9

Покинуть свое тело и поплыть — это было прекрасно. Я много читала о том, как некоторые смотрят на себя со стороны, но до меня это как-то никогда не доходило. Теперь до меня дошло. Не остается никаких забот, никакой боли, никакого гнева, только ощущение полета.

Я летела совсем недолго. Вдруг вспыхнул яркий свет, я оказалась в какой-то спальне. Она была похожа на те, которые я описывала в книгах. Или, может быть, она была похожа на то, о чем я мечтала. Это был самый прекрасный пример английской деревянной обстановки: огромная кровать, на которой было покрывало из зеленого шелка, китайские вручную разрисованные обои, мебель современная, под антик — то есть современная для того времени, где я была.

Я смотрела вниз, потому что мне казалось, что я парю в воздухе в углу комнаты, а тела у меня нет. Я была просто одним из видов энергии. И я сообразила, что, чем меньше я буду об этом думать, тем лучше. «Думай, что это кино, — приказала я себе. — Ты не сошла с ума, а просто смотришь кино, и все».

В комнате было три человека, все они стояли ко мне спиной. Одна была служанка, одетая в простое, скромное, но хорошо скроенное черное платье с белым передником. Она молча и старательно помогала госпоже, которая стояла перед зеркалом. На леди был утренний туалет эпохи Эдуарда. Служанка помогала ей надевать многочисленные юбки.

Справа от меня стояла девочка лет пятнадцати, ее длинные волосы орехового цвета были распущены по спине. На ней было симпатичное платьице с вышивкой, как будто оно было для ребенка не более шести лет. Очень странно было видеть подростка не в джинсах и кожаной куртке.

Мне хотелось вобрать в себя все, что я вижу. Я хотела высосать картину, как высасываешь тюбики.

Но пока я рассматривала и разглядывала все вокруг, стараясь запомнить, чтобы описать в следующей книге, леди у зеркала обернулась и посмотрела прямо на меня. Думаю, что она меня не видела, потому что мне самой было себя не видно, но она совершенно точно что-то почувствовала.

Я задержала дыхание, смотря на нее, а она смотрела на меня. Как вам кажется, что бы вы почувствовали, если бы вы оказались в другом времени? Неужели вас не переполняло бы любопытство?

Меня переполняло.

В книгах о Мальборском обществе я читала, что леди де Грей была настоящая красавица. Но это означало всего лишь, что она была красавица по сравнению с другими женщинами ее общества. В соответствии со вкусами того времени, она могла бы быть, например, фотомоделью — если бы в эпоху Эдуарда были бы модельеры и звезды экрана.

В общем, я была разочарована «своей» внешностью. Как в детстве, когда я ненавидела свое лицо. Волосы у меня такие светлые, что кажутся совершенно бесцветными, и, вопреки наставлениям матери, которая считала, что нельзя так торопиться, я начала пользоваться косметикой едва ли не в двенадцать лет. Сначала чуточку, потом больше, и постепенно количество косметики на моем лице так возросло, что потом уже я скорее бы согласилась, чтобы меня увидели голой, чем без трех слоев теней на веках, темного карандаша и множества черной туши на ресницах. И вот я вижу, что «мои» брови слегка подведены и губы слегка накрашены, но, на мой взгляд, лицо все еще было чересчур бледным.

«Ну ладно, — подумала я, — это не мое дело. Я здесь только наблюдатель».

Я услышала, как девочка спросила:

— Катрин, ты хорошо себя чувствуешь?

— Да, — прошептала женщина, а, может быть, и я сама. Она продолжала смотреть в том направлении, где была я, и, я знала, она явно чувствует мое присутствие.

Но где же Джейми? Он был единственным, кого мне хотелось здесь увидеть. Хорошо, конечно, увидеть со стороны саму себя, но теперь мне хотелось бы, чтобы она вышла из комнаты и пошла к нему.

Но, кажется, она никуда не собиралась. Служанка смотрела на Катрин — а я думала, ее зовут Гортензия, — и девочка тоже, а Катрин смотрит на меня, но меня никто не видел.

В следующий момент в мой мозг, казалось, проникли несколько человек. Первым был гипнотизер из Техаса, приятель Милли, который приказывал мне возвращаться.

Я слышала, как он говорит:

— Она ушла слишком глубоко. Хейден! Хейден! Вы меня слышите? Милли, что же вы ее не позовете?

Потом я услышала, как нежный голосок Милли упрашивает меня вернуться, но в ее голосе было и другое — она желала мне того, что сделает меня счастливой. Если бы меня позвала Дария, то не прошло бы и мгновения, как я вернулась, бы обратно, в гостиную. Дария сказала бы так: «А где твои страницы?!» — а если бы и это не помогло, она сказала тогда: «Хейден, может, подпишем еще один контракт?» — и уж тут-то я бы уж точно проснулась.

Но я слышала только голос Милли. Он не заставлял меня торопиться. Я явилась сюда, чтобы увидеть Джейми, и я его увижу.

В тот же момент, когда до меня донеслись голоса Милли и гипнотизера, я вдруг почувствовала, как что-то необычайно странное исходит от светловолосой женщины, которая на меня смотрела. Мне показалось, она просит меня помочь ей. Как будто она мысленно говорила мне, что я ей нужна.

И было еще кое-что. Я не сразу поняла, что я чувствую, но потом мне стало ясно, что она боялась чего-то — чего-то или кого-то.

«Ох, только не это, — подумала я. — Только чтобы никто не боялся и никому, не нужна была помощь». Я никогда не могла сопротивляться этому сочетанию. При том, что я вечно делаю вид, что человек сильный и жестокий, я все время стремлюсь кому-то покровительствовать. Скольких испуганных молодых писателей и писательниц я пригрела под своим крылышком, подталкивая их к тому, чтобы они требовали у своих издательств больше денег и больше рекламы (Дария страшно рассердилась на меня однажды, когда я поступила так с одной из ее авторов, и поэтому теперь я отношусь так только к авторам из других издательств — к вящему удовольствию моего дорогого издателя, Уильяма Уоррена). В общем, я почувствовала, что эта женщина просит меня о помощи, и потому я вроде как бы позволила себе поплыть по воздуху по направлению к ней. В конце концов, разве плохо мне для своих книг узнать, что находится в мыслях настоящей, живой женщины эпохи короля Эдуарда?

Я плыла, а голос Милли звучал все слабее и слабее.

И вот это произошло!

Лучше всего описать это так, что мой мозг перемешался с ее мозгом, и в первые секунды ощущение было божественное. Интересно, так ли чувствует это Нора? Мне казалось, я заглянула в голову этой женщины и почувствовала все те правила, которые она впитала с молоком матери, которые вошли в ее плоть и кровь. Она знала, как нужно одеваться и держать себя, знала названия сословий, имена людей, в общем, множество информации, которая для нас сейчас ничего не значит. Все, что было у меня в мыслях, было крайне пристойно, отчего я криво усмехнулась.

А потом я опять почувствовала этот страх. Она боялась чего-то, но чего, я понять не могла.

Я намеревалась выйти из ее головы. Честно, я хотела это сделать. Как ни странно это воображать, но в первые моменты я оставалась сама собой, даже будучи в голове другой женщины. Но неожиданно она взяла верх. Я по-прежнему чувствовала ее, но теперь я контролировала ее волю. Как если бы капитан корабля уступил свое место на мостике первому помощнику.

Я умудрилась произнести:

— Не надо! — Эти слова сорвались с «ее» губ, потом я закрыла «ее» глаза, пытаясь всеми силами выбраться наружу. Я мысленно звала Милли, но ее не было. Как я понятия не имела, каким образом очутилась внутри, так и не знала, как мне оттуда выбраться. .

Господи! Я не знала, что мне делать!

Открыв глаза, я увидела, что стою напротив зеркала в платье цвета персика, которое было так покрыто фру-фру, что, казалось, явилось результатом проигранной дуэли между двумя пьяными специалистами по украшению печенья.

И тут же я поняла, что именно явилось причиной смерти леди де Грей. Мне было до того больно под ребрами, что я едва могла вздохнуть. У меня закатились глаза, и я почувствовала, как у меня ослабли ноги.

Я услышала, как кто-то вскрикнул:

— Госпожа! — И потеряла сознание.

Меня привели в чувство, сунув мне под нос флакончик с какой-то кислотой — это не могло быть ничем иным, кроме нюхательной соли. Ну, а теперь, если я по-настоящему угодила в роман, надо бы встать, вдохнуть побольше воздуха и прочитать им всем лекцию об успехах современной медицины. Интересно, что стал бы делать врач в 1994 году чтобы привести в чувство женщину, которая только что упала в обморок от того, что корсет был слишком затянут? Может, послал бы ее на биопсию?

Как бы то ни было, я очнулась, и, поскольку моя талия была так перетянута, что ей бы и муравей позавидовал, не смогла встать и что-нибудь сказать. Кстати, было очень приятно видеть, как вокруг меня суетятся две женщины и еще седой человек представительного вида. Поскольку я живу одна, то когда заболеваю, максимум ухода, на который я могу рассчитывать, — это что мне мальчик из местной булочной принесет пакет апельсинов и выпечки. Поэтому беготня вокруг меня была довольно приятна.

— Ну, что я могу сказать, — произнес седой человек таким тоном, который мог иметь только врач. Есть вещи, которые не меняются на протяжении веков. — Думаю, теперь будет все в порядке. Вы, леди, частенько слишком сильно перетягиваете свои корсеты. — Он обернулся к служанке. — В следующий раз смотрите, чтобы ей можно было дышать.

Служанка промямлила:

— Да, сэр. — Но было ясно, что она говорит так только чтобы не спорить. Подумать только, и мужчины считают, что когда-то женщины слушались их по-настоящему.

— Ну, как ты себя чувствуешь? — Девочка, которая была с другой стороны от меня, взяла меня за руку и склонилась надо мной, как будто в самом деле боялась, что я умру.

Мне удалось ответить:

— Немножко кружится голова.

Потом я попыталась сесть в кресле, покрытом парчой, на которое меня уложили. Такие кресла в старину назывались «обморочными» — в данном случае, надо заметить, очень уместно.

— Думаю, что у вас все будет в порядке, — произнес доктор, потрепав меня по руке, как будто мне было четыре года. — А может, у этого обморока есть и другие причины. — И он понимающе подмигнул мне.

Вряд ли он имел в виду путешествие во времени, поэтому мне пришлось улыбнуться ему с самым милым выражением лица. Что я хотела бы знать об эпохе короля Эдуарда меньше всего на свете — так это как в те времена проходили гинекологические осмотры.

Должно быть, моя улыбка его удовлетворила, потому что он встал и начал складывать свои инструменты в чемоданчик с монограммой. Наконец настойчиво посоветовав мне побольше отдыхать и соблюдать щадящую диету, он вышел из комнаты. «Точно как мой доктор, — подумала я. — Если не считать, что мне пришлось бы пойти к нему на прием, и денег он взял бы больше».

Все это время служанка делала вид, что очень занята. Она перебирала платья в гардеробе, перекладывала какие-то щетки на туалетном столике, но было ясно видно, что ей до смерти любопытно узнать, почему я упала в обморок. По крайней мере, из этого мне стало ясно, что леди де Грей обычно не падала в обморок. Для меня в данном случае это значило, что ей хватило мужества научиться дышать, будучи запертой в этой железной клетке.

Я снова попыталась сесть, но это было не так-то просто, потому что под одеждой от груди до бедер я была закована в клетку, которая обладала примерно такой же гибкостью, как старинный костюм для ныряния из книг Жюля Верна.

— Оставьте нас, — решительно приказала служанке девочка. И я осталась в комнате вдвоем с девочкой, которая пристально рассматривала меня. Ну что, Хейден, что теперь ты будешь делать?

— Что случилось? — спросила девочка. — Ты какая-то странная…

— Правда? — отозвалась я, откидываясь в кресле. Мне нужно было немного побыть одной, чтобы прийти в себя. Я с любопытством оглядывала роскошную обстановку комнаты. Серебряные орнаменты, отполированные до блеска, виднелись на каждой поверхности. Украшения работы Фаберже заполняли кабинет с высоким потолком, и я увидела сморщенную обезьянку, изображенную на одной книге.

Я тут же вспомнила свой кабинет в Нью-Йорке, свой туалетный столик, обсыпанный пудрой; разбросанные под ним каталоги, а в углу — коробку одежды, которую я все собиралась послать своей сестре.

— Катрин, — сказала девочка. — Тебе лучше теперь?

Я повернулась и постаралась улыбнуться девочке как можно жизнерадостнее. Лучше бы я этого не делала. Стоит мне заговорить, и они тут же поймут, что я — пришелец.

— Я. что-то неважно себя чувствую, — пробормотала я и в первый раз по-настоящему услышала себя. Я говорила, как настоящая англичанка. Чтобы проверить себя, я произнесла несколько слов, которые до сих пор произносила, разумеется, на американский манер.

Можете себе представить, как я была поражена, что теперь говорю, как принцесса Диана.

Уставившись на меня, девочка присела на краешек кресла.

— Если ты опять, как всегда, разыгрываешь одну из своих вечных историй, то я предупреждаю, в этот раз я не буду тебе помогать. Мой брат и так на меня сердится.

Не подумав, я ляпнула:

— Какой твой брат? — Но, прежде чем я докончила, я уже знала. Девочка была моей золовкой, ей было шестнадцать, и она отчаянно, просто до безумия мечтала выйти замуж.

Лицо девочки скривилось:

— Я знаю, что ты его ненавидишь, но я-то — нет! Если бы ты дала ему возможность…

Я услышала, как сама говорю:

— Возможность! Твой брат не заслуживает никаких возможностей! Я сделала все, чтобы наш брак был удачен, но что я могу сделать, если муж отказывается… отказывается…

От чего это он отказывается? Я так пыталась прочитать мысли в своей собственной голове, что от напряжения у меня заболели виски. Но ведь это была не моя голова, эта голова принадлежала другому человеку. Кто может это понять?

— Катрин, — нетерпеливо произнесла девочка. — Что с тобой?

Мне очень хотелось глубоко вздохнуть, но моя грудь по-прежнему была в оковах, которые не давали ей стать больше двадцати дюймов в диаметре.

— Я не помню.

— Чего ты не помнишь?!

— Не помню… чего не помню.

— Одна из твоих шуточек! Катрин, ты хоть когда-нибудь бываешь серьезна?

Я нахмурилась. Неужели я пропутешествовала во времени на сотню лет назад затем, чтобы слышать все те же жалобы на мой характер, что я слышала всю свою жизнь?

Девочка вскочила и принялась мерить комнату шагами.

— Ты просто не представляешь себе, как все это серьезно. На этот раз Тэви действительно рассердился. — Она обернулась и пристально посмотрела на меня. — Он собирается развестись с тобой!

Услышав это, я тут же поняла, что женщина, которая прячется в моей голове, знает, что муж собирается с ней разводиться. Чего же она боится?

Послушайте, но неужели же она — я! — не сильнее, чем это?

— Почему?

Девочка закрыла лицо руками и горько заплакала. Несмотря на то, что средняя часть моего тела не гнулась, я с трудом встала и подошла к ребенку.

— Эллен, — произнесла я мягко, неожиданно вспомнив ее имя. — Все уже изменилось. Не будет никакого развода. Твой брат… Тэйви и я помиримся, и все будет прекрасно.

Улыбаясь, я старалась не быть насмешливой. Эллен не могла знать, что она говорит уже не с целомудренной дамой, которую всю жизнь защищали и о которой всю жизнь заботились, а с женщиной тридцати девяти лет, которая повидала в жизни чуть-чуть побольше. И, кроме того, я знаю гораздо больше, чем леди де Грей. Я знаю, что этот человек, мой муж, моя половина. Этот человек создан для меня, как, впрочем, и я для него. Леди де Грей не узнала этого никогда.

Эллен меня оттолкнула.

— На этот раз уж нет. На этот раз ты зашла слишком далеко. Тэви знает… знает о нем.

Тут мои глаза полезли на лоб, и я стала отчаянно пытаться вызвать дух леди де Грей, который прятался в моей голове, чтобы допросить ее, что же она в конце концов, натворила, но она не отвечала. Стараясь говорить уверенно, я повторила:

— Уверяю тебя, все будет в порядке.

— Непременно должно быть в порядке! Помни, ты поклялась.

Наконец мне удалось выяснить, что я когда-то поклялась найти Эллен мужа. Только Богу известно, как именно это можно устроить. Может, купить? Отдать за него три яйца Фаберже?

Я взяла руку Эллен в свою и мягко спросила:

— Ты в положении?

Она потрясенно уставилась на меня:

— Как это? Ты что, имеешь в виду, не жду ли я ребенка? Но ты же прекрасно знаешь, что я не замужем, так как же я тогда могу ждать ребенка?!

Я не засмеялась, вовсе не собираясь насмехаться над невинностью Эллен. В детстве я думала, что можно забеременеть, если в воскресенье по утрам заходить в забегаловку мистера Ллойда. Насколько я сейчас помню, логика у меня была безупречная. Каждое воскресное утро моя мать, возвращаясь из церкви, говорила: «Джордж, если старшая дочь Бэйлзов не прекратит бывать у мистера Ллойда в воскресенье по утрам, вместо того, чтобы ходить в церковь, у нее будут большие неприятности». Затем в один прекрасный день произошел большой-большой скандал, когда обнаружилось, что у старшей дочери Бэйлзов будет ребенок, хотя она не была замужем. Мне стало ясно как дважды два, что «иметь большие неприятности» — это означает «иметь ребенка без мужа». А из-за чего это произошло? Потому что она бывала в забегаловке мистера Ллойда по утрам в воскресенье. Легко представить весь ужас, который я испытала однажды, когда моя мать проходила мимо заведения мистера Ллойда, где также продавались и лекарства, и послала меня внутрь с рецептом. Я просто была парализована страхом!

Впрочем, в конце концов страх перед матерью пересилил ужас перед теми неизвестными вещами, которые происходили в заведении мистера Ллойда в воскресенье утром.

Так что сейчас мне и в голову не пришло посмеяться над Эллен, но девушка, тем не менее, почувствовала что-то необычное, странное в моем поведении. С силой, удивительной для такого юного создания, она схватила меня за руку. Опешив от неожиданности, я решила позже, что в те времена молодые девушки из высших классов много катались на лошадях, так что, может быть, ее силища не была чем-то выдающимся.

Эллен пристально посмотрела мне в глаза.

— Если ты меня обманешь, я… я… я не знаю, что сделаю, если только ты нарушишь свое обещание.

При этих словах по моей спине пробежали мурашки. Я напомнила себе, что леди де Грей «исчезла» с лица земли, и ее останки так и не были найдены. Кто-то очень сильно не желал ей добра. Может быть, это дело рук ее маленькой золовки, которая решила, что обещание будет нарушено?

Но я могла думать только о том, что хочу увидеть Джейми. Мне надо было сказать, что я люблю его, и что мы созданы друг для друга. Я хотела предупредить его, я хотела…

— Где мой муж? — спросила я у Эллен. — И есть ли у нас гости?

Перед моим мысленным взором пронеслись картины: Дженни Черчилль… Герцогиня Девонширская… А если Консуэло Вандербильт? А если король?

По тому, как быстро вдохнула Эллен, я поняла, что никого не было. Было похоже, что она шокирована. «Вот так всю жизнь, — подумала я. — Я всегда кого-нибудь шокирую».

— Никто не появится здесь после того, что произошло. Я хотела было спросить, а что произошло, но, взглянув в глаза девочки, удержалась. Или, может, Катрин меня предупредила. С этой Эллен связано несколько больше, чем я думала. А кстати, с чего это я должна искать ей мужа? Разве это дело не ее братца? Но если то, что я читала о леди де Грей, правда, то тогда она действительно может выбрать того, кто лучше всего в постели потому что, кажется, она переспала со всеми. Я схватилась за голову и постаралась как можно лучше сыграть роль умирающей.

— Ох, прости, Эллен, но я так много забыла в последнее время. И знаешь, ведь, как на меня зол Тэйви. Ты мне только скажи, где он, и я поговорю с ним насчет твоего мужа.

Эллен посмотрела на меня искоса:

— Он там же, где всегда бывает в это время дня. Ты должна знать, где он.

— Ну, конечно, пойду повидаюсь с ним.

С большим трудом я встала с кресла и направилась к двери, но ужас Эллен остановил меня:

— Ты что, собираешься выйти в этом платье?

— Ах, о чем это я думаю? — постаралась я произнести как можно беззаботнее. — Где же у меня джинсы и свитер?

Эллен не улыбнулась. Скорее всего, она вообще смеялась крайне редко.

— Я сейчас позову твою служанку, — сказала она и вышла из комнаты, и я очень обрадовалась, потому что понятия не имела, как ту звали.

Служанка вошла и, не задав мне ни единого вопроса, начала снимать с меня одно и надевать что-то другое. Мы не обменялись ни словом. «Что ж, к этому можно и привыкнуть», — думала я, в то время как служанка надевала на меня бледно-зеленое хлопковое платье.

Будучи освобожденной от необходимости одеваться, я решила подумать о том, в каком же все-таки положении я оказалась. Я понятия не имела, сколько мне предстоит здесь быть. Кроме того, я же не вся была здесь, я была просто временным жильцом в чужом теле. В любой момент приятель Милли может меня отсюда вытянуть. Мне нужно одно: повидаться с моей половиной, стереть ненависть, которая пролегла между нами, потом вернуться и найти настоящего Джейми.

Если я не положу конец этой истории, я пробуду одна три жизни. И только потом, может быть, найду Джейми.

Одевшись наконец, я отправилась на поиски ванной комнаты, надеясь, что этот дом — не из тех, в которых эмалированные горшки стоят под кроватями. Наконец я разыскала симпатичную туалетную комнату, вполне современную, со смывом, потом несколько минут пыталась привести в порядок свои одежды, что, учитывая их количество, было далеко не простой задачей.

В конце концов я со всем справилась. Закончив прихорашиваться, я неожиданно почувствовала чудовищный приступ голода. Мне приходилось останавливаться в деревенских отелях Англии, и я знала, что обед там бывает в определенное время, и кто не успеет, тому не повезло.

Около часа я исследовала дом. Он был огромен, имел сложную систему переходов и переполнен сокровищами, которые даже трудно вообразить. На стенах: Ренуар, Рубенс, Гейнсборо, много Джона Сингера Саржента. Ковры в каждой комнате были оптимального размера, следовательно, вне сомнения, они были произведены в Индии по специальному заказу. Кроме того, каждый предмет мебели был произведением искусства.

Что мне понравилось в этом доме, так это то, что он был обитаем. Это был не музей. За раму какого-то портрета пятнадцатого века были засунуты приглашения. Стул с парчовой обивкой стоял рядом со стулом, на котором было кожаное покрывало. Ботинки, пальто и тросточки для ходьбы были сложены в такую живописную кучку, которую декоратор не смог бы имитировать за шесть дней. «Вот то, чего пытается добиться Ральф Лорен, — подумала я, — но так и не может достичь».

Когда я вышла из дома в сад, мои ноги подкашивались от голода и от того, что из-за корсета кровь до них попросту не доходила. «Неудивительно, что в то время женщины не участвовали в марафонских забегах», — подумала я, медленно бредя по саду.

Сад был божественен. Казалось, все растет, как Бог на душу положит, но это было результатом искусного ухода. Пока я была в доме, я мельком видела слуг, но они исчезали при моем приближении. В саду все было по-другому. Здесь находилось несколько мужчин с тачками и садовыми ножницами. На них были грубые штаны, а их закатанные рукава обнажали мускулистые руки.

Я люблю простых мужчин. Я знаю, это не типично. Считается, что, поскольку я писательница, то есть человек «интеллектуального» труда (так считают все, но не критики, конечно) — значит, должна любить мужчин, которые носят элегантные костюмы. Может, у меня паранойя, а может, это потому, что моя жизнь переполнена богатой фантазией, но я почему-то все время думаю: с кем бы мне хотелось оказаться на необитаемом острове — с лучшим адвокатом в мире или с удачливым строительным подрядчиком? Я люблю мужчин, от которых есть польза.

Ну и, конечно, мне нравится, когда есть мускулы. Не жилистые мускулы бегунов на длинные дистанции и не те, которые искусственно накачаны атлетической гимнастикой. Я люблю, когда предплечья у мужчины стали тяжелыми оттого, что он всю жизнь орудовал отверткой. Когда я вижу, что мужчина одним движением загоняет вглубь огромный винт, у меня подкашиваются ноги. А от мужчины с голым торсом, который несет на плече пятидесятифунтовую бадью с цементом, у меня так кружится голова, что я бываю вынуждена присесть куда-нибудь.

В доме слуги вели себя так, как будто у меня была заразная болезнь, но в саду эти хорошо сложенные мужчины улыбались мне. Проходя мимо них, я начинала понимать, почему у леди де Грей была плохая репутация. Надеюсь, что у меня — у нее — не было интрижки с каким-нибудь садовником. Всем известно, что герой должен быть из аристократов. Если бы в мире действительно жили все те герцоги, что в романах, тогда у каждой из нас был бы какой-нибудь титул. У одной только Барбары Картленд столько герцогов, что их хватит на небольшое государство.

Но я не могла удержаться от того, чтобы не смотреть на мужчин, которые работали в саду. Среди них не было особенно красивых, но у некоторых были прекрасные фигуры. Мне начинало нравиться, что талия у меня не больше четырех дюймов в диаметре. И бюст у леди де Грей был очень неплох. Конечно, она была немного бледновата, что и неудивительно, раз она почти ничего не ела, но это, наверное, было тогда в моде;

Я надеялась, что подобные мысли вырвут ее из оцепенения, в которое она впала, и я смогу узнать побольше о ее жизни, но она продолжала оставаться едва заметной, чувствовался только ее страх.

Итак, в этом прекрасном большом саду, казалось, все цветет. Я шла по тропинкам, проходила по заросшим зеленью аллеям, по лужайкам, мимо прудов, в которых росли кувшинки. Там были и статуи, и изгороди, и деревья, и цветущие кустарники. Гуляя, я начала придумывать, какая история могла бы случиться в таком саду. Бедная девушка из аристократического рода вышла замуж за богача, чтобы спасти свою семью от разорения, а потом в таком вот саду она встретила мужчину, красивого мужчину, но пожениться они не могли, потому что…