Воспоминание

— Ты даже не посмотришь, что у меня с ногой? — И она снова упала назад, грохнувшись о землю, как будто лишилась чувств.

В тот же момент Талис опять был рядом с ней. Наверное, все-таки лучше всего в любом случае будет найти лошадь и быстрее ехать домой, чтобы ногу Калли осматривал тот, кто сведущ в костоправстве более, нежели Талис.

— Ох, Талис, как же мне больно — прошептала она, бессильно повиснув у него в руках. Несчастная. Беспомощная. Абсолютно зависимая от него.

Все еще обнимая ее, он попытался взглянуть на ее ногу, Калли была поменьше ростом, чем другие девушки, так что, по сравнению с Талисом, она была совсем крошечной, но и в этом случае непросто было одновременно обнимать ее и пытаться достать до ее ноги у лодыжки Чтобы увидеть, какая у нее рана, он потянул подол ее платья наверх, до колена.

Но, как ни странно, вокруг сустава не было ни малейшей припухлости.

Пристально рассматривая ее ногу, пытаясь понять, где же ей больно, Талис в то же время думал, как же это он до сих пор не замечал, какие тонкие у Калли лодыжки и как они плавно переходят в икры ног На ней были очень тонкие, почти прозрачные чулки, которые облегали ее ноги, как кожа.

— Нога, — продолжала шептать Калли. — Выше, выше Нога очень болит. Кровь течет, наверное.

Он поднял ее юбку еще выше. Его рука дрожала. Интересно, когда же это она начала носить нижнее белье? Если бы они сейчас были на ферме и он бы увидел ее в таких прозрачных чулках, он бы ее поднял на смех. Если в них полазить по деревьям и кустам хотя бы один день, от них ничего не останется.

Но сейчас ему казалось, что он никогда не видел ничего более соблазнительного, как эти бледно-розовые чулки, которые плотно облегали стройные ноги Калли. Он медленно, продолжая держать ее за плечи левой рукой, правой еще немного приподнял подол платья. Он уже не думал о ее ране…

Чулок, кончавшийся сразу под коленом, держался при помощи самой удивительной вещи, которую Талису только доводилось видеть в жизни. Это была подвязка, сделанная из розовых лент и белой, расшитой ткани, на которой были вышиты сердечки. Эта подвязка была на вид очень легкая и женственная, и Талис никогда не видел ничего привлекательнее, чем этот кусок материи. Казалось, он не в силах отвести от него глаза. Ему показалось, время остановилось. Рядом с подвязкой он увидел полоску обнаженного тела

Калли. Всего несколько дюймов нежной кожи… Остальное прикрывало ее платье Кожа у нее была такая бледная, как солнце весной, как тоненькая пленка, и, казалось, она приглашала коснуться ее.

Он уже поднял руку, когда резкая вспышка молнии прервала его мысли и вернула к действительности.

Как ужаленный, одним испуганным движением Талис уронил Калли на землю и отпрыгнул от нее.

— Я должен найти лошадь. Я сейчас найду лошадь, — забормотал он. По его лицу катились вперемешку дождевая вода и пот — Нужно отвезти тебя обратно домой. Нужно…

В шуме дождя Талису послышалось, как Калли, кажется, произнесла несколько очень грубых слов, но он подумал, что, конечно, ослышался. А даже если она это и сказала, то, наверное, от боли, или эта чертова обезьяна дернула ее за волосы. Впрочем, как бы то ни было, нужно было действовать, и нужно было действовать быстро. Подпрыгнув, он ухватился за нижнюю ветку дерева и подтянулся.

— Что ты делаешь? — закричала Калли, когда он принялся быстро и ловко карабкаться наверх.

— Постараюсь сверху посмотреть, где лошади! — крикнул он вниз ей в ответ.

В этот самый момент с другой стороны появилась лошадь Калли На лице у девушки появилась гримаса.

— Единственная лошадь в мире, которая не в состоянии сама найти путь в конюшню, и, конечно же, досталась именно мне, — пробормотала она. Кинув взгляд наверх, чтобы убедиться, что Талис, с его безумной затеей, все торчит на верхушке дерева, она побежала по траве под дождем к слабоумной лошади. Та смотрела на нее таким ласковым, преданным и покровительственным взглядом, как будто хотела о ней позаботиться. То есть, собственно говоря, именно так и обстояло дело.

Калли любила животных, но Талиса она любила больше. Она достала из кармана пучок трав, собранных в собственном саду, — средство, которое было загодя приготовлено специально для такого случая — и сунула его лошади под узду. Стоило той только вдохнуть их запах, как она взвилась и помчалась в направлении к Хедли Холлу. Подумав о том, что лошади придется плохо, Калли испытала некоторые угрызения совести. Но, впрочем, тут же бегом вернулась на свое место под деревом. Кипп по-прежнему цеплялся за ее пояс.

К тому времени, когда Талис спустился обратно. Калли лежала, распростершись, на земле, которая становилась все более и более мокрой. Подол ее платья завернулся вверх, так что одна нога была открыта выше колена, другая — до половины голени. Как это ни странно, но ему показалось, что дыра на платье была больше и сильнее открывала грудь. Но он не задумался об этом. — Он смотрел, не отрываясь. Неужели это судьба ему мстит за то, что он еще год назад посмеивался над ее неразвитыми формами? О, лучше бы она осталась, какой была! Почему, почему именно сейчас она стала такой прекрасной, такой невероятно соблазнительной?

Он попытался не думать об этом.

— Калли! — позвал он, не наклоняясь к ней, а когда она не открыла глаз, он почти закричал — Калли! Калли! Нам надо скорее выбираться отсюда. Ты уже вся насквозь промокла, а дождь все усиливается. Надо…

Она медленно открыла глаза, как будто приходила в себя. Когда она заговорила, ее голос звучал так, как будто она была одной ногой в могиле.

— Я не могу идти. Тебе нужно пойти за помощью. Сходи… за Эдгаром, сыном паромщика. Они живут отсюда недалеко. У него хватит сил, чтобы донести меня до Хедли Холла. Ему лошадь будет не нужна…

Услышав это, Талис тотчас схватил Калли на руки, резко поднял ее вверх, прижав ее лицо к своему плечу. Она вскинула руки и обняла его за шею.

— Тебе, наверное, тяжело меня нести, — прошептала она, прильнув губами к его уху. — Наверное, тяжело в спине, да, Талис?

— Береги дыхание, ты должна держаться, — резко ответил он. — Я-то тебя унесу хоть на край света, если будет нужно.

— Ты уверен, что тебе не нужна помощь?

Он ничего не ответил. До дома действительно было много миль, а дождь с каждой минутой лил все сильнее.

— О чем ты думаешь? — прошептала она, стараясь так повернуться в его руках, чтобы прижаться обнаженной грудью к его телу.

С кончика его носа капала вода.

— Думаю о том, почему эта твоя дура лошадь убежала. Это очень странно! И еще думаю, почему же я, как дурак, поддался на твои уговоры и мы так далеко уехали.

Ведь говорил же я тебе, что сегодня будет гроза. Дураку было ясно, что никуда не надо ехать, а ты все-таки…

В этот момент Калли была совершенно уверена, что, если когда-то в истории мироздания и попадались романтически настроенные мужчины, то только лишь по чистой случайности.

— Ох, Талис, — захныкала она — Прости, пожалуйста, это я виновата. Ведь я в последнее время так мерзко вела себя с тобой, ну вот, мне и захотелось, чтобы мы поехали куда-нибудь вдвоем, ну, как раньше, помнишь? Я просто так хотела сказать, что люблю тебя и хотела попросить прощения, что так скверно говорила с тобой в последнее время. Ну вот, а получилось все так ужасно. Талис, ты меня прощаешь?

Калли знала, что одна из любимейших вещей на свете у Талиса — это слушать, как она просит прощения. Того, чего она не могла от него добиться гордостью, она часто могла добиться убедительными извинениями.

— Ну, ладно, ладно, — начал он, мигая, потому что с его лица стекали потоки воды, попадая затем на Калли.

— Это из-за меня все так скверно получилось, но ведь я же не хотела — Чтобы он за шумом дождя ее услышал, ей приходилось кричать во весь голос. — Но мне сейчас правда очень больно, Талис. А нельзя остановиться? Неужели здесь негде ну… хотя бы переждать этот дождь?

— Ты что, опять хочешь, чтобы я тебя отнес к паромщику? Тебе туда хочется? Может, лучше все-таки в другой раз?

— Да нет же, конечно же нет! Может быть, где-то здесь рядом есть какая-нибудь хижина? — Она попыталась заставить его вспомнить кое-что, но его ослепляла ревность, и он только сжимал зубы и шагал молча. Она снова начала: — Ну, хоть какая-нибудь избушка? Где тепло и сухо…

— Ты же знаешь, что это заповедник, в котором охотится Джон Хедли. Калли, ну право, я думал, ты умнее. — Но потом он прервал самого себя: — А, да! Есть здесь недалеко одно место. Там, впрочем, остался один подвал, и нет двери. Но это уже кое-что.

Калли спрятала лицо, уткнувшись в его плечо, чтобы он не заметил, как она довольно улыбается.

— Да нет, — тут же возразил он сам себе. — Тебе будет гораздо лучше дома.

Тут Калли в самом деле захотелось плакать.

— Талис, миленький! Пожалуйста, давай остановимся. Такой дождь, что ничего не видно. И мне очень холодно. Остановимся, Талис!

— С каких это пор ты стала бояться дождя? Мы раньше по десять миль проходили под дождем. Ты же всегда любила гулять под дождем, а сейчас тебе даже идти не надо, раз я тебя несу на руках.

— Но ты только взгляни на меня, как я промокла. — Она чуть отодвинулась от него, чтобы он смог увидеть ее насквозь промокшее платье. Она не надела в этот день корсет. Точнее говоря, она вообще почти ничего не надела под платье, сшитое из тонкой материи, и в результате ее одежда была почти прозрачна. — Ну посмотри на меня, Талис, ты не смотришь! — Но даже сквозь дождь она заметила, как покраснело его лицо. На самом деле, очевидно, он смотрел.

Опять обхватив его руками за шею, она снова прижалась к нему грудями.

— Пожалуйста, если ты знаешь какое-нибудь место, где бы я могла высохнуть, пожалуйста, отнеси меня туда. Может, мы там посидим и отдохнем. К тому же у меня очень сильно болит нога.

Талис ничего не ответил. Он продолжал молча шагать с таким видом, словно собрался унести ее в Китай.

— А, понятно, — пробормотала она. — Ты боишься быть со мной вдвоем. Вот приятный сюрприз! Уж не думала, что я настолько красива, чтобы ты боялся остаться со мной вдвоем наедине. Какой рыцарь из тебя выйдет! Держать свои клятвы ты можешь только до тех пор, пока тебя не испытают. Так-так, теперь все понятно…

Талис развернулся так быстро, что она, чтобы не упасть, вынуждена была вцепиться в его шею со всей силой. Киппу чудом удалось ухватиться за ее талию. Она уже на самом деле дрожала от холода. На Калли ведь ничего не было, кроме тоненького платья и плаща, служившего чисто для декоративных целей. В ином случае она ни за что бы не вышла из дома, так плохо одевшись, но это все для великой цели, твердила она себе, дрожа.

Через несколько минут они были в маленьком укрытии, которое было вкопано в склон холма.

Оказавшись там, Талис аккуратно уложил Калли на лежанку, на которой была насыпана гора свежей сухой соломы, и Кипп, наконец отцепившись от хозяйки, с блаженным видом зарылся в солому. Талис принялся оглядываться вокруг с большим интересом. Даже когда Калли громко застонала, он едва обратил на это внимание. Но вместо этого внимательно рассматривал обстановку убежища.

— Что с тобой случилось? — возмутилась она, с каждой минутой испытывая все возрастающее разочарование. Да почему же это он не обращает внимания на нее?

— Ты только посмотри на это место, — ответил он задумчиво. — Я тут был всего лишь несколько недель назад. Это же был просто сарай. Тут даже двери не было. А теперь и дверь, и новая чистая солома на лежанке…

Вдруг позади него дверь захлопнулась и щелкнула. Он резко замолчал, развернулся и кинулся к выходу. Дверь была заперта снаружи! Он несколько минут ее ощупывал, но не нашел замка внутри.

— Калли, — серьезно произнес он. — Происходит что-то очень странное. На этой двери совершенно новая железная обивка. Железо ничуть не ржавое.

— Ясное дело, этим укрытием кто-то пользуется.

— А почему тогда дверь была открыта, когда мы пришли? От дождя железо ржавеет. И почему сейчас тут никого нет?

— Может быть, те, кто его используют, придут завтра. А кто-то по рассеянности забыл запереть дверь.

— А для чего это место можно использовать? Для сторожки оно слишком мало, для дома тем более. И почему установили дверь в четыре дюйма толщиной на сооружение, у которого гнилая крыша? Крыша же провалится гораздо раньше, чем сломается дверь. А кроме того, вся эта земля принадлежит лорду Джону, и с тех пор, как он ее купил, он использовал ее только для охоты. Тех, кто сюда заходит без разрешения, он велит сечь кнутом.

— Ну да, — ответила Калли, показывая своим тоном, как мало ее интересует то, что он говорит. — Наверное, так и есть. Тут, наверное, какой-нибудь недруг соорудил наблюдательный пост. И, наверняка, следит за тем, что происходит.

— Нет, Калли, ты говоришь полнейшую чепуху. Как может враг прятаться в домике, который запирается снаружи, а не изнутри?! Да он бы…

— Талис! Я понятия не имею, для чего это место! Не знаю, зачем кому-то было нужно возиться и обивать железом эту дверь. И не знаю, зачем на нее повесили новый замок. Лично я…

Талис внимательно посмотрел на нее, склонив голову набок.

— Я тебе не говорил, что замок новый.

— Говорил, конечно. А если и не говорил, то мне отсюда видно.

Талис задумчиво покачал головой.

— Да нет, не похоже, чтобы это было новое. И сама дверь не выглядит новой. Похоже, доски взяли откуда-то из другого места. Калли, на самом деле это выглядит так, что как будто кто-то специально позаботился о том, чтобы дверь выглядела старой на первый взгляд. Основа двери новая, но она была обита старыми досками. Очень интересно. Совершенно не понимаю. Хотел бы я знать…

Калли смотрела на него с таким видом, как будто не знала, что ответить на его рассуждения. Потом она обхватила себя руками за плечи:

— Талис, мне холодно. — Чтобы усилить впечатление, она три раза подряд чихнула. — Ты тут стоишь и говоришь о двери, а я сейчас замерзну до смерти.

Лицо Талиса было очень серьезно.

— Да, знаю, что тебе очень холодно. И я сделаю все, чтобы отсюда выбраться. Даю клятву, что во что бы то ни стало доставлю тебя домой, Калли.

Поджав губы, она сказала:

— Отсюда нельзя выбраться. У этого сооружения с трех сторон стены сложены из камней, а с четвертой стороны — холм. Дверь в четыре дюйма толщиной и обита новым железом. Нет, отсюда тебе не выбраться!

Услышав, что она говорит, Талис повернулся к ней и с удивлением вгляделся в ее лицо, не совсем понимая, что она имеет в виду.

Калли мрачно посмотрела на него:

— Самое лучшее, по-моему — это примириться с происшедшим и провести ночь здесь. Утром кто-нибудь придет сюда и найдет нас.

Талис постоял, подумал, потом отошел еще подальше от нее — настолько далеко, насколько можно было в тесном помещении. Он думал о том, что она говорит. Он думал: Калли еще так невинна! Она все еще думает, что они дети и что они могут спать вместе с той же невинностью, с какой спят дети. Вне всякого сомнения, она воображает, что они зароются в солому, обнявшись, и заснут в мире.

Но стоило ему только посмотреть на нее, и он понял, что, по крайней мере, ему не удается остаться невинным. Плащ

Калли распахнулся, и под ним тонкое платье облепило нежное тело, на котором в последний год появилось так много новых плавных округлостей. Да, вот у нее и появились настоящие женские груди. Неужели они не могли быть поменьше, хотя бы из чувства приличия? Все мужчины Англии будут на нее смотреть, и все будут…

Нет, лучше выбросить эти мысли из головы, приказал он сам себе. Он снова повернулся к двери. У него с собой меч, так что, может быть, можно попробовать как-нибудь отогнуть железную обивку. А может быть, дверь можно прорубить? Или, возможно, в какой-нибудь стене шатается камень…

Услышав какие-то звуки, он повернулся опять к Калли — ее плащ уже лежал на соломе, и, кажется, она распускала завязки платья. Девушка стояла на одной ноге, поджав другую так, что подол поднимался. Ее груди уже вывалились наружу.

— Ты что делаешь? — В его голосе был настоящий страх. Она ответила таким тоном, как будто это и так было каждому ясно:

— Снимаю мокрую, одежду. Я же говорю, я жутко замерзла.

«Логично, — подумал Талис. — Я должен оставаться логичным… Если голова будет думать логично, она останется холодной».

— А как ты собираешься согреться, если ты совсем разденешься?

Она остановилась. Ее руки замерли, держа завязки платья, которое было распущено до талии. «У нее что, под платьем совсем ничего нет?» — подумал он.

Калли искоса посмотрела на него:

— Я как-то не подумала. Я… Можно нам было бы… — И она поморгала ресницами.

С ее стороны это, конечно же, проявление величайшей невинности, подумал Талис, представив себе несколько способов, которыми они могли бы сейчас согреться. Потом он воскликнул:

— Солома! — так радостно, как будто его посетила самая величайшая из всех идей, какие только могут быть. — Заройся в солому. Глубоко-глубоко в солому. Очень глубоко, как в нору. Чем глубже ты в нее зароешься, тем теплее тебе будет.

— А ты? — тихо спросила она. — А ты как же согреешься?

— Я? — Он сделал небрежное движение, показывая, как мало значит для него его собственный комфорт. — Я-то, разумеется, всю ночь будут пытаться отсюда выбраться.

Лицо Калли больше не выглядело так безмятежно-соблазнительно.

— Ты что, Талис! Нельзя же всю ночь не спать! Я же тебе говорю: стены сложены из камня, а дверь…

При этих словах он понял, что она сомневается в его силах… Он должен доказать, что он способен позаботиться о ней. И он докажет ей это во что бы то ни стало. Он даже не рассердился на нее, как сделал бы еще недавно. Просто он знал, что наступило время доказать, что он — взрослый человек, а не ребенок, каким она по-прежнему его считает.

Подойдя к ней, он обнял ее и поцеловал в холодную щеку:

— Послушай меня, любовь моя. Я ведь тебя еще никогда не подводил, правда? И сейчас я тебя тоже не подведу. Я не хочу тебя расстраивать, но, честно говоря, вряд ли сюда кто-то придет утром. Мы с слишком далеко от всех деревень. Мы здесь можем просидеть несколько дней, и никто не придет. Сейчас, пока у меня еще есть силы, я должен сделать все, чтобы выбраться. Ты мне веришь?

Калли, все также полураздетая, прильнула к нему:

— Талис, мой милый, я совсем не хотела сказать, что ты не можешь выбраться отсюда. Уж если кто-нибудь и может, то это ты. Но просто…

— Да? Что «просто»?

— Да ничего, — резко ответила она, отворачиваясь. — Давай иди, возись всю ночь, прошибая дверь и царапая руки о камни. Мне-то что? Мне-то какое дело? Давай иди, совершай свои рыцарские подвиги.

Талис понятия не имел, на что она рассердилась, но в последнее время он очень часто не мог понять; что с Калли происходит. Отодвинувшись от него, она почти что упала, но стоило ему протянуть руку, чтобы ей помочь, как она с силой оттолкнула его. Тогда Талису еще сильнее захотелось выбраться. Он должен вернуть себе ее доверие! Она должна понять, как раньше, смотреть на него глазами, полными веры в то, что он может все. Он решил выбраться любой ценой, даже если это будет стоить ему жизни.

Но по прошествии часа Талис был ничуть не ближе к решению задачи. Калли пыталась привлечь его интерес к чему-нибудь другому или заставить обратить внимание на то, что она делает. Но Талис был так собран и сконцентрирован на своей миссии, что даже не оглядывался. Он, не оглядываясь, знал, что она зарылась в солому по самый подбородок и что она злится на него. Она так злилась, что он явственно ощущал ее злость. Так же явственно он ощущал, что у него вся одежда промокла. Но чем явственнее он ощущал ее гнев, тем сильнее была его решимость выбраться из этой холодной тюрьмы, в которую они попали. Он был готов перенести все что угодно, но скорее умер бы, нежели допустил, чтобы Калли казалось, что он на что-то не способен.

Наконец его внимание привлек ее крик. Резко обернувшись, он увидел, как она вылезает из соломы. Обезьяна, которая все это время спала рядом, с интересом уставилась на нее.

— Блохи! — завизжала она. — Тут блохи!

Талис инстинктивно шагнул к ней, чтобы схватить обнаженную Калли в объятия, когда она выпрыгнет из соломы, как неведомое золотое существо, вынырнувшее из глубины моря.

— Помоги, — плакала она. — Они на моем теле, повсюду. Помоги мне найти их!

Прошло всего лишь несколько секунд, пока Талис ощупывал руками ее восхитительное тело, пытаясь отыскать блох, которые, как она утверждала, сидели повсюду.

Но долго он не мог вынести эту пытку. Бледный, дрожащий, от отпрянул от нее. По его лбу градом катился пот, несмотря на то, что было холодно, а в своей промокшей одежде он совсем замерз. Он отскочил от нее одним прыжком, и как будто он был каким-то неведомым животным чудесной силы, взмахнул своим мечом и со всей мощью обрушил его на крышу. И сразу же прорубил в ней огромную зияющую дыру. Везде посыпалась грязь. Потолок опадал вниз огромными клочьями, так что Калли вынуждена была закрыть лицо руками, чтобы защитить его от грязи, а Кипп протестующе завизжал.

Еще несколько раз рубанув мечом, чтобы расширить дыру в размер своего тела, он подпрыгнул, схватился за стропила, подтянулся и вылез на холодный ливень. Через несколько секунд он уже открывал снаружи дверь. Калли все еще стояла, обнаженная, в соломе по колено. Но он встал к ней спиной, чтобы ее не видеть.

Он произнес твердо и сурово, таким тоном, как будто у нее не было выбора:

— Одевайся, Калли. Мы идем домой.

— Но Талис, — начала она. — Я, наверное, останусь… Я, наверное…

Он по-прежнему стоял к ней спиной.

— Хорошо, тогда я пойду, приведу лошадь и вернусь за тобой.

— Не надо, это же так далеко. Это же так долго… — В ее голосе появились слезы.

— Я бегом.

— Но не можешь же ты пробежать несколько миль! Он воздел руки к небу.

— Калли, — заговорил он проникновенно. — Я могу пробежать тысячу миль. Я мог бы добежать до края земли! Я мог бы… — Но он не договорил Он бросился прочь, торопясь увеличить расстояние между собой и прекрасным обнаженным телом подруги.

Но далеко бежать ему не пришлось. Очень быстро он нашел лошадь Калли, поводья которой запутались в кустах.

Позже, уже когда все трудности были позади и он наконец мог спасти ее, Талиса охватила гордость за то, что он совершил. Но по какой-то неведомой причине Калли на него так злилась, что отказалась с ним разговаривать. Эта ее необъяснимая злость страшно раздражала его. «Когда девчонки — нормальные люди, с которыми можно прекрасно проводить время — превращаются в женщин, они становятся совершенно непереносимыми», — с грустью подумал он.

Всю дорогу обратно в Хедли Холл они ехали в молчании. Калли даже не поблагодарила его.

38

-Чего ты улыбаешься? — спросил Джеймс у Талиса. Они лежали все рядом, бок о бок, Джеймс с одного бока, Филипп с другого. — Надо заметить, в последние несколько недель ты выглядишь чем-то очень и очень довольным.

Поскольку Талис не отвечал, Филипп тоже вступил в разговор, принявшись уговаривать:

— Давай-давай, скажи нам. Мы же твои братья. Талис лежал на спине на песчаном берегу реки, которая бежала неподалеку от Хедли Холла, заложив руки за голову, и мечтательно смотрел в небесную лазурь. Рядом Хью поил из реки свою лошадь. Все утро Талис прилежно тренировался, но братья замечали, что временами его мысли витают так далеко, что он едва может уследить за тем, что делает.

— Говори, — потребовал Джеймс.

Но Талис не зря наслушался историй, которые рассказывала Калли. Он знал, как важно в этом деле заставить слушателей помучиться ожиданием.

— Калли пытается меня соблазнить.

И Филипп, и Джеймс ожидали услышать что-нибудь совсем другое. Но когда услышали именно это, у них в головах быстро завертелись мысли. Они-то всегда сами пытались соблазнить какую-нибудь девушку — из служанок или тех, что работали и жили поблизости, — и тут вдруг Талис утверждает, что женщина сама пытается его склонить к… к… к чему?

— А что она сделала? — прошептал Джеймс в таком ужасном замешательстве, что его голос был едва слышен.

Талис продолжал глядеть в небо, и выражение на его лице становилось все более и более мечтательным.

— Подстроила так, чтобы мы оказались запертыми вдвоем в старом подвале… К тому же приказала навесить новую дверь…

Джеймс переглянулся с Филиппом поверх неподвижно лежащего Талиса и выразительно приподнял брови:

— Ну, разумеется. Это, конечно, очень верно замечено. Если я встречаю подвал с новой дверью, я сразу понимаю: какая-то красавица хочет меня соблазнить. А как ты, брат, также считаешь?

— Ясное дело. Это уж как Божий день понятно. Новая дверь — это значит, женщина хочет.

Талис улыбнулся еще шире:

— Смейтесь-смейтесь, но только это так теперь все время. Днем и ночью! — В его голове одна за другой всплывали картины. Вот они вдвоем в подвале, она раздевается; вот спустя несколько дней, переходя через ручеек такой глубины, что едва мог замочить ей пальцы на ногах, она приподнимает юбки так, что видны почти целиком все ноги; неправдоподобная частота, с которой рвалось у плеч ее платье.

— Да! — счастливо повторил он. — Тут уж никакого Сомнения. Калли меня хочет соблазнить.

— Откуда ты знаешь?

— Сомневаюсь…

— Может, тебе только кажется? — заговорили наперебой оба его брата.

— Стоит мне на нее посмотреть, и тут же она или совсем обнажается, или, по крайней мере, отчасти, — ответил он, перебирая в уме все те средства, что она перепробовала с тех пор, как потерпела неудачу в подвале. Ему, конечно, дико не хотелось признавать, что тогда-то, во время грозы, он этого еще не понял. Но зато с тех пор, хорошо все обдумав, он уверился в этом и сводил Калли с ума своей подчеркнутой наивностью Он мог бы поклясться — чем с более простодушным видом он будет притворяться, что ничего не понимает, тем сильнее она будет стараться добиться своего. — Думаю, мальчики, — заговорил Талис с таким видом, как будто был из них троих самый умудренный, — для достижения своей цели она готова выйти из моря, как в сказке, завернувшись лишь в свои волосы. Ну, а поскольку здесь поблизости нет моря, то на худой конец сойдет и коровий пруд. Это, должно быть, была прекраснейшая картина: обнаженная Калли, завернувшаяся в свои волосы.

Оба слушателя даже не сразу закрыли рты. Первым опомнился Джеймс

— А, понимаю, что ты имеешь в виду. Калли пытается тебя соблазнить, но ты, сильнейший и достойнейший из мужей, сопротивляешься этим ее попыткам.

— Да, — гордо ответил Талис. — Я ее пальцем не коснулся.

— И легко ли тебе далось не коснуться ее пальцем? — поинтересовался Джеймс. Филипп, который тоже начал многое понимать, улыбнулся.

— Я — человек чести! — непреклонно заявил Талис. — И не касаюсь пальцем того, чего не имею права касаться.

— Так вот, значит, почему ты не спишь-то, — наконец заметил Филипп.

— И почему ты каждый раз выходишь из комнаты нашей матушки со слезами на глазах и сжимая кулаки, — добавил Джеймс. — Все понятно.

Талис не хотел, чтобы кто-то подумал, что он не всегда является рыцарем великой силы и доблести.

— Нет, неправда. Меня не пронять этими детскими забавами, но, поскольку она дама, ей следует позволить делать все, что она пожелает. Мне это, конечно, очень нравится и льстит. Но я управляю своими желаниями при помощи воли. Поэтому я ее не коснусь.

— Однако ж ты что-то совсем перестал есть, и у тебя уже ребра скоро будут видны через одежду. Уж не поэтому ли? Поэтому, тут-то все ясно. Талис, братишка, но почему бы тебе не лечь в постель с этой своей возлюбленной Калли, раз и она желает того же? И тогда она будет вынуждена выйти за тебя замуж.

Сколько раз за последние недели, в которые он узнал столько муки и столько счастья, он думал о том же самом, теми же самыми словами? Но клятвы нужно держать любой ценой. Он ответил серьезно и тихо:

— Есть вещи, которые я не имею права никому рассказывать, и вам в том числе.

Первым заговорил Филипп, и в его голосе была горечь:

— Ну, уж кто-кто, а мы-то знаем свою мать… Она отлично разбирается в людях и всегда использует против них их собственные слабости… Талис, от нее нужно защищаться.

Эти слова разозлили Талиса. Неужели они не видят, что их родная мать при смерти? Она с каждым днем становилась все слабее, но все-таки никто из ее детей ни разу не пришел к ней по собственному желанию. Только Талис каждый день бывал у нее. И, хотя ему было стыдно признаваться в этом, но в одном его братья были правы: большей частью он покидал комнату Алиды со слезами на глазах. Каждый день Талис умолял леди Алиду освободить его от клятв, говоря, что он больше не может. Он даже импульсивно, не подумав (он теперь об этом сожалел), рассказал ей о попытке Калли соблазнить его. Талис просил Алиду на коленях, повторяя, что он так любит Калли, что по сравнению с этим деньги и подвиги ничего не значат. И что без нее он не хочет жить, потому что его жизнь не имеет никакого смысла.

Но не мог же Талис рассказать это все Филиппу и Джеймсу. Прежде всего, нужно было всегда выглядеть мужественным, а кроме того, он отказывался верить в то, что они говорили о собственной матери.

— Есть вещи, которые я никому не могу рассказать, — упрямо повторил он. — Нельзя так говорить о матери.

— И потому тебе и не разрешают жениться на Калли? Талису ответить было нечего.

— Ему не позволяют на ней жениться, потому что тогда наша драгоценная матушка будет ревновать, — сказал Филипп. — Она тебя, кажется, здорово полюбила. — В его голосе не было ни зависти, ни ревности, а только облегчение.

— Слава Богу, что не меня, — пробормотал Джеймс. — Когда матушка кого-то любит, она у него душу может забрать в ответ на свое чувство.

Талис не в силах был выслушивать, что они говорят о женщине, которой осталось жить так мало. Но хуже всего было то, что в глубине души он был согласен с ними. Он вскочил и подошел к Хью, который уже поил другую лошадь, поглаживая ее в глубокой задумчивости.

— Любовь — это для женщины все, — помолчав, сказал он.