XV. Об огне и мече

Дождь кончился. Бранвин сидела в зале, вслушиваясь в тишину. Вокруг нее спали дети, Мурна, Леннон, Донал — все утихомирились под конец ночи. Она смотрела в пустоту и чувствовала, как в горле закипают слезы. Все ее намерения и планы лежали в руинах — дороги превратились в трясину, вода в Керберне поднялась — на много дней непроходимое препятствие для ее бедного народа и мелочь для решительных войск Ан Бега, когда они вздумают отрезать их от брода. Ночью ей снились сны, и все они были о разорении. Она обдумывала и другие отчаянные шаги — послать Донала, Шона и Кована вместе с Мев и Келли, чтоб те в одиночку перебрались через реку рядом с Кер Веллом и пешком прошли сквозь сердце Элда к Дру в поисках защиты для короля, отвергнутого миром.

А может вся ее жизнь была одной безумной надеждой. Слишком мало верила она в удачу в начале и слишком полагалась на нее в конце — и все равно она надеялась, даже не понимая Элда, ибо больше ей ничего не оставалось в этом мире.

— Арафель, — прошептала она в тишине. — Арафель. Арафель. Слышишь ли ты меня, Фокадан, Чертополох или как ты зовешься нынче? Киран, слышишь ли ты меня?

Но первой она не доверяла, а во второго не могла поверить, как ни старалась.

Затем донесся стук копыт бегущей лошади — приглушенный толстыми стенами, он гулко раздавался в замке. Стража молчала — ни приветствий, ни окриков. И он все приближался.

«Киран», — подумала она и перестала дышать, боясь спугнуть надежду.

Нет, то отвязалась какая-нибудь лошадь — вот и все — и теперь бегала под стенами. Или то Арафель.

Она поднялась, расправив подол, и босиком двинулась к двери — внизу хлопнула дверь, и на лестнице послышались легкие шаги — нет, ни одно смертное существо не могло проникнуть внутрь так быстро, миновав ворота и стражу. Она отпрянула, и сердце ее заколотилось от испуга.

— Донал, — промолвила она, не отрывая глаз от двери. — Донал, проснись…

Но сзади никто не шелохнулся. Дверь отворилась, и на уровне коленей в щель просунулась косматая голова с глазками, поблескивавшими при свете факела.

— Донал! — вскричала Бранвин.

Существо вошло и, обхватив себя руками, прислонилось к двери.

— Спят, спят, о, славные дети; Граги знает их, знает этого человека, он пришел за ними и за тобой.

— Прочь! — в зале не было оружия, никакого, кроме кинжала: ради Кирана, ради ее детей, которые не выносили железа, отсюда убрали все. Она кинулась к стене, намереваясь схватить факел.

— Не бойся, — промолвило мелкое существо, — о нет-нет-нет, я — друг; такие славные, добрые дети, такой учтивый народ — они мне ставили блюдца с молоком и сладкие лепешки, и бурый эль — но у Граги есть свой дом, и больше он не может медлить. Пойдем со мной, пойдем со мной — сладкие лепешки, бурый эль и теплое солнце на века.

Рука Бранвин опустилась. Она увидела зеленые тени, резвящегося пони и белокурую девочку, ушедшую на поиски волшебства. «Пойдем со мной, возьми меня за руку, не слушай, как они тебя зовут». Взгляд ее помутился.

— Неужто еще есть время? — спросила она. — И там есть место для нас всех?

— Для всех, — ответило существо и, подпрыгнув, выпрямилось. — Для всех добрых и славных людей, только пусть не берут железа. Спешите, спешите, спешите.

И он исчез за дверью, и дверь захлопнулась так быстро, словно никто из-за нее и не появлялся. Бранвин вздрогнула и оглянулась, у очага зашевелились дети и Мурна, проснулся Донал и Леннон в своем углу.

— Вставайте, — сказала Бранвин, — все. Одевайтесь потеплее. Донал, ступай во двор и подними всех.

— Госпожа, — изумленно вымолвил Донал, но покорился.

— Никакого железа, — крикнула Бранвин. — Ни уздечек, ни сковородок, ни ножей, ни брошек — ничего.

— Госпожа…

Так держалась она за последние лоскуты своей гордости. «Но неужто гордыня должна стать преградой для волшебства?» — спрашивала она себя. И ей было уже страшно заявлять, как прежде, что она знакома со всеми тайнами волшебства.

— Кажется, к нам пришла помощь, — тихо промолвила она, — и как бы нам не потерять ее, — из-за спины Донала дети смотрели на нее спокойными глазами. — Одевайтесь. Мы спустимся вниз к воротам. Спеши, Донал; Леннон, помоги ему.

Леннон взял арфу, Донал схватил плащ, и дверь закрылась за ними.

— Мойтесь, одевайтесь, — сказала она Мев и Келли. — И мы спускаемся вниз.

Впервые у нее была своя тайна, а не у Мев и Келли от нее. Но они послушались ее.

Она поднялась в пустую спальню, вымылась и оделась, пока Мурна занималась детьми. Она взяла лучший плащ Кирана из промасленной шерсти, который был теплее, чем ее. «Может быть холодно», — заметил он как-то, собираясь в такое путешествие.

Теперь она вспомнила о Барке, Ризи и Роане, о людях на границе, и радость ее померкла. «О боги, что станет с ними, когда они обнаружат пустой Кер Велл? Что если его захватят наши враги? О боги, куда мы идем? Куда я веду свой народ?»

Но потом она вспомнила о Киране, о том, куда он ушел, о том, что приближалось к ним с запада, и поняла, что выбора нет. И снова возникло видение — девочка на пони и мечта, которая была когда-то у нее. Она видела этот зеленый покой, и посетившее их существо манило ее туда же, напоминая ей о солнце и лугах; не об одновременном сиянии луны и солнца и не о жутком всесилии гостьи, приходившей к ним в этот зал. Этот обещал тепло и смех. И как бы там ни было, он пойдет вместе с ними.

Она заспешила; взяв Мев за руку, она спустилась вниз, и Мурна торопилась следом с узлом одежд…

— Если кому-то понадобятся теплые плащи, — говорила Мурна. — Жаль оставлять их.

Как мог рассвет занялся над Лоуберном — тусклое зарево, пока тучи не поглотили солнце. Черные камыши напоминали копья; берег высился над ними, и Барк вздохнул спокойнее, когда они оставили его за спиной. Казалось, повсюду их ждали засады.

Они не встретили никаких признаков Роана, как и войск Брадхита — дорога была в дымке, а Лоуберн, вопреки своему имени, перекатывал волны.

Но сейчас что-то двигалось к ним из мглы — группа всадников — они издали различили топот копыт. Щиты уже были надеты на руки, теперь вынимались мечи из ножен, а воины, что были с копьями, пришпоривали лошадей, чтобы встретить то, что неслось им навстречу.

Всадники ринулись на них с вершины холма, врезавшись в самую середину, словно тени в мрачном красноватом свете — ни лиц, ни фигур их было не разобрать; и лошадь, что скакала впереди, отбрасывала странное зловещее сияние…

— Стойте, стойте! — закричал Барк, увидев это, и острия копий взлетели вверх, и кони заржали, словно повстречав друзей в слабо мерцающем рассвете.

— Где Роан? — спросил он всадника Ласточки. — Куда вы?

Лицо юноши было осунувшимся, из виска сочилась кровь, доспехи были помяты, взгляд мутился, как и рассудок.

— Он велел нам уходить, отступать… Роан — он удерживает их, «бегите», — сказал он нам, а сам остался — он и еще десяток лучников… «Уводи их», — сказал он мне: старики и Роан — они заставили нас уйти…

— Идемте туда, — сказал Ризи.

— Там собрался весь Брадхит, — промолвил Блин. И струйки слез прорезали запекшуюся кровь и грязь. — Господин Ризи, их не удержать… — повернувшись в седле, он оглянулся и снова устремил взор вперед. — Роан сказал, чтоб мы прорвались первыми, за нами крестьяне по двое на лошади; Туали прикрывал нас сзади. Но со вчерашнего дня нас осаждали непрерывно — они прорвали нашу оборону, и мы пускались врукопашную четыре, а то и пять раз за день.

Наступила тишина, нарушаемая лишь хрипом загнанных лошадей.

— Ступайте, — тяжело промолвил Барк. — Езжайте дальше. И не спешите так. Дорога дальше безопасней.

— Да, — откликнулся Блин и дернул свою лошадь за узду. Рассекая отряд Барка, они медленно тронулись прочь; но проехав совсем немного, Блин остановился и повернул назад со всеми своими людьми. — Мы не трусы, — промолвил он, подъезжая.

— Нет, — сказал Барк, — вы не трусы.

— Мой двоюродный брат прав, — заметил Ризи, подъезжая с Оуэном и Маддоком. — Возвращайтесь на запад и на юг — по крайней мере, мы сможем задержать их.

— А дальше? — спросил Барк. — Нет. Так не пойдет. Надо забрать всех, кого еще можно спасти, и быстро вернуться домой.

И холмы ему откликнулись воем — тем самым, что они уже слышали у Керберна. Лошади заржали. Люди крепко выругались.

— Вой сколько хочешь! — воскликнул Ризи, поднимая меч. — Вот на тебя железо!

Вой замер, зашелестела трава.

— Лошадь, — промолвил Блин, взглянув направо.

Но никого не было видно. Цокот копыт прозвучал и исчез в отдалении — и все это произошло неестественно быстро.

Они собрались у ворот и за воротами — толпа лошадей и людей с узлами; лишь у Мев ничего не было в руках, как и у ее матери и Келли, — они, имевшие больше всех, все оставляли. Слишком много свалилось на нее утрат, чтобы заботиться о чем-либо: она держала в кармане лишь шкатулку со своими драгоценностями — ярким птичьим пером, речными голышами — тем, что было собрано ею во время прогулок с отцом. Потеряв отца, она перестала заботиться и о них, но потом решила, что может пожалеть об этом, и будет слишком поздно, поэтому лучше взять с собой эти странные мелочи; остальное же она побросала, хоть у нее были серебряные и золотые заколки, тонкая одежда и серебряное кольцо. Она с пустыми руками спустилась по лестнице, как Келли и мама, и лишь Мурна волокла за ними целый узел одежды; но у них на шеях висели ладанки с дарами Ши, а под ногами были камни Кер Велла и воспоминания о жизни в замке были при них — это было бесценно, и это они уносили с собой.

«У нас будет проводник», — предупредила мать: если бы это отец возвращался домой, она бы сразу им сказала, а остальное их не интересовало, и они шли, не задавая лишних вопросов. Все их мысли были о том, что они оставляли — замок и отца, сидящего в своем кресле в зале. Теперь, когда они уходили, Мев казалось, что он и вправду может вернуться — так крепка была память о нем повсюду — и, положив длинный меч Кервалена себе на колени, он опустится в кресло, и золотистый свет очага будет играть на его лице. Зал принадлежал теперь только ему — такой же заброшенный и одинокий — он остался за их спинами, и дверь была уже закрыта.

Они миновали последние ступени, и воздух задрожал от предчувствий и ожиданий. Загорелись их ладанки с дарами Ши. Они подняли глаза и увидели крохотное коричневое существо, которого не было здесь еще мгновение назад.

— Это Граги, — воскликнул Келли, но, казалось, их мать уже знает это — похоже, ничто сегодня не могло ее напугать, даже Ши.

— Граги, — промолвила Мев, и тут же дар Ши обжег ее еще больше, или то закололо ее сердце. Она подумала об отце, и мир словно вновь пришел в движение, или она сама стронулась с места — будто снова ожив, у нее заболело сердце — она подняла голову и поняла, что и не жила после той ночи, хотя все в мире шло своим чередом. И вдруг она ощутила, что вокруг полно тайн, и ее мама — родная мама — связана с Ши.

Это не без отца. В этом чувствовалась его рука. Мир понесся мимо, словно река, обтекающая камни, и беды проносились мимо них, и как-то во всем этом ощущался он.

— Идемте, — промолвил Граги, махая им длинными косматыми руками. — О, поспешите, поспешите. И пони, и славные лошади, и все остальные.

— Граги, — сказала их мать, резко, как она говорила в зале. — Граги, это не все — наши люди еще на дороге у Лоуберна.

Граги замер, обхватив себя руками, и закачался, и глаза его сузились от боли.

— О, золотая госпожа, Граги, не может дотянуться до них. Пусть добираются сами. Большой рыжий человек и маленький темноволосый: Граги знает их — на них прикосновение Ши, но ничто не сможет им помочь. Идемте! Идемте! Идемте! Люди, добрые, учтивые люди — не медлите, спешите, спешите! Оно наступает, оно наступает — мрак идет на долину; я не могу назвать его имя, но реке его не остановить, — он повернулся и, отскочив в сторону, вскарабкался на спину лохматому пони. — Торопитесь! О, торопитесь!

И поверх людского гула раздался голос Донала, подгоняющего всех: он появился с Ленноном, Шоном и Кованом и целым войском мальчиков — они вели отцовскую лошадь и пони, и коней. Они остановились, и воцарилась тишина, взорвавшаяся на мгновение криками, словно народ только что увидел коричневого человечка на лохматом пони.

— Идемте, — взмолился Граги, — о человек, Граги знает тебя — много мы проехали вместе — идемте, идемте, о, поспешайте! С севера и запада они наступают, темные твари и мгла. Садитесь, садитесь, все, кто может ехать верхом — Граги вас поведет!

И словно колдовство опустилось на всех — воздух дрожал от волшебных трелей. Люди вскарабкивались на неоседланных лошадей, которые молча подставляли свои спины, передавали друг другу детей, смотревших вокруг с изумленным видом. Мев ухватилась за гриву Флойна, пытаясь залезть, и Флойн даже не шелохнулся, пока она неловко взбиралась на него. Ее брат уже сидел на Фланне. Донал помог их матери и Мурне сесть на белоносую кобылу и дал в руки Бранвин повод.

— Мой муж, — раздался женский голос; — мой сын, — откликнулся другой. — Как они найдут нас? Куда мы отправляемся?

— В безопасное место! — резко ответила их мать. — Туда, где они сами хотели бы вас видеть.

— Позволь мне остаться, — промолвил Донал, держа за повод Илеру. — Я найду остальных.

— У тебя есть другие обязанности, — оборвала Бранвин. — У тебя все еще есть господин — отправляйся с нами.

— Вперед! — крикнул Граги, словно слившись с коричневым пони, на котором он восседал, поджав колени, и помахал косматыми руками. Воздух заколебался, мутный рассвет затянулся туманом, и ворота стали казаться прозрачными.

Перед ними лежал лес. Граги ехал впереди на своем пони, а за ним все остальные; Донал нехотя шел пешком, ведя Илеру рядом. Потом ухватил ее за гриву и взлетел к ней на спину. Он проехал вперед и снова вернулся назад, и с лица его исчезла печать горя, которая лежала на нем, пока он находился рядом с дарами Ши.

— Держитесь вместе! — услышали они его крик. — Подтягивайтесь, подтягивайтесь — госпожа распорядилась. Удача с нами, как всегда. Не упускайте друг друга из виду, окликайте друг друга, если кто задержится.

«Мы оставили Барка, — думала Мев. — И Ризи, и всех воинов. Я могла бы пойти к нему». Она сжала дар Ши на своей шее, гадая, удастся ли ей достичь границы, которой она никогда не видела. Но нет, подумала она, чувствуя в чем-то непоколебимую уверенность, как бы она ни была болезненна — путь стелился перед ними, и она должна была быть с Келли — и опасностей на этом пути было не меньше, чем поджидало воинов Барка. Их путь лежал здесь, и она не могла покинуть его.

Вскоре меж деревьями замелькали другие создания. Шли олени, двигаясь как призраки сквозь мглу и туман, пробегали лисицы и другое зверье — словно жизнь покидала Кер Велл. Мев оглянулась и посмотрела на растянувшуюся колонну — конец ее терялся в тумане — лошади, всадники, кое-кто из мужчин шел пешком, неся на закорках детей. Огромные быки и даже скот шел следом, без привязи, двигаясь с терпеливой осторожностью; рядом бежала отара овец совсем не по-овечьи сосредоточенно. Тут была и старая пятнистая гончая, уже почти совсем слепая; жеребята следовали за кобылами. Из тумана вынырнул Донал, следивший за движением — перед ним на лошади сидел какой-то ребенок. Дар Ши горел. Мев держала его в руке и ощущала, что Келли рядом. Она снова взглянула на лес — путь становился все темнее. Деревья уходили вверх, и туман все густел; но они все время видели мать с Мурной и коричневого пони Граги, помахивающего хвостом. Мев завернулась в плащ, почувствовав холод, и мысленно поблагодарила мать за то, что та позаботилась о теплой одежде.

«Папа», — думала Мев. Она ощущала его присутствие все больше и уже не с надеждой, но с уверенностью. Она снова оглянулась и увидела Леннона. Арфист ехал рядом с Доналом, а за ним шли олениха с ланкой. На пони ехала Шамара, жена Роана, держа на руках чьего-то младенца, а дочка ее восседала за ней. Кухарка, как всегда в переднике, шла пешком с двумя посудомойками в окружении целой армии пажей. Они то проступали из тумана, то вновь исчезали в нем — они были здесь и не здесь — и так целый Кер Велл. Она в испуге взглянула вперед и с облегчением увидела свою мать — кобыла ее продолжала идти бесшумными шагами так же покорно, как все остальные. Граги сидел задом наперед на своем пони и смотрел на всех темными серьезными глазами.

Роща понесла потери. Облетело много листьев, и темные твари подползли совсем близко, но все же в ней сохранялись силы: был жив еще Кеннент, хоть листья его и поблекли, как и Митиль, и другие. Арафель пешком вернулась в нее от Аргиада, где осталась ждать ее Финела. Она взяла то, что ей было надо — доспехи и свое оружие. Она огляделась и прикоснулась к листьям Митиль, плетя вокруг той свою защиту — неторопливый заговор особого рода — она вкладывала в него всю свою силу, ибо она уходила, чтобы больше не возвращаться сюда: она нашептывала ей имена, передавая все, что в них хранилось; она заставила петь камни, звонко перекликавшиеся на ветру. Она дарила свою силу, вливавшуюся в землю, в воздух, одухотворявшую все, хоть и ненадолго, ибо вскоре всему суждено здесь было померкнуть. Снова расцвели цветы. На Кенненте набухли почки и проклюнулись цветы, Митиль выбросила вверх новые побеги, Кетик зазеленел, и воздух стал свеж и сладок. Роща приняла свой прежний облик. Она смотрела на нее с разрывающимся сердцем, потом повернулась и пошла прочь. Еще последний взгляд — ее народ всегда совершал ошибки — так эльфы поддавались сладким голосам, нашептывавшим, как было раньше и как должно тому быть. Но ей было пора идти.

Она повернулась к Аргиаду, к теням, которые сдерживала Финела.

— Исчезните, — промолвила она, обладая властью в этом месте; и голос ее был так тих, что ветер мог бы заглушить его, и так непререкаем, что раздавался и среди раскатов грома. Свет сиял вокруг нее — лунно-холодный, с отблесками солнца, он отражался в водах Аргиада, и искры сыпались от эльфийских доспехов и оружия.

Далъет подходил, собрав своих союзников. Они шли от Дун Гола, потоками летя на лошадях, как ночной кошмар. Но было там и нечто худшее, чем Далъет, то был голос, который направлял их всех: именно его-то она и искала, чтобы собрать все его внимание к себе, пока он не прекратит звучать.

Она вскочила на спину Финелы. Эльфийская кобылица вздрогнула и вскинула голову.

И шепот долетел до нее, как он долетел до дроу, тихо наступавшего сквозь призрачные деревья. Он воспевал радость битвы и безумие, искушая славой и самопожертвованием — но это тоже был всего лишь соблазн, как соблазняла ее роща вернуться, затаиться в безопасности, заснуть в ожидании конца.

Так они ошиблись однажды, обратившись к драконам в своих войнах, древних и незабвенных; но этот был древнее всех, и голос его обладал магией.

Этого им так и не удалось приручить. Он сам развратил их. «Ступай за мной, — говорил он, — выводи людей, не бойся ничего. Не забывай о своей гордости. Бери то, что по праву твое. Я — власть сильнейшая из всех в моем роде; слушай меня. Слушай».

— Ну уж не я, старый червяк, — ответила она. — Иди найди меня, если сможешь… если сможешь нарушить мои обеты.

И снова перед ними был черный всадник, возникший в тот самый день у Лоуберна — в тот день, который и не был похож на день, когда солнце было плотно укутано в тучу. Они собрали всех, кого смогли, и шли теперь на юг без остановок, ибо Брадхит наступал им на пятки; всадники Дава поджигали хутора, и со всех холмов поднимались столбы дыма.

Но этот всадник не был человеком Дава, он вовсе не был человеком: Барк знал, кто он такой, и, несомненно, Ризи тоже знал. Что до Оуэна и Маддока — они остались лежать у Лоубернского брода, с ними пал Блин и немало других под дождем стрел Брадхита. Так что неудивительно, что этот всадник ехал с ними, сопровождал их, то сзади, то опережая.

«Госпожа предвидела это», — думал Барк — эта мысль приходила ему не впервые; и от этого ему становилось еще страшнее, ибо она могла предвидеть и будущую судьбу Кер Велла — Донкад, предавая все мечу и пожарам, продвигался вверх по долине.

Ризи не говорил ни слова. Губы его были плотно сжаты: он не проклинал противника, взгляд его не таил угрозы, он был лишь черен и зловещ. От безумия он перешел к черной ярости и ни разу не открыл рта, после того как рядом с ним был убит Оуэн.

Но теперь всадник проехал рядом с ними — черная тень, темнее, чем знамена южан.

— Ты! — вскричал Барк, не в силах более выносить его присутствия и не заботясь о том, что его сочтут сумасшедшим. — Сгинь! Мы больше никого не отдадим тебе!

Он не мог различить лица, зато видел, как смотрят другие — осунувшиеся южане вытаскивали мечи, а потом в недоумении опускали их снова в ножны. Лишь Ризи с обнаженным клинком поскакал в сторону и резко остановился затем, ибо в тени деревьев у дороги стояли другие всадники в ожидании его. Лицо его побелело, и меч задрожал в руке.

— Нет, — сказал Барк, — Ризи, вернись.

— Это Маддок.

— Кер Велл, — промолвил Барк. — Ризи, Кер Велл. Помни о нем.

И южанин повернул свою лошадь — она прижала уши и раздула ноздри, глаза дико вылезли из орбит; она рвала узду и ржала, спотыкаясь от изнеможения. Отряд пустился в бегство, день мерк, и дождь обрушился на них, поливая им спины тяжелыми струями.

И все же Смерть не отставала; и лошади, безумно рвавшиеся вперед, теперь передвигались со странной медлительностью. Их преследовали гончие — темные скачущие тени, а в холмах завывала Бан Ши. Смерть ехала совсем рядом, и кости просвечивали сквозь ее призрачную плоть; всадница повернула к ним свою закрытую капюшоном голову так, что оказалась почти к ним лицом.

— Смерть, — закричал ей Барк, охрипший от отчаяния, — согласна ли ты на сделку?

— Бывает, я заключаю их.

— Тогда верни нам моего господина!

— А узнаешь ли ты его? — ее лошадь ускорила шаг, но кони отряда почему-то не отставали. Мрак все сгущался, рождая ночь и ужас. — Тогда следуй за мной: железо не страшно для моих путей. Запомни это, сын Скаги.

— Барк! — раздался у него из-за спины голос Ризи. — Барк… о боги…

— Не оглядывайся, — промолвила темная всадница рядом с ним и мелькнула, затемняя свет и жизнь. — Кер Велл пуст: твоя госпожа раньше тебя ушла на поиски господина… Ты будешь сражаться? Я дам тебе кровь и отмщение!

Барк следовал за ней: он не выпускал тень из виду и слышал лай гончих за собой, и свет мелькал меж мертвых деревьев и запустения под красной отравленной луной. Ни одной звезды не было в этой ночи. И ветер приносил с собой лишь отчаяние.

— Барк… — всадники окружили его, то были его люди, Ризи, всадники с бледными знаменами — так выглядела чернота стягов сыновей Дру — самые темные краски мира бледнели перед мраком той ночи.

Что-то белесое трепетало, и силуэты оленей пробегали мимо них, преследуемые тенями гончих.

«Остановитесь, — шептали голоса из-за деревьев. — Там дальше боль и раны. Этот лес менее опасен, чем путь вперед».

«Ваша госпожа найдет вас здесь, — шептали другие. — Ваш господин сам отказался от возможности вернуться. Сворачивайте, не езжайте дальше. Тьма вам подарит мир».

— Нет! — вскричал Барк голосом, который обычно был слышен и в пылу битвы, но здесь он казался слабым и тусклым. — Не обращайте внимания на голоса!

А потом к ним присоединились другие всадники с бледными лицами, и лошади их ступали бесшумно.

— Маддок! — вскричал Ризи. — Оуэн! — и третий всадник подъехал ближе.

— Ты видишь, я не покинул поля боя, — то был Блин, сын Шона.

И другие были здесь — призрачный отряд всадников, и человек с открытым лицом их возглавлял.

— Роан, — позвал его Барк.

— Теперь вы не догоните нас, — сказал Роан. — Мы едем вперед. Ищите нас в Эшфорде.

И всадники хлынули вперед, минуя их как тени в темноте.

Лишь госпожа Смерть осталась перед ними. И такой поднялся вопль, что тени всколыхнулись.

— Следом за ней! — закричал Барк.

— Следом за ней! — повторил Ризи.

Теперь они знали свой путь: безумие охватило их, и они мчались все быстрее, охваченные надеждой на встречу, которая должна была состояться.

Перед ними в ночи виднелись изгороди, сараи, беспорядочно построенный дом, в окнах которого горел свет, стоял под огромным старым деревом. Цапля, как невозмутимый стражник, наблюдала за ними с берега ручья, и вода поблескивала от звездного света, ибо здесь по небу плыли лишь разрозненные облака. Впереди Граги соскользнул со своего пони и помчался рядом с лошадкой, подпрыгивая и пританцовывая, словно простая ходьба была слишком обыденной для него.

Испуганные олени шарахнулись в стороны, и лунный свет играл на их спинах, лисы оставили их, но быки и овцы продолжали идти. Лишь кони и пони двигались ровным шагом, а люди уже начинали роптать и перекликаться по мере того, как рассеивались чары.

Мев и Келли ехали рядом с матерью и Мурной; Леннон догнал их со спящим пажом, которого он посадил к себе на лошадь. Подъехал и Донал на Илере, и она понюхала ветер и поприветствовала громким ржаньем долину и амбары с зерном.

Двери дома открылись, и оттуда потек свет и люди.

— Куда это мы попали? — спросила Мурна. — Это народ Кер Велла?

— Нет, — ответила Мев. Воздух дрожал здесь, как перед дождем. — Это Ши. О, мама…

— Мы в безопасности, — слабым голосом ответила их мать. — Я как-то слышала об этом месте — Скага рассказывал мне, когда я была маленькой… Мы здесь в безопасности. Я так думаю.

Народ, просачиваясь меж изгородей, затапливал холм, встречая и приветствуя их. Впереди всех был высокий мужчина с огненно-рыжими волосами и бородой, полыхавшими так же, как факел у него в руке.

— Меня зовут Барк, — сказал он. — Милости просим.

XVI. Свет и тьма

Опасность приблизилась. Арафель подняла голову, вслушиваясь в то, как изменился ветер, как замерли деревья. Тревожно заржала Финела.

— Тихо, — прошептала Арафель.

Тьма подползала все ближе, рыча и угрожая и снова отступая в ожидании. Арафель не обращала на нее внимания — она ощущала нечто иное.

Разные твари встречались ей на берегах Керберна. И самые гнусные были двуногими, из рода человеческого, люди, с которыми она давно была знакома — разбойники и воры. Она не стала тратить время на Ан Бег и ему подобных. Их засада, приготовленная для Кер Велла, не принесла им ничего, разве что разбудила сонного водяного, который, звеня ракушками, вынырнул из черных вод Смерти на поросшие ивами берега Керберна и обратил их в бегство. Арафель засмеялась, и дерево расцвело от этого смеха, набухло почками, силясь ожить. Водяной ворча нырнул обратно, а люди бежали, спасая свои шкуры.