Пролог

Николас пытался сосредоточиться на письме к матери. Это письмо, вероятно, было самым важным документом, который он когда-либо писал. От него зависело все: его честь, земли, будущее семьи — его жизнь.

В то время как он писал, неожиданно в ушах его зазвучал женский голос, сначала тихий, но постепенно становившийся все громче. Женщина рыдала, но эти рыдания были вызваны не болью или горем, а чем-то иным.

Он вновь попытался сосредоточить внимание на письме, но не смог. Эта женщина нуждалась в чем-то, но он не мог понять, в чем именно. В комфорте? В утешении?

Нет, — подумал он, — она нуждается в надежде: эти слезы и рыдания говорят о безысходности горя, а если сейчас он не закончит письмо и не отдаст его ожидающему гонцу, то собственная его жизнь может оказаться лишенной надежды!

Он написал еще две строчки, но вновь остановился. Рыдания усилились и, казалось, заполнили всю комнату.

— Сударыня, — прошептал он, — дайте мне покой! Я жизнь бы отдал, чтобы помочь вам, но моя жизнь заложена!

Он вновь взял перо и стал писать, зажав свободной рукой ухо и пытаясь заглушить умоляющий голос женщины.

Глава 1

Дуглесс Монтгомери сидела на заднем сиденье машины, Роберт и его пухлая тринадцатилетняя дочь Глория — на переднем. Как обычно, Глория что-то жевала. Дуглесс изменила положение своих стройных ног, пытаясь усесться поудобнее среди багажа Глории. Он состоял из шести больших одинаковых чемоданов с вещами, и, поскольку они не поместились в багажнике взятой напрокат машины, их взгромоздили на заднее сиденье к Дуглесс.

— Папочка, — захныкала Глория, как больной капризный ребенок, — она царапает эти красивые чемоданы, которые ты мне купил!

Дуглесс сжала кулаки так, что ногти впились в ладони. Она. Никогда ее не называют по имени, просто Она!

Роберт через плечо глянул на Дуглесс, на ее едва различимую за вещами голову с рыжеватыми волосами.

— Право, я полагаю, ты могла бы быть и поаккуратнее!

— Я ничего не царапала, ясно? Я и так с трудом умещаюсь на заднем сиденье. Тут для меня не очень-то много места! Роберт устало вздохнул.

— Дуглесс, а тебе обязательно надо жаловаться по любому поводу? Ты просто не можешь не испортить нам каникулы!

Проглотив обиду, Дуглесс помассировала живот. Он снова болел. Она не осмеливалась попросить Роберта остановиться и добыть что-либо, чтобы запить «либракс», помогающий снять спазм и успокоить боль. Она посмотрела поверх чемоданов и увидела, что Глория самодовольно ухмыляется в зеркало для макияжа, прикрепленное к солнцезащитному козырьку.

Отвернувшись, Дуглесс попыталась сосредоточиться на красотах сельского ландшафта Англии. Перед ними проносились зеленые поля, старые изгороди из камней, коровы и еще коровы, живописные маленькие домики, величественные особняки и… И Глория, — подумала она, — Глория повсюду! Роберт между тем продолжал нудить:

— Она всего лишь ребенок, а папочка ее бросал! Так приласкай ее! Право же, она славный ребенок!

«Славный ребенок!» Да у тринадцатилетней Глории на лице было больше грима, чем у Дуглесс в ее двадцать шесть! Она ведь целые часы проводит в ванной комнате гостиницы, занимаясь макияжем! Эта Глория сидит на переднем сиденье машины! «Она всего лишь ребенок, и это ее первое путешествие в Англию!»

Дуглесс же, как предполагалось, должна была следить за маршрутом по дорожной карте и обращать внимание на указатели. А то, что она с трудом может разглядеть что-либо за башкой Глории, похоже, никого не волнует!

Дуглесс попыталась сосредоточиться взглядом на окрестностях. Роберт говорил, что Дуглесс ревнует его к Глории, что она не желает делить его с кем-нибудь еще, но если бы она просто взяла да и расслабилась, они могли бы быть очень даже счастливы втроем. Вторая семья для девочки, потерявшей так много! Дуглесс пыталась полюбить Глорию. За год, в течение которого она и Роберт жили вместе, она возила Глорию по магазинам и потратила на нее больше денег, чем позволяла ей потратить на саму себя крохотная зарплата учительницы начальной школы.

Многие ночи Дуглесс проводила в квартире Роберта в обществе Глории, а он в это время ездил по вечеринкам с коктейлями и ужинами! «Для вас обеих, девочки, представляется подходящий случай поближе узнать друг друга!»

Иногда Дуглесс думала, что это срабатывает, потому что, пока они были дома одни, между нею и Глорией устанавливались дружеские, можно даже сказать, сердечные отношения. Но в ту самую минуту, когда на пороге появлялся Роберт, Глория превращалась в скулящее, лживое существо! Она садилась на колени к Роберту — и это при ее-то пяти футах двух дюймах роста и ста сорока фунтах веса! — и скулила по поводу того, что она, мол, была такой гадкой! На первых порах Дуглесс опровергала обвинения Глории, утверждая, что любит детей и именно по этой причине и выбрала поприще преподавателя в школе, и, разумеется, она там работает не ради денег!

Но Роберт всегда верил только Глории. Он говорил, что Глория невинное дитя и не способна на предательство, в котором Дуглесс обвиняет несчастную малышку. Он говорил, что просто не в состоянии понять, как это взрослый человек, то есть Дуглесс, может иметь что-то против маленькой девочки!

В ходе этих поучений Роберта Дуглесс буквально разрывалась между чувствами вины и ярости. Она управлялась с целым классом детей, обожавших ее, однако же Глория, похоже, ее ненавидит! Испытывала ли Дуглесс ревность? Не давала ли она повода как-нибудь подсознательно этому ребенку понять, что она не хочет делить Роберта с нею? Всякий раз, когда мысли Дуглесс сворачивали на эту колею, она принималась давать самой себе клятвы в том, что попытается предпринять больше усилий, чтобы побудить Глорию полюбить себя! Кончалось же это обычно тем, что Дуглесс ехала куда-нибудь в магазин и покупала Глории очередной дорогой подарок.

Конечно, Дуглесс знала про себя, что ее нередко охватывал гнев. А разве Роберт не мог бы хоть раз — всего один раз! — принять сторону ее, Дуглесс?!

Разве не мог он сделать что-то и сказать своей Глории, что комфорт Дуглесс важнее, чем эти ее чертовы чемоданы?! Или же сообщить Глории, что у Дуглесс есть имя и что о ней не следует говорить в третьем лице: она или ее?! Но до сих пор, похоже, Роберту не приходило в голову, что можно как-нибудь проявить солидарность и с ней, с Дуглесс!

Однако Дуглесс не отваживалась злить Роберта. Если бы она рассердила его, то, конечно, не получила бы то, чего столь сильно желала: предложения выйти за него замуж!

Замужество было тем, чего Дуглесс хотела больше всего в жизни. Она никогда не предавалась амбициозным мечтаниям, как это делали ее старшие сестры. Ей просто хотелось иметь хороший дом, мужа и детей. Возможно, когда-нибудь она будет писать книги для детей, но ни малейшего желания пробиваться вверх по служебной лестнице она не имеет!

Она потратила восемнадцать месяцев собственной жизни на Роберта, и он ведь был такой идеальной кандидатурой на роль мужа! Высок, красив, хорошо одет и к тому же — превосходный хирург-ортопед! Роберт был аккуратен, всегда вешал на плечики свою одежду, не волочился за женщинами, вовремя возвращался домой. На него можно было положиться, от него можно было зависеть, он внушал доверие — и он так сильно нуждался в ней!

В детстве Роберт был не слишком-то любимым сыном, он говорил Дуглесс, что ее нежное благородное сердце — именно то, что он искал всю свою жизнь.

Его первая жена, с которой он развелся четыре года тому назад, была холодной как рыба женщиной, неспособной любить. Он говорил, что хочет «постоянных отношений» с Дуглесс — и она поняла, что это должно означать «брак», — но вначале он хотел узнать, как именно они могли бы быть «связаны» друг с другом. В конце концов, в тот первый раз женитьба только нанесла ему сильный ущерб! Другими словами, он хотел, чтобы они стали жить вместе.

Вот так Дуглесс и переехала в его большой роскошный дом и сделала все, что было в ее силах, чтобы доказать Роберту, что она столь же нежна и добра, сколь холодны были его мать и первая жена.

Если не считать того, что приходилось иметь дело с Глорией, жизнь с Робертом была замечательной. Он был энергичным мужчиной, они ездили на танцы, гуляли, катались на велосипедах, много развлекались и часто бывали на вечеринках.

Роберт настолько превосходил по своим данным всех прочих мужчин, с которыми до него встречалась Дуглесс, что она прощала ему некоторые маленькие странности, чаще всего касающиеся денег. Когда они отправлялись к бакалейщику, он неизменно «забывал» свою чековую книжку. У окошка театральной кассы или при предъявлении им счета в ресторане вдруг обнаруживал, что позабыл бумажник дома. Если же Дуглесс начинала возмущаться, он обычно заводил разговор об эпохе эмансипации женщин и о том, что женщины теперь воюют за то, чтобы самим оплачивать свои расходы. После этого он обычно нежно целовал ее и вез куда-нибудь в дорогой ресторан ужинать — и в этом случае сам платил.

Дуглесс знала, что она в состоянии выдержать столь незначительные недостатки Роберта, как, скажем, скаредность, но вот Глория нередко доводила ее просто до исступления!

По словам Роберта, это толстое, дурно воспитанное, лживое и отвратительное существо было просто земным совершенством, а поскольку Дуглесс оказалась неспособной воспринять ее в качестве таковой, Роберт начал смотреть на Дуглесс как на врага! И теперь Роберт с Глорией неизменно играли в одной команде, а она, Дуглесс, в другой!

Вот и сейчас сидевшая на переднем сиденье Глория предложила отцу конфетку из коробки, что стояла у нее на коленях. Похоже, никому из них и в голову не пришло вспомнить о Дуглесс!

Уставившись в окно, Дуглесс стиснула зубы. Возможно, : именно эти размышления о Глории и о деньгах будят в ней столь сильный гнев! А может, то, что она сердилась из-за денег, для Глории тоже было очевидным?!

Когда Дуглесс начала встречаться с Робертом, они часами рассказывали друг другу о своих мечтах и обсуждали возможности своей поездки в Англию. Будучи еще ребенком, она довольно часто путешествовала с родителями по Англии, но вот уже многие годы не ездила туда. Когда она и Роберт в Прошлом сентябре съехались, Роберт сказал ей:

— Слушай, давай через год, считая с сегодняшнего дня, махнем в Англию! К тому времени мы уже будем знать… — Он не раскрыл, что именно они будут «знать», но Дуглесс поняла: знать, совместимы ли они для вступления в брак!

Почти весь год Дуглесс серьезно готовилась к поездке. Бронировала номера в фешенебельных маленьких гостиницах, расположенных в наиболее престижных местах. Роберт как-то сказал, подмигивая ей:

— На эту поездку не жалей никаких денег! — И она заказывала брошюры, покупала туристические справочники, изучала их вновь и вновь, пока не выучила наизусть названия половины английских деревень! Роберт хотел, чтобы поездка была образовательной. Поэтому она составила целый перечень интересных в историческом отношении мест, которые стоило бы посмотреть и которые были расположены недалеко от гостиниц. И сделать это было несложно, ибо для любителей истории Великобритания — настоящий Диснейленд!

За три месяца до отлета Роберт вдруг сообщил, что к началу путешествия он приготовил для нее сюрприз, очень, очень нестандартный сюрприз, призванный ее обрадовать. Дуглесс стала еще усерднее готовиться к предстоящей поездке. Она надеялась, что приближается час, когда ей будет сделано предложение. За три недели до вылета, приводя в порядок хозяйственные счета Роберта, она обнаружила среди них некий погашенный чек на пять тысяч долларов из ювелирного магазина!

— Обручальное колечко! — прошептала тогда она, и глаза ее наполнились слезами. Высокая цена колечка служила доказательством того, что Роберт по-детски скуп лишь в отношении пустяков, но в случаях, когда речь должна идти о чем-то значительном, его щедрость просто не знает границ!

Оставшиеся недели Дуглесс прямо-таки порхала в облаках. Она готовила Роберту особо вкусные блюда, проявляла бурную страсть в спальне, реализуя любые ублажающие его фантазии. Ее больше не огорчали его горькие сетования на недостаточно хорошо отглаженные рубашки — после того, как они поженятся, она, конечно же, станет отдавать их в прачечную!

Однако за два дня до вылета Роберт слегка уколол ее воздушный шарик — не настолько, разумеется, чтобы он лопнул, но все же в значительной мере воздух из него выпустил! Он попросил показать ему денежные документы, связанные с поездкой, авиационные билеты, квитанции на бронирование номеров и вообще все, что у нее есть. Подсчитав общую сумму расходов, он продемонстрировал ей показания калькулятора:

— Вот, тут и твоя половина расходов!

— Моя? — глупо переспросила она.

— Я знаю, насколько это важно для вас, современных женщин, платить за себя! Я не хотел бы, чтобы меня посчитали этакой свиньей, исповедующей идеи мужского шовинизма! — проговорил он улыбаясь.

— Нет-нет, конечно же! — пробормотала Дуглесс. — Но только у меня совсем нет денег!

— В самом деле, Дуглесс?! Стало быть, ты тратишь все, что зарабатываешь, да? Но ты должна укладываться в свой бюджет! — Голос его смягчился:

— Но у семейства-то твоего денежки водятся, а?!

У Дуглесс тотчас разболелся желудок. За шесть месяцев до этого дня врач уже предупреждал ее, что она делает все, чтобы заработать язву, и прописал ей для снятия боли и спазмов «либракс». Она ведь уже сотни раз втолковывала Роберту, как обстоит дело с ее семейством! Да, у родных ее деньги есть, и много, но отец считает, что взрослые дочери должны сами себя обеспечивать! Ей, Дуглесс, предстоит жить на собственные средства до тридцати пяти лет, лишь после этого она получит право распоряжаться своим наследством. Если бы произошло что-то экстраординарное, ее отец — она знает это, конечно! — помог бы ей. Но развлекательную поездку в Англию едва ли можно было бы счесть чем-то экстраординарным!

— Но послушай, Дуглесс, — заметил Роберт ехидно, — я много раз слышал о том, каким эталоном любви и взаимной поддержки является твоя семейка! Так неужели же они не захотят тебе помочь? — Не успела она ответить, как он изменил тональность разговора и, прижимая ее руку к губам, произнес:

— Ну ладно, детка, попытайся все же раздобыть деньжат — мне ведь так хочется, чтобы ты поехала! И я для тебя приготовил очень-очень необычный сюрприз!

Конечно, Дуглесс так и не решилась попросить денег у отца: для него это было бы равносильно признанию собственного поражения в жизни! Она позвонила кузену в Колорадо и попросила дать ей взаймы. Деньги были обещаны с легкостью — и никаких процентов, пришлось только выслушать от кузена не вполне приятные поучения:

— Он — хирург, а ты — мало зарабатывающая учительница, вы прожили вместе уже год, и, несмотря на это, он хочет, чтобы ты оплатила свою половину расходов за дорогой тур?! — Она хотела было дать объяснения в связи со своими надеждами на предложение руки и сердца, но это звучало бы так по-викториански глупо!

— Просто кончились все деньги, и ничего более, понятно, да? — сердито буркнула она в трубку.

В течение нескольких дней, остававшихся до отъезда, Дуглесс все старалась убедить себя, что будет только справедливо, если она сама за себя заплатит. Роберт прав: сейчас время свободных женщин! И отец не станет бросать ей в подол миллионы, прежде чем она не научиться как следует с ними обращаться! Он учил ее, что нужно уметь самой заботиться о себе, а теперь точно так же поступает и Роберт! И Дуглесс сказала себе, что была абсолютной идиоткой, с самого начала не поняв, что придется самой платить за себя!

Так что Дуглесс почти полностью сумела восстановить в себе присущее ей здоровое чувство юмора, и к тому времени, когда заканчивала укладывать три кожаные сумки Роберта и свой единственный потрепанный чемодан, уже с нетерпением ждала дня вылета. Свою дорожную сумку на колесиках она наполнила всеми необходимыми принадлежностями туалета и туристическими справочниками.

В такси на пути к аэропорту Роберт был особо нежен с нею. Он губами щекотал ей шею, пока она не оттолкнула его в смущении, заметив, что водитель такси наблюдает за ними в зеркало.

— Ну как, ты догадалась уже, в чем состоит мой сюрприз? — спросил Роберт.

— Ты выиграл в лотерею?

— Нет, получше, чем это!

— Купил замок, и мы станем всегда жить в нем как лорд и леди?!

— Много, много лучше! — ответил он. — А ты хоть сколько-нибудь представляешь себе, во что обходится содержание одного из таких вот местечек?! Пари готов держать: ты ни за что не сумеешь угадать, что за потрясающий сюрприз у меня!

Дуглесс оглядела его любящим взором. Она хорошо представляла себе только то, как будет выглядеть ее подвенечное платье! Интересно, а у детей будут голубые глаза, как у Роберта, или зеленые, как у нее? Будут ли у них его каштановые или ее темно-рыжие волосы?

— Нет, я и впрямь не могу отгадать, что это за сюрприз такой! — солгала она.

Откинувшись на сиденье, Роберт довольно улыбнулся.

— Скоро узнаешь! — сказал он с таинственным видом.

В аэропорту Дуглесс занялась проверкой и отправкой багажа, а Роберт почему-то все время беспокойно оглядывал зал ожидания аэропорта. В момент, когда Дуглесс давала чаевые носильщику, Роберт поднял руку, чтобы помахать кому-то. Дуглесс была слишком занята, чтобы обратить на это внимание.

Однако услышав вопль: «Папочка!» — она подняла глаза и увидела Глорию, несшуюся к ним через проход. За нею еле поспевал носильщик с ручной тележкой, на которой лежали шесть новеньких чемоданов!

Какое совпадение, — подумала Дуглесс, — что они встречаются в аэропорту с Глорией!

Она увидела, как Глория виснет у отца на шее. Через несколько секунд они оторвались друг от друга, но рука Роберта продолжала обнимать пухлые плечи драгоценной доченьки. Глория была одета в жакет с бахромой и ковбойские туфли. Выглядела она будто прожигательница жизни шестидесятых годов, только располневшая.

— Привет, Глория, — сказала Дуглесс. — Ты что, собралась куда-то?

Глория и ее папаша при этом чуть со смеху не окочурились!

— Так значит, ты еще не сказал ей? — взвизгнула Глория. Роберт наконец-то пришел в себя.

— Вот это и есть мой сюрприз! — воскликнул он, подталкивая вперед Глорию, как если б та была каким-то уродливым призом на состязаниях, только что добытым Дуглесс. — Ну, каково? Разве не удивительный это сюрприз?!

Дуглесс все еще не понимала — или, может, была слишком напугана грозящей перспективой, чтобы понять!

Обнимая Дуглесс за плечи, Роберт сказал тогда:

— Ну вот, обе мои девочки летят со мной!

— Обе? — шепотом переспросила Дуглесс.

— Ну да! Глория и есть тот самый сюрприз! Она летит с нами в Англию!

Дуглесс захотелось завизжать, завопить, тут же отказаться ехать, но ничего этого она не сделала.

— Но ведь все номера в гостиницах заказаны на двоих? — только и сумела наконец вымолвить она.

— Ну, так мы попросим, чтобы нам поставили еще раскладушечку! Как-нибудь выкрутимся! Зато в поездке с нами будет наша любовь, разве этого не достаточно?! — произнес Роберт и, снимая руку с плеча Дуглесс, добавил:

— А теперь — за дело! Ты бы не возражала помочь Глории с регистрацией, а я пока еще разок погляжу, что тут у них в киоске, ладно?

Дуглесс только и смогла кивнуть. Она покорно побрела к регистрационному столику. Ей пришлось дополнительно уплатить двести восемьдесят долларов за четыре лишних места Глории и дать еще чаевые носильщику!

В самолете Роберт усадил Глорию между ними, так что Дуглесс в конечном счете оказалась чуть ли не висящей па поручне! Во время полета Роберт с улыбкой подал ей билет Глории.

— Приплюсуй-ка его стоимость к сумме наших общих расходов, ладно?! Мне ведь потом потребуется сосчитать все потраченные денежки до последнего пенса — или, может, нужно говорить: до последнего шиллинга?! Мой бухгалтер полагает, что я смогу не вычитать из зарплаты расходы на эту поездку.

— Но ведь поездка-то развлекательная, а не деловая! — возразила было Дуглесс.

Нахмурившись, Роберт ответил:

— Надеюсь, ты не намерена уже сейчас начинать свою воркотню, а? Просто веди свои записи, а по возвращении домой мы с тобой поделим расходы пополам.

Дуглесс поглядела на билет Глории.

— Должно быть, ты хотел сказать — на троих, не так ли? Одна треть моя, а две трети — твоя и Глории!

Посмотрев на нее с выражением ужаса, Роберт оберегающе обнял Глорию, как если б Дуглесс вздумала ударить ребенка.

— Я хотел сказать: именно пополам! Присутствие с нами Глории должно доставлять радость и тебе тоже! И потраченные на нее деньги — ничто в сравнении с тем удовольствием, которое ты получишь от ее общества!

Дуглесс отвернулась. На протяжении всего долгого-долгого полета она читала, в то время как Глория и Роберт играли в карты и не обращали на нее ни малейшего внимания! Дважды Дуглесс пришлось принимать «либракс», чтобы ее желудок не съел сам себя.

И вот теперь Дуглесс сидит в машине и массирует ноющий живот! Все четыре дня, что они находились в Англии, она всячески старалась расслабиться. Она сделала над собой усилие и не стала жаловаться при первом же ночлеге в дивной гостинице, когда Глория принялась стенать из-за дополнительной кровати на колесиках, которую служащие гостиницы вкатили к ним в комнату после того, как владелец отеля прочел Дуглесс целую лекцию о том, что они, мол, не рассчитывали на Глорию. А Роберт не нашел ничего лучшего, как предложить Глории лечь вместе с ними на большую кровать. Кончилось это, разумеется, тем, что именно Дуглесс пришлось спать на дополнительной кровати! Не стала Дуглесс возражать и тогда, когда Глория распорядилась принести им три входных билета в дорогой ресторан, где она могла бы «все попробовать»!

— Ну, кончай же скупердяйничать! Я ведь всегда считал тебя человеком щедрым! — произнес тогда Роберт и вручил Дуглесс счет на чудовищную сумму, половину из которой предстояло оплачивать ей самой!

Дуглесс исхитрялась держать рот на замочке потому, что знала: где-то в чемоданах у Роберта спрятано обручальное колечко стоимостью в пять тысяч долларов! И одна лишь мысль об этом заставляла ее верить в то, что он любит ее! И все, что он делает для Глории, тоже, разумеется, предпринимается исключительно из чувства любви!

Но после вчерашнего ее ощущения начали сильно меняться! Вчера вечером, после ужина стоимостью еще в полторы сотни долларов, Роберт преподнес Глории нечто в продолговатой коробочке, обтянутой голубым бархатом. Наблюдая за тем, как Глория открывает коробочку, Дуглесс почувствовала, как сердце ее замирает.

Глаза у Глории так и загорелись, стоило ей заглянуть внутрь коробочки.

— Но, папочка, ведь сегодня вовсе не мой день рождения! — прошептала она.

— Это мне известно, Булочка! — ласково отозвался Роберт. Но это — просто способ лишний раз напомнить, как я люблю тебя!

Глория извлекла из коробки браслет, унизанный бриллиантами и рубинами в виде капелек.

У Дуглесс перехватило дыхание: теперь наконец она поняла, что ее обручальное колечко на деле обернулось браслетом на пухлом запястье Глории!

С торжествующим видом Глория подняла вверх руку с браслетиком.

— Ну, как?! Видите?!

— Да, вижу, — холодно откликнулась Дуглесс. Потом, уже в коридоре перед дверью в их номер, Роберт яростно излил на нее свой гнев:

— Не очень-то много восторгов ты выказала по поводу этого браслетика! А Глория ведь все старалась показать его тебе! Она попыталась было проявить инициативу и установить с тобою дружеские отношения, но ты ее грубо оборвала! Ты глубоко ранила ее!

— Так, стало быть, именно за это ты и выложил пять тысяч долларов, да? За бриллиантовый браслетик для девчонки?!

— К твоему сведению, Глория — юная женщина, и очень красивая юная женщина, и она заслуживает того, чтобы иметь красивые вещи! И, кроме всего прочего, ведь это — мои деньги! Мы же пока с тобой не женаты, и ты не имеешь никаких прав на мои средства!

Взяв его руки в свои, Дуглесс спросила:

— А вообще-то мы поженимся или нет? Хоть когда-нибудь это произойдет?

Отстраняясь от нее, он ответил:

— Нет, этого не случится до тех пор, пока ты не научишься проявлять к нам хоть немного любви и щедрости. Я-то считал тебя совсем иной, но теперь вижу, что ты столь же бессердечна, как и моя мать! Мне нужно пойти и утешить свою дочурку: она, бедняжка, должно быть, уже все глазки выплакала после того, как ты обошлась с нею таким образом! — И, пылая гневом, он прошел в номер.

Дуглесс, оставшись на месте, прислонилась к стене.

— Ну, разумеется, изумрудные сережки тотчас бы высушили ее слезы! — прошипела она.

Так что теперь Дуглесс сидела в машине, придавленная чемоданами Глории, и понимала, что никто и не собирается делать ей предложение или же дарить обручальное колечко! А вместо этого ей предстоит тут целый долгий месяц совместной поездки в роли секретарши-служанки для Роберта Уитли и его несносной доченьки! В данный момент она еще толком не знала, что именно собирается предпринять, но сама мысль о том, что можно первым же подходящим рейсом улететь домой, грела ей душу!

Но лишь подумав об этом, она бросила взгляд на затылок Роберта, и сердце ее дрогнуло. Если она бросит его, не почувствует ли он себя преданным ею — вновь преданным, как некогда матерью и своей первой женой?!

— Слушай, Дуглесс, — резко нарушил ход ее мыслей голос Роберта, — где там эта церквуха? Я-то считаю, что ты сверяешь наш путь с дорожными картами, — не могу же я одновременно и машину вести, и разбираться в деталях маршрута!

Вертя в руках карту, Дуглесс, выглядывая из-за большой головы Глории, сделала попытку разобраться в дорожных указателях.

— Сюда! — воскликнула она. — Сворачивай направо! Повернув, Роберт покатил по типично английской узкой дорожке, по обеим сторонам которой были насажены кусты, почти преграждавшие путь своими ветками, в сторону показавшейся впереди деревушки Эшбертон — вид у деревушки был такой, будто тут целые столетия ничего не менялось.

— Так, тут есть церковь тринадцатого века, и в ней — могила некоего графа эпохи королевы Елизаветы, — сообщила Дуглесс, сверяясь со своими записями, — Это — лорд Николас Стэффорд, и умер он в тысяча пятьсот шестьдесят четвертом году.

— Стало быть, придется нам пучиться еще па одну церквуху, да? — жалобно простонала Глория. — Меня уже мутит от всех этих церквей! Она что, ничего получше не сумела сыскать, на что можно было бы полюбоваться?!

— Мне было сказано, что я должна отмечать на карте исторические достопримечательности! — сердито заметила в ответ Дуглесс.

Остановив машину перед самой церковью, Роберт обернулся и поглядел на Дуглесс.

— Слова Глории кажутся мне, вполне разумными, и я не вижу причин для твоей злости! Ты заставляешь меня сожалеть, что я привез тебя сюда! — проговорил он.

— Что?! Ты привез меня? — переспросила Дуглесс, но он уже отвернулся от нее и обнял за плечи Глорию. — Я же сама за себя плачу! — прошептала она в пустоту.

Дуглесс не пошла в церковь вместе с Робертом и Глорией, но вместо этого стала бродить по прицерковному кладбищу с бугорками могил и рассеянно разглядывать старинные надгробия. Да, она срочно должна принять серьезное решение! Необходимо все хорошенько обдумать! Следует ли ей остаться и чувствовать себя несчастной или лучше уехать? Если она уедет, то уж конечно Роберт никогда ей этого не простит, и, стало быть, все то время и все усилия, что были потрачены на покорение Роберта, окажутся напрасными!

— Приветик!

Дуглесс буквально подпрыгнула от неожиданности — у нее за спиной стояла Глория, и ее бриллиантовый браслетик посверкивал на солнце.

— Что тебе нужно? — подозрительно осведомилась Дуглесс.

— Вы меня ненавидите, да? — спросила Глория, оттопыривая нижнюю губу.

— Вовсе я тебя не ненавижу! — со вздохом ответила Дуглесс. — А что же ты не в церкви и не любуешься интерьером?

— Мне все это наскучило. А блузка на вас прехорошенькая! И выглядит дорогой! Это ваша богатая семейка приобрела ее для вас, да?

Дуглесс только бросила взгляд на нахальную девчонку и, повернувшись на каблуках, заспешила прочь.

— Подождите-ка! — крикнула Глория и вдруг захныкала:

— Ой! Ой!

Обернувшись, Дуглесс увидела, что Глория всем своим пухлым телом неожиданно грохнулась на чью-то ставшую уже совсем плоской могилу. Вздохнув, Дуглесс поспешила помочь Глории встать, и, к ее удивлению, та вдруг разрыдалась. Дуглесс не могла заставить себя обнять Глорию, но все же побудила себя погладить ее по руке. На руке Глории была ссадина, в том месте, которым она ударилась.

— Не может быть, чтобы тебе было так уж больно! — сказала Дуглесс. — Давай, надень-ка свой браслетик на другую руку, и, я уверена, боль сразу пройдет!

— Да нет, дело вовсе не в этом! — откликнулась Глория. — Причина всего ведь в том, что вы меня ненавидите! И папочка сказал, что вы думали, будто он купил для вас обручальное кольцо, а не браслетик для меня!

Отпуская ее руку, Дуглесс так и застыла:

— А что же его побудило думать так? — спросила она. Глядя на нее искоса, Глория произнесла:

— Ну, он-то все-все знает! И он знает, что тот его «сюрприз» вы посчитали предстоящим предложением руки и сердца и подумали, что оплаченный счет ювелира и был за обручальное колечко! Мы с папочкой так хохотали над этим!

Дуглесс выпрямилась, вся подобралась так, что каждая мышца в ее теле начала дрожать.

Злобно ухмыляясь, Глория добавила:

— Папочка говорит, что вы — настоящая зануда, виснете у него на шее и без конца пялитесь на него своими коровьими глазами! И еще он говорит, что, если б вы не были столь хороши в постели, он давно избавился бы от вас!

При этих ее словах Дуглесс не удержалась и влепила пощечину по толстой, самодовольной физиономии!

Роберт, конечно же, появился как раз «вовремя»: он выходил из церкви и видел, как она влепила Глории! Взвизгнув, Глория кинулась в объятия к отцу.

— Она меня ударила, и не раз! — вопила Глория. — И еще руку мне оцарапала!

— О Господи, Дуглесс! — в ужасе вскричал Роберт. — Я просто не в состоянии поверить в то, что ты на такое способна! Бить ребенка и…