Эльфийский Камень Сна

— Что ж из того. Но мы обязаны.

— Это мои собратья-боги, — сказала Смерть. — И я несу тебе от них известие: уйди, пока не стало хуже.

— Пусть сами уйдут, — сказала Арафель. — Здесь зла довольно и без них.

— Уйди, — прошептала Смерть. — Если бы Вина Ши оставили эту землю, то эти твари никогда бы не повыползали снова.

— Лишь потому что я все время была здесь, девчонка, они скрывались по своим норам. — Арафель рассмеялась, и черный конь вздрогнул. — Теперь ты знаешь, какой дозор я несу в Элде?

Смерть замерла, не зная, что ответить. Киран взирал на черноту, а Аодан уж начал рыть копытом, ибо под ногами начиналось шевеление, и силы собирались.

— Я снимаю заклятие с тебя, — с трудом промолвил Киран Арафели. — Я знаю, что суждено. Я обрек тебя на это. Я освобождаю тебя. Отдай нас Смерти, нас и их, только так можно всему положить конец.

Арафель взглянула на него, и волосы у него встали дыбом, ибо глаза ее метали молнии.

— Лишь люди наделяют их властью, — промолвила она. — А взгляд твой и вправду стал вернее, чем он был. Мы будем биться на этом поле до тех пор, пока то войско не отзовет само своих союзников.

— Но будь они победители или побежденные, они не сделают этого.

— Что ж, пусть так. Но если победит твой смертный враг, его союзники усилятся, их станет больше. И эти силы разойдутся и наберут мощь, они сметут весь мир. Понимаешь ли меня, о, человек, мой брат?

— Прости меня, — прошептал Киран.

— Ты хочешь от меня покоя. Возьми его. Но признаюсь, я ожидала больших сил в Кер Велле. Если б мы могли отнять у неприятеля жизни и воюющие руки… но у нас нет сил на это.

— У вас есть неиспользованные силы, — заметила Смерть. — Используйте их! Неужто ты дашь им взять верх?

— Но ты знаешь и цену этих сил.

— Но они нам потребны сейчас.

— Такая жертва не погубит их, а лишь отгонит на время. А что же дальше, госпожа Смерть? Что станет с ними за тысячи людских жизней, когда они разойдутся в своей безнаказанности? Ты не имеешь над ними власти, не больше, чем надо мной. Нет, это безнадежно. Нет, я скажу тебе, что надо сделать — не трогай Кер Велл. Наши силы и так уже слишком малы.

— Я не могу, — склонила голову Смерть. — Я тоже обязана делать свое дело.

— Мой король придет сюда, нам нужно лишь продержаться, — сказал Киран.

— Твой король слишком долго медлит, — тихо промолвила Арафель. — Ты поступил бы мудрее, если б призвал меня на помощь ему, а не обреченному Кер Веллу. Сейчас же наш долг служить ему и быть поверженными. А чего будет стоить это поражение, тебе не понять сейчас.

— День тому назад там было сражение, — сказала Смерть. — Верьте мне, ибо я знаю. Там до сих пор продолжаются стычки, и те холмы крепко удерживаются той силой, о, человек. Не надейся на них. В горловине Кердейла враг тоже взял верх, и все силы твоего короля не могут изгнать его оттуда.

Киран слушал. И под черным капюшоном словно что-то блеснуло. И что-то застучало в нем — верно, его сердце или Арафели, или оба забились вместе. Он положил руку на камень на своей шее и услышал его шепот, и ощутил эльфийскую душу, давшую сил ему рассмеяться над тем, что пришло ему в голову; и Аодан рванулся под ним.

— Нет, — попросила его Арафель, но глаза ее зажглись огнем. — Ты мудр, но этот путь не для тебя, о, человек. Ты должен стоять здесь, где ты служишь Кер Веллу. Я свободна, чтобы поехать туда.

— Все его союзники падут, и враг захватит его, — промолвила Смерть, и чернота окружила ее, как нимб. — Но я уйду с этого поля со всеми своими силами. Это все, что я могу сделать.

— Иди, — сказала Арафель.

И Смерть растаяла. Остался лишь дождь, да и тот вскоре прекратился.

Арафель зашепталась с Финелой. И кобылица понеслась. Аодан заржал ей вслед и ударил землю копытом, но остался стоять.

А на другом конце поля враг уже собирал свои силы.

Киран вздрогнул. «Берегись, — прошептал ему голос, — то лишь люди. Иные же ближе».

— Лиэслиа, — промолвил он, сжимая камень, и, вздрогнув, сдался. — Я отказываюсь от себя. Проснись. Проснись, Лиэслиа. Ты им нужен сейчас. Проснись! Враги твои здесь!

И холодное пламя поднялось из камня. Оно напугало его, как и сила, пронзившая его члены, и гордость, от которой перехватывало дыхание, и смех, презирающий человека.

И тогда Аодан заржал и широким шагом понесся к поредевшим войскам Кер Велла, и остановился перед ними. Он увидел лицо Скаги, рассеченное кровавой раной, заметил, как этот бесстрашный человек отшатнулся от него, как отступили остальные. Он метнулся в иной мир и увидел врага, накатывающего, как прилив. Он вынул стрелу из колчана и выстрелил, и увидел, как ледяное острие глубоко впилось в несчастную жертву, упавшую в муках.

И вместе с камнем он ринулся к Элду, отбрасывая отблеск на все войско у себя— за спиной, одевая их всех в серебро.

— Вперед, — крикнул он им, но не он — эльфийский князь, вынувший меч и ударивший Аодана пятками по бокам, князь, умевший противостоять железу и не знающий язвящей боли. Быстрее и быстрее несся Аодан, и все больше и больше отставали люди, и эльфийский меч вспыхивал из ниоткуда, разя человеческую плоть, и снова исчезал, прежде чем ему успевали ответить ударом на удар.

Но никто не умирал. Неприятель слабел, и человеческое оружие наносило страшные раны, и люд Кер Велла оборонялся в ответ, но не погибал, а продолжал рубить врага, пока двигались члены.

И завыл ветер, и сгустилась тьма. Но он не поддался, и молнии выхватывали из мрака чудовищные морды. Удары сыпались один за другим на серебряную кольчугу; в гневе сметал он их и калечил, а Аодан то и дело прыгал из смертного мира в иной, и гнусные твари следовали за ним, и потерявшие смерть люди взирали на них с ужасом.

Один из таких был Скага, чей изможденный взгляд Киран узнал — он все еще сжимал свой меч, стоя в грязи. И сердце Кирана сжалось от сострадания, и он подхватил старого воина, но Лиэслиа был сильнее, и Аодан скинул его, грянув громом о землю. Керберн кипел кровью. Вытоптаны были побеги на берегах. А он рубил врага, как только ряды того смыкались, и гнал его и жалил, хоть никто и не умирал. Свет гас и разгорался, ибо человеческое солнце клонилось к сумеркам и занимался эльфийский рассвет.

И темные силы, собравшись, хлынули на искалеченный Кер Велл, бросая вперед изуродованных людей неприятеля.

И начали теснить его, ибо враг был повсюду, со всех сторон, наседая на сломанные ворота и круша защитников, медливших в своем бегстве.

И люди встали с ним рядом, и человек подошел к Аодану — Скага. Старый воин крикнул своим людям, и стрелы полетели со стен Кер Велла — железо, которое злобные твари ненавидели так же, как и он сам. Одни закорчились от боли. Другие прижались к стенам замка, вгрызаясь в самый камень.

И ветер подул с востока, и грянул гром.

— Арафель! — закричал он.

И она была здесь. Он метнулся в иной мир и увидел свет, забрезживший в тумане над блеклой землей, и тени прятались меж его клочьями и пятились, оседая, в отчаянии. И он удерживал от них ворота, хоть рука его устала, и Аодан начал дрожать под ним. Но и земля содрогнулась от грома, и новые воины пришли на помощь неприятелю. Но крик ужаса пронзил эту живую волну — гортанные вопли и военные кличи.

«Лиэслиа!» — долетело к нему с ветром, и он увидел, как промелькнула белая кобылица и сверкнул меч Арафели. И Аодан, собравшись с силами, пришел в движение, все ускоряя и ускоряя шаг.

И рядом метнулась тень — сумрак в форме лошади и наездницы и свора преследующих их псов. А за ними последовали другие, столь же черные фигуры, как и Смерть — и кто-то из них бежал, напоминая обликом людей, другие же походили на рогатых оленей.

Финела мелькнула во мгле, и ее седок был не меньше Смерти — бледным и страшным огнем струились ее волосы на ветру.

— Лиэслиа! — приветствовала его Арафель. И он протянул такую же светозарную руку, как у нее, и пожал ей ладонь — вспыхнувшая и угасшая радость, ибо рядом кипела резня.

Войска сошлись в буре и мраке, но шум долетал до их ушей приглушенным. Темные твари скакали и набрасывались, убивали и погибали, и искалеченные тени уносились с порывами ветра. Госпожа Смерть протрубила в рог, и сгустились тучи, когда рванулся вперед ее черный жеребец; Аодан кинулся вслед за черной всадницей, и Финела последовала за ним. Бок о бок ехали они со Смертью, и псы заливались лаем, преследуя свои жертвы. Они неслись над землей, попирая ветры. Аодан вскинул голову и встряхнулся, и Арафель повернула назад Финелу, подгоняя отставших и раненых тварей к собакам. Кони рвали копытами облака и высекали молнии. Рог зазвучал еще раз, и к ним примкнули новые всадники с черными, как тучи, знаменами. Воины в полном вооружении с темными ввалившимися глазами преследовали добычу, и пики сверкали в их руках, и кони под ними были такими же черными, как сама Смерть. Умершие собрались преследовать живых. Киран взглянул, и человек в нем вздрогнул, ибо немало из этих лиц было ему знакомо и столько же любимо. Там он увидел двоюродного брата, там — друга детства, а вот еще один на лошади с белыми ушами. «Скага!» — крикнул он, но всадник, не откликаясь, проехал мимо, и многие из людей Кер Велла последовали за ним. Последний обернулся и поманил его за собой.

— Лиэслиа! — с укором промолвила Арафель и протянула ему руку. Киран обернулся и снова отдался эльфийскому князю, и Аодан своим широким шагом понес его в облака вслед за бежавшими тенями.

И тогда они развернулись вдвоем и поехали через поле в мир людей, ибо битва была закончена. И черные тени шарахались от них, когда они проезжали мимо, и искали укрытий, и исчезали.

Люди собрались у ворот Кер Велла на вершине холма. И Арафель с Кираном поехали тише, держась земли, и оружие убрали в ножны.

А потом Арафель остановилась и, не сходя с Финелы, взглянула на ворота.

— Я свободна, — проговорила она. — Кончено дело.

— Подъедем поближе, — попросил он ее, ибо с королевским войском подъезжал Донн и господин Эвальд и оставались люди за стенами Кер Велла. И ему не терпелось узнать, как обстояли дела у тех, кого он любил.

— Ты хочешь видеть их? — спросила его Арафель. — Да, мне понятны узы родства. Ступай.

Она не последовала за ним к замку. Ему была известна ее гордость, и боязнь обидеть ее мучила его не меньше. Но Аодан почувствовал его желание и двинулся вперед.

Люди в испуге расступались перед ним. А когда он подъехал к воротам, то увидел знамя Эвальда и его самого, раздававшего приказы своим людям. Эвальд замер, уставившись на него. А у ног Эвальда, склонившись, стоял на коленях Барк, сын Скаги, держа на руках изуродованное, грязное тело отца и оплакивая его.

— Он сражался лучше лучших, — промолвил Киран. Барк поднял голову, и горе в его глазах уступило место ужасу. Взгляд его ранил Кирана не меньше, чем железо, и боль эта все разрасталась, ибо воздух густел вокруг от страха, затрудняя дыхание. Аодан рванулся прочь, но Киран двинулся дальше под створ разбитых ворот в поисках своего отца и Донкада, и лунного знамени родного Кер Донна. Эльфийское зрение быстро отыскало их, и Киран остановил Аодана рядом с ними в людской круговерти в центре двора.

Они взглянули на странного всадника и не узнали его, иначе почему же так исказились их лица при виде его? Он тронулся прочь, и люди шарахались от него в переполненном дворе.

— Стой, — попросил он Аодана и соскользнул с его спины, и пошел среди людей, своих родных, мимо двоюродных братьев, на всех лицах видя один и тот же страх.

Он прошел дальше и по велению сердца вдруг оказался в каменном зале Кер Велла, где у очага стояли госпожа Мередифь и Бранвин. И в их глазах было не меньше страха, чем у других.

— Все хорошо, — промолвил он, сжимая камень, чтобы уменьшить боль, терзавшую его. — Ваш господин дома. Вы спасены. Но Скага погиб.

Невольно он зарыдал, промолвив это, и начал таять. Но Бранвин назвала его по имени и удержала этим и попыталась подойти — о, смертное желание. Он протянул ей руку, чтоб помочь, но она не могла идти путями, известными ему. Он поцеловал ей руку, склонился к ее лбу и еще остался с ними.

Вошел господин Эвальд и с ним король. Киран склонил колена при виде короля, но юные глаза Лаоклана взирали на него с тем же ужасом.

— Приятно мне твое явление, — сказал король, но лишь губами, сердце его молчало. И Эвальд, господин Эвальд, ближайший сосед Элда, кинул на него косой и неприязненный взгляд и лишь затем подошел и обнял его.

На это не решился ни один — ни отец его, ни брат, когда вошли по лестнице в зал, звеня оружием.

— Киран, — сказал его отец и посмотрел на него робко и испуганно. Донкад сделал шаг ему навстречу, но отец протянул руку и удержал его. И лицо Донкада стало ему как чужое, ибо оно исказилось от горя и скорби.

«Они всегда знали, — подумал Киран, — оба знали всегда, что течет в нашей крови». Он вспомнил эльфийскую луну, сиявшую на знамени Кер Донна с незапамятных времен, и сердце его заболело от взгляда, брошенного на него Донкадом.

— Мы уходим, — сказал его отец королю, не глядя на Кирана, словно того и не было. — Нас ждут свои заботы, которыми так долго мы пренебрегали.

— Идите, — отпустил король; и его отец с братом пошли прочь из зала, не желая задерживаться рядом с Элдом и ни разу не оглянувшись назад.

Горько уязвленный стоял Киран, потом взглянул на Бранвин, не спускавшую с него глаз, и в муке своей пожелал быть подальше отсюда — на свежем воздухе, в тумане, на пустынных тенистых тропах.

Спустя время он вернулся в смертную ночь во двор, где стало гораздо тише.

Он вышел за вывернутые ворота, где кошмар поля боя лежал во всей своей неприкрытой безысходности.

— Аодан, — тихо позвал он, и дунул ветер, когда конь двинулся к нему, и медленно зарокотал гром, и вспыхнули зарницы, как эльфийское солнце в полдень. Он погладил его белую шею и подумал о доме в холмах, о Кер Донне. Он мог помчаться туда сейчас, помчаться сразу — обнять мать и всю родню, увидеть знакомое и близкое, рассказать им обо всем задолго до того, как подойдут отец, Донкад и войско, задолго до того, как произойдут другие, неизвестные события. Аодан мог отнести его туда.

Он прикоснулся к камню на своей шее.

— Арафель, — промолвил он.

Но вместо нее к нему пришел кто-то другой, он ощутил, как что-то прикоснулось к его сердцу с эльфийским блеском, но нежнее, чем когда-либо прежде.

— Человек, — различил он шепот, а затем рев волн и крики чаек. — Человек.

Лишь это промолвил он, эльфийский князь, и этого было довольно.

XI. Конец всему

Он пришел, но не один, и это удивило ее — в простых добротных одеждах и с Бранвин, следовавшей за ним, продиравшейся сквозь заросли. И колючки вплелись в ее золотистые волосы. Он нес меч и лук, и узел, который был не легкой ношей. Она глядела на них и хотела помочь, но она ощущала страх Бранвин и не могла, не больше, чем он: Бранвин была обречена на тернии.

Они достигли круга плясового, и он призвал ее в своей душе, и она вышла и грустно улыбнулась, видя боль в его глазах, а затем посмотрела на Бранвин, и та сумела открыто и спокойно встретить ее взгляд.

— Я привел обратно Аодана, — сказал Киран.

— Быстрее было бы ехать на нем, — заметила Арафель.

— Бранвин пыталась.

— А-а, — с жалостью промолвила она и снова взглянула в синие глаза Бранвин. — Ты бы могла.

Страх ответил на ее взгляд, но за ним что-то барахталось, как ребенок.

— Я хотела.

— Уже и этого довольно, — сказала Арафель.

Поднялся ветер. Она ощущала присутствие Аодана, но лишь Киран мог призвать его. Киран протянул руку, и конь ступил на смертный свет, отблескивая заревом эльфийской луны. И гром прокатился над прогалиной, и полыхнули молнии. Киран погладил Аодану шею, и назвал его по имени и попросил идти. Ударил гром, и лошади не стало, так быстро, что часть Кирана покинула его — такой у него был вид.

Затем Киран встал на колени, развязал свой тюк и положил меч и лук поверх доспехов к ее ногам.

— Благодарю, — сказала Арафель, и дары растаяли.

— Я благодарю тебя, — возразил Киран. — Я должен благодарить тебя. Но… понимаешь… я нес их столько, сколько мог. Я видел многое, теперь я буду это видеть постоянно. И этого довольно.

— Я знаю, — ответила она.

Он встал и потянулся к цепи, обнимавшей его шею.

— Нет, — остановила его она. — Это ты должен оставить при себе.

— Я не могу, — ответил он. Он снял цепь и протянул ее Арафели дрожащими руками.

— Но это — твоя защита.

— Возьми его.

— И Бранвин. Неужто ты надеешься выйти из этого леса без него? Неужто ты хочешь видеть, как ее будут травить?

Это било не в бровь, а в глаз. Руки Кирана упали, и Бранвин взяла его за руку.

— И это я знала тоже, — промолвила Бранвин, и ее синие глаза стали глубоки как никогда. — Но я ведь здесь. И мы выйдем отсюда снова.

— Пожалуйста, — снова сказал Киран, протягивая камень. — Я — человек, и если она придет, что ж, таков удел человека, не так ли? Но если я его оставлю, надежды мне не останется никакой.

Арафель тогда нехотя взяла камень, и рот ее раскрылся — такая сила в нем была заключена, такое мужество, что вынести это было почти невозможно.

— Да, — промолвила она, прикладывая камень к своему сердцу и глядя на Кирана со слезами на глазах. — Ты преподнес мне дар, о, человек. А у меня ничего не осталось, чтобы отблагодарить тебя.

— Благослови нас, — промолвил он. — Я приму твое благословение.

— Немногие просили его у Вина Ши.

— Я прошу.

Тогда она поцеловала его, а затем Бранвин.

— Ступайте, — промолвила она.

И они пошли, рука в руке, а она следовала невидимо за ними своими тайными путями. Препятствия подстерегали их: их царапали ветви, они взбирались на холмы и спотыкались на камнях, тени шипели им вслед, но по ее мановению разлетались в стороны.

Наконец, они достигли Нового леса, и Арафель остановилась на плоской скале и смотрела, как они спускаются вниз, к Керберну и к Кер Веллу.

Мрак сгустился рядом с ней, и она нахмурилась.

— Дай им немного, всего лишь немного времени, — попросила она.

— Мы были союзниками, — ответила Смерть. — Разве у меня такая короткая память? Я подожду. Что до Бранвин, то она всегда принадлежала мне.

И снова Арафель нахмурилась.

— У меня есть другое обличье, — промолвила Смерть.

Арафель выпрямилась и положила руку на меч.

— Берегись меня, госпожа Смерть, мне известно твое имя; и в тот день, когда я увижу твое лицо, ты сама окажешься в опасности. Не искушай меня.

— Ты попросила меня об одолжении, — заметила Смерть.

— Да, — уже спокойнее ответила Арафель, и гнев ее схлынул. — Я сделала это.

— Он может приходить сюда, когда захочет; и она может. Он умрет в своей постели много лет спустя. Это я отпускаю ему.

— Тогда я прощаю тебе многое, — промолвила Арафель.

И оставив ее, она пошла своей дорогой — от тихих берегов Аргиада к роще, залитой луной. Там стояли Финела и Аодан.

— Ступайте, — сказала она им. — Вы свободны.

Но они остались стоять, ведь они были свободны выбрать и это. Они остались поблизости, и роща задышала от ветра и воспоминаний.

— Лиэслиа, — промолвила она, прижимая камень к своему сердцу.

Он был здесь, хоть и в ином месте. Сжимая камень в руках, она шла меж серебряных деревьев.

Элд стал меньше. Но он устоял. Она нашла свое место на краю Элда, и Граги бросился прятаться, вспомнив о старых распрях, но он унес ноги, а это все, что его заботило. Поля были чисты. Она предпочитала землю, не знавшую железа, края, покоившиеся в тени ее деревьев, но теперь ее заботили места, далеко выходившие за пределы Элда, где редко выдавался год, чтоб не срубалось ни одного побега. Все это требовало ее забот. Она делала все, чтоб залечить раны, нанесенные войной, и простирала свою заботу так далеко, как только могла. Давно она избрала этот лес и хранила его, но теперь у нее были соседи, которых она ценила, лелея с особым надрывом, ибо век их был краток, а они были смелы и преданы своему делу. Она никогда не отдавала себе отчет, зачем она следит за ними, разве что из гордости тем, чем когда-то были Ши; но теперь все изменилось, и она делала это из любви.

И все же однажды, однажды она почти отчаялась — столько Элда она уж отдала. Она вернулась в сердце своего леса за утешением и шла, прислушиваясь к камням, в невыносимой усталости повесив голову.

И так она нашла ее — крохотную мелочь под самыми ногами. «Наверное, ветка, — подумала она, — упала с серебряных деревьев». Такого не бывало ни при каких ветрах; значит, Элд начал умирать из самого сердца.

Но вот она в изумлении бросилась на колени, ибо веточка росла из земли, пробиваясь вверх серебряными листьями с изящными прожилками — то была первая новая жизнь в Элде со времени, как мир начал тускнеть.

КНИГА ТРЕТЬЯ

ДРЕВО МЕЧЕЙ И КАМНЕЙ

«Король… я скажу тебе больше. Твои мечты — ничто рядом с моими. Король — лишь начало всего. Кер Велл был когда-то нашим, как и Кер Донн, но носили они иные имена. Я научу тебя, как называть их. Из всего человечества останешься лишь ты, моя душа, мой внутренний свет. Ты хотел отбросить Элд, я его повергну и восстановлю мир, каким он был прежде. И ты увидишь, душа, все чудеса — драгоценности, сияющие, как солнце и луна, красоту и радость, все редкости, которых не видел ни один человек. Мы очистим мир и будем владеть им».

I. Фиатас

Это была древняя игра в прятки, и они смеялись, Мев и Келли, пока Мурна искала их. Они смотрели, как костлявая женщина держится стен, глядя туда и сюда меж кустов, и зажимали себе рты, чтобы не расхохотаться вслух. Потом Келли бросил камень, и кусты зашуршали справа, так что Мурна повернулась туда, чтобы взглянуть.

— Выходите, — закричала Мурна. — Сейчас же выходите! Слышите?

Она уже сердилась. Мев нырнула обратно в кусты, таща за собой Келли за рукав.

Келли послушно скрылся за ней.

— Вы меня слышите? — кричала Мурна, а они уже бежали прочь по склону. — Не смейте играть в эти игры!

А когда они пробрались сквозь деревья, перед ними возникла тропинка. Место было очень неподходящим для тропинки, потому что в их мире все ходили по большой и пыльной дороге и никто не уходил в эту сторону из Керр Велла — к реке и огромным таинственным лесам, разве что их отец, который отправлялся сюда в одиночестве и без всякого оружия, никого не беря с собой, даже Барка, который ходил с ним повсюду. Конечно, двойняшки спрашивали — зачем. Они спрашивали все: почему летают птицы, и зачем встает солнце, и откуда дует ветер. Но никто не мог объяснить им это, и никто не говорил им, зачем их отец уходит к Керберну, куда не осмеливался ходить никто другой, даже Барк, огромный рыжий человек, ничего не боявшийся на свете.

Так что когда они увидели тропинку так близко от себя, холодок восторга охватил их. Одна и та же мысль пронзила их, и, взглянув друг на друга, они в сокровенном счастье соединили руки, переплетя свои пальцы. Келли шел впереди, ведя сестру за руку. А потом, когда он помог Мев перелезть через поваленное дерево, она вышла вперед и повела его. И так они шли, то один, то другой впереди, и глаза их блестели от тайн этой тропы, которые, казалось, приглашали их дальше. Этим путем ходил их отец. Они не сомневались в этом, а потому им нечего было бояться, и даже мысль, что они могут забрести куда-то в опасные места, не посещала их.

Они были так уверены, что лишь переглядывались, продвигаясь дальше, и тянули друг друга, перепрыгивая через древние камни и торчащие кости остова векового холма, на котором высился замок. Они пробирались сквозь заросли, чудом не раздирая свою нежную кожу. Творилось волшебство. Они знали это точно так же, как знали, что думает другой, словно золотая нить связала их души, и не было нужды им говорить.

И ни разу они не задумались, что тропа эта может быть длиннее, чем способны пройти их юные ноги. Они прыгали и бежали, они разводили ветви руками, они отчаянно рисковали, ни о чем не задумываясь.

Мев первая замедлила шаг, усомнившись в том, что они совершали. Она едва потянула его назад, и он, подскользнувшись, увлек их обоих вниз по склону, заросшему папоротником. Мев уселась у подножия, надувшись в окружении своих шерстяных юбок, и принялась тереть ссадины, содранные камнями и корнями, а Келли упал справа от нее, у самых колючих зарослей.

— Ох! — сказал Келли. — А что ты уселась?

— Тихо! — вздрогнув, ответила Мев. — Мы подошли к реке. Слышишь?

— Нам нельзя потерять тропу, — заметил Келли. Кусты здесь казались темнее, и вода журчала, как ветерок в шептавшихся листьях. — Пойдем, Мев, она должна быть здесь рядом.

Но Мев закусила губу и задрала юбку, чтобы рассмотреть свои содранные коленки там, где разорвались ее шерстяные чулки. Раны саднили. Вдруг все стало не так. Лес помрачнел, и река кряхтела под боком, и уже невозможно было не думать о том, о чем их предупреждали.

— Лучше вернуться назад, — сказала Мев. — Мурна будет искать нас.

И в голосе ее прозвучала надежда, что Мурна сейчас появится откуда ни возьмись и спасет их. Она протянула руку Келли, чтобы он помог ей встать, готовая бежать отсюда так же быстро, как они бежали сюда, хотя ее бок и коленки болели, и она уже не знала, в какой стороне дом.

«Ах, — донесся до них стон. — Ах-ах-ах…»

Они замерли, как два олененка, и, раскрыв от страха глаза, повернулись на звук, который переплетался с журчаньем реки.

«Горе мне, — раздалось вновь. — Бедная я, бедная».

— Послушай, — прошептал Келли.

— Не знаю, кто из нас бедный — она или мы, — промолвила Мев, и зубы у нее застучали, как в студеную зиму. Коленки болели, твердя о приключившейся с ними беде. Они вцепились друг в друга с такой силой, что им стало больно. — Я считаю, не надо ей отвечать.

«Погибла, — послышался голос. — Горе, горе, куда мне идти?»

— Это — девочка, — сказал Келли, охваченный новым приливом мужества. — Пойдем, Мев, это всего лишь какой-то человек, — и он, встав, потянул ее за руку.

«О-о, — зазвучали рыдания. — О, я попалась, как больно, как больно…»

И громкие звуки рыданий долетели до них, заглушая журчание реки; и Мев, тянувшая Келли назад к тропинке, уступила и поддалась — не то чтобы она передумала, но эти рыдания надрывали ей сердце и требовали подойти. Она перестала упрямиться и двинулась вслед за Келли сквозь заросли, все ниже и ниже, туда, где бежала река.

— Мне не нравится это, — нашла в себе смелость промолвить Мев, когда они подошли к черной воде, и Келли тоже почувствовал себя неуверенно. Река текла зловеще и привольно, и старые сучковатые деревья нависали над ней в такой недвижимости, в которой застывали и сопение, и плач. — Келли, пошли домой.

— Смотри, — проговорил Келли и прильнул к сестре, потому что из ниоткуда вдруг кто-то оказался на черных камнях — весь обернутый водорослями, еще блестящими от речной воды. Этот кто-то приподнял бледное прекрасное лицо, и кудри золотые, как пыльца, рассыпались по плечам, переплетаясь с водорослями. Ногами он обнимал камень, на котором сидел, а руками придерживал плащ из скользких водорослей. Глаза, темные, как вода, глядели на них спокойно. Потом объятые водорослями руки взметнулись и опустились в воду, и существо нырнуло так плавно, словно вода слилась с водой.

— Ой, — сказала Мев и потянула брата, чтобы бежать.

Но лицо вновь вынырнуло над водой и было как цветок с бледными волосами, плывущими по течению, и глаза уставились на них, и рот округлился от удивления и неожиданности.

— Я пропала, — произнесло существо. — О, помогите, я пропала, совсем пропала.

— Куда тебе надо? — забыв о бегстве, с любопытством спросила Мев.

— Пропала, — повторило существо. И прекрасная голова снова скрылась под темной водой и вновь вынырнула, струя кудри по течению. — А вас как зовут?

— Фланн, — не задумываясь, откликнулся Келли.

— Флойн, — с неловкостью добавила Мев, ибо она не привыкла лгать, но имена давались не для того, чтобы их сообщать первому встречному, а Фланн и Флойн, два толстых пони, благополучно были дома и им ничто не грозило. — А ты кто? — это было полное безумие беседовать с тварью, плавающей в реке и облаченной в водоросли, словно она была обычным встречным в добрых одеждах.

Но существо еще больше высунулось из воды, словно встало на ноги, и протянуло к ним сложенные руки, будто держало в них что-то драгоценное.

— Я одарю вас дарами — видите, жемчуга. Вы видели когда-нибудь жемчуг или хоть слышали о нем?

— Нам надо идти, — сказал Келли.

— О нет, совсем не надо! — и существо исчезло в круговерти темной воды; и река вдруг вскипела и раздалась, над ней возникла голова черного скакуна — и лошадь вышла из реки словно после купанья, такая лошадь, по сравнению с которой все кони замка казались скучными и хилыми, столь прекрасна она была — такая лоснящаяся и черная, будто сама ночь вышла из реки. И такая страсть охватила их, Мев и Келли, ничего в своей жизни они не желали так, как ее. В ней была заключена свобода, в ней была власть реки — она переливалась, как вода, и наделяла их силой. Они увидели друг друга королевой и королем, мужчиной и женщиной, и не надо было ничего дожидаться долгие тоскливые годы. Они различали почтение, окружавшее их, и не надо было больше никого бояться — ни человека, ни зверя — никого во всем белом свете.

Конь подошел ближе и опустил свою прекрасную голову. Вода стекала по его гриве, и шкура лоснилась и блестела. Он поднял переднюю ногу и опустился на колени, предлагая им сесть к себе на спину, и Келли первым ринулся к нему, лишь смутно помня о страхе, и Мев с распростертыми объятиями пошла ему навстречу, как к своему пони, совсем забыв о том, как она любила свою маленькую простую лошадку, ибо страсть загорелась в ней к тому, что обещало и сулило это существо.

«Нет, — послышался отчетливый голос, — я бы не стала».

Келли замер, и черный конь тряхнул своей головой. Мев в ужасе оглянулась, и сердце замерло у нее в груди, ибо на границе чащи стоял незнакомец в сером плаще, и свет и тени так играли вокруг него, что его трудно было рассмотреть. Казалось, рука его лежала на боку, на перекрестии меча, и весь его облик был суров и сулил опасность. И там, где только что стояла лошадь, вдруг раздался всплеск, и брызги холодной воды упали им на лица, заставив вскрикнуть от неожиданности.