«Спокойно», – сказала она себе.

Сделав усилие над онемевшими ногами, девушка принялась тихонько пританцовывать вокруг Мен-эн-Тола:

Топ-топ. Топ-топ.

Это перекликалось с обычными ударами пульса. Даже смешно: теперь, когда она начала попадать им в такт, Джейни удивилась тому, как вообще могла забыть такой незатейливый ритм. Впрочем, кто-то ведь (кстати, а кто это был? Житель Призрачного Мира из «Маленькой страны»? Или Питер Гонинан?) предупреждал, что…

Истинная магия мира гораздо проще, чем мы можем себе вообразить, – услышала она вдруг незнакомый голос.

И сразу вслед за ним где-то заиграла музыка. Та самая музыка. Музыка, совпадающая со стуком в ее груди:

Дум-дум. Дум-дум.

На мгновение сердце Джейни остановилось от волнения, а затем забилось снова – сначала неровно, но вкоре зазвучало в унисон с долетавшей издалека мелодией.

Если бы это произошло хотя бы немного раньше…

Не в силах противостоять воле Мэддена, Джейни поднимала голову все выше, пока наконец не уткнулась взглядом в его подбородок, затем увидела зловещую улыбку, ястребиный нос… Невзирая на темноту, она отчетливо могла различить каждую деталь, каждый волосок, каждый сантиметр кожи на лице врага. Она чувствовала, как несется по его артериям кровь, как сокращаются его мышцы, опутанные отвратительной густой паутиной нервов…

Первородная музыка стихла. Но не исчезла. Она просто ждала где-то за пустошью. Или… за пределами сознания самой Джейни. Поднявшись из глубин магии Волшебного Царства, она пришла сюда, в Железный Мир, где ее чары были почти забыты.

Джейни попыталась закрыть глаза в надежде вернуть ее ускользающее эхо в свою душу, но не смогла пошевелить веками – Джон Мэдден парализовал их.

А потом он посмотрел на девушку в упор, и в голове у нее застучало:

Скажи мне, скажи мне, скажи мне…

Что вы наделали…

Скажи мне…

Открой мне тайну…

Скажи мне…

Слова Мэддена звучали на разные голоса, которые то отдалялись друг от друга, то сливались в единый оглушительный шум. Он убивал Джейни. Он затягивал ее…

Скажи мне, скажи мне…

Она старалась не слушать, но это было все равно что сопротивляться шторму, который гневными, требовательными волнами накрывал ее сознание и не давал даже секундной передышки…

Джейни упала на колени, совершенно не почувствовав прикосновения к холодной земле. Голова ее беспомощно запрокинулась, но незримая цепь, приковавшая ее взгляд к магнетическим глазам Мэддена, была по-прежнему крепка.

Первородная музыка молчала, заглушённая раскатами его голоса. Все, что от нее осталось, – это крошечная частичка волшебства, забившаяся в самый дальний уголок затуманенного рассудка Джейни. Она спряталась там, когда Мэдден подчинил себе волю девушки, и теперь таилась в тех немногих ее воспоминаниях, до которых он еще не успел добраться, – сокрытая от хищного взора, словно секрет Данторна, ускользающий от него в течение долгих лет.

Джейни понимала, что у нее нет больше времени, а потому просто расслабилась и позволила Мэддену войти в свой разум подобно тому, как героиня ее версии «Маленькой страны» впустила в свое сознание мучившую ее ведьму. И обнаружила…

Нет, не события из жизни Мэддена вперемешку с его эмоциями, но то, как он мог объять весь окружающий мир. Она услышала биение его сердца, созвучное пульсированию самой земли, и ощутила дыхание ее древних тайн, связанных, несмотря на все свое многообразие, а может быть даже благодаря ему, в одно неразрывное целое.

И только тут она наконец поняла, что подразумевал Питер Гонинан, говоря о разнице между сном, бодрствованием и самоосознанием. Если именно это и происходило сейчас с ней, значит, для нее наступил момент, когда все становится возможным…

Что вам от меня нужно! – мысленно обратилась она к Мэддену.

Тайна, – ответил он. – Тайна Данторна.

Но вы уже знаете ее, – пожала плечами Джейни.

Ей вдруг открылось то, что было недоступно ему, ослепленному вечной погоней за желаемым, – главная правда мира, готовая прийти к любому, кто захочет принять ее.

Слушайте, – сказала Джейни.

Что?

«Невероятно!» – изумилась девушка. Мэдден десятилетиями искал тайные знания, но в упор не замечал того, что резонировало на одной волне с ними. Он отрывал от этого чуда лишь кусочки и использовал их, чтобы подчинить себе волю других людей, однако никогда не задумывался об истинном, конечном смысле своего могущества, никогда не слышал…

Дум-дум. Дум-дум.

Первородная музыка грянула в голове Джейни, словно первый гром в день сотворения мира.

Нежное пение арфы переплелось со звуками скрипки, флейты и вистла, и над всем этим с силой, которую Джейни никогда не смогла бы повторить, взвились голоса двух волынок. Их бурдоны гудели подобно рокоту древних гор, говоривших под дружный аккомпанемент всех ветров земли с выщербленными временем холмами. Радость и горе, бешеный темп и безмолвие, – казалось, все звуки мироздания спешили влиться в этот общий поток.

Джейни не боялась, что Мэдден завладеет силой этой древней мелодии: не важно, сколь умело он манипулировал ее отрывками, – ее саму не мог подчинить себе никто, ибо для этого требовался единый порыв всех живущих на планете существ, участие каждой составляющей мира.

А может быть, и не одного – ведь был еще тот, что лежал по другую сторону Мен-эн-Тола…

Встреча Мэддена с первородной музыкой стала сродни пробуждению магии в Волшебном Царстве: она хлынула через его сознание бурной рекой, и чем отчаяннее он с ней боролся, тем сильнее она становилась, лишая его привычного самоконтроля.

А Джейни даже не пыталась противостоять ее натиску – она сама впустила эту звенящую красоту в свою душу и теперь с благоговением приветствовала каждый ее звук.

Поначалу девушка будто плыла сквозь сознание Мэддена, оставаясь в стороне от обрушившейся на него бури, но потом вновь почувствовала себя в своем физическом теле и побрела по темным лабиринтам, которые, как она догадалась, являлись мыслями и воспоминаниями ее врага.

В одном из закоулков она наткнулась на дух Кем-пи, окруженный какими-то людьми. Овчарка отчаянно рвалась на свободу, но они пинками загоняли ее обратно.

Ловко проскользнув между призрачными фигурами, Джейни схватила пса на руки и уже приготовилась бежать, однако, обернувшись, с удивлением обнаружила, что незнакомцы исчезли. Она опустила Кемпи на землю.

– Просыпайся.

Но он лишь ткнулся мордой в ее ногу и с лаем помчался дальше по лабиринту.

Джейни последовала за ним и вскоре увидела Клэр.

Девушка лежала, неловко распластавшись на полу. Она казалась мертвой, и только глаза ее ожили, когда Джейни склонилась над ней и осторожно убрала волосы с ее лба.

– Что случилось, дорогая?

– Я… я не в силах пошевелить ногами… и вообще ничем.

– Но это неправда, – возразила Джейни, ободренная мудростью первородной музыки. – Мэдден просто заставил тебя думать так.

Клэр сморгнула слезы:

– Я не могу двигаться!

Джейни погладила ее по голове:

– Слушай. Слушай музыку.

– Не могу…

– Слушай, – повторила Джейни мягко, но настойчиво.

Она помогла Клэр встать на ноги. Та, едва ли осознавая, что с ней происходит, послушно поднялась, посмотрела на свои руки, похлопала себя по бокам…

– Я…

Джейни улыбнулась и обняла ее за плечи.

– Пошли. Нам нужно разыскать Феликса.

Они нашли его сидящим на стуле посреди огромной сцены. Крепко вцепившись в свой аккордеон, он беспомощно взирал на аудиторию, активно закидывавшую его пивными банками и гнилыми фруктами. Кемпи грозно зарычал, но это только раззадорило публику еще больше.

Джейни сунула Клэр свой вистл.

– Играй, – сказала она. – Играй что-нибудь знакомое. Что-нибудь старое.

Клэр взглянула на собравшихся в зале зрителей, затем повернулась к Феликсу, и Джейни вдруг увидела любовь, светившуюся в ее глазах, – глубокую, безнадежную…

– Джейни… – начала было Клэр.

– Прости, дорогая, – не дала ей договорить Джейни. – Я никогда об этом не догадывалась. Он тоже любит тебя. Не так, конечно, но…

Она растерянно замолчала. Клэр тихонько вздохнула:

– Я знаю.

Она поднесла вистл к губам и начала выводить «Поездку в Слиго» – джигу, которая очень нравилась Феликсу. Однако аудитория встретила ее взрывом хохота, и девушка тут же сбилась с ритма. Вистл, и так неважно справлявшийся с высокими тонами, отчаянно зафальшивил, но в этот момент Джейни, подошедшая к Феликсу, обернулась и решительно кивнула, и Клэр продолжила игру.

Мелодия быстро выровнялась, словно сама первородная музыка поспешила ей на помощь.

Между тем Джейни наклонилась к Феликсу, погладила его по рукам и принялась нашептывать ему о том, какие они сильные и нежные; о том, как она любит, когда они прикасаются к ней; о том, что он выглядит достойнее всех этих смеющихся над ним людей, вместе взятых; о том, что он имеет право играть так, как хочет, не слишком заботясь о мнении других; о том, что она не будет возражать, если отныне он поставит крест на своих публичных выступлениях – лишь бы только они всегда были вместе и никогда больше не теряли того, что недавно вновь обрели.

– Послушай, как играет Клэр, – сказала Джейни, крепко прижимая дрожавшего Феликса к себе.

– Д-джейни? – заикаясь, спросил он.

– Я здесь, с тобой.

– Они… они… Я не могу…

– Это все ложь, Феликс. Тут нет никакой сцены. Нет никаких зрителей. Мэдден загипнотизировал тебя.

По мере того как она говорила, музыка становилась все громче и громче и вскоре окончательно перекрыла шум аудитории. Клэр – высокая, с гордо выпрямленной спиной – стояла на сцене, быстро перебирая пальцами по отверстиям маленького вистла. Джейни впервые слышала, чтобы этот инструмент звучал так хорошо. И впервые слышала, чтобы Клэр так хорошо играла…

Она взяла аккордеон с колен Феликса и легонько толкнула его в бок, поторапливая.

– Вставай. Пора уходить.

Он поднял взгляд:

– Почему это случилось со мной?

– Не знаю. И потом, какая разница? Ведь это все ненастоящее.

Феликс покачал головой:

– Для меня пережитое ничем не отличается от реальности. И так происходит всякий раз, когда я вижу перед собой переполненный зал.

– Но сегодня он тебе просто померещился. Пойдем, Феликс. Тебя не должно волновать мнение этих людей. – Джейни указала на притихших зрителей.

– Но я же могу играть, – не унимался Феликс. – Могу играть где угодно: на корабле, на вечеринке, даже на оживленной улице… Что мешает мне повторить то же самое здесь?

– Понятия не имею, – призналась Джейни. – Да и не все ли равно?

– Нет, – твердо ответил Феликс и потянулся к инструменту.

Джейни хотела запротестовать; хотела сказать, что это не та вещь, которую стоит делать через силу, но в последний момент сдержалась: в глубине души она верила, что Феликс справится со своей проблемой. Конечно, неудачная попытка могла лишь усугубить ее, однако остановить его она в любом случае не решилась. Что ж, вдруг первородная музыка поможет ему… Хотя, конечно, маловероятно, чтобы страх всей жизни испарился за несколько минут: в чем бы ни таились его причины, они наверняка являлись слишком вескими для того, чтобы их можно было устранить с помощью пары-другой аккордов.

И тут в голове у Джейни снова пронеслось: истинная магия мира гораздо проще, чем мы можем себе вообразить.

– Я люблю тебя, Феликс, – тихо сказала она и отошла в сторону.

Феликс вскинул голову и устремил взгляд куда-то вдаль. «Он пытается сосредоточиться на каком-то одном человеке. Пытается представить, что, кроме этого человека, в зале никого больше нет», – поняла Джейни.

Она поступала точно так же в начале своей карьеры.

«Ну, давай же!» – мысленно взмолилась Джейни.

Мокрый от пота, Феликс начал подыгрывать Клэр, но дрожь, сотрясавшая его тело, мешала ему попасть в такт.

Не в силах смотреть на мучения любимого, Джейни подбежала к нему и, прежде чем аудитория успела разразиться очередным взрывом хохота, крепко обняла.

– Слушай, – шепнула она. – Слушай музыку, которую играет Клэр.

– Но я…

– Не пытайся играть. Расслабься. Закрой глаза и попробуй внушить себе, что тебя здесь нет. И не только тебя – нет вообще ничего, кроме музыки. Почувствуй ее ритм – он созвучен биению твоего сердца; он прост, как твое дыхание…

Джейни погладила Феликса по голове.

– Разве ты стараешься заслужить похвалу зрителей? – продолжала она. – Ты делаешь это во имя самой музыки, потому что она и есть…

– Потому что… она и есть… – медленно повторил Феликс.

– Магия.

Феликс неуверенно сыграл аккорд из двух нот. Пожалуй, это получилось у него не слишком хорошо, но бодрое звучание вистла сгладило огрехи.

– Давай, Феликс, давай, – кивнула Джейни, видя, что он вновь приподнимает пальцы над клавиатурой.

Следующий аккорд вышел фальшивым, однако молодой человек тут же исправил его.

– Магия, – тихо произнесла Джейни.

– Магия, – повторил Феликс, словно это слово было заклинанием от всех его страхов.

Новый аккорд прозвучал громко и чисто. За ним еще один. И еще. И еще…

Плечи Феликса напряглись. Джейни принялась массировать их и сразу же почувствовала, как они расслабляются – то ли от ее прикосновения, то ли от уверенности, растущей в его душе.

Теперь он выводил уже вполне связную мелодию, и не беда, что в ней проскальзывали неточности – это случалось и прежде, на вечеринках, когда Феликс подхватывал незнакомую тему.

Спина его выпрямилась. Аккордеон подпрыгивал на колене по мере того, как он притоптывал. Дуэт стремительно набирал силу.

Джейни узнала мотив и улыбнулась: это был «Рил мисс МакЛеод», который они с Феликсом прозвали «Майский день», потому что его веселые звуки ассоциировались с весной, надеждой, продолжением жизни.

И частью этого рила – как и всех других музыкальных произведений на свете – являлась сама первородная музыка, несущая в себе нерушимую гармонию мудрости и магии.

Она была бессмертна, однако при этом нуждалась в исполнителях, подобно тому как мир нуждается в обитателях, ради которых он и был сотворен…

Кто-то неожиданно засвистел, но сидящие в первом ряду люди заглушили этот одинокий протест своими аплодисментами, и к тому времени, как Феликс и Клэр, сыграв все три части рила, вернулись к первой, зал уже дружно хлопал в такт его заразительному ритму.

Когда музыка смолкла, публика разразилась бурей оваций. Джейни взглянула на счастливые лица тысяч зрителей и с гордостью потрепала Феликса по волосам.

– Я… – начал он.

– Ты сделал это, – сказала она.

Феликс улыбнулся, опустил аккордеон на пол, встал и, повернувшись к Джейни, обнял ее.

Аудитория за его спиной затихла.

Но нет, осознала Джейни, не затихла. Она просто исчезла. Как и сцена. Теперь здесь не было никого, кроме них с Феликсом. Клэр находилась чуть поодаль. Кемпи сидел у ее ног. Неожиданно у Джейни возникло впечатление, что тело Феликса начало таять. И Клэр с Кемпи тоже. И она сама…

Джейни открыла глаза и обнаружила, что стоит на пустоши. Воцарившаяся после музыки и громогласных аплодисментов тишина казалась почти убийственной. Девушка похлопала себя по бокам.

Может, ей все это приснилось?

Она огляделась. Джон Мэдден стоял на коленях, прижавшись лицом к Мен-эн-Толу. Рука его, продетая через дыру, безжизненно свисала по другую сторону камня. Рядом сидели растерянный Феликс и Клэр, причем последняя крепко сжимала вистл, который держала сама Джейни перед тем, как Мэдден вошел в ее разум.

Невероятно: значит, это был не сон.

– Что случилось? – поинтересовалась Клэр. – Я видела самый страшный кошмар в своей жизни, но потом все вдруг изменилось…

– Мы победили, – объявила Джейни.

Она взяла свою сумочку и поднялась с земли.

– Мы спрятали книгу так, что уже никто и никогда не найдет ее. И хотя Мэдден пытался воздействовать на нас своей волей, она ему не помогла. Мы доказали, что сильнее его.

Если бы только не ее отмененное турне. И не ферма Бойдов. И не…

«Нет, – одернула себя Джейни. – Не думай об этом. Сейчас наслаждайся победой, а сомнения оставь на завтра».

Между тем Мэдден не шевелился.

– Он… он умер? – спросила Клэр.

– Не знаю, – ответила Джейни, гладя подбежавшего к ней Кемпи. – И, честно говоря, мне на это наплевать.

– Но мы не можем бросить его здесь…

– Это почему же? – ядовито поинтересовался Феликс. – Мы ему чем-то обязаны?

«Он не забыл, что сделал с ним Мэдден», – догадалась Джейни, взглянув на друга.

Она подошла к Клэр и взяла ее за руку.

– Пошли домой.

– Но мы точно победили его? – сомневалась Клэр, послушно следуя за подругой.

– Точно.

– Все вместе, – добавил Феликс. Джейни кивнула:

– Да, все вместе. Втроем. Извини, вчетвером, – улыбнулась она, когда Кемпи ткнулся ей в ладонь своим мокрым носом. – Четверо друзей и музыка.

– Музыка, – в один голос повторили Феликс и Клэр, словно что-то припоминая.

По дороге к машине никто из них не проронил ни слова.

Мэдден не мог пошевелиться. Он стоял на коленях, прислонив голову к шершавой поверхности Мен-эн-Тола, и рука его по-прежнему была продета через зияющую в нем дыру.

Мир обрушился на Мэддена. Он пытался отключить разум, но тайна… тайна Данторна, которую так небрежно швырнула ему в лицо девица Литтл…

Эта проклятая музыка…

Она неслась через его мозг бурным потоком, не оставляя ни секунды на осмысление.

Мэдден слышал каждый звук, осязал каждый запах, чувствовал каждый вздох, переживал каждую эмоцию, когда-либо существовавшие в мире и за его пределами.

Он был не в силах справиться с этим.

Потому что теперь он знал все.

От древних скал, уходящих своими основаниями глубоко в недра земли, до обрывков разговоров, витающих в воздухе.

От сладкой овсянки, которой плевался чей-то сопливый ребенок из бедного района Чикаго, до поваленного дерева в бразильских джунглях.

От глубин бесконечного космоса, недосягаемых даже для самых мощных телескопов, до жука, ползущего вдоль берега безвестной речушки в Камбодже.

От гималайских ветров до пьяницы, заснувшего в переулке Мельбурна.

Мэдден сходил с ума от обилия захлестнувших его деталей.

От тяжелой поступи кенийского слона и писка комара на болоте Флориды.

От спора супружеской пары в одном из домов неподалеку от его собственного особняка в Виктории и музыки, сотрясающей стены какого-то лондонского клуба.

От огромных межзвездных просторов и…

Поймав в этом бурлящем водовороте крошечный момент безмолвия, Мэдден вцепился в него мертвой хваткой.

«Успокойся, – сказал он себе, хотя больше всего на свете ему хотелось дико закричать. – Успокойся. Обуздай свой разум. Заставь его сконцентрироваться на молчании. Думай только о тишине. Позволь ей разлиться. Повсюду…»

Когда у него это наконец получилось, Мэдден медленно поднялся, посмотрел на пустошь и едва не расхохотался.

Он был глупцом.

Поистине глупцом. Данторн открыл доступ к небывалой силе, но какой в этом смысл, если ее все равно нельзя было контролировать? Смертный мог управлять лишь маленькими ее кусочками, но в этом Мэдден и так преуспел.

Странно: почему полученные знания не раздавили Джейни Литтл? Как она смогла с такой легкостью вместить их в себя?

Должно быть, в ее разуме таилось что-то еще, кроме книги, предлагающей каждому читателю новую версию, дыры в камне, являющейся входом в иное измерение, и людей размером с мышь. Это были обычные сказки.

Но… но что если все-таки нет? Случайно ли Дан-торн умер прежде, чем Мэдден успел завладеть его тайной? И случайно ли Джейни…

Мэдден понимал, что ему придется отложить эту головоломку до лучших 38 времен. Сейчас он с трудом стоял на ногах и должен был довольствоваться тем, что вообще выжил после преподанного ему урока.

Он проиграл. Он годами искал секрет Данторна, пробираясь к нему извилистыми тропами, а в итоге нашел то, что не могло принадлежать никому, ибо являлось музыкой, в такт которой вибрировало все мироздание.

Такие простые истины, доступные любому старшекласснику. Конечно, старшеклассник не мог потягаться с Мэдденом в умении извлекать из них практическую выгоду, однако и чем-то сверхъестественным они для него не были.

Мэдден покачал головой.

Все было напрасно.

Возраст уже не позволял ему начать все заново. К тому же после предательства Майкла он лишился преемника, с которым мог бы поделиться сегодняшним прозрением.

По злой иронии он не мог использовать даже свой дар концентрироваться; не мог открыть разум окружающему миру, не рискуя при этом захлебнуться очередным потоком. Он должен был стать глухим, немым и слепым. Как баран.

Мэдден сунул руки в карманы и медленно побрел по тропе, ведущей от Мен-эн-Тола к лужайке, где он оставил машину.

Он должен был придумать способ взять реванш. Девица оказалась бесполезной. Данторн умер. Однако был еще Питер Гонинан. Если верить мыслям Джейни Литтл, он обладал куда большими знаниями, чем кто-либо мог предположить. Как и Дедушка, Мэдден никогда не подозревал, что Гонинан и Данторн были близкими друзьями.

Что ж, он поговорит с ним. Без всякого применения силы – ограничившись лишь тем, что Гонинан сам захочет рассказать ему.

Мэдден вздохнул.

Горькая правда заключалась в том, что его планы ничего уже не меняли. Он шагнул за порог, переступать который было нельзя. По крайней мере так, как это сделал он. И теперь ему, вместе со множеством других неудачников в истории, пытавшихся вырвать у магии ее секреты, придется заплатить положенную за них цену. Дьявол получит свое.

Правда, Мэдден не верил ни в дьявола, ни в Бога.

Но он верил в ад, и адом для него было осознание того, что он проведет остаток жизни в обществе баранов, населяющих этот жалкий мир.

Они были даже счастливее его, ибо не знали о том, что спят. А он знал.

Он бодрствовал и вот теперь должен был уснуть.

Или сойти с ума.

Заслышав шум, Тед Граймс выпрямился на своем посту. Судя по голосам, к нему приближались трое, но Мэддена среди них не было. Если только он не шел молча.

Зато там была собака.

Граймс всегда гордился своим умением охотника полностью сливаться с окружающей обстановкой, становясь невидимым для людей и большинства животных. Для этого было достаточно не шевелиться и не глядеть на жертву, поскольку какое-то шестое чувство всегда предупреждало ее о том, что за ней наблюдают. Однако Граймс вовсе не был уверен, что эта уловка сработает с собакой. Хорошо еще, что ветер дул со стороны идущих. Если он не будет двигаться, не будет смотреть на них…

– Я все еще думаю, что нам не следовало оставлять его одного, – послышался женский голос.

– Хочешь понести его на себе? – насмешливо отозвался другой голос, тоже женский.

– Нет…

Граймс чуть не выдал себя. Они говорили о Мэддене! Если они что-то сделали с ним, лишив Теда заслуженного права мести, он перестреляет их одного за другим…

Глаза Граймса уже привыкли к темноте, так что для него не составило особого труда разглядеть незнакомцев.

Какая-то женщина небольшого роста вела под руку другую – высокую, опиравшуюся на трость. С ними был мужчина – крупный, широкоплечий. И собака…

Она даже головы не повернула в сторону Граймса.

Тупая псина!

– Я бы с радостью выбил из него дух, – пробурчал мужчина.

– Зачем? – пожала плечами маленькая женщина. – Мы это уже сделали.

– Что же там все-таки произошло, Джейни? – спросила вдруг высокая женщина.

«Да, – оживился Граймс. – Что там произошло?»

Но в этот момент вся троица приблизилась к трехколесному «релианту» и забралась внутрь. Собака последовала за ними. Дверцы автомобиля хлопнули, мотор дважды чихнул, а затем огласил окрестности отчаянным тарахтением.

Граймс зажмурился, когда ему в лицо ударил свет передних фар.

Он слышал, как машина развернулась на дороге и покатила прочь. Впрочем, спустя пару минут она снова остановилась. Граймс открыл глаза: кто-то из пассажиров выпустил наружу собаку, которая тут же понеслась к находившейся неподалеку ферме. После этого «релиант» продолжил свой путь.

Когда он исчез за поворотом, Граймс впился взглядом в расстилавшуюся перед ним пустошь.

«Я дам тебе десять минут, – мысленно сказал он своему врагу. – А потом сам пойду за тобой».

Граймс уже забыл о странных людях. Сейчас его интересовал только Мэдден, а в том, что они вот-вот встретятся, он не сомневался. Все, что ему нужно было для успеха, – это опять раствориться в ночи.

Его расчеты оказались верны – вскоре со стороны пустоши донесся звук шагов.

Граймс затаил дыхание. Обрубок руки заныл, напоминая о способностях Мэддена: один его взгляд человеку в глаза, даже в кромешной тьме, и игра окончена.

Но Граймс не собирался попадаться на эту удочку во второй раз. Он терпеливо выждал, пока Мэдден подойдет к своей «фиесте», и лишь когда тот, намереваясь сесть внутрь, повернулся к нему спиной, Граймс метнулся вперед – быстро и бесшумно, как привидение. Нанеся Мэддену оглушительный удар, он придавил его к машине протезом левой руки и, прежде чем тот успел опомниться, поднес к его виску кольт, зажатый в правой.

– Привет, Джон, – оскалился он. – Узнаешь меня?

– Ты… ты работал на Сэндоу.

– Верно. Те, кого ты подослал, позаботились о старом Филе. Я рад, что не разделил его участь, но меня совсем не радует, – Граймс ткнул Мэддена протезом в бок, – вот это!

– Что тебе нужно?

Спокойствие Мэддена привело Граймса в такую ярость, что он едва не убил его на месте.

– Я знаю, тебе нравятся игры, Джон, типа той, что ты сыграл с моей рукой. У меня тоже есть для тебя игра – русская рулетка. Хочешь рискнуть?

– Мне все равно.

Что, черт возьми, он имеет в виду? Приготовил очередной фокус? Надеется опять использовать гипноз? Или полагает, что Граймс отдаст ему пистолет и позволит выстрелить самому?

«Расслабься. Он просто блефует… Но как хорошо он это делает, черт побери!»

– В барабане этого кольта шесть гнезд, – продолжал Граймс. – Но пуля есть лишь в одном из них. Я прокрутил барабан, так что теперь сам не знаю, в котором именно она лежит.

– Хорошо.

– Ты можешь сдохнуть прямо здесь.

– Мне все равно.

«Ну и ладно», – подумал Граймс.

И нажал на курок. Тело Мэддена обмякло под его рукой. Оставив маленькую точку на левом виске старика, пуля вышла через правый.

Граймс отступил назад, и Мэдден упал наземь. Тогда Граймс выстрелил во второй раз.

– Я солгал насчет одной пули, – сказал он, глядя на труп, и в ушах у него слабым эхом прозвучало:

Мне все равно.

«Он мертв, – сказал себе Граймс. – Ты поклялся отомстить ему за то, как он поступил с тобой, и сдержал свое слово».

Но облегчения он почему-то не испытывал. На душе у него было удивительно пусто.

Два года он ждал этого дня, прокручивая в воображении сотни различных вариантов, пока однажды с ним не связался Майкл Бетт и не пообещал, что выведет его на след Мэддена. Граймсу оставалось лишь запастись терпением и ждать своего часа. Когда же Бетт наконец объявился…

Мне все равно.

Мэдден умер, однако Граймс не чувствовал себя отмщенным.

Это нечестно!

Он вытер пистолет, вложил его Мэддену в руку и усмехнулся: «Возможно, местные ищейки поверят в самоубийство».

Выпрямившись, он немного постоял, надеясь, что ощущение пустоты пройдет. Увы, этого не случилось.

Мне все равно.

Словно Мэдден сам хотел умереть. Словно его и вправду не интересовала собственная судьба…

Мне все равно.

Культя Граймса пронзительно заныла.

«Этот ублюдок снова выиграл, – вздохнул он, зашагав по тропинке к своей машине. – Я убил, но не победил его».

Мне все равно.

Потому что он жаждал смерти!

Граймс остановился и, оглянувшись, прижал протез к груди. Боль быстро усиливалась.

«Не понимаю», – покачал он головой.

И пошел дальше.