Красная сирена

Он смешал достаточно реальных фактов с ложью, чтобы все выглядело вполне правдоподобно. Он ничего не рассказал девочке ни о поставках оружия, ни о бо­ях в Черске и Сараеве, ни о горном селе, в котором они нашли сотни трупов, ни словом не обмолвился об изнасилованных девушках, которых обезглави­ли на их собственных кухнях или в маленьких спальнях на кроватях, загаженных нечистотами. Он не стал расписывать в деталях тот случай, ког­да они с Беширом Ассиневичем, Марко Людовичем и двумя французами, неожиданно осветив фона­рем дверь погреба, увидели распятую девочку со вспоротым животом. Стоило ему вызвать эту кар­тину в памяти, и она часами не выходила у него из головы. Хьюго умолчал и о том, что показали ему боснийские офицеры: десятки маленьких девочек сидели взаперти в школьном зале – похожие на де­шевых кукол с переломанными ногами. Многие бос­нийцы не могли сдержаться – слезы катились из их глаз, опустевших навсегда, навечно…

– Знаешь, это мой отец…

Хьюго не сразу включился. Душа его витала далеко от тела, которое вело черный «БМВ» по французской дороге. В некотором смысле это не было преувеличением: огромная часть его памяти и личности навсегда осталась там, перед той две­рью в жуткий пыльный погреб, набитый мертвыми телами, разрушенными жизнями.

– Твой отец? – хрипло переспросил он.

– Да… это он меня попросил… и я ему обещала… Никому не рассказывать того, что он писал…

Хьюго нахмурился.

Тем хуже – в любом случае через двадцать че­тыре часа Алиса Кристенсен навсегда исчезнет из его жизни. Пусть подавится своими проклятыми секретами!

Перед ним расстилалась лента дороги, у него была кассета Джимми Хендрикса, а зажигатель­ная гитара Перпл Хейз в конце концов все «устаканила».

Ему даже удалось прогнать из памяти то про­клятое видение. Ту гребаную дверь с распятым на ней человеческим телом.

Она оказалась на восточной дороге, шедшей вдоль побережья. Раствориться в пейзаже. Узнать эту землю, эту страну, насладиться ее ароматами и языком, привыкнуть к лицам и видам…

Чтобы быстро продвинуться, придется рассчи­тывать на интуицию и везение.

Один из каналов передавал безликую мелодию в стиле диско. Слева тянулись пляжи, обсаженные кипарисами и соснами. Анита начала отбивать такт по рулю, слушая песню Уитни Хьюстон.

По широкой скоростной дороге № 125 она про­ехала Ольяно, несясь вперед по серой ленте шоссе.

Солнце давно нырнуло за горизонт, упав по другую сторону Атлантики, – наше светило всегда точнее любых часов и приборов.

Деревья, выхватываемые фарами из темноты, напоминали огромных призраков.

Анита решила остановиться в небольшой хар­чевне, которая возникла перед ней на мысе, в стороне от пустынной дороги, словно свалившись с неба. Она поставила машину на пустую стоянку и вошла во влажно-жаркий зал с белыми оштукатуренными стенами, на которых были развешаны рыболовные сети и чучело рыбы-меч.

Внутри, за столом у окна с видом на океан, ужинали двое старых рыбаков. Вглубине четверо мужчин помоложе играли в карты. Один из них оказался хозяином. Он сразу поднялся навстречу Аните с обычным для этих мест простым и сдер­жанным гостеприимством, улыбнулся, произнеся несколько слов, состоявших преимущественно из шипящих звуков.

Анита коротко ответила и прошла к столику у окна, позади того, где сидели рыбаки.

Она заказала большой стакан сервесы, съела несколько оливок.

Через окно она видела белые перила огражде­ния над растущими на склоне соснами, спускав­шимися к пляжам. По морю бежала легкая зыбь, волны складывались в затейливые фигуры, а над водой самоуверенно сияла полная Луна.

Тихонько пела старая пластинка. Простая ме­лодия, в которой звучала традиционная порту­гальская печаль. Песня рыбаков – таких, как эти двое стариков, молча попивающих свой бакальхао.

Четверть часа спустя они поднялись и вышли из ресторанчика, негромко попрощавшись с ос­тальными и почтительно, но с достоинством, по­клонившись Аните.

Она подозвала хозяина, чтобы заказать кофе, а когда тот подошел, достала из сумки фотографию Стивена Тревиса:

– Я ищу этого человека, он мой друг. Англича­нин, бывший моряк. Мне сказали, что он жил в ок­рестностях Фару.

Хозяин внимательно и вежливо изучил сни­мок, потом, отрицательно покачав головой, вернул Аните:

– Нет, я его не знаю… Эй, Жоакин, посмотри, знаешь этого типа? – Он обращался к картежнику в красной рубашке. Тот поднял на него взгляд:

– Что там, Антонио? Что за тип?

– Вот, гляди… – Хозяин помахал снимком. – Иди сюда, посмотри, он друг нашей маленькой ино­странной гостьи.

Мужчина положил карты, встал, подошел к хо­зяину.

Внимательно изучив фотографию, он тоже от­рицательно покачал головой.

– Эй, ребята, а вы его знаете?

Жоакин отнес карточку своим приятелям, они смотрели, передавая из рук в руки, вежливо отве­чали:

– Нет, нет…

Жоакин вернул фотографию хозяину, тот про­тянул ее Аните:

– Мне жаль, мадемуазель, мы не знаем, кто это. Вряд ли он здесь живет… А вы-то сами откуда?

– Из Голландии… Из Нидерландов, – почему-то растерявшись, уточнила она, пряча снимок.

– Вы знать эти места? – Хозяин перешел на ломаный «туристский» – голландский.

– Нет, я здесь впервые. – Анита ответила ему по-португальски. – У вас есть свободная комната. На эту ночь?

– Ну конечно! – Хозяина восхитило то обстоя­тельство, что молодая иностранка с севера решила остановиться в его гостинице. – У меня есть очень красивая комната с окнами на море, на втором этаже.

Он поднял глаза к потолку, затянутому сетью цвета сушеной морской травы.

– Отлично… А можно мне коньяку к кофе?

– Коньяку? – переспросил хозяин. Анита молча кивнула.

Он вернулся через три минуты с кофе и бока­лом, в котором плескалась янтарная жидкость, по­ставил посуду на стол так торжественно, как если бы угощал Аниту амброзией или частицей крови из чаши Святого Грааля.

Анита благодарно улыбнулась и поблагодарила по-португальски, потом сделала глоток обжигаю­щего напитка с французским коньяком.

Хозяин вернулся к столу и спокойно продол­жил игру.

Луна над океаном заигрывала с волнами и пе­ной.

Анита залюбовалась видом сливающихся с мо­рем небес. Она не смогла бы вспомнить, когда подня­лась с места, взяла ключи от комнаты и поднялась наверх в сопровождении хозяина (он счел своим дол­гом донести ее маленький чемоданчик до дверей).

Анита вошла, бросилась на кровать, зашвыр­нув одежду на кресло у окна, и нырнула под све­жие простыни с забытым ощущением счастья и легкости. Она проспала десять часов, ни разу не проснувшись.

Оранжевое круглое слепящее солнце опускалось за горизонт прямо перед ними. На небе волшебного густо-синего цвета не было ни облачка, и только ог­ненный шар освещал вселенную теплым светом.

Стрелка показателя уровня бензина собира­лась вот-вот поцеловаться с нулем.

– Так, – объявил Хьюго, – на следующей оста­новке писаем и заправляемся!

Десятью километрами дальше под фонарем они заметили рекламный щит «Тексако». Хьюго ос­тановился, залил полный бак высшего сорта и сно­ва прыгнул за руль.

Оказавшись на дороге, ведущей к Памплоне, достал упаковку дезоксина и, не запивая, прогло­тил сразу две таблетки. Не прошло и двух минут, а нога по собственной воле решила вдавить в пол пе­даль газа, но он совладал с собой, включив на вся­кий случай противорадарную «квакушку».

Хьюго вел машину, как загипнотизированный: нервы на пределе из-за скорости, во рту – горький вкус, губы потрескались и высохли.

Он больше не включал ни радио, ни магнито­фон, ему хватало мерного гудения мотора в ночи.

Немного недоезжая до Торрес-дель-Рио Хуго заметил боковым зрением какое-то движение. Невероятным – почти гимнастическим – движением Алиса перекатилась через сиденье и очутилась ря­дом с ним. Хьюго повернулся к ней, удивленно под­няв бровь.

Девочка слабо улыбнулась в ответ.

Она будто хотела сказать: «Мы ведь в одной лодке, правда?» Ему нечего было возразить.

Несколько часов спустя Алиса сделала шаг к примирению. Сразу после Бургоса, недоезжая до Квинтана-дель-Пуэнте, девочка внезапно напря­глась, съежилась. Он не понимал, в чем дело: толь­ко что она казалась ему невероятно сосредоточен­ной, погруженной в глубокие размышления. Наступила ночь. Чтобы разрядить атмосферу, он включил радио, покрутил ручку, ища что-нибудь приличное на средних волнах. Диско, кантри, дис­ко, диско, местное варьете, диско, ага, вот класси­ка, ну уж нет, только не Оффенбах, снова диско, фольклор, какой-то нудный спор, диско и… Одна фигня!

Напев блюзовой гитары плыл в пространстве, как жар недуга. Он не узнал отрывка, но решил, что это Элберт Кинг.

– Хьюго… Я ужасно хочу поспать в настоящей кровати…

Он не отрываясь смотрел на дорогу. Брошенное в ответ «что?» прозвучало рассеянно, почти бес­связно – спасибо амфетаминам!

– Давайте остановимся, мне надоело ехать в этой машине.

Она снова играет в «капризную малышку».

Хьюго с трудом подавил вздох. Да что ей нуж­но, черт побери, пульмановский спальный вагон?

И все-таки он расслышал в ее голосе, бесцвет­ном от усталости и сумятицы чувств, невероятное напряжение.

«Будь подобрее, хрен моржовый! – ругнул себя Хьюго. – Она – ребенок, которого взрослые своло­чи ткнули лицом в кошмар…»

Он повернул голову, улыбнулся ей самой теп­лой улыбкой, на какую был способен в сложивших­ся обстоятельствах.

– Ладно, ладно, – произнес он, опьяненный скоростью, – мы остановимся…

Как по волшебству, фары выхватили из темно­ты металлический щит – рекламу гостиницы.

Хьюго въехал на большую стоянку – площадка была посыпана гравием, – примыкавшую к дому с башенками, освещенному красивыми фонарями. Розовый камень оживал в электрическом свете, стиралась вековая патина.

Хьюго выключил радио, вынул ключи из зажи­гания.

Сидевшая рядом Алиса блуждала в лабиринте своих мрачных мыслей. Ситуация оставалась сложной, и Хьюго боялся, как бы у девочки не слу­чился нервный срыв. Он знал – даже если это про­изойдет, он ее поймет.

Тяжело вздохнув, он взялся за ручку дверцы.

– Знаете что, Хьюго… Я правда вам очень бла­годарна за все, что вы для меня делаете…

Он открыл дверь.

Поставил ногу на землю.

– Хьюго, вы должны меня выслушать, пожа­луйста.

Притормозив, он повернулся к девочке. Снова улыбнулся. Алиса пристально смотрела на него глазами неестественного цвета, на лице читалось невозможное отчаяние. Она вцепилась в его руку:

– Хьюго, пообещайте мне одну вещь… Он сделал ей знак продолжать.

– Моя мать не должна вас отыскать! Понимаете? Он не отводил взгляда.

Она сказала «вас»? Почему? Вопрос ясно чи­тался на его лице, и Алиса прекрасно его поняла. Она так волновалась, что ореховый цвет радужки глаз казался почти натуральным.

– Поклянитесь, что не станете пытаться… побе­дить ее… если вы встретитесь… бегите…

Хьюго постарался скрыть самоуверенную иро­ничную улыбку.

– Послушай, Алиса, давай все проясним… Ты за­лезла ко мне в машину, и я согласился довезти тебя до Португалии. Я обратился за помощью к некото­рым друзьям и теперь еду в Фару, чтобы передать тебя отцу. Только не спрашивай меня, почему я это делаю, а если однажды кто-нибудь начнет задавать тебе вопросы, отвечай, что ничего не знала. Идет?

Он смотрел на нее почти жестко. Вот дьявол, пора ей вернуться на грешную землю! За ней го­нятся вооруженные бандиты во главе с чокнутой матерью-преступницей. Так что задний ход давать поздно…

– Мы летим вперед… Как ракета, которая не способна остановиться после пуска… Ты понима­ешь?

Она понимала.

Девочка согласно кивнула, но не остановилась на сказанном.

– Вы не поняли… Моя мать…

– Что твоя мать? – выдохнул он.

– Она не должна вас найти…

– Перестань, Алиса…

– Вы не понимаете… не знаю, что она сделает со мной, но я совершенно уверена в том, что будет с вами, если вы ей попадетесь!

В ее голосе звучала совершенная убежден­ность.

Хьюго снова взялся за ручку.

– Если она вас найдет, то убьет, понимаете, Хьюго, убьет!

Он выскочил из машины, хлопнул дверью, обе­жал вокруг.

Лицо Алисы совершенно изменилось под влия­нием страха и отчаяния. Он терпеливо ждал, пока она решится наконец выйти, протянул ей руку дружеским жестом, словно хотел доказать, что на свете все еще существуют человеческое тепло и доверие.

Он никому не позволит убить себя…

13

Свежий ветер распахнул окно и донес с пляжа за­пах сосен и морской воды, Прозрачные занавески раздувались, как маленькие паруса.

Анита сладко потянулась, наслаждаясь светом солнечных лучей, падавших на белоснежные про­стыни. Она встала, приняла душ и оделась, любу­ясь скалами и песчаными бухточками, омываемы­ми волной. На часах еще не было восьми. В комнате телефона не оказалось, и Анита спустилась на пер­вый этаж, чтобы позавтракать.

Кофе и бутерброды ей принесла дородная жен­щина средних лет. Она приветливо улыбнулась, хоть и не произнесла ни слова. Когда Анита столк­нулась с ней у стойки бара, она поздоровалась, и ее «бом диа» оказалось таким же солнечным, как мир вокруг. Пять минут спустя она вернулась с подно­сом.

Анита накинулась на еду с жадностью, удивив­шей ее саму. Морской воздух, солнце, смена обста­новки, спокойная милота местных жителей – все это «взбадривало» аппетит.

Она выпила две большие чашки кофе, прогло­тила все бутерброды и почувствовала, что готова противостоять целой армии адвокатов.

Она заплатила по счету хозяину и решила еще раз попробовать что-нибудь разузнать о Тревисе:

– Скажите, где здесь можно зафрахтовать ях­ту с капитаном?

Он задумался, бормоча себе под нос «яхта, на­ем», потом открыто взглянул ей в глаза и широко улыбнулся:

– Ну да, что-то в этом роде есть на выезде из Тавиры, рядом с пляжем. Контора, бюро по прока­ту яхт для туристов – вот чем они занимаются.

– Я вам очень благодарна… Кстати, а как оно называется, это бюро?

– Постойте, я проверю…

Прежде, чем Анита успела возразить (ей впол­не хватило бы географического указания), он убе­жал в кухню, откуда вернулся с рекламной открыт­кой: на ней был коллаж из фотографий яхт.

– Вот их реклама: де Суза и Корлао, самая крупная здешняя компания… Они скупили много ма­леньких предприятий, и все шкиперы теперь рабо­тают на них. Иногда они приходят к нам поужинать…

Анита улыбнулась в ответ, стараясь запомнить название и внешний вид современного безликого здания – белого, низкого, никакого.

– Большое спасибо, сеньор, – мягко произнес­ла она по-португальски, взяла сумку и вышла из гостиницы.

Подбежав к «опелю», бросила сумку на заднее сиденье и секунду спустя тронулась с места.

В Тавиру.

Анита не заметила белый «сеат», припаркован­ный метрах в четырехстах у обочины, который медленно поехал следом.

Кеслер не спал уже трое суток, если не считать дре­моты во время перелета из Женевы в Марокко, отку­да он практически сразу вылетел в Фару. Черт побе­ри, эта мерзавка Кристенсен хочет его уморить…

Последняя спокойная ночь выдалась накануне потасовки в амстердамском универмаге, поэтому, несмотря на амфетамины, он клевал носом.

Просто чудо, что он не упустил девушку. Оч­нувшись от тяжелого сна, Кеслер пытался поудоб­нее устроиться на сиденье и внезапно заметил, как маленький черный «опель» вылетел на националь­ную автостраду.

Глухо зарычав, он встряхнулся и до упора по­вернул ключ в зажигании.

Точно следуя указаниям Евы Кристенсен, он преследовал инспектора, держась на расстоянии.

Свою новую штаб-квартиру Ева обустроила на огромном пляже южномарокканского побережья.

«План очень прост, – сказала она ему. – Если эта легавая едет в Фару, значит, попытается найти моего драгоценного муженька. У меня там свой че­ловек, он тоже ищет и будет вашей правой рукой. Слушайте меня внимательно, Густав (она обожала называть своих подчиненных кодовыми именами), я хочу от вас одного – чтобы вы следили за этой гади­ной днем и ночью, куда бы она ни отправилась, и ежедневно мне докладывали, пока она не отыщет Тревиса… После этого вы сразу со мной свяжетесь».

И она посмотрела на него, как на ребенка-дау­на, которому нужно все разжевывать.

Маленькая «корса» ехала впереди, а Кеслер никак не мог прогнать из памяти детали той мучи­тельной аудиенции. Отражение в зеркале было вечным напоминанием ужасного наставления Евы: нехилый шрам на правой щеке – так хозяйка при­ласкала его железной линейкой…

Кеслер внезапно понял, что холодное бешенст­во поднимается в его душе так же неотвратимо, как морская вода заполняла трюмы «Титаника», но да­же не пытался совладать с собой. В один прекрас­ный день вся эта припадочная семейка заплатит за все сполна. Он пока не решил, с кого начнет: с коро­левы-матери, с ее дуры-дочери – этой маленькой отличницы, или с заносчивого кретина Вильхейма Брюннера, красивого и пустого, как обложка деше­вого итальянского журнала, а может, и с папаши – неудачника и авантюриста (он ничем не лучше ос­тальных). Одно он знал точно: он здорово оттянет­ся, когда будет нажимать на курок помпового ру­жья двенадцатого калибра.

Инспекторша доехала до Тавиры, не останавли­ваясь, стремительно пересекла город Километра через три-четыре она свернула направо, на малень­кую раздолбанную дорогу, которая вела к пляжу. Кеслер слегка притормозил и принялся наблюдать. Главное, чтобы его не заметили. «Опель» тронулся, он дал ему скрыться за поворотом и только после этого тронулся в погоню.

За вторым поворотом он увидел пляжи, кораб­ли на рейде и яхты, стоящие на приколе вдоль на­бережной. Над морем нависало высокое плоское бело-желтое здание. Маленький черный «опель» приткнулся на стоянке перед входом.

Кеслер затормозил, чтобы наблюдать за проис­ходящим издалека. Женщина хлопнула дверью ма­шины, поднялась по ступенькам и исчезла внутри дома. Ему удалось прочитать надпись, сделанную крупными буквами на складе позади дома. «Де Суза и Корлао Материаль нотика». Под действием време­ни и морского ветра она почти стерлась. Вдруг какое-то смутное воспоминание пришло ему на ум. Он уже слышал это название, но не мог вспомнить, где, когда и кто его упоминал, но оно всплыло из глубин памя­ти: через эту компанию Ева Кристенсен продала ях­ты Тревиса богатым туристам перед их отъездом из Португалии… Да, именно так. Однажды в разговоре Дитер Борвальт называл «компанию морского обо­рудования, которая распродала яхты Тревиса». Тог­да же упоминалась и Тавира.

Эта инспекторша – не такая уж бестолочь. Ес­ли Тревис в этих краях, именно здесь ей помогут найти его след.

Поскольку дорога заканчивалась метров через пятьдесят за зданием, Кеслер решил развернуться и подождать на главном шоссе.

Анита представилась инспектором амстердамской полиции и попросила вызвать начальника отдела, отвечавшего за набор экипажей, не называя причи­ну своего визита. Секретарь связалась с начальством, и по тому, как девушка понизила голос, Анита сообразила – оправдывается, что не узнала цель ее прихода.

Секретарша проводила ее до комнаты, нахо­дившейся в глубине основного крыла здания. При ее появлении хозяин кабинета встал, предложил ей стул и опустился в свое кресло. Она сразу по­чувствовала, что он нервничает.

Бросив на нее короткий взгляд, мужчина сразу перешел к делу:

– Вы говорите по-португальски или предпочи­таете вести беседу по-английски?

Анита расслабилась: человек был явно распо­ложен к сотрудничеству. Около сорока или чуть больше, смуглое открытое лицо, пожалуй, слегка бледное из-за постоянного сидения в закрытом ка­бинете. Руки крепкие, мускулистые, огрубевшие – судя по всему, бывший моряк.

– Благодарю вас за это предложение, мой пор­тугальский далек от совершенства, но надеюсь, я справлюсь, господин?..

– Пинту. Жоакин Пинту. Чем могу вам помочь, мадам?..

– Инспектор Ван Дайк из криминальной поли­ции Амстердама.

– Чем могу быть полезен, инспектор Ван Дайк? Он пытался поудобнее устроиться в кресле, но все никак не мог найти нужного положения.

– Я ищу одного человека, тоже иностранца. Возможно, несколько лет назад ваша компания имела с ним дело…

– Иностранец?

– Да, англичанин.

Уголки его губ слегка дернулись.

– Его зовут Стивен Тревис.

При этих словах он занервничал еще сильнее, тяжело вздохнул, посмотрел на Аниту, потом пере­вел взгляд на океан. Она терпеливо ждала ответа.

Пинту еще раз вздохнул, словно на его плечах лежал тяжелый груз, и произнес:

– Что он опять натворил, этот Тревис?

Он смотрел на Аниту пристально, но без враж­дебности, сразу выложив все карты на стол.

– Вы его знаете? Вздох. И ответ:

– Ну конечно, я его знаю.

– Служащий или друг?

– И то, и другое.

Он едва заметно улыбнулся.

– Я вас слушаю, продолжайте.

– Что вы хотите узнать?

– Где он живет? Вы знаете его адрес? Еще один тяжкий вздох.

– Не хотите сказать, в чем дело? На этот раз вздохнула Анита:

– Ничего противозаконного. Мы просто хотим с ним поговорить – как со свидетелем – об одном де­ле, расспросить о некоторых событиях и людях, из Голландии.

Пинту смотрел ей прямо в глаза:

– Я не знаю, где он сейчас живет. Он исчез из поля зрения месяцев шесть назад. Я слышал, что он продал свою халупу в Албуфейре, а звонил он мне всего раз, сообщил, что с ним все в порядке. В этом весь Тревис.

– Вы сказали, в Албуфейре?

– Ну да… Он там обосновался после развода. Не сразу, конечно… Плавал недолго, потом снимал разные дома, прежде чем купил домишко в Албу­фейре. Но теперь я действительно не знаю, где он.

Анита чувствовала, что собеседник выдал ей не всю информацию, но надавить на него не могла и поэтому продолжила как ни в чем не бывало:

– Вы знаете, почему он так внезапно переехал? Молчание.

– Нет… Знаете, Тревис всегда был таким. Он был способен внезапно сорваться и уехать на Ко­моры… Может, он сейчас на Борнео или в Брази­лии… Или даже на Марсе.

– Ну да… – пробормотала Анита себе под нос.

– А если бы вы захотели с ним связаться? Пинту с трудом подавил горький смешок.

– С Тревисом? Господи, да тут и думать не о чем, – это дохлый номер! Остается только ждать, когда он сам постучит в мою дверь и скажет «При­вет!», как если бы мы расстались накануне… Так я всегда и поступал, и это срабатывало…

Анита позволила себе улыбнуться.

– Тревис непредсказуем. Да он и сам не знает, что будет делать на следующий день. Ничем не мо­гу помочь, сожалею…

– Ничего страшного… Вы были на редкость внимательны, я вам очень благодарна… Господин Пинту, вы говорили, что Тревис был одновременно и вашим сотрудником, и другом… Объясните, что вы имели в виду?

– Объяснить что?

– Ну… Как вы познакомились, чем он в то время занимался… Любые детали, мелочи… Вижу, вы не очень расположены…

– Да нет, не в том дело… просто это довольно длинная и непростая история, не знаю, с чего начать.

– Начните с самого начала – этот метод отлич­но работает.

Они рассмеялись почти одновременно, и обста­новка разрядилась.

– Да, вы правы. Ладно. Я сам из Бразилии, ро­дился в Рио, мать – португалка, отец – бразилец. Я встретился с Тревисом здесь, в Алгарве, пятнад­цать лет назад, мы одновременно сюда приехали. В семьдесят восьмом, в сентябре семьдесят восьмо­го… Я тогда работал капитаном и привез канадцев в Фару. Тревис приехал из Барселоны. Два-три ме­сяца мы снимали вместе хибару, пока подыскивали постоянное жилье. Он был блестящим моряком британского флота и одним из лучших шкиперов, каких я знал в жизни.

Анита тут же поймала его на слове:

– Был?

Глухое молчание, снова тяжелый вздох и тут же, следом, загадочная ностальгическая улыбка и взгляд, обращенный в себя, в прошлое.

– Да, чертов славный шкипер… Но потом все пошло не так…

Анита затаила дыхание, обратившись в слух. Мужчина кинул на нее косой взгляд, вздохнул, встал и отошел к окну.

– Думаю, он тогда уже был знаком с той жен­щиной, во всяком случае, мне он рассказал о ней почти сразу. Они встретились в Барселоне…

– Что за женщина? Ева Кристенсен?

– Да… она. Голландка… как и вы… Я думал, вы приехали из-за нее, так? Из-за этого хренова раз­вода? Тревис сделал какую-нибудь глупость? За­брал маленькую Алису, да?

Пинту резко обернулся. Лицо его было очень серьезным.

Очевидно, он очень хорошо знал Тревиса, го­раздо лучше нее.

Анита взмахнула рукой, давая понять, что он ошибается:

– Нет-нет, не беспокойтесь, уверяю вас, с Тре­висом все в порядке. Давайте вернемся к разговору. Вы познакомились с Тревисом в Фару, позже – с той женщиной…

– Да. Ева Кристенсен приехала не сразу. Ка­жется, впервые она здесь появилась месяца через четыре после приезда Тревиса и пробыла не больше недели. Они тогда почти не выходили из комнаты.

Во взгляде Жоакина Пинту сверкнул огонек. Анита никак не отреагировала, и он продол­жил:

– Потом она стала приезжать чаще, и… в семь­десят девятом, да, в сентябре, она обосновалась здесь окончательно. Купила Тревису две яхты, очень скоро, в восьмидесятом родилась Алиса – по-моему, в Швейцарии… они вернулись сюда…

У Пинту снова нервно дернулись уголки губ.

Вздох.

– Ева Кристенсен изменилась. Неуловимо. Мы с Тревисом стали настоящими друзьями, и я часто бывал в их великолепном доме, который она купи­ла к западу от Лагуша.

– Где это? – Анита приготовилась записывать адрес в блокноте.

– Ла-Каса – Асуль. Теперь там центр талассоте­рапии… Вы его без труда найдете.

Каса – Асуль. Лагуш.

– Продолжайте, я слушаю…

– Алисе не было и двух лет, когда отношения между ними стали портиться. Что-то не ладилось. Помню, на Алисино двухлетие в Каса-Асуль уст­роили грандиозный праздник, и с Тревисом невоз­можно было говорить, понимаете, он не был, как обычно, немногословным, нет… Ему было явно не по себе, он избегал общения, не смотрел в глаза, таким я его никогда не видел… Меньше чем через год они уехали в Барселону… Потом большой дом продали, через моего маклера избавились от яхт, и тогда я понял: они сжигают мосты, больше я с Тревисом не увижусь…

Пинту замолчал и вернулся к столу. Казалось, он вызывает из глубин памяти воспоминания, дав­но и навечно там похороненные.

– Но Тревис все-таки вернулся? – Да.

Голос Жоакина внезапно охрип.

– И что дальше?

– Я начал кое-что подозревать незадолго до их отъезда, и шесть лет спустя понял, что не ошибал­ся. Черт, если это не из-за малышки, значит… Гос­поди…

Анита смотрела не понимая:

– Простите, Пинту, но я..

– Я должен был сразу догадаться – как только узнал, что вы из полиции Амстердама…

– Что вы хотите этим сказать, господин Пинту? Он взглянул ей прямо в глаза:

– Можете не юлить: я был уверен, что рано или поздно так и будет.

Анита с трудом держала себя в руках. Стара­ясь не сорваться, она мягко спросила:

– Может, все-таки скажете, что вы имеете в виду? Я не улавливаю…

– Неужели?

– Слушайте, вы сказали либо слишком много, либо слишком мало. Итак?..

У Пинту дернулись губы. На лице читались удивление и отчаяние.

– Вот дьявольщина, надеюсь, я его не зало­жил?

– Вот что я вам скажу, Пинту: если скроете от меня важные факты – сами окажетесь в дерьме!

Они больше не смеялись.

– Я думал, это из-за… Амстердама… Анита недоуменно приподняла бровь.

– Из-за наркотиков, понимаете?

Анита переваривала информацию, стараясь не выдать волнения. Холодно и жестко она переспро­сила:

– Наркотики? Тревис был наркоманом? Вы со­вершенно уверены?

– Еще бы. Впервые я заметил у них дома. Он был под кайфом. В другой раз, перед самым их отъ­ездом, я видел следы уколов на его руках… Он боль­ше месяца не выходил в море. Для такого человека, как он, это свидетельство неминуемой катастрофы. Обычно стоило ему один день не пройтись на яхте вдоль побережья, и он уже чувствовал себя несча­стнейшим из смертных. Я ничего не смог сделать, не хватало времени, отреагировать… не знаю… Он уехал, а когда вернулся… Боже… Это был совершен­но другой человек, понимаете?

Анита читала в его взгляде жгучее бешенство. Ярость, окрашенную ненавистью.

– Он по-настоящему подсел?

– Полностью. – Он был уничтожен. При разводе его лишили родительских прав и заткнули рот алиментами.

Все та же холодная ненависть во взгляде.

– Понимаю, – почти прошептала Анита. На лице Пинту было написано ожидание. Аните понабилось секунд десять, чтобы понять.

– Хочу вас успокоить, господин Пинту… я не могу поделиться с вами сведениями, но уверяю – мы НЕ разыскиваем Тревиса за сбыт наркотиков, если вы этого опасаетесь.

Мысленно она прокручивала в памяти инфор­мацию, полученную от инспектора Оливейры. Тревис общался с темными личностями, членами син­диката, связанного с итальянской мафией. Одним словом, с дилерами.

Впрочем, это вовсе не означало, что Тревис был одним из них. С дилером связываешься, когда тебе нужен порошок.

– Вы часто виделись после его возвращения? Задавая этот вопрос, Анита хотела выяснить, не видел ли Пинту одного из них.

– Как вам объяснить… мы увиделись не сразу. Встретились случайно, год или больше спустя по­сле его возвращения, я тогда отправился по делам в Вила-Реал, это на границе с Испанией. Он был в плачевном состоянии. В прошлом Тревис мне очень помог, подыскал мне работу, когда я кончил пла­вать (Пинту решительно подавил болезненные вос­поминания)… И я решил им заняться, чтобы он вы­лечился, нашел ему работу в маленькой мастерской по ремонту яхт и катеров, которую наша компания приобрела в Лагуше.

– Получилось? Пинту колебался.

– Не особенно… Первый раз он продержался около года, потом снова подсел, уволился с работы и исчез – месяца на три.