем.

Они встали и пошли на переполненную площадку. Силки увидела, что он действительно любит танцевать. Он совершенно забыл о ней. Танцевал он чудесно. Она видела, как окружающие смотрят на него, но и их взглядов Бобби не замечал. Многие понимающе улыбались Силки, не потому что они узнали Силки Морган, звезду, а потому что она пришла сюда с парнем лучшим танцором в зале, который так увлекся танцем, что даже забыл о ней. И ей это нравилось. Они должно быть думали, что он любит ее, раз не постеснялся взять с собой на площадку, зная, что она не танцует так хорошо, как он. А может, он и вправду ее немного любит. А почему бы и нет? Она хорошенькая, вполне пришла в себя после нервного срыва, она много читает, и она легко говорит, если ничего не боится, а сегодня она еще и отлично выглядит. Она не собиралась сегодня на дискотеку, но ее наряд ничуть не выделялся среди нарядов окружающих.

В конце концов она устала, и Бобби предложил посидеть и отдохнуть. Официант принес еще выпить. Он смотрел на нее и улыбался. Их спутники не особенно стремились к разговорам — было слишком шумно. Силки начала чувствовать себя увереннее, и порадовалась, что пришла на дискотеку. Отличное лекарство от депрессии. Она увидела одиноких девушек, без парней, и вдруг поняла, что они не сидят у окна, дожидаясь рыцаря на белом коне. Что они выходят и ищут себе друзей. И никто не насмехался над ними. В зале хватало симпатичных одиноких парней, которые искали себе девушек. Никто не нервничал, все расслаблялись и радовались хорошей музыке и красивым людям вокруг. Силки задумалась, почему Бобби приходит сюда каждую ночь — потому ли что любит танцевать, или потому, что предпочитает каждую ночь проводить с новой девушкой? А какая разница? Сейчас он был здесь с ней, сегодня вечером она ему нравится, и ей хорошо.

В три утра они отправились перекусить, а потом решили разойтись по домам — завтра их ждали занятия, деловые встречи и выступление вечером. Бобби подвез Силки до дома на такси. И она радовалась, что уже так поздно и не нужно приглашать его к себе. На самом деле она не хотела, чтобы завтра утром он рассказал всей труппе, что переспал с нею в первую же ночь. Она поцеловала его на прощание, сказав «С днем рождения», так чтобы поцелуй казался дружеским. За спиною у нее уже вырос швейцар, и она поспешила юркнуть в лифт. В тот вечер она обошлась без обычного шампанского на балконе, просто смыла макияж и легла в постель. Она, не отдавая себе в этом отчета, была счастлива. Она все еще видела его лицо. Он был так красив! Как только мужчина может быть настолько красив? Когда он не попадался ей на глаза, то его лицо забывалось, и каждый раз при встрече Силки испытывала что-то вроде откровения. Такое же откровение испытываешь, когда смотришь на закат солнца. «Интересно, смогла бы я выйти замуж за человека только потому, что он безумно красив, красивее всего, что я видела в жизни?..» — подумала она, уже засыпая…

На следующий день он весело поздоровался, и у нее осталось впечатление, что они как будто бы друзья — и только. Силки понравилась его сдержанность. Ей хотелось, чтобы он зашел к ней в гримерную после шоу, но этого не произошло. Она почувствовала растерянность и была чуть-чуть задета. Силки дольше обычного просидела перед зеркалом, надеясь, что он все-таки придет. Наконец она поняла, что все ушли, и она осталась в театре одна. Она направилась к выходу, вдруг резко ощутив, как она одинока. Он даже не задержался, чтобы попрощаться.

Она вышла из театра и увидела его. Он стоял в тени аллеи и, заметив ее, пошел навстречу, и сказал мягко:

— Привет. Куда бы ты хотела пойти?

Она смутилась и обрадовалась. Он ждал ее столько времени, и все потому, что не хотел, чтобы об этом кто-нибудь узнал.

— А почему бы нам не пойти ко мне? — вдруг выпалила она не подумав. — У меня есть балкон и яйца, чтобы приготовить ужин.

— Отлично, малышка.

В такси она молчала, не зная о чем говорить. Бобби старался вовсю, рассказывая о том, как сегодня несколько мальчиков из хора напихали с свои джинсы носков, чтобы выглядеть мужественнее, а распорядитель сцены обнаружил это только после первого акта. Бобби смеялся и гадал: заметила ли публика? По мнению Силки, самому Бобби вовсе ничего не надо было подкладывать в джинсы, мужественности ему хватало. Уже перед подъездом Силки занервничала. Она боялась швейцара. Ведь раньше Силки никого не приглашала к себе. Она не замужем и знаменитость. Швейцар был белый и самоуверенный. Ее волновало, что он подумает о ней. На секунду ей даже показалось, что швейцар прогонит Бобби. Но блюститель дверей всего лишь приветливо сказал: «Добрый вечер», и они спокойно направились к лифту. Когда они зашли в квартиру и Силки включила свет, Бобби стал носиться по ней как щенок по полю, издавая крики восторга. Он выскочил на балкон, раскинул руки в стороны и громко крикнул в ночь: «Нью-Йорк! Нью-Йорррррк!» Она достала из холодильника бутылку шампанского, поставила ее на серебряный поднос, взяла два стакана, и вышла на балкон.

Он открыл шампанское и вручил ей бокал. Они чокнулись и выпили, глядя в глаза друг другу. Как он красив! Силки была так счастлива, что именно он стал ее первым гостем в новой квартире… а потом вдруг с неприязнью вспомнила о Трахальщике-Баскомбе: он же был здесь трижды, а она совсем об этом забыла! Она тут же вспомнила про его грубость и нахальство. Ну и пошел он подальше… Он, наверное, уже выбросил ее из головы. Бобби ла Фонтейн ее первый гость. Так должно быть…

Они наслаждались шампанским и смотрели на огни города. Казалось, что город никогда не был столь прекрасен, как сейчас.

— А вон там моя комната, — сказал Бобби, указывая в темноту.

— Где?

— Там.

Перед ней лежал весь город. А есть ли у Бобби кто-нибудь?

— Тебе, наверное, здесь очень одиноко, — сказал он, читая ее мысли.

— Не часто. Я хотела сказать, что я одинока, но не часто бываю одна. — Ты не должна быть одинокой, — сказал он. — Быть одинокой в такой прекрасной квартире еще хуже, чем быть одинокой в трущобах.

— Я знаю.

— У тебя ведь все есть, правда? — спросил он. — Клянусь, что с тобой все хотят познакомиться, чтобы получить от тебя что-нибудь. Потому что ты — звезда, а для тех, кто понимает, — ты еще и удивительная женщина, которая многое дает людям.

— Почему ты так думаешь?

— Я просто знаю. Надеюсь, ты не подумаешь, что я что-то хочу от тебя и лишь поэтому здесь с тобой. Я бы с удовольствием пригласил тебя к себе. Мне ни от кого ничего не нужно.

— Я тебе верю, — сказала она.

Он покачал головой.

— Я лгу. Мне нужен кто-то, кто будет ко мне привязан.

— А кому не нужен?

— Таких очень много.

Да, таких немало. Она знала слишком многих, кто не нуждался и даже не хотел этого. Все они держали себя в руках, а людей — на расстоянии. Она вздрогнула. Он обнял ее и начал целовать.

Он был очень нежен и очень сексуален. Она на мгновение откинулась назад и посмотрела на него: глаза закрыты, будто в трансе. Ей показалось, что и он ее считает сексуальной. Он не знал, где спальня, и она показала ему. Они оба знали, что сейчас произойдет, не заниматься же этим на балконе?

Силки знала не так много мужчин, но в этом парне было что-то необычное. Он оказался в постели гораздо лучше Дика. А Дика она когда-то считала лучшим в мире любовником. Но самое главное — он был мягок и нежен и прижимал ее к себе, даже когда все закончилось, будто ничего не произошло, а просто наступила другая фаза любви. Он целовал ее руки, не отводя глаз. Силки поняла, что последние капли ее отчуждения испаряются. Она влюбилась.

Она посмотрела на часы. Было уже половина второго. Завтра у нее столько дел. Но она решила об этом не думать.

— Можно мне выпить немного сока, если у тебя есть? — спросил он.

— Но ты же, наверное, умираешь от голода. Я же обещала тебе приготовить что-нибудь из яиц! — Она вскочила с кровати, накинула халат, и бросилась на кухню. Он поставил пластинку и налил шампанское в оба бокала. А она готовила яичницу с сыром и беконом (от тостов Бобби отказался — он следил за весом) и кофе.

— Где ты хочешь есть?

— В постели, где же еще?

Они ели яичницу и запивали ее шампанским, и решили не пить кофе, чтобы не мучиться бессонницей. Они слушали музыку, обнимались и целовались, не говоря ни слова. Силки ничего не хотелось говорить, она чувствовала себя легко и надеялась, что ему не скучно с ней. Ей не было скучно, она чувствовала удивительное довольство. Ей казалось, что она долгое время карабкалась в гору, а теперь, наконец, нашла прекрасную долину, где наконец-то можно расслабиться.

— А можно мне сегодня спать здесь? — спросил он.

— Конечно.

— А где ты хочешь, чтобы я спал?

— В кровати конечно же!

Она завела будильник, выключила проигрыватель. Он отнес посуду на кухню и поставил в раковину. Он, казалось, даже не заметил посудомоечную машину, которую она недавно купила и которой очень гордилась. Она накинула цепочку на дверь и погасила свет.

— Тебе нужна зубная щетка? — А у тебя есть и для меня? — Для тебя.

Она распечатала новую коробку. Ей нравилось смотреть на нее в стаканчике рядом со своей. Они уснули, обнявшись. Такое с ней было лишь однажды в жизни, когда она спала со своим первым мальчиком, когда ей было четырнадцать. Позднее ни с одним мужчиной это не повторялось, и теперь она ощущала себя как никогда в безопасности.

Утром она приготовила завтрак, но они выпили только вчерашний кофе. Как оказалось, оба не любили завтракать. Силки начала одеваться и беспокоиться, как же они вместе придут в театр. Она должна была им гордиться, но ей не хотелось, чтобы кто-нибудь понял их неправильно — что он клюнул на нее, или что она готова спать со всеми подряд… Он оделся быстрее, обнял ее и сказал:

— До встречи. Мне нужно заехать к себе. Увидимся в театре.

Она знала, что это ложь. И любила его за это. Сердце переполняла нежность к нему. Почему только она решила, что не следует афишировать их отношения? Кто же не захочет заниматься с ним любовью? И кто же не будет гордиться этим?

Она позвонила диспетчеру узнать о том, кто ей звонил вчера и сегодня. Накануне Силки отключила телефон. Потом послонялась по квартире, чтобы Бобби успел доехать до театра раньше ее, и наконец вышла. Она знала, что изменилась в одночасье: теперь счастье переполняло ее, и она будто бы излучала его. В театре наверняка заметят перемену, но ее это не заботило. Наконец-то ее жизнь началась!

В этот день ей предстояло два спектакля. Обычно в такие дни ей приносили еду из ресторана, чтобы она могла перекусить между двумя выходами. Но сегодня она есть не могла. Ей хотелось, чтобы Бобби был рядом. Она заставила себя есть — история с Диком Девере не должна повториться! — затем она легла и закрыла глаза. Спать Силки не могла. Она думала о Бобби и представляла его лицо. Она не думала о чем-то конкретном, просто ощущала его присутствие рядом и была счастлива. Ей очень хотелось, чтобы и Бобби любил ее столь же сильно, как и она его. Наконец наступило время вновь выходить на сцену.

Во время представления, когда они оказывались рядом, то оба еле сдерживали улыбку, глядя друг на друга. Она выступила лучше, чем обычно, и была необычайно довольна собой. Публика бурно аплодировала, но теперь Силки не чувствовала той растерянности, стоя на краю сцены, как раньше. Они любили ее, а она любила их. Они были ее семьей, а не любовниками на один вечер. Ее любовник ждал ее.

Силки беспокоилась: а вдруг его не будет, когда она выйдет из театра? У нее дрожали руки, пока она смывала грим. Но она постаралась успокоиться и не спешить. Ей не хотелось выйти из театра раньше него. Если его не будет, что делать? Она может пойти в бар, где обычно собираются все танцоры после представления, и она будет сидеть там, тянуть коктейль и дожидаться его. Она просто умрет от такого унижения. Костюмерша все-таки уже научилась уважать ее молчание. По крайней мере с нею уже не нужно поддерживать светскую беседу. Силки выждала время, когда по ее подсчетам, Бобби уже должен был покинуть театр, затем попрощалась и вышла наружу.

Он было там, в тени, как и накануне. И опять подошел к ней и ласково сказал:

— Привет.

— Привет.

— Куда бы ты хотела пойти?

— Домой, — сказала она. — А куда бы ты хотел пойти?

— А ты как думаешь?

В такси они протянули друг другу руки, и сразу же начали целоваться. А потом вместе пили шампанское на балконе, смотрели на звезды и целовались. А потом пошли в спальню и радовались, что завтра — воскресенье, и они весь день будут вместе. По крайней мере, Силки на это очень надеялась. Но может он ходит по воскресеньям в спортзал или еще куда-нибудь! Она не хотела переживать из-за этого, но все равно переживала.

На другой день он сказал, что у него неотложные дела, а Силки почувствовала себя отвергнутой и очень испугалась. Он обещал вернуться к шести. Она приняла душ. Выстирала свое белье, потому что стеснялась просить об этом горничную, хотя женщина была очень аккуратной и приходила трижды в неделю убирать квартиру.

В половине шестого она начала нервничать и включила телевизор. Но сосредоточиться на телеэкране не могла. Она налила себе виски с содовой и закурила, хотя никогда раньше этого не делала. Она дымила, не затягиваясь, и глотала виски, обзывала себя идиоткой за все свои страхи, но ничего не могла с собой поделать. Она же знает его. Знает ли? Три встречи? Может с ней что-то не так? Когда часы пробили шесть, она почувствовала себя приговоренной к смертной казни.

Она включила проигрыватель, налила себе еще виски. Когда он вернется, она попросит его переехать к ней. Но как сделать это? Он не позволит так с собой обращаться. Ей хотелось кричать и биться головой о стену.

Звонок раздался в пять минут седьмого. Она бросилась к двери. Это был Бобби. В руке он держал пластиковый мешок с одеждой.

— Я только подумал, что стоит захватить одежду на завтра, — сказал он мимоходом. — У меня завтра пробы. Можно повесить это тебе в шкаф?

Она бросилась к шкафу и освободила там место. Он принес пиджак, две пары брюк, и две рубашки. Это явно больше, чем нужно для одной пробы. А может он просто не знает, что ему придется надеть? Он принес также бутылку лосьона и бритву, которые извлек из кармана. Она протянула ему белый халат, который купила себе еще во времена Дика, точно такой же, как у него, такого же размера и фасона. Бобби улыбнулся.

Они выпили вместе, а потом он потащил ее в кино на вестерн. Он любил такие фильмы, а она ненавидела. Они обнимались и кормили друг друга попкорном, а затем отправились в китайский ресторанчик, торговавший едой на вынос, накупили продуктов, за которые заплатил Бобби, и вернулись к ней домой.

Он попросил разрешения воспользоваться ее телефоном. И она вышла в спальню — вдруг у него личный разговор! — но напряженно прислушивалась. Сначала он позвонил женщине, убиравшей в его комнате, а потом кому-то, кого он явно недолюбливал, но оставался вежлив. По разговору нельзя было понять, мужчина это или женщина. Она не могла решить, встречается Бобби с этим человеком или нет, потому что он говорил в основном «да» и «нет», видимо догадываясь, что она слушает. Когда он кончил говорить по телефону, Силки вернулась в комнату, и он обнял ее так, будто видеть ее — большое облегчение.

Они часами валялись в постели, ели обед из картонных коробочек и смотрели повторный показ дурацких спортивных игр по телевизору. Бобби как ребенок забавлялся с новой игрушкой — пультом дистанционного управления. Это нравилось ему гораздо больше, чем смотреть телевизор. Они почти не разговаривали. Но Силки было легко и хорошо. Но мысль о том, что она его совсем не знает, не давала ей покоя.

— Мы почти ничего не знаем друг о друге, — начала она.

— Все, что я хочу узнать о тебе, я узнаю сам, — сказал он. — Я никогда не прислушиваюсь к тому, что говорят девушки. Они часто врут или говорят глупости. Они не знают, как разговаривать с мужчиной. А теперь я знаю, что главное не в том, что люди говорят, а в том, что они делают.

— Я вру?

— Ты пока еще ничего не говорила. Ты слишком боишься. Я сам о тебе все узнаю… только дай мне время.

— Бери! Сколько захочешь.

— А ты сама все узнаешь обо мне. И научишься мне доверять. Вот чего я хочу.

— А я хочу, чтобы ты доверял мне, — сказала она.

— О'кей, — они поцеловались.

Он посмотрел ей в глаза и сказал:

— Я никогда не буду тебя обманывать.

На другой день Бобби, облачившись в пиджак и чистые брюки, ушел, а она отправилась на интервью в ресторан «Сарди», улыбалась, смеялась, и тщательно сдерживала себя, чтобы не выдать свою тайну: она влюбилась! Она чувствовала себя раскованной и свободной и с трудом отвечала на нудные, повторяющиеся в каждом интервью вопросы. А когда все закончилось, то почувствовала себя очень усталой. Потом вернулась домой, перекусила и отправилась в театр. Вечер понедельника был обычно самым худшим вечером недели. Но сегодня зал был полон. Публика, как обычно, хорошо ее принимала. После спектакля Бобби ждал ее в тени деревьев. — С трудом избавился от своих приятелей, — сказал он. — Они хотели пойти со мной.

— Ты хотел пойти с ними?

— Но я не знал, как ты к этому отнесешься.

— Но это же твои друзья.

— Тогда пошли.

Они отправились в бар и сели за столик. Его друзья ей очень понравились. Бобби держал ее за руку, а другой рукой сжимал под столом ее колено. Она смутилась — ведь это все видели. Но потом решила не обращать внимания. Они выпили пару бокалов и пошли домой.

— Думаю, они все поняли, — сказала Силки.

— А тебя это волнует?

— А тебя?

— Если ты не против…

— Я — нет, — сказала она.

Когда он раздевался, Силки вдруг заметила на нем золотые запонки с сапфирами, которых утром не было. Поймав ее взгляд, Бобби протянул их ей и сказал:

— От «Картье». Восемнадцать карат. Я только что получил их обратно.

— А где они были?

Он поморщился.

— В ломбарде. Я иногда могу напиться и угощать всех вокруг. А на другой день приходится закладывать вещи, чтобы было на что жить дальше.

— Ты не должен так поступать.

— Теперь я попытаюсь.

— Я хотела сказать… Я не хочу указывать, что тебе делать… но…

— Нет, ты права. Теперь у меня есть женщина. А это все меняет.

— И кто же твоя женщина?

— А ты как думаешь?

Все последующие несколько дней он приносил к ней свою одежду, придумывая разные поводы: то по дороге зашел в химчистку, то ему что-то было нужно для предстоящих встреч. Вскоре ее шкаф оказался полон. Он купил крем для бритья, дезодорант, белье, носки и вибратор, который он использовал в различных целях о которых вряд ли подозревали его производители. Он покупал виски, когда они прикончили запасы ее бара, а Силки — еду. Она платила арендную плату, конечно, потому что подразумевалось, что он живет в своей комнате и платит за нее. Через пару недель стало ясно, что они живут вместе, хотя никто даже слова об этом не сказал.

Что же все-таки случилось? Где все ее мечты о браке и приличиях? Сейчас это ее не волновало. Когда они серьезно влюбились друг в друга, они не произносили долгих речей, а просто начали жить вместе без всяких формальностей и церемоний. И придет день, когда они поженятся, и это будет просто и естественно, как и все, что происходило с ними после их первой встречи.

Когда все, казалось, наладилось, Либра решил заняться воспитанием Силки. Он попросил Джерри позвонить Силки и пригласить ее в офис. Силки оделась очень тщательно — все самое модное, вплоть до шляпки — и отправилась в «Плазу».

Поднимаясь на лифте в номер Либры, Силки с трудом сдерживала страх. Она не любила, когда ее вот так официально вызывали на встречу. Но может, она зря волнуется, и речь пойдет о новом сценарии или пробах для фильма? Она очень хотела отбросить страхи и не испытывать ненависти к Либре, но от одной мысли о встрече с ним эти чувства вспыхивали с новой силой. Почему он сам не позвонил ей утром, а заставил Джерри организовать формальную встречу?

— Что это у тебя на голове? — приветствовал ее Либра. — Уж не возомнила ли ты себя Джекки Кеннеди?

— А что плохого в моей шляпке?

— Она вульгарна.

Силки аккуратно сняла шляпку. Она сидела на диване, сжав зубы, и смотрела Либре в глаза, пытаясь казаться спокойной.

— Я хочу, чтобы ты была похожа на леди, но не стоит заходить слишком далеко, — сказал он. — Хочешь кофе?

— Нет, спасибо.

Он налил себе чашку и попросил Джерри выйти.

— Так… — начал он. — В чем дело? Ты влюбилась или тебе просто захотелось мужчину?

— Вы о ком? — спросил она. Так вот в чем дело!

— О Бобби ла Фонтейне, плясуне и пройдохе. Ты же знаешь, я все о тебе знаю, а не только перечитываю свои контракты. Расскажи мне, что происходит.

— Но рассказывать нечего. — Ее ладони вспотели. Ну и дура же она, что напялила шляпку!

— Глава первая: он живет в твоей квартире уже две недели. Что ожидает во второй главе?

— Я не знаю, о чем вы говорите, — пробормотала Силки.

— Прекрасно знаешь. Я позвонил кое-куда и теперь знаю об этом парне гораздо больше, чем ты, Силки. Ты влюбилась в него?

Ей хотелось послать его на …. то есть (в мыслях поправила она себя) сказать, что его это не касается.

— Да, — ответила она.

— И он влюбился в тебя?

— Я не знаю.

— Ты знаешь, что он отказался от своей комнаты?

Силки была в шоке. Она не отвечала. Сердце ее сжалось.

— Судя по твоему молчанию, ты не знаешь. Ты знаешь, — продолжал он, чем он занимался, пока не познакомился с тобой? Помимо танцев в массовке? Она помотала головой. Он отказался от комнаты… Значит, он хочет быть с ней. Но почему же он не сказал? Наверное, из гордости.

Мистер Либра встал и, казалось, нервничал.

— Я скажу тебе, что он делал в свободное время. Он — проститутка. Клиенты у него — мужчины, женщины, все, что подворачиваются под руку. У меня есть список имен и мест встреч. Я покажу тебе, если ты мне не веришь. Ему хорошо за это платили. Ты не задумывалась, откуда у него столько денег, если он зарабатывает только девятнадцать долларов в неделю?

— Он закладывал вещи, — сказала Силки.

— Это ты про пару золотых запонок с сапфирами, которые ему подарил очень старый, очень богатый, и очень любвеобильный продюсер?.. Я вижу, ты знаешь о каких запонках идет речь. Перечислить тебе остальные его драгоценности?

— Я не проверяла все его вещи! — воскликнула Силки. — Могу я идти теперь?

— Сиди! Ты уйдешь, когда я закончу. А на лейблы на его одежде ты обратила внимание? Хотя, ты, наверное, не интересуешься его одеждой. Я хочу знать, связалась ли ты с ним, потому что одинока, что в принципе простительно, или ты настолько дура, что собираешься за него замуж?

— Я не верю, что он — проститутка. А если и так, то меня не волнует, кем он был раньше.

— Ты сама все понимаешь. Тебя, может, это и не волнует, но я тебе не лгу. Я не для того вытащил тебя из грязи и сделал из тебя леди, чтобы ты в один прекрасный день оказалась безо всего и по уши в той же грязи. Я не считаю тебя ни побродяжкой, ни потаскухой. Секс — твое личное дело. Если бы ты решила просто покувыркаться с ним пару недель в постели, я бы не поднимал шума. Но я слишком хорошо тебя знаю. У тебя это всерьез. У тебя иначе не бывает. Хотелось бы мне думать, что ты просто развлекаешься, что это — обычная интрижка.

— Вы не можете указывать мне, кого я должна любить, — сказала Силки. — Я могу указывать, кого ты не должна любить. Я могу указывать тебе не влюбляться в проститутку, потому что его интересует только то, что ты можешь ему дать. Ты звезда, ты богата; ему с тобой удобно; люди, которые женятся на звездах, как правило неплохо устраиваются в шоу-бизнесе и сами со временем становятся звездами. Я не говорю, что ему наплевать на тебя, он отказался от всех своих любовников, он, похоже, считает, что игра стоит свеч. Если бы он был порядочным человеком, он мог даже влюбиться в тебя. Но Бобби ла Фонтейн не порядочный человек.

Он замолчал, наблюдая за ней.

Неужели он отважился обратиться к частным детективам? Наверное, так и есть. Сейчас она была слишком зла, чтобы задумываться над тем, правду или нет сказал ей Либра. В принципе это не важно! Она любит Бобби, а он любит ее. Она заслужила хоть немного счастья. Она так долго страдала. Ничего не изменится, чтобы Либра не наговорил ей еще.

Либра вздохнул.

— Ты же видела публику в ночных клубах, когда пела там. Стареющие знаменитости с молодыми спутниками, которых они оплачивают из собственного кармана. У этих наемных мальчиков холодные безжизненные глаза, все чувства их мертвы. Им ничего не надо, кроме денег. Сейчас тебе в голову не приходит, что ты можешь закончить так же. Ты молода, жизнь для тебя только начинается, ты красива, ты будешь еще более знаменита, чем сейчас. Не становись посмешищем. Это тебя не достойно. Ты слишком хороша для этого, Силки. Пусть наемные мальчики сопровождают старух-неудачниц. Я не могу позволить тебе превратиться в неудачницу. Я буду защищать тебя. Не опускайся до Бобби ла Фонтейна.

Странно, но этот участливый тон еще больше разозлил Силки. Он просто играет с ней, как с котенком: злит, запугивает, гладит по головке… Какое право он имеет вмешиваться в ее личную жизнь? Он даже пытается диктовать ей то, что она должна думать.

— Я же не отрицаю, что благодарна вам за все, что вы сделали для меня, мистер Либра, — спокойно сказала Силки. — Но если я становлюсь посмешищем, то именно вы сделали меня такой. Вы пытались изменить меня изнутри, заставить по-другому думать, мечтать о другом… Вы сделали из меня дрессированного зверька. И сейчас этим занимаетесь. Все что я говорю во время интервью, каждое мое слово, вы пишите за меня. Вы пытаетесь разрушить мою душу. Вы не сможете этого добиться. Я этого никому не позволю. На работе я буду делать все, что вы мне скажете, но в свободное от работы время — мое собственное время! — я хочу иметь свою собственную личную жизнь. Даже то, что я звезда, не заставит меня жертвовать своей жизнью. Скорее уж я откажусь быть звездой.

— Я могу доставить тебе это удовольствие, — сказал он. — Я тебя породил, я же могу и убить.

— Как?

— Если люди узнают…

— Людям это нравится! — закричала Силки. — Они любят скандалы! Я слишком популярна, и вы это знаете.

— Я могу отказаться от тебя.

— Отлично. Я легко найду себе другого агента.

— Я могу сломать тебе карьеру. Ты и сама можешь это сделать, и сделаешь, если…

— Вот и дайте мне шанс, — сказала Силки с улыбкой. — Позвольте мне разрушить свою жизнь и получить удовольствие.

Либра грустно покачал головой.

— Ты изменилась, и мне жалко тебя. И мне жалко всех твоих друзей, которые доверяли тебе.

— Ха, — воскликнула Силки. — Я не изменилась, просто впервые в жизни поступаю как человек!

— Ты хоть знаешь, что такое любовник, которого содержишь? жалостливо спросил он.

— Конечно, знаю. Я в своей жизни повидала таких достаточно.

— Предостеречь — значит вооружить, — заявил он высокопарно. — Ты можешь идти.

— Благодарю. До свидания. — Она встала, подошла к зеркалу и надела шляпку. За спиной она видела отражение мистера Либры. Он смотрел на нее как-то странно. Силки направилась к двери.

— Силки…

— Да?

— Если попадешь в беду… звони мне. В любое время дня и ночи.

— Спасибо, сэр.

Она бросилась вниз по лестнице, от радости перепрыгивая ступеньки и совсем забыв о лифте. Она выиграла! Победила! Дело того стоило. И его странный взгляд в зеркале! Теперь она и, вправду, стала взрослой. Она выиграла у мистера Либры!

А если Бобби и на самом деле проститутка и с ней он только потому, что она звезда, и многое может ему дать? Сердце заныло. Ей стало страшно. Но она узнает… она будет наблюдать за ним и узнает… Она ничего не расскажет Бобби о разговоре. Это его только разозлит. Но она будет наблюдать. И будет счастливой. Именно Бобби сделал ее счастливой, а до этого ее жизнь была сплошным кошмаром. Вот что главное. Она заслуживает хоть чуточку счастья. Бобби вылечил ее. Теперь она стала сильной и обязательно будет счастливой. Она любит его. Она любит настолько, что может выстоять даже перед натиском мистера Либры. Бобби преподнес ей этот подарок, сам того не ведая. Все будет хорошо!

Глава 23

Лиззи решила больше не ходить к своему аналитику. Главная причина заключалась в том, что ей больше нечего было ему рассказывать. Ее тревожило всякое отсутствие секса в ее жизни. Ничего нового. По вечерам она сидела дома перед телевизором и ждала Сэма. Однажды она смотрела передачу «Все звезды» и вдруг поняла, что с каждым мужчиной, появившимся на экране, она когда-то спала… как будто перед глазами прошло все ее прошлое. Она впервые поняла, что постарела.

Зачем теперь ходить к доктору Пиккеру и просить объяснять ее измены, если их больше нет? Честно говоря, ей стало даже стыдно только от одной мысли, что никто ее уже не хочет, она слишком стара. Она впервые пошла к доктору, когда только начала изменять мужу. Она хотела понять причины этого. Теперь она и не изменяла. Доктор Пиккер всегда говорил, что для поступка обязательно есть свои причины. И что ее надо лечить. Может быть, у нее теперь нет любовников не потому, что она постарела, а потому что она вылечилась?

Она пошла к врачу попрощаться, а он вышел из себя и даже начал угрожать ей. Лиззи разглядывала его офис: дорогие восточные ковры, подлинные произведения искусства доколумбовской эпохи — и вдруг начала подсчитывать деньги, которые потратила на врача. Конечно, их потратила не она, а Сэм, но это одно и то же. Может сейчас доктор Пиккер присмотрел новый шедевр для своей коллекции, вот и кричит? А причина — в том, что ему не хватает денег на его приобретение. У нее даже хватило смелости сказать это ему в лицо. Тогда он разозлился не на шутку и заявил, что у него целый список по-настоящему больных людей, которые с нетерпением ожидают своей очереди встретиться с ним.

— То есть вы хотите сказать, что я симулянтка?

— Я хотел сказать, что вы поправляетесь.

— Я больше не чувствую потребности в беседах с вами. Мне кажется, что я теперь сама могу решить проблемы своей личной жизни.

— Может вы и вылечились. Чудеса иногда случаются, — сказал он.

— Почему вы так говорите? Я же приходила сюда, чтобы вылечиться. Почему вы заявляете «чудеса иногда случаются»?

— Вы слишком мало ходили ко мне.

— Почему мало?

— Вы же помните, я не фрейдист. Мы с вами не затронули корней вашей проблемы.

Его «мы» опять ее раздражало. Все эти проблемы не «наши» проблемы, а ее проблемы. Она думала об одном туалете от «Франко», который она могла купить, не потрать она деньги на визит к этой зануде. Платье было прекрасно: с большими сборчатыми рукавами, шлейфом и тесной талией. Она украдкой взглянула на настенные часы в кабинете доктора.

— Вы хотите уйти прямо сейчас? — спросил он.

— Нам не стоит тянуть, ведь это мой последний визит к вам.

— Я ничего не тяну. Я могу использовать оставшееся время для работы над моей книгой.

— А мое заболевание вы там опубликуете?

Он улыбнулся.

— Если опубликуете, то верните мне мои деньги обратно, — сказала Лиззи. — Я не давала вам права на свою жизнь.

— Про вас там не будет ни строчки.

— О? А что это не настолько интересно?

— Миссис Либра, у вас есть нерешенные проблемы, и я советовал бы вам остаться и продолжить лечение.

— Используйте мое время с большей пользой для себя, — сказала Лиззи, доставая пудреницу и открывая ее. Новая помада от «Франко» покрывала губы алой коркой и быстро засыхала. Лиззи это раздражало. — Мне просто не о чем больше с вами говорить.

— Это потому, что мы только подступаем к корням…

— И что это за корни?

— Это-то нам и предстоит изучить.

— Я лучше буду изучать свою тихую, спокойную старость, — сказала Лиззи. Она знала, что лжет; со спокойной старостью она еще поборется. Ей просто хотелось оставить последнее слово за собой. Он, казалось, смягчился.

— Может, вы и не так больны. Вы кажетесь теперь спокойнее, чем раньше. Я должен отметить большой прогресс. Вы хотите отдохнуть от наших бесед?

— Да, — ответила Лиззи, желая побыстрее закончить разговор. — Мне нужно время, чтобы переварить все, что я теперь узнала о себе.

Доктор Пиккер просматривал регистрационный журнал, а потом потянулся в телефонному аппарату.

— Передайте Хадсон, что в ближайшие несколько недель она может приходить в то время, на которое ранее была записана Либра, — сказал он сестре.

Лиззи ненавидела, когда ее называли «Либра» — как товар на рынке. Она рассматривала бледное лицо врача. Он походил на узника. «Интересно, хоть на улицу он иногда выходит? — гадала про себя Лиззи. — Как только можно сидеть в этой кондиционированной пещере с восьми утра и до восьми вечера? Видел ли он хоть когда-нибудь настоящих людей с настоящими проблемами? Стоило бы ему сходить на пару вечеринок к Сэму — он бы многому там научился. — Лиззи решила пригласить его на следующий прием. — А я ему нравлюсь? Действительно нравлюсь? Что я для него значу?» — Лиззи стало грустно. Она никогда не любила прощаний.

— Может вы передумаете, миссис Либра? Если перемените решение, позвоните мне. Всего хорошего.

Он протянул ей руку. Рука оказалась сухой и холодной как у ящерицы. Лиззи замешкалась в дверях. До конца приема оставалось еще пять минут, а Лиззи терпеть не могла платить за то, чем не пользовалась. Он собирался надуть ее на целых пять минут! Все эти аналитики начитались всякой ерунды в своих книгах. Только и думают, что о наказании, вуайризме и ответах на вопросы в форме вопросов. Почему, спрашивается, он не удосужился научиться говорить по-английски без акцента? Он уже целую вечность торчит в Нью-Йорке. А может этих аналитиков специально обучают акценту, чтобы они внушали большее доверие?

От доктора Пиккера Лиззи прямиком отправилась в бар «Оук» и выпила три порции мартини, за которые заплатила сама, и две порции мартини, за которые заплатил высокий симпатичный молодой человек, представившийся фотомоделью.

Для модели он показался Лиззи староватым, немного потрепанным и слишком приторным. Но Лиззи решила все-таки подняться с ним в номер, предварительно, правда, позвонив наверх и удостоверившись, что Сэм в гимнастическом зале, а Джерри уже ушла домой.

Они провели в спальне двадцать очаровательных минут. Затем молодой человек, сославшись на деловую встречу, быстренько отправился восвояси, чему Лиззи была несказанно рада: все-таки это глупо, приглашать к себе в постель парня, когда Сэм может нагрянуть в любую минуту. Парень все-таки ей понравился. Гораздо приятнее заниматься любовью, когда после этого не придется в мельчайших деталях рассказывать обо всем доктору Пиккеру. И ей кстати больше не придется испытывать отвратительное чувство, будто в постели их было трое: она, мужчина и доктор Пиккер. Парень обещал позвонить. Но Лиззи это уже не волновало: позвонит или не позвонит, какая разница? Она была вполне довольна собой. Он ушел, а она приняла душ, смывая с себя последние воспоминания о нем душистым мылом, облачилась в самое красивое нижнее белье, смешала себе новую порцию мартини и устроилась в гостиной. Какая разница, сколько лет этому парню. Он же ее хотел, ее, женщину, которая ему в матери годится. Ладно, всего лишь на десять лет его старше. Но все равно, с ней все еще не так плохо. Лиззи радостно приветствовала вернувшегося из спортзала чистого и блестящего мужа. Он был ее старым другом и самым любимым мужчиной на свете. Лиззи уже убрала постель, чтобы Сэм ни о чем не заподозрил, и сейчас сидела и размышляла, как же он обходится без секса.

— Пришлось пригласить на обед Сильвию Полидор, — сказал Сэм. — Она заскочила в Нью-Йорк по пути в Европу. Думаю сходить с нею в «Павильон».

— А мне можно с вами?

— Ну ты же знаешь, Сильвия ненавидит других женщин. Мы будем говорить только о делах, и я скоро вернусь. Кто-нибудь звонил?

— Я попросила, чтобы нас не беспокоили, — ответила Лиззи. — Так что спроси у гостиничной телефонистки.

— Закажи чего-нибудь в номер, ты выглядишь усталой.

«Это твоя вина, — подумала Лиззи. — В конце концов у меня есть право быть усталой». И сказала:

— Так и сделаю.

Он перезвонил телефонистке, а потом отправился в спальню переодеваться. Она слышала, как он принимает душ, как он звонит по телефону, начисто забыв о ее существовании.

Когда он ушел, Лиззи заказала обед в номер: жареную печенку, шпинат, дыню и чай. Лиззи с удовольствием поглощала пищу и одновременно скучала по Элейн. Та, поехав разводиться, обосновалась в Рено с каким-то миллионером с ближайшего ранчо, и не имела ни малейшего желания возвращаться. Элейн звонила ей почти каждую ночь, напившись, естественно, в хлам, но не утратив при этом способности почти связно выражаться. Ее миллионер с ранчо тоже любил выпить, так что у них было много общего.

Обедать перед телевизором ей не хотелось, и Лиззи устроилась у окна, смотрела на город и думала. Она — женщина, у которой есть все. Люди, наверное, ей завидуют. Она знает всех, у нее море приключений, куча денег, распрекрасный номер в отеле, знаменитый муж, лимузин с шофером, самая модная одежда, массажистки, свой мастер в салоне красоты, неограниченный счет в банке, прекрасные друзья, молодое лицо и все еще почти стройное тело. Муж ей доверяет. Они никогда по-настоящему не ссорятся. Она нужна ему. Они всем довольны. И Лиззи заплакала.

А у Сильвии Полидор тоже все есть? А ей завидуют? А в Европу она едет одна?

Зазвонил телефон. Лиззи не хотела поднимать трубку, но потом вдруг подумала: а вдруг это Сэм? И может, он хочет пригласить ее на коктейль после обеда? Смахнув слезы, она бросилась к телефону.

— Да?

— Могу я поговорить с миссис Либра?

— Я слушаю.

— Это Джаред.

— Кто?

— Джаред. Из Лас-Вегаса. Бар «Королевский кактус».

Она вспомнила. Это бармен с лицом Пола Ньюмена.

— О, Господи! — сказала она.

— Я не знаю, что лучше: почувствовать себя польщенным или повесить трубку? — спросил он, намеренно понижая голос, чтобы придать ему чувственности.

— Где ты?

— Внизу, в холле. Мы можем увидеться?

— Ты рехнулся? А если мой муж сидит рядом?

— А он сидит?

— Нет.

— Отлично. Тогда я могу подняться?

— Встретимся в баре «Оук». — И тут же подумала: «Нет, меня там сочтут за потаскуху». — Встретимся в «Трейдер-Вик».

— Буду ждать, — ответил он и повесил трубку.

Она умылась и подкрасилась. Под глаза побольше белого, чтобы скрыть круги. На глаза — накладные ресницы, пока она плакала ресницы умудрились отвалиться. На губы — розовую помаду, которая ее молодит. К черту «Франко» с его красной штукатуркой! Неужели парень проделал весь путь до Нью-Йорка на мотоцикле?

Лиззи померила три платья, пока не осталась довольна своим видом. Стиль «Радость» ей не идет, но нельзя же быть немодной! Нет, все-таки ей не идет! Она остановилась на прошлогоднем костюме — авось этот ребенок не заметит разницу. Волосы она завязала в пучок и закрепила бантом как у Алисы в Стране чудес. Издалека ей можно было дать не больше девятнадцати. Она накинула соболье манто и взяла ключи. Тут она вспомнила, что забыла надушиться. Бросила манто с ключами на пол и устремилась в ванную. Господи, ну она же просто собирается выпить с мальчиком, и больше ничего! Но надо думать и об окружающих людях. Они не должны принимать их за маму с сыном. Она вновь схватила манто, ключи, сумочку и отправилась вниз.

Джаред, бывший бармен, сидел за крайним столиком у стены в «Трейдер-Вик». В полутемном баре он еще больше походил на Пола Ньюмена. Официантки стреляли глазами, пытаясь разобраться что к чему. Когда появилась Лиззи, все уставились на нее сначала с любопытством, а потом с восхищением, увидев, что она усаживается за столик к «Полу Ньюмену». Джаред улыбнулся и взял ее за руку.

— Рад видеть тебя.

— Итак, ты приехал в Нью-Йорк.

— Я же говорил, что приеду.

— На мотоцикле?

— Нет, я его продал, чтобы купить билет на самолет. Что ты будешь пить?

— Грог. Он обратился к официантке:

— Два грога. Ты рада видеть меня? — повернулся он к Лиззи.

Она улыбнулась.

— А почему ты в Нью-Йорке?

— Чтобы увидеть тебя. И чтобы попытать удачу.

— О?

— Я же говорил, что приеду.

— Говорил.

— Надеюсь, что попал не в разгар твоего нового романа, — заметил он. — У меня нет романов. Одни рассказы.

— Не говори так. — Он сжал ее руку так сильно, что Лиззи стало больно. Она высвободилась. Принесли напитки и он поднял свой бокал, вглядываясь в нее своими бездонными синими глазами. Лиззи не удавалось его возненавидеть настолько, насколько хотелось.

— Почему ты убежала?

— Я?

— Да, ты. Я ждал тебя.

— Я решила вернуться домой.

Он опустил глаза на пол.

— Ты считаешь, что я плох для тебя, да? — спросил он.

— Я никогда этого не говорила.

— А тебе и не надо этого говорить. Ты утонченная женщина, а я — всего лишь бармен, которого ты ради развлечения подобрала на денек, а потом выбросила. Что, не так?

— Если ты так считаешь, то зачем приехал? — спросила Лиззи. Она почувствовала дрожь в руках.

— Я мазохист.

Лиззи рассмеялась.

— Я добьюсь чего-нибудь. Ты еще увидишь, — продолжал он. — Я обязательно добьюсь много в Нью-Йорке. Ты еще захочешь меня.

— Не надо так громко, — сказала Лиззи, хотя он говорил спокойно.

— Я прилетел сегодня днем, закинул сумку к приятелю и примчался сюда, к тебе, — сказал он. — Я хочу тебя.

— Можешь взять меня во временное пользование, но не навсегда, сказала она.

— Беру тебя во временное пользование. — Под столом он прижимался к ее колену, а сейчас направил в том же направлении и свою руку. — Так можно вами воспользоваться, Лиззи Либра?

— К счастью, я свободна сегодня весь вечер, — сказала она.

Он оплатил счет, и они направились на квартиру к его приятелю. В квартире оказалось большое окно и двуспальная кровать. Лиззи была в таком кайфе, что после полного одиночества в течение одного дня ей удалось заполучить двух мужчин, и каких мужчин — красавцев! Он был гораздо более внимательнее и сентиментальнее, чем в Вегасе. Она разглядывала его, когда он бродил по комнате, и решила, что кем бы он ни был, он — неплохая добыча. Может в конце концов он и станет актером. Однако пусть думает все что угодно, но Лиззи вовсе не собирается ему помогать.

Он написал ей свой телефонный номер на клочке бумажки. Она засунула его в кошелек.

— Пошли куда-нибудь выпьем. Не хочу опустошать бар моего друга, предложил он.

— А твой друг — парень или девушка? — спросила Лиззи.

— А какая разница, если это только друг? — спросил он.

Было самое время показаться на публике у модного водопоя, и Лиззи пригласила его с собой. В баре она раскланивалась со знакомыми и быстро отвела Джареда к столику, не желая никому его представлять. Пуст все думают, что это сам Пол Ньюмен. Она с удовольствием заметила, как у людей рты пораскрывались от удивления при виде ее в такой компании. Все думали, что она с ним здесь по делу, хотя и знали, что Пол Ньюмен — не клиент Сэма Лео Либры. Но когда они стали шептаться, взявшись за руки — все взгляды обратились на них. Так оказывается Пол Ньюмен — не потенциальный клиент Либры, а добыча его жены!

Лиззи пребывала в эйфории. Джаред без умолку тараторил о своих планах по завоеванию Нью-Йорка, а она усмехалась, а все вокруг думали, что Пол Ньюмен пытается очаровать женщину. А когда появились журналисты светской хроники, Лиззи даже замурлыкала от удовольствия.

Увидев знакомую парочку Лиззи устремилась к ним и представила Джареда изумительной фразочкой: «Пола вы, конечно, знаете…»

Джаред огорошенно уставился на нее, но она тут же потащила его к такси, пока он не успел опомниться. Парочка смотрела им вслед: женщина умирала от ревности, а ее муж — от зависти, он как будто впервые заметил, что Лиззи Либра — очччень сексуальная женщина!

— Зачем ты это сделала? — в бешенстве спросил Джаред.

— Не заводись. Я просто над ними пошутила.

— Я это ненавижу, — сказал он. — Я хочу быть самим собой.

— С этим, конечно, трудно не согласиться, — промурлыкала Лиззи. Она видела с каким изумлением уставился на них водитель такси в зеркало заднего обзора.

— А вы случайно не… — начал было он.

— Нет, — отрезал Джаред.

— А я решил, что вы сам Ньюмен и есть.

Было уже поздно, и Сэм должен был вскоре вернуться. Лиззи решила ехать в отель. Она чувствовала буйную радость — завтра о ней будут судачить все. Сэм, конечно, тоже что-нибудь услышит. Но он слишком хорошо знает, что такое сплетни, чтобы в них верить. Он из года в год сочинял их для журналистов, поэтому подумает, что это отличная шутка.

— Когда мы увидимся? — спросил Джаред.

— Завтра?

— Отлично.

— Я позвоню тебе, — сказала она.

— Ты можешь мне устроить встречу с твоим мужем?

— С моим мужем?

— Мне нужен менеджер.

— Я буду твоим менеджером, — сказала Лиззи строго и улыбнулась.

— Но мне нужно паблисити…

— Я его сделаю…

— А ты знаешь как? — спросил он с сомнением в голосе.

— Знаю ли я? Подожди и увидишь.

— Но может мне все-таки стоит встретиться с твоим мужем…

— Ты именно поэтому хотел встретиться со мной? — подколола она его.

— Нет, нет, конечно, нет! Ты же знаешь, Лиззи! — Он перепугался до смерти, а Лиззи хотелось хохотать.

— Все будет хорошо, — сказала она.

Такси подкатило к отелю «Плаза». Джаред выскочил первым и помог Лиззи выйти. Она подарила ему легкий скромный поцелуй на глазах у всех.

— Увидимся завтра, — сказал он.

Лиззи Либра вплыла в холл отеля как королева. Все вокруг раскланивались с ней. Поднявшись в номер Лиззи обнаружила, что Сэм уже спит, приняв две таблетки снотворного. Лиззи проглотила столько же, смыла макияж и улеглась в свою постель. Она была счастлива, что послала доктора Пиккера к чертовой матери. Со времен далекой молодости она еще не чувствовала себя так хорошо, как сегодня.

Глава 24

Приближалась рождественская неделя. Бонни Паркер со своим дружком Гарбо, тоже трансвестом, слонялись по Третьей авеню, совершая предрождественный тур по магазинам. К ним подошел симпатичный парень и поздоровался. Поздоровались и они. Тогда симпатичный извлек из кармана удостоверение сотрудника полиции нравов и препроводил их в участок — за появление на улице в женских нарядах. К счастью, Бонни в тот день надела на себя плащ Шального Дедди, в котором как-то дождливой ночью вернулась Джерри, а Бонни взяла поносить. На нем оказался лейбл магазина мужской одежды. Выяснилось, что джинсы на нем также мужские. Макияж противозаконным не считался. Поэтому из участка его все-таки отпустили, признав что Винсент Абруцци не трансвест, а просто судьба, к несчастью, наградила его женской внешностью. (Ты представляешь, — жаловался он впоследствии Джерри, — нас держали вместе со всеми этими хулиганами, неграми и преступниками!») Бедного Гарбо продержали в участке гораздо дольше, и за него пришлось внести залог. Ни Винсент, ни Джерри, конечно, ничего не сказали Либре о случившемся.

После недолгих размышлений Джерри Томпсон решила не уезжать на Рождество домой. Она заранее купила подарки и послала их родителям в середине декабря. Она была очень занята подготовкой к свадьбе, которую они хотели устроить скромно, в узком кругу и без пышной церковной церемонии просто зарегистрироваться в мэрии. А потом планировалась небольшая вечеринка в «Кларке». Этот бар на Третьей авеню отличался непринужденностью и изысканностью. Дедди заговаривал каждый раз о зоопарке, но Джерри считала, что в Валентинов день там будет еще слишком холодно. Да и где взять разрешение на проведение свадебного пикника прямо в зоопарке?

Сэм Лео Либра был слишком разборчив, чтобы доверить рождественские покупки кому-нибудь кроме себя. Для Лиззи он купил жакет из белоснежной лисы с накладными плечами, о котором она заранее ему сказала. Всем своим клиентам он заказал серебряные броши в виде монеток на которых были выбиты его инициалы. Исключением оказалась только Сильвия Полидор. Ей Либра решил преподнести серебряный бокал с гравировкой — тоже его инициалы — для коллекции. Для Джерри он купил сумку и кошелек от «Гуччи». Остальным знакомым Джерри по его указанию разослала пятьсот специально заказанных для этой цели поздравительных открыток.

Бонни Паркер еще не прошла пробы. Но несмотря на это Либра уже вел переговоры, чтобы режиссером фильма стал именно Дик Девере. Либра изумился и даже разозлился, когда Дик отказался работать с Бонни в любом фильме. Но увы! После успеха «Мавис» на Бродвее Дик мог выбирать. Он согласился работать над какой-то трагикомедией и планировал отправиться на западное побережье сразу после праздников. Рождество он хотел провести в бунгало на Багамах, которое он арендовал заранее вместе с участком пляжа. «Кинг Джеймс Вершн» выступили в Шоу Салливана, исполнив две песни из своего нового альбома «Песнь Соломона», и получили 2451 письмо с благодарностями, 1551 письма с проклятиями, и чек на пятьдесят долларов на «их церковь» от какого-то наивного чудака.

Шадрах Баскомб начал подбирать костюмы для съемок своего первого фильма, где ему предстояла роль боксера, ставшего шпионом. А Либра уламывал автора сценария пощадить его память, и сократить текст.

Аналитик Лиззи Либры на две недели улетел в Акапулько на съезд аналитиков, наказав секретарше послать Лиззи поздравительную открытку, чтобы напомнить ей о необходимости возвращения в его кабинет.

Лиззи как раз очень серьезно подумывала над этим из-за дурацкого поворота событий после шутки с Джаредом в роли Пола Ньюмена. Шутка имела огромный успех и попала во все газеты, но Джаред разозлился, имея на это свои причины. Он вдруг решил, что его лицо, похожее на Пола Ньюмена, начисто загубит его будущую карьеру, и навсегда послал Лиззи далеко и надолго довольно грубым способом. Лиззи регулярно названивала ему, а он отказывался с ней разговаривать. Она не расстраивалась, а только ничего не понимала. После его ухода ей было так одиноко. Тогда она решила позвонить доктору Пиккеру, который к тому времени уже улетел в Акапулько, и записалась на прием в первую неделю января.

Силки Морган, получив разрешение от Либры снять со своего счета деньги на рождественские подарки, купила Бобби ла Фонтейну плащ на норковой подкладке. Она купила бы и норковую шубу, но он не стал бы ее носить. Семье она отослала сувениры, каждый из которых стоил долларов десять. Она решила, что те в последнее время стали плохо к ней относиться. Бобби ла Фонтейн, расставшись со своими прежними клиентами, извлек из своих запасов любимый бриллиант и отдал в ювелирную мастерскую, чтобы там сделали браслет для Силки. Деньги у него были, — Силки оплачивала все его счета, но даже их выложить не пришлось, так как ювелиру очень приглянулся сам Бобби.

Шальной Дедди выписал первый из многочисленных счетов для Элейн оплатив услуги ее адвоката. Он был просто счастлив, что ему теперь не нужно содержать жену. (Правда оставались алименты для его многочисленных детей.) Он купил Джерри огромную елку, у которой пришлось обрезать вершину, так как установить в квартире такого гиганта иначе было невозможно. Елка выглядела по меньшей мере странно, но никого из них это не смущало. Они весь вечер обвешивали ее со всех сторон многочисленными игрушками, которые только удалось прикупить в Гринвиче, и жарили попкорн. Бонни уплетала его за обе щеки. У этой малышки оказался зверский аппетит. Неудивительно, что она прибавляет в росте. Дедди ждал с нетерпением, когда же они с Джерри наконец поженятся и переедут в свою собственную квартиру, где их не будут окружать всякие странные личности. Он считал недели. Сливки Общества получили приглашение провести Рождество на яхте у престарелого миллионера, отплывающего в Грецию. Пригласили также и мистера Нельсона, от чего Пенни Поттер пришла в восторг: ведь он сможет укладывать ей волосы каждый день после купания! Ее опечалило лишь то, что ее дорогой мамочки не будет с нею. Родители Пенни обычно проводили Рождество в Палм-Бич, чтобы избежать праздничной суеты.

Дружок Франко провернул выгодную сделку и пригласил его и еще парочку парней в Рено — полежать на солнышке и проиграть заработанные денежки. Там Франко улегся в постель с Элейн Феллин, так как трое его спутников ему уже достаточно надоели. Он был просто в бешенстве, когда Элейн потребовала взамен подарить ей одно платье из его коллекции, но позабавился, рассказывая эту историю каждому всю рождественскую неделю.

Сильвия Полидор провела Рождество в Беверли Хиллс, занимаясь тем же, чем обычно занималась в эти дни: ходила на те же самые вечеринки и встречала там тех же самых людей. Заодно она записала для телевидения получасовую передачу о своей жизни и карьере, которую организовал для нее Либра.

Арни Гарни в праздники выступал в ночном клубе в Нью-Йорке. В сочельник они с женой устроили скромную вечеринку для особо близких друзей, которых набралось человек пятьдесят, в своей квартире, которую Арни Гарни постоянно снимал в Нью-Йорке.

Ингрид Леди Барбер собрала свои инструменты и улетела в Швейцарию, поручив свою работу молчаливой ассистентке — не страдать же ее клиентам без витаминов в праздники!

Рождество всем понравилось. Даже Винсенту/Бонни, который приехав к матери на Рождественский обед, забыл о неприятном аресте. А муж его бывшей одноклассницы даже пытался флиртовать с ним. Сам Винсент подарил своему отцу полученную от Либры брошь из серебра с инициалами. Не пропадать же такой ценной вещице!

Глава 25

Январь выдался снежным. Город казался зачарованным. Машины стояли по краям тротуара похожие на сугробы. До отеля «Плаза», где Либра назначил ему встречу, Винсенту пришлось добираться на автобусе, которые он ненавидел — люди всегда слишком пристально разглядывали его. Всю дорогу он нервничал и чувствовал себя отвратительно. Сказывались последствия бурной ночи, которую он провел со своими друзьями и которая затянулась до девяти утра. В последнее время Винсент не работал и привык спать допоздна. В офис же ему нужно было явится к десяти. Привести себя в порядок после ночного загула он не успел. Времени едва-едва хватило на то, чтобы подкраситься и переодеться во что-нибудь нейтральное и подходящее для делового визита. Выглядел он ужасно. Больше всего ему хотелось оказаться сейчас в постели, а не вести деловые переговоры с Либрой…

Джерри проводила его к Либре. На столе дымился кофе и лежали бутерброды. Винсент почувствовал, что просто умирает от голода. Он надеялся, что перегар выпитого накануне не слишком сильный.

— Кофе? — предложил Либра.

— Да, пожалуйста.

Винсент налил себе чашку кофе, добавил сливок и три ложки сахара и потянулся за бутербродом. После этого он почувствовал себя немного лучше. Джерри вышла.

— Сигарету? — сказал Либра.

— Нет, спасибо.

Из ящика стола Либра достал папку и открыл ее. В ней оказались его последние снимки для «Вога».

— Посмотри, — сказал Либра.

Винсент знал, что фотограф его терпеть не может. На снимках Винсент выглядел вылитым мальчиком, или, в лучшем случае, страшненькой девочкой.

— Ужас, — проговорил Либра. — Эти фотографии — просто ужас.

— Плохие, — согласился Винсент. — Этот фотограф — идиот.

— Не в фотографе дело, — сказал Либра. — Не в фотографе, а в тебе, Бонни. Снимай шубу.

Винсент снял свою короткую лисью шубку — точную копию манто Лиззи Либры.

— Ты похож на грошовую шлюху. Боюсь, что Бонни Паркер, топ-модели года, пора в монастырь. Очень сожалею.

— Что вы хотите этим сказать?! — взвизгнул Винсент. Голос его всегда срывался, когда он был взволнован, — как у подростка.

Либра достал из ящика стола контракт Винсента и очень медленно и аккуратно разорвал его надвое.

— Боюсь, никаких кинопроб, — продолжал он. — Тебе, конечно, на самом деле не обязательно отправляться в монастырь. Так будет написано в газетах. И это даже неплохо, ведь ты — католик?

— Что значит «монастырь»?! — крикнул Винсент тем же дискантом.

— Прекрасный, трогательный уход со сцены, — размышлял Либра вслух. — Я разошлю им старые твои фотографии, так что не волнуйся. Я не могу больше называть тебя Бонни… Как тебя по-настоящему зовут? — Он заглянул в контракт. — Да, Винсент. — Он вздохнул. — Я возлагал на тебя большие надежды. Но ты оказался пташкой на один сезон. Но тебе не о чем жалеть, правда? Ты позабавился, заработал кучу денег. Я сохранил их для тебя. Так что тебе есть на что жить, пока не найдешь чем заняться.

— Я хочу быть моделью!!! — визжал Винсент. — Я хочу быть кинозвездой! Вы же говорили, что я могу быть кинозвездой!

— Неправда. Я говорил, что Бонни Паркер может. А ты можешь стать, например, спасателем на лодочной станции. Почему тебе не поехать в Майами? Попробуй. Сейчас сезон. Ты любишь солнце?

Винсент уставился на него. Он не мог поверить. Происходящее было сплошным кошмаром. Может он спит? Не стоило так вчера напиваться.

Либра вновь потянулся к ящику стола и вынул оттуда маленькую коробочку, завернутую в голубую бумагу. Внутри оказался футляр от «Тиффани» с золотой авторучкой.

— С сегодняшнего дня ты — мужчина. — Он сухо улыбнулся, протягивая подарок.

Винсент швырнул ручку на пол и наступил на нее ногой.

— Я не мужчина! — кричал он.

Либра аккуратно поднял ручку носовым платком. Вложил ее в руку Винсенту и сжал пальцы.

— Возьми. Может когда-нибудь ты захочешь написать воспоминания. Если решишься, буду рад тебе помочь. Книжка может стать сенсацией, и по ней даже могут снять фильм. Подумай об этом, Винсент.

Он не будет плакать на глазах у этого подонка! Не будет! Винсент сжал зубы и изо всех сил попытался сдержать слезы.

— Где мои деньги? — спросил он.

Либра протянул ему чековую книжку.

— Здесь много, — сказал он. — Может ты когда-нибудь захочешь жениться, поэтому не транжирь сразу все. В будущем пригодится. У тебя еще многое впереди. Желаю удачи.

Винсент не протянет руку этому подонку, даже если его будут пытать!

Он схватил манто и выбежал из люкса. Слезы лились градом, застывая на морозе. Холодный воздух обжигал легкие. Он бежал вдоль улицы, пробираясь через сугробы, падая, поднимаясь, и снова падая. Он не знал куда бежит. Но ему было наплевать. Люди оглядывались на него, но и на это ему было наплевать. Он добежал до квартиры Джерри и запер за собой дверь, задернул шторы, бросился на пол и рыдал до изнеможения. Он слышал как звонил телефон — может это Джерри? — но Винсент не снял трубку и телефон умолк. Прошел час. А может и больше. Винсент успокоился, встал и подошел к зеркалу. Так ужасно он еще никогда не выглядел. Глаза покраснели и опухли, по щекам стекали потоки грима. Над верхней губой — красное пятно от постоянного бритья. Почему у него растут черные усы, если он блондин? Господи! Что же ему делать?

Он не сможет посмотреть в глаза своим друзьям. Они так ему завидовали, что сейчас с ума сойдут от радости. Он ведь теперь и носа показать не сможет в гей-барах. Он прекрасно знал, что никто из них не поверит в историю про монастырь. Все сразу поймут, что с ним — покончено, он проиграл, его выбросили вон. Как в тумане он отправился в ванную, взял бутылочку со снотворным. Нашел еще снотворное в столе, в шкафу и в коробке из-под туфель. Таблеток достаточно, чтобы убить слона. Он взял из холодильника пакет с апельсиновым соком и поставил все это на диван. Проглотив несколько таблеток, он расслабился. Ему не было уже так плохо. Он поставил на проигрыватель свою любимую пластинку и слушал ее, пока глотал остальные. Ему стало холодно. Пальцы окоченели. Он решил написать прощальное письмо, взял лист бумаги, ручку и вывел:

«Дорогая мама: прости меня. Я люблю тебя. Эту чековую книжку оставляю тебе».

Он положил книжку на стол и вздохнул. Чувствовал он себя паршиво. Тело налилось тяжестью. На веки, казалось, положили по огромному валуну. Он стащил подушки на пол, лежал и слушал музыку. Опять зазвонил телефон, потом смолк, но вскоре зазвонил снова. Он же забыл поставить подпись… Или это потому, что не знал, каким именем подписываться? Да какая разница! Все равно будет понятно, когда его найдут. Как грустно, что приходится умирать, так никого и не полюбив. Но он же не умирает. Умирает Бонни Паркер. А какое она имеет отношение к Винсенту Абруцци? Умирает только никому не нужное тело извращенца. Интересно, кому достанется его одежда? Джерри она слишком велика. Но, может быть, она ее перешьет? Жалко ведь выбрасывать такие красивые вещи…

Они будут жалеть…

Они вспомнят прекрасную Бонни и кто-нибудь заплачет…

Если бы он был жив, что бы с ним стало?..

Он больше никогда не услышит свою любимую музыку…

Кто-то заталкивал кинжал ему в глотку. Желудок разрывался от боли. Ему хотелось глотнуть, Боже как ему хотелось глотнуть! Почему он не может пошевелиться? Его бросало то в жар, то в холод, тело истекало потом. Комната казалась залитой режущим светом, который он различал сквозь сомкнутые веки. Боль сменилась холодом. Все вокруг опять погрузилось во тьму.

Он лежал в кровати, а Джерри держала его за руку. Вторая рука оказалась привязанной к кровати. В нее была воткнута игла, от которой шла трубка к большой бутылке, укрепленной на штативе. Перед глазами стоял туман. Он смутно различал контуры предметов. Бледно-зеленые тона. Над ним возникло лицо Джерри.

— Бонни, — позвала она. — Бонни! Как ты могла такое сделать? Мы же все любим тебя, ты разве не знаешь? Ты дурочка. Мне пришлось выложить целых пятнадцать долларов, чтобы взломать двери. Тебе повезло, что ты не в «Бельвью».

— Где я?

— В частной клинике. Я волновалась, и поэтому вернулась домой пораньше. Тебе повезло, что ты не умерла.

— У меня болит желудок.

— Не удивительно. Его пришлось промывать. Где ты нашла столько таблеток?

— Я хочу умереть, — сказал Винсент и начал плакать. От слез боль в желудке усилилась, тем самым вызвав новый поток слез. — Я хочу умереть.

— Ты не можешь умереть — это против правил. Ты не модель, ну и что из этого? — Она ласково вытирала его слезы. — Не плачь, Бонни. Все будет хорошо. Ты же прекрасна. Просто теперь ты — не прекрасная девочка. Ты же ею никогда не была. Теперь ты — прекрасный мальчик. Все будет хорошо, Бонни.

— Прекрати называть меня «Бонни».

— Винсент. Ты скоро поправишься. Послушай меня, Винсент. Ты слушаешь? Винсент кивнул. Он вцепился в руку Джерри.

— Не уходи.

— Я не уйду.

— Я ненавижу этого Либру.

— Это не его вина. Проклятая природа! Все будет хорошо, Винсент. Через пару дней ты вернешься домой. Мы купим тебе гантели и тренажеры и ты разовьешь свои прекрасные мускулы. Я запишу тебя в клуб здоровья. Ты будешь плавать, бегать и делать упражнения. А еще — загорать. И ты найдешь себе друзей, вот увидишь. И станешь прекрасным мужчиной, Винсент. И больше не будешь похож на мерзкого гомика. Винсент станет так же красив как мужчина, как красива была Бонни как девушка. Ты начнешь все сначала. Винсент смотрел на нее, серьезную, полную энтузиазма. Может быть, она действительно так считает… Неужели она верит… А вдруг так и будет…

— Ты так думаешь? — спросил он.

— Я знаю это.

Он попытался улыбнуться.

— А если я стану мужчиной, ты выйдешь за меня замуж?

— Нет, но я сделаю тебя кинозвездой.

— Мужчиной-кинозвездой?

— А почему нет? Ты думаешь, до тебя не было геев, которые в конце концов становились секс-символом? Ты будешь высоким, с широкими плечами и рельефными мускулами: а от загара твои светлые волосы и фиолетовые глаза будут казаться еще эффектнее. Либра должен тебе пробы, ты же знаешь. Если для Бонни они не годятся, может быть, подойдут для Винсента.

— Ты говоришь это просто для того, чтобы меня успокоить.

— А зачем мне тебя успокаивать? Для того, чтобы ты еще раз убил самого себя, когда выяснится, что я лгу? Нет, Винсент, я действительно считаю, что это возможно. Ты поправишься и будешь делать то, что я тебе скажу, и если мистер Либра не захочет быть твоим агентом, им стану я.

На Винсента нахлынула огромная теплая волна покоя. Он закрыл глаза.

— Мне хочется спать. Только не уходи.

— Я буду здесь.

— Джерри?

— Да?

— А как ты станешь звать меня, если я буду звездой?

Винсент… не Винсент Абруцци. А… Винсент… Стоун![9] Винсент Стоун. Как звучит?

— Мне нравится, — сказал Винсент. Он почувствовал, что проваливается в спокойный, здоровый сон. Рука Джерри казалась такой маленькой в его руке. Господи, у девушек такие маленькие руки. — У меня есть деньги, прошептал он.

— Я знаю. С их помощью мы сделаем нового Винсента.

Винсент Стоун… секс-символ… Винсент Стоун… супер-звезда. Бонни Паркер ушла в монастырь, а Винсент Стоун покорил Голливуд… У Джерри такие маленькие руки, такие нежные. Но в эту секунду Винсент с любовью и благодарностью понял, что это самые сильные и надежные руки в мире.

Когда ночью Винсент проснулся, Джерри была рядом.

— Где моя мама?

— Мы не сообщили ей.

— Это хорошо. Джерри?

— Что?

— Это правда? То, что ты раньше говорила? Мне это не приснилось?

— Тебе это не приснилось, — ответила Джерри. Она поцеловала его в лоб. — Старайся поправиться, чтобы нам побыстрее убраться отсюда. Тебе надо стать звездой, Винсент Стоун.

Глава 26

В конце января шоу Силки было решено снять в виде фильма с нею в главной роли. Либра поспешил намекнуть, что без него ничего бы не вышло. Но Силки в это не поверила. Любовь сделала ее очень уверенной в своих силах. И еще она видела свои фотографии во множестве журналов и понимала, что она удивительно фотогенична. Она замечала все хитрости и приемчики Либры, с помощью которых он пытался заставить Силки бояться его. И ее ненависть постепенно смягчилась и сменилась неприязнью и странным презрением. Разве можно ненавидеть идиотов? Идиотов надо жалеть.

Больше всего ее беспокоил Бобби. Что с ним станет, когда она, пусть ненадолго, уедет в Калифорнию? Может он отправится с ней? Или к тому времени их отношения уже прекратятся? Она прекрасно знала, что беспокоится о лете в январе глупо и бесполезно. Может вообще случиться так, что съемки начнутся не раньше следующей зимы. Они вполне могут к тому времени уже расстаться. Но она все равно беспокоилась. Говорить об этом с Бобби ей не хотелось, хотя он делал кое-какие намеки, типа «Мне всегда нравилась Калифорния», а у нее в такие минуты перехватывало дыхание и очень хотелось, чтобы Бобби сам решил за нее все накопившиеся и мучившие ее вопросы. Силки не хотелось появляться в Голливуде в роли еще одной кинодивы в сопровождении любовника: она хотела приехать туда замужней женщиной. Со своей семьей. Они могли бы купить там дом с бассейном и нанять прислугу. Она вовсе не хотела оказаться в колонках сплетен: «Когда же Силки Морган и ее постоянный спутник Бобби ла Фонтейн узаконят свои отношения???» Она хотела замуж.

Бобби мимоходом сказал, что сдал свою квартиру приятелю, и перевез к Силки все свои вещи, в основном книги и пластинки. Мебель и проигрыватель он оставил приятелю. Но можно было догадаться: он их просто продал. Никаких причин, препятствующих их браку, не было. Но не было и ничего, что могло бы их к этому подтолкнуть. Пока они были вместе, они ни с кем не встречались. Они никогда не лгали друг другу. Они любили. Ну почему же они не могли бы пожениться? Может быть, он ждет, чтобы она сама об этом заговорила? Но Силки не отваживалась.

Однажды утром она сказала:

— Что ты хочешь делать сегодня?

И он вдруг в шутку ответил:

— А почему бы нам сегодня не пожениться?

— Отлично! — воскликнула она, вставая с кровати. — Идем! В мэрию за разрешением на брак.

— Сегодня? — удивленно переспросил он.

— А почему бы и нет?

— Хорошо… Тогда мне нужно поменять чек на наличные.

— Но разрешение стоит всего два доллара!

— А разве ты не хочешь обручальное кольцо?

— Ты подаришь мне его к свадьбе. А сейчас сдадим анализы крови и уладим все формальности.

— Ты хочешь пышную свадьбу?

— Нет, я хочу тебя, — сказала Силки. — Пошли.

Он, казалось, был доволен.

— Ненавижу пышные свадьбы, — сказал он. — Давай поженимся в субботу после шоу, а в воскресенье и понедельник устроим медовый месяц. Мы можем поехать в Коннектикут.

Силки неожиданно растерялась. Она вдруг поняла, что хочет шумную свадьбу в присутствии всей ее семьи и друзей. Тайное скромное венчание напоминало ей игру, казалось несерьезным. Она хотела белое платье и фату или маленькую шляпку, и букет, и свадебный торт с фигурками жениха и невесты, и шампанское. И музыку! Она не хотела, чтобы в священный момент ее жизни рядом оказался только чиновник — человек, которого она раньше не встречала и больше не увидит.

— А может нам пригласить несколько друзей и устроить вечеринку?.. начала она.

— О, нет, давай не будем начинать все это. Тогда Либра все узнает и устроит из нашей свадьбы цирк. Давай тайно. Наша свадьба — наше личное дело, и никого она не касается. Не хочу купаться в дерьме. Я женюсь на девушке, которую люблю, а не на суперзвезде.

— Но ведь все будет не так.

— Так, поверь мне.

Он так ласково и нежно смотрел на нее, что Силки не хотелось больше спорить. Она вообще не любила спорить. Гнева, который она могла спровоцировать, Силки боялась. Но Бобби случайно натолкнул ее на отличную мысль. Когда он ушел в ванную, она бросилась к телефону и набрала номер одного репортера.

— Послушайте, — начала она. — Вы только никому не говорите, потому что это большой секрет. Но я выхожу замуж. Сегодня мы пойдем получать разрешение на брак. Только честно, не говорите никому, ладно? Я говорю вам об этом только потому, что вы — мой друг. Я так взволнована, мне надо поделиться с кем-нибудь своей радостью.

Силки с особой тщательностью оделась и накрасилась. Теперь она точно знала, что в мэрии ее встретят журналисты. Бобби хотел натянуть свои обычные джинсы и свитер, но Силки очень мягко попросила его надеть костюм и галстук — ведь не каждый день девушки по такому поводу ходят в мэрию. Она удостоверилась, что у него есть деньги. Вдруг разрешение стоит больше, чем два доллара? Не передавать же Бобби деньги на глазах у фотографов! Силки было немного стыдно за свою хитрость. Но, в конце концов, ведь не каждый день девушки выходят замуж, а когда Либра завтра увидит газеты, он обрадуется, что у них будет красивая свадьба, ведь она — его звезда…

Как и ожидала Силки при входе в мэрию их ожидали фотографы. Бобби разозлился. Но, позируя, состроил приятную мину — ведь он сам работал в шоу-бизнесе, и просто не мог позволить, чтобы его недовольная физиономия появилась в газетах. Казалось, он ни о чем не подозревал.

Реакция Либры оказалась неожиданной. (Она вот уже несколько недель не думала о нем, как о мистере Либре, но когда он в гневе позвонил ей, все вернулось на круги своя, он опять стал «мистером» Либрой.) — Немедленно соизволь притащить свою задницу в мой офис… — начал он холодным резким тоном.

— Я не хочу, чтобы вы говорили со мной подобным образом… прошептала Силки.

— Ты немедленно явишься сюда и захватишь своего альфонса-жениха.

— Хорошо, сэр.

— Что он сказал? — спросил Бобби.

— Он рехнулся и хочет нас видеть.

— А что ему-то с ума сходить? Ты же не его собственность.

— Я не знаю, что с ним. Но нам лучше пойти к нему.

— Но я не пойду, — сказал Бобби. — Черт с ним…

— Пожалуйста, — сказала Силки. — Я боюсь идти одна.

— Но чего же ты боишься?

— Не знаю.

— Что он может с тобой сделать?

«И, правда, — подумала Силки, — что он может сделать со мной? Не дать денег? И сколько же нужно денег на свадьбу?» Силки надеялась, что после фотографий в газетах Либра просто примет новость как неизбежное и организует им хорошую свадьбу — ведь он любит устраивать чужие судьбы. Но ей даже в голову не приходило, что он может взбеситься и даже попытаться помешать им. Она была так взволнована предстоящей свадьбой, что даже представить себе не могла, что кто-то будет недоволен.

— Думаю, он и ничего не сможет сделать, — сказала Силки.

— Пошли. Я пойду с тобой. Только помни — он работает на тебя, а не ты работаешь на него.

— На меня? Действительно! — удивленно сказала Силки. — Да я могу его просто уволить! — шутливо добавила она.

Конечно, это было ребячеством. И они оба это знали. Они нервничали, поднимаясь в лифте. Бобби держал Силки за руку. Она взглянула на него и вдруг с ужасом осознала, что Бобби одет в обычные джинсы, свитер и армейскую куртку. В этом наряде с длинными волосами он походил на хиппи, а в довершение сходства на шее у него болталась золотая цепочка с пацифистским значком! Мистер Либра не преминет съязвить. Но зато Бобби блистал чистотой. Хоть это Либре должно понравиться.

— Улыбайся, — сказал Бобби, силясь улыбнуться сам.

Дверь открыла Джерри и бросилась к Силки.

— Силки, Бобби, мои поздравления. Я так рада! — воскликнула она.

— А где?… — прошептала Силки.

— Сейчас придет.

— Он очень зол?

— В бешенстве. Не волнуйся. Пусть поорет. Тогда он лучше себя почувствует. И когда же свадьба?

— Мы… — начала Силки. Но в эту секунду за спиной Джерри возник Либра, весь вы черном — будто в трауре.

— Выйди, — бросил он Джерри ледяным тоном.

Джерри моргнула и исчезла. Силки и Бобби застыли с приклеенными улыбками. На лице Либры был написан такой яростный гнев, что Силки вновь начала его ненавидеть. А вместе с ненавистью вернулись и старые страхи, и Силки даже не поняла почему. Этот человек просто приводил ее в трепет.

— Раздевайтесь и садитесь. — При этом Либра так посмотрел на наряд Бобби, что все стало ясно без слов. Силки сняла свое кожаное пальто с меховым воротником за две сотни долларов и отдала его Бобби, чтобы он повесил. Бобби перекинул его через спинку стула. Они сели рядом на диван. Либра возвышался перед ними с видом грозного отца, решающего судьбу детей. — Это же смешно, — начал он. — Вы не можете пожениться.

— Да что вы? — спросил Бобби.

— Вы же сами знаете, — продолжал Либра. — Вы не можете пожениться. Шутки кончились. На следующей неделе я пошлю опровержение. И вы передумаете.

— Я не передумаю! — взорвалась Силки. — Я могу выходить замуж когда захочу и за кого захочу. И вы не можете помешать мне. Мне почти двадцать… — она замолкла.

— Тебе всего лишь девятнадцать.

— В этом штате по закону девушка может выходить замуж в восемнадцать, — сказал Бобби.

— Но, насколько я знаю, для юноши — двадцать один. А тебе сколько? Девятнадцать? Ты проиграл, а у меня — отличный адвокат. — Либра сложил руки на груди и улыбнулся.

— Я не понимаю… — начал Бобби. — А вас-то как это касается?

Улыбка Либры превратилась в звериный оскал. «О, Господи, — подумала Силки, — и зачем только он это спросил?»

— Думаю, она знает, — ответил Либра.

Силки молчала и боялась поднять глаза. Она поняла, что Либра сейчас попытается разжечь войну, войну между нею и Бобби.

— Ты же не замужем? — мягко обратился к ней Бобби.

— Нет, конечно. А ты?

— Нет.

Они улыбнулись друг другу.

— Вы видите? — сказала Силки.

Мистер Либра подошел к столу и вытащил из ящика папку и начал читать: «С четвертого мая по четырнадцатое августа, прошлый год, Пятьдесят седьмая улица; с четырнадцатого августа до двадцатого августа, желтый „Плимут“ шестидесятого года выпуска, мистер Антонини; с двадцатого августа по пятнадцатое сентября, Пятнадцатое авеню, миссис Брюнс…

— Что это? — зло спросил Бобби.

— Список твоих предыдущих резиденций.

— Машины? — воскликнула Силки. — Ты жил в машинах?

— Я только спал там, — сказал Бобби. — У меня не было денег. — Ты бы лучше спросила о мистере Антонини и миссис Брюнс, — сказал Либра. — Мне продолжать читать? Довольно длинный список. Ты недолго поддерживал отношения с друзьями. Они что, находили тебя слишком дорогим удовольствием?

— Пошли отсюда. — Бобби поднялся на ноги.

Силки удержала его.

— Я не знаю, кто эти люди, — сказала она Либре. — Но я считаю, что вы зря потратились на детектива, который составил этот список. Человек может иметь столько друзей, сколько ему хочется. — Бобби вновь опустился на диван. Под маской невозмутимости, как знала Силки, у него всегда скрывалось удивление. Она продолжала, вдруг осмелев: — Я уверена, что у вас есть список моих любовников. А если нет, то наймите детектива.

— Каких любовников? — в один голос выдохнули мистер Либра и Бобби.

Силки улыбнулась.

— О… моих любовников. Несколько наших фотографий даже были в газетах. — («Ложь! Но откуда Либре это знать?») — Фактически, мистер Либра, вы же сами меня с ними знакомили. Так что вас можно считать сводником.

— Ты! Маленькая…

— Потаскушка, — сладким голосом закончила за него Силки.

— С удовольствием полюбуюсь, как вы оба будете жить на твои карманные деньги, — сказал мистер Либра. — Интересно, как быстро он вновь отправится к своим бывшим дружкам? Выплаты тебе останутся прежними.

— Отлично, а я напишу воспоминания для газет, — заявила Силки. — Они много платят, в особенности молодым звездам. И им будет безумно интересно узнать обо всех моих любовниках, начиная с Филадельфии, когда мне было четырнадцать лет. Сто тысяч баксов мне обеспечены.

— Это твои фантазии. Ты живешь фантазиями! — закричал Либра.

— Нет, — вступил Бобби. — Это вы живете. Мы не Ромео и Джульетта. Мы — уже взрослые. А вы, сэр, не очень хороший лжец. Вам не выгодно, если сплетни о Силки появятся на страницах газет, ваша жизнь зависит от ее паблисити. Так или иначе, но зависит. Тридцать процентов от ее дохода подходящая сумма, правда? Я могу жениться с разрешения моей матери. И тогда наш брак ни один суд не сможет расторгнуть, сколько бы адвокатов вы не наняли.

Либра бросился к столу и схватил листок бумаги.

— Твой контракт, — сказал он, помахав им перед лицом Силки. Все произошло так быстро, что Силки не успела разглядеть там свое имя. Он разорвал бумагу.

Силки вздрогнула. Она была уверена, что в сейфе у него еще дюжина копий. Контракты рвутся только в кино. Она вдруг почувствовала себя усталой. Ей хотелось вернуться домой. Все молчали. Бобби взял ее за руку и улыбнулся. Она тоже улыбнулась ему. Он так хорошо выглядел в свитере, и ни капельки за него не стыдно! В нем мужского больше, чем в обезьяне Либре, изображающей из себя Гитлера. Либра крикнул Джерри. Она появилась из спальни.

— У нас есть шампанское? — спросил он.

— Да, мистер Либра.

— Принеси четыре бокала и блокнот. Будем составлять список тех, кого надо пригласить на свадьбу. Справлять будем в «Террас-Рум».

Казалось, что Силки придумала свой план много-много лет назад. Но насколько последние полчаса все изменили!

— Мы не хотим устраивать цирк, — сказала Силки. — Мы с Бобби сами составим список.

— Я плачу за все это, и поэтому я составлю список приглашенных, заявил Либра. Раздался хлопок: Джерри открыла бутылку шампанского.

— Только наши семьи и друзья, — сказала Силки.

— И журналисты, — добавил Либра.

— Только один, который мне нравится, — заявила Силки.

— Несколько звезд…

— Нет! Только те, кого мы знаем.

— Позвольте невесте быть звездой, — вмешался Бобби. — Это же ее свадьба!

— Отличная мысль, — поддержала его Джерри. Она подала всем бокалы.

— Никаких «Террас-Рум», — вновь заговорила Силки. — Я хочу венчаться в церкви.

— Это для приема, дурочка, — сказал Либра.

— И оркестр, — продолжала Силки.

Либра кивнул. Он поднял свой бокал.

— За наших голубков! — сказал он свой тост.

Силки взглянула на Бобби. Он не хотел пить. Она сжала его руку:

— Ну пожалуйста, дорогой!

— Не хочу пить с шизофрениками, — сказал Бобби. — Чья это свадьба в конце концов?

— Ваша, — с невинным видом заявил Либра. — Ваша. Я просто помогаю сделать ее красивой.

— Пусть мистер Либра это сделает, — сказала Джерри. — У него же нет детей.

— Вы все тут шизофреники, — сказал Бобби. И отхлебнул холодного шампанского.

Силки с облегчением осушила свой бокал и поцеловала Бобби. Иногда в такие моменты как этот, Силки радовалась, что у Бобби душа наемной проститутки. И у нее будет такая свадьба, о которой она всегда мечтала. И всю оставшуюся жизнь они будут жить вместе и счастливо.

Свадьбу назначили на Валентинов день — через три недели. Это была идея Джерри. Развод Дедди затягивался, и она решила, что раз уж самой ей не придется в этот день выходить замуж, то пусть этим воспользуются ее друзья. Силки вдруг поняла, что Джерри ее подруга, ее лучшая подруга. В конце концов, кто ей еще так близок?

Оставшиеся дни были загружены до предела. Церковь удалось найти с трудом, так как ни она, ни Бобби не принадлежали ни к определенной конгрегации. Нужно было отпечатать приглашения и разослать их. Купить платье, цветы, угощение… Силки настаивала на том, чтобы быть в курсе всего, что планировал Либра. Она не хотела, чтобы ее свадьбу превратили в вульгарное шоу. Она ему не доверяла. Поскольку Либра намеревался сам за все платить, то подходил к свадьбе как своей свадьбе и больше всего на свете его интересовало паблисити. Он настаивал, чтобы платье ей сделал Франко, с которым началась настоящая война. Силки хотела традиционное старомодное платье, а Франко намеревался создать нечто безумное. Она победила. Ее прическу отдали на растерзание Нельсону, который вознамерился украсить ее голову в «птичьем стиле». Начался новый раунд сражения. И на этот раз Силки удалось настоять на своем. Ради его паблисити Силки вовсе не хотелось выглядеть извращенкой. Пришлось спорить с мистером Либрой и по поводу музыки на приеме. Она не хотела, чтобы оркестр играл ее песни, ей больше нравилось что-нибудь классическое и знаменитое, но на этот раз Силки пришлось уступить.

Она не хотела, чтобы роли «подружек невесты» исполняли «Сатины» — это превратилось бы в фарс. К счастью, им удалось найти священника, который согласился обвенчать их в небольшой часовне, и Силки был нужен только один человек, который ввел бы ее в церковь. Она выбрала своего старшего брата Артура. Либра выглядел несколько растерянным, похоже он сам рассчитывал на эту роль. Он что, считает ее круглой сиротой?

Она заказала огромный многослойный свадебный торт с шоколадными фигурками жениха и невесты и даже уточнила кондитеру, чтобы он не делал белые фигурки, так как жених и невеста — темнокожие. Планировалась сначала легкая закуска с шампанским, а потом большой обед с ростбифом и свечами. А после официальной части приема Силки и Бобби планировали сбежать. Она даже купила себе маленький очаровательный костюм у «Бендела». Не бежать же ей в костюме от «Франко» с накладными плечами и пеплумом?

Только вот куда сбегать?? Силки переговорила с одним из продюсеров шоу, который тоже был среди приглашенных, и он согласился предоставить ей недельный отпуск в качестве свадебного подарка. Они решили направиться на лыжный курорт в Вермонт. Никто из них на лыжах кататься не умел, но снег, тишина и горящий огонь в камине — все это казалось им очень романтичным. И это было не дорого, поэтому Бобби смог оплатить их медовый месяц сам. Его приятель даже одолжил им машину для поездки. А мистер Либра в качестве свадебного подарка подарил им набор кожаных чемоданов в количестве шести штук.

Они с Бобби отправились выбирать кольцо и остановились на простом платиновом, которое отлично смотрелось с бриллиантовым браслетом, подаренным Бобби на Рождество и который она никогда не снимала. Силки купила Бобби такое же кольцо.

Так много всего нужно было сделать, и так мало на это оставалось времени: ведь шоу занимало львиную часть ее дня!

Лиззи Либра настояла на покупке посуды и подносов от «Тиффани», чтобы приглашенные могли положить туда деньги и подарки. Силки это показалось смешным. У нее в семье не было лишних денег, кроме тех, что посылала она. Зачем ей посуда, если она живет в арендованной квартире, а потом собирается переехать в Калифорнию? Она что так и будет таскать сервизы с собой? Но Лиззи уверяла, что так поступают все невесты.

— А ты что, хочешь бумажные тарелочки? — в конце концов заявила Лиззи.

Разослали приглашения, которые оказались пустой формальностью. Силки уже обзвонила всех и пригласила сама. Но на ее семью официальное приглашение произвело большое впечатление. Она забронировала для них билеты в Нью-Йорк и гостиницу и выслала Тетушке Грейс чек на покупку одежды. Силки знала, что близнецы придут в ярость — они задарили свою мать одеждой, но Силки очень хотелось все сделать самой. В конце концов после смерти матери Тетушка Грейс была самым близким для нее человеком.

Бобби соглашался со всем и, казалось, получал не меньшее удовольствие от приготовлений.

Накануне свадьбы участники шоу устроили для Силки и Бобби вечеринку. Там Силки вдруг с удивлением обнаружила, что другие актеры и актрисы зарабатывают не так уж и много денег, пока они не станут звездами. Ведь Силки никогда не была ни у кого в гостях. А вечер, устроенный в ее честь, ей очень понравился. Силки тут же решила, что устроит праздник для всех своих новых друзей сразу после свадьбы в своей квартире.

А потом наступил день свадьбы. Они с Бобби проснулись и смотрели на лучи солнца, проникавшие к ним с балкона, и чувствовали себя смущенными. Это было похоже на ощущение перед премьерой нового шоу. Силки даже пожалела, что они не обвенчались тайком. Она накинула халат и вышла на балкон. Воздух был обжигающе холодным, крыши небоскребов увенчивали снежные шапки.

— Сегодняшний день — последний, завтра я буду уже замужем, — сказала Силки окружающему ее миру. Интересно, а Бобби понимает, что пришел конец его холостяцкой жизни? Ведь для мужчин расставание со своей свободой гораздо больнее, чем для женщин. Им приходится от многого отказываться. Но за это Силки постарается сделать Бобби счастливым. Она никогда не позволит ему пожалеть о том, что он сделал для нее.

Свадьба была прекрасна и походила на сон. Силки даже расплакалась. Тетушка Грейс рыдала, и даже «Сатины» казались тронуты до глубины души всем происходящим. А потом на лимузинах все отправились в «Плазу». И там был роскошный прием — лучше Силки еще в жизни не видела. Хотя, конечно, в результате на ее свадьбе оказалось много незнакомых лиц, но Силки это уже не волновало. Все были красиво одеты, они ели, пили и танцевали, и даже никто не напился… и все было чудесно, как свадьба в кино. Ребенком, видя всю эту красоту на экране, Силки и не мечтала, что ее свадьба окажется в тысячу раз лучше. Это была награда за все, что она пережила в жизни, за дни рождения, которых у нее никогда не было. Все любили друг друга и ее, и она любила всех своих гостей, даже страшного Либру, без особого желания в эту секунду танцевавшего со своей женой. Бобби никогда не будет обращаться с ней так, как Либра обращается с Лиззи, даже когда они станут старыми. Но сейчас, глядя на прекрасное лицо Бобби, Силки трудно было даже представить, что они когда-нибудь постареют. В эти фантастические мгновения Силки казалось, что они всегда будут только красивыми и молодыми.

Перед концом приема Силки бросила свой букет Джерри и воскликнула:

— Ты — следующая! — Джерри поймала на лету одну белую гвоздику и воткнула ее в петлицу Дедди. Они вместе так хорошо смотрелись. А Милашка обозлилась, она надеялась, что именно ей Силки бросит свой букет на счастье. Но для счастья нужен не только букет цветов, а нечто большее.

Когда Силки и Бобби вернулись из свадебного путешествия, Либра предложил Бобби работу ведущего танцора в телевизионной программе. Их свадьба привлекла большое внимание, и посыпались предложения о работе для Бобби.

— Так всегда бывает, — подвел итог Либра.

Так всегда бывает! Когда что-то хорошее с тобой случается, ты начинаешь притягивать к себе счастье, и удачи случаются вновь и вновь. Силки знала, что у них в жизни так и будет.

Глава 27

«Чертова программа[10], — подумала Джерри. Стоял март, все еще стояли морозы. А люди вынуждены сидеть в этой жаркой переполненной комнате в зимней одежде, часами ожидая приглашения появиться перед камерой всего лишь на одну минуту. Все было скучно, унизительно, и к тому же бесплатно. Участникам не платили ни гроша. Шальной Дедди ненавидел телетоны не меньше Джерри, и попросил ее пойти с ним, чтобы скрасить долгие часы ожидания. Дедди уже трижды побывал в ванной, очень медленно расчесывался и очень медленно подбирал галстуки. Он был готов делать все что угодно, лишь бы идти туда попозже.

— Либра строит из себя поборника благотворительности, вот и заталкивает нас всех сюда на подобные программы. Единственная причина, это — паблисити. Остальное его не волнует.

— Поспеши, — сказала Джерри. — Давай придем пораньше, пока не соберется вся эта толпа.

Он появился из ванной комнаты — опять без галстука.

— Неужели мне так нужно идти?

— Ты же знаешь, что нужно. Ты обещал, и тебя уже объявили в программе. Сейчас уже поздно идти на попятную.

— Да моего отсутствия никто и не заметит, — жалобно прошептал он.

— Ты же знаешь, что заметят.

— Там всегда такая толпа… перед студией.

— Поедем на лимузине. Там будет полиция. Я буду держать тебя за руку. Поехали, не глупи. Давай побыстрее от всего этого отделаемся.

— Я так счастлив, что ты со мной, — сказал он.

— Я люблю тебя, — сказала Джерри.

— Я тоже тебя люблю.

Больше всех предстоящему телетону радовалась Барри Гровер, президент клуба поклонников Шального Дедди из Кью-Гардена. Правда, из всех членов клуба осталась только она одна. Как только она узнала по телевизору, что Дедди будет там выступать, она тут же решила пойти и наконец-то встретиться с ним. Она знала, что программа скорее всего затянется на всю ночь, поэтому напридумывала матери про ночевку у своей подружки Донны для совместных занятий. Затем она натянула под пальто два свитера на тот случай, если ей придется простоять перед входом всю ночь. Чтобы мать ничего не заподозрила, она на всякий случай прихватила с собой учебники и забросила их Донне.

— Если она позвонит, скажи, что я ванной, или еще где, инструктировала она подругу.

— Ты рехнулась, — сказала Донна. — Там же будет миллион людей, и ты его ни за что не увидишь.

— Я увижу его. Он знает меня.

— Так уж и знает!

— Знает!

— И ты собираешься караулить там всю ночь?

— Может, он выступит сразу.

— Хорошо, если так, — сказала Донна. — Будь осторожна, когда пойдешь обратно. Возьми лучше такси.

— У меня и денег нет. А у тебя?

— Шутишь? Я на этой неделе все свои деньги уже потратила на накладные ресницы. Попроси у своей матушки.

— И на что?

Донна пожала плечами.

— Ну тогда просто будь осторожна. По ночам в одиночку бродить опасно. — Ничего со мной не случится, — заявила Барри. Но она боялась. Однако победила любовь, и она решила пойти. Она постаралась не думать о том, что придется идти ночью. Страшно. Может, все-таки не стоит возвращаться домой до утра? А утром можно сразу пойти в школу.

— Принесешь завтра в класс мои учебники?

— О'кей.

— Не забудь.

— Не забуду. Удачи, — хихикнула Донна. — Может он и пригласит тебя куда-нибудь выпить.

— Это было бы чудесно.

— Дай-ка я подправлю тебе макияж.

Донна в последнее время стала настоящим мастером. Она умело нанесла тушь и тени на веки Барри. Глаза ее стали казаться вдвое больше. Барри даже себя с трудом узнала в зеркале. Но она точно была хорошенькой. Может Дедди и на самом деле пригласит ее выпить. Всякое же случается!

— На, побрызгай. — Донна протянула ей бутылочку с духами. — И зачем ты напялила все эти свитера? Ты же выглядишь толстой, как корова.

— Да? Тогда я оставлю один у тебя, хорошо? Принесешь его вместе с книгами.

В одном свитере Барри выглядела намного лучше. Донна расчесала ей волосы и слегка сбрызнула лаком. Они разглядывали полученный результат в зеркале. Барри казалась даже хорошенькой.

— Ты выглядишь старше, — подытожила Донна. — Всегда старайся так краситься.

— Когда?

— Когда идешь в школу, дурочка. Познакомишься там с кем-нибудь.

— В школе нет никого, с кем бы я хотела познакомиться и встречаться. Донна проводила подружку до дверей.

На улице было темно, но ездили машины. Барри пошла вдоль тротуара, тщательно избегая теней, отбрасываемых домами, чтобы никто ее не мог застать врасплох. По проезжей части она тоже идти боялась, а вдруг кто-нибудь в машине подумает, что она ищет клиента? Она слышала смех из проносившихся мимо машин. Она ненавидела этих парней в машинах, хотя и не знала их. Все равно они грубые и противные. Она боялась взрослых высоких мужчин, которые могли выскочить из темной аллеи и напасть на нее. Звук ее каблуков звучал в темноте слишком громко и слишком по-женски. Она старалась идти медленно, чтобы звук был поглуше. А еще она думала, что запах ее духов легко почувствовать в темноте. И зачем только она позволила Донне ее надушить? У нее в сумочке на крайний случай лежал небольшой ножик, но Барри знала, что никогда не решится им воспользоваться. Она смотрела прямо перед собой, наконец увидела автобусную остановку и облегченно вздохнула. На остановке стояли несколько женщин, возвращавшихся с работы. Барри определила это по их одежде и усталому взгляду. Она очень обрадовалась, увидев их. Программа начиналась через полчаса. Барри уселась в автобус до Манхэттена, вся в предчувствии встречи. Дедди! Она так его любит!

Вход на студию находился в дальнем конце широкой аллеи. Толпились люди в надежде увидеть звезд воочию. Несколько полицейских расчищали место перед входом, чтобы приглашенные могли спокойно войти. Постоянно подъезжали лимузины и такси. В эти моменты по толпе пробегал гул, и люди бросались вперед. Если подъезжала знаменитость, то вокруг раздавались «охи» и «ахи», а если неизвестный — то со всех сторон сыпались вопросы «Кто это?», пока кто-нибудь не ответит. И тогда толпа вновь напирала, правда не с таким энтузиазмом как раньше. Здесь были дети с альбомами для автографов. Но больше всего Барри поразило изобилие взрослых с безумными глазами и глупыми лицами. Некоторые знали всех, и сообщали окружающим их имена и всю подноготную. Барри медленно пробиралась сквозь толпу. Люди казались дружелюбными и вполне приличными. Барри заметила даже даму средних лет в дорогом меховом пальто. Смазливых молодых девчонок, которые могли бы понравиться Дедди, в толпе не оказалось. Барри обрадовалась. Никто из звезд кроме Дедди Барри не интересовал. Краем глаза она заметила, как в студию вошли длинноволосые «Кинг Джеймс Вершн» с гитарами. Вот бы Мишель позавидовала! Последним ее увлечением был солист этой группы. Она скупала все его пластинки. Но она любила его совсем не так, как Барри любила Дедди. При виде музыкантов толпа заорала и подалась вперед. Полицейские еле сдерживали ее напор. Барри боялась, что они пустят в ход свои дубинки. Она стояла очень тихо и не кричала как окружающие, а лишь стойко удерживала занятую удобную позицию прямо перед входом. С ее места все было хорошо видно.

Ну где же Шальной Дедди? Может, он вообще не придет. Или уже пришел раньше, опередив ее. А может, придет к самому концу передачи. В толпе холод не ощущался. Чужие тела согревали ее. От некоторых дурно пахло. Этот запах, запах выпитых за обедом коктейлей и прокуренной одежды, Барри ненавидела.

Толпа постоянно пульсировала и перемещалась. Ноги у нее стали мерзнуть, но согреться было негде. Она вдруг решила, что все люди отвратительны. Она ощущала лишь множество желудков, переваривающих пищу, рты с запломбированными зубами, женские потные тела, жаждущие своих кумиров, которых им уже никогда не заполучить, потому что они слишком стары и слишком ужасны. Почему все эти женщины не идут домой к своим старым ужасным мужьям? Или дома их никто не ждет? О… кому они нужны. Кто-то больно ткнул ее локтем в плечо. Барри чувствовала запах потной одежды. Она подняла лицо вверх и посмотрела на далекие мерцающие звезды. Она старалась дышать чистым воздухом небес. Она с трудом подняла руку и взглянула на часы. Полночь. Казалось, что она ждет здесь уже вечность. Эти глупые свиные рожи выглядели счастливыми просто потому, что могли увидеть знаменитых людей, которых даже не заботит их существование, которые ничего о них не знают. А вот Дедди будет рад встрече с ней. Он узнает ее по фото, которое она ему послала, и улыбнется, и вспомнит все те прекрасные чувствительные письма, которые она ему посылала.

— Я — Барри, — скажет она ему.

— Барри! — воскликнет он, протянет к ней руку и вытащит из толпы. — Где ты была все это время? Почему ты раньше не пришла? — спросит Дедди. — Неужели ты простояла на морозе целую ночь, только для того, чтобы увидеть меня? О, ты наверное замерзла и устала. Почему бы тебе не присоединиться ко мне? У меня теплая чудесная машина. И я куплю тебе чашку горячего шоколада. Или, ты хочешь немного выпить? Ты ведь уже достаточно взрослая. А когда ты писала мне письма, я думал, что ты маленькая девочка.

— Тогда я и была ею, — ответит Барри. — Но я выросла.

Выросла? Вот уже десять лет она стоит в этой отвратительной толпе? Да где же он? Где же он? Час ночи. Она уже так замерзла и так расстроилась, что собралась умереть.

Два часа. Ее ноги заледенели. Но она всю оставшуюся жизнь простоит здесь, чтобы увидеть его. Он для нее — все прекрасное, доброе, смешное в этом мире. Благодаря ему обретало смысл все — ее одиночество, депрессия, сны, мечты, кошмары. Ожидание здесь было наполнено большим смыслом, чем все, что приходилось ей делать раньше, в школе; все, что делали ее друзья и на чем настаивали родители. Сегодняшняя ночь — это ее судьба. Она чувствовала это. После этой ночи все изменится. Все будет хорошо.

Джерри находилась рядом с ним почти все время, кроме его выхода на сцену. Но все равно Дедди поддался панике, которая охватывала его при виде толпы. Когда он стоял перед камерой или перед аудиторией, скрытой во тьме зала, он чувствовал себя свободным и наслаждался собой, как всегда. Забавно, в зале люди — зрители и друзья, но стоит им оказаться на улице, как они мгновенно превращаются во врагов. Они играют роль публики, а он роль исполнителя. Но когда шоу заканчивается, они выбирают себе новую роль — охотников, а он превращается в жертву. Перед выходом из здания студии Дедди бросило в пот.

— Ты уверена, что машина остановилась прямо перед входом?

— Я проверила.

— Хочу выпить.

— В машине есть кое-что, — сказала она и подмигнула. Джерри всегда знала, как действовать в экстремальных ситуациях.

— Хотелось бы мне выпить прямо сейчас.

— Ну пошли же в машину. Через две секунды ты получишь свой коктейль. Она не понимала, этого никто не мог понять, кроме него. Это похоже на ощущение тех, кто панически боится летать на самолете. Им можно доказывать с помощью статистики, что летать безопаснее чем ездить на машине, но тщетно: их ноги становятся ватными, сердце готово выскочить из груди, пот льет ручьями. Толпа, которая знала его в лицо, действовала на него точно так же. Раньше, когда он только мечтал о славе, такое ему даже в голову не приходило.

Его трясло, лил пот, тело стало столь чувствительным, что любое прикосновение могло обратить Дедди в паническое бегство. Стоящие снаружи люди казались ему каннибалами, готовыми наброситься на него в любую секунду. Полицейский распахнул дверь, и Джерри вышла первой. Дедди вцепился в рукав ее пальто как четырехлетний ребенок. Толпа взревела как взбесившееся дикое животное. На мгновение он выпустил край пальто Джерри и на него нахлынула паника и одиночество.

Как в тумане он видел всех этих нимфеток, которые сходили по нему с ума, и к панике примешалось чувство вины и настигающего его возмездия. Теперь, когда он любил Джерри, а Джерри любила его, девочки казались непристойными. Он сам был непристойным. Как он мог гладить их бедра, целовать их рты? Он был безумен! Теперь они были для него совершенно лишены сексуальной привлекательности, дети прыгали вокруг него, пытаясь дотронуться до его одежды, до его тела, до его члена. Они хотели его! Дедди хотелось закричать и разогнать их по домам.

Но кричали они. Они выкрикивали его имя. Эти взбесившиеся зверьки. Он устремился к лимузину, и молился, молился, молился…

Вдруг толпа взревела: «Шальной Дедди-и-и-и-и!» Это был он. Он выходит, выходит!

Барри увидела его. Толпа волнами накатывала на полицейских. Дедди был почти рядом с ней. Реальность повергла ее в шок. Она никогда раньше не видела его так близко: вот она ее любовь, живая, во плоти своей. «Дедди-и-и-и!»

Толпа бросила Барри на него. Она могла дотронуться до него рукой.

— Дедди! — кричала она.

Он посмотрел на нее. Нет, он смотрел сквозь нее. В его глазах застыли страх и ненависть, как во взгляде змеи. Он поняла, что в этом хаосе он ее не узнает.

— Дедди! — кричала она. — Я — Барри. Барри!!!

Она должна была задержать его на секунду, чтобы он смог вспомнить. О, автограф… Она лихорадочно искала в сумке ручку и блокнот.

Он оттолкнул ее от себя — со всего размаха, рукой. Его взгляд совершенно ясно говорил, что он не хочет ее, не знает ее. Она для него меньше, чем ничего. Он отмахнулся от нее, как от мухи. И это причинило Барри огромную боль.

— Не прикасайся ко мне! — крикнул он.

Ее рука, шарившая в сумке, наткнулась на маленький нож.

Толпа вздохнула, как умирающее чудовище. Барри понадобилось время, чтобы увидеть его, Дедди, распростертого перед ней. Из его груди лилась кровь. Рядом с ним на коленях стояла рыжеволосая девушка. Она поддерживала его голову и выглядела до смерти испуганной. Девчонки в толпе начали рыдать. Люди толкали ее, пихали, желая узнать, что случилось. «Что случилось? — орали они. — Что случилось?»

Глаза Дедди были закрыты. Лицо его посерело. Рыжеволосая девушка беззвучно заплакала. Полицейские достали пистолеты, а один их них медленно подошел и, взяв пальто, прикрыл им лицо Дедди. Теперь на земле лежала кучка одежды. Не было больше Дедди. Там мог лежать кто угодно.

Толпа опять вздохнула. Женщины и девушки плакали. Барри поняла, что сжимает что-то в пальцах. Она разжала пальцы: на землю выпал нож. Рукав ее пальто и перчатка были в крови. Она не понимала, как это случилось.

Люди орали и напирали на полицейских. Барри, не осознавая, что делает, пробиралась к двери в студию. Она будет стоять там и ждать, когда же выйдет ее Дедди. И дождется, обязательно дождется…

Глава 28

Они стояли рядом с ней: Либра, Лиззи, Силки, Винсент… Винсент ходил за ней, как собачонка. Они боялись, что она покончит с собой. Но она не собиралась убивать себя — об этом она вообще не думала. К чему еще одна смерть? Ей нужно побыть одной и подумать. Врач Силки (не Ингрид) дала ей таблетки: транквилизаторы и снотворное. Она предпочитала пить. Винсент смотрел на нее, менял пластинки на проигрывателе и придумывал, что бы такое сказать, а она пила по полбутылки неразбавленного виски каждую ночь, приканчивала третью за ночь пачку сигарет, а потом принимала таблетку. Она была послушна, как больная. Почему они обращаются с ней как с больной? Больной была девочка, которую задержали через два дня… Барри. Почему ее так долго искали? Теперь она в каком-то институте на обследовании. И в газетах пишут, что ее признали душевнобольной.

На похороны прилетела Элейн вся в черном и в умопомрачительной шляпке. Она была похожа на женщин, каждый год приносящих цветы на могилу своего кумира Валентино. Она рыдала, будто потеряла самого любимого человека. Джерри сидела там, наглотавшись транквилизаторов, отупевшая, пьяная. Она казалась спокойной и сильной для мира, который взирал на нее. Прилетели его сестра с мужем. Забавно, что родственников Дедди она первый раз увидела на его похоронах… Ей хотелось разбить гроб, но она понимала: это бессмысленно.

Публика питалась им, а потом убила. Его, самого доброго, который просто не подумав, случайно, сказал ей грубое слово. Кто-то, кого она не знает, убил его, и изменилось все вокруг. Вот что значит быть идолом толпы. Джерри больше не хотела иметь с этим ничего общего. Она не будет создавать звезд для толпы. Она ненавидела свою работу, она ненавидела Нью-Йорк, она должна уехать.

Она уедет на далекий необитаемый остров, о котором она мечтала вместе с Дедди. Она будет жить там одна, делая вид, что она с ним, пока время ее не излечит. Пришлось сказать Либре, что она уезжает. Через два дня после похорон она уложила чемоданы и сказала Винсенту, что он может уезжать к родителям. По каталогу она нашла себе остров и заказала билеты по телефону. Потом она пошла в офис попрощаться. На один его вопрос она ответила ложью.

— Не надо, — сказал он. — Пожалуйста, не надо. — В его глазах она увидела боль и удивилась: ей раньше и в голову не могло прийти, что его заботит что-то подобное. — Не уезжай к родителям. Оставайся здесь и работай. Работа — лучшее лечение. Скоро мы переедем в новый офис. Посмотри, какой это будет красивый дом. Посмотри в окно, его отсюда видно. У тебя будет свой офис. Там будет все так, как ты пожелаешь. Я заплачу за это. Ты вообще не будешь работать, пока его не отделают. Поверь мне, быть занятой, не думать — единственное спасение.

— Я уеду, — сказала она. — Я пришла только попрощаться и поблагодарить за все, что вы для меня сделали.

— Не стоит.

— Тогда до свидания, — сказала она.

— Подожди, — сказал он. — Если ты хочешь уехать, то у меня есть маленький домик в Малибу. Мы с Лиззи проводили там уик-энды, когда жили в Калифорнии. Поживи там. Он стоит особняком на побережье. Соседи не будут тебя беспокоить. Я закажу билет. Поезжай туда на пару недель, загорай на пляже. Сейчас в Калифорнии очень хорошо. Тебе нужно отдохнуть. Ты уже год работаешь без отпуска.

Год? Разве уже прошел год? Всего лишь год назад она приехала в Нью-Йорк, а как много всего случилось… Эта работа поглощает время так, что его не замечаешь. Она подумала о доме. Это наверное лучше, чем жить в отеле. Ее никто не будет беспокоить. И кроме того, у нее не так уж много денег, чтобы долго прожить даже на необитаемом острове.

— Живи там столько, сколько захочешь, — продолжал Либра. — Там есть телефон. Если тебе что-нибудь понадобится, позвони.

— Нет, спасибо, — сказала она. — Вы будете каждый день звонить мне по делу. А я увольняюсь. Я не смогу жить в вашем доме спокойно и свободно и не говорить с вами о бизнесе. Это будет нечестно.

— Честно? Честно? Прекрати. — Либра потянулся к телефону. — Улетаешь сегодня вечером. Иди, собирай чемоданы.

— Я уже все уложила.

— Тогда улетаешь сегодня днем. Поедешь в аэропорт на моем лимузине. Лиззи тебя проводит. Когда прилетишь — возьмешь такси. В доме найдешь машину и ключи. Там есть женщина, она будет убирать и покупать продукты. В доме есть книги, пластинки, телевизор и большая фильмотека.

— И все это — в маленьком прибрежном бунгало? — Джерри против воли улыбнулась.

Винсент поехал вместе с ней. У него теперь была уже мужская прическа. Без макияжа, в свитере и джинсах он выглядел очень симпатичным «голубым» но уже совершенно не походил на девушку. Лиззи его даже не узнала. Пока Винсент занимался ее багажом, Лиззи поинтересовалась:

— А с девушками он этим тоже занимается?

— О, нет.

— Хм-м-м, — промычала Лиззи, разглядывая широкие плечи Винсента и облизывая губы.

Они поцеловались на прощание, а Лиззи даже заплакала.

— Я позабочусь о твоей квартире, — пообещал Винсент. — Ты захватила таблетки?

— Да. — В сумке у нее лежала и бутылка виски. — Позаботься о себе. Измеряй вес каждый день. Не забудь про спортзал и бассейн по утрам. Пиши мне, не звони. Это дорого стоит.

— Я люблю тебя, — прошептал Винсент. Из глаз его катились слезы. Все знали, что она больше никогда не вернется. Хотя об этом не было сказано ни слова. Джерри еще раз поцеловала Винсента на прощание.

— Там есть целый винный погреб, — сказала Лиззи. — Чувствуй себя как дома.

— Спасибо. До свидания. До свидания.

Усевшись в кресло салона первого класса, Джерри поняла, что впервые после всего случившегося наконец-то осталась одна. Она гадала, не случится ли катастрофа во время ее полета. Ее это не беспокоило, только вот остальных пассажиров жаль. Они-то хотят жить дальше. Она пила скотч, шампанское и вино, которое разносили стюардессы, и спала. Проснулась она уже в Калифорнии.

Домик был маленьким и уединенным. Перед ним был небольшой садик. Солнце светило весь день. И имелся участок пляжа. Другие дома стояли далеко. Ей никто не надоедал. Женщине, которая убирала и присматривала за хозяйством, Либра видимо уже позвонил. Она не задавала вопросов, а только спрашивала меню на неделю. Готовила у себя, а прибиралась в доме, когда Джерри спала. Джерри выбрала для себя спальню Либры, так как ее окна выходили на океан. Там стояла королевских размеров кровать с голубыми простынями. Вся комната была отделана в синих и зеленых тонах — под цвет моря. В хрустальной вазе стояли цветы из сада. С утра женщина подавала Джерри поднос с завтраком прямо в постель. А потом Джерри читала газеты, сидя на солнце перед домом, или лежала на пляже с бутылкой вина и сочиняла идиотские стихи. Они источали насилие и ненависть ко всему.

В доме нашлась бумага и пишущая машинка, и Джерри попыталась их печатать. Они были ужасны, но ей становилось легче. Каждый день, полупьяная, она печатала, затем спала и обедала, сидя перед телевизором. Она смотрела все подряд. Женщина научила ее обращаться с проектором, но первое время Джерри отнеслась к этому равнодушно. Потом из любопытства и от скуки она начала смотреть фильмы — все, что она пропустила, когда была в Европе. Она устраивалась с бутылкой скотча и крутила пленку иногда по три-четыре раза, если фильм ей нравился. Ей странно было видеть все это на экране: повторяющиеся сцены, жесты, слова. Как будто люди находились рядом с ней, в доме. Она нашла фильм с Заком Мейнардом. И удивилась, что ее профессиональное любопытство победило. Она просмотрела фильм дважды. Он оказался вовсе не таким уж плохим актером. Интересно, а у Силки тоже получится сыграть ее роль в «Мавис»?

Изредка Силки писала ей, но письма у нее получались сумбурные, дурацкие. Она писала о новостях из Нью-Йорка, но Джерри больше интересовали не новости, а сама Силки. Ее муж, Бобби, делал карьеру на телевидении и довольно успешно. Силки была взволнована.

Почти каждый день приходили письма от Винсента. Это были совсем другие письма, будто они с Силки жили на разных планетах. Новости Нью-Йорка и бизнес его абсолютно не интересовали.

«Марсию пришлось отправить в госпиталь из-за каких-то проблем с силиконовыми грудями, — писал он. — Там с нее содрали парик за сто пятьдесят баксов, и оказалось, что она — лысый мужик. И они не знали, как ее регистрировать: как мужчину или как женщину. Она настаивала на том, что она женщина, и ее поместили в женское отделение. Это его-то, лысого мужика шести футов росту с искусственными грудями. Сплошной бардак!»

Винсент боялся теперь ходить по барам. Он подозревал, что над ним будут смеяться. Все новости из гей-мира он узнавал по телефону. Он прибавил пятнадцать фунтов, подрос еще на дюйм, стал прекрасным пловцом. «И знаешь что? — писал он. — Я встретил в спортзале отличного парня. Он нормальный. Он сказал, что ненавидит трансвестов и женоподобных. И я ему нравлюсь. Я не говорил ему о Бонни Паркер. Он бы просто умер тогда. Мы с ним уже дважды ходили обедать в нормальные рестораны, и над нами никто не смеялся. Волосы у меня отрасли, как у хиппи. А еще появились усы. Смешно, но когда я с ними боролся, они росли слишком быстро, а теперь — медленно. А девчонки со мной стали кокетничать, представляешь! Я несчастный извращенец!»

На него стали заглядываться девушки! Ух ты! Джерри почему-то было это приятно. Может, Винсент действительно сделает себе карьеру кинозвезды, например, в следующем году. Подростки обожают слегка женоподобных актеров, в них нет скрытой угрозы.

Джерри взвешивалась на весах, которые стояли у Либры в ванной, и заметила, что из-за постоянного потребления алкоголя прибавила несколько фунтов. Тогда она сократила дозу до нескольких бокалов в день, и попросила женщину не готовить ничего слишком калорийного. Заботиться о себе было приятно. Она писала открытки родителям, рассказывая об отпуске в Малибу. (Они ведь ничего не знали про нее и Дедди. Джерри не хотела сообщать новости до окончания его развода.) Она писала коротенькие письма Силки, Винсенту, Либре и Лиззи. Теперь в ее стихах стало меньше злости и больше печали, хотя они оставались такими же ужасными. Джерри хранила листки с текстами. Растущая кипа бумаги говорила ей, что она, несмотря на подобный образ жизни, еще сохраняет в себе что-то человеческое.

Она начала читать журналы, а потом книги Либры. Больше всего ей нравились книги по истории, они ничем не напоминали ей о сегодняшней жизни. В них был совсем другой мир. Либра организовал повтор всех программ Дедди по утрам, и Джерри перестала смотреть телевизор. Она принимала снотворное и спала. И старалась ни о чем не думать. Однажды ночью ей приснился Дедди. С Джерри началась истерика. Она взяла бутылку виски, стакан и пошла на пляж. Она шла по песку и вдруг увидела, что в одном из домов — вечеринка. Какие-то люди бегали по пляжу. К ней подошел какой-то мужчина.

— Привет, — сказал он. — Присоединяйся к нам.

— А почему бы и нет? — ответила Джерри.

Выглядела она ужасно: без косметики, в ночной рубашке с покрасневшими от слез глазами и заплаканным лицом. Все вокруг были молодыми, загорелыми и красивыми. На ее ночную рубашку, казалось, никто не обращал внимания. Наверное, они решили, что она — хиппи. Джерри нашла лед для виски (она так и держала бутылку в руке), и еще сигареты, и устроилась на диване. Кто-то заговаривал с ней, а она улыбалась, чтобы не казаться слишком пьяной. Музыка была включена на полную громкость, люди танцевали. Кто-то пригласил ее, но она отказалась, испугавшись, что ей станет плохо. Она встала, чтобы поискать еще льда, и вдруг наткнулась на Дика Девере, загорелого и счастливого.

— Джерри! — он радостно улыбался. — Я не знал, что ты в Калифорнии. И давно ты здесь?

— Уже больше месяца, полагаю.

Он обнял ее. Неужели это Дик, которого она так любила? Не может быть. — Как ты? — Он не дождался ее ответа. — А я так счастлив. Все идет отлично. Фильм будет чудесным. Денег будет уйма! Это будет здорово.

Джерри высвободилась из его объятий. Он ничего не знал, а если и знал, то это его не касалось. Дика волновало только его благополучие.

— Я куплю себе дом в Беверли-Хиллс и заведу себе японского мальчика-слугу, — продолжал он. — Я так счастлив. Это мой год!

— Отлично, — сказала Джерри с отсутствующим видом. Но он уже куда-то направился, забыв о ней.

— Это ночная рубашка, да? — спросил ее кто-то. Она обернулась и увидела мальчика, просто мальчика. Наверное, он играет у Дика в фильме. Джерри кивнула. — А почему вы ее не снимите?

Она отшатнулась и отправилась в другую комнату, которая оказалась спальней. На ковре лежала парочка, еще пятеро резвились в кровати. Потом их оказалось шестеро. Обнаженные, они походили на рыбок в аквариуме. Вокруг звучала музыка, прислуга в униформе разносила еду и напитки, протискиваясь между телами, будто происходящее здесь — обычное дело. Из свалки тел на кровати высунулась рука и схватила стакан с подноса.

Она убежала, чтобы найти необитаемый остров, и нашла его, здесь, просто никто из всех этих людей об этом не подозревал. А сейчас она смотрела на все происходящее в спальне отчужденно: это ее не касалось. А всего лишь год назад она была в шоке, увидев Лиззи Либру и Зака Мейнарда, удалявшихся в спальню на вечеринке… Правда, Лиззи и Зака она знала. Парень, окликнувший ее в гостиной, проследовал за ней в спальню и поцеловал в ухо. Она отпрянула, но он уже обнимал ее. Он целовал ее губы, а Джерри пыталась понять нравится ли ей это… Так давно она не ощущала прикосновения мужчины, и она была так одинока… К горлу подступила тошнота, и Джерри оттолкнула парня от себя. У него были маленькие хитрые глазки. Для нее он был никто, всего лишь тело; тело, которое могло умереть в любую минуту. Комната дышала смертью, в ней было больше мертвечины, чем в кошмарах, которые мучили Джерри по ночам, но ведь эти люди делали вид, что живы!

— Эй! — сказал парень. Он был то ли пьян, то ли — в наркотическом бреду и продолжал держать ее за край сорочки. Она услышала треск рвущейся ткани и попыталась вырваться и убежать в светлую гостиную. Рубашка еще кое-как держалась на ней. Парень бросился за Джерри.

— Эй! — опять крикнул он.

— Ты разорвал мне платье, — сказала Джерри.

— Ночную рубашку…

— Это платье. Пошел вон!

К ней направился еще кто-то. Джерри бросилась в ванную. Там стояли трое мужчин, как ни странно, одетые. Они были настолько поглощены своим занятием, что даже не заметили ее. Они измеряли свои члены с помощью косметического карандаша. Один из них оказался коротышкой, и даже поднялся на цыпочки, чтобы представить свое оснащение во всей красе. Во втором Джерри инстинктивно угадала одного из тех, кто собирается стать восходящей звездой кино. Третьим был Дик.

— Я выиграл, — сказал Дик. — У меня больше почти на дюйм, а он еще не полностью встал. — Он начал мастурбировать.

— Давай я сделаю это, — заявил восходящая звезда и, встав на колени перед Диком, взял его член в рот. Дик с восторгом смотрел вниз, сложив руки на груди и широко расставив ноги.

Джерри не верила своим глазам. Картинка напоминала непристойные фрески в Помпее — это не мог быть мужчина, которого она любила, романтический герой, разбивший столько женских сердец. Но она чувствовала только легкую тошноту и печаль. Ей стало жалко Дика Девере. Теперь уже не важно сколько девичьих сердец он разбил. Всю оставшуюся жизнь он будет страдать гораздо больше. Она пришла в себя.

Джерри бросилась вон из дома. Всю обратную дорогу она шла по самой кромке прибоя. Шум и музыка таяли вдали, за ее спиной. В остальных домах царила тьма и спокойствие — так, как и должно быть. В ночном небе мерцали звезды. О, Дедди, Дедди, где же ты? Может ты на одной из этих звезд? Джерри молилась об этом. Она сама могла выбрать звезду и поверить, что Дедди смотрит на нее оттуда. Она так хотела в это поверить.

Вскоре вдали показался ее дом, и Джерри почему-то обрадовалась. Сейчас он казался ей ее домом. В нем теперь не было одиноко и страшно. Над головой светили звезды. Ей хотелось написать стихотворение про звезды. Но у нее так кружилась голова, что Джерри направилась прямиком в постель и сразу же заснула.

— Какой сегодня день? — спросила она у женщины на другое утро.

— Двадцать третье мая.

— Мая? — Она оказывается пробыла здесь гораздо дольше, чем ей показалось. Ей хотелось о чем-нибудь еще спросить женщину. — А вам нравится работать на мистера Либру?

— Это — работа. А яйца вам нравятся? Или я их не доварила?

— Все хорошо. И как давно вы на него работаете?

— С тех пор, как умер мой муж.

— А когда это случилось?

— В декабре будет уже шесть лет.

Поддерживать разговор становилось трудно, да и женщина не стремилась к этому.

— Здесь наверное скучно одной? — спросила Джерри.

— Нет. У меня есть друзья.

— Я не так уж много знаю о нем, — сказала Джерри.

— О ком?

— О мистере Либре.

Женщина улыбнулась. Она была чуть полноватой. На вид ей можно было дать лет сорок.

— Я тоже не так уж и много о нем знаю, хотя знаю его всю жизнь.

— Всю жизнь?

— А вы разве не знаете? Я его сестра.

— Его сестра? — Джерри сама себе казалась тупицей, повторяя за женщиной ее фразы.

— Сэм заботиться о своей семье, — сказала женщина. И Джерри не могла понять, гордится ли женщина этим или язвит.

— Он и обо мне заботится, — сказала Джерри. — Он хороший, правда?

— Кто может сказать, что хорошо, а что плохо?

— Я не его подружка, если вы об этом подумала.

— А кто об этом говорит? Люди могут чувствовать перед кем-то свою вину, и поэтому делать добро другим, чтобы как-то сгладить это чувство. — Женщина пожала плечами.

— А почему он должен чувствовать вину?

— Не спрашивайте меня. Я ничего не знаю о мире, в котором он живет. Поверьте мне, я не соглашусь переехать в Нью-Йорк ни за какие деньги. Двадцать два года я прожила с любимым мною мужчиной. У меня две дочери, они уже замужем. Я не имею ничего общего с шоу-бизнесом. Кто знает, что он делает в Нью-Йорке?

«Действительно, кто?» — подумала Джерри.

Женщина взяла поднос.

— Почему бы вам не поехать куда-нибудь? Молодым девушкам не стоит сидеть дома целыми днями. Поезжайте. Вы заболеете, если будете только сидеть изо дня в день наедине со своими мыслями. Осмотрите окрестности. Калифорния прекрасна. — Она вышла из комнаты. Эта женщина дала ей хороший совет, и мир стал чуть-чуть ярче.

Она оделась, вывела машину и поехала по автостраде, поглядывая по сторонам в поисках супермаркета, где женщина (нет, сестра Либры, но так думать о ней Джерри не могла, настолько женщина не походила на своего брата) покупала продукты. На пляже играли дети. Джерри остановилась. Они были такими счастливыми, что заразили этими чувствами Джерри, хотя и не обращали на нее ни малейшего внимания. Для них она, наверное, вообще уже старушка. Она купила хот-дог и банку колы и съела прямо на пляже. Ну и тоска же здесь! Как же раньше это не приходило ей в голову? Она загорела настолько, что цвет ее кожи стал как у Силки. Стать чернее было уже просто невозможно, а зачем тогда лежать на пляже? Плавать Джерри не особенно любила. Серфингом тоже не увлекалась. Делать на взморье было абсолютно нечего. Она поймала себя на мысли, что стала думать как Либра. И рассмеялась. Она скучала без него. Интересно, кого он нанял на ее место? Может, он тоже по ней скучает?

Вечером позвонил Винсент.

— Я же просила тебя не звонить, — сказала Джерри.

— Я скучаю по тебе. Что ты делаешь?

— Ничего. Отдыхаю.

— Скучно?

— Немного.

— Здесь тоже тоска, — сказал Винсент. — Я снова вызывал мастера для кондиционера. Он опять сломался. Мастер посоветовал купить новый. Сказал, что больше не будет его чинить.

«А зачем мне новый? — подумала Джерри. — Я же никогда не вернусь домой». — А что еще новенького?

— Я сделал несколько снимков. Я пошлю один тебе. Познакомился с одним геем, он писатель, мистер Эмеральд. Он говорит, что по его книге будут снимать фильм. И предложил мне роль. Надо сыграть парня, переодетого девушкой.

— Нечего тебе играть таких парней! — заявила Джерри. — Ты что, хочешь проститься со своей карьерой, даже не успев начать? Я не хочу, чтобы ты вообще куда-нибудь выходил, пока из нового яйца не вылупишься. В следующем году, в следующем году, когда ты окончательно вырастешь, я сделаю тебя секс-символом. И нечего считать себя педиком!

— Хорошо, Джерри, я ничего не буду делать без тебя, — ответил Винсент патетическим тоном. — Я не знаю, что мне делать, пока ты не приедешь и не расскажешь мне об этом. Ты так нужна мне.

— Сиди в Нью-Йорке и делай, что я тебе говорила. Скажи, что не будешь играть. Обещай мне.

— Хорошо. Но он говорил, что я идеально подхожу для этой роли.

— Да в кино миллион ролей для педиков! — взбесилась Джерри. — Ты хочешь работать по-настоящему?

— Конечно, хочу.

— Тогда жди. Может этой зимой все получится. И вышли мне фото.

— О'кей. Завтра пошлю. Когда ты вернешься домой? Я так скучаю по тебе.

— Давай лучше попрощаемся. Либре же придется оплачивать этот разговор. Спасибо что позвонил. Я напишу тебе.

— Пока, — сказал Винсент грустно.

— До свидания. Я тоже по тебе скучаю, глупый. Ты же сам знаешь. Будь хорошим. И пошли мне фотографии.

Джерри повесила трубку. Пошел он… Она же не его мать. И вообще, она уже не занимается делами. Разбавив себе виски с содовой, она пошла в кинозал. Она хотела еще раз посмотреть один старый кинофильм. Главная роль в нем была будто специально написана для Винсента. Фильм был про мальчишку из колледжа, превратившегося в психопата-убийцу. Кто даже смог бы заподозрить в этом Винсента с его нежным лицом и нежным голоском? Но… Может быть, в следующем году. Но она все равно не будет работать в шоу-бизнесе. С этим покончено.

Следующие несколько дней прошли в тоскливом полусне, лежании на солнце и писании стихов, которые были даже хуже, чем раньше. Голова была пустая, будто солнце высушило ее мозг. Думать ни о чем не хотелось. Книги наводили тоску. Журналы были не лучше. Все фильмы, которые хранились у Либры, она просмотрела по крайней мере дважды. Стояла смертельная жара, и Джерри спала, спала, спала, одурманенная таблетками. Потом она наконец решила отказаться и от снотворного и от транквилизаторов. Поговорить было абсолютно не с кем… Джерри решила поехать в супермаркет.

На прилавке журнального киоска она увидела журнал «Верайети» и купила его. Газеты навевали на нее тоску — они писали только о предстоящих выборах. Неплохо бы для разнообразия почитать что-нибудь другое. Потом она зашла в парикмахерскую и подстриглась.

— Ваши волосы в очень плохом состоянии, — сказал мастер.

— Плохом?

— Это от солнца. За волосами надо ухаживать. Не забывайте, что они часть вас.

Джерри вспомнила о мистере Нельсоне. Интересно, что он сейчас делает? — Я раньше никогда вас здесь не видел, — не отставал парикмахер, втирая ей в волосы какое-то желе. — Вы здесь живете?

«Где же я живу?»

— Нет, приехала отдохнуть, — сказала она.

— У вас очень запущенные волосы, постараюсь чем-нибудь помочь.

Теперь его голос напомнил Джерри об Ингрид Леди Барбер. А она как? Наверное до сих пор колет своей гадостью бедного Либру.

— О! «Верайети»! Вы из шоу-бизнеса?

— Нет.

— А ваш муж?

— Это не обручальное кольцо, — выдавила Джерри. Сердце ее глухо забилось и она прикрыла кольцо с незабудками ладонью. О… Но где же острая боль, к которой Джерри уже привыкла, и которую испытывала всякий раз, стоило ей только посмотреть на кольцо? Она ушла. Эта ужасная боль ушла. Она открыла номер «Верайети», чтобы парикмахер не донимал ее со своими разговорами.

Джерри попросила не делать ей укладку, а просто посушить. В результате получилась прическа в стиле «Я у мамы дурочка». Джерри горестно вздохнула. Но кто ее здесь увидит? Потом она направилась в винный отдел супермаркета. От виски она уже устала. Виски было лекарством. Им она пыталась унять боль. Его вкус ей уже осточертел. Джерри купила две бутылки шампанского.

В ее отсутствие звонили из Нью-Йорка. «О, Господи, наверное, снова Винсент», — подумала Джерри. Но это оказался не Винсент. Звонила Силки.

— Как дела? — спросила Джерри, когда Силки перезвонила снова.

— Хорошо. А у тебя?

— О'кей…

— Я звоню потому что… — начала она. — Либра сказал, что ты все еще работаешь на него, хотя ты это отрицаешь. Я просто хотела тебе сказать, что ушла от него.

— Когда? Почему? К кому?

— За мной гонятся толпы агентов. Я пока не решила. Но сегодня я ушла от Либры. — Ее голос изменился, хотя и оставался мягким и нежным.

— Что случилось?

— Джерри, я просто устала от того, как он со мной обращается. Он ни разу не поговорил со мной, как с человеком. Даже моя свадьба… Мы, конечно, ему благодарны. Но он все устроил так, будто я — его собственность, и он меня демонстрирует окружающим. Он думает, что у меня нет ни грамма своих мозгов; считает меня тупицей. Не будь у меня таланта, пусть бы он обращался со мной, как ему вздумается… но… Словом, мы с Бобби увлеклись политикой. Ведь это наша страна. Мы молоды и можем что-то сделать. Я пыталась объяснить Либре… Я хотела поддержать кандидатуру Маккарти, вот и все. Меня кто-то спросил, и я ответила. Я просто хотела дать концерт и собрать деньги на его предвыборную компанию. Так все делают. А Либра сошел с ума. Носился и орал, как обычно, но еще хуже, что я дура, чтобы иметь свое мнение, что у звезд вообще нет своего мнения, и у меня нет права… И что он меня кормит… Но я не боюсь его теперь. Я просто поняла, что он портит мне настроение и больше я не могу с ним работать. И я ушла. И что ты думаешь?

— Я удивлена.

— Нет. Я по поводу его слов?

— Я думаю, что он не прав. — Я так и знала, что ты меня понимаешь, — сказала Силки. — Ты даже не представляешь, как мне теперь хорошо, что я от него наконец избавилась. Когда ты возвращаешься, Джерри?

— Думаю, что скоро, — солгала Джерри.

— Отлично. Как приедешь, сразу позвони мне. Пообедаем вместе. У меня. Я здесь кое-что переделала. Получилось очень хорошо. Я так скучаю по тебе. — И я по тебе. Спасибо, что позвонила.

Джерри повесила трубку и прикурила сигарету. Впервые после приезда в Калифорнию она почувствовала, что у нее хоть к чему-то появился интерес. Как только Либра мог себя так по-идиотски вести? Он что, думает, что только он может менять людей? Ведь жизнь их тоже меняет. И они сами могут себя изменить. Он настолько в себе уверен, что даже не удосужился внимательно посмотреть на Силки и увидеть, что она превратилась в женщину, что она уже перестала быть маленькой девчонкой из трущоб.

«Мне казалось, что я ненавижу эту жизнь, — думала Джерри. — Но виновата не она. Не жизнь в шоу-бизнесе, а просто жизнь. Дедди ведь мог просто попасть под машину или умереть от сердечного приступа. Но если бы не работа, то я никогда бы не встретила Дедди. И я никогда бы его не полюбила. Бизнес нечего винить за все, что со мной случилось. Я многому обязана своей работе. Нечего здесь больше торчать. Домик на пляже никогда не сможет заменить мне жизнь».

Она пошла на кухню и открыла шампанское. Гулять так гулять! Потом она позвонила в аэропорт и заказала билеты на ближайший рейс в Нью-Йорк И начала собирать чемоданы.

Она уже забыла как прекрасно выглядит Нью-Йорк ранним весенним утром. Деревья в центральном парке зазеленели, дни опять стали длинными, и воздух иногда даже казался свежим. Перед вылетом из Калифорнии она позвонила Винсенту, и он буквально вылизал всю квартиру к ее возвращению. На стенку он скотчем прилепил свой портрет и подписал внизу «ВИНСЕНТ СТОУН». В нем теперь не было и намека на девушку. Симпатичный молодой парень, совсем не похожий на своих бывших дружков, парочками слоняющихся по улицам. Она с удовольствием смотрела на него, пока он готовил завтрак.

— Как я выгляжу? — спросил Винсент. — Что ты обо мне думаешь?

— Я в восторге. Сама не знаю, кого благодарить: себя или природу.

— И себя, и природу, — радостно заявил он и тихонько захихикал.

— И не хихикай пожалуйста.

— Ха-ха-ха, — изрек он раскатистым басом. И она оба расхохотались.

Джерри вынула одежду из чемодана, приняла душ и позвонила в офис, пообещав быть в половину одиннадцатого.

Ей понравилось новое здание. Это хорошо, что она еще ни разу не была здесь. Тут ничего не напоминало ей о прошлом. Просто начало новой жизни. Вокруг царила чистота и порядок, слегка пахло краской. На входных стеклянных дверях выгравированы знаки зодиака, и внизу табличка с золотой надписью: «Либра». Ей внезапно пришло в голову, что «Либра» не настоящее его имя, он придумал себе Сэма Лео Либру так же, как придумывал псевдонимы своим клиентам. Она еще многого не знала об этом человеке, даже спустя год работы с ним. Теперь она собиралась узнать его получше. Это будет интересно.

Навстречу ей вышел Либра в безупречном сером шелковом костюме, с блестящими волосами, благоухая одеколоном с запахом свежескошенной травы. Он широко улыбался (о, прекрасный, как Кинг-Конг, гениальный придурок!) и заявил:

— Ты как раз вовремя.

Он показал ей все помещения и ее собственный кабинет, пока без мебели, но с телефоном. А потом привел к себе.

— Балбеска, которую я нанял в твое отсутствие, доводит меня до бешенства, — рассказывал он. — Тебе повезло. Но она слишком хороша на физиономию, поэтому я решил ее оставить. Пусть делает нудную секретарскую работу. А ты будешь иметь побольше свободного времени для важных дел. Джерри уже достаточно хорошо знала Либру и поняла: он что-то задумал.

Он ничего не делал просто так. Она ждала и улыбалась.

— Силки ушла, — сказал он.

— Я знаю.

— Да?

— Она звонила мне прошлой ночью в Калифорнию.

— Так вы все еще друзья? Кофе хочешь?

— Да, пожалуйста.

Он налил ей чашку. Джерри заметила, что новый офис очень похож на прежний: дорогая обстановка, цветы, на столе всегда кофе и бутерброды. Над черным кожаным диваном висел портрет Сильвии Полидор.

— И когда ты собираешься встретиться с Силки? — спросил он.

— На этой неделе видимо. Я позвоню ей.

— Ты позвонишь ей сейчас и встретишься с ней сегодня. Я хочу, чтобы ты вернула ее обратно.

— Не думаю, что смогу.

— Конечно, сможешь, — заявил Либра. — Вы же закадычные подружки. Именно твоя дружба и поможет мне ее вернуть. Скажи ей, насколько тебе больно и плохо от того, что она ушла.

— Я не могу сделать это, — сказала Джерри. — Мне жалко, что она ушла. Но мне кажется, что вы не имели права так с ней обращаться. Вы зря думаете, что можете обижать людей, а они будут спокойно терпеть.

Либра мгновенно рассвирепел.

— Я? Что ты имеешь против меня? Я обижаю людей? А мне не обидно? Мне очень больно из-за неблагодарности Силки. Без меня она была бы никем. Я сделал ее. Все эти звезды, когда прославятся, думают, что могут делать все, что пожелают. Они даже сами не понимают, как легко все потерять, если пренебречь полезным советом. Она поступает глупо, до крайности глупо.

— Кому понравится, если ему прямо в глаза говорить, что он — дурак? мягко спросила Джерри.

— Она просто пошла неверной дорожкой. Может она попала под влияние своего мужа-проститутки. В следующий раз он захочет стать ее личным менеджером. Он же уничтожит ее! Ты просто обязана пойти к ней и все объяснить… помягче, как ты умеешь.

— И что же вы хотите, чтобы я ей сказала?

— Уговори ее вернуться. Вернуться, потому что вы — друзья… Ты сама все прекрасно знаешь.

— А вы извинитесь перед ней? — спросила Джерри.

— Нет. Ты извинишься за меня. За это я тебе тоже плачу.

— О'кей. Я попытаюсь.

— Ты можешь сделать это. О, кстати.

Она остановилась у дверей и улыбнулась.

— Начинай подыскивать себе мебель и все необходимое, — сказал Либра. — Счета мне. Расходы — это понижение налогов. — Спасибо.

«Интересно, за что я говорю „спасибо“? — спросила Джерри саму себя. Она прекрасно знала, что таким образом Либра дает ей своеобразную взятку. Она прошла к себе и набрала номер Силки. Они договорились встретиться в половину второго.

«Как забавно, — думала Джерри, направляясь в квартиру Силки. — Мы считаем друг друга лучшими подругами, но ни разу не были друг у друга дома. В этом бизнесе люди становятся друзьями только потому, что работают рядом. Но никто не удосуживается узнать что-нибудь о личной жизни другого. Когда я верну Силки назад… Нет, если мне удастся ее уговорить вернуться… нужно будет узнать друг друга поближе…

Силки и Бобби ждали ее. Это была настоящая квартира звезды с балконом. Они были несомненно впечатляющей парой. И так любили друг друга! Чтобы Либра не думал по этому поводу.

— Кофе или шампанское? — спросила Силки.

— То, что и вам.

— Тогда шампанское. Ты вернулась.

Бобби принес бутылку из холодильника и налил им бокалы. «Он, конечно, чересчур красив, — подумала Джерри. — Но в этом доме он ведет себя как мужчина». С чего начать разговор, ради которого она и пришла, Джерри не знала.

— И что сказал Либра? — спросила Силки.

— О тебе?

— Да.

— Ну, — начала Джерри. — Он очень сожалеет и извиняется.

— Это твоя заслуга, что он сожалеет, — вмешался Бобби.

— Я в смешном положении, — ответила Джерри. — Либра ужасно расстроился из-за твоего ухода и хочет, чтобы ты вернулась. И естественно, я тоже очень переживаю, что потеряла тебя, еще и потому, что ты — моя лучшая подруга. Я считаю, что ты абсолютно права. Либра не имел права так с тобой обращаться. Но с другой стороны, наша помощь будет наилучшей для твоей карьеры. Если ты надумаешь вернуться, я обещаю тебе, что стану буфером между тобой и Либрой, и не позволю ему никогда унижать тебя снова. Силки тряхнула головой и посмотрела на Бобби.

— Я хочу рассказать тебе кое-что. Ты готова слушать? — обратился он к Джерри.

— Конечно.

— О'кей. Во-первых, если ты называешь себя лучшей подругой Силки, то друзьями вы и останетесь, вне зависимости от возвращения Силки к Либре, так?

— Так.

— Далее. Сейчас Силки нужен не друг, а менеджер. Если ты станешь ее менеджером, она подпишет договор, но с тобой, а не с Либрой. Именно с тобой. Ты знаешь, что делать. У тебя достаточно опыта. Она доверяет тебе. Но она хочет отдельный контракт именно с тобой. С Либрой отношения закончены навсегда.

— Думаю, он убьет меня, если я сделаю что-нибудь подобное, — сказала Джерри и выпила свое шампанское. Бобби вновь наполнил ее бокал.

— Это жестокий бизнес, — продолжил Бобби. — Это не дружеские отношения, а деловые. А жизнь — грубая штука. Приходится рвать кишки или ты — никто и нигде. Ты не можешь всю жизнь оставаться маленькой девочкой, и ждать, что люди будут с тобой милы просто потому, что ты им нравишься. Так еще может оказаться в обычной жизни, но не в бизнесе. Нужно расти. И тебе придется быть грубой и жестокой.

— Это правда, — вступила Силки. Она протянула Бобби пустой бокал, и он его наполнил.

— Я думаю, что у тебя получится, — сказал Бобби. — Ты уже привыкла заставлять других людей работать на себя, не давая им никаких гарантий. Если ты чувствуешь в себе силу и жесткость, чтобы обеспечить карьеру Силки, подписывай с ней контракт. Или она пойдет в другое агентство. Выбирай.

«А он мне нравится, — вдруг подумала Джерри. — Он собирается пробиться сам, и знает, что делает. Я не могу потерять Силки. Я буду последней дурой, если сделаю это. Он прав. Я вполне могу вести дела Силки, Бобби и Винсента. И вполне могу открыть свое собственное агентство. О. Боже, что я делаю!»

— И что ты скажешь? — спросила Силки.

— Ты подпишешь контракт со мной?

— Да.

— Отлично. Я соглашаюсь. Ты подписываешь его со мной, не с Либрой.

— Великолепно! — воскликнула Силки. Они пожали друг другу руки. Слабость, которую испытывала Джерри во время разговора прошла, на смену ей пришло волнение и радость.

— Бобби, а как ты? У тебя же еще нет менеджера?

— Еще нет.

— А ты подписываешь договор со мной?

— С удовольствием.

— О'кей. Только предупреждаю: я не веду ваши дела вместе, у каждого свой отдельный контракт.

— Ты быстро соображаешь, — одобрительно сказал Бобби, и пожал ей руку.

— Я подготовлю бумаги после обеда, — продолжала Джерри. — Процент такой же, как брал Либра.

— Ты очень быстро соображаешь, — повторил Бобби и улыбнулся. — Согласен.

— А ты, Силки?

— Совершенно согласна.

Они снова обменялись рукопожатием, а потом прикончили бутылку шампанского. Джерри договорилась пообедать с ними в конце недели и направилась в офис.

Либра ее ждал. Он вновь переоделся и вымыл волосы.

— Похоже, ты довольна сама собой, — сказал он. — Полагаю, что она возвращается?

— Не совсем так. Она возвращается, но подписывает контракт со мной. Простите, но это лучшее, что я могла сделать. Я также беру на себя карьеру Бобби ла Фонтейна.

— Зачем? Я не собираюсь брать его двенадцатым клиентом.

— Речь не об этом. Он будет моим вторым клиентом, а Силки — первым.

Либра в бешенстве вскочил на ноги.

— Твоим клиентом? Что это значит «твой» клиент?

— Силки сказала, что либо так, либо она уходит совсем.

Он задумался и вновь опустился на диван.

— Наверное, ты права. Голова у тебя работает. Я не возражаю, веди ее дела. Она противная клиентка, она мне надоела.

— Пункт второй. Я хочу тридцать процентов от всех контрактов Силки. Она согласна.

— Ты бредишь, — заявил Либра.

— Нет.

— Тогда мне все это снится. Ты этого не говорила.

— Я говорила. Силки и Бобби согласны.

— Бобби — пожалуйста, бери с него тридцать процентов. Он ничто и никто. Но комиссионные Силки! Я обращался с тобой, как с родной дочерью. Я сделал тебя такой, какая ты сейчас. Кем ты была, пока я не дал тебе шанс? Девчонкой на побегушках?

— Я занималась паблисити, — спокойно сказала Джерри. — Тридцать процентов. — Посмотри, сколько я дал тебе!

— Вы не мой отец, а я не ваша дочь. Это моя заработная плата, а не моя дотация. Я беру на себя дела Силки и делаю свою работу, и поэтому хочу комиссионные.

— Подарки, машины, ты жила в моем доме…

— Я работала по двенадцать часов в сутки. Иногда больше. Тридцать процентов. — Пятнадцать. Остальные пятнадцать за использование моего офиса и моего имени.

— Ваше имя — последнее, что хочет Силки.

— Без моего имени вам всем придется туго. Пятнадцать процентов. — Двадцать.

Они смотрели друг другу в глаза. Она не чувствовала ни страха, ни слабости, ни дрожи: просто ощущение борьбы, соревнования. Они — два деловых человека, сидят и обсуждают деловые вопросы. Либра теперь для нее не Строгий Начальник и никогда уже им не будет.

— О'кей. Двадцать, — согласился Либра.

— Договорились, — сказала Джерри. — На сегодня.

Либра тряхнул головой.

— Я породил чудовище Франкенштейна.

— Да, вот еще, — сказала Джерри, игнорируя его последнее замечание, пока я была в Калифорнии, у меня возникла идея одного совместного проекта — сделать ремейк, который я видела в вашей фильмотеке. Я займусь правами на него. У меня есть мальчик. Я хотела бы, чтобы вы на него посмотрели. Думаю, он идеально соответствует роли.

— И кто же он?

— Мой клиент. Его зовут Винсент Стоун.

— Хорошо. Тащи его сюда. Посмотрю на него. Винсент кто?

— Винсент Стоун.

— Не набирай себе клиентов с улицы, — заявил Либра. — Так бизнесом не занимаются.

— Но вы же говорили мне, что именно так и начинали. — Джерри улыбалась. Она встала и пошла к себе в кабинет печатать контракты.

Она вызвала новую секретаршу и попросила принести стандартные бланки, внесла свои изменения и отпечатала три контракта. В ящике стола она нашла штамп — надо будет заказать новый. Джерри Томпсон — личный менеджер. Контракты были составлены гораздо профессиональнее, чем те, что готовил Либра. Ее первые настоящие клиенты! Силки, Бобби и Винсент.

Она вдруг поняла, что изменилась. Изменились все, кроме Либры. Либра никогда не менялся. Теперь она не просто опытная помощница, она делает настоящее дело. Она никогда этого не планировала, не мечтала и даже не думала, но так уж случилось в жизни, и это было неплохо. Это не конец, а только начало. Все это время она работала, чтобы сделать знаменитыми других, но оказывается она боролась и за свою судьбу.

Джерри вдруг поняла, что улыбается. Она отделает кабинет в бело-голубых тонах. Немного антиквариата из магазинчика, который показал ей Дик в прошлом году. Никаких портретов Силки маслом и в рамках над диваном, как у Либры. Но ее фотографию крупными планом Джерри все-таки повесит. И фотографию Бобби. А уж у Винсента — целый архив. Будет из чего выбрать. Когда он заработает денег, то снимет себе отдельную квартиру. Сплетни ей не нужны. Винсент станет секс-символом, домыслы о его шашнях с личным менеджером абсолютно ни к чему. Все подумают, что она сделала из него звезду только потому, что он — ее любовник. А ее клиенты так не будут делать свою карьеру!

1

игра слов: Barber — может означать фамилию; второе значение — мужской парикмахер

2

игра слов: Silky — шелковистый, шелковый

3

игра слов: Grace означает также «милосердие»

4

сеть дешевых магазинов, где любые товары стоят от пяти до десяти центов

5

игра слов: Daddy — ласковое обращение к отцу

6

Devoid — (англ.) — лишенный, свободный

7

День Матери — праздник в честь матерей, который обычно празднуется в Америке во второе воскресенье марта

8

Валентинов день — День всех влюбленных

9

Stone камень, кремень (англ.)

10

имеется в виду Telethon — многочасовая программа с участием звезд, являющаяся частью кампании по сбору средств на благотворительные цели