Лучше всего отчаяние Калли понимал Уилл. Он с улыбкой повторял ей;

— Вы с Талисом по-разному растете. Вот здесь, — он легонько касался ее лба, — здесь ты женщина. Но больше пока нигде. — (Он был слишком вежлив, чтобы при этих словах оглядеть ее тоненькое тельце.) — А Талис наоборот. Он уже выглядит настоящим мужчиной, но думает по-прежнему как ребенок. — Калли печально слушала и молчала. Но Уилл ее подбадривал: — Ничего страшного, так бывает часто. Не бойся. И твое тело в свое время нагонит все, что ему положено, как, впрочем, и голова Талиса.. — Он слегка трепал ее по подбородку: — В один прекрасный день он на тебя посмотрит и прикусит язычок.

Облегченно вздохнув, Калли рассмеялась. Это ее утешило, но ненадолго. Надолго утешить ее не могло ничто. У нее внутри было такое возбуждение, что, казалось, она не в состоянии остановиться ни на секунду. Когда она сидела, ей хотелось встать, когда стояла — хотелось идти, а когда шла — ее так и подмывало побежать. Она не знала куда. Ничто ей не нравилось по-настоящему, ничто ее не удовлетворяло. Иногда ей хотелось усесться, как в детстве, Мег на колени, прислониться к ее груди и поговорить о чем-нибудь, а иногда, напротив, она не могла сдержать раздражения на Мег и вдруг отталкивала ее от себя.

Хуже всего было то, какими глазами она теперь все время смотрела на Талиса. Раньше это был просто Талис, который был с ней все время. Она не могла вообразить ни дня без него. Ей всегда казалось, что они всегда хотят делать одно и то же, в одно и то же время им в голову приходят одни и те же мысли, и они любят ходить в одни и те же места. Иногда, занимаясь чем-нибудь, — например, когда она кормила своих кроликов, — она вдруг слышала в уме, как Талис ее зовет. Она тотчас бросала все и уже через несколько мгновений бежала к нему, где бы он ни был. Ей всегда удавалось его разыскать — и в саду, и на берегу реки, и даже когда он шутки ради прятался, забравшись на дерево.

Но в последние несколько месяцев она уже ничего не могла делать с ним вместе. Калли могла только пожирать его глазами. О, как же он был красив! Она могла, не отрываясь, рассматривать все: как он двигается, как играют мускулы у него под кожей, как вьются у него на голове черные волосы. Иногда, когда она на него так смотрела, ей казалось, что кровь у нее внутри вскипает и мчится по телу. Это было похоже на то, как если бы у нее в теле стало вдруг больше крови, чем там могло поместиться. Талису по-прежнему нравилось гоняться за ней и возиться с ней, как они делали всегда. Но когда он, догнав, хватал ее и начинал кружить в своих сильных руках, у нее вдруг начинало колотиться сердце. Ее это ужасно сердило, и она в гневе отпрыгивала от него. Иногда ей даже становилось страшно, как только он брал ее за руку.

Кажется, в последнее время переменилось вообще все. Даже то, как они спали. Раньше у нее и у Талиса были два матраса, набитые цыплячьим пухом, на полу на чердаке, и так они спали всю жизнь с того самого возраста, когда выросли настолько, чтобы самостоятельно взбираться по лестнице. Они ложились спать, но потом, чуть ли не каждую ночь, Калли со своего матраса перебиралась к Талису. Он спал очень крепко. Его тело всегда было теплым. Ей становилось гораздо уютнее, как только она сворачивалась рядом с ним.

Когда семь лет назад появился Найджел, это сразу же прекратилось. По настоянию сурового педагога, между двумя матрасами была помещена ширма, а свой собственный матрас он разместил рядом с ними, со стороны ног, так чтобы всю ночь иметь возможность не выпускать их из виду.

Появление Найджела вообще изменило очень многое в жизни Уоткинсов. Мег, конечно, была очарована его любезными манерами и прекрасным воспитанием. В его присутствии она все время немного смущалась. Но Уилл обращался с Найджелом так, как будто тот был кем-то вроде змея-искусителя, который в любой момент ни с того ни с сего может превратиться в какого-нибудь демона.

В первый же день, появившись у них, в разговоре с Уиллом и Мег Найджел заявил, что Калли и Талис странные дети. Это не понравилось Уоткинсам. Еще меньше это понравилось узнавшим об этой оценке детям. В деревне сверстники их всегда принимали в свою компанию, хотя в деревне Талис и Калли появлялись обычно только по рыночным дням. Единственное, что казалось странным деревенским детям — это то, что Талис и Калли не брат с сестрой. Их все время называли так, но, как только кто-нибудь вновь делал эту ошибку, Талис тотчас поправлял его, — и Калли всегда делала то же самое.

Когда им было по десять лет, Мег настояла, чтобы Уилл рассказал детям часть правды об истории их рождения. Началось это так. В тот год один процветающий фермер предложил помолвить Талиса со своей единственной дочерью. Он хотел, чтобы Талис уже сейчас перешел жить к ним на ферму и обещал сразу после свадьбы выделить ему половину своего хозяйства. Вторая половина должна была достаться молодым после его смерти. Поскольку вся деревня думала, что Калли и Талис — дети Уоткинсов, все сочли это очень заманчивым предложением. Тогда, если бы эта помолвка состоялась, ферма Уилла могла бы достаться мужу Калли, после того как она выйдет замуж за кого-нибудь из местных парней.

Мысль о том, что детей разлучат, Мег казалась невыносимой. Еще более невыносима для нее была мысль о том, что после этого они покинут ее. Твердо решив, сколько можно не допускать этого, она заявила Уиллу, что тот обязан рассказать детям, что они — не брат и сестра. И что в будущем им предстоит остаться на ферме. В действительности она имела в виду, что им предстоит пожениться, но сказать это невинным детям считалось недопустимым, а ничего ближе к этому она не могла придумать.

Услышав эту новость, Талис просто кивнул, а Калли рассмеялась с облегчением. До сих пор Талису вообще никогда не приходила в голову мысль, что когда-нибудь ему придется на ком-нибудь жениться. Калли-то думала об этом довольно часто, и ее всегда очень беспокоила мысль о том, что ей когда-нибудь придется жить с кем-нибудь, кроме Талиса.

И вот, появившись в их доме, Найджел взялся переустраивать их жизнь. Он заявил, что Калли и Талис — не такие, как все дети. Прежде всего их нужно разделить, потому что неприлично, что мальчик с девочкой так много времени проводят вместе, за одними и теми же занятиями. Сначала он хотел давать уроки одному только Талису, но тут вмешался Уилл. Когда Найджел заметил ему, что девочка не может учиться наравне с мальчиком, Уилл посмеялся над ним и сказал, что он, Найджел, на вид кажется умнее, чем есть, и старше, а на деле, наверное, совсем еще молод. После того как он прозанимался с обоими месяц, Найджел Кабот уже не заикался на тему о том, «чего девочки не могут наравне с мальчиками».

Хотя учить ему пришлось обоих, Найджел не переставал прилагать усилия к тому, чтобы разделить их во всех других отношениях. Его ужасало, что они вместе спят, что они постоянно гоняются друг за другом и возятся вместе.

— О, вы просто не понимаете, к чему это приведет, — многообещающе сказал он. В его тоне было столько загадочности, как будто он в самом деле полагал, что только он один знает, к чему такое может привести, когда двое здоровых молодых людей противоположного пола почти не расстаются.

Высокомерие Найджела Уилла страшно позабавило:

— Да уж, парень, мы-то, деревенские, знать не знаем и ведать не ведаем, что бывает у девочек с мальчиками. Мы тут книг не читаем, так что где уж нам это знать! А ну-ка скажи, что там об этом в книгах-то написано?

Покраснев, Найджел замолчал на какое-то время, но потом снова взялся за свое и стал при каждой удобной возможности разлучать детей. Казалось, он подозревал что-то грешное и неприличное буквально во всем. Уилл однажды заметил ему, что в райском саду не было никакого греха до тех пор, пока Адам и Ева не узнали об этом.

— Тебе, парень, нужно бы им об этом сказать, — насмешливо предложил Уилл. — Расскажи им поподробнее, как это все бывает и что ты об этом думаешь. Они ведь, я думаю, ничего об этом не знают.

А в разговоре с Мег он как-то задумчиво произнес:

— Этот парень, мне кажется, в молодости делал кое-что, чего он сейчас стыдится.

Мег, подумав, встревожилась:

— Он не может причинить им вреда?

Уилл покачал головой:

— Да нет, я думаю. К тому же, в чем-то он, безусловно, прав. Дети-то растут. Думаю, тебе не понравится, если в один прекрасный день нам придется в спешке устраивать скоропалительную свадьбу и уже вскорости качать внуков…

Мег испуганно вздрогнула. При ее религиозном воспитании такие вещи ей казались грехом. С тех пор она при каждом удобном случае стала выгонять детей из дома, что очень забавляло Уилла. Ей казалось, что в доме недопустимые мысли скорее придут им в голову. Впрочем, долгое время никакой опасности не было. Она, как и Уилл, знала, как обстоят дела: что Калли созрела умом, а Талис — телом. Но рано или поздно должно было наступить время, когда эти двое сойдутся по-настоящему.

Но то, что развлекало Мег и Уилла, саму Калли выводило из себя. Она понятия не имела, что чувствует, и потому изводила себя днем и ночью. По ночам Талис шепотом звал ее лечь вместе с ним, потому что ему было холодно. Калли отказывалась. Но единственной причиной этого было то, что он звал ее потому, что ему и правда холодно.

И вот сейчас, стоя под раскидистым деревом, она наблюдала за Талисом и хмурилась своим мыслям. Он все играл тем самым ржавым мечом — а может, и другим, но тоже ржавым, — которым играл, сколько она его помнила. Ему всегда не о чем было поговорить с деревенскими ребятами. Он только и мог что обсуждать с ними каждого всадника, который проезжал по дороге мимо их деревни. Ему было интересно все: как этот человек одет, что говорит, сердится или весел. Его знания о рыцарских законах и самих рыцарях все пополнялись и пополнялись, и он уже знал массу всяческих ненужных вещей. Он то и дело пересказывал различные истории или сплетни о том, как один рыцарь сказал одно, а другой — другое. Он заставлял Найджела рассказывать о рыцарях до тех пор, пока тот не приходил в бешенство.

— Да что это с тобой? — внезапно спросил Талис, яростно рубя воздух над ее головой.

— Не знаю! — ответила она неожиданно капризным тоном. — Что-то такое, сама не пойму что. Нет, правда, мне, все это кажется очень странным. То я чувствую, что злюсь, то — радуюсь без причины, а иногда ни с того ни с сего печалюсь. Не знаю… — Она стояла, облокотившись о дерево, наклонив голову к одному плечу и отвернувшись от Талиса. Теперь она пыталась не смотреть на него.

Талис, кажется, не обратил на ее слова внимания, но его, как и всегда, раздражало, что она не хотела с ним играть. Надо сказать, он все еще ужасно любил это занятие.

Из-за того, что он выглядел таким взрослым, все как-то невольно обращались с ним как со взрослым, и потому, чтобы поддержать это мнение о себе, в деревне ему всегда приходилось притворяться, что он — настоящий мужчина. Он делал вид, что давным-давно знает все, что полагается знать настоящему мужчине. И ни к чему другому не стремится, кроме как быть настоящим мужчиной.

Только с Калли ему не надо было притворяться.

Впрочем, все изменилось. Иногда она вроде была такой, как и раньше, и верила, что она — принцесса, которую похитил дракон, а он, Талис, борется с ним, чтобы спасти ее. Но в последнее время, как только они начинали в это играть, в конце вдруг с ней происходило что-то очень странное. Она каждый раз заявляла, что теперь рыцарю и принцессе нужно пожениться и завести детей. Талиса это весьма смущало — он не понимал, как в это можно играть, и они почти совсем перестали играть в эту игру, впрочем, как и во все остальные.

В настоящий момент он попытался заинтересовать ее тем, что делает. Он сделал выпад, рубанул воздух и вонзил меч в дерево около ее уха.

— Теперь вы моя пленница, принцесса.

Она оттолкнула меч и презрительно произнесла:

— Ты еще такой ребенок.

— Я? — удивился он. Потом насмешливо заявил: — Это не я, а ты ростом не больше ребеночка! — И попытался ее поймать, как делал обычно.

В том, что они понарошку боролись, не было для обоих ничего удивительного. Они играли так всю жизнь. Хотя на людях они, как положено воспитанным детям, вели себя благородно и чинно, не касаясь друг друга и кончиком пальца, но стоило им оказаться вдвоем, как они с удовольствием играли и тискали друг друга. На уроках у Найджела, занимаясь греческим, латынью, астрономией и математикой, они всегда сидели бок о бок, почти прижавшись друг к другу. И даже учитель настолько привык к этому, что скоро перестал обращать внимание.

Но сегодня Капли сердито отвернулась от Талиса. Тот еще никогда не сталкивался с тем, чтобы она избегала касаться его, и, разумеется, вообразил, что она его так дразнит. Он снова попытался ее поймать, и даже когда она стала вырываться, он все еще думал, что она играет.

Когда Талис наконец заметил, что она дерется всерьез и постоянно вырывается из его рук, он сначала подумал, что она чего-то боится. Это ему польстило, потому что ему всегда нравилось представлять себя высоким и сильным, настоящим рыцарем. Он пророкотал самым мужественным тоном, на который только был способен:

— Моя леди, вам нечего бояться рядом со мной. Я защищу вас, что бы вам ни грозило.

И тогда она, саркастически усмехаясь, бросила ему:

— А от тебя кто меня защитит?

— Что? От меня?!

Талис был потрясен этим кощунственным заявлением до глубины души. И она могла подумать, что он способен причинить ей зло? Он?! Рыцарь?! Талис просто не понимал, как такая мысль могла прийти ей в голову. Это она делала всякие ужасные вещи. Однажды она вообще превратила его в посмешище на глазах у всей деревни. Но он даже тогда не тронул ее пальцем.

— Я тебя никогда не трону, — тихо произнес он, а потом отвернулся. Калли и раньше иногда задевала его гордость. Но чтобы настолько?! Предположить даже в мыслях, что он способен обидеть такое крошечное и хрупкое существо, как она? Да вообще как она смеет так о нем думать?!

Калли сразу же поняла, что она не на шутку задела его гордость. Она всегда чувствовала, до каких пределов можно дойти в игре, когда можно поддразнить, а когда — нет. И вот теперь чувство ей подсказало, что она задела самое важное на свете для Талиса — его честь. А она знала: он скорее станет голодать и терпеть жажду, чем сделает то, чего не позволяет делать честь.

Девушка тотчас повернулась к нему и попыталась заглянуть в лицо, но Талис сердито отошел. Она подбежала, схватила его за запястья и крепко сжала. Хотя он и наклонился к ней слегка, ей показалось, что перед ней кусок скалы. Его спина была напряжена, голова высоко поднята, так что он смотрел куда-то вдаль через голову Калли.

— Талис, ой, извини, пожалуйста! Я сказала, не подумав! Ну конечно же, я знаю, что ты меня не тронешь. Извини, Талис, миленький.

Калли почувствовала, как тут же исчезло все ее неутолимое беспокойство, которое ее до сих пор так мучило, и ее чем-то уязвленная гордость. Она все могла стерпеть, кроме одного — чтобы Талис был с ней несчастлив. Это случалось нечасто, но, когда такое случалось, хуже этого нельзя было представить ничего на свете.

Опершись о него, она встала на цыпочки и попыталась поцеловать его, но не смогла дотянуться до его лица.

— Талис, — повторяла она шепотом. — Талис, мой милый, мой дорогой, мой самый хороший, ну не обижайся, ну пожалуйста, ну прости меня.

Он не отвечал. Тогда она вскочила на валявшееся рядом бревно, добиваясь прощения, поцеловала его, обвив руками шею юноши. Потом совсем повисла на руках, оторвав ноги от земли, потому что его тело было таким твердым, что на нем можно было повиснуть, как на стволе дерева.

— Ты меня никогда не обидишь! Я, конечно же, это знаю! Я просто не подумала. Я вообще в последнее время ужасно поглупела — веду себя просто отвратительно, а ты все терпишь. Извини, правда. Я, честное слово, сама не знаю, что со мной.

Попричитав так несколько минут, она отпустила руки и, опустившись на землю, внимательно всмотрелась в его лицо. Он все еще стоял прямо, глядя на нечто, что было расположено очень далеко, и на вид был по-прежнему совершенно неумолим, но она чувствовала: в душе он уже смягчился и больше не сердится. Тогда почему же он не делает того, что делал обычно, переставая сердиться? Обычно он извлекал максимальную выгоду из происшедшего, то есть заставлял ее играть в то, во что хотелось играть ему. Обычно в великого рыцаря, совершающего подвиги и спасающего попавшую в беду беззащитную девушку.

А сейчас он молча стоял, уперевшись руками в бока. Он не отталкивал ее и не требовал, чтобы она прекратила целоваться, как обычно он делал в подобных ситуациях.

Калли опять встала на бревно, крепко обняла Талиса и прижалась к нему. Она смотрела ему в глаза и удивлялась. Неужели у него всегда были такие темные глаза? Неужели всегда эти волосы были такими черными? И всегда такая необычайно смуглая кожа? Ее сердце колотилось у самого горла. Это же был тот самый Талис, которого она знала столько лет, с которым вместе прожила всю жизнь. Она знала его так же, как знала солнце, как знала воздух — но в тот момент ей казалось, что она вообще никогда не знала его, настолько он был прекрасен.

— Ты пропустила одно место, — заметил он. Его голос был ей так же прекрасно знаком, но в этот момент она почувствовала его звучание всей грудью.

— Пропустила? — дрожа всем телом, переспросила она. Она не поняла, что он имеет в виду.

— Ну да. Ты поцеловала еще не все мое лицо, — серьезно объяснил он и даже наклонил голову, чтобы ей было проще дотянуться.

Еще несколько секунд назад ее поцелуи были быстрые и торопливые — это были поцелуи маленькой девочки. Так она целовалась всегда. Впрочем, конечно, такое бывало не очень часто. Однажды Талис, по ее просьбе, убил огромного паука. В другой раз он поколотил здоровенного парня, который ужасно дразнил ее. Вот тогда она и поцеловала Талиса. Еще иногда она целовала его в щечку от радости, когда случалось что-нибудь очень веселое. Единственное, как можно было понять, что о.н вообще замечает, что его поцеловали — он чуть-чуть наклонялся, чтобы она могла достать до его щеки.

Сам он ее никогда не целовал, даже когда она делала ему что-то очень хорошее. Например, однажды днем он прилег полежать под деревом и случайно уснул. Когда он проснулся, был уже вечер, но Уилл не рассердился на него — Калли сделала все, что он был обязан сделать по хозяйству. Талис был, конечно, ей признателен, но заявил, что рыцари не целуют девчонок.

— А кого же, интересно знать, они целуют? — насмешливо осведомилась она. — Своих любимых лошадей, что ли?

Тут неожиданно вмешалась Мег:

— А рыцари целуют своих мамочек, — и подставила Талису щеку для поцелуя. Вежливый Талис, конечно же, поцеловал, а потом, довольный, что в споре последнее слово осталось не за Калли, торжествующе насвистывая, выбежализ дома.

И вот тот же Талис почти что прямо просил Калли поцеловать его. И, о да, она его поцеловала! Ей никогда в жизни еще ничего так не хотелось, как поцеловать Талиса в тот момент. Как будто все в мире пропало, и остались только они вдвоем под этим деревом.

Долгим, медленным поцелуем она прильнула к его подбородку, а потом двинулась вверх, к губам. Он еще чуть-чуть наклонился.

Когда Калли коснулась его губ своими губами, это был уже не быстрый и сильный поцелуй ребенка. Ее губы были нежными, мягкими и немного приоткрылись. Уже много недель самая мысль о губах Талиса страшно увлекала ее. Они были такие полные, такие мягкие на вид, и ей так нравилось, как они быстро двигаются, когда он говорит. Она вообще в последнее время с трудом слушала его, потому что почти все время смотрела, как он говорит. Иногда он даже бывал недоволен, когда замечал, что она не слушает его. Ей было трудно уследить за тем, что он говорит, потому что его губы буквально приковывали к себе все ее внимание.

Когда ее губы коснулись его губ, она услышала, как он вздохнул, и почувствовала, что его тело смягчилось. Его сильные руки крепко подхватили ее. Он обожал демонстрировать свою недавно открытую им силу. И именно в доказательство этого любил поднимать ее, кружить вокруг себя, переворачивать вверх ногами и даже подбрасывать в воздух. Поэтому чувствовать, как Талис обнимает ее, ощущать рядом его тело было для нее не ново. Но сегодня, по сравнению с тем, что было раньше, все было не так. Ей почему-то казалось, что эта сила его большого тела, да, впрочем, и все, что он делает, только что открылось ей.

Она была потрясена, какие у него удивительные прикосновения, она была потрясена тем, как это необыкновенно — чувствовать его губы своими. Из-за своей неопытности, из-за своего благоговения перед Талисом, из-за своего страха перед новыми ощущениями, она испытывала неуверенность и растерянность. Но зато Талис, казалось, не колебался ничуть.

Нет, на секунду все же он отодвинулся от нее, с удивлением, расширившимися глазами посмотрел ей в лицо, а уже потом, с огромной уверенностью положил ей руку на затылок и наклонил ее голову набок (она никогда не могла понять, куда же двое девают носы, когда целуются, но Та-лиса этот вопрос определенно не мучил. Он просто, как всегда, откуда-то знал, как и что делается) и с силой поцеловал ее.

Слава Богу, что он был такой сильный! Потому что под ней колени подогнулись, так что Талису пришлось держать ее всю. Словно бы она растаяла, как масло на солнце. Он же подхватил ее с такой легкостью, как будто вовсе не замечал ее веса.

Калли открыла глаза и тотчас закрыла их опять. Талису как-то удавалось поддерживать ее только одной рукой, а другой откровенно гладить ее ниже спины. Калли чуть не пришла в отчаяние. Она много раз переживала, что у нее нет округлостей спереди, но ей как-то не приходило в голову, что задняя часть ее тела очень округлая, и она не подозревала, что эти округлости вызывают немалый интерес у мальчишек всей деревни. Она не знала, что Талис уже поколотил однажды одного парня, на три года старше их, за то, что тот отпускал непристойные замечания, глядя, как Калли наклоняется над корытом с маринованной репой.

И вот, не переставая целовать ее губы, Талис так ухватил ее ягодицы, что она чуть не упала в обморок. Ей было страшно, ведь ничего подобного с ней никогда не было. Она испытывала почти ужас — но не Талис. Он всегда и везде был первым. В темной пещере, бывало, все жались сзади, а ему даже не приходило в голову задуматься обопасности. Мег всегда говорила: «Храбрый малый!» А когда дошло дело до поцелуев, он оказался еще и малым предприимчивым.

Резко и сильно он просунул ей в рот язык. Калли вздрогнула, отшатнулась от него и смотрела на него глазами, расширившимися от изумления и страха. Если бы он сделал что-то такое несколько месяцев назад, ей показалось бы это отвратительным! А сейчас… она не поняла, но сейчас ей это, кажется, нравилось

Только что они стояли под деревом, а в следующую минуту Талис затащил ее под шатер раскидистых веток и спиной прижал к огромному стволу. Кажется, он стал снимать с нее платье. Калли не понимала, что происходит, потому что не могла думать. Ей казалось, все у нее в голове перемешалось, и не осталось ни одной мысли. Вместо этого ее затопила волна чувств. Она вся была одним сплошным чувством. Она не знала, что ей нужно от Талиса, и понятия не имела, знает ли это он. Но она была полна решимости это выяснить.

Но выяснить, что должно было последовать, ей оказалось не суждено.

Внезапно вокруг них возникла какая-то непонятная оглушительная какофония звуков. Скакали всадники на лошадях, кричали какие-то мужчины, клацало и лязгало оружие. Невозможно было понять, что произошло.

Услышав это, Талис замер и прислушался. Калли же не обратила никакого внимания. Люди или лошади, в броне или без брони — это ее не интересовало. Ей было глубоко безразлично все, кроме Талиса.

Но только не Талису. Он отодвинулся от нее. Его рука все еще лежала на ее обнаженном бедре, которое он крепко прижимал к своим коленям. Но он уже явно об этом не думал. Прислушиваясь, он наклонил голову набок.

Калли нетерпеливо попыталась притянуть его лицо обратно к своему. Ведь под этим деревом они в полной безопасности. Никто их тут не найдет, чем бы они ни занимались.

— Что-то случилось, — пробормотал Талис.

— Да, — выдохнула она, имея в виду нечто совсем другое.

В течение нескольких минут вся ее жизнь переменилась. В ее голове царил хаос. Незнакомые доселе чувства охватили все ее трепещущее тело. Такого еще никогда не было! Более того — она даже не предполагала, что такое бывает.

Но для Талиса как будто то, что происходило между ними, больше не представляло никакого интереса. Равнодушно выпустив ее ногу, он вскочил и бегом кинулся к дому, в том направлении, куда проследовали кричащие всадники. Калли, обомлев, позволила себе задержаться ровно настолько, чтобы коротко и энергично выругаться. А потом кинулась вслед.

«Как же такое может быть?» — думала она. Неужели то, что произошло между ними, настолько мало значит для него, что он мог бросить ее в такую минуту?

Неожиданно ее пронзила ужасная мысль: неужели что-то случилось с Мег и Уиллом? Это так потрясло ее, что она и сама уже ни о чем другом не могла думать. До нее, однако, не дошло, что это было бы ужасно только для нее и Талиса, но несчастье, происшедшее с двумя крестьянами у рыцарей и всадников, разумеется, ничуть не вызовет тревоги.

Она мчалась, подобрав юбки, пытаясь, насколько это было возможно, не отставать от Талиса.