Наконец, пройдя через большую залу, Николас ввел ее в сравнительно маленькую комнатку с протечками по всему потолку. Широкие доски пола казались совсем прогнившими и потому опасными. Она остановилась на пороге, а Николас печально огляделся по сторонам.

— Когда-то это были покои моего брата, и всего лишь пару недель тому назад я находился в них, — тихо произнес он и повел плечами, как бы прогоняя от себя тягостные воспоминания. Шагая по подгнившим половицам, он приблизился к панели стены и нажал на нее — решительно ничего не произошло!

— Должно быть, замок проржавел, — сказал он, — а может, кто-то наглухо запечатал вход!

И, будто, как показалось Дуглесс, придя в страшную ярость, он принялся кулаками обеих рук отчаянно колотить по панели.

Не зная, что предпринять, Дуглесс кинулась к нему и, обхватив его руками, стала гладить по волосам.

— Ш-ш-ш, — шептала она ему, словно младенцу. Он прильнул к ней и обнял с такой силой, что у нее перехватило дыхание:

— Я хотел, чтобы меня вспоминали благодаря моей учености! — сказал он ей куда-то в шею, и в голосе его слышались слезы. — Я монахов посылал на поиск и переписку сотен томов книг! Я начал строить Торнвик! И еще я!.. Все теперь кончено!

— Тихо, да тише же!! — успокаивала его Дуглесс, обнимая за широкие плечи.

Он отстранился от нее и повернулся спиной, но Дуглесс заметила, что он украдкой вытирает слезы.

— А они… они помнят лишь эти мгновения с Арабеллой на столе! — обиженно воскликнул он.

Он снова повернулся к ней, и лицо его было искажено гневом.

— Но если б я остался жить!.. — продолжал он. — О, если б только я остался в живых, я бы все-все изменил! Я должен, обязан выяснить, что именно стало известно матери, какие сведения могли бы, по ее мнению, смыть пятна с моего имени и спасти меня от казни! И я должен вернуться назад!

Дуглесс заглянула ему в лицо и поняла, что сейчас он говорит правду. Она и сама испытывала подобные же чувства в отношении своего семейства, и ей вовсе не хотелось, чтобы о ней вспоминали лишь в связи с ее идиотскими выходками, но не помнили о ее добрых делах — например, о том, как прошлым летом она добровольно вызвалась работать с детьми, не умевшими читать. Она тогда по три дня в неделю торчала в центре с этими детьми, которые в большинстве своем знали так мало человеческой доброты!

— Мы все выясним! — мягко сказала она. — Если эти сведения сохранились до сегодняшнего дня, мы их отыщем, а заполучив информацию, сумеем отправить вас обратно, я в этом не сомневаюсь!

— А вы знаете, как это сделать? — спросил он.

— Нет, не знаю, но не исключено, что все получится само собой, как только выяснится, зачем именно вас сюда отправили!

Он все хмурил брови, но затем угрюмое выражение его лица сменилось улыбкой.

— Так значит, теперь вы не будете больше говорить мне, что я лгу? — спросил он.

— Надеюсь, что нет: никто ведь на свете не сумел бы сыграть это с такой же достоверностью, как вы, — ответила она: ей как-то не очень хотелось обдумывать свои слова. Разумеется, мужчина, живший в шестнадцатом столетии, ну никак не мог бы переместиться на несколько веков во времени — и все же, все же…

— Посмотрите-ка, — воскликнула она, показывая на панель, но которой он только что молотил кулаками: в стене обнаружилась дверца, приоткрывшаяся примерно на дюйм.

Николас потянул за дверцу, открывая ее пошире.

— Мой отец в свое время рассказал об этом тайнике моему брату, а Кит всего за неделю до своей смерти показал его мне. Я же никому о нем не говорил.

Дуглесс увидела, как, просунув руку в образовавшуюся щель, он извлекает из-за дверцы какие-то пожелтевшие, ломкие по виду листки бумаги, свернутые рулоном.

На лице его появилось выражение некоторого испуга.

— Подумать только: всего-то несколько дней минуло, как я спрятал их здесь! — воскликнул он.

Взяв у него из рук рулон, Дуглесс слегка отвернула край. Каждый лист был исписан сплошь — сверху донизу и от левого края до правого, без всяких полей. Почерк она была не в состоянии разобрать.

— А вы сможете это прочитать? — спросила она.

— Полагаю, что смогу, ибо это написал я сам! — отозвался Николас, заглядывая в глубину потайного шкафчика. — А вот и оно — ваше сокровище! — воскликнул он и вручил Дуглесс небольшую белую, но уже пожелтевшую, шкатулочку, сплошь покрытую резьбой, изображавшей фигуры людей и животных.

— Неужто это — слоновая кость? — удивленно спросила она, принимая шкатулку. Вещи такого рода Дуглесс, разумеется, видела в музеях, но никогда еще не держала в руках. — До чего красивая! Это и впрямь чудесное сокровище! — воскликнула она.

— Да нет, — засмеялся Николас, — сокровище-то внутри! Впрочем, не торопитесь! — распорядился он, когда Дуглесс сделала попытку открыть шкатулку. — Дело в том, что я должен перекусить! — С этими словами он забрал у нее шкатулку и сунул ее в купленную им для Дуглесс дорожную сумку.

— Как?! — вскричала Дуглесс. — Вы хотите, чтобы я ждала, пока вы наконец насытитесь, и только потом заглянула в шкатулку?! — Она не верила собственным ушам!

Николас расхохотался.

— Как приятно видеть, что женская натура за четыре столетия ничуть не изменилась! — весело сказал он.

— Не заходите слишком уж далеко! — смерила его Дуглесс уничтожающим взглядом. — Надеюсь, вы не забыли, что ваш обратный билет на поезд — у меня!

Выражение его лица тотчас изменилось и стало кротким. Он взглянул на нее из-под ресниц так, что сердце у Дуглесс заколотилось. Николас шагнул к ней, и она невольно отступила в сторону.

— Ну, — спросил он, понижая голос, — вы разве не слышали, что ни одна из женщин не могла устоять передо мной?!

Дуглесс оказалась припертой к стенке, и сердце ее отчаянно, до звона в ушах, забилось, когда он пристально сверху вниз воззрился на нее. Он взял ее за подбородок и немного приподнял ей голову. Неужто он вознамерился поцеловать меня? — подумала Дуглесс, испытывая и гнев, и желание одновременно. Она непроизвольно прикрыла глаза.

— Очевидно, мне придется прокладывать себе путь назад в гостиницу, действуя как соблазнитель! — произнес Николас уже совсем другим тоном, и Дуглесс догадалась, что он просто дразнит ее.

Глаза ее вспыхнули, и она гордо выпрямилась — в тот самый миг, когда он слегка потрепал ее по подбородку, примерно так, как мог бы сделать это ее отец или же некий самодовольный босс из частной фирмы, который стал бы трепать свою сопливую секретутку!

— Впрочем, женщины сейчас совсем не те, что были в мое время! — проговорил он, захлопывая потайную дверцу. — Ибо нынче век этого самого… женского…

— Равноправия, — подсказала Дуглесс. — Да, век женской эмансипации! — пояснила она, думая в эту минуту о леди Арабелле на том самом столе!

Вновь пристально поглядев на нее, он сказал:

— Ну, разумеется, на такую женщину, как вы, мои чары не распространяются! И вы ведь говорили, кажется, что любите…

— Роберта? Да, я его люблю! — воскликнула Дуглесс. — И возможно, когда я вернусь в Штаты, у нас все еще наладится! Или, получив мое сообщение о браслете, он приедет за мной! — гордо сказала Дуглесс. Да, она намерена помнить Роберта! В сравнении с этим мужчиной Роберт кажется таким надежным, — подумала она.

— А, ну да… — пробурчал Николас, направляясь к выходу.

— И что же вы хотите сказать этим вашим «ну да»? — раздраженно спросила она.

— Да ничего, просто «ну да» — и все! — отозвался он. Но она, став у него на дороге, потребовала:

— Если вы хотели что-то сказать, то договаривайте!

— Ну, если Роберт и вернется, то не из-за женщины, которую якобы любит, а из-за украшения, да?

— Конечно же, он вернется ради меня! — выкрикнула Дуглесс. — А браслет… Дело попросту в том, что эта Глория дрянь, и она наврала ему, а Роберт, разумеется, ей поверил! И кончайте смотреть на меня такими глазами! Роберт — превосходный человек! По крайней мере, его будут помнить по его делам, которые он совершал на операционном столе, а не на… — Тут она прервала свой страстный монолог, увидев выражение лица Николаса.

Он просто отодвинул ее с дороги и пошел дальше.

— Николас, простите меня! — воскликнула она, бегом устремляясь за ним. — Я вовсе не хотела сказать такого! Я просто была зла, вот и все! И не вы виноваты в том, что о вас говорят в связи с Арабеллой, в этом — наша вина! Да! Слишком много телевидения! И слишком много журналов типа «Нэшнэл инкуайерер»! И слишком много настроенности на сенсацию! Ой, да постойте же, Колин, ну, пожалуйста, постойте! — Она остановилась и как бы застыла на месте: неужто и он бросит ее и уйдет?!

Она так и стояла, поникнув головой, и не сразу услышала, что он вернулся. Дружески обняв ее за плечи, он спросил:

— А что, мороженое у них тут продается? Его вопрос рассмешил Дуглесс, он же снова приподнял ей голову за подбородок и смахнул с ее щеки слезинку.

— У вас что, опять глаза от лука защипало, да? Она только и смогла помотать головой, опасаясь, что голос ее выдаст.

— В таком случае, пошли! — сказал он. — И если только память мне не изменяет, там, в шкатулке, должна находиться жемчужина — такой же величины, как мой большой палец!

— Это правда? — спросила она. — А что в ней еще? — Она совершенно искренне позабыла о шкатулке!

— Нет, сперва выпьем чаю, — ответил он. — Чаю со «сконами»! И еще закажем мороженого! А после этого я вам покажу, что в шкатулке!

Они вышли из неотреставрированной части замка, прошли мимо очередной группы экскурсантов и покинули территорию через калитку с надписью «Вход», что стоявшим возле нее гидам, разумеется, не очень-то понравилось!

В кафе Николас взял все хлопоты на себя. Дуглесс уселась за столик и ждала, пока он завершит свои переговоры с хозяйкой за прилавком. Николас, видимо, требовал чего-то, а женщина в ответ отрицательно качала головой, но у Дуглесс крепло подозрение, что Николас получит-таки все, чего желает!

Через несколько минут он вернулся к столику и предложил ей куда-то пройти с ним. Выйдя из кафе, они спустились по каменной лестнице в парк, прошли по нему и наконец остановились в полутени под тисовым деревом, с ярко-красными плодами, похожими на ягоды. Обернувшись, Дуглесс увидела, что за ними следуют та самая женщина из кафе и мужчина, а в руках у них два огромных подноса, уставленные чайниками, приборами для чаепития, а также тарелочками со всевозможными кондитерскими изделиями и крохотными сандвичами без корок. Однако любимых Николасом «сконов» на подносах не было.

Не обращая на эту пару внимания, Николас ожидал лишь, когда они расстелят на земле покрывало и расставят на нем все для чаепития.

— Здесь был мой главный парк, — произнес он, сопровождая свои слова жестом, и голос его был тих и печален. — Здесь же находилась и одна могила, — добавил он.

Служители из кафе удалились, и Николас, подав Дуглесс руку, помог ей сесть на покрывало. Она налила ему чашку чая, добавив молока, и, передавая тарелку со множеством всяческих закусок, спросила:

— Ну что, теперь-то можно?!

— Теперь — можно! — улыбаясь, ответил он.

Порывшись в сумке, Дуглесс вытащила из нее старинной работы, хрупкую на вид шкатулочку из слоновой кости и, затаив дыхание, открыла крышку.

На самом верху в шкатулке лежали два необыкновенной красоты перстня — один с изумрудом, а другой с рубином. Камни были вправлены в изысканнейший золотой орнамент с драконами и змеями. Продолжая улыбаться, Николас надел перстни — они смотрелись на его пальцах великолепно!

На дне шкатулки лежало что-то еще, завернутое в старый и уже ветхий бархат. Осторожно вынув бархатный сверточек, Дуглесс не торопясь развернула его.

На ладони у нее лежала брошь овальной формы, с золотыми фигурками, изображавшими… Она вопросительно поглядела на Николаса:

— А чем это они тут заняты?

— О, это — мучения святой Варвары, — пояснил он таким тоном, как если б она была совсем уж дурочкой.

Дуглесс к тому моменту и сама уже поняла, что на броши изображено что-то в этом роде, потому что золотой мужчина там, похоже, намеревался отрезать голову золотой же женщине! Фигурки окружал абстрактный рисунок по эмали, декорированный по краям крохотными жемчужинами и бриллиантами. К цепочке, свисавшей с нижнего края броши, была прикреплена жемчужина действительно величиною с палец взрослого мужчины! Поверхность жемчужины в соответствии со вкусами эпохи «барокко» была вся в трещинках, даже можно сказать, в разломах, но сияния ее не смогли умерить даже долгие прошедшие годы!

— Какое чудо! — прошептала Дуглесс.

— Она ваша! — отозвался Николас.

Желание обладать брошью волною прокатилось по Дуглесс, и пальцы ее непроизвольно сомкнулись на драгоценности, но она все-таки заявила:

— Нет, я не могу!

— Да ну, — засмеялся Николас, — это типично женское жеманство! Возьмите, вы можете оставить ее себе!

— Нет-нет, я не могу: она слишком дорогая! — запротестовала Дуглесс. — Такие дорогие украшения могут находиться только в музее! Она должна…

Взяв у нее с ладони брошь, Николас приколол ее Дуглесс на блузку, чуть пониже воротничка.

Достав из сумочки косметичку и вынув из нее зеркальце, Дуглесс оглядела себя с брошью, а заодно бросила взгляд и на свою физиономию.

— Мне нужно пройти в дамскую комнату, — заявила она и вскочила с покрывала. Николас при этом громко расхохотался.

Оказавшись одна в дамской комнате, Дуглесс долго любовалась брошью, прервав это занятие лишь после того, как туда вошел еще кто-то. Прежде чем вернуться к Николасу, она заскочила в магазин сувениров и все же взглянула на открытки. Ей потребовалась всего-то минута, чтобы увидеть то, чего Николасу так не хотелось позволить ей рассмотреть: в самом низу пачки находились открытки с изображением той самой печально знаменитой леди Арабеллы! Одну из них Дуглесс купила.

Расплачиваясь, она спросила у кассирши, нет ли в продаже каких-либо книг о Николасе Стэффорде.

Снисходительно улыбнувшись, та ответила:

— Все молодые леди интересуются им. Обычно у нас в продаже есть открытки с его портретом, но на данный момент они уже кончились.

— А нет ли каких-либо книг о нем? Быть может, о каких-то его успехах… ну… не только у женщин?

— Не думаю, что он преуспел хоть в чем-нибудь, разве что собрал войско, организовав мятеж против королевы, за что и был приговорен к смертной казни! Не успей он умереть, ему бы уж точно оттяпали голову! Этот молодой человек, милочка, был порядочным мерзавцем!

Забирая купленную открытку, Дуглесс пошла было к выходу, потом обернулась и спросила:

— А что случилось с матерью лорда Николаса после его кончины?

— С леди Маргарет? — просияв улыбкой, переспросила кассирша. — Да, точно, была такая леди! Дайте-ка вспомнить! Кажется, она снова вышла замуж. Как же звали ее нового мужа? Ах да, вспомнила! Хэарвуд. Лорд Ричард Хэарвуд.

— А вы, случайно, не знаете, не оставила ли она после себя каких-нибудь мемуаров?

— Ой, нет, милочка! Об этом я не имею ни малейшего представления!

— Все документы, относящиеся к семейству Стэффорд, хранятся в Гошок-холле, — неожиданно раздался чей-то голос из-за двери. Это была та самая экскурсовод, которой они с Николасом в столь грубой форме помешали давать пояснения экскурсантам!

— А где этот Гошок-холл? — спросила, испытывая некоторую неловкость, Дуглесс.

— Это неподалеку от деревушки Торнвик, — ответила дама-гид.

— Торнвик! — воскликнула Дуглесс и чуть не завопила от радости, но вовремя спохватилась. От всего сердца поблагодарив женщину, она выскочила из магазина и помчалась через парк к Николасу, возлежавшему на покрывале, — он попивал чаек и приканчивал последние сандвичи.

— Ваша мать вышла замуж за Ричарда — как бишь его? да, за Хэарвуда, — задыхаясь, выкрикнула она. — А все документы в этом, ну, как его?.. — Она никак не могла вспомнить названия!

— В Гошок-холле? — подсказал он.

— Да-да, именно там! Это рядом с Торнвиком! Отвернувшись от нее, он переспросил:

— Неужели моя мать вышла за Хэарвуда?!

Глядя ему вслед, Дуглесс думала: о чем он сейчас размышляет? Если он был обвинен в измене и умер, то, быть может, его мать, впав в бедность, просто была вынуждена выйти замуж за какого-нибудь деспота, способного пробудить лишь чувство презрения? Неужели и впрямь его старая и потому хрупкого здоровья мать была принуждена терпеть рядом с собою какого-то мужика, который, конечно же, обращался с нею как со своей собственностью?!

Николас задрожал, и Дуглесс, положив руку ему на плечо, сказала:

— Полно, Николас! В этом нет вашей вины! Вы ведь к тому времени уже умерли и ничем не могли ей помочь! Ох, ну что я-то такое несу? — подумала при этом она. В эту минуту Николас обернулся к ней, и она увидела, что он… смеется!

— Что ж, мне следовало бы знать, что уж она-то сумеет подняться! — воскликнул он, — Стало быть. Дики Хэарвуд! — повторил он и зашелся в приступе смеха — да так, что никак остановиться не мог!

— Расскажите же и мне! — потребовала Дуглесс.

— Ну, Дики Хэарвуд — этакое важно ступающее лысое чучело… — начал он.

Не понимая, что он хочет этим сказать, Дуглесс насупилась.

— Просто богатая задница, сударыня! — пояснил Николас. — Да, богатая такая задница! Очень и очень богатая! — И, вновь ложась на спину, он с улыбкой произнес:

— Что ж, приятно узнать, что мать не оказалась тою, кто увозит все свое достояние в одном-единственном сундучке!

Продолжая улыбаться, он налил и подал Дуглесс чашку чая, а когда она приняла ее, схватил валявшийся на одеяле небольшой конверт, принесенный ею из магазина, намереваясь заглянуть внутрь него.

— Нет, погодите… — начала было она, но Николас уже рассматривал открытку с изображением леди Арабеллы.

Затем, уставясь на Дуглесс этаким пристальным и всепонимающим взглядом — ей, право же, хотелось вылить этот чай ему на голову! — насмешливо спросил:

— А что, у них и открытки со столом есть в продаже, да?!

— Я совершенно не понимаю, что вы, собственно, этим хотите сказать? — надменно и не глядя на него отозвалась Дуглесс. — Эта открытка принесет пользу нашему с вами расследованию: возможно, она поможет… — начала она и запнулась, так как никак не могла придумать, выяснению чего именно могла бы помочь открытка с изображением той, которая стала матерью незаконнорожденного ребенка Николаса!

А он лишь насмешливо фыркнул на все ее объяснения!

Немного погодя он спросил:

— А что, если мы заночуем в этом городишке? А завтра поутру я бы купил себе «Армана и Рэйфа».

Дуглесс не сразу сообразила, что именно имеется в виду, но затем вспомнила об американских журналах, которые он просматривал.

— Должно быть, вы хотите сказать: «Джорджио Армани и Ральф Лорен», верно? Вы что-то такое от них хотели бы приобрести, да?

— Ну да, да! — откликнулся он. — Верно: костюмы в стиле вашего времени. Я ведь возвращаюсь в Торнвик и тоже не желаю быть наследником с одним-единственным сундучком!

Доедая маленький сандвич, Дуглесс подумала: пока не найдется Роберт, а вместе с ним и мои туалеты, мне тоже придется купить для себя еще кое-что из одежды.

Она взглянула на Николаса, закинувшего руки за голову. Стало быть, завтра утром они отправятся по магазинам, а весь следующий день, видимо, проведут в Торнвике, пытаясь понять, кто же именно оклеветал его перед королевой!

А сегодня ночью… — подумала она. — Да, сегодня ночью им опять предстоит ночевать в общем номере гостиницы!