Закулисные игры

— Придется не спускать с тебя глаз, — заявил Либра. — Знаю, я вас, вы те еще фрукты. Стоит отвернуться, вы уже на четвереньках стоите в ближайшей аллее. Увижу — уши оторву. С кем ты живешь?

— С родителями, — ответил Винсент.

— И где?

— Ирвингтон, Нью-Джерси.

— Отныне ты живешь в Нью-Йорке с Джерри Томпсон. Будешь спать на диване.

Кто эта Джерри Томпсон? Какая-нибудь злобная тетка? Винсент почувствовало, что заранее ее боится. Он не хотел жить с чужим человеком. Может, он будет жить с Фред. У нее есть любовник, но наверное, они найдут для него какое-нибудь место в углу. Он мог спать даже на полу.

— Я мог бы жить с Фред, — сказал он. — Я знаю ее.

— Джерри тебе понравится. А Фред слишком занята, чтобы заботиться о тебе. Фред на меня не работает. А Джерри придется следить за тобой, если я прикажу ей это.

— Кажется, я буду узником, — пробормотал Винсент.

— Ты не ошибся… Одно неверное слово, одна промашка и тебя не будет. Не я выброшу тебя, мисс Бонни Паркер, тебя выбросит публика. Она тебя уничтожит. В сегодняшние передовицы завернут завтрашние отбросы. Запомни это.

Винсент вздрогнул — он явственно представил себе, как в его лицо, опубликованное в газете, заворачивают гнилой салат и яичную скорлупу. Как ужасно. Но Джерри тоже внушала ему страх. Он не был знаком ни с одной нормальной девушкой, кроме Фред. Что он мог ей сказать? А может она тоже ненормальная… Может она лесбиянка. Это будет еще хуже. Лесбиянок на свете столько же, сколько гомосексуалистов, ей больше некем быть, как лесбиянкой, потому что мир полон гомосексуалистов. — Я буду скучать по маме, — сказал Винсент.

— Можешь видеться с ней, когда захочешь. Но я хочу, чтобы жил ты в Нью-Йорке, где я смогу наблюдать за тобой. И кроме того, ты должен быть рядом с работой. Я не хочу, чтобы ты утомлялся, разъезжая в метро.

— Туда надо ехать на автобусе, — сказал Винсент.

— Хорошо, тогда — разъезжая на автобусе. Кто ездит в Нью-Джерси? Вот контракт и подписывай. Бонни, ты должен понимать, как это важно. Это уже не шутка. Здесь я могу смеяться, но и ты, и я понимаем — это не шутка. Это твоя жизнь. Ты — конченный человек без меня и того шанса, который я тебе предоставляю. Ты что хочешь стать мусором на Сорок Второй улице? Ты там продержишься не больше трех минут. Или ты хочешь остаться в этих барах в роли всего лишь очередного раскрашенного педераста? Поверь мне, Бонни, снаружи — реальный, нормальный мир. И он другой. Этот мир — не твои друзья-педерасты из баров. Реальный мир — это Голливуд. — Он сделал значительную паузу. Пусть переварит. — Ты помнишь, что я пригласил тебя в Калифорнию?

Винсент кивнул.

— Тогда я шутил, а сейчас говорю серьезно. Я могу сделать тебя супер-моделью Нью-Йорка, Бонни, а это все равно, что супер-модель Америки. С такой известностью ты легко получишь киноконтракт. Ты станешь таким богатым, что даже себе не представляешь. Ты будешь знаменит, любим. У тебя будет жизнь. Ты не останешься безвестным, о тебе не забудут. Ты будешь сам выбирать себе друзей. Будешь путешествовать по всему миру. Настоящему миру, Бонни. — Он подтолкнул контракт и приложение Винсенту. Винсент жадно схватил их в руки и пробежал глазами. Он едва мог разобрать слова, так в глазах его стояли слезы счастья и благодарности.

— Каким именем мне подписываться? — спросил он. — Бонни Паркер или Винсент Абруцци?

— О, Господи! — воскликнул Либра, снова заливаясь смехом. — Я не могу в это поверить!

— Во что? — обиженно переспросил Винсент.

— Винсент Абруцци! Ха-ха-ха… Винсент Абруцци! Подходит для водителя грузовика. Подписывай обеими. Так будет совсем по закону. Ох-хо-хо… Да, а в армии ты уже отслужил?

— Меня не взяли, — ответил Винсент. — Шумы в сердце.

— Итак, с сегодняшнего дня нет больше никакого Винсента Абруцци. Винсент Абруцци мертв. «Это ты так думаешь», — сказал сам себе Винсент. Но Бонни Паркер покорно кивнула и подписала бумаги.

Глава 9

Одним чудесным утром в конце весны Дик Девере зашел к знаменитому ювелиру Дэвиду Веббу и заказал булавку в форме соловья из золота, эмали и бриллиантов. Здесь режиссера хорошо знали. Он частенько здесь появлялся. Мастер понимающе вскинул брови — все знали, что мистер Девере заказывает знаменитый подарок в стиле «прощальный поцелуй». Форма булавки всегда отражала его представление о внутреннем мире девушки, а ее стоимость была пропорциональна испытываемому им чувству вины.

Тем же самым утром Силки Морган, находясь в приподнятом настроении, приобрела новый холодильник в подарок Тетушке Грейс. «Сатины», пребывая в таком же настроении, отправились на весеннюю распродажу мехов и приобрели своим мамашам по палантину из белой норки. (Черил и Берил не знали, что Силки решила подарить их матери холодильник, а знали бы — все равно не стали бы участвовать в складчину в подарке этой суки).

В Голливуде Сильвия Полидор в мрачном настроении приступила к первому дню работы над фильмом, в котором исполняла роль убийцы. Чтобы утешить себя, она купила бутылку водки, которую и прихватила на съемки.

Сэм Лео Либра вместе со своим адвокатом все утро проторчал в полицейском участке, пытаясь вытащить «Кинг Джеймс Вершн», полный состав которого был арестован на вечеринке с марихуаной в одном из пентхаузов. Поскольку непосредственно ни у кого из них в карманах марихуаны не нашли, их отпустили под поручительство мистера Либры, который пообещал присмотреть за ними, после чего разразился своей обычной уничтожающей речью и пообещал вычесть из их жалованья плату за адвокатские услуги, что вызвало у музыкантов нервный смех.

В Голливуде вдова Дугласа Хенри положила цветы на могилу мужа и направилась на ланч с его врачом.

Арни Гарни в Лас-Вегасе проиграл в рулетку шестьдесят тысяч долларов и решил навсегда завязать с азартными играми. Потом он отправился к местному ростовщику и взял у него под залог точно такую же сумму на случай, если он передумает и решит отыграться.

Элейн Феллин в бешенстве купила новый белый кадиллак Эльдорадо с кондиционером и стереомагнитофоном, сняв деньги со счета, общего с мужем, и записала его на свое имя. Шальному Дедди она заявила, что это подарок на День Матери[7].

Шальной Дедди матерей очень уважал, даже таких как Элейн, и не стал возражать. Он нашел себе утешение подешевле, — за два мороженых и пачку попкорна пятнадцатилетнюю девочку по имени Линда.

Пенни Поттер за ланчем со своей матерью в слезах рассказывала, что ее муж вот уже два месяца не спит с ней. Умная мать повела ее к Гуччи и купила в подарок сумку из крокодиловой кожи.

Мистер Нельсон проснулся в страшной сыпи, которую его врач диагносцировал как ветрянку. А следовательно, по городу расхаживало около шестнадцати мальчиков, которые до окончания недели должны были заболеть этой болезнью.

В четыре утра в клуб «Мой Сад» нагрянула полиция, и Франко, пытаясь сбежать, в суматохе потерял свою черную бархатную накидку в стиле Дракулы. Он был уверен, что ее украли. И оказался абсолютно прав. Накидка обнаружилась на плечах Бонни Паркер, — один из ее поклонников укрыл ее во время бегства через черный ход. Бонни не знала, кому принадлежит такая шикарная вещь, и поэтому спокойно приняла ее в качестве подарка.

Джерри Томпсон, в обязанности которой теперь входило стать Наемной Матерью для Бонни, спавшей у нее на диване, пришла в бешенство, увидев на другое утро мантию Дракулы и устроила промывание мозгов — фразочку она позаимствовала из лексикона самой Бонни. Бонни настаивала, что ее пытался согреть этой мантией очаровательный мужчина в холодные предутренние часы. И в конце концов Джерри поверила ей. Она понимала, что Либра убьет ее, если узнает о том, что Джерри отпустила Бонни на ночную прогулку. Но Джерри знала, что Бонни не станет ни с кем связываться, тщательно храня в тайне свою будущую карьеру. А пока никто не знает ее как модель, никто ее и не узнает. Но как только в журналах мод начнут появляться ее фотографии, все старые друзья Бонни сразу ее узнают. Джерри также знала, что все гомосексуалисты даже если они узнают, что замышляет их подружка Бонни, искренне обрадуются и не разгласят тайну ни за какие коврижки. Оставалось только надеяться, что никто из редакторов журналов для женщин не окажется педерастом.

На Каннском фестивале Зак Мейнард на бесхозной вилле устроил оргию, трахнув шестерых девиц и отдавшись троим гомосексуалистам. Он очень неплохо провел время.

В Чикаго Шадрах Баскомб поставил фингал под глаз девице, пытавшейся навязать ему ложное отцовство. Он хотел лишь слегка шлепнуть ее, но силы в нем было не занимать. В газеты это не попало, но девушка решила отказаться от своих намерений. Она не хотела, чтобы он сломал ей шею.

В Нью-Йорке Ингрид Леди Барбер посетила своего любимого поставщика компонентов для чудесных витаминных растворов. Цена на них опять подскочила.

Лиззи Либра рассказывала своему психоаналитику — доктору Пиккеру о том, как она переспала с Хетчером Вилсоном, чернокожим певцом, который принес Либре свою новую пластинку в надежде сменить менеджера. Его песни уже неделю держались в хитах. Лиззи, проболтав с ним немного наедине, тут же решила направиться к нему в гостиницу, заявив мужу, что идет к психоаналитику. Вернувшись, она обнаружила что Либра решил не связываться с парнем. От унижения у Лиззи случился нервный срыв. Перед дверью офиса Либры вот уже шесть часов сидела четырнадцатилетняя девчонка по имени Барри Гровер, президент клуба фанатов Шального Дедди из Кью-Гардена, в ожидании появления своего кумира. Делать ей было нечего. Шла экзаменационная неделя и следующий экзамен у нее был только на следующий день. Она захватила с собой учебник, но от волнения не могла прочесть ни строчки. Когда пришло время идти домой ужинать, девушка подсунула под дверь страстную записку, сто семнадцатую по счету, изъясняясь в горячей и пламенной любви. Она уже получила несколько отпечатанных на машинке ответов на стандартном бланке телевидения, но очень надеялась, что это послание Шальной Дедди получит в собственные руки и сам напишет ответ.

В целом день оказался насыщенным для обитателей стойла Сэма Лео Либры и тех, кто был с ним связан.

Глава 10

«В правом углу — Силки Морган, наилегчайший вес», — думала Силки, разглядывая себя в зеркале ванной. Она изменилась за последние несколько месяцев, пополнела, став даже излишне пышнотелой. Теперь она походила гораздо больше на женщину, чем на подростка. Детским оставалось только лицо с не детским глазами. Силки внимательно рассматривала себя, стараясь решить, обладает ли она еще привлекательностью для Дика. У нее большая грудь — мужчины это любят. Бедра немного широковаты — но им и это нравится. Тонкая талия. Она ненавидела уроки танцев, но они дали свои плоды. Теперь ее ножки стали длинными и стройными как у балерины. Мужчины, когда она проходила мимо в мини-юбке, восхищенно присвистывали ей в след. Выглядела она прекрасно. Но, очевидно, на мужчину, если он не хочет больше любить, ни внешний вид, ни любовные заигрывания, ни холодность не производят особого впечатления.

Она была в смятении. Горло сжималось теперь не от страха за потерю голоса, а из-за душивших ее слез. Дик не звонил уже две недели. Он подарил ей прелестную булавку-соловья, — эмаль и бриллианты, оправленные в золото, и Силки было облегченно вздохнула, опять поверив в его любовь. Но после вечера, когда он подарил ей булавку, он исчез.

В Нью-Йорке легко исчезнуть. Она звонила Дику домой каждый день, оставляла сообщения на автоответчике. На студию Силки звонить не хотелось, чтобы не отвлекать Дика от работы. Наконец она решилась и на этот звонок и оставила для него сообщение и там. Дик не перезвонил. Но он же не умер! Раньше он никогда не был настолько занят. Ее откровенно посылали куда подальше…

Силки от переживаний опять перестала есть. Ограничивалась только чаем с медом, что было полезно для горла. Господи, если бы она только смогла пережить все это, избавиться от него. Он бы сразу телепатически почувствовал это и вернулся. Она знала это. Таковы мужчины. Когда они боятся, что им устроят сцену, они прячутся, но потом возвращаются. Ее отец все время возвращался. Ее отец оставлял мать в слезах и уходил. А когда мама наконец успокаивалась и начинала напевать, занимаясь делами, возвращался. Она помнила это время. Хорошо бы перелистать страницы календаря, как это делают в старых фильмах, чтобы уже была осень, и тогда он вернется. А может даже дождется зимы. Но он должен вернуться. А она всегда будет его ждать.

Силки знала, что Дик встречается с Джерри. Она надеялась, что это скоро пройдет. А потом даже была готова смириться с мыслью, чтобы Дик попеременно встречался с ними обеими. От надежды она перешла к готовности получать жалкие крохи. Она ведь так старалась быть с ним счастливой. Но, конечно, он видел, как она нервничала, это было нелегко утаить. Постепенно исчезли шутки и радость. Осталась лишь улыбка и та деланная. Почему же она так изменилась и перестала радоваться? Она так старалась оставаться прежней. Но когда знаешь, что тебя не любят, трудно радоваться, даже если очень стараешься. О, Господи, а ведь в тот день, когда Дик подарил ей булавку, она думала, что все повернулось к лучшему!

Подарок заметили все. Она носила брошь не снимая, а во время выступлений прикалывала ее к бюстгальтеру. Девушки, конечно, догадывались, что ее подарил Дик. Но Милашка все равно не преминула спросить:

— И от кого же это?

— От моей бабушки, — солгала Силки. Милашка отлично знала, что у ее бабушки даже и туалета не было, не то что золотой брошки с бриллиантами. Силки научилась платить девушкам той же монетой, и между ними установились холодные вежливые отношения. Теперь по крайней мере они не оскорбляли и не игнорировали ее. Это Дик научил ее, как надо с ними обращаться.

О, Дик так многому ее научил! Даже помыслы ее были чисты теперь. Она произносила длинные слова и почти никогда не делала в них ошибок. Она купила огромный словарь. И стала читать хорошие книги. Он даже несколько раз водил Силки в театр и рассказывал об актерском исполнении и режиссуре. Джерри тоже восхищалась подарком, никогда не интересуясь именем дарителя. В то тяжелое время, когда Дик ушел, а Силки чувствовала себя абсолютно разбитой, она странным образом сблизилась с Джерри, хотя и знала, что именно Джерри увела его. Она сердцем знала, что и с Джерри Дик не будет долго. Откуда она это знала — не понятно. Знала и все. Но Джерри была абсолютно спокойна. Силки было безумно интересно узнать, хочет ли Джерри замуж за Дика. За «Диков» выходят замуж именно такие девушки, как Джерри. Но он никогда не дарил ей украшений. А если и дарил, то Джерри держала их дома, и в офис никогда не надевала. Силки знала, что Джерри никогда не станет обсуждать с ней Дика.

Зато это сделал мистер Либра. Он был подлейшим человеком на земле. Он сразу же обратил внимание на соловья, в первый же день, когда она его надела, и улучил момент, когда они остались наедине, чтобы спросить:

— О, Дик Девойд подарил тебе свой знаменитый «прощальный поцелуй»?

Ей захотелось тут же сорвать с себя брошь — в такой она была ярости. Либра был жесток, но и Дик — тоже. Если хочешь избавиться от девушки с утонченным садизмом, подари ей что-нибудь романтическое и дорогое. Она всегда будет беречь подарок и никогда не сможет о нем забыть, как бы ни старалась. Она дорожила этой брошью. Она была подарена Диком, выбрана специально для нее, потому что она пела, потому что он думал о ней. И поэтому он постоянно будет с ней — он и причиненные им страдания.

А затем начали происходить события, которые немного отвлекли ее. «Шелка и Сатины» наконец получили приглашение в Нью-Йоркский клуб. Они очень много репетировали, шлифуя каждую мелочь. Сначала Силки молила Бога, чтобы Дик пришел на премьеру, потом — чтобы не приходил. Она думала, что мистер Либра заставит появиться всех своих клиентов, чтобы премьера действительно превратилась в торжественное событие, но Дика никто не мог заставить делать то, что он не хочет.

Когда они вышли на сцену в вечер премьеры, Силки увидела мистера Либру за длинным столом в окружении Лиззи Либра, Шального Дедди и Элейн; Питера и Пенни Поттер в компании друзей; Франко, дизайнера, в сопровождении своей любимой модели по имени Фред; мистера Нельсона, который выбежав из-за кулис, где приводил в порядок прически девушек, устроил суматоху, пытаясь выдвинуть свое кресло… новую клиентку Бонни Паркер с кинозвездой Заком Мейнардом, который не переставая ласкал ее, уткнувшись ей в шею и ни разу не посмотрев на сцену; рядом восседали два пожилых джентльмена со своими женами (Либра говорил, что собирается пригласить двух бродвейских продюсеров, так что, вероятно, это были они), и два места пустовали. Силки знала, кому они предназначались, и от томительного ожидания волновалась еще больше. Оркестр заиграл вступление, Силки закрыла глаза и запела. Когда она их открыла, то перед самым носом увидела Джерри с Диком Девере. Сердце у нее оборвалось. Джерри широко ободряюще улыбалась. Дик тоже улыбнулся и подмигнул ей. Он улыбался! И его улыбка лучилась такой любовью и гордостью за нее, что Силки чуть не воспарила. О, Господи! Он пришел! Значит он не испытывал к ней ненависти. А она была хороша, и знала это. Публика не отпускала ее со сцены.

Люди продолжали аплодировать и кричать «Бис!», даже когда зажегся полный свет и занавес опустился в последний раз. Мистер Либра пригласил продюсеров за кулисы, где были приготовлены напитки и бутерброды; Джерри пришла без Дика — тот остался ждать ее снаружи, несчастный трус!

Дальше все было как в тумане. Она выпила всего два бокала, и у нее так закружилась голова, что она чуть не потеряла сознание. Ей пришлось лечь на кушетку в соседней комнате. Мистер Либра был в бешенстве: он позволил им выпить, так как они успешно выступили и он присматривал за ними, и тут она напивается и выставляет себя в худшем свете! Но Силки стало плохо не от двух рюмок ликера на пустой желудок, а от обиды на Дика за то что тот оказался таким трусом. Неужели он не мог просто зайти и похвалить ее?

Джерри проводила ее в соседнюю комнату, приложила ко лбу холодное полотенце, а потом принесла кофе и бутерброд с куриным мясом.

— Тебе надо что-нибудь съесть, — сказала Джерри.

— Я попробую, — но как только Джерри вышла в ванную, чтобы снова намочить полотенце, спрятала его под матрац.

— Какие чудесные цветы! — воскликнула Джерри вернувшись. — И кто же их прислал?

— Знакомый. Хетчер Вилсон.

— Как мило с его стороны. А вот и от мистера Либры. Смотри, какая чудесная композиция.

— Я знаю, что это ты их выбирала, — сказала Силки.

Джерри улыбнулась.

— Я попросила добавить побольше гипсофил зная, что это твои любимые цветы.

— Чудесный букет.

— Силки, прошу тебя, не отчаивайся так. У тебя такой талант. В этом, конечно, не много утешения, но ты только подумай о всех тех людях, которые хотят прославиться и никогда не будут выступать здесь. Все восхищаются тобой. Ты будешь очень-очень большой звездой. Те двое стариков собираются ставить мюзикл. Ты их очаровала. Я не должна тебе это говорить, но они серьезно думают дать тебе главную роль. Мистер Либра хочет тебя отправить в актерский класс. Силки, ты хоть понимаешь что это значит для тебя дебютировать на Бродвее?

— Я не могу в это поверить, — ответила Силки.

— Поверишь, когда все случится, — заверила ее Джерри. — Только не говори пока никому. А когда сам мистер Либра тебе скажет, сделай вид, что для тебя это неожиданность. Это будет твоим первым уроком по актерскому мастерству.

— Не думаю, что я готова для Бродвея, — откликнулась Силки, особенно в главной роли.

— Придется начинать сразу с главной. Либра именно так ведет дела ошарашить сразу всех одним махом! Ты будешь готова, не бойся.

— А почему Дик не пришел за кулисы? — спросила Силки. — Ему нечего меня бояться. Я не стану пытаться вернуть его.

Джерри опустила глаза.

— Дик ведь не совершенство, — сказала она. — А иногда он просто ведет себя как дурак.

— Ты любишь его, да? — сказала Силки скорее утвердительно, чем вопросительно. По крайней мере, если Джерри любит его, ей будет легче вынести все это.

— Я думаю, ты тоже его любишь. Его трудно не любить, даже когда он делает совсем не то, что надо.

— Думаю, ты знаешь, что я любила его. Но теперь все кончено. А когда все кончено, хочется рассказать кому-нибудь, что это было настоящее чувство, наверное для того, чтобы самому утвердиться в этом.

— Мне, честно, очень жаль.

— Он говорил… он говорит иногда обо мне? Впрочем, ладно, не отвечай.

— Он не стал бы обсуждать со мной такие вещи, — ответила Джерри. — Он искренне восхищался тобой сегодня вечером. И всегда говорил, что у тебя великий и редкий талант. Он очень уважает тебя.

— Мне об этом ничего не известно, — сказала Силки.

— Поверь мне, — продолжила Джерри, — он на самом деле уважает тебя, и ты ему нравишься. Мужчины просто… исчезают иногда. Но ты должна поверить, что Дик уважает тебя, потому что осенью ты начнешь работать с ним. Он будет ставить этот бродвейский мюзикл.

— О, Господи! — прошептала Силки. Она знала, что не должна чувствовать себя такой счастливой, но ощущение не уходило. Она будет с ним рядом каждый день. Будет с ним работать. По крайней мере сможет видеть его. И она боялась заранее, потому что страшнее всего встретиться с Диком на профессиональной почве, когда она ощущает такую неуверенность в себе.

Но Дик всегда заставлял ее поверить в себя. — Что же будет?

— Он станет большим человеком, а ты — большой звездой. Вы будете работать вместе, и прославите друг друга, — продолжала Джерри. — Вот что будет.

— Вот что будет, — послушно повторила Силки. Но она не верила… не могла даже представить. Жизнь — сплошное безумие.

От мучительных раздумий о жизни Силки отвлекла работа. Сразу же после окончания их ангажемента в Нью-Йоркском клубе (все газеты написали отличные отзывы) Либра отправил ее в актерский класс, и Силки вдруг оказалась в компании самых странных людей, каких ей только доводилось видеть в своей жизни.

Театральная школа Саймона Будапешта была самой известной в стране. Попасть в нее могли либо действительно талантливые, либо уже прославившиеся. Силки была уже довольно известной певицей и никаких проблем с ее зачислением не возникло. Ее даже не прослушивали. Либра всучил ей листок бумаги с названием и адресом школы и расписание занятий.

Она должна была являться в школу как минимум дважды в неделю. Занятия проводились в запущенной мансарде, оборудованной сценой и рядами откидных стульев. Особое внимание уделялось пантомиме, не обращая внимания на какой-либо реквизит. Саймон Будапешт был высоким мужчиной средних лет с густыми черными бровями, что делало его похожим на дьявола. Из него бы вышел отличный актер, если бы не заикание. Но никто из студентов никогда не смеялся над его недостатком — все его любили. Казалось, он просто гипнотизировал их, особенно девушек. После сцены, которую обычно разыгрывали двое, парень и девушка, Саймон поднимался со своего кресла и расхаживал вокруг актеров, пристально их разглядывая. Затем тыкал пальцем в одного из них. Когда его палец обращался на девушку, та обычно заливалась слезами. Он возвращался на свое место в первом ряду и заставлял девушку рассказывать о причине слез. Это напоминало Силки сеанс групповой терапии, который она однажды видела по телевизору. Девушки рассказывали о своих эмоциональных проблемах, а мужчины — делились тайнами сексуальной жизни. Силки страшно боялась своего первого выхода.

Она обычно садилась в самом дальнем углу последнего ряда, стараясь чтобы ее не заметили. Но это было невозможно. В группе было лишь три темнокожих лица, два из них — мужских. Отвратительное место! Чему она может здесь научиться? Она внимательно слушала все, что удавалось выдавить из себя Саймону Будапешту, но понимала едва ли половину. Очевидно все это действительно нужно чувствовать, а не пытаться понять. Она всегда все воспринимала сердцем. Именно так она и пела — так что это она понимала. Кое-кто вел записи. Все одевались так, будто сразу после окончания занятий собирались на демонстрацию протеста хиппи. И вид у всех был нищий и грязный. Вероятно, таким образом выражалось их серьезное отношение к занятиям. Лишь одна из девушек восходящая кинозвезда одевалась прилично, и всегда являлась на занятия в мехах и с тонной косметики на лице. В своих импровизациях она всегда раздевалась или сразу начинала сцену в одном белье. А однажды целых двадцать минут — время которым ограничивался показ — брила ноги. Саймон Будапешт попросил ее повторить, и она еще раз на протяжении двадцати минут брила ноги. Силки ждала, что скоро она добреется до крови.

Но самое страшное произошло в тот день, когда одна из студенток сошла с ума. Она была похожа на мышку, и обычно ей требовалось не меньше девятнадцати минут пантомимы, чтобы добраться до единственной реплики. Расслышать ее было практически невозможно. Выглядела она лет на восемнадцать, но Силки слышала от кого-то, что ей сорок. Как бы там ни было, она закончила свою сцену, к ней подошел Саймон Будапешт и поднял ее руку — рука застыла в вертикальном положении, словно это был не живой человек, а неподвижная кукла. Саймон сел и спросил ее, что она пыталась сделать в этой сцене. Девушка молчала и не двигалась.

Все ждали. Он опять повторил свой вопрос. Никакой реакции. Она застыла с открытым ртом, из которого не вылетало ни звука. Наконец, она опустила руку. И все облегченно вздохнули.

— Ну же, дорогая, — сказал Саймон. — Что вы пытались сделать?

Молчание. Парень, который разыгрывал с ней эту сцену в паре, опустился раздраженно на пол, так как на него никто не обращал внимания.

— Говори же, дорогая, — повторил Саймон.

Обычно одного слова «дорогая» из уст Саймона было достаточно, чтобы девушка тут же разражалась истерическими слезами. Но сейчас Саймон уже трижды произнес свое убийственное «дорогая», а она все еще молча смотрела на него. Студенты начали ерзать на своих стульях. Даже те, кто постоянно бегал на перекур, не двигались. Прошло десять минут. Все завороженно ждали, что произойдет дальше. Силки посмотрела на часы. Прошло еще десять минут. Саймон Будапешт спровоцировал проявление психического заболевания. Время занятий закончилось. Пора было расходиться по домам. Но никто не уходил. Саймон Будапешт начал нервничать и заикаться сильнее обычного. Он был похож на заезжего гипнотизера, введшего зрителя в транс и никак не способного вывести его оттуда. Ему только оставалось держать всех до тех пор, пока он не выведет эту зомби из транса, и похоже, им предстоит провести в студии всю ночь, если никто не решится позвонить в психушку. Кое-кто сидел как на гвоздях, потому что у них были вечерние представления. Но во-первых, происходящее было очень интересным, а во-вторых, Саймон так нервничал, что бросить его сейчас было бы не по-товарищески.

Прошло еще полчаса. Силки начала внимательнее присматриваться к девушке и вдруг ее осенило. Она уже видела раньше нечто подобное. Это было столь очевидно, что удивительно, как никто не додумался до этого раньше. Девушка-зомби переела таблеток. Видимо, она так нервничала перед показом, что приняла слишком большую дозу. Но если Силки была готова смотреть на сумасшедшую, то от наркоманов ее тошнило. Она их достаточно навидалась. Вероятно, эти обеспеченные ребята их никогда не видели.

Она подняла руку. Она еще ни разу до этого не говорила в классе, и когда ее руку заметил Саймон Будапешт, он даже рот раскрыл от удивления.

— Да? — спросил он раздраженно. Он видимо подумал, что ее королевское высочество, Силки, выбрала весьма удачное время, чтобы присоединиться к группе.

— Спросите ее, что она принимала в женской комнате перед показом, сказала она. Силки сама поразилась, как звонко и чисто прозвучал ее голос в тишине комнаты, в которой раньше она не отваживалась даже шептать.

— Дорогая, — обратился Саймон к девушке-зомби, — что ты принимала?

По горлу девушки прокатилась волна и она открыла рот.

— Ты принимала что-нибудь? Таблетки?

— А… аспирин, — прошептала девушка.

— Аспирин? И это все?

— И… снотворное.

Вот обманщица! Класс прыснул. Саймон сделал гневный жест, чтоб все замолчали. Но ему явно полегчало. Он уже не выглядел в глазах окружающих дилетантом-гипнотизером, и девчонка свихнулась не под его влиянием. Он здесь ни при чем.

— Кто-нибудь! Отведите ее домой, — сказал он.

Два парня с удовольствием вызвались помочь и тут же увели зомби. Все, наконец свободные, бросились к двери. Им не терпелось поскорее исчезнуть, чтобы посплетничать. Силки устало поднялась и последовала за остальными.

— Дорогая! — Саймон Будапешт остановился перед ней.

— Это вы мне?

— Да, вам. Как вас зовут?

— Силки Морган.

— А почему вы всегда сидите на последних рядах?

— Я не актриса, — ответила она.

— Здесь нет актрис. И почему вы не работаете в классе?

— Я боюсь, — ответила она.

— Боитесь? Боитесь? Вы и должны бояться. Это хорошо. Самоуверенный актер это не актер. Отныне вы будете сидеть в первом ряду.

Силки сглотнула.

— Найдите себе партнера и приготовьте сцену. Договоритесь с остальными девочками о дне, когда будете выступать. — И он двинулся прочь, даже не попрощавшись.

Силки направилась к лифту. Студенты смотрели на нее с завистью — сам великий Саймон удостоил ее личным разговором. Она смутилась. К ней подошел высокий белый парень с длинными черными волосами и татуировкой на руке.

— Как тебя зовут? — спросил он.

— Силки Морган.

— А я — Дон. Хочешь делать сцену?

— О'кей.

— Я выступаю на следующей неделе. Я очень серьезно отношусь к работе. У меня есть пара сцен. Хочешь попробовать со мной? — Силки кивнула. — Давай выпьем кофе и обсудим?