Монтгомери - Рыцарь

— Сюда кто-то идет, — сказал он, — а вы слишком хороши, чтобы я мог позволить кому-нибудь еще разглядывать вас жадными глазами. Ваша красота принадлежит мне одному!

Похоже, эта его реплика укротила ее, и она принялась застегивать свою одежду.

— Мне еще не доводилось встречать мужчину, который был бы большим джентльменом, чем вы! — воскликнула она. — Тогда, стало быть, до вечера?

— Да, до вечера! — откликнулся Николас, уходя.

Почти все охотники прибыли на «рэнджроверах», но были и лошади — примерно полдюжины, — привязанные возле машин. Выбрав лучшую, Николас помчался к дому. Перескакивая через ступеньки, он взбежал вверх по лестнице и настежь распахнул дверь в свою спальню.

Дуглесс даже как-то не успела и удивиться, когда Николас внезапно возник на пороге.

Какое-то время он молча стоял и смотрел на нее: все в ней — и выражение лица, и поза, — все говорило ему о том, как сильно она хочет его! Это было едва ли не самым трудным испытанием во всей его жизни, но Николас все-таки отвернулся от нее: он не смеет, он не должен касаться ее! Если только он коснется… Да, если только он прикоснется к ней, то вряд ли пожелает возвращаться в свое время!

— Ну, и чего же вы от меня хотите? — несколько резко спросил он.

— Чего хочу от вас?! — сердито переспросила она. Она все же заметила, прежде чем он успел отвернуться, какое у него выражение лица, — Похоже, кто-то еще хотел вас, но только не я!

При этих словах Николас глянул в зеркало на дверце платяного шкафа и обнаружил, что рубашка на нем застегнута не правильно.

— Ружья были отменные! — сообщил он, поправляя застежку на сорочке. — С такими ружьями мы бы и испанцев смогли победить!

— Англия и так всех покоряет, не прибегая к современному оружию! — отозвалась Дуглесс. — В следующий раз вы, вероятно, пожелаете прихватить с собою в вашу эпоху и наши бомбы! Так что, стало быть, это ружья расстегнули вашу сорочку, да?

Он посмотрел на ее отражение в зеркале и ответил:

— Ваши глаза, воспламененные ревностью, только становятся ярче!

Дуглесс тотчас же перестала сердиться.

— Вот ловелас! — воскликнула она. — Да вам хоть когда-нибудь приходило в голову, что вы уже во второй раз выставляете себя на посмешище?! Ведь все историки смаковали подробности о вас и Арабелле, так нет же — опять за свое!

— Ей известно нечто такое, чего я не знаю! — ответил он.

— Ну разумеется! Пари держать готова, что так и есть! — пробормотала себе под нос Дуглесс. — И, уж весьма вероятно, она более опытна, чем вы!

Слегка потрепав ее по подбородку, Николас сказал:

— В этом-то я не сомневаюсь! А уж не запах ли пищи я чую? Я очень проголодался!

— Я дала слово, что приготовлю вам ленч по-американски, — с улыбкой проговорила Дуглесс. — Ладно, пошли искать миссис Андерсон!

На кухню они вошли, держась за руки. Охотники увезли с собой приготовленный заранее ленч в корзинках, так что на кухне ничего не варилось, лишь на задней конфорке подрумянивался пудинг.

С разрешения миссис Андерсон Дуглесс принялась за работу: поставила вариться картошку и яйца, потом собралась печь пирог, но передумала и решила вместо пирога приготовить вкусное шоколадное печенье с начинкой из ореха пекан. Николас уселся за большой рабочий стол и занялся экспериментами с пластиковыми завертками для продуктов и алюминиевой фольгой, а также без конца открывал и закрывал пластиковые баночки. Потом он очистил и нарезал яйца и картошку, мелко порезал лук.

— А Летиции вы тоже помогали готовить? — спросила она.

Николас только рассмеялся в ответ.

Когда наконец все было готово, Дуглесс подмела в кухне — в этом ей Николас помогать отказался наотрез — и упаковала еду в большую корзинку, поставив туда и термос с лимонадом. Николас, идя за нею, вынес эту корзинку в небольшой, окруженный со всех сторон стенами садик, и они, усевшись под низами, принялись за еду.

Она рассказала ему обо всем, что вычитала за сегодняшнее утро в дневнике и, пока он расправлялся с пятым куском цыпленка, спросила его о Летиции.

— Вы ведь даже ни разу и не упомянули о ней, — пояснила она. — Вы рассказывали мне о вашей матери, о брате, который погиб. Вы даже рассказали как-то о вашей любимой лошади, но вот о вашей супруге вы и словом не обмолвились!

— Так вы хотели бы, чтобы я стал рассказывать вам про нее? — спросил он почти угрожающим тоном.

— Она что, такая же красивая, как Арабелла, да? Николас погрузился в размышления: Летиция, казалось, была столь далеко от него, куда дальше, чем какие-нибудь четыре сотни лет! Арабелла, конечно, дура, никто из мужчин и минуты не смог бы с нею поговорить, но она — женщина страстная! А Летиция страстностью не обладает вовсе, но зато рассудительна, — во всяком случае, настолько, чтобы безошибочно определять, как именно ей лучше всего поступить!

— Нет, она не похожа на Арабеллу, — ответил он.

— А на меня она похожа? — продолжала расспросы Дуглесс. Николас поглядел на нее и представил себе, как Летиция стала бы что-то готовить!

— Нет, и на вас она не похожа! А что это у вас такое? — спросил в свою очередь он.

— Это — нарезанные помидоры, — рассеянно ответила она и хотела было задать Николасу еще несколько вопросов, но он перебил ее:

— А тот мужчина, который вас бросил, — вы ведь еще недавно говорили, что любите его. Почему же?

Дуглесс немедленно захотелось встать в оборонительную позу и уверять, что из Роберта мог бы получиться совершенно потрясающий супруг, но плечи ее отчего-то сами собой поникли, и она сказала:

— Это все — эго! Да, только мое сверхпреувеличенное представление о собственной значимости! Роберт рассказывал мне, что мать была холодна с ним, так же, как и его первая жена. Ну вот, я и вообразила, что могу дать всю ту любовь, которой ему всегда так недоставало! Я только и делала, что давала, отдавала всю себя ему, и старалась исполнять все, что он хотел, но…

Дуглесс помолчала, устремив взор в небеса, потом договорила:

— Как мне представляется теперь, я все мечтала о том, что у в один прекрасный день он поступит в духе всех этих мужчин из кинофильмов и, повернувшись ко мне, скажет: «Ты — самая лучшая женщина на свете! И ты даешь мне все, о чем я мечтал!» Но Роберт этого не сделал. Напротив, он постоянно повторял: «Ты ничего не можешь мне дать!» Я же, поверьте, очень старалась все ему отдавать, но…

— И что же? — тихо спросил Николас. Пытаясь улыбнуться, Дуглесс ответила:

— В итоге он презентовал дочери браслет с бриллиантами, а меня осчастливил половиной оплаты по счетам!

Она отвернулась от Николаса, но вдруг увидела, что он протягивает ей кольцо. Когда он убедился в том, что теперь никто из мужчин не носит подобных перстней, он тоже перестал надевать свои массивные, с большими камнями кольца. И вот — кольцо с изумрудом размером, наверное, с пляжную гальку!

— Что это? Зачем?!

— Имей я доступ к своим сокровищам, я осыпал бы вас дождем из драгоценных камней!

Она улыбнулась и сказала, прижимая руку к сердцу:

— Но вы ведь и так уже подарили мне брошь! — Она носила его брошь приколотой внутри бюстгальтера, потому что опасалась, как бы ее явная древность и уникальность ручной работы не вызвали ненужных вопросов. — Вы и так уже надарили мне слишком много всего! Вы и наряды мне покупали, и… Вы были так добры ко мне! — И, с тою же улыбкою на устах, она заключила:

— Знаете, Николас, эти последние несколько суток, с тех пор как мы повстречались, были счастливейшими днями в моей жизни! И я надеюсь, что вы никогда не вернетесь к себе!

Она произнесла это и тут же зажала рот рукой.

— Ой, я не это хотела сказать! Ну, конечно же, вы обязаны вернуться! Вы должны вернуться к вашей красавице жене! Вы должны… должны родить наследников, которые могли бы распоряжаться после вас всеми вашими великолепными владениями — и вам уже не пришлось бы отдавать их в королевскую казну! Но осознали ли вы то, что, когда доктор Нолман сообщит вам, кто вас предал, вы уже войдете в состояние возвращения?! В тот же самый миг: стоит Ли произнести имя — и вы исчезнете! Пуф — и все, вас больше нет тут! Или что-нибудь в этом же роде!

Николас, шаривший в корзинке, прервал свое занятие.

— Завтра утром я буду это точно знать! — воскликнул он. — Неважно, пожелает ли он мне это сказать или нет, я все равно все поутру выясню!

— Так стало быть, завтра утром? — переспросила Дуглесс и поглядела на него так, как если б хотела навеки сохранить в памяти его облик. Она осмотрела все его тело: и обтянутые тканью рубашки широкие плечи, и плоский живот, и мускулистые ноги. «А ноги у меня красивые», — произнес он когда-то, и она вспомнила, как он выглядел, обернутый лишь полотенцем.

— Николас, — прошептала она, наклоняясь к нему.

— А что это такое? — неожиданно спросил он, поднимая тарелку с пирожными к самым их лицам.

— Это — «картошки» с шоколадом, — ответила она раздраженно, чувствуя себя полной дурой. Кого же, спрашивается, она дурачит?! Ну, пусть он и поцеловал ее несколько раз, но ведь это после того, как она сама кинулась ему на шею! И, несмотря на это, проведя утро с Арабеллой, он возвращается от нее с расстегнутой сорочкой!

— Не бойтесь, съедобно! — буркнула она. Да, похоже, единственное, чем она может ублажить его, так это едой или пластиковыми упаковками! А ей так хотелось коснуться его, так хотелось — даже кончики пальцев у нее заныли! Но он, видимо, вовсе не испытывает к ней подобных чувств!

— Я думаю, будет лучше, если мы пойдем в дом, — скучным голосом сказала она. — Скоро вернется Арабелла и потребует вас, — Она хотела встать, но Николас схватил ее за руку.

— Скорее я провел бы час в вашем обществе, чем целую жизнь возле Арабеллы! — воскликнул он.

У Дуглесс запершило в горле, и она не решилась посмотреть ему в лицо: непонятно, правду ли он говорит или просто старается утешить ее?

— Спойте мне что-нибудь, пока я буду есть эти пирожные! — попросил он.

— Я не умею петь, да и песен не знаю. Может, историю какую-нибудь рассказать? — откликнулась она.

— Ум-м-м! — только и сумел выдавить из себя он, ибо рот его был набит шоколадом.

Дуглесс, понимая, что существует огромный выбор новых для него историй, составляющих привычную часть нашей культуры, но о которых он ничегошеньки не знает, стала рассказывать Николасу про доктора Джекила и мистера Хайда.

— Да, — прокомментировал он, — мой кузен — точно такой же! — К этому времени он уже успел расправиться с целой тарелкой «картошек», а потом, к удивлению Дуглесс, улегся, положив голову ей на колени.

— Если вы и впредь намерены объедаться так, как вы только что это проделали, то, весьма вероятно, здорово растолстеете! — заметила она.

— Так вы меня толстым считаете, да? — спросил он, поднимая на нее глаза — сердце Дуглесс при этом буквально запрыгало у нее в груди. Похоже, он прекрасно понимает, какое воздействие оказывает на нее, да еще и подсмеивается над ней, поскольку на него ее присутствие, видимо, никак не влияет! Какой-то интерес к ней у него возникает лишь тогда, когда. рядом с нею появляется какой-нибудь другой мужчина!

— Закройте глаза и будьте паинькой! — скомандовала она и принялась рассказывать ему одну историю за другой, одновременно гладя его по волосам — густым и мягким и лежащим такой красивой волной!

Солнце уже почти зашло, когда Николас открыл глаза и посмотрел на нее долгим взглядом.

— Нам надо идти! — тихо сказал он.

— Да, — ответила она тоже тихо. — Сегодня вечером я попробую узнать у Ли, кто же вас оклеветал.

Он переменил позу и теперь стоял перед ней на коленях, а руку положил ей на щеку. Дуглесс подумала, что он опять хочет поцеловать ее, и у нее перехватило дыхание.

— Когда я вернусь к себе, я стану думать о вас! — произнес он.

— А я — о вас! — откликнулась она, кладя свою ладонь поверх его ладони.

Но он отнял свою руку и, взяв лежавшее на крышке корзинки кольцо с изумрудом, вложил его в ее ладонь, согнув над ним пальцы.

— Нет, Николас, — сказала она, — этого я принять не могу. Вы и так уже дали мне очень много!

Он пристально смотрел ей прямо в глаза, и была в его взгляде какая-то прощальная грусть.

— Я бы отдал куда больше, если б… — начал он и замолчал.

— Если б что? — требовательно спросила она.

— Если б только мне можно было бы взять вас с собой!

У Дуглесс внезапно перехватило дыхание.

Николас же мысленно выругал себя: не следовало ему этого говорить! Не надо было обнадеживать ее! Он не хотел делать ей больно, но одно лишь воспоминание о том, что придется с ней расстаться, причиняло ему невыносимые страдания. Совсем скоро он узнает обо всем, что ему следовало узнать, ну, а потом, как ему хорошо известно, придется возвращаться! Еще одна ночь! — подумал он. — Да, самое большее — у него в запасе всего лишь одна ночь с нею! Возможно, сегодня вечером он ляжет с нею в постель, и последнюю их ночь пни проведут, сливаясь в экстазе любовных ласк! Да нет же! — признался он себе, глядя в ее глаза, буквально погружаясь в них. — Нет, так поступить с нею он не может! Не может он допустить, чтобы, покинутая им, она осталась бы тут и рыдала еще сильнее, чем тогда, когда они впервые увидели друг друга! Будь все проклято, но не может он поступить иначе! Что же, придется, видно, возвращаться к своей холодной супруге или к пустым бабенкам, вроде Арабеллы?! В таком случае лучше уж покинуть Дуглесс, не дотрагиваясь до нее!

— Ну, да, — ухмыляясь, вдруг заявил он, — да, взять вас с собой, чтобы вы мне там готовили!

— Готовила?! — как-то глупо переспросила Дуглесс. — Да с чего бы это?! Готовить для вас, для совершенно несносного, не .тающего цены страданию, пустого…

— И заносчивого петуха, наверное? — подсказал он.

— Именно! Прекрасное определение! Вы и есть заносчивый петух! И если вам взбрело в голову, будто я отправилась бы с вами, назад, в эпоху, когда еще не было ни водопровода, ни врачей, а зубодеры вырывали зубы вместе с челюстью, а я Сил при этом стала всего-навсего готовить вам, то…

Тут он наклонился к ней и, зарываясь лицом ей в волосы и облизывая мочку ее ушка, прошептал:

— И я позволил бы вам навещать меня в постели! Оттолкнув его, Дуглесс возмущенно принялась объяснять ему, сколь велико его тщеславие, но лексикон ее внезапно переменился. Ладно, она тоже способна выдать ему!

— Ну, хорошо, я это сделаю! Да, я отправлюсь с вами и стану для вас готовить, а воскресные дни мы будем проводить имеете, валяясь в постели! А еще лучше — на столах! Какой-нибудь стол, надеюсь, там найдется?!

При этих словах от лица Николаса, казалось, отхлынула вся кровь, и, резко отвернувшись от нее, он принялся запихивать в корзинку остатки их пиршества. Ему даже в мыслях было страшно представить ее в их времени! Да если бы она стала его любовницей, Летиция, наверное, изрубила бы ее в мелкие кусочки!

— Ну, Николас! — воскликнула Дуглесс. — Ну я же просто дразнила вас! — Он все так же не глядел на нее. — Хорошо, если вас это осчастливит, я приму от вас кольцо!

Он перестал запихивать вещи в корзинку и, глядя ей в глаза, сказал:

— Вы попросту не ведаете, что говорите! Не следует желать того, чего быть не должно! Когда перед появлением здесь я в последний раз находился дома, мне грозила казнь от меча палача. Так что, если б я сейчас вернулся и вы тоже прибыли со мной, вам пришлось бы остаться одной! А моя эпоха вовсе не похожа на вашу, и одиноким женщинам там не слишком хорошо! Если бы я не смог там заботиться о вас, то…

Кладя ладонь ему на руку, она перебила его:

— Право же, я только поддразнивала вас! Я вовсе не намерена возвращаться с вами: у меня ведь нет тайн, которые следовало бы раскрыть! Это вы явились к нам с целью найти что-то такое — вы помните об этом, да?!

— Вы правы! — воскликнул он и, быстро поднеся ее руку к губам, поцеловал кончики пальцев. Затем он вскочил, и Дуглесс стало ясно, что корзинку для еды он так и оставит там, где она находится: должно быть, он засовывал в нее всякие вещи лишь потому, что был чем-то очень взволнован! Но что же такое произошло, что так возбудило его?!

Они отправились к дому, при этом она с корзинкой в руках тащилась за ним следом, и никто из них не произносил ни слова.

Глава 10

Когда они через кухню вернулись в дом, Николас, слегка кивнув ей, отправился сразу к себе. Дуглесс же, скорее заинтригованная его взволнованностью, чем какими-либо иными эмоциями, тоже прошла в свою комнату. На кровати она обнаружила большую коробку с наклейкой от компании по скоростной доставке посылок и почты. Дуглесс буквально набросилась на эту коробку, расшвыривая по всему полу тесьму от коробки и клочья оберточной бумаги.

Внутри коробки лежали два великолепных вечерних платья, сшитых на заказ для ее матери.

— Ой, спасибо тебе, спасибо, Элизабет! — воскликнула она, задыхаясь и прижимая к себе один из нарядов. Быть может, хоть сегодня вечером Николас заметит и еще кого-нибудь, кроме статной красотки Арабеллы!

Когда Дуглесс вошла в гостиную, в которой семейство Хэарвуд устраивало коктейль-парти, она тотчас поняла, что не зря потратила два с половиной часа на приведение себя в порядок. Ли, собиравшийся что-то выпить, так и застыл, не донеся бокал до рта, а леди Арабелла, кажется, впервые уставилась на кого-то еще, кроме Николаса. И даже лорд Хэарвуд перестал говорить о ружьях, собаках и своих розах. Что же до Николаса, то его реакция, по мнению Дуглесс, решительно стоила затраченных ею усилий: сначала, когда он увидел ее, глаза его вспыхнули и запылали еще ярче, стоило ему приблизиться к ней, но потом он остановился и нахмурил брови, Белое выходное платье матери было сшито из целого куска льнущей к телу ткани. По фасону предполагался только один длинный рукав, а вторая рука и плечо оставались обнаженными. Платье было расшито мелким бисером, который при движениях подчеркивал линии тела. На запястье обнаженной руки красовался принадлежавший Глории браслетик с бриллиантами.

— Добрый вечер, — произнесла Дуглесс.

— Бог ты мой! — откликнулся Ли, оглядывая ее с головы до пяток. — Бог мой!

Подарив ему почти королевскую улыбку, Дуглесс спросила:

— А что тут пьют? Не могли бы вы налить мне джина с тоником?

Ли послушно, будто школьник, кинулся исполнять ее просьбу.

Прямо-таки поразительно, как могут преобразить женщину тряпки! — подумала Дуглесс. Еще вчера вечером ей хотелось в присутствии Арабеллы спрятаться куда-нибудь под стол, но сегодня красное вечернее платье Арабеллы с глубоким вырезом казалось уже дурно сшитым и безвкусным!

— Что это вы вытворяете? — спросил, наклоняясь к ней, Николас.

— Я что-то не могу взять в толк, о чем это вы? — невинно подняла она глаза на него, жмурясь от яркого света.

— Да вы же выставили себя напоказ! — ошеломленно воскликнул он.

— Но куда в меньшей степени, чем ваша Арабелла! — парировала она, но потом, улыбаясь, спросила:

— Так вам нравится это платье? Я велела сестре срочно переправить его мне.

Еще более, чем обычно, расправляя спину, Николас осведомился:

— Так после ужина вы намерены отправиться на свидание с этим врачом, да?!

— Ну, разумеется, — тихо ответила она. — Не забывайте, что именно вы просили меня выяснить, что ему известно!

— Николас! — позвала его в этот момент Арабелла. — Пора идти ужинать!

— Но вы не должны надевать это платье! — продолжил Николас, обращаясь к Дуглесс.

— С вашего разрешения, позвольте уж надевать то, что нравится мне! — отозвалась Дуглесс. — А вы лучше идите-ка на свое место, а то Арабелла в ярости уже колотит по ножкам стола!

— Вы… — начал было он.

— Вот ваш напиток, — перебил его появившийся Ли, вручая Дуглесс бокал. — Добрый вечер, лорд Стэффорд, — приветствовал он Николаса.

Ужин оказался в своем роде замечательным опытом для Дуглесс. Николас просто не в силах был отвести от нее взор — к немалому раздражению прекрасной леди Арабеллы! Ли же столь близко наклонялся к Дуглесс, что рукав его пиджака побывал в ее суповой тарелке.

После ужина все прошли в гостиную, и там, как бы инсценируя отрывок из какого-нибудь романа Джейн Остин, Николас запел, сам аккомпанируя себе на фортепиано. Голос у него был низкий и богатый модуляциями, и Дуглесс он сразу очаровал. Николас предложил Дуглесс петь с ним дуэтом, но она отказалась, так как знала, что не обладает певческим даром. Присев на маленький стульчик, она с завистью слушала дуэт Арабеллы и Николаса, видела, как склоняются друг к другу их головы и сливаются их голоса.

В десять вечера, извинившись, Дуглесс пошла к себе: у нее не было ни малейшего намерения проводить остаток вечера наедине с Ли в его комнате. Она решила, что тайна предательства Николаса подождет своего раскрытия до следующего дня.

К полуночи Дуглесс окончательно поняла, что заснуть ей не удастся. Перед нею все стояла сцена дуэта Николаса с Арабеллой, и без конца вспоминался день, когда он вернулся после охоты и сорочка у него оказалась расстегнутой. Дуглесс вылезла из постели, накинула халат, распушила волосы и направилась через весь огромный дом к комнате Николаса. Из-под его двери свет не просачивался, зато за дверью Арабеллы он горел, и оттуда доносился звон бокалов и слышался ее соблазняюще-зазывной смех.

Дуглесс недолго размышляла над тем, что делает. Она разок стукнула в дверь и, практически одновременно, повернула дверную ручку и вошла в спальню Арабеллы.

— Привет! — проговорила Дуглесс. — Я просто хочу спросить, нет ли у вас взаймы булавки. Я, кажется, порвала бретельку, и бретельку очень важную, если только вы понимаете, что я имею в виду!

Николас развалился на кровати Арабеллы, сорочка его опять была расстегнута и выехала из брюк. На Арабелле же был просвечивающий пеньюар черного цвета, не очень-то прикрывавший большую часть ее тела, но даже в тех немногих местах, где присутствовала ткань, она была совершенно прозрачной.

— Вы… вы… — Арабелла даже дар речи потеряла от негодования.

— А, лорд Стэффорд! Привет! Я что, чему-то тут помешала, да?! — спросила Дуглесс. Николас оторопел.

— Вы посмотрите-ка! — воскликнула Дуглесс. — Здесь и телевизор марки «Бэнг энд Олафсон»! Я еще такого не видела! Право, мне так хотелось бы посмотреть последние известия, надеюсь, вы ничего не имеете против? А вот и пульт дистанционного управления! — И, усаживаясь на край постели, она включила огромный цветной телевизор и принялась рыскать по разным каналам. Николас у нее за спиной живо уселся — она это почувствовала!

— Фильм! — прошептал он.

— Не-а, всего-навсего — телевизор! — отозвалась она. И, передавая ему ручку дистанционного управления, стала объяснять:

— Вот это — «включение», а это — «выключение», видите? Вот этим регулируется громкость, а этой лимбой переключаются каналы. Ой, поглядите-ка только! Это же — старый фильм о временах королевы Елизаветы! — С этими словами она выключила телевизор, положила панель управления на постель возле Николаса и, зевнув, заявила:

— Да, я, впрочем, вспомнила, что у меня и у самой есть булавки! Но в любом случае большое спасибо, леди Арабелла! Надеюсь, я не слишком вам помешала?!

После этого Дуглесс пришлось стрелой мчаться к двери, потому что Арабелла, растопырив пальцы с длинными, похожими на когти ногтями, готова была уже кинуться на нее. Едва Дуглесс успела выскочить за дверь, как та с силой захлопнулась за ней. В коридоре Дуглесс некоторое время прислушивалась к тому, что происходит в комнате. Очень скоро она с удовлетворением услыхала характерные звуки — по телевизору показывали вестерн, — а потом Арабелла завопила:

— Да выключите же вы его! — Дуглесс на это улыбнулась, прошествовала к себе в комнату, и в эту ночь у нее более не было ни малейших проблем со сном!

Утром во время завтрака она встретилась с Ли.

— Знаете, — сказал он, — а я вчера вечером подумал, что вы, быть может, зайдете ко мне. Я собирался почитать вам некоторые письма!

— Вы хотели рассказать мне, кто предал Николаса Стэффорда?

— Хм-м! — только и промычал в ответ Ли, и поэтому сразу после завтрака она потащилась следом за ним в его комнату. Интересно, если он назовет ей имя того клеветника, Николас в ту же минуту вернется в свой шестнадцатый век, что ли?! — думала она.

Однако уже очень скоро она поняла, что побудить Ли что-либо сообщить ей будет немалой проблемой.

— Я вот все старался вспомнить, — говорил между тем Ли. — Скажите-ка, а ваш батюшка не входит в совет попечителей Йельского университета? Быть может, ему было бы интересно ознакомиться с моими находками?

— Ну, конечно же, я с радостью извещу его об этом. Но с особым удовольствием я поведала бы ему о том, кто же все-таки оклеветал лорда Стэффорда!

Подойдя к ней вплотную. Ли сказал:

— Ну, ежели бы вы только согласились сделать небольшой звоночек ему, я, пожалуй, рассказал бы вам об этом!

— Дело в том, — откликнулась она, — что в данный момент мой отец пребывает в дебрях горных лесов Мэна и дозвониться до него нет никакой возможности.

— Ах вот как, — произнес тогда Ли, отворачиваясь от нее, — что ж, тогда, насколько я понимаю, я не могу вам этого сообщить.

— Шантажист вы несчастный! — вскипела Дуглесс, совершенно забывая о последствиях. — Вы тут развлекаетесь, беспокоясь лишь о собственной карьере, а для меня имя этого предателя может означать спасение человеческой жизни!

— Да возможно ли, чтобы от каких-то документов шестнадцатого столетия зависела чья-то жизнь?! — воскликнул Ли с изумлением, вновь поворачиваясь к ней лицом.

Не очень соображая, что и в каких пределах можно объяснить ему, Дуглесс сказала:

— Ладно, я переговорю с отцом. Сегодня же напишу ему. И дам прочесть письмо. Как только отец вернется в город, он его тотчас же получит.

Ли, однако, продолжал глядеть на нее хмуро:

— Скажите, а с чего это вам так нужна эта фамилия? Что-то тут, во всем этом деле, не так! Во всяком случае, хотелось бы понять, кто он, этот лорд Стэффорд? И отношения ваши не очень-то похожи на отношения патрона и секретарши — скорее уж, они смахивают на…

В этот самый момент дверь распахнулась, и в комнату ворвался Николас. На нем была одежда времен королевы Елизаветы: ноги обтягивали плотные чулки, и благодаря этому каждый мускул на них воспринимался отчетливо, а его доспехи из золота и серебра сверкали в лучах солнца. В руке у Николаса была обнаженная шпага, острие которой он тотчас и направил на Ли.

— Да что же это такое?! — возмущенно выкрикнул Ли и отвел от себя шпагу рукой, но, когда острие разрезало ему ладонь, стал хватать ртом воздух.

Николас продолжал подступать к нему, и кончик его смертельно опасного оружия был теперь уже у самого горла Ли.

— Дуглесс, зовите на помощь! — вскричал Ли, отскакивая назад. — Он явно спятил!

Ли был прижат спиною к стене, и Николас вопросил:

— Так кто же оклеветал меня перед королевой?

— Оклеветал вас?! — переспросил Ли. — Нет, вы точно не в себе! Дуглесс, приведите же сюда кого-нибудь, пока этот маньяк не совершил чего-то такого, о чем мы оба потом пожалеем!

— Назовите имя! — требовал Николас, приближая острие вплотную к горлу Ли.

— Ну, хорошо, хорошо! — выкрикнул Ли, задыхаясь. — Этого человека звали…

— Постойте! — вскричала тут Дуглесс и посмотрела на Николаса. — Если только он произнесет имя, вы, возможно, тотчас исчезнете! О, Николас, неужто я уже больше никогда не увижу вас?!

Николас, не отводя шпагу от горла Ли, протянул вторую руку к Дуглесс, и она кинулась к нему и прильнула к его устам, прежде чем соприкоснулись их тела. Она целовала его со всею страстью, со всем долго подавлявшимся желанием! Зарывшись пальцами в волосы Николаса, она прижала к себе его голову. И хотя Дуглесс считала, что он вовсе ее не желает, но страсть, исходившая от Николаса, — она чувствовала ее! — как бы побудила ее оторвать ноги от пола и воспарить — и вот он уже подхватил ее одной рукой!

Он спохватился первым и выдохнул:

— Уходите!

Глаза Дуглесс застлала пелена слез, но она поклясться была готова, что и у Николаса глаза наполнились слезами!

— Уйдите! — вновь повторил он. — Отойдите же от меня! Ослабев и не имея сил противиться ему, Дуглесс покорно шагнула в сторону и встала, пристально глядя на Николаса. Неужели ей не доведется вновь увидеть его, прижаться к нему, услышать, как он смеется, неужели никогда?..

— Имя! — повторил между тем Николас, ни на секунду не отводя при этом взора от Дуглесс. Раз уж ему приходится покидать этот мир, хотелось бы, чтобы последним, что он видит здесь, была она!

Ли, совершенно потрясенный всем происходящим, заговорил:

— Этого человека звали…

Дальнейшее произошло как-то мгновенно: Дуглесс, не в состоянии и думать о том, что Николас вот-вот покинет ее, вновь кинулась к нему — если уж ему суждено уйти, она тоже уйдет вместе с ним!

— …Роберт Сидни, — договорил Ли в тот самый момент, когда Николас с Дуглесс рухнули на пол у самых его ног. Поглядев на них сверху вниз, он пробормотал:

— Да вы оба ненормальные! — а затем, переступив через них, выскочил из комнаты.

Прижавшись лицом к стальным с серебряной окантовкой доспехам Николаса, Дуглесс плотно смежила веки.

Николас первым пришел в себя и, в изумлении поглядев на нее, воскликнул:

— Мы стоим на месте!

— И где же мы? — отозвалась Дуглесс. — А на дворе что: автомашины или телеги, запряженные ослами?

Усмехнувшись, Николас обхватил ладонями ее лицо и, осторожно приподняв ее голову, ответил:

— Мы остались в вашем веке. Я же сказал, что вам нужно держаться чего-то одного!

— Да, но я… гм… я… — отклоняясь от него и садясь, забормотала Дуглесс. — Я просто подумала, что было бы совершенно замечательно, если б удалось увидеть Англию эпохи Елизаветы, так сказать, «из первых рук»! Знаете, я бы потом даже книжку могла бы написать и постаралась бы в ней ответить на все, о чем люди и впрямь желали бы узнать. Ну, например, о том, была ли Елизавета лысой? И были ли люди в ту пору счастливы? И что…

Тут Николас тоже сел и, закрыв ей рот самым нежным поцелуем, сказал: