Точка бифуркации

      - Уровень?
      - Я - дипломированный кулинар. - заявил Калуца гордо.
      - Повар? Кем дипломированный?
      - Конгрессом. Не повар, а ку-ли-нар!
      - Что есть такое кулинар?
      - Это есть человек, знающий национальные кухни - раз, знающий свойства и сочетаемость продуктов - два, и, наконец, человек, свободно ориентирующийся в рецептурах приготовления блюд. Ну, и, конечно, пожрать не дурак. В смысле, продегустировать.
      - А то, что потом можно есть, ты сделать можешь?
      - А вот приедешь и увидишь!
      - А на десять человек?
      - Да хоть на сто десять! Всех привози... Что ты мне голову морочишь?
      - Я не морочу, а задаю вопросы. А ты на них будешь отвечать. Вопрос третий: потребляемая мощность твоей аппаратуры?
      - Какой ап..? А! Не знаю... Нормальная мощность... Ничего такого особенного.
      - Узнай.
      - Хорошо, я узнаю. Еще вопросы есть?
      - Есть, есть. Не суетись. Вопрос четвертый: как руководитель коллектива ты можешь выдержать критику?
      - Могу, разумеется. Критикуй.
      - Я не о том, - Асеев поморщился. - можешь ли ты профессионально руководить, скажем, исследовательской группой.
      - Я ею уже руковожу.
      - Твоя квалификация, как руководителя, может быть оспорена.
      - Это - сколько влезет. Я ведь любитель всяких безумных идей.
      - Это не имеет отношения к делу.
      - Тогда я тебя не понимаю. Какого рожна тебе надо?!
      - Я не просил тебя понимать, - Асеев постучал пальцами по подлокотнику и выдержал паузу. - Я просил ответить на вопросы. Вопрос... Вернее, так... Ты вероятно слышал, что существует проблема психологической совместимости членов экипажа при полетах на большие расстояния...
      - Разумеется, я в курсе.
      - Не перебивай... Так вот, вопрос: мог бы ты составить грамотную научную программу исследований этой проблемы?
      - Это, Ваня, мой хлеб!
      - Еще вопрос: мог бы ты возглавить научную групппу, которая провела бы такие исследования в условиях реального полета?
      - Наверное, мог бы. Если изучу специфику.
      - Тогда вопрос: мог бы ты один в упомянутых условиях, скажем, провести экспериментальную работу, с тем, чтобы после возглавляемая тобой группа занялась обобщением, изучением, и прочее?
      До Калуци уже что-то начало доходить:
      - А! - воскликнул он. - Нужен камуфляж.
      Асеев опять постучал по подлокотнику и опять выдержал паузу.
      - Нет, - сказал он наконец. - Камуфляж мне не нужен. Тебе, вероятно, известно, что я не босяк. И не авантюрист. В данном случае, я хочу организовать ситуацию, при которой необходимые тебе условия возникли бы естественным порядком. Проблема совместимости - серьезная проблема. Уже зафиксировано несколько случаев массовых психозов в экипажах КК, совершавших рейсы за орбиту Юпитера. Руководство Управления этим весьма обеспокоено. - Асеев говорил монотонно и без всякого выражения. - Зреет мнение, что к этой проблеме следует подключить, так называемую, большую науку. И если ты не прдставитель упомянутой большой науки, то кто же ты такой, и на кой черт ты вообще нужен!
      Последнюю фразу Асеев произнес весьма выразительно и стукнул кулаком по подлокотнику.
      - Ваня, я все понял! - воскликнул Калуца.
      - Все?
      - Все! Ты, Иван, гений, просто ты не знаешь себе цену!
      - Я, Ричард, знаю себе цену. Я не гений, но и не бестолочь, как многие иные. Для того, чтобы сделать дело, вовсе не обязательно ставить на уши всех, до кого дотянешься. Надо уметь пускать нужные потоки в нужные русла. В подавляющей части случаев этого вполне достаточно... Что же касается упомянутой проблемы совместимости... Тебе это будет небезинтересно. Я был участником одного из эпизодов. Точнее, я возглавлял спасательную операцию. То, что там произошло, я себе не могу объяснить ни с каких позиций. Отличный, слаженный экипаж превратился в стадо параноиков. И произошло это, как ни странно, именно в зоне орбиты Юпитера, правда сам Юпитер... Он находился в другой точке своей орбиты, достаточно далеко.
      - Где?!
      - Не суетись, Ричард. Когда мы встретимся, я расскажу тебе все до мельчайших деталей. И более того. Я бы хотел выслушать твое мнение как эксперта. Я был членом комиссии по расследованию, так вот те выводы, которые мы умудрились сформулировать - детский лепет. Скажу еще больше: наши ведомственные комиссии все чаще и чаще оказываются беспомощными и вынуждены в своих заключениях нести околесицу. И особенно это касается нештатных ситуаций для рейсов во Внеземелье. Мы не понимаем, что там происходит! И почему оно происходит - тоже не понимаем. Похоже, что там есть какие-то скрытые факторы, воздействующие на психику человека, но какова их физическая природа, я даже предположить не могу.
      - Природа одна - колебания электромагнитного поля и проникающая радиация. Либо.., - Калуца пожал плечами. - Либо отсутствие того или другого в какой-то существенной части. Эти твои факторы, скорее всего, имеют не физическую природу.
      - Какую же?
      - Психическую.
      - Это общие фразы. С одной стороны, все материальное состоит из частиц и полей, либо отсутствия оных в какой-то части. С другой - все психическое делается из материального. Я, Ричард, в Бога не верую, хотя и точно знаю, что где-то он непременно существует, - Асеев усмехнулся.
      - А я тебе скажу где - в наших мозгах.
      - Допустим. И что прикажешь писать в заключениях комиссий? Почему данный фактор срабатывает за орбитой Юпитера, а не в каких иных местах?
      - Так что же ты хочешь! Надо изучать.
      - Надо-то надо... Но тут вступают в дело политические факторы.
      - Не понял. Какие еще факторы?
      - А вот какие. Мне кажется что руководство управления подспудно блокирует появление в зоне Внеземелья серьезных исследователей, опасаясь - опять же подспудно - что те обнаружат там нечто такое, что свяжет упомянутое руководство по рукам и ногам. Понять их можно, но дозированная наука страшная вещь. Даже хуже, нежели безудержная, которую ты олицетворяешь в своем лице.
      Асеев отвесил гусарский поклон.
      - Ну уж, прямо-таки и олицетворяю.., - пробурчал Калуца.
      - А как же Юпитер?
      - Сам же долдонишь про Юпитер! У тебя эпизод - не у меня...
      Асеев посерьезнел.
      - Все это надо тщательно проработать и обсудить. Где ты там базируешься, в своем Сараево? Как тебя найти?
      - Позвонишь - встречу в космопорте. Когда ждать-то?
      - Недели через две - три. Предупрежу заранее. И вот еще что... Впрочем, ладно...
      - Ты уж договаривай.
      - Раки. Они должны дымиться. А пиво - холодное.
      - Раки будут живые, и дымиться начнут на твоих глазах.
      - Может ты и пиво будешь варить на моих глазах?
      - Интересная мысль. Я еще не пробовал варить пиво. А мысль интересная!
      - Но не на моих глазах. Или у тебя кроме диплома кулинара есть диплом пивовара.
      - Нет.
      - Тогда ограничь свои амбиции раками. Сделай одно - но хорошо!
      - Добро.
      - Будь здоров!
      - Храни тебя Бог. Терпения и удачи!
      Калуца на экране побледнел и исчез. Осталась только его прощальная улыбка.
      Глава 4
      Я прибыл в кабинет Калуци точно в половине десятого. Именно такая трактовка словосочетания "ближе к десяти" показалась мне наиболее исчерпывающей. Все, что располагается во времени после половины десятого однозначно ближе к десяти, нежели к чему бы то ни было отличному от десяти.
      Я был уверен, что Калуца меня уже ждет и, как выяснилось позже, не ошибся. Я ошибся в другом. Я полагал, что попаду сразу в кабинет, но оказалось, что доктор Калуца имеет личного секретаря, в качестве какового выступало очаровательное юное создание женского пола, а его кабинету предшествовала приемная.
      Войдя в эту приемную, я немедленно представился по всей форме, сделал несколько подобающих случаю замечаний относительно чистоты, порядка и хорошей погоды, сопутствующих деятельности уважаемого доктора Калуци, сопроводив все это изящным комплиментом в адрес хозяйки приемной.
      Очаровательное создание немедленно зарделось и заявило, что его зовут Сима и что оно приходится дочерью уважаемому доктору Калуце, так что пусть я ничего такого не думаю. Я, впрочем, ничего такого и не подумал, хотя обычай иметь личного секретаря теперь изрядно подзабыт.
      В общем, мной овладело довольно игривое настроение. Захотелось подурачиться иди встать на голову. И, клянусь честью, это было бы вполне уместно! Ибо никакого другого эпитета, кроме "ясно солнышко", подобрать для личного секретаря доктора я так и не смог.
      Кончилось все тем, что Сима пригласила меня в кабинет. Доктор Калуца встретил у самой двери, церемонно приветствовал и проводил в кресло. Я почувствовал себя персоной весьма и весьма значительной.
      Разговор начался...
      Да, Калуца. Это был человек среднего возраста, нос прямой с горбинкой, волосы - сизые, глаза - голубые, лицо овальное, скуластое... И прочее. Очень доброжелательный, контактный и, не побоюсь этого слова, умный. Отнюдь не про всякого человека можно так сказать, обменявшись с ним двумя-тремя фразами. Про Калуцу это было можно сказать сразу, не опасаясь последствий. Впрочем, все здесь зависело от того, какую цель преследовал посетитель. Я был следователем, а он был подследственным, то есть, в известной степени, противником, и я принял версию, что имею дело с очень умным человеком сразу, как переступил порог кабинета. Все-таки видеофон и стереография не самое подходящее средство для физиогномических наблюдении. Как-то вчера вечером он мне не показался. Обычный человек. Видимо, личное обаяние и тому подобные вещи застревают где-то там, в эфире или в проводах...
      - Итак, - произнес Калуца, когда я окончательно утвердился в кресле, - давайте сразу оконтурим направление нашей беседы. Вернее, уясним себе, куда она нас может завести.
      - Это в большей степени зависит от вас, - сказал я.
      - Именно поэтому я хочу заранее выяснить, какую основную цель вы преследуете.
      - Я - следователь. Моя цель - поиск истины. Желательно, чтобы в моем распоряжении оказались голые факты без примеси эмоций и личных точек зрения.
      - Ага... Так вы - сторонник известных взглядов, согласно которым существуют эти самые голые факты в чистом виде. Ну что ж...
      - А вы?
      - Я - нет. Я полагаю, что в большинстве случаев попытка раздевать факты приводит к тому, что внутри ничего не обнаруживается. К вящему удивлению. Голыми бывают только короли, да и то - в сказке.
      - Ну, это как посмотреть...
      - А вы какую позицию предпочитаете: первого министра или невинного младенца?
      Я внутренне перевел дух. Впечатление меня не подвело. Но позиция невинного младенца меня не устраивала по причине возраста, а позиция первого министра не подходила, ибо я им не являлся.
      - Знаете, Ричард Яковлевич, давайте мы для начала заготовим эти самые факты, а уж потом начнем их драпировать или обнажать. Я, думаю, мы этот вопрос решим.
      - Не уверен, - задумчиво произнес Калуца. - Но попробуем! Чем черт не шутит... Какая форма вас устроит?
      - Форма? Форма чего? А-а-а.., форма вопросов и ответов.
      - Прошу вас.
      - Вопрос первый... Извините, вы не возражаете, если я буду вести запись беседы?
      - Вы ведь имеете право и даже обязаны. К чему же эти церемонии?
      - Я имею право принять решение о целесообразности.
      - Тогда принимайте, и - к делу.
      - Буду записывать.
      - Ну, это несколько меняет дело. Я должен буду обдумывать свои ответы.
      Пока это был первый факт. Если должен - значит есть что обдумывать.
      "Интересно, что получится, если данный факт попытаться раздеть", - подумал я.
      - Вопрос первый: как вы оказались в составе экспедиции?
      - Я - врач. В экспедиции нужен врач. Меня пригласили - я согласился.
      - Кто именно пригласил?
      - Меня рекомендовал Шеффилд, а кто пригласил - не суть важно.
      - Кто принял решение? - быстро опросил я.
      - Решение было принято коллегиально.
      - Вопрос второй: какие медико-биологические исследования предполагалось провести?
      - Разве вы не знакомы с документами?
      - Отчасти.
      - Ознакомьтесь полностью.
      Лицо Калуци сохраняло при этом бесстрастное выражение. Оно просто-напросто не выражало ничего!
      - Вопрос третий. Экспедиция выполнила все свои задачи?
      - В части медико-биологических исследований - да. В остальном - не знаю.
      С каким удовольствием я раздел бы этот факт до конца! Но, увы.
      - Вопрос четвертый: отчего умер Сомов?
      Последовала пауза. Потом Калуца знаком показал, что просит остановить запись. Я остановил и знаком же дал ему это понять. Он кивнул.
      - Вероятно, это ваш главный вопрос. Я полагал, что вы его зададите несколько позже. Но вы его задали теперь. Ответ я дам. А почему я не хочу, чтобы он был задокументирован, вы поймете сами. Это один из тех вопросов, который содержит в себе факт, не поддающийся раздеванию. Как только вы его попытаетесь раздеть, он начнет одеваться еще сильнее... Так вот, с моей точки зрения, Сомов вовсе не умер и даже наоборот. Оба Сомова живы и здравствуют.
      Я не то, чтобы опешил, а скорее, был выбит из седла. Все вопросы, которые я хотел задать, немедленно потеряли смысл. А какие новые вопросы можно и нужно было задавать я не знал и спросил первое, что пришло на ум:
      - Это связано с медико-биологическими исследованиями?
      - Безусловно. Хотя нет. Скорее, в какой-то мере.
      - Ага... Хм... Но где же он, в таком случае?
      Лицо Калуцы... Не знаю, мне как-то раньше не приходилось видеть лицо, выражающее такую внутреннюю муку.
      - Вчера, - тихо произнес он, - вчера вы с ним беседовали.
      - Но... Позвольте... А где же в таком случае второй Сомов?!
      - Вы беседовали о обоими.
      Вероятно, мое лицо при этом что-то выражало. Судить о том, что именно, я не берусь. Просто не знаю, что там оно могло выражать.
      - Так что же, - выдавил я, - он был един в двух лицах?
      - Наоборот. Двое в одном лице.
      - Но это же бред!
      - Это, тем не менее, факт. Хотите - раздевайте, хотите нет, но это факт.
      - Да-а.., - произнес я, - факт, так факт. И что мне теперь делать, с этим фактом?
      - Вы слишком узко ставите вопрос. Вопрос надо ставить шире, много шире. Что нам всем с ним делать? Всему человечеству? А?
      - Вот уж не знаю... Всему человечеству... А может быть, ему наплевать?
      - Ни в коем случае! Человечество поставлено перед фактом. Ему не может быть наплевать! Неужели вам это непонятно?!
      - Мне-то может быть и понятно, а насчет человечества... Черт его знает! И есть ли оно, как таковое, - все человечество?
      - Есть, есть - можете не сомневаться... Мне кажется, пора нашу беседу заканчивать. Отправляйтесь к своему начальству, доложите, постарайтесь донести и не расплескать. И попробуйте понять, какие вопросы имеет смысл задавать теперь. Мне важно... Всем нам важно, чтобы постепенно родилась уверенность, что это - самый что ни на есть из фактов факт. Более того, вы обязаны его неопровержимо доказать. Понятно? Неопровержимо!
      - Понятно... Ничего непонятно! Кому, собственно, доказать?
      - Человечеству.
      - А-а, вот так?!
      - Вот прямо так.
      - И что потом?
      - Потом, как водится, суп с котом. Всего вам доброго...
      Он церемонно, проводил меня до двери.
      Я вышел из кабинета настолько ошалевший, что забыл попрощаться с личным секретарем.
      Очнулся я только в гостинице. Сначала я дернулся было вызвать Сомова, но потом сообразил, что совершенно не представляю, о чем с ним говорить. И как. И тогда я вызвал Спиридонова. Он вызвался подозрительно быстро и прямо с лету, едва проявился на экране, поинтересовался:
      - Привет. Есть новости?
      - Есть, - сказал я.
      - Ну-ну... Чего надо?
      - Я пожалуй, прилечу.
      - Давай, прилетай... А то может еще поработаешь? Или надо?
      - Ох, надо, шеф!
      - Сам ты шеф!.. Может быть сначала на Марс?
      - А зачем мне на Марс?
      - Свеаборг там.
      - Да?.. Нет, шеф. Прилечу.
      - Ну-ну... Давай, прилетай. Жду.
      Когда я появился в отделе, то застал там целую группу сослуживцев с многозначительными лицами. И счел за благо сделать такое же. Воизбежание. Особенно многозначительное лицо было у Штокмана. Он поманил меня пальцем, а когда я приблизился, показал через плечо на дверь кабинета Спиридонова и поднял его вверх.
      - У себя? - спросил я.
      - Ждет. Только что здесь был Шатилов.
      - Серьезно?
      - Лично. Тебе знакома фамилия Свеаборг?
      Я насторожился.
      - А в чем дело?
      - Два часа назад Джон радировал с Марса. Свеаборг погиб... Или.., - Штокман умолк, как будто поперхнулся. Его лицо сделалось еще многозначительнее.
      - Ну, что "или"?
      - Неясно. Предполагают самоубийство.
      - Кто предполагает?
      - Не знаю. Кто-то там предполагает, а кто именно непонятно. Шеф злой как черт. Наорал на Шатилова.
      - Шеф - на Шатилова?!
      - Натурально - своими ушами слышал. Ты, говорит, старый хрен, мало тебя били, а тебе все неймется. А я, говорит, тоже старый дурак... Мы тут как раз совещаемся по этому поводу.
      - И к какому выводу пришли? - поинтересовался я, рассматривая многозначительные лица своих коллег.
      Карпентер хмыкнул, а Сюняев поморщился и устремил взор в потолок.
      - Есть мнение, что ты скоро станешь большим начальником, - сказал Карпентер задумчиво.
      - Да, - подтвердил Штокман, - такое мнение имеется.
      - А что думает Сюняев?
      - Сюняев думает, что хрен редьки не слаще, - сказал Сюняев.
      Сюняев был моим личным оппонентом в любом деле. Но ему этого было мало. Он был моим личным другом, а посему считал своим долгом при всяком удобном случае еще раз заявить широкой общественности, что по своей сути я тупой и ограниченный человек, не способный на принятие самостоятельных решений и лишенный всякой способности сделать хотя бы один логически безупречный вывод из самых тривиальных посылок. Сам Сюняев был, разумеется, тонким психологом, широким мыслителем, эрудитом и аналитиком, а плюс к тому, эстетом, знатоком лирики, поэзии, ценителем юмора и прочая, и прочая.
      Я уже было собрался развернуть перед его взором панораму событий, исходом которых станет ситуация, при которой я, Гиря, крупный начальник, а он, Сюняев, - мелкий и жалкий подчиненный, постоянно третируемый и гонимый по всякому ничтожному поводу и без повода, а ко всему прочему, лишенный возможности созерцать пейзаж за окном в рабочее время, поскольку отныне его место будет возле двери и лицом к стенке, но в это время дверь кабинета Спиридонова распахнулась, на пороге появился он сам и уставился на меня так, как будто я с Луны свалился.
      - А-а-а.., - протянул он, - это ты? Ты что тут делаешь?
      Я растерялся.
      - Да вот... Обсуждаем тут...
      - Давай заходи, нечего обсуждать. А ты, Сюняев, бери Штокмана и бегом к Тараненко. Скоренько ознакомьтесь с делом и чтобы завтра же вылетали... Заходи.
      Спиридонов вернулся в кабинет, где воцарился на стуле, а я задержался.
      - Куда летите? - спросил я шепотом Штокмана.
      - Куда, куда... На Марс, а потом еще дальше, - буркнул он в ответ. - Черт бы их всех побрал - у меня два дела на шее, а тут еще этот Свеаборг!..
      - Работайте, работайте, - сказал я величественно и направился в кабинет.
      - Жалкий интригашка подхалимского типа! - прошипел Сюняев мне вслед.
      Спиридонов сидел за пустым столом, вытянув шею, как будто соображал, что еще он забыл сделать и о чем не распорядился. Руки он держал перед собой, переплетая пальцы на разные лады. Я тоже сел у окна и стал ждать, когда он очнется. Минуты через две он с интересом на меня взглянул и опять уставился прямо перед собой.
      - Так я жду. Или ты думаешь, что я целый час буду ждать? Или как?
      - Видите ли, Василий Васильевич, я думал, что вы заняты... Просто не знаю, с чего начать.
      - Начни с начала. Он не знает!.. Не мальчик - девятый год пошел. Давай докладывай все по порядку.
      Я доложил. При этом я старался не привносить личных впечатлений, а только сухо излагал факты и сведения, зная, что Спиридонов потом все равно десять раз переспросит на разные лады, заставит выложить, что я думаю о том или этом, что думал, по моему мнению, тот или иной подследственный и что сам я думаю о том, что думает он, Спиридонов, по этому поводу. Все это еще предстояло.
      Когда я кончил, Спиридонов поднялся, прошелся по кабинету забросив руки за голову и выгнул грудь как индюк, а потом сел и произнес, как бы не имея ввиду конкретный адресат:
      - Ну, вот мы и приехали.
      - Куда приехали? - осторожно поинтересовался я.
      - На Кудыкину гору - вот куда. Это же надо!.. А?
      Я пожал плечами.
      - Значит, говоришь, оба Сомовых в одном.., хе-хе, корпусе? А? Чего молчишь? Ты сам-то в это веришь?
      - Я? Верю?.. А что прикажете делать? Все концы сошлись.
      - Веришь? Вре-ешь! Ни черта ты не веришь. Ты подумай, как ты можешь в это верить? Это ведь просто глупость! Ну, подумай хорошенько. Как это возможно, если это невозможно никак? Все это чистое вранье и надувательство! А?
      - Да нет, не похоже что-то...
      - Не похоже? Ты так думаешь? А почему не похоже? Для чего не похоже? И по какому такому праву? А?
      В подобной манере Спиридонов мог вести беседу хоть сутки кряду - я это наблюдал неоднократно. В это время он думал. Он перелопачивал материал, прилаживал факты к версиям, опровергал их, тут же подтверждал, ломал, крошил, дробил, растирал, подливал, замешивал и лепил новую версию, которая снова подвергалась точно такой же обработке. Мешать ему не следовало, а следовало поддакивать и не сбивать с толку.
      Таких динозавров, как Спиридонов, в нашем управлении раз-два и обчелся. Его не очень любили за въедливость, очень не любили за придирчивость и стремление везде и всюду навести порядок. Многие считали, что его порядок - это беспорядок в степени самоуправства, некоторые считали его дураком, другие полагали, что он не столько дурак, сколько прикидывается, а на самом деле хитрый, бестия, как... Но я не знал ни одного сотрудника, который бы его не уважал.
      Спиридонов был тем, центром, вокруг которого все вращалось. Он осуществлял в нашем секторе функцию массивного центрального тела, не позволявшего всем этим пылевым кометам, астероидам, крупным и мелким спутникам, а также планетам всех рангов разбрестись в разные стороны. А тот порядок, который соблюдался благодаря его наличию в секторе, был сродни порядку, установленному в Солнечной системе законом всемирного тяготения.
      Кстати, о массивном теле, Спиридонов весил сто двадцать пять килограммов шестьсот граммов. Это я установил во время профосмотра. Жиру в нем не было ни грамма - одни мослы и мясо. Особенно хороши были руки. Две такие грабли.., как говорится, не дай бог! Я пробовал с ним бороться бесполезно. Самбо, подсечки, всякие, там, карате и дзюдо на него не действовали. Он хватал одной рукой за плечо, другой - за шею и аккуратно, укладывал на ковер. Очень так по-деловому и даже бережно. Клал и тут же помогал встать.
      Спиридонов любил рассказывать всякие страшные космические истории и хвастался, что в молодости "покорял неведомые планеты" и "улетал в космические дали", не вдаваясь в детали. Уж не знаю, сколько и какие именно планеты он покорил, но известно, что именно Спиридонов командовал штурмовой группой десантников, высадившейся на один из полюсов Марса. Из группы уцелели двое - он и Шатилов.
      По его собственному утверждению, Спиридонов признавал лишь шикарную жизнь и ценил шик во всем. Из спиртного отдавал предпочтение коньяку и пиву. Последнее он пил в совершенно неумеренных количествах, что, опять же по его мнению, способствовало промыванию почек (это я еще могу понять) и селезенки (чего я понять совершенно не в силах!). Любая одежда висела на Спиридонове мешком, а что до галстуков, которые он надевал для особо торжественных случаев... Где он их брал, эти свои галстуки - уму непостижимо! То какие-то обезьяны на лианах, то поддельный бриллиант на серебряном фоне, а однажды явился на торжество по поводу годовщины сектора в галстуке из натурального конского волоса сивой масти.
      Он страшно любил играть в шахматы, но почти никогда ни у кого же выигрывал. Перехаживал двадцать раз за партию, но, в конце концов, зевал коня, если он сохранился, или ладью. Причем, ладью называл турой, а слона - офицером, и хоть ему кол на голове теши!
      Лицо у Спиридонова было, что называется, вытесано топором, все на этом лице торчало невпопад, а одно ухо сидело выше другого, чем он страшно гордился. Стрижка завершала портрет. Создавалось впечатление, что волосины на его голове росли каждая сама по себе в своем индивидуальном направлении. Когда Спиридонов думал, каждая часть его тела занималась своим делом. Руки шарили по столу, ноги выстукивали затейливый степ, а голова оставалась неподвижна и покойна, в такие минуты Спиридонов становился похож на годовалого ребенка двухметрового роста.
      Сейчас был именно такой случай. Я знал, что когда у него в голове все уляжется на свои полочки, он на несколько секунд зацепенеет, а потом уже с ним можно говорить нормально. И терпеливо ждал, расслабившись.
      - Вот так... Хм... Гм, - произнес Спиридонов наконец.
      Я собрался.
      - А что, этот Калуца.., он что, серьезный мужик?
      - Да, весьма, - подтвердил я.
      - А этот, как его... Сомов, он как?
      - Тоже будь здоров.
      - Х-хе... Вот ведь шельмы! Как же это они так? А?
      Я пожал плечами.
      - Значит так. Это ты правильно оказал: концы с концами... Теперь надо понять, как, когда, кто и, самое главное, зачем. Зачем? А?
      - Ума не приложу!
      - А зря. Надо бы. Вот смотри: собрались, сели, полетели. Уран - брехня. Им этот Уран нужен, как собаке пятая нога. Они хотели удрать подальше, канальи! А зачем? Ясно боялись. Вдруг чего... И все семеро были в курсе. А там разные были - понял. Двоих я знал лично - Грэндсмита и Асева.
      - Вы были знакомы с Асеевым?!
      - А как же! Приятель. Мы с ним... Асеев - это наш кадр.
      - То есть?
      - Да нет, - Спиридонов поморщился. - Я с ним работал еще тогда... Серьезный мужик. И если они его уговорили, значит дело того стоило... Ладно. Летят. А тут - бах! Или трах... Скажем, метеорит, хотя, какие к черту там... Что-то, в общем, случилось. Ты слушаешь?
      - Даже уши болят.
      - Правильно болят... Двигатель. Или, скажем, отражатель. Сомов, конечно, полез - он главный спец. И поймал рентгены. Или, скажем, того... Мало ли... А больше у них спецов нет! Ага-а!.. Вот. И сидят, голубчики... И тогда... А что делать? Они, видите ли, изготовили ядерное устройство. Как будто это так - тяп-ляп и готово. Врут м-мерзавцы! Сомов мог, а без него - вряд ли. Ты понял?
      - Не понял.
      - Сейчас поймешь. Дело в том, что мы нашли тело Сомова.
      - Как? Где?!
      - Перед взрывом он был уже мертв. Они поместили его в скафандр высшей защиты и вытолкнули. Обряд погребения...
      - А почему они его не взяли с собой?
      - Да пес же их знает, дураков! А капитан "Генуи" нашел, понял? Искал - и нашел. Они в скафандре пеленг включили.
      - И что?
      - Около трехсот рентген - смертельная доза. Аж в темноте светился. А они потом вернулись.
      - Куда вернулись?
      - На "Вавилов". Свеаборг оставался там все время. Он должен был погибнуть, но не погиб.
      - Что значит "должен"?
      - Так взрыв же! Свеаборг пожертвовал фигуру, но, думаю, это был уже не совсем Свеаборг.
      - А кто же это был?
      - Как кто? Сомов, конечно. Свеаборг - навигатор и в ядерных установках ни черта не смыслит.
      - Что-то я, Василий Васильевич, перестал вас понимать.
      - Еще бы! Ишь, чего захотел! Ты давай не сиди, а включай свою... Работай, работай, шевели тупым концом.
      Это была любимая поговорка Спиридонова.
      - Я готов, но надо же иметь в виду какое-нибудь направление.
      - Давай, направление... Вот представь себе, что эти... хм, шельмы научились обмениваться фигурами. Чисто умозрительно... Ибо сказано в писании... Один дух вселяется в другого, а тот - в этого. Любой, наперед заданный, в любого, наперед заданного. А?
      - То есть, вы хотите сказать...
      - Вот именно!
      - А как?
      - Без разницы. Как-нибудь. Представь себе, что это возможно. Не сиди, представляй!
      Я вообразил, что вселяюсь в Спиридонова. Мне стало смешно. Он это заметил и сказал:
      - Ну, знаешь, ты тоже не подарок... Так вот, скажем, группа товарищей собралась и решила попробовать. А как? Мало ли что... И тогда они летят всем скопом к Урану, а по дороге без всякого риска прыгают друг в друга, наслаждаясь ощущениями. Они рассчитывают к концу полета занять положенные им фигуры - и все шито-крыто. Но случается некоторый случай. Трах или, там, бах. Четверо гибнут, а остальные трое в такой диспозиции: Сомов в корпусе Свеаборга, Калуца в своем, а второй Сомов - в своем.
      - А этот, с рентгенами?
      - Этот? Этот неизвестно кто. Собственно, в свете последних предположений, это тело Сомова. А душа...
      - Ладно, и что дальше?
      - А дальше все как по-писаному. Двое садятся в бот, а третий - Сомов в корпусе Свеаборга - остается и устраивает взрыв, рассчитывая заодно геройски погибнуть, ибо испытывает угрызения совести. Ну, как?
      - Ловко, - произнес я. - Но как-то пресновато. И чего ради им друг в друга вселяться? А кроме того, Сомов-два...
      - Вот!
      Спиридонов подпрыгнул на стуле. Он был чрезвычайно возбужден.
      - Вот в этом все и дело. Судя по всему, в этом Сомове их скопилось целых два. Это - принципиально важно. Один да один не есть два - я так думаю. Мало того, что они производили запрещенные эксперименты, они еще и... А? Вот ведь сукины дети! Как считаешь?
      - Определенно. - сказал я твердо.
      - Да-а.., а этот старый дуралей собственноручно подписал... Он, видите ли, подозревал, но у него не было веских оснований... Так-так-так... А этого-то, вот того, ихнего шефа, как фамилия?
      - Какого шефа?