9

Человек, открывший им дверь, был молод, светло­волос и одет в голубой костюм в тонкую полоску в тон и шелковый галстук в цене месячного оклада начинающего инспектора полиции. Приветливое лицо за щитом дежурной улыбки (раз в двадцать дешевле галстука).

Аните он показался слишком симпатичным, чтобы быть честным. Рядом с ней нетерпеливо пе­реминался с ноги на ногу Петер, и она перестала разглядывать парня.

– Доброе утро, – произнесла она на своем весь­ма среднем немецком. – Мы – инспекторы гол­ландской полиции Петер Спаак и Анита Ван Дайк… Можно войти?

Она протянула ему свое удостоверение, Петер последовал ее примеру.

Улыбка блондина стала еще шире, и это было явно ненормально.

– Да, конечно, инспекторы из Амстердама, за­ходите, прошу вас. Добро пожаловать в Браун-вальд.

Его голландский был безукоризнен.

Он слегка отступил в сторону, и их взорам от­крылся роскошный коридор. Пол был выложен итальянским мрамором. В конце коридора находи­лась массивная дубовая дверь, все двери комнат цвета слоновой кости были закрыты.

– Мы вас давно ждем, – продолжал журчать молодой человек, осторожно прикрывая за ними дверь. – Я – Дитер Борвальт, личный юридичес­кий консультант госпожи Кристенсен.

Это прозвучало почти как: «Ее величества ко­ролевы Нидерландов».

Он протянул руку, чтобы поздороваться. Анита мгновенно пожала его ладонь, а Петер и вовсе не снизошел до того, чтобы касаться наманикюрен-ных пальцев. Сунув руку в карман брюк, Борвальт повел гостей по коридору и открыл створки огром­ной двери из золотистого дуба.

Яркое весеннее солнце осветило пространство.

Свет проникал в помещение через высокие ок­на, выходившие на долину. Комната была отделана девственным, ослепительно белым мрамором. В зеркалах отражались серо-голубые горы с белы­ми шапками на вершинах, упирающихся в небеса. Размерами салон приближался к церковному не­фу. Войдя, Анита почувствовала себя крестьянкой в грязных сабо, явившейся из хлева с ведром свеженадоенного молока.

Борвальт спокойно прошествовал в противопо­ложный конец комнаты к бюро в стиле ампир, сто­явшему на мраморном возвышении в стеклянном эркере (его размеры заслуживали Книги рекордов Гиннесса).

Затейливо изогнутый кожаный диван распола­гался в нескольких метрах от бюро, у стены. На ди­ване – жемчужно-серый костюм с рыжими кожа­ными заплатками на локтях. В костюме – мужчина неопределенного возраста в круглых очках. Он ис­коса взглянул на вошедших. Человек небрежно ли­стал какую-то папку, периодически отвлекаясь на зрелище альпийских хребтов по ту сторону сияю­щей синевы неба.

Дитер Борвальт картинно обогнул стол, эле­гантным движением открыл резную коробку чер­ного дерева и сделал приглашающий жест. Он про­тянул ее посетителям:

– Настоящие гаванские сигары… Прямо с Ку­бы… Вы курите? Для меня это любимый наркотик…

Он снял с рыжеватой сигары коронку, покру­тил ее между пальцами, взял гипсовую розу, ока­завшуюся тяжелой массивной зажигалкой.

– Благодарю, но нет: я курю только чистый опи­ум, кстати, доложите о нашем визите госпоже Кри­стенсен.

Анита решила взять быка за рога. Борвальт на мгновение замер, изумленный неожиданным заяв­лением. Закурив наконец, он разразился звучным смехом – по мнению Аниты, натужным и слишком долгим.

– Чистый опиум… Великолепно, – наконец про­комментировал он, внезапно успокаиваясь. – Ви­жу, полиция не до конца утратила чувство юмора…

Он пустил в потолок закрученное колечко дыма.

– Юмор и терпение. Повторяю вопрос: вы сооб­щите госпоже Кристенсен о нашем приходе?

Ворвальт ответил не сразу, глядя на Аниту не­замутненным взглядом, потом указал на человека, сидевшего на диване:

– К сожалению, в настоящий момент госпожа Кристенсен занята. Но здесь находится доктор Фор­стер, он – личный врач госпожи Кристенсен и рас­полагает очень важной информацией по делу, кото­рое привело вас сюда. Он готов сообщить ее вам.

– Подождите! – Анита подняла руку, призы­вая собеседника замолчать. Голос ее был ледя­ным. – Я должна в третий раз повторить свой во­прос или мне сразу показать вам ордер, который лежит у меня в кармане?

Улыбка Борвальта мгновенно застыла. Анита тут же различила в сине-стальном взгляде попыт­ку быстро принять верное решение.

Анита терпеливо ждала, как он отреагирует.

Наконец он забормотал:

– Э-э-э… послушайте… госпожа Ван Дайк, види­те ли, в воскресенье нашу адвокатскую контору в Амстердаме оповестили только сегодня утром. А госпожа Кристенсен и господин Брюннер уехали вчера утром. Мы всеми возможными способами пытаемся с ними связаться, но пока…

Анита постаралась не улыбнуться:

– Так скажите же мне, ради бога, куда они уе­хали? На Луну? В Антарктиду? В Женеву'?

Борвальт больше не улыбался.

– Послушайте, госпожа Ван Дайк, мне совер­шенно непонятен ваш юмор, он неуместен в сло­жившихся обстоятельствах (лексикон продажного адвокатишки!). Возможно, мне стоит напомнить вам, что в том числе и по вашей вине Алиса исче… сбежала. В настоящий момент госпожа Кристенсен пытается собрать всю свою энергию, средства и связи, чтобы как можно быстрее отыскать свою дочь. Поймите же… Ее очень волнует судьба Алисы, ведь девочка сейчас одна где-то на дороге или в не­знакомом городе, а ведь города так опасны для три­надцатилетних девочек, красивых блондинок.

– Заткнитесь, ладно? – Сталь в голосе Аниты превратилась в кремень. – Алиса сбежала только потому, что за ней гнались! Вооруженные пресле­дователи убили полицейского. Теперь их разыски­вают. Йохана Маркенса, Кеслера…

Борвальт вздохнул:

– Госпожа инспектор… наша адвокатская кон­тора неоднократно указывала вам на то, что Маркенс не работает у Кристенсенов уже два месяца. Его нанял лично господин Кеслер, который, кстати, сопровождает сейчас госпожу Кристенсен и был с ней во время того печального инцидента. Кроме нас с доктором, это могут подтвердить еще несколько свидетелей.

Анита вынуждена была признать, что молодой адвокатишка с изысканными манерами неплохо подготовился к встрече и держал фигу в кармане.

– Хорошо, так где же все они находятся? Он снова выдохнул облачко терпкого дыма:

– В Африке. На юге Марокко. По очень важно­му и сугубо конфиденциальному делу,

– Выражаясь человеческим языком, вы не мо­жете дать мне их точный адрес?

– Искренне сожалею, но мы и сами не имеем от них никаких известий…

Анита была уверена, что он нагло врет, но поде­лать ничего не могла, а потому решила импровизи­ровать.

– В таком случае советую вам как можно ско­рее передать обвинительное заключение Кристенсенам, где бы они ни были, – нежно-сладким голо­ском прошелестела она.

– Я сделаю все возможное, поверьте.

Анита снова не поверила и решила сменить тактику:

– Хорошо, господин Борвальт, а теперь я хоте­ла бы послушать, что же такого важного может со­общить нам господин Форстер.

Ворвальт не удержался от улыбки ядовитого самодовольства, и она отравила атмосферу в ком­нате сильнее, чем дым кубинской сигары. Аниту едва не стошнило.

– Прошу вас, доктор Форстер.

С дивана донеслось покашливанье – доктор прочищал горло.

– Так, Дитер… Да, как вам уже сообщил госпо­дин Борвальт, я врач-психолог госпожи Кристен­сен…

Он снова покашлял, будто настраивался, как расстроенный рояль.

«Смотри-ка, – подумала Анита, – он не сказал „психиатр“, хотя у Хасленса нас именно так ин­формировали… Это могло означать, что Форстер – не настоящий врач. К тому же он не упомянул ни звания, ни степени».

– Информация, которую я должен вам сооб­щить, довольно деликатного свойства. Раскрывая ее, я до некоторой степени нарушаю профессио­нальную тайну. Поэтому позвольте мне не детали­зировать некоторые детали.

Мгновение он смотрел на лежавшую у него на коленях папку, потом сунул ее под мышку и под­нялся, заскрипев артритными суставами.

Подошел к окну, взглянул на горы на горизон­те, словно собираясь с духом для предстоящего разговора.

Анита уловила некую двойственность в этом согбенном пожилом человеке, который медленно поворачивался к ним, поправляя очки и раскрывая папку.

– Видите ли, госпожа Ван Дайк, в основном я лечу госпожу Кристенсен на сеансах софрологии и медитации, но иногда мне приходилось заниматься Алисой, ее дочерью.

Анита не перебивала его. Пусть говорит все, что хочет. Она удобнее устроилась в элегантном французском кресле и взглядом призвала Петера сделать то же. Посмотрим, что дорогой «доктор» Форстер нам поведает.

– Около трех лет назад Алисе стали сниться кошмары.

Он снова покхекал, глядя в свои заметки.

– Возвращающиеся сны. Очень тревожные. Они повторялись все чаще и достигли кульмина­ции в конце девяносто первого, начале девяносто второго… Я весьма успешно лечил девочку в тече­ние девяносто второго года, и зимой кошмары пре­кратились. Тем не менее…

Анита с нетерпением ждала продолжения.

– Тем не менее рискну утверждать, что пре­словутая «комната с видеокассетами», которая так вас занимает, – часть галлюцинаций.

Кхе-кхе…

– Что вы хотите этим сказать? – холодно спро­сила Анита.

Казалось, Форстер подыскивает правильную формулировку.

– Ну-у… Я полагаю, что «комната с видеозапи­сями» – вымысел больного сознания ребенка, кото­рый она транспонировала на реальность.

– Вы это серьезно? А кассета, которую мы ви­дели, – тоже кошмарный сон?

Доктор примиряющим жестом поднял руку.

– Прошу вас, успокойтесь. Нет. Конечно нет. Этого я не утверждаю. Я говорю исключительно о «комнате с видеозаписями». Кассета случайно ока­залась в доме Кристенсенов, которые действитель­но хранили у себя порнографические фильмы для дальнейшего использования в экспериментальном кино, и…

Анита открыла было рот, чтобы ответить, но передумала, и Петер вступил в игру.

– Экспериментальное кино? Так вы называете съемки, где девушке разворачивают анус электри­ческим ножом?

Форстер бросил на Петера мимолетный взгляд. В этом взгляде странным образом смешивались глухая тревога, сочувствие, отвращение и фата­лизм. Он снова откашлялся и продолжил так, слов­но ничего не случилось:

– Боюсь, я недостаточно ясно выразился. Есть еще один важный момент, о котором я не решился вам сообщить… Профессиональная тайна…

Анита предоставила ему самому разбираться с собственной совестью.

– Единственное, что я могу сказать, – речь идет о проецировании кошмаров на реальность. Отправной точкой, разумеется, были некоторые элементы действительности, встраивающиеся в предуготовленный сценарий. Комната с видеоза­писями – элемент, созданный воображением, кас­сета – факт действительности.

Анита не верила своим ушам.

– Видите ли, все подобные сны – крайне не­удачное разрешение эдипова комплекса, который в Алисином случае приобрел гипертрофированные размеры.

«Посмотрим, до какой степени он раздует эти размеры», – подумала пораженная Анита.

Доктор пролистнул несколько страниц в поис­ках нужного места и прочел:

– Все сны имеют одинаковую структуру и за­кручены вокруг разрушительного образа Матери, все укладывается в схему ужасающей борьбы и погони, то есть инцестрального каннибализма. Отец всегда возникает как далекий загадочный персонаж, носитель света, одетый в костюм тореро или моряка. Алиса отчаянно стремится к нему, а мать гонится за ней с ножом или с пистолетом…

В уголках губ Форстера появилась хитроватая складка, глаза светились детской радостью.

Анита была парализована дьявольской точно­стью его анализа. Она понимала, к чему он ведет.

Старик захлопнул папку.

– Итак, позвольте спросить: а не совершает ли наша юная беглянка то, что до нее проделывали миллионы других, похожих на нее детей, – пре­вращает сон в реальность? Большая Игра. Убежать от соперницы-матери к отцу, сделать сон реально­стью, представить мать богомолом из-за той злопо­лучной кассеты, которая свела на нет месяцы кропотливой работы.

В его голосе Анита услышала искренние нотки. А что, если этот «доктор» психо-каких-то там наук говорит правду?

– Вы повторили бы это на суде под присягой, доктор Форстер?

Она специально сделала упор на слове «док­тор».

В ответ Форстер слегка пожал плечами, словно избавлялся от непосильной ноши.

– Я бы сказал, что эта теория имеет право на существование, многое объясняет и что подобные случаи встречаются чаще, чем нам бы того хотелось, у детей Алисиного возраста, особенно когда родители разводятся. Невротический бред. Побеги из дома… А теперь, возможно, наркотики и прости­туция…

– Значит, именно так вы бы выступили? Вот диагноз – невротические фантазии, связанные с неизлеченным эдиповым комплексом?

– Я заявил бы, что это весьма вероятно, учиты­вая два с половиной года работы и около тридцати проанализированных снов.

Тон его был безапелляционным. Дитер Борвальт курил сигару, едва заметно улыбаясь.

– Ладно, – проговорила Анита. – А теперь пусть один из вас объяснит мне, как мадемуазель Чатарджампа оказалась на этой кассете?

Форстера ничуть не смутило упоминание име­ни жертвы.

Адвокат кашлянул:

– Мы с доктором очень плохо знали эту девуш­ку, поскольку бывали в доме Кристенсенов только по праздникам.

– Вас удивило ее исчезновение? Я хочу знать ваше мнение. Как вы объясните тот факт, что юная студентка из Шри-Ланки внезапно исчезает, а по­том у ее бывших работодателей – и ваших нынеш­них, кстати, – появляется кассета, запечатлевшая ее смерть?

Плечи доктора, продолжавшего созерцать гор­ные вершины, передернулись. Анита решила до­жать его.

– Будьте откровенны, доктор, забудьте о пси­хоанализе. Почему, как эта молодая студентка ста­ла героиней этого, с позволения сказать, фильма, где некто отрезает ей груди электрическим ножом? Кто, по-вашему, способен на такое?

Доктор обернулся: он был в бешенстве, глаза метали молнии. Он мгновенно овладел собой, и только дрожь в голосе выдавала сдерживаемые чувства.

– Не знаю, инспектор, и мне кажется, что имен­но полиция обязана раскрывать подобные дела!

– Что я и пытаюсь делать…

– Я видел Сунью один или два раза, на приемах у Евы Кристенсен… Она отвечала за Алису…

Он назвал ее по имени, хотя тон оставался спо­койным. Гневное тремоло затихало.

– С другой стороны, вам не хуже меня извест­но, что именно молодые иностранки, оторванные от привычной среды, чаще всего становятся объекта­ми индустрии такого рода.

– Да, – согласилась Анита, – именно поэтому дельцы от порнобизнеса так мне омерзительны!

В глазах Форстера промелькнуло странное вы­ражение. Он уже готов был что-то сказать, но тут вмешался Дитер Борвальт:

– Давайте все проясним. Что именно вы хотите узнать? Должен ли я напоминать, что ваш ордер распространяется только на Еву Кристенсен и Вильхейма Брюннера и что мы с доктором Форсте­ром согласились на этот допрос с единственной це­лью – помочь правосудию нашей страны?

Анита не стала говорить, что она обо всем этом думает.

– Я собираю информацию. Пытаюсь понять. Делаю свою работу, если хотите.

– Полагаю, больше мы ничем не сможем вам помочь.

Первое по-настоящему честное высказывание за целый день.

Они покинули дом, и Петер повез ее в аэропорт Цюриха. За всю дорогу она не произнесла ни слова, переживая поражение.

Позже, в самолете, прижавшись виском к ил­люминатору, стараясь погрузиться в созерцание облаков, она слышала, как Петер ворочается в кресле.

– Скажи, ты веришь во все эти психоштучки?

– Не знаю, – пробормотала в ответ Анита, – но в суде это могло бы возыметь действие.

Океан бело-золотых облаков не смог успокоить ее тревогу. Адреналин в крови зашкаливал, когда Анита ступила на летное поле под весенний ли­вень. Вечернее солнце играло на дождевых струях, перебирая текучие струны небесной арфы.

Увы, настроение Аниты мало соответствовало красоте города, застигнутого врасплох дождем и светом.

10

Автобан-Сити

Дюссельдорф был теперь родиной Витали. И род­ным городом музыкальной группы «Крафтверк», создавшей в 70-е новое направление – технопоп. Тороп вставил в магнитофон кассету с записью их «Компьютерного Мира».

Эта музыка, написанная здесь, в Руре, была словно специально создана для дороги. Панель управления. Спидометр, подсвеченный зеленым светом. Стеклянные башни, наполовину скрытые оранжевым дымом заводских труб, теплообменни­ки, чередой уходящие в сторону Кельна и Бонна.

Ночь, черный совершенный свод над головой. Равномерное мелькание фонарей.

Киберпанковская урбанизация, конец двадца­того столетия… Сверкающее металлом родео ма­шин, они напоминают диких животных, бегущих по асфальту дороги, черно-желтая территория с загадочным смыслом.

Белые буквы надписей, высвечиваемые фарами.

Алиса не спала на заднем сиденье. Отодвинув­шись в противоположный угол, она прислонилась лбом к стеклу и следила за дорогой. Хьюго повер­нул зеркало, чтобы разглядеть ее. Лицо было спо­койным. Темные волосы спадали на плечи. Взгляд, устремленный в ночь, изменился, как и все прочее.

Линзы орехового цвета и черные волосы делали ее похожей на иностранку. Какое-то искусственное создание, девочка-клон, путешествующая по Евро­пе на заднем сиденье чужой машины… Она могла бы прилететь на космической тарелке, высадиться в долине Рейна и путешествовать автостопом – Хью­го подсадил бы ее, высветив случайно фарами.

Алиса перестала быть Алисой, они добились своего.

Маскировка оказалась потрясающей. Приве­зенная Витали одежда привнесла последний – идеальный – штрих в создание нового образа.

Хьюго вернул зеркальце в нужное положение и расслабился.

Он «загримировался», сменив черные штаны и куртку на потертую кожанку и светло-голубые джинсы. Витали постриг его и покрасил волосы, предварительно вытравив их, в темно-медовый, почти каштановый, цвет. К сожалению, голубые линзы кончились, так что Хьюго придется носить темные очки. Зато они сменили машину и ехали те­перь на черном «БМВ». Один из членов организа­ции владел автосалоном в Дюссельдорфе.

Хьюго удобнее устроился в кресле и нажал на газ.

Витали – это не человек, а просто чудо какое-то! Не случайно он стал правой рукой Ари, а потом возглавил самый секретный отдел их организации. Под непримечательной внешностью скрывался че­ловек редкостного таланта, способный утереть нос любому аналитику ФБР и ЦРУ. Практический, конкретный, стремительный ум позволял ему за­ранее находить решение многих проблем, а умение приспосабливаться и прагматичное воображение довершали дело.

В его архивах наверняка хранится досье с опи­санием проблемы, похожей на ту, что поставила перед ним маленькая голландка. Нет никаких со­мнений в том, что Витали уже наполовину разре­шил ее, – задолго до того, как она возникла. Как го­ворит Ари, если предвидишь проблему, имеешь шанс избежать ее.

Витали превратил это вполне банальное прави­ло безопасности в законченное произведение ис­кусства, пусть и с налетом выпендрежа. Превра­щение девочки-подростка нордического тина в типичную представительницу предместий Барсе­лоны или Флоренции может быть на сто процентов расценено как один из его шедевров.

НАНСИ-МЕТЦ

Указатель разделял автостраду на два ответв­ления, одно из которых вело прямо на юг. Арденны и Лотарингию – заброшенные металлургические центры, ржавеющие среди полей, – он проедет но­чью под монотонное урчание двигателя, напомина­ющее рев ночного бомбардировщика. Постиндуст­риальный пейзаж – и это еще самое мягкое определение целины в центре Европы.

Километрах в двадцати от границы Хьюго раз­вернул карту Витали и сразу нашел местную доро­гу, проложенную вдоль русла Рейна.

Теперь он ехал по лесистой местности. Ско­рость – шестьдесят – семьдесят километров в час, не больше. Он убрал ногу с педали газа.

Точно следуя карте и письменным указаниям Витали, Хьюго через полчаса вновь выехал на ав­тостраду.

Все эти маневры нужны были для того, чтобы не отмечаться на пунктах оплаты пошлины.

Хьюго посмотрел в зеркало бокового вида. По­граничный пост медленно исчезал на горизонте, превращаясь в оранжевое с голубым световое пят­но. Он даже не заметил, как выехал из Германии.

«Добро пожаловать в Европу», – подумал он.

«Приветствуем вас в стране автобанов!» – по­правил он себя и увеличил скорость до допустимо­го предела.

Машина пожирала километры, а Хьюго пытал­ся в очередной раз оценить ситуацию.

Если мать этой девочки действительно пре­ступница и в ее распоряжении по меньшей мере две машины вооруженных головорезов, то, скорее всего, в погоню за ними отправлены и другие люди, причем много.

А если к этому добавить еще и легавых, полу­чается перебор!

В конце концов Хьюго вынужден был согла­ситься с формальным приказом Витали. Распоря­жение касалось того, что он повсюду таскал за собой в двойном дне огромного чемоданчика с инст­рументами фирмы «Факом».

Он тогда попытался объяснить Витали, что это всего лишь сувенир, к тому же разобранный и раз­ряженный. Ответное выражение лица Витали ока­залось красноречивее всяких слов.

В Сараеве снайперы часто работали по трое. Хьюго никогда не хотел работать в бригаде, но, как и обучавший их боснийский офицер, был изумлен тем обстоятельством, что мог с четырехсот метров подст­релить движущуюся цель из оружия с оптическим прицелом. Выпущенная из штурмового карабина «АР-18» пуля калибра 5, 5 наносила действительно впечатляющие разрушения. А если уж трое стреля­ют очередями, можете быть уверены в смертельном исходе. Для боев, в которых он участвовал, «АР-18» был идеальным оружием. Второй стрелок из его бри­гады пользовался немецкой винтовкой и стрелял в основном по мишеням, находившимся на более дале­ких расстояниях. В каждой группе третий человек был вооружен автоматом-пулеметом типа «узи» или «Калашникова» и защищал товарищей в ближнем бою. Впрочем, «АР-18» неоднократно доказывал свою эффективность, когда приходилось с тридцати метров расстреливать противника, решившего раз и навсегда покончить с вами!

Вид разобранного оружия, когда его части ле­жали на белой тряпке посреди стола, щемил его сердце.

Витали разрешил Хьюго спрятать девятимил­лиметровый «ругер» в тайнике под сиденьем.

Ружье, объяснял он, сразу обнаружат скане­ром на таможне, современные системы с ускорите­лями частиц просвечивают контейнеры с фото­пленкой, не вредя их качеству. Если, по той или иной причине, на таможне захотят проверить со­держимое багажника или чемоданчика, тебя сразу арестуют, девочку допросят, отправят к родите­лям, машину конфискуют, а оружие наведет на след организации.

Зато пистолет можно спрятать в салоне – вряд ли машину будут сканировать или тщательно до­сматривать, если в багажнике ничего не найдут.

Хьюго вынужден был смириться и с тоской на­блюдать, как дорогое его сердцу воспоминание исчезает вместе с сумкой. Витали отвечал за их бе­зопасность. Все должно было выглядеть макси­мально легальным – даже амфетамины, выписан­ные врачом Организации.

Перед самым отъездом Витали отвел Хьюго в сторону.

– Если уж ты так прикипел к этой штуке, мы это устроим, – прошептал он.

У них был в Португалии «законсервирован­ный» почтовый ящик, которым пока никто не поль­зовался. Витали оставит там карабин или другое оружие аналогичного типа, после чего эту точку закроют навсегда. Хьюго сможет воспользоваться ею лишь в самом крайнем случае.

В Португалии. В Эворе. Все лучше, чем ничего.

Отсутствие хорошо знакомого тяжелого пред­мета под правой подмышкой и мысленное воспоминание о разобранном карабине, лежащем на столе в кухне за многие тысячи километров отсюда, нер­вировало Хьюго.

Ему потребовался длительный сеанс самогип­ноза, чтобы отрегулировать дыхание и привести в порядок мысли, но в конце концов напряжение от­пустило.

Его обволакивали шум двигателя и свист ветра, врывавшегося в салон через приоткрытое окно. Вне­запно он осознал, что кассета давно закончилась.

Съезжая со скоростной трассы перед француз­ской границей, он внезапно понял, что в чем-то глав­ном они с этой замаскированной девочкой едины. Больше часа ни один из них не нарушал молчания.

Да, оба они ценят тишину, оба стараются не разрушить гармонию утекающего времени, на­слаждаясь ощущением движения, во всей полноте проявляющимся на дороге.

Тороп внимательно следил за тем, чтобы не превышать допустимую на этой второстепенной дороге скорость. Было бы глупо с его стороны драз­нить черта (читай – дорожную полицию или, что еще хуже, таможенный вертолет, карауливший нарушителей даже в Европе «без границ»).

Ты – богатый музыкальный продюсер, едешь во Францию с дочерью. В Германии в среду нача­лись школьные каникулы, и вы едете на Лазурный Берег или в Страну Басков, в Биаритц.

Проехав еще несколько километров, он вер­нулся к их «легенде».

Нет, не стоит упоминать Испанию…

Ты – богатый музыкальный продюсер, едешь в отпуск с дочерью на юг Франции. Информацию вы­давай, но не уточняй.

«Запомните главное: давая одну информацию, вы скрываете другую – более важную».

Спасибо, Ари.

Он поставил новую кассету, выбрав альбом Принца, «Знак времен». Алисе вроде нравился этот маленький волшебник из Миннеаполиса.

Хьюго выбрал короткий путь. Спуститься по Роне до Прованса, отклониться к побережью, в сто­рону Нима и Монпелье, проехать через Перпиньян, въехать в Испанию через Барселону, проскво­зить Тарагону и Валенсию, Убеду, Кордову и Севилью, попасть в Фару и оказаться на южном побережье Португалии.

Он положил на этот маршрут тридцать часов. Максимум – полтора дня. Без сна. Без остановок, разве что на перекус и туалет.

Алиса пусть спит на заднем сиденье, умывать­ся она сможет и в туалетах на заправках.

Основную часть пути они проедут по скорост­ным шоссе, объезжая крупные города по проселоч­ным дорогам. В памятной записке Витали одна фраза была подчеркнута: в часы пик объезжать согласно указаниям.

Совершенство, что тут скажешь…

Перед ними разворачивалась бесконечная лен­та дороги, и Хьюго сосредоточился на езде.

Вчера, рассказывая ему свою историю, Алиса объяснила, что хочет найти в Португалии отца.

Форсмажорные обстоятельства и невероятное по­вествование о преступлениях одно ужаснее друго­го не позволили ему запомнить эту деталь. «Черт, – подумал он вдруг, – но почему она не позвонила ему по телефону?»

Или позвонила?

Неужели тут что-то еще?

Он откашлялся.

Ему придется нарушить молчание, а он толком не знает, как это сделать.

Наконец, решительно выдохнув, он ринулся в бой.

– Не хочешь позвонить в Португалию?

В ответ – изящная мелодия Принца.

Алиса все-таки уснула.

11

Начинался новый день, когда Петер Спаак предло­жил Аните прерваться и отправиться домой поспать. Уже трое суток она была на ногах, и это было совершенно неразумно, учитывая особый ха­рактер расследования.

Анита вынуждена была согласиться. Петер прав – она с трудом различает слова на разбросан­ных по столу страницах отчета.

Сразу после возвращения из Швейцарии они весь день пытались выйти на Маркенса и Кеелера, а потом всю ночь читали и перечитывали «худо­сочные» папки дела. Все, кто был в магазине, слов­но испарились. Не удалось отыскать никаких сле­дов ни раненого лысого, ни блондина, ни белой машины.

Так, теперь Сунья Чатарджампа. Девушка уш­ла от Кристенсенов и вернулась домой, в свою ма­ленькую квартирку. Никто не видел, чтобы она вы­ходила. Соседка подтвердила, что Сунья часто по многу дней сидела взаперти, особенно во время школьных каникул, и беспрерывно занималась.

Несколько месяцев спустя она появилась – на видеопленке, обнаруженной у Кристенсенов.

Смертельные картинки.

Кристенсены растворились на природе. Где-то в Африке.

Обыск в квартире Йохана Маркенса не дал практически ничего. Личные вещи, нет даже те­лефонной книжки с номерами Кеслера или Крис­тенсенов. Ничего. Только незаконно хранящийся пистолет. Индонезийца удалось вычислить. Он обосновался в стране недавно. Судя по обнару­женным у него нескольким дозам героина – при­торговывал. Пять лет состоял на службе в армии Индонезии. Никакой прямой связи с Кристенсами, разве что через Маркенса.

Что до Кеслера, его имя не удалось обнаружить ни в списках постояльцев отелей, ни в реестрах агентств по сдаче квартир, ни в документах кре­дитных организаций. Найденные в телефонном справочнике однофамильцы оказались пустыш­кой.

Кеслер. Повсюду он.

Да, Кеслер был ключом, связующим звеном между Кристенсенами и остальной бандой. Он, как и индонезиец, служил в армии. Они наверняка встречались либо в Африке, либо где-нибудь на Востоке как солдаты удачи. Возможно, Кеслер не в Африке, как утверждали Борвальт и доктор. Да, у него наверняка есть фальшивые документы, так легче спутать карты…