А картинка рисовалась такая.
Кажущаяся централизация власти, последовавшая за наступившими после Ельцина переменами в Кремле, насторожила мир и одновременно привела к серьёзному обострению давно назревавших политических противоречий внутри страны. Россия, постоянно раскачивающаяся между двумя равновесными состояниями — тотальным зажимом и тотальной же анархией, волею Ельцина задержалась где-то посередине и там же оставалась. Плата за остановку была колоссальной, но альтернатива пугала больше.
С уходом Ельцина удерживать перекошенную ситуацию в равновесии стало некому.
Развернувшаяся мобилизация дополнительных властных ресурсов, как и следовало ожидать, привела к войне всех со всеми.
Фактическое превращение представительных органов государственной власти в юридическое подразделение кремлёвской администрации, лихой кавалерийский наскок на средства массовой информации и откровенное манипулирование региональными выборами превратили идущую ещё с ельцинских времён схватку под ковром в открытое противостояние.
Пробудившиеся от спячки силовики и сочувствующие с упорством носорогов подминали под себя один ресурс за другим, идя напролом и не боясь скандалов. Крупный капитал спешно перегруппировывал силы, не желая сдавать позиции и бросая в борьбу за своё кровное миллионы и миллионы долларов. Страдающий от неизлечимой меньеровой болезни человек, случайно залетевший в президентское кресло, время от времени возникал на людях и произносил правильные слова. На встрече с олигархами говорил, что не допустит превращения России в полицейское государство. Общественность одобрительно кивала головами. На совещании с силовиками заявлял о вертикали власти и верховенстве закона. Общественность снова кивала и переглядывалась. За всем этим неизбежно следовала серия наездов на коммерческие структуры, потом возбуждение нескольких уголовных дел, потом их закрытие. И конфликт выходил на новый виток.
До определённого времени главным призом в драке был сам президент, а вернее — возможность выколотить из него какой-нибудь очередной указ. Но со временем перманентно плохое самочувствие привело к обострению инстинкта самосохранения, и президент из схватки вывалился.
Ельцин со своей знаменитой политикой сдержек и противовесов тоже в дворцовых турнирах предпочитал не участвовать, но он более или менее надёжно удерживал беснующихся бульдогов за ошейники, вышвыривая на свалку слишком надоедливых — то Коржакова, то Чубайса.
Преемник же, демонстративно отказавшись от любого вмешательства, запустил механизм естественного отбора, хотя совсем недавний исторический опыт должен был от этого предостеречь. Однако же горбачевский эксперимент с пребыванием над схваткой, приведший к бездарной растрате беспрецедентного по масштабу политического капитала, позорному августовскому фарсу и развалу страны, никого ничему не научил.
Президент начал стремительно утрачивать какое-либо значение, все больше превращаясь в формальный атрибут власти, наподобие пылящейся в Оружейной Палате шапки Мономаха.
Это ещё не беда. Это полбеды. Настоящая беда надвигалась. И перед лицом новой угрозы упорно не желающий пачкаться гарант конституции стал ненужной помехой.
Беда пришла с Востока, с первыми лучами солнца, и олицетворяла её невесть откуда взявшаяся и никак не оформленная Восточная Группа. Вроде, были в группе какие-то губернаторы, а, может, и не были. Может, стоял за ними крупный олигархический капитал, а может, нет. И идеологию никакую обнаружить не получалось. Нельзя же, на самом деле, считать идеологическим проявлением неожиданный выброс статей о массовом открытии за Уралом старообрядческих храмов с двоеперстным крещением и т.п., да вялое обострение старого спора о третьем пути.
Но появился пугающий и понятный лишь посвящённым новый язык, выплёскивающийся на страницы газет и телеэкраны.
— Что вы можете сказать о Восточной Группе, господин губернатор? — допытывался дотошный журналист.
— Да ничего не могу сказать, — отвечал губернатор, хитро поблёскивая глазками. — Придумали неизвестно чего, подбрасываете нам тут… Полностью поддерживаем политику нашего дорогого президента. Россия прирастать будет Сибирью. Это ещё Пётр Первый сказал. И Михаил Ломоносов.
— А как вы относитесь к разногласиям в московской политической элите?
— Так нету никаких разногласий… Какие могут быть разногласия, если в стране есть крепкая власть? Никаких не может быть разногласий. Вы там в Москве с жиру беситесь. Нахапали денег со всей страны, теперь поделить не можете. А нам спорить некогда. Нам о России и о народе российском надо думать. Дух народный хранить. Традиции. Нам чужого не надо, Россия испокон веков своим умом жила. Даст Бог, все и наладится, если не обезьянничать и не таскать со всего света что попало, лишь бы блестело.
— А говорят, господин губернатор, что вы у себя в администрации устроили этническую чистку, заявили, что на русской земле могут управлять только русские.
— Кто же вам такую ерунду сказал? Это вы нам подбрасываете… У меня в администрации все должности исключительно на конкурсной основе. Открыто и гласно. Чтобы специалист был — раз, чтобы опыт — два, чтобы местные проблемы понимал, для чего должен к моменту конкурса прожить в губернии не менее десяти лет. Это три. А если вы Бермана имеете в виду, то он по собственному желанию ушёл, потому что против него уголовное дело. Не знаете, так не спрашивайте.
— Спасибо, господин губернатор.
— Всего вам доброго.
Поговаривали, что Восточная Группа заключила не так давно союз с бывшими и настоящими зэками, отбывавшими срок в некоей Кандымской зоне и даже создавшими на её основе акционерное общество. Общество вроде бы так и называлось — «Кандым».
А ещё — что в «Кандым» влиты нешуточные американские капиталы, чуть ли не пропавшее в гражданскую колчаковское золото. А также поговаривали про оскалившегося белого волка, тотем Кандыма.
Губернаторы, дескать, так, фигура прикрытия. На самом деле, Восточная Группа — это вот кто.
Внезапно обнаружилось, что из-за Урала прёт монолитная силища, не приемлющая ни московской спеси, ни питерского гонора, не признающая первородства Лубянки и состоявшегося уже раздела национального богатства, ни в грош не ставящая действующую кремлёвскую власть со всеми её придатками, открыто заявляющая, что Третьему Риму мир не указка, весело сорящая мужицкими прибаутками и открыто закатывающая рукава.
Группа «Любэ» покинула столицу и перебралась за Урал, собирая на свои концерты невиданную аудиторию и принимая активное участие в так называемых этнографических фестивалях с непременными кольчугами, мечами и лисьими шапками.
«Если в край наш спокойный, — гремел на центральной улице не до конца утонувшего Ленска тысячеголосый хор ряженых, — хлынут новые войны проливным пулемётным дождём, по дорогам знакомым, за любимым нар-р-ркомом мы коней боевых поведём!»
Зауралье начало необъявленный крестовый поход. Вековая война Византии против Запада, Москвы против Санкт-Петербурга превратилась в войну России против Москвы.
Расколотая московская элита, истощённая многомесячной борьбой, встрепенулась и повернулась навстречу угрозе. Пошли глухие разговоры о перемирии. О том, что необходим новый президент, взамен ненужного и бесполезного, признаваемый обеими сторонами.
Что борьба за нового президента будет очень и очень жёсткой, предпочитали не говорить, хотя всё это прекрасно понимали. А ещё понимали, что само по себе на свете ничто не случается. Поэтому олигархи и примкнувшие винили в появлении Восточной Группы силовиков, в первую очередь — ФСБ. Тем более, что в прошлом товарищи чекисты подобные штуки проделывали виртуозно и с удовольствием.
В свою очередь, несправедливо обвиняемые силовики подозревали олигархов. Прежде всего потому, что из всех мыслимых гипотез эта была самой невероятной. Так или иначе, но бороться придётся совместно, внимательно приглядывая друг за дружкой. Уж больно от этих, с востока, попахивает махровой пугачёвщиной да ещё растопыренным немецким пауком в русской упаковке.
Реклама закончилась. На экране появился циферблат с бегущей секундной стрелкой, потом взволнованное лицо диктора.
— Чрезвычайное происшествие в Москве. Час назад в Центре международной торговли произошёл сильнейший взрыв, в результате которого офисное здание оказалось полностью разрушенным и ещё два соседних дома получили значительные повреждения. С места событий наш специальный корреспондент.
За спиной чумазого корреспондента с микрофоном — сплошная стена пламени, на фоне которой бегали фигурки с носилками.
— Немногочисленные свидетели утверждают, — корреспондент пытался перекричать сирены пожарных машин, — что взрыв произошёл немедленно после того, как микроавтобус-такси протаранил стеклянную дверь здания…
Не сводя глаз с экрана, Джейн нащупала разрывающийся от звонка мобильный телефон и нажала кнопку. Она не сразу поняла, кто говорит, и только через несколько секунд с трудом вспомнила странного бизнесмена с восточным именем, у которого пару месяцев назад брала интервью.
Глава 4
Террорист номер один
«Есть люди, испытывающие такое удовольствие постоянно жаловаться и хныкать, что для того, чтобы не лишиться его, кажется, готовы искать несчастий».
Педро КальдеронПриехал Аббас очень скоро. Джейн едва узнала его.
Аббас полностью утратил облик лощёного бизнесмена, неохотно цедившего слова и со снисходительным презрением скользившего взглядом по её груди. Только дорогой полосатый костюм напоминал об олигархическом величии.
Аббас был смертельно бледен, и правая рука, в которой он сжимал сигарету, мелко дрожала.
— Клянусь матерью, — говорил Аббас, — клянусь матерью — я этого не делал! Меня подставили! Они это сделали специально, чтобы было на кого свалить! Они знают, что я знаю… Никогда не допустят, клянусь матерью, чтобы я рассказал, как всё было! Я ещё позавчера почувствовал… Приехал в ресторан покушать, с человеком поговорить — он меня у входа встретил, а потом, когда за стол сели, говорит: за тобой хвост, две машины, белые «девятки». Я сначала не поверил — кому я нужен? У меня вся жизнь на виду. А когда вышел, смотрю — стоят, одна напротив, вторая из-за угла выглядывает. Сел в машину, охране говорю — за мной хвост. А они мне — нету, говорят, нету хвоста. Утром из дома выхожу — опять стоят. Я понял — охране верить нельзя. Никому нельзя. Вах! — он обхватил голову руками и начал раскачиваться на стуле, впав в совершеннейшее отчаяние. — Пропал, совсем пропал…
— Я ничего не понимаю, — Дженни, сперва заинтригованная, начала раздражаться. — За вами следят бандиты? Конкуренты? Вам надо в милицию…
Аббас горько улыбнулся.
— В милицию? Я не дойду до милиции. А если дойду, то меня прямо там убьют. У тебя телевизор есть? Интернет есть? Посмотри, что передают.
— Там взрыв какой-то. В Центре международной торговли.
— Вот. Это я взорвал.
— Вы нездоровы. Может быть — врача?
— Дура! — взорвался Аббас. — Ты сама больная! Включи телевизор, я тебе говорю! Интернет включи! Не понимаешь, да? Я тебе говорю русским языком — я взорвал! Мне на трубку позвонили, когда я в ресторане кушал. Говорят, Аббас, твою фотографию по телевизору показывают. Я через кухню ушёл, тебе из автомата звонил, потом на трамвае ехал. Дрожал всю дорогу, как пёс, боялся, что сейчас узнают. Или эти догонят, на «Жигулях». А ты говоришь — я больной…
Дженни взмахнула пультом. Первый канал передавал траурную музыку на фоне приспущенного российского триколора. То же и на втором. По московскому каналу шёл очередной репортаж с Краснопресненской набережной. Офисного здания видно не было, сквозь огромное облако пыли можно было разглядеть, как горит стоящая рядом гостиница. На мгновение мелькнула выдвигающаяся пожарная лестница, мимо телекамеры бегом потащили носилки. Потом в эфир вышла студия.
— В Управлении внутренних дел по Москве, — читал текст диктор, — сообщают, что, по имеющейся оперативной информации, террористический акт в Центре международной торговли совершён организованной преступной группой. Личности преступников устанавливаются. Есть основания полагать, что к взрыву на Краснопресненской причастен известный московский предприниматель Аббас Гусейнов. Приняты необходимые меры к его задержанию. В городе введён оперативный план «Сирена-2». Всех, кому известно настоящее местопребывание Аббаса Гусейнова, просят позвонить по телефонам горячей линии, которые вы сейчас видите на своих экранах.
Дженни оторвалась от появившейся на экране фотографии Аббаса и неверяще посмотрела на гостя. Тот сидел, закрыв лицо руками, сквозь пальцы просачивалась солёная влага.
— Я не бандит, — пробубнил он. — Не бандит… Меня в Нагорном Карабахе убивали, потому что азербайджанец. В Москве били за то, что чёрный. Теперь из меня убийцу делают, преступника. А я крови боюсь, честное слово! Что ты на меня смотришь? Возьми телефон, позвони, скажи, что террориста поймала! Звони! Пусть приедут! Только знай — у тебя на руках невинная кровь будет. Они меня никуда не довезут, пристрелят по дороге, как собаку, потом скажут — убежать хотел, сопротивление оказал, милицию побил… Аллах! Зачем я согласился, зачем я Мамеда послушал? Зачем?
Конечно, надо было позвонить в милицию. Но страха перед гостем Дженни не чувствовала. Ощущение же, что к ней в руки свалилась первосортная сенсация, становилось всё сильнее. Кстати, почему именно к ней пришёл насмерть перепуганный человек?
— Мне некуда идти, — сказал Аббас, будто угадав её мысли. — Все про меня все знают. Где живу — знают. С кем сплю — знают. С кем встречаюсь — тоже. Про тебя никто не знает. Поэтому пришёл. И ещё: ты — американская журналистка. Если ты про все напишешь, тебе поверят. Я тебе документы дам. У меня документы есть. Клянусь, не вру!
— Я буду записывать. Можно?
— Можно. Слушай. Был один человек, очень уважаемый, мой земляк…
— Почему был?
— Он умер. Его убили. За что, почему — сейчас неважно. Просто были враги, они и убили. А у него серьёзный бизнес — здесь, там, в разных местах. Так получилось, что за этим бизнесом стало некому смотреть. Мне тогда его сын позвонил, мой друг, Мамед, говорит — помоги, как брата прошу. Я сначала не понял. А назавтра ко мне от него человек пришёл.
— Как фамилия человека? Который пришёл.
— Рабинович. Такой старый… Он мне сказал, что теперь я буду самым главным. Я бумаги подписал. Понимаешь… Я бедный человек, небогатый. У меня маленькое дело есть, совсем денег мало даёт. Сегодня даёт, завтра не даёт. А тут он мне сказал — ты для вида будешь главным, пока Мамед не приедет. И зарплата у тебя будет. Две штуки. За эту зарплату ты раз в месяц должен с людей деньги собирать и отдавать мне.
— А почему он сам не стал главным, вместо вашего друга?
— Я тоже спросил. Он говорит — фамилия, говорит, у меня такая, из анекдотов, Рабинович. Люди скажут — несолидно, смеяться будут. А ты — земляк Мамеда, тебя будут уважать. Я подумал и согласился. Стал с людьми встречаться, кушать с ними в ресторанах, меня по телевизору показывали, в газетах писали. Рабинович мне сказал, что так положено. Раз в месяц деньги собирал, зарплату из них брал, остальное Рабиновичу отвозил.
— Много отвозили?
— Триста тысяч. Триста пятьдесят. Как получалось. А Рабинович мне бумагу дал. Список. Там те, с кого надо было собирать, крестиками помечены. А к другим, которые без крестиков, он мне велел не ходить. Ай! — Аббас застонал, будто от зубной боли. — «У вас не было преимущества перед нами, вкусите же наказание за то, что приобрели», — сказано в Коране. Машину дал, «Мерседес», белую. Если бы я только знал, я бы в жизни не сел в эту машину! Я бы себя зарезал, жизнью клянусь! Зачем взял машину, зачем взял деньги?
— Скажите, — поинтересовалась Дженни, — а почему надо было ему возить триста тысяч? Это какие-то плохие деньги? Наркотики? Проституция?
— Нет. Не наркотики. Магазин в аренду сдаёт, ему аренду платят. Землю в аренду сдаёт, ему платят. Людям помогает, вопросы решает — тоже платят. Проституция — это да, немножко было. Ночной клуб, то-сё… А так — совсем чистый бизнес. Как слеза ребёнка. Как платье невесты.
— А дальше что было?
А дальше было вот что.
В один нехороший день Аббасу позвонил человек из списка, крестиком не меченый. Не допускающим возражений голосом назначил встречу на Сретенке.
— Первый Народный банк знаешь? — спросил. — Завтра в час стой у входа, я к тебе подойду.
Аббас, как и было велено, отрапортовался Рабиновичу. Рабинович подумал и велел на встречу сходить.
Я, сказал он, тебе самому не разрешал на них выходить, но если они звонят, то это совсем другое дело. Кто такие они, зачем они, не сказал.
— Такой человек, — рассказывал дальше Аббас, — такой высокий, в костюме ходит, в коричневом. Я с ним несколько раз встречался, всё время на улице. Я стою, жду, а он подходит. То справа, то слева, то сзади. Никогда спереди не подходил. На машине приезжал, на автобусе, пешком приходил — убей, не знаю. Я стою, вот его нет, а вот уже раз — и есть. Глаза у него такие… Как тебе передать? Как будто он только проснулся и ничего не понимает, что кругом происходит. Моргает так, будто в себя приходит.
При очередной встрече сонный человек сделал Аббасу деловое предложение. Он хотел бы заняться перевозкой пассажиров, свои таксомоторы завести. Дело прибыльное, и по стартовым деньгам вопрос вполне решаемый. Одна только проблема. У его фирмы нет лицензии. А у Аббаса есть. И ежели он Аббасу поможет с деньгами, а Аббас возьмёт на себя эти машины, то получится хороший бизнес, а прибыль можно будет делить пополам.
— Я взял, — продолжал Аббас. — Там ещё проблема была, мне машины держать негде, он сказал, что я должен гараж арендовать. Я так и сделал. На учёт поставил, водителей нанял, каких он сказал, оклад им положил приличный. Вот.
— Что — вот?
— Эта машина, — Аббас вдруг заговорил шёпотом, — машина, которая сегодня в дом въехала, — та машина, которую я купил. И водитель в ней тот, кого я нанял. Понимаешь? Поэтому так получается, что это всё я устроил. Понимаешь?
Глава 5
Призрак второй башни
«Неминуемый конец предстоит смертным».
Тит Лукреций Кар— Нет, нет, — сказала Дженни. — Нельзя. Вам здесь нельзя оставаться…
— Почему? — удивился Аббас.
— Понимаете, я американская журналистка. Я — иностранка. Если станет известно, что вы здесь, меня вышлют из России. И потом — у меня бывают люди, это неудобно.
— Жених?
Дженни пожала плечами. Жених был, в Америке, да сплыл. После помолвки поехал по делам в Россию, все забыл, женился на другой, влип в какую-то денежную историю, деньги, как водится, пропали, и он вместе с ними. А люди приходят. Курьеры — из DHL, из разных редакций. Только не хватало, чтобы кто-то из них столкнулся носом к носу с человеком, подозреваемым в организации террористического акта.
Но выгнать его на улицу никак невозможно, хотя рассказанная история совершенно абсурдна.
Предположим, что родственники убитого магната, владевшего при жизни многомиллионным бизнесом, решили перебросить бизнес на подставное лицо и выбрали в качестве такового мелкого торговца строительными материалами Аббаса Гусейнова. Американскому редактору достаточно прочесть одну эту фразу — и ей придётся искать другую работу.
Предположим, что значительная часть упомянутого бизнеса находилась под колпаком у спецслужб, которые олицетворял загадочный человек в коричневом костюме и с сонными глазами. Человек-невидимка в коричневом, неизвестно откуда приходит, неизвестно куда уходит. И вот он заставляет ничего не подозревающего Аббаса Гусейнова купить машину и нанять водителя. Потом эта машина неведомо зачем начиняется тротилом, врезается в Хаммеровский центр и превращает его в груду мусора. А Аббаса Гусейнова преследуют какие-то белые автомобили, которые он замечает, но его служба безопасности, что любопытно, в упор не видит.
Логично было бы предположить, что ночной посетитель страдает манией преследования, развившейся на почве неумеренного употребления горячительных напитков в обществе доступных красавиц.
Но загульные и весёлые пьяницы не взрывают зданий в центре Москвы, их не объявляют в розыск, их фотографии не демонстрируют по всем телеканалам.
Всё-таки, может, ему обратиться к врачу?
Пока Дженни размышляла, Аббас что-то бормотал, обхватив руками голову.
«Сказано — порядочные женщины благоговейны, сохраняют тайное», — разобрала Дженни, и ей стало неловко.
— Я придумала, — обратилась она к Аббасу. — Я отвезу вас в одно место. Только мне надо позвонить по телефону и договориться. Это очень хорошее место. Спокойное. Вы там переночуете, а завтра вечером я приеду, и мы ещё поговорим.
— Какое место? — спросил Аббас, подняв налитые кровью глаза.
— Это гольф-клуб. Я вас туда отвезу, устрою в коттедже, а завтра вечером приеду.
— В коттедже? В каком коттедже? Где?
— Недалеко. Красивое место… Сейчас, сейчас, — Дженни вытряхнула на стол сумочку, схватила записную книжку и прочла. — Это называется Нахабино.
— У тебя карта есть? Покажи.
Дженни развернула потёртую на сгибах карту. Аббас посмотрел и злобно швырнул карту на пол.
— Дура, да? Совсем дура, да? Что такое «Сирена-2» никогда не слышала? Сейчас все выезды из города перекрыты. Машины потрошат. Ну довезёшь ты меня до кольцевой… А там что? Давай, короче, так. Я остаюсь здесь.
— Нет!
— Да! — Аббас дёрнул рванувшуюся к двери Дженни, с ковбойки полетели пуговицы, развернул и надёжно ухватил правой рукой за перемычку между чашечками бюстгальтера. — Здесь остаюсь! Придут к тебе, скажешь, что занята, не можешь сейчас. Скажешь — мужчина у тебя. На себя посмотри — зачем ты мне нужна? Я тебя не трону! Завтра вечером, в это самое время встану и уйду.
— Почему завтра? Почему не сейчас? Почему завтра можно, а сейчас нельзя?
— Потому, — Аббас отпустил Дженни и снова сел в кресло. — Потому что завтра ты сама меня не отпустишь. Хоть тебе миллион долларов дай, ты меня завтра не отпустишь.
— Почему?
— Потому что завтра меня опять по телевизору покажут. Потому что завтра ещё один дом упадёт. Мне тот человек на четыре машины денег дал. Я четырёх водителей нанял. Четыре машины. Четыре водителя. А дом один. Завтра будет второй, обязательно завтра будет, потому что больше времени нет.
Глава 6
Контакт
«Никогда не придерживай людей за пуговицу или руку, чтобы они тебя выслушали».
Филипп ЧестерфильдСтранная логика, руководившая Аббасом, была Дженни не очень понятна, но другого выхода не просматривалось. И она принялась звонить в «Инфокар».
Добраться же до «Инфокара» оказалось удивительно трудно. Единственный обнаруженный в справочнике телефон был намертво замкнут на автоответчик. В течение дня Дженни раз шесть наговаривала одно и то же сообщение, но ответа не дождалась. Интересно, чёрт возьми, если это коммерческая фирма, то как она ведёт бизнес? И что это за бизнес, если туда нельзя дозвониться?
Все устроил всеведущий Карнович, к которому Дженни бросилась за помощью. Узнав, что журналистке нужно связаться с Платоном, он удивлённо поднял брови.
— Странные у вас какие-то пожелания, — сказал Карнович. — Ну, бизнес, ну, политика, это я ещё понимаю… Но зачем вам это бандитское гнездо? Предположим, вы про них напишете. Будете хвалить, весь мир рассмешите и свою репутацию испортите. А если напишете правду, то проломят голову в подъезде и глазом не моргнут. Это ещё в лучшем случае…
— Не надо сгущать краски, Карнович, — рассмеялась Дженни. — Я ведь не вчера в Россию приехала. Он всё-таки доктор наук, учёный, интеллектуал.
— Печально известный профессор Мориарти, — наставительно произнёс Карнович, — тоже был учёным и большим интеллектуалом. Одно другому не мешает.
— Вам повезло, — сообщил он, перезвонив Дженни через сорок минут. — Где находится ресторан «Ностальжи» — знаете? К часу дня подъезжайте, я буду у бара.
В заведении на Чистых Прудах Дженни приходилось бывать и раньше. По вечерам ресторан был полон, и войти мог не всякий даже из имеющих клубную карточку.
В «Ностальжи» Дженни привлекал странный замес Европы и азиатской России — великолепная кухня и безукоризненное обслуживание мирно уживались с гремящим оркестром, глушившим любые попытки поговорить, а милые антикварные безделушки красовались на фоне тёмно-красных стен, вызывающих в памяти интерьеры бутлегерских притонов времён Великой депрессии. Днём посетителей было немного, и помост для оркестра, рядом с которым по вечерам отбивал чечётку седой старик, одетый под французского матроса, пустовал.
Карнович, сидевший у барной стойки со стаканом виски, поманил Дженни.
— Видите столик у окна? Там, где сидит парочка? Я вас сейчас познакомлю и уведу мужчину минут на двадцать. Полагаю, у вас будет время задать все вопросы. Имейте в виду — клиентка тяжёлая.
— В каком смысле?
— В таком смысле, что она — из самых доверенных людей в «Инфокаре», и не случайно. Была в своё время любовницей интересующего вас персонажа. Может, и сейчас осталась. Не знаю, так что врать не буду. Вообще-то через его постель пол-Москвы прошло. Но с ними со всеми он просто спал, а с ней ещё и про дела говорит. Так что это очень интимная связь, на пустом месте подобные отношения не возникают. Я с ней один раз беседовал, часа полтора, хотел уточнить кое-какие детали относительно выборов Ельцина в девяносто шестом. Вместо этого выслушал лекцию о выращивании георгинов.
— Она любит цветы?
— Ну уж точно не георгины. Это способ поиздеваться над навязчивым собеседником. Я слышал, что она последнее время здорово прикладывается… — Карнович пошевелил пальцами у горла. — Но вы на это особо не рассчитывайте, в «Инфокар» вообще болтунов не берут, а на таком уровне это просто исключено. Ну что, пошли знакомиться?
С любительницей георгинов сидел актёр, фильм с участием которого Дженни как-то видела по телевизору и тогда ещё подумала, что он идеально подходит для роли Фигаро. Но в этом фильме он был ещё совсем мальчишкой, от которого сейчас сохранились только живые карие глаза и разлетающиеся длинные волосы над бледным лбом, перечёркнутым двумя глубокими морщинами.
Карнович раскатисто хохотал, разводил руками, рассказал старый и несмешной анекдот, потом по-приятельски обнял актёра и увёл к бару, оставив женщин наедине.
Спутница актёра достала из сумочки пудреницу, покрутила в руках, положила на стол и потянулась к сигаретам.
— Надеюсь, вас дым не побеспокоит? — безразлично осведомилась она. — Все собираюсь бросить курить, но не получается. А вы не курите?
— Сейчас нет, — ответила Дженни, лихорадочно обдумывая начало разговора. — Раньше курила, в университете.
— А вы какой университет заканчивали?
— Беркли. Калифорния. А вы?
— Вы хорошо говорите по-русски, почти без акцента, — заметила собеседница, проигнорировав вопрос. — Давно живёте в Москве?
— Недавно. Но у меня был жених, в его семье говорили по-русски.
Женщина рассеянно кивнула. Наступило молчание. Наконец Дженни решилась.
— Я знаю, что вас зовут Мария. И что вы работаете в «Инфокаре». У меня есть просьба. Мне очень нужно связаться с Платоном Михайловичем. Это очень важно. Исключительно.
— Платона Михайловича сейчас нет в Москве, — равнодушно ответила Мария. — Ещё некоторое время не будет, он в длительной поездке.
— На Кавказе?
— У меня нет такой информации. Его просто нет в Москве. Вы можете оставить свой телефон. Когда он вернётся, я ему передам, что вы хотели бы переговорить. А какое у вас дело? Он обязательно спросит. Интервью?
— Нет, — Дженни подбирала слова. — Понимаете, очень срочное дело, оно не может ждать. Я могу вам рассказать, но сначала вы мне ответьте. У вас есть надёжная связь с Платоном Михайловичем?
— То есть?
— Вы прекрасно понимаете, о чём речь. Чтобы можно было говорить на любую тему.
— Такой связи не существует в природе, — сообщила Мария. — Тем более в России. Тем более сейчас, когда все ищут террористов. Мы разговариваем по обычным телефонам. У нас секретов нет, и скрывать нам нечего. Если вы хотите мне что-то сообщить, сообщайте, а то сейчас наши кавалеры вернутся.
— С Платоном Михайловичем хочет встретиться один человек. Для него это вопрос жизни и смерти, поверьте, я не преувеличиваю. Скажите, вам знакомо имя — Корецкий?
— Знаете, у меня вообще-то неважная память. На имена особенно. Интересная, кстати, особенность психики. Вот запахи запоминаю прекрасно. У меня есть подруга. Я могу точно воспроизвести все моменты, когда она меняла духи. У неё это всегда почему-то совпадало с очередной переменой в личной жизни, так что я всех её любовников ассоциирую с определёнными ароматами. Скажем, мужчина под кодовым именем «Принцесса де Бурбон»… Смешно, не правда ли?… Или…
Дженни поняла, что в этот раз будет прочитана лекция о парфюмерии.
— Подождите, — сказала она. — Подождите. Мне Карнович успел рассказать про георгины. Про духи не надо. Давайте сделаем так. Я сейчас немного поговорю, вовсе не с вами, а просто глядя в окно. А через два часа вы мне позвоните. Вот номер моего мобильного телефона. И я буду готова разговаривать про духи или про что угодно. Если не позвоните, значит — не позвоните.
Мария неопределённо пожала плечами и отвернулась к окну. Дженни начала говорить.
— Некоторое время назад у вашей фирмы «Инфокар» были серьёзные проблемы со спецслужбами. Тогда про это писали во всех газетах. Итак, был человек, его фамилия — Корецкий…
— Вы знаете, я что-то ничего не понимаю, — перебила её Мария. — Кстати, я совсем забыла, мне нужно позвонить, а записная книжка осталась в машине. Не хотите выйти со мной на минутку?